Глава пятая
Она просила остаться, но эту песню я уже слышал. Открутился. Выключил сотовый – не было причины не выполнить свое «историческое» предназначение. Я летел домой – накормить кота-изменника, помыться, побриться и до восьми успеть к Эмме. Приятные предчувствия щекотали подмышки. Я подлетел к ограде – благо земля уже подсохла... и чуть не зарычал от возмущения: моя калитка была приоткрыта, а на крыльце за шишками хмеля ворочалось неясное тело.
Повадились, сволочи!
Я выхватил табельное оружие, ворвался на родную землю и побежал по сорнякам. Это уже ни в какие ворота! Будь я проклят, если кому-то удастся провалить мои планы!
– Только не стреляй... – взмолился Венька, поднимая руки, в одной из которых он держал папку. – У меня невеста старенькая... тьфу, невеста, мама старенькая, скоро детишек будет семеро по лавкам; ты же не хочешь сделать их рыдающими сиротами?
Не думаю, что мог бы сделать сиротами еще не спроектированных детишек. Но исключить их появление на свет – в любую секунду!
– Какого хрена вы забыли на моем крыльце, лейтенант Лиходеев?! – заорал я, размахивая пистолетом. – Рабочий день закончен – русским языком было сказано! А ну кыш отсюда!
– Ага, закончен... – скуксил физиономию Венька. – Я тоже так подумал по младости лет. Но попробуй это объяснить майору Неваляеву. Я только помылся, сел за стол, Настю расцеловал, хотел мясца свеженького с пивком рубануть – а этот гад уже на телефоне!
– Ну что еще?! – в отчаянии завопил я.
– Ладно, не бузи, – насупился Венька. – Без тебя тошно. Шеф приказал смотаться на базу «Белые зори». Там опять какой-то инцидент, а из «умных» – он так и выразился – послать некого. У тебя сотовый отключен; я позвонил Крюгеру, Нинель сказала, что ты доставил ей тело и куда-то убежал. Я так прикинул, Артем, если ты пойдешь к... ну, сам понимаешь, то должен помыться, побриться, а то какой ты, на фиг, кавалер? Ну и кинулся наперерез...
Вся моя злость провалилась под крыльцо. Словно шарик накачали и выпустили: он побился в припадке да упал, пустой и сморщенный. Что такое судьба и как от нее убежать?
– Крюгер самоустранился, – гундел Венька. – Янку лучше не трогать – у нее опять живот разболелся... Не переживай, Артем, за часок смотаемся и побежишь к своей... куда ты там бежать собрался?
Я смирился с поражением. Не миновать того, чему быть. Я чувствовал, что рано или поздно мы должны очутиться на базе «Белые зори». Это неизбежно. Все к тому шло. Вот только машину я оставил у райотдела. Придется тащиться за ней пешком...
Еще не наступили сумерки, но солнце зашло, и природа погружалась в бледную немочь. Тучи рассосались самым странным образом, вились стайки кучевых облаков. С улицы Лазаренко – где стальной мост, возведенный вместо старой понтонной переправы, уводил дорогу на Абаху – мы свернули влево, на обрамленную подорожником грунтовку, и, ревя, как самолетная турбина, покатили на север. Дорога петляла между вычурных скал, огромных махин, напоминающих курганы, мимо рвущегося на дорогу черного хвойника, затейливо обтекающего каменные изваяния. И даже на камнях росли деревья – скрученные, сморщенные. Природа в наших местах умопомрачительно красивая. Уштым врезается в отроги Алымшанского кряжа, раздвигает холмы, уносится на север, где в туманной дали серебрятся заостренные (а где-то и округлые) снежные вершины. Здесь полно речушек, часть из них впадает в Уштым, часть течет независимо, относительно параллельным курсом. Одна из них – Ашлымбаш – знаменита водопадами, головокружительными кручами и клятой базой «Белые зори», куда нас пнул майор Неваляев...
Скалы и тайга громоздились без просвета. На третьем километре я сбросил скорость: дорога сужалась. Опасное место. Слева – каменный массив – сплошная стена из выпуклостей и вдавлин, справа – метровый обрыв, под которым отлогий пляж с редкими островками ползучего кустарника. А метрах в десяти – русло Уштыма, усеянное крупными камнями. Уже при мне с этого обрыва навернулась машина – туристы посреди ночи гнали до ближайшего ларька в Рыдалов, нарушили предписание знака и покатились в реку. Трупов, слава богу, не было, но машину расписало так, что живого места не осталось...
За опасным поворотом дорога повернула налево и вверх – так называемая Федорина горка. Уштым отдалился, пропал. Метров триста мы карабкались на возвышенность, потом въехали в тайгу и принялись выписывать кренделя, приближаясь к турбазе. По прямой от «Белых зорь» до улицы Лазаренко километра два, по дороге же пришлось отмахать не меньше пяти.
Проплыла впечатляющая скала пирамидальной формы – так называемый останец. Эти штуки в древности вставали там, где разрушались полого залегающие пласты осадочных пород. Венька что-то сказал. Но я увяз в своих мыслях, не ответил.
– Ты не в бронетанковых войсках служил, начальник? – повысила голос помеха справа.
– Что? – я очнулся.
– Экая прелесть, – восхитился Лиходеев. – Не лицо, а утренняя свежесть. Ты за рулем всегда спишь?
– Задумался.
– Ну-ну, – ухмыльнулся Венька. – Да будет тебе просветление. Мне вот тоже ни одна путная мысль в башку не лезет. Скалу, говорю, проехали – видел дурынду за оврагом? Мы на эту громадину с Настей в прошлом году забрались, чуть шеи не свернули. У нее как раз «хэппи-бездэй» был – шампанского напилась, дикая еще была девчонка, не одомашненная. Сняла с меня часы «Командирские» – как швырнет вниз и хохочет: ой, смотри, как быстро полетело время...
– И что? – не понял я.
– Ничего, – пожал плечами Венька. – Синяя борода не отросла. Спустились вниз, побежали домой. В трусоватости меня обвинила, без часов оставила – в общем, подвергла унизительной процедуре...
Он продолжал бурчать, но я опять не слушал. Не нравилось мне это дело. Перспектива обрести неприятности принимала четкие очертания. Расступался черный бор, блеснула речка, уже не Уштым, и через минуту мы катили по-над пропастью. Бурные воды штурмовали каменные завалы. Стальные скалы обрамляли русло узкой, пронырливой и шумной речушки. Показалась база: груда разноцветных домишек на сложнопересеченной местности между вздымающейся в гору тайгой и рукотворным заграждением, предохраняющим туристов от падения в воду.
Проползли окрашенные ворота с затейливой надписью: «База отдыха «Белые зори». Резная беседка, крытый уголок со спортивными снарядами. Засыпанная гравием площадка с баскетбольными щитами, которые располагались почему-то не напротив, а на одной линии, что вызывало недоумение. Очевидно, здесь играли в стритбол, причем два матча одновременно. За площадками располагалось «лобное место» с зачехленным помостом, пожарный гидрант, тумба для объявлений. Аллейка огибала центр базы. За поворотом появились домишки в два ряда. Крайнее смотрелось нарядно – очевидно, служило административной частью. На крыльце курили двое мужчин, хмуро наблюдая за нашим приближением...
«Пострадавшую» все еще потряхивало. Она сидела на стуле из белого пластика (столовая не блистала оригинальностью интерьера), куталась в джинсовую куртку с мужского плеча и пыталась улыбнуться. Чувствовалось, что находиться в центре внимания ей нисколько не хочется.
– Дождались, слава богу, – проворчал подпирающий косяк бритоголовый субъект с физиономией Чака Норриса и откормленной трехглавой мышцей. – Мы звонили в милицию, между прочим, час назад.
– У вас претензии, гражданин? – принял официальный образ Венька. – Вы хотите пожаловаться?
– На вас пожалуешься, – фыркнул субъект и опасливо покосился в мою сторону. И правильно. Сменить воротничок, побриться и помыться мне опять не удалось.
– Всем добрый вечер, – бухнуло второе официальное лицо, то есть я, ногой подтянуло стул и село. – Заполняйте протокол, Вениамин Денисович.
Покуда Венька с важным видом ответственного государственного работника извлекал из папочки чистые бланки, пишущий предмет, мостился за неудобным столиком, я обозревал присутствующих. Не нравилось мне это занятие. Я чувствовал, что предстоит какой-то цирк, и пытался заранее понять, откуда будет исходить каверза. По просьбе администратора турбазы Ираклия Петровича Вазгенова – нервного мужчины средних лет с характерным южным клювом – в буфете собрались все, оставшиеся на базе. Исключение я допустил лишь для охранника Вардана, дальнего родственника администратора. Он пока не представлял интереса. Женщина, подвергшаяся нападению, держалась спокойно. Уже не тряслась – лишь изредка вздрагивала, всасывая воздух. Немногим за тридцать, невысокая, худенькая, черненькая, могла бы носить челку, но предпочитала отбрасывать пряди на висок, причем делала это беспрестанно, даже если не требовалось. Глаза у нее были красивые, миндалевидные, лицо грубоватое (на мой взгляд), но не лишенное привлекательности. Помимо брюнетки, в помещении присутствовала еще одна женщина – рыжеватая, плотнее первой, что не делало ее, однако, менее сексапильной. Безразмерное трико с огненными лампасами не скрывало очертаний бедер, а толстовка на шнурке – сногсшибательного бюста четвертого размера.
Мужчин, помимо Ираклия Петровича, было трое. Упомянутый субъект с лицом «крутого Уокера» по-прежнему изображал подпорку для косяка. Представительный красавчик с прической «ежик», благородной ранней сединой сидел рядом с брюнеткой и сочувственно поглаживал ее по спине. Третий оккупировал подоконник, забросив ногу на колено, и помахивал кроссовкой с брутальной подошвой. Очкастая высоколобая физиономия говорила не только о высшем образовании, но и о прочном положении, которого он добился своими мозгами. Он тоже без почтения относился к милиции – предпочитал смотреть либо в окно, либо на прелести златовласки, которая отвечала ему той же монетой.
– У вас отличная машина, господа милиционеры, – не скрывая иронии, сказал очкарик. Я не возражал – возможно, моя машина и уступала серебристому «Лексусу», который стоял неподалеку, но лично мне нравилась.
– Спасибо, – отозвался я, – эта штука еще послужит человечеству. Итак, господа отдыхающие, мы вас внимательно слушаем. Называйте меня просто – товарищ капитан.
– Он напал на меня, товарищ капитан... – выдавила брюнетка. – Я просто в туалет пошла... Хорошо, что Стелла оказалась рядом...
– Стелла – это я, – представилась рыжая. Она тоже не была в отличном расположении духа, но, по крайней мере, не спотыкалась через слово. – Можно я продолжу?
– Валяйте, – согласился я, покосившись на Веньку. Напарник что-то исправно царапал в бланке.
– Мы выпили с Риткой пива и пошли в туалет, – сообщила рыжая.
– Ага, – среагировал Венька. – И много было пива?
– Достаточно, – немного смутилась Стелла. – Но мало, чтобы увидеть бе-лочку.
Встрепенулся человек на подоконнике:
– Вы что-то имеете против пива, господа офицеры? Пиво избавляет от тромбоза, снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний.
Похоже, мы попали в компанию, где с клоунами был полный порядок.
– Туалеты у нас отделены, мужской – слева, женский – справа, – продолжала златовласка. – Можете посмотреть. Это на западной стороне базы.
– Обязательно посмотрим, – кивнул я.
– Она пошла первой, а я ждала, курила... Вы знаете, у нас не очень просторные туалеты. Потом она как закричит... – Стелла сделала большие глаза, и ямочка на щеке эротично дрогнула.
– Вышла я уже... – перехватила эстафету брюнетка, – а он как слева выскочит, толкнет меня... Я думала, сердце разорвется... – Она сморщилась, словно старушка, замолчала.
– Жуть кромешная, – согласилась Стелла. – Я как кинусь... даже сигарету изо рта не вытащила... схватила какую-то палку, вбежала, а там такая тварь над Риткой... она лежит, орет, ногами бьется, а он уже к ней тянется... Я его давай палкой охаживать... как врезала по загривку! Он как засопит – а я ему еще раз, и по черепу! Ну, думаю, все, сейчас двинет – точно трындец будет... А он как ломанулся в кусты... мы уже и не смотрели, куда он побег. В гору, там другой дороги нет... Я Ритку поднимаю с земли и пинками – к людям...
– Отважная вы женщина, – почти без иронии заметил я.
– Да я тоже не трусиха, – кривовато улыбнулась Рита. – Но знаете, так неожиданно, такая гадость... – Ее встряхнуло, да с такой силой, что все сидящие в комнате вздрогнули.
– Приметы нападавшего? – невозмутимо вопросил Венька, продолжая писать.
– Что? – простовато спросила рыжая. «Потерпевшая» сглотнула.
– Приметы нападавшего? – Лиходеев поднял пустые глаза и выжидающе уставился на Стеллу.
– А, ну да, – сообразила Стелла и начала на глазах одухотворяться. – Несуразный, длинный, нескладный, какие-то лохмотья...
– Какие именно лохмотья? – изображая законченного канцеляриста, спросил Венька.
– Ну, не знаю, – Стелла растерялась. – Можно подумать, я вглядывалась, какие у него лохмотья. Приезжайте в большой город, найдите запущенного бомжа и посмотрите, какие на нем лохмотья. Рваное, грязное, дикое, нечесаное...
– А лицо? – спросил я.
– Да какое там лицо, – она отмахнулась. – Не было лица. Повернул голову – я чуть не ошизела. Бородой зарос по самые глаза... Вылитый леший...
– Серые у него глаза, – вздрогнула Рита. – Безумные такие, голодные... А зубы, как ни странно, целые – уж налюбовалась...
Я задумался. Рекламный трюк, похоже, не работал. Перед кем городить огород? Перед уставшими ментами, которым весь этот балаган по барабану? Сообщения о странной личности поступают уже несколько лет. Сначала к ним относились, как к сообщениям о летающих тарелках. Потом существо пропало, пару лет не появлялось (помню, об этом феномене Венька за бутылкой пива трепался). Теперь опять возникло...
– Не первый случай, господин капитан, – откашлявшись, подал голос седоватый красавчик с прической «ежик». – Мы живем в какой-то блокаде, ей-богу... Два дня назад этого гаврика повстречала семья Бесчастных: купались в реке, а это чудо-юдо за ними подглядывало. Светка оказалась глазастой, подняла такой галдеж – голышом примчалась на базу. В тот же день укатили к себе в Гурьевск – погрузились в пикап, и ходу, хотя у них путевка только начиналась...
– А сегодня утром семью Казиновых подкараулил, гад, – принял эстафету качок, подпирающий косяк. – Утром побежали на зарядку. Маршрут у них – километр до Бараньего Рога и обратно. Скала такая...
– Вот уж точно, ни в бога, ни в черта не верили, – усмехнулся сидевший на подоконнике интеллигент. – Спортсмены, крутых из себя корчили, экстремалы непревзойденные... В общем, параноики оба. Свихнулись на здоровом образе жизни. А Ларка еще и страшна, как мирный советский атом...
– Точно, – подтвердил субъект у косяка. – У них по жизни этот глюк. Так этот гаврик им тропу перебежал, и всю их спесь моментом сдуло. Примчались, давай в милицию звонить. Ваши приезжали – тоже капитан, но не вы. Фамилия еще такая... сказочная.
– Лукоморов, – ухмыльнулся я.
– Ага. Ни слову не поверил. Вы бы видели, как Баська тут в истерике билась. Потом собрались, умотали в свой Ачинск...
– Четверо уехали за два дня, – почти без акцента пожаловался администратор Вазгенов, – пятеро остались. Да что за напасть такая на мою голову...
– Я тоже тут не задержусь, – прошептала Рита и неосознанно выгнула спину, когда по ней прошлась опытная рука красавчика.
– Не дадим женщин в обиду, – ехидно улыбнулся интеллигент. – Теперь мы от них ни на шаг не отойдем. Даже в туалет будем вместе ходить.
– Олежка, ты не отдаешь себе отчет... – печально посмотрела на него брюнетка и замолчала.
Я обвел глазами честную компанию. Возможно, для присутствующих я и являл собой образец неопрятного мента, озабоченного лишь скорейшей простановкой «галочки», но в голове протекал мыслительный процесс. Подавляющая идея – есть ли связь между появлениями эффектного бродяги, тремя убийствами в Рыдалове и исчезновением господина Григоренко? Генезис этой мысли не прослеживался – явилась ниоткуда и погрузила меня в болото. Бред, но почему такой навязчивый?
– Ладно, господа, – очнулся я. – Поговорить – поговорили, приступаем к натурным съемкам. Имеются желающие прогуляться в женский туалет?
Заведение интимного характера, вопреки резонным опасениям (страна меняется, но остаются же вечные ценности!), оказалось вполне комфортабельным, похожим на скворечник, было окрашено желтой краской и не вызывало отторжения. На двоих оно рассчитано не было. Первым делом желающий воспользоваться услугами упирался в зеленую стену, окруженную нехожеными кустами. Справа был проход шириной в метр, за проходом – пятачок, ограниченный зеленой завесой, – своего рода «предбанник», где посетившая домик особа могла бы привести себя в порядок, заправить субботу, торчащую из-под пятницы, накрасить губки, припудрить носик, покурить, если хочется, чтобы не видели. Потом был еще один простенок, слева дверь, за которой, собственно, и размещались удобства. Но удобства не волновали – судя по рассказу, остросюжетная драма разыгралась на пятачке, после того как Рита вышла из сортира. Что и подтвердили свидетели. Рита вцепилась красавчику в локоть – тот задрал нос от ответственности.
– Оттуда он выскочил... – ткнула она облупившимся ноготком в узкий проход между кустами и северной стеной сортира.
Все присутствующие как-то дружно отодвинулись. Даже Венька призадумался, виновато на меня посмотрел и отступил на шаг. Пистолет у меня, в принципе, имелся. Да и плохо верилось в эту дурь про лешего. Расстегнув на всякий случай верхние пуговицы, я заглянул в туалет, убедился, что там не уготовлено приятных открытий, внимательно осмотрел и обнюхал пространство у входа. Трава примята – кто-то здесь лежал. Я без слов посмотрел на Риту – она кивнула и спряталась за красавчика. Тут же валялся черенок от лопаты, выпавший из ослабевшей руки златовласки. Этот предмет я тоже осмотрел, не найдя в нем ничего, кроме трещин и грязи. Вооружившись черенком, снисходительно глянул на публику и пустился в трудный путь между кустами и северной стеной сортира.
Не было порядка в датском королевстве... Я стоял, прижавшись спиной к заведению, и чувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Ей-богу, натуральная мистика... Тыльная сторона сортира упиралась в подножие изрытого буераками холма, на котором громоздился густой хвойник. Возможно, крутизна склона была немного преувеличена – она всегда преувеличена, если стоишь лицом к холму. Набухшая от дождя земля, шершавые глыбы вперемешку с шиповником – в этих дебрях можно спрятать роту спецназа, и никто не заметит, что она тут есть. А если всего один, но поднаторевший в маскировке леший...
Я стоял, не шевелясь, смотрел на склон и не мог избавиться от ощущения, что за мной следят. Неприятное ощущение. Возможно, я сам себя завел и теперь пожинал плоды своей впечатлительности. Интуиция помалкивала: дескать, сам решай...
Время отмеряло минуты. Наступали сумерки. Я выбрался из ступора, швырнул черенок в ближайшие заросли. Зашумели ветки, посыпалась земля, скатился камень, за которым выпрыгнул черенок, свалился с обрыва и запрыгал мне под ноги. Фокус не удался. Я поднял черенок и вернулся в теплую компанию. Люди смотрели на меня с ожиданием.
– Приятный вечерок, господа, – объявил я. – И дождик, кажется, не собирается. Не возражаете, если мы еще здесь побудем? Отлично. Давайте вернемся в буфет...
Лицо кавказской национальности оказалось воплощением скромности и призналось, что давно собирается разорвать контракт с хозяином турбазы, живущим в Абакане, забрать Вардана и попытать счастья в другом месте. Благо за душой имеется целый ряд «специальностей», которые не дадут пропасть в худшем из миров. Но в ближайшую неделю вряд ли получится уйти с работы, поэтому, «если что – обращайтесь».
– Знаешь, дорогой... – перешел на типичную кавказскую лексику администратор. – Ты, конечно, можешь верить во всю эту абракадабру о леших и снежных человеках, но Ираклий тебе заявляет с полной ответственностью – НЕ ВЕРЬ. Мало ли что народ треплет. У народа крыша едет, сами не поняли, чего увидели, а уже страха полные штаны...
– Но что-то они видели, Ираклий Петрович. Причем увиденное их так впечатлило, что люди собрали чемоданы и убыли на родину. Теперь будут бегать по инстанциям и требовать возврата денег, напирая на то, что подобный «сервис» контрактом не оговаривался.
– Не спорю, люди видели, – подумав, кивнул администратор. – Но давай подумаем, дорогой, кого они могли видеть? Загибай пальцы. Шутник – это раз. Обряжается в лохмотья и прыгает, как дурачок, чтобы его испугались. Беглый зэк – два. Боится выходить к людям – ну, в розыск, может, объявлен, живет в лесу, дичает с годами. Простой сумасшедший – три. Окосел от нашей жизни и не понимает, чего творит. Или вот такое есть слово... – Вазгенов задумчиво посмотрел в небо. – Ну, чудак такой...
– Отшельник, – догадался я.
– Ага, – согласился Ираклий Петрович. – Случайно встречается с людьми, а может, любопытно ему стало – люди как никак. Тянет. Похожи они на него. Вот и появляется временами на базе...
Я не стал высказывать свои соображения. Во всем, что перечислил администратор, имелся здравый смысл. Но сказанного было недостаточно. Венька помалкивал, строча в протоколе. Список «исполнителей» и «статистов» пополнялся фамилиями. Маргарита Метелина, едва не ставшая жертвой безымянного лешего, – родом из Новосибирска, но проживает в Красноярске, там же трудится – заведует платьепошивочным ателье, не замужем, путешествует в одиночку. Снимает домик на краю базы, предпочитая пассивный отдых – прогулки по горам, любование природой. Стелла Ольшанская, занимается «квартирным бизнесом», в прошлом увлекалась сноубордом, подрабатывала промышленным альпинизмом в родном Канске (разносторонняя личность); планировала поехать в Саяны с молодым человеком, но в последний момент разругалась и решила, что человека найдет на месте – что, в принципе, и сделала: Олег Мурзин, барнаульский программист, в постели вел себя не хуже предшественника (последний факт пришлось додумывать, используя наблюдательность). Красавчик Валентин Голованов был шапочно знаком с Мурзиным, но трудился в медицине, зубным протезистом, и более предпочитал брюнеток, чем рыжих, что и обусловило направленность исканий. Насколько благоволила к нему Рита Метелина, было неизвестно. Но та же наблюдательность подсказывала, что не очень; до апофеоза отношений красавчик не добрался, и это его удручало.
Последнего из отдыхающих – с физиономией опухшего Чака Норриса – звали Сергей Куницын. Бывший спортсмен, выступал за томскую команду гимнастов, вследствие травмы ушел из спорта, и кем сейчас трудится, оставалось лишь догадываться. Но труд был неумственный – судя по неразговорчивости и избыточной мышечной массе. Впрочем, в паспорте, который Куницын неохотно продемонстрировал, он выглядел совсем не так, как нынче. В прежние годы он был значительно привлекательнее и, несомненно, пользовался успехом у женщин.
Проверить информацию о присутствующих не было возможности – помимо паспортных данных. Они могли нести любую чушь и совершенно безнаказанно.
– Послушайте, – робко сказала Рита, – и что нам теперь делать? Моя путевка истекает через неделю. Не хотелось бы бросать раньше времени...
– Сочувствую, Маргарита Васильевна, – хмыкнул я. – Посмотрим, что скажет начальство. Не в нашей, извиняемся, компетенции учинять облаву на лешего.
– Милиция, блин... – фыркнул Мурзин.
Лиходеев раскрыл рот, чтобы достойно ответить, но лень победила, и он промолчал. Я тоже не стал усугублять ситуацию.
– В котором часу вы подверглись нападению, Маргарита Васильевна?
Женщина сделала озадаченное лицо и пожала плечами.
– В двадцать минут шестого, – подсказала Стелла, – или около того. Мы сразу побежали в этот домик, но здесь никого не было – даже Ираклия Петровича. Пока собрались, пока разбудили Вардана, который прикемарил в своей каморке...
– А вот здесь хотелось бы немного заострить, – сказал я. – Давайте уточним, где в это время находились отдыхающие.
– Зачем? – не понял Куницын.
– Бред собачий, – доходчиво объяснил Мурзин. – А вдруг это кто-то из нас решил подшутить над Риткой? Приделал себе парик с бородой, соорудил лохмотья...
– Точно, – сообразил Валентин. – И над всеми остальными тоже. Делать нам больше нечего, как, жертвуя свободным временем, маяться откровенной хер...
– Да нет, – устало поморщилась Рита. – Этот тип был верзилой что надо – здесь таких нет...
– И все же, – упорствовал я, – хотите вы того или нет, а придется восстановить детали. Нас тоже удручает, господа, что нервные клетки не восстанавливаются, поэтому давайте не нарываться. В случае противодействия органам твердо обещаю – ни один из вас с базы не уедет, и мне плевать, что все вы тут перемрете от страха, голода, холода...
– И полового бессилия, – тонко улыбнулся Венька.
– В компании таких хорошеньких женщин, – охотно закончил я, учтиво кивая прекрасной половине человечества.
Вскоре выяснилось, что незадолго до означенного времени Олег Мурзин со Стеллой Ольшанской находились у нее в домике и не давали друг дружке замерзнуть. Позднее Мурзин вспомнил, что должен перезвонить в фирму, и убрался к себе. Стелла вышла на крыльцо, где и встретила идущую по легкой нужде Риту, прислушалась к организму и решила к ней присоединиться. Валентин Голованов с загадочной улыбкой сообщил, что находился у себя и видел захватывающий сон. Проанализировав улыбку, я сделал вывод, что рисована она не Леонардо да Винчи, а скорее Тинто Брассо. И вообще, если женщина не хочет заниматься сексом, значит, у нее болит голова. Нет, Валентин Голованов и Олег Мурзин не проживают в одном домике – даже невзирая на шапочное знакомство. Два медведя в одной берлоге не живут. Проживают они в разных домиках, причем расположены они в противоположных местах.
Разбудил Валентина шум за окном – он проснулся, настроил слуховой и оптический механизмы и увидел, как две прекрасные одалиски, истошно визжа, влетают в дом, где расположены буфет и закуток администратора. Тот же стереовопль слышал Сергей Куницын, возвращающийся с реки. Чем он там занимался, выяснить не удалось, но, услышав призывы о помощи, запрыгал с камня на камень и свалился в лагерь. Существо, бегущее ему навстречу, Сергей не видел, но допускает, что шум в лощине на пути следования был, однако он не придал значения...
– Закругляемся, товарищ лейтенант, – хмуро бросил я скучающему напарнику. – Надеюсь, предстоящая ночь на турбазе не принесет осложнений. Чует мое сердце, с этими господами мы еще встретимся.
Голова разболелась ужасно. Машина неохотно завелась, постукивал подшипник на задней оси – недалек тот день, когда этот автохлам пополнит мировой рынок цветных металлов. Я налаживал контакт с болью, заговаривал ее, заедал таблетками из бардачка. Дорога пьяной змейкой петляла по лесу. Темнота сгущалась, фары высвечивали очажки чертополоха, вкрапления подорожника, разбарабаненную дождями колею. Уплотнялись тучи, обещая дождливую ночь и лишенный климатических радостей день. Венька боязливо вертел головой, поблескивая в темноте глазами.
– Ну и как тебе эта теплая компания? – поинтересовался я.
– Хреновая компания, – без затей признался Венька. – От души бы настучал этим спесивцам. Каждая жаба, блин, считает себя неповторимой...
– А женщины?
– А хрен их знает, Артем... У меня вообще микрофилия – люблю маленьких женщин.
– А в целом?
– А целом все мы в этой жизни немного туристы, – философски изрек Венька. – Не будем же мы разбираться, почему эти люди не в сезон поехали отдыхать на непопулярную турбазу. Каждый по-своему с ума сходит.
– А в существо ты веришь?
– Знаешь, верю, – неожиданно признался Венька. – Не могут нормальных людей посещать коллективные галлюцинации. Человек, одетый в лохмотья, заросший бородой по самые глаза... Навести автостанцию, Артем, там такой публики на задворках – целая теплотрасса. Ты не слишком быстро едешь?
«Жулька», ревя, как лесопилка, неслась с Федориной горки. Я машинально притормозил и перешел на вторую передачу. Возможно, это и спасло нам жизнь. За монолитной скалой, которую мы практически скребли правым бортом, уже наметился поворот направо. Слева серебрился Уштым, журчала вода на перекате, пучки травы на краю обрыва шевелил ветер. На второй передаче этот поворот можно пройти, не тормозя. Откуда встречные машины в неурочный час? Я уже выкручивал баранку, когда случилось страшное. Что-то белое выперлось из-за поворота, резкий свет ударил по глазам. Мелькнула мысль, что, едь он нам навстречу, свет фар мы увидели бы заранее! Он стоял за поворотом и в нужный момент, включив иллюминацию, рванул вперед! Венька негодующе завопил, я вдавил педаль тормоза в пол. Клянусь, я не крутил баранку влево! Сущее самоубийство. Но машина, резко тормозя, пошла юзом, затряслась, надвинулась трава – худое мочало, носимое ветром... Мы летели боком к обрыву, и никакой Всевышний бы нас не спас. Мир перевернулся, вздрогнул, жестокий толчок швырнул меня на ветровое стекло, потом обратно, Венька что-то вопил, и я не молчал – голосил, как дурная выпь, и все вокруг трещало, ломалось, наносило повреждения, с трудом совместимые с жизнью...
Мы перевернулись раза три и встали на колеса у самой воды. Чертовски увлекательно. Не помню, как долго я валялся в отключке. Очнулся от какого-то странного чувства, похожего на чувство долга. Я подумал, что если начну шевелиться, то тот, кто хотел нас убить, просто подойдет и убьет. Нащупал рукоятку, но вытащить пистолет не мог – лежал в неловкой позе. Дятел в голове выстукивал азбуку Морзе, каждый удар вызывал острую боль. Неплохо мы с Венькой потрясли кастаньетами...
Заворочался Лиходеев, застонал – по-детски так, слезоточиво. Заскрипела разбитая панель. Что-то хрустнуло под ногами – стекло с его стороны было выбито напрочь. Лобовое, как ни странно, держалось, но напоминало гигантскую паутину.
– Живой, Артем?... – прохрипел Венька.
– Живой, напарник... – Такое ощущение, что пережали трахею и потоптались по хрящу щитовидной железы, под которой пролегает сонная артерия.
– А что это было?
– Тройной тулуп, Венька... Мы трижды перевернулись...
– Ты считал?
Я засмеялся с надрывом, а что еще делать? Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней. Но лучше бы я помалкивал – горло скрутило, боль потрясла до кишечника. Дятел в голове замолотил, как ненормальный.
– Ты знаешь, я бы сейчас пропустил по маленькой... – Снова захрустело стекло, подошвы прочертили дугу рядом с носом – Венька пробовал выбраться из коробки передач. Местами это удалось – он сел, судорожно вздрагивая, и поворотился корпусом.
– Твое? – он протянул мне, как японец, двумя руками какую-то разбитую штуку. Я всмотрелся – зеркало заднего вида, выдранное с мясом. В лучшие времена оно висело у нас над головами.
– А то, – сказал я. – Входит в базовую комплектацию. На хрена ты его выдрал?
– Держался за него, – вздохнул Венька. – Прости уж.
Покинув машину, мы обнаружили, что стоим у самой кромки. Еще один переворот – и пришлось бы общаться с духами воды. Горела одна фара, создавая светящуюся дорожку на журчащем перекате. В заливе за спиной плескалась рыба. Доковыляв до обрыва, мы вскарабкались на дорогу и с изумлением обнаружили белую «Оку», брошенную водителем. Венька забрался в салон, я достал зажигалку и осветил бампер. Когда он с матюгами выбрался обратно, я уже погасил пламя.
– Тебе это ничего не напоминает, Артем?
– Машина Григоренко, Венька... Нам засвидетельствовали почтение.
– То есть?
– Господа велели кланяться, неужто непонятно? Убить нас с тобой хотели. Вижу две версии: они похитили Григоренко, вывезли из дома, убили, а его тарантайку использовали как бомбу, чтобы прикончить нас. Или здорово напугать. Им это удалось... И вторая версия: все то же самое, только Григоренко никто не похищал – он собственными мозгами предпочел исчезнуть вместе с машиной, а теперь опять пустился в бега...
– Артем, что происходит? Покушение на ментов...
– Прощению не подлежит, ты прав. Кто-то посчитал, что мы заходим слишком далеко в расследовании тройного убийства.
– Но мы же ни черта не выяснили!
– Значит, вот-вот выясним...
– Черт! – завопил Венька и в сердцах пнул по колесу. – Черт! Черт! Черт!..
– Отставить! – рявкнул я. – Давай-ка конструктивно, без истерик. Дыши глубже, успокойся...
Трудно избавиться от мысли, что мы находимся под пристальным наблюдением. Но в окрестностях никого не было! Обнажив стволы, мы обошли округу, облазили каждый камешек и вернулись к машине. Сотовый работал – я позвонил в дежурку, нагнал страстей, мы сели и стали ждать. Через полчаса берег кишел двуногими. Патрульные обшаривали лес в поисках водителя «Оки». Криминалисты во главе со спящим Штумпфом ковырялись в салоне (было ясно, что никаких отпечатков, помимо пальчиков Григоренко, они не найдут). Сердобольный Павел Валерьянович врачевал наши с Венькой раны.
– Ну вы даете, ребята, – бормотал он под нос. – Такого шороха навели... Всю ментуру поставили в ружье. Могу поклясться, половина ребят, которых вы выдрали из постелей, уже жалеет, что вас не прикончили...
Венька выразил готовность поработать с криминалистами. Молодость диктует. Я же был окончательно разбит. Уединившись за скалой, излил в траву содержимое желудка и на верном автопилоте потащился к машине. От «Жигулей» остались воспоминания. Вмятина в крыше, похожая на воронку от бомбы, фары, кроме одной, вдребезги, корпус всмятку. С чего я решил, что этот металлолом заведется? А ведь завелся верный конь! Я не поверил своим ушам, когда мотор жалобно закряхтел. Поворошил свернутым рычагом, отжал сцепление. Машина дрогнула, въехала в воду. Я лихорадочно заработал баранкой, выгреб на сухое. Менты за спиной восхищенно зааплодировали. «Машина – не жена, всегда заведется!» – крикнул кто-то. Хоть какая-то радость. Дребезжа, как древняя полуторка, машина ехала вдоль берега, подминая чахлые кусты. Обрыв начал сглаживаться, я вскарабкался на горку и без усилий выпал на дорогу. Не давая двигателю заглохнуть, упорно давил на газ. За деревьями уже виднелись редкие огоньки Рыдалова.
К дому Эммы я подъехал в районе часа. С тоской подумал о цветах, шампанском, приятном ужине при свечах. Она открыла, даже не накинув халат, – какой еще придурок может припереться в час ночи? Протерла глаза, поправила бретельку, сползающую с плеча. С мучительным стоном погрузилась в мои объятия, стала целовать в жуткую щетину.
– Артем, тебе в третий раз надавали по голове... Горе ты мое луковое... Это часть обязательной программы?
– Ты еще машину мою не видела... – хрипло отозвался я. – Раньше я был завидный жених с машиной, а теперь я просто... завидный жених.
– Какая ерунда... – Она повлекла меня в комнату.
Я заткнулся, понимая, что все шутки этой ночью будут плоскими, как подошва. Тепло, исходящее от милой женщины, действовало усыпляюще – я отключался и не помнил, как она довела меня до кровати...