Глава четвертая

– Эти страсти трудно переоценить, – хмыкнул Крюгер, выслушав рассказ о моих ночных похождениях.

– И чем вы там занимались с Анной Михайловной? – наморщила лоб невыспавшаяся Янка. – У нашего начальника, кажется, просыпается интерес к жизни. Скоро он начнет приходить в азарт от всего, что шевелится и реагирует на раздражение.

– Кстати, насчет страстей, – вспомнил Венька. – Страсти подразделяются на мексиканские, индийские, африканские и русские. В последних зачастую фигурирует топор. То, что я увидел вчера, было мордобитием в одни ворота – не припомню, чтобы в финале кто-то болел амнезией, пил водку или пел и танцевал в национальных индийских одеждах...

– С удовольствием бы вас послушал, – хмуро перебил я. – Но некогда, поэтому, выражаясь по-английски, ступайте все в задницу. Как у нас с Сычевой?

– Проснулась в кольце хмурых милиционеров, – поведал Венька. – Что, естественно, вселило ужас в ее больное сердце. Но температура прошла.

– Будем беседовать, – я обвел строгим командирским взором присутствующих, – а потом определим линию поведения.

– Но сегодня зарплата, – как-то ненароком обронил Крюгер. – Точнее говоря, пособие по бедности, которое называется этим словом.

– Может, поднимут? – выразила всеобщие чаяния Яна Владимировна. – Я слышала по телевизору, что стабилизационный фонд государства уже не помещается в швейцарские банки.

– Не поднимут, – пессимистично предсказал Венька. – Государство – это не мы. А к чему ты это ляпнул, Крюгер?

– Получим и поедем, – с надеждой посмотрел на меня Крюгер. – Скоро привезут.

– Вот тебе! – Я слепил два жирных кукиша и выставил ему в рожу. – Марш в машину!

Не стоило терзать больную женщину. Дорога не такая уж дальняя. Переулки в нашем городке, к сожалению, не асфальтируют. Все четыре колеса вязли в грязи – я вел машину, матерясь сквозь зубы, а трое в салоне на всякий случай помалкивали, молясь, чтобы я не застрял. Гавкал Тузик, парочка сержантов наслаждалась бездельем (с удовольствием заставил бы их рыть канаву), бледная женщина бесцельно слонялась по дому...

Теперь беседа велась под протокол. Говорили обо всем, что связывало данную особу с Грушницким и (опосредованно) с Башлыковым. Она уже знала, что ночью в дом пожаловал гость, и лишь благодаря усилиям доблестной милиции она еще жива. Поэтому Анна Михайловна всеми силами старалась помочь следствию. Она понятия не имеет, что от нее хотел этот призрак. Нет, она не владеет «закрытой» информацией. Самое скверное, что женщина не врала – она действительно не понимала, что происходит. Пришлось сообщить о смерти Башлыкова. Последовала минута молчания, слезы потекли из глаз. Мы оставили ее в покое, и вскоре женщина стала вспоминать свою жизнь естественным образом. О том, как познакомилась с Грушницким, о нечастых свиданиях, в которых было мало романтичного, но, в общем, «все как у людей»...

– Подождите, – она наморщила лоб. – Я вам вчера не сказала... Несколько раз Алексей с Башлыковым куда-то уезжали. Он приносил мне штормовку, драный рюкзак, просил починить и как-то обмолвился, что они собираются прогуляться по Ашлымбашу... Вы же знаете, что такое Ашлымбаш? Это горная речка, она течет параллельно Уштыму, через базу «Белые зори» и не предназначена для прогулки. Там высокие пороги, бешеное течение...

– Мы знаем, что такое Ашлымбаш, – уверил я.

– А потом я случайно слышала обрывки их разговоров. Звучало название: «Белые зори»...

Я почувствовал, как в организме что-то начинает происходить. Предвестник беспокойства, какого-то неудобства, неясные предчувствия.

– А еще они говорили про какого-то третьего... – раскрывала бывшая учительница бездонные глубины памяти. – Я решила, что он должен поехать с ними. Я стояла на кухне, а они курили на крыльце и, видимо, увлеклись... Башлыков спросил: а где Багор будет ждать? Алексей ответил: мол, место встречи изменить нельзя – за Федориной горкой. Это возвышенность на дороге – в трех верстах от города. А потом засмеялся: ему же марафет нужно навести, невидимкой прикинуться...

– Вы сказали, «Багор»? – перебил я.

– Ну да, – пожала плечами Анна Михайловна.

– Может быть... «Бугор»?

– Вряд ли. Прозвучало явственно – «Багор». Я запомнила, потому что сразу на ум пришла эта длинная штуковина с крюком на конце...

– Он не говорил, зачем им нужно... прогуляться по Ашлымбашу?

– Не говорил, – вздохнула женщина. – Но делал при этом такое загадочное лицо... А однажды был навеселе и объявил, что наша жизнь может вскоре измениться в лучшую сторону.

– Понятно. Итак, давайте сначала, Анна Михайловна. Как следует из ваших объяснений, несколько раз Грушницкий, Башлыков и предположительно примкнувший к ним третий...

– Раза три, если точнее, – перебила женщина. – В апреле, мае и, кажется, августе. И каждый раз это случалось на выходные. Два дня их где-то носило...

– Замечательно. Одевались по-походному, запасались продуктами и пропадали. В разговоре фигурировали «Белые зори». Подробностей не сообщалось. По возвращении домой впечатлениями не делились.

– Алексей серьезно распорол плечо в августе. Сказал, что налетел на скалу. А после последней поездки был совсем мрачным...

Мысль вертелась, как собака на привязи. Мы выжали из Анны Михайловны все, с этого часа она не представляла интереса для дальнейшей работы. Была только обузой.

– Прекрасно, Анна Михайловна, – сказал я. – Благодарим за искренность. К сожалению, мы не можем предоставить вам круглосуточную охрану, поэтому будет неплохо, если на время следствия вы куда-нибудь исчезнете.

Женщина съежилась.

– У вас есть родственники в наших краях?

Она подумала и кивнула.

– Мама... в Абакане.

– Вот и славно, – обрадовался я. – Собирайте вещи, мы свяжемся с ГАИ, вас отвезут. О работе не волнуйтесь, все уладится. Вашему руководству сообщат, что по срочным государственным причинам вам потребовался короткий оплачиваемый отпуск.

В помещении висела гнетущая тишина. Крюгер в пятый раз пересчитывал зарплату (больше не становилось), сочиняя уважительную причину, чтобы сорваться в магазин. Янка листала прижившийся в отделе справочник по абаканской недвижимости, гадая, подходящий ли нынче период для крупных капиталовложений. Венька мечтал о лимузине с трехцветной свадебной полосой, доме на Борнео и о посильном участии в вопросах демографии.

– А надысь опять в «Белых зорях» видели обезьянообразное существо в лохмотьях... – подняла затуманенные очи Янка. Пошевелила губами и добавила: – Которое с легкостью газели прыгало по скалам и сводило с ума туристов.

«Не часто ли в последнее время фигурируют эти два слова – «Белые зори»?» – подумал я.

– А в Междугорске арестовали районного судью, – увел беседу в сторону Венька. – Благообразный седой дядечка, посвятивший всю свою сознательную жизнь отправлению правосудия. Совращение малолетних шьют.

– Как в анекдоте, – восхитился Крюгер. – Судят армянина за то же самое. Судья спрашивает: «Объясните, подсудимый, как вы докатились до такой жизни?» А тот и отвечает: «А вы представьте, ваша честь, – иду это я, а он навстречу, такой маленький, пухленький, шортики розовые, ножки толстенькие, весь такой кудрявый, румяный...» – «Подсудимый, перестаньте издеваться! Не забывайте, что вокруг вас тоже люди!»

Мы лениво похихикали. Сказка – ложь, но очень грустно.

– Так как насчет обезьянообразного товарища? – гнула кретиническую линию Янка.

– Обезьяноподобного, – поправил грамотный Венька.

– Хорошо, – сказал я. – Будем считать, что в окрестностях Алымшанского кряжа появился снежный человек, которого привлекает конфигурация туристских домиков. Грушницкий с Башлыковым собрались изловить этого тренделя, обессмертить свои имена, разбогатеть, в связи с чем предприняли несколько экспедиций, увы, закончившихся неудачей. В это же время кто-то собирает на них информацию и в итоге приканчивает – попутно с тем субъектом, который собирал информацию.

– Почему кто-то? – удивилась Янка. – Снежный человек и нанял частного сыщика.

– Так я сбегаю? – обрадовался Крюгер.

– Сидеть, – сказал я. – Мы еще не получили расп...дон от начальства, прошу прощения за меткое слово. Вот получим – тогда и нахреначимся все вместе. А сейчас, дорогое христолюбивое воинство, почему бы – в качестве исключения из правил – немного не поработать?

Ближе к обеду меня пронзило – аж мурашки поползли: я же с позавчерашнего вечера не кормил кота! Как умчался в тайгу ловить психов, так больше не возвращался! Я живо собрался, наказал Вениамину с Янкой стеречь Крюгера и помчался домой. Возиться с машиной не хотелось (застряну в распутице и буду ковыряться до вечера), да и ноги тренировать надо. Дождь утих, в воздухе висела взвесь, в небе ни просвета – тучи тянулись бесконечным потоком. Я закутался в дождевик, свернул в ближайший переулок и побежал на Тальниковую...

У калитки, словно нарочно, кто-то вывалил самосвал с грязью. Я прогулялся до забора соседей (они на днях разбирали сарай), отобрал из неликвидов пару досок, доволок до калитки и соорудил что-то вроде переправы. И вдруг в груди дрогнуло: у моей калитки наблюдались следы человеческих ног...

Это было некстати. Сдвинув доску, я присел на корточки и изучил находку. Мужские сапоги сорок четвертого размера с рифленой подошвой. Сохранились прекрасно, человек стоял не далее часа тому назад – иначе следы размыло бы дождем. Еще раз внимательно осмотревшись, я сделал второе открытие: человек не просто стоял у калитки, он вошел внутрь! Обратных следов не было. И грязь его не смутила...

Помявшись, я все же принял решение не поднимать в ружье городскую милицию. Осторожно приоткрыл калитку, проник на прилегающую к дому территорию и несколько минут мерцал под рябинкой, разглядывая промокший пейзаж. В саду чужие не таились – если не учитывать сарай на задворках, утепленный сортир и заднюю сторону дома. Тишка не мяукал, а это более чем странно. Голодный кот устраивает под порогом такой концерт, что возбуждается вся округа...

Снайпер за шторами не просматривался. Я прокрался вдоль фундамента, пригнулся в районе окна и бесшумно взобрался на крыльцо. Половик под дверью был испачкан – ноги вытирали. Я попробовал дверь – поддалась! Кто-то вошел в мой дом и даже не счел нужным запереться!

Сняв предохранитель, я передернул затвор и уже собрался в резкой форме поинтересоваться, что же, собственно, происходит? – когда из дома прозвучал мужской голос:

– Ради бога, не надо стрелять, это не грабеж и не засада...

Говорить-то можно всякое... Я ворвался в дом, скомкав половик и опрокинув бак с водой. Человек на стуле миролюбиво поднял руки.

– Сижу, не шевелюсь, не нервничайте, капитан...

– Молчать! – зарычал я и, не спуская ствола с этого прохиндея, заглянул во все смежные помещения (их не так уж и много), встал в мертвую зону между окнами, чтобы не сняли со двора, и прицелился человеку в лоб. Визитер раздраженно поморщился.

– Перестаньте, я пришел с миром.

Это был сравнительно плотный крупноносый мужчина в водостойком плаще. Брови срослись, челюсть выдавалась уступом, глаза колючие, насмешливые, волос негнущийся, задубевшая кожа лица говорила о том, что человек много времени проводит на свежем воздухе. Посетитель был в годах, обладал завидной выдержкой.

– Вы понимаете, что я могу вас пристрелить, и мне за это ничего не будет?

– Зачем вам в меня стрелять? – спросил посетитель.

– А чтобы проблем в дальнейшем не было.

– Побойтесь бога, какие проблемы, – лицо незнакомца озарилось улыбкой. Странно, что с таким отношением к жизни он не растерял половину зубов, хотя и прокурил их основательно.

– Хорошо, давайте заново. Чьих будете, гражданин?

– Григоренко Александр Иванович, – посетитель медленно извлек из кармана паспорт в зажульканных корочках и бросил на край стола. Я подошел, не теряя бдительности. – Проживаю в переулке Гусиный Брод, дом четыре. У восточного моста через Уштым. Служил до девяносто пятого года надзирателем в колонии строгого режима № 45989 – сорок верст на юго-запад от Абахи, вышел на пенсию, проживаю в Рыдалове, вдовец, имеется сын тридцати неполных лет, проживающий с семьей в Комсомольске-на-Амуре, сестра в Аркалы... Работаю сторожем по контракту: весной и летом – на базе «Белые зори», осенью, зимой – в Доме культуры работников пищевой промышленности. Никаких конфликтов с Уголовным кодексом...

Название «Белые зори» в последнее время стало вызывать резкий приступ тошноты.

– Прекрасно, – проворчал я. – Вы вламываетесь в чужой дом, и это называется «никаких конфликтов с Уголовным кодексом»?

– Ей-богу, ни к чему не прикасался, – картинно перекрестился мужчина. – Почти. Просто сидел и ждал.

– Постучались хоть?

– Зачем? – Нежданный гость улыбнулся еще ярче. – В доме голодный кот, который орет на всю улицу. Можно предположить, что хозяин либо умер, либо отсутствует. Вы плохо прячете ключ, капитан. Под ступенькой – это так примитивно.

Ключ лежал на столе, по которому Григоренко постукивал ладошкой, – то есть волновался, хотя и старательно делал вид, что спокоен.

– А с чего вы взяли, что я приду?

– Так кот же голодный, – он посмотрел на меня, как на бестолкового студента. – Мне думалось, вы о нем вспомните. Не может начальник уголовного розыска быть таким безответственным к тому, кого приручил. Но не думайте, что я стал бы ждать до скончания века – посидел бы еще чуток и побрел своей дорогой...

– Хорошо, – упорствовал я. – Голодный кот. И где он сейчас?

– Там, – показал посетитель подбородком. Из-под тумбочки на свет смотрели два зеленых фонаря. Вступаться за хозяина домашний любимец, похоже, не собирался. Он скромник, если требует ситуация.

– Я дал ему немного рыбы – он съел. Теперь не орет. Извините, что забрался в ваш холодильник. Не самый, скажем так, наполненный холодильник в этом городе.

– Но это мой холодильник, – проворчал я.

Я сел на стул и скрестил ноги. Пистолет убрал на прописанное инструкцией место. Думаю, в случае нужды я сумел бы скрутить этого пирата.

– Причина визита?

– Поговорить. Простите, капитан, я не мог стоять под дверью – я должен был либо уйти, либо спрятаться. Не хотелось попадаться на глаза посторонним.

Я встречался в жизни с отдельными представителями данной породы. Эти люди не выбились... в люди, благодаря своей кажущейся независимости и презрительному отношению к начальству. Они считают, что начальство – это такие же люди (правда, те об этом не знают).

– Так какая нужда привела вас в чужой дом, Александр Иванович?

– Не спрашивайте, откуда я знаю, – гость убрал с лица улыбку и подался вперед. – Вы расследуете убийства двух парней из нашего городка и одного приезжего.

«А узнать он мог от Анны Михайловны Сычевой, – подумал я. – Или от несознательной гражданки Светланы Новиковой, с коей упомянутая гражданка успела переговорить... Или от любого информированного мента из нашей районки. Да от кого угодно!»

Я молчал. Мне было до лампочки, откуда он слямзил информацию.

– Во-первых, – сказал Григоренко, – я знаю, что произошло пятнадцать лет назад и кто несет за это ответственность. Во-вторых, я знаю, что искали на Ашлымбаше люди, именующие себя Грушницким и Башлыковым, и готов обосновать, почему они ничего не нашли. Не забывайте, что я продолжительное время провел на базе «Белые зори». В-третьих, я знаю, с кем они проводили поиски, кто их покрывал и кто продолжал это делать до их последнего часа...

– «Багор», – тихо сказал я. И попал в самую дырочку.

Григоренко осекся, лицо окаменело. Но он поборол растерянность.

– Простите, капитан?

– Просто дружеское предупреждение, Александр Иванович. Не надо давить своей информированностью. Не поверите, за последние девяносто лет отдельные милиционеры в этой стране научились работать. Давайте поменьше загадок. В девяносто первом году могло произойти что угодно – например, ваш покорный слуга вернулся из армии.

Но мой собеседник не мог обойтись без загадок. Не за тем он сюда явился. Он всматривался в мое лицо, пытаясь пробиться в темень сакральных мыслей, и верные выводы сделал.

– Вы не знаете, кто такой Багор, капитан. Вы просто не имеете права это знать.

Как сильно сказано. Я чуть не рассмеялся.

– Вы правы, Александр Иванович, я этого не знаю. Что дальше?

– Хотите узнать?

Я кивнул.

– Это не позволит вам раскрыть преступление до конца, но натолкнет на верный след и позволит продвинуться в расследовании.

Я решил, что не буду смеяться. Люди породы Александра Ивановича обладают завышенным самомнением, но иногда имеют на то основание.

– Я работал сторожем в административном корпусе на базе, – поведал посетитель. – Раньше база пользовалась спросом – бесподобно красивые места, горная река с порогами и водопадами, кишащая рыбой, буйство флоры, прокладывались специальные туристические маршруты – для тех, кто жаждет активного отдыха, экстрима, рыбалки, охоты на горных коз, а втихаря и на хищников. База «Белые зори» была мощным хозяйством, которому требовалась охрана. Но в прошлом году скончался директор, Трубников Леонид Елизарович, царствие ему небесное, назначен какой-то олух из кавказцев, и процветающее предприятие начало загибаться. К тому же открылась новая база в Аркалы – а та отлично оборудована, плюс дурная молва о «Белых зорях», гибель двух туристов в мае – обычная пьянка, безумное пари, и парень с девушкой красиво разбились о камни – причем процесс их смерти удалось даже заснять... Словом, отдыхающих немного. Но есть. Эта троица приезжала в выходные, в отсутствие администрации, выбирая такое время, когда народ под ногами не путался, – скажем, в дождь. Они уходили вниз по Ашлымбашу и на какое-то время исчезали. Потом уединялись в крайнем домике, пили водку, ругались, обговаривали новый маршрут, а наутро опять исчезали...

– Считайте, что вы меня заинтриговали, Александр Иванович. Кто же этот таинственный Багор?

Сторож пристально смотрел мне в глаза.

– Услуга за услугу, капитан...

– Мы будем торговаться? – вспыхнул я.

– Будем, – кивнул Григоренко. – Прошу не за себя, капитан. У меня сестра в Аркалы. У сестры дитя непутевое. Денис Хорьков. Сидит в Аркалинском КПЗ. Пьяная драка на дискотеке, парню размозжили ногу, пришлось ампутировать. А дитя считается зачинщиком потасовки, хотя не больно-то похож – пацан скромный и в тот вечер был трезвый – даже менты подтверждают. Разобрались бы вы с этим делом, капитан. Уж сильно мать убивается.

«А как, интересно, мать одноногого убивается?» – подумал я.

– Вы наглец, Григоренко, – покачал я головой. – То есть теперь я должен решать ваши проблемы на всем постсоветском пространстве? Что нам ваши Аркалы? А сынок где, говорите, проживает? В Комсомольске-на-Амуре? Тоже помощь требуется?

– Это не смешно, капитан, – визитер насупился. – Аркалы совсем рядом – вам не сложно решить проблему. Я не прошу немедленно освободить паршивца. Просто разберитесь – позвоните тамошним следователям, поговорите с парнем – вникните, черт возьми, в проблему! Или спокойно будете ждать, пока вас снова пропесочат прокурор и ваш главный бульдозер, а вам нечем будет их обнадежить?

От ментов получает информацию...

– Хорошо, – подумав, допустил я. – Разберусь. Выкладывайте свои ценные наблюдения.

– Вот и разберитесь, – Григоренко, хрустнув коленями, поднялся.

– Уже уходите? – удивился я. – Может, чаю? Или водочки?

– Разберитесь, капитан, убедительно вас прошу, – стрельнул глазами Григоренко. – А попозже мы с вами поговорим. И не вздумайте меня останавливать, присылать своих архаровцев, пытать в застенках – это бесполезно. Наша беседа – неофициальная, трудно доказать, что она имела место. Но информация, которой я располагаю, – заявляю вам с полной ответственностью – очень любопытная.

У порога он надвинул на голову капюшон и повернул голову. Глаза смотрели из полумрака – решительно, немного грустно. Не он атаковал меня у дома Анны Михайловны – как бы ни хотелось мне увериться в обратном. Тот поганец был пониже ростом и не такой массивный.

– Не рассказывайте никому, капитан, что мы с вами встречались. Для вашего и моего спокойствия. Договорились?

– Извините, Александр Иванович, – я мстительно улыбнулся. – Мы с вами ни о чем не договаривались. Вряд ли удастся утаить факт беседы. Поэтому будем ждать вашего скорейшего выхода на связь. Всего вам доброго. И будьте осторожны.

Мне казалось, он раскаивается, что заявился в дом к такой ничтожной личности. А я не мог вести себя иначе. Ненавижу, когда мной манипулируют – пусть даже с благими намерениями.

Он поколебался, но решил проявить твердость и вышел за порог. Я с укором посмотрел на кота, вылезающего из-под тумбочки, – что ж ты, тварь неблагодарная?...

Между этажами меня поймал капитан Лукоморов – блондин, зануда, заместитель начальника патрульно-постовой службы капитана Рябчикова – и как-то озабоченно прижал к перилам.

– Артем, я слышал, вы занимаетесь турбазой «Белые зори»?

Я чуть не вмазал ему под челюсть. Во-первых, не люблю, когда меня прижимают к перилам, во-вторых, любое упоминание этой злосчастной базы уже выводило из себя! Но я проявил титаническую выдержку – ради спокойствия себя и своих будущих детей.

– Александр, – сказал я, – мы никогда не занимались турбазой «Белые зори», поскольку турбаза – лицо неодушевленное. А если хочешь принять участие в расследовании трех убийств, то милости просим в кабинет.

– Жалко, – Лукоморов вытянул небрежно выбритое лицо (впрочем, по сравнению с моим оно смотрелось, как коленка). – На базе опять с утра заварушка, и Неваляев просил меня разобраться.

– Какая еще заварушка? – я тоже вытянул лицо и выбрался из объятий капитана.

– Да мистика какая-то, – Лукоморов отмахнулся и обнял коленкоровую папочку. – Отдыхающие жалуются, что на них пытались напасть, хотя почему-то не напали. А нападающего описывают так, что волосы дыбом... Одна семья уже разругалась с директором и уехала. Дурдом какой-то... Может, у них крыша поехала?

– А ты подумай хорошо, а не так, как всегда, – посоветовал я. – У одного психологически настроенного индивидуума еще может поехать крыша. Но чтобы разом у всей семьи – это сомнительно. Так что съезди, разберись. Там красиво, Александр. Там чудеса, там леший бродит... И желательно сам – не посылай своих бойцов, которых из тайги мобилизовали.

– Предчувствие у меня было, – пожаловался в спину Лукоморов. – Всю ночь ворочался, уснуть не мог...

– Не надо было ворочаться, – бросил я через плечо. – Тогда уснул бы.

С предчувствиями у самого был полный порядок. Я ворвался в кабинет, когда работа была в разгаре. Венька Лиходеев с умным видом морщил лоб, изучая мятую бумажку. Крюгер сходил с ума от трезвого образа жизни, а Яна Владимировна внимательно следила, чтобы это дело не вылилось в бунт.

– На ковер-то скоро пойдем? – умоляюще посмотрел на меня Крюгер. Совсем скрутило мужика – куча денег в кармане, а приложиться к живительному источнику – никакой возможности.

– Бедненький, – ядовито посочувствовал я, – нарушил заведенную традицию... Последней радости лишили.

– Не умею я не пить... – стыдливо уткнулся в пол старший лейтенант.

– Учись, – не отрываясь от бумажки, буркнул Венька. – Перед зеркалом тренируйся.

– Сволочи вы все... – стал удаляться в транс Крюгер. – Отутюжить бы ваши хари...

Янка ехидно замурлыкала: «Перед зеркалом кривым независимо держаться...»

– Криминалисты отписку подсунули, Артем, – поднял голову Венька. – По поводу следов у дома Сычевой. Штумпф еще похихикал: не нашли, говорит, волосинок от серой шерстяной кофты. Но там, где бегал твой партнер по спаррингу, пропахали носом, прежде чем дождь смыл следы. Зафиксированы отпечатки резиновых сапог – сорок второй размер, протектор слабый, средняя длина шага... То есть невозможно определить, кто это был. Мужчина, женщина, ребенок... Надеваешь толстый шерстяной носок на маленькую ногу и не испытываешь дискомфорта.

– Или два носка, – мурлыкнула Янка.

– Они хоть удосужились пройти по следам?

– Удосужились, – кивнул Венька, – до соседней улицы. А там нормальный тротуар, и вся эта халва, разумеется, кончилась. Поисковые собаки нам по штату не положены – сами как собаки. Да и толку при раскисшей погоде от поисковых собак? Наверняка в ближайшем переулке этого типа ждала машина...

Я открыл было рот, чтобы поведать о посетителе в моем доме, но тут зазвонил телефон. Я схватил трубку, удрученно отметив, что звонок – по внутренней линии.

– Не желаете хорошо провести время, Артем Николаевич? – ехидно осведомилась секретарша шефа.

– Ковер постелен, Изольдочка? – сглотнул я.

– Дождались, слава те, господи... – начал растекаться по табурету Крюгер.

Дамочка хихикнула.

– Собралось все милицейское и прокурорское начальство. Ждут не дождутся вас и ваших людей. Игнатий Филиппович с Игорем Витальевичем так орут, что уши отваливаются, ей-богу. Ох, и будет вам сейчас! А если учесть, что Игнатий Филиппович сегодня свою машину о столб размазал...

– Понятно, – обреченно вымолвил я. – Перецеловался со всеми машинами в городе, теперь будет собирать столбы... Как вы думаете, Изольдочка, у нас есть хоть слабая надежда?

– Есть, – развеселилась секретарша. – Вот только шансов у вас нет. Постарайтесь не задерживаться, Артем Николаевич, наше светило дважды повторять не любит.

Несложно предположить, что начальство в этот день будет буянить по полной программе. Мы выстроились в колонну по одному и хмуро потянулись на разнос. У каморки дежурного, который в этот час отсутствовал (безусловно, по уважительной причине), меня схватила за рукав благообразная старушка в платочке.

– Сынок... – забубнила бабушка, – я в «аварийке» на Советской живу... Ты здесь старший? Мне сказали, такой высокий, симпатичный... Послушай, тут ко мне мужчина давеча приходил... а у меня как раз трубу прорвало...

– К дежурному обратитесь, бабушка, – отбился я, – а лучше сразу в ЖЭК – они вам точно помогут...

Она продолжала бубнить в спину, но мы уже восходили на лестницу, готовясь к канонаде.

Светопреставление удалось на славу. Из разряда «бей своих, чтобы чужие боялись». Помимо заявленного начальства, в кабинете Неваляева присутствовали руководитель районной криминальной милиции Забелин, начальник постовой службы Рябчиков, почему-то представитель от ГАИ, следователь из прокуратуры и некий водянистый тип, судя по физиономии, имеющий отношение к безопасности государства (вероятно, прибыл для обмена культурными ценностями). Неваляев был вылитый азиатский диктатор, воняющий химическим оружием. Он орал хорошо поставленным грассирующим «ля» – ежились даже упомянутые господа, включая чекиста. Почему, так растак, в этом паршивом городишке одного за другим убивают людей – не каких-то, прости господи, уголовников, а нормальных законопослушных граждан?! Почему, когда представилась возможность схватить за шкирку преступника, капитан Богатов предпочел получить по голове и отпустить злодея с миром? Где его носит в рабочее время, черт возьми?! Почему он небритый, как потомственный зэк?! Почему подчиненные сидят в кабинете и ни хрена не делают?! Доколе это будет продолжаться?! Сколько людей еще должно погибнуть, дабы уголовный розыск выбрался из спячки?!

Самый страшный в районе майор пылал гневом и изъяснялся матюгами. Он действительно был разозлен и расстроен. И прокурор Каморин был подавлен, словно переубивали не каких-то подозрительных мужчин с сомнительным прошлым, а его близкую родню. Он сидел неподвижно, сомкнув ладони, временами поглядывал на орущего, временами – на меня, на Яну Владимировну, которая, что ни говори, была единственным украшением сборища. Но основную часть времени он смотрел в окно, где северный ветер сгибал тополя и гнал по дороге ошметки мусора с распотрошенной помойки.

Остальные опасливо помалкивали.

Я решил не нарываться на расправу, поэтому моя ответная речь не была пересыщена сарказмом.

– Хотелось бы напомнить, Игнатий Филиппович, – в частности, сказал я, – что мы не занимаемся работой по раннему выявлению болезни. Трудимся по факту. Работниками отдела ведется кропотливая работа, и определенные выводы уже можно сделать. Инцидент у Сычевой, если угодно, можете рассматривать как неудачу, но не забывайте, что Сычева осталась жива, а пострадал недостойный капитан, на которого вы так самозабвенно кричите. А в принципе, дело ваше, товарищ майор, – я прекратил выделываться и пожал плечами. – Можете уволить весь отдел, набрать новых работников («За такую зарплату? Не смешите меня», – прошептал за спиной Венька), и пусть ловят преступника, пока тот не переубивает половину города. Но вы же этого не сделаете? Вы отлично понимаете, что отдел способен решить поставленную задачу. Зачем тогда эти акции устрашения?

Присутствующие с тревогой покосились на майора. Сдержать свое красноречие я не сумел, поэтому логично было допустить, что майор выхватит из сейфа пистолет и парой метких выстрелов завершит горячие прения. Он так, похоже, и собирался сделать, покосился на сейф, но, слава богу, посчитал, что переводить пулю на такое ничтожество – зряшное расточительство, и, набычась, стал выдумывать более коварную месть. Но тут слово взял человек, имеющий отношение к безопасности государства.

– А вот хотелось бы узнать, как в милиции построена работа с внештатными сотрудниками? – тихо поинтересовался человек с водянистыми глазами.

– У каждого по парочке тварей, – пожал я плечами. – Вы о стукачах, уважаемый?

Вопрошающий изобразил тонкую улыбочку Авгура.

– Действительно, – разодрал ладони прокурор Каморин. – Я ни разу не слышал, чтобы наша милиция проводила работу с агентами.

– Проводим, Игорь Витальевич, – вздохнул я. – Просто, как бы вам сказать... в общем, служба упомянутых граждан на первый взгляд как будто не видна...

– Довольно! – рубанул рукой по спертому воздуху Неваляев, и вновь запахло жареным. – Это последнее предупреждение, Богатов! Живо убрались работать, и теперь о всех достижениях за день будете докладывать мне лично!!! И чтобы все эти ваши хреновы секретные сотрудники носились по Рыдалову, высунув языки, иначе всех пересажаю!!!

Непонятно, какая муха укусила нашего шефа. Впрочем, с ним случается. Бороться с тайфунами бесполезно.

На обратном пути ко мне опять прицепилась благообразная старушка, забормотала о том, что к ней пришел мужчина (как-то странно в этом возрасте), что ей нужно срочно поговорить с начальником уголовного розыска, но моя голова в этот час меньше всего была настроена на выслушивание жалоб пенсионеров. Сделав умоляющий жест, я помчался по лестнице за коллегами и в кабинете, закрывшись на замок, поведал им о визите в мой дом гражданина Григоренко.

– Ни хрена себе! – сделала огромные глаза Янка. – И ты не сказал об этом нашим старшим братьям?

– Не сказал, – бросил я. – И вам рекомендую помалкивать. Пусть это будет тайной четверых. Не нравится мне эта загадочная личность с нежным именем Багор...

– Клянемся самым дорогим, – натужно пошутил Крюгер, – что никому не скажем.

Мы засмеялись, разрядив обстановку, – все прекрасно знали, что у Крюгера самое дорогое.

– А я считаю, надо брать его за жабры, – заявил Венька. – В самом буквальном и брутальном смысле. Надо же, какая устрица – условия будет нам диктовать. В то время, когда люди гибнут пачками...

– Я тоже так считаю, – согласилась Янка. – Но везти в райотдел этого типа опасно. Придется допрашивать официально – о чем немедленно станет известно всему зданию и трем соседним. Да и не скажет он ни черта, придется блюсти формальности, то бишь букву закона – он просто не признается, что был у тебя.

– Поедем сами к этому бирюку, – воспрял Крюгер, – выбьем душу. А не получится, так хоть оттянемся.

В порывах моих коллег имелось рациональное зерно. Дело заходило слишком далеко, чтобы игнорировать реальные ниточки к разгадке. Виданное ли дело – шантажировать честных ментов? Я лихорадочно размышлял – гэбэшник, в сущности, прав, надо подключать стукачей. Личность Григоренко (как можно деликатнее), хождения сыщика, которые вряд ли остались незамеченными, контакты Грушницкого и Башлыкова, клятая турбаза. Любая информация, выбивающаяся из контекста унылой жизни городка!

Но червь сомнений прорыл в голове уже такую дыру, что я не мог действовать прямолинейно. Наша четверка загрузилась в машину, я отъехал от здания внутренних дел, включил стеклоочистители и покатил по Советской на запад, хотя переулок Гусиный Брод всю дорогу был на востоке. Коллеги не преминули отметить это странное событие.

– Ха, этот тип не знает, где у нас Гусиный Брод, – отметила сидящая по правую руку Янка. – Признайся, Артем, у тебя правое и левое полушария поменялись местами?

– Выпить ему надо, – компетентно заявил Крюгер, – и все мгновенно встанет на свои места.

– Да нет, молчит, баранку вертит, – подметил Венька. – Отважные герои всегда идут в обход. Артем Николаевич чего-то страшно боится. Накрутил себя. Пора бы и нам начать бояться, как вы думаете? Хотя и не тянет вовсе...

Не отвлекаясь на юродивых, я плутал по переулкам, выбрался на Комсомольскую, проехал архитектурный шедевр – водонапорную башню (прораб настолько был пьян, что переплюнул пизанцев), постоял у скверика, где безрассудная мамаша под зонтом закаляла малыша в коляске, сделал кружок вокруг школы, вырулил на улицу Лазаренко и не спеша покатил на восток, периодически подглядывая в зеркало. Слежки не было. А почему я решил, что она должна быть?

В искомом переулке было тесно и неуютно. Деревья, отяжелевшие от сырости, бесконечные заросли акации, шиферные крыши, «пьяные» палисадники. Сруб под номером четыре, из-под которого нас атаковала ушастая дворняга, но мы ей дали такой отпор, что она убежала с поджатым хвостом и стала ворчать из туманного далека. Неудачи неслись за нами по пятам. Мы топтались на крыльце, колотясь в обитую стальными пластинами дверь. У соседей за дырявым забором хозяйничала сухая длинноногая особа в болоньевой куртке, на которую как-то странно косился Крюгер. Сначала она занесла в дом жестяные листы, потом вытряхнула остатки угля из ведра, потом под навесом на крыльце втаптывала в помойное ведро пакет с картофельными очистками, игнорируя простое житейское правило, что сколько мусорное ведро ни утрамбовывай – выносить все равно придется.

– Да это же Лизка Перепелюк! – ахнул Крюгер, расплываясь в ностальгической улыбке. – Как живая, черт возьми! Е-мое, до чего же тесен мир... Я с ней общался много лет назад, когда служил в Абакане. Вот у кого был подлинный криминальный талант...

Господина Григоренко в доме не было: сквозь окно на веранде просматривались стоящие под порогом домашние тапки (такие разодранные, что больше походили на дикие), и нигде не просвечивали сапоги сорок четвертого размера. Можно было предположить, что если Григоренко где-то и прикончили, то никак не дома.

– Смылся, гад, – ругнулся я. – Пошли к соседке. Веди нас, Крюгер.

Незачем было совершать обходной маневр, чтобы пообщаться с соседями. Штакетины в заборе болтались на одном гвозде. Мы подошли поближе и дружно воспарили над оградой.

– Вы из горгаза? – не разобравшись, крикнула соседка. – Наконец-то! Обещали еще вчера ликвидировать аварию, и что? У меня уже уголь кончается! Проходите, проходите, мы тоже не дровами топим...

– Так задумано, гражданочка! – крикнул я. – Очищаем магистрали от пропана, будем закачивать нервно-паралитический!

Она затопала по веранде сапожищами, спрыгнула в сад.

– Все такая же топ-модель, – дрогнул от ностальгических воспоминаний Крюгер. – Топает, как бешеная...

– Мы – товарищи из милиции, гражданочка, – вежливо представился я, когда она подошла поближе и предстала во всей красе – худая, длинноногая, с ликом повидавшей виды кобылицы и очень живыми, выразительными и подвижными глазами.

– Да уж сообразила, что не из горгаза, – проворчала дамочка. – Шуточки у вас – предельно милицейские... Позвольте-ка... – Ее и без того продолговатое лицо вытянулось, как французская булка, и Крюгер рассмеялся.

– Узнала, Лизетта Михайловна...

– Мать честная, боже правый, срань господня... Александр Рудольфович, миленький вы мой... – Она навалилась грудью на забор и шутливо распростерла объятия. Крюгер распростер свои, но подходить постеснялся. Даже как-то смущенно крякнул.

– А ты все такая же разворотливая, Лизетта...

– Была, Александр Рудольфович, была... Куда уж нам на старости лет... – Дама так ослепительно улыбнулась, что вздрогнула Яна Владимировна, и показалось, что на мгновение блеснуло солнышко. – А вы не очень здорово выглядите, Александр Рудольфович. Похмелье чаще, чем праздники? Выпить хотите?

– А есть? – вздрогнул Крюгер.

– Отставить! – опомнился я. – Не надо накручивать нашего коллегу, гражданочка. Ему и без вас хреново.

– Двенадцать лет, Лизетта, – тоскливо улыбнулся Крюгер и пояснил ничего не знающим коллегам: – Я брал ее по делу одного начинающего миллионера, в которого она собиралась влюбиться и уехать с ним в Израиль. В общем, на бабки развести. Типа как в анекдоте – килька с тюлькой поменяли гражданство, теперь они сайра и мойва.

– Фи, как пошло, Шурик, – лучезарно улыбнулась соседка.

– А потом ты поняла, что чудес не бывает, и решила его чисто ломануть. А ведь я предупреждал тебя, Лизетта, – будешь так себя вести, под Новый год к тебе придет не Дед Мороз, а адвокат.

– А он и пришел, – тронула знакомца за рукав Лизетта. – Жил в соседнем подъезде, красавец, мечта одинокой бабы. Жадный, правда, был, как моя прабабушка, толстый, как Комет Гель... в смысле, Гельмут Коль. Притащил какую-то палочку, обозвал ее елочкой, приказал наряжать...

– Вот-вот, – заулыбался Крюгер. – И под шубой вместо селедки оказалась соседка... Но потом объявилась клятая москалиха на «Жигулях» шестой модели, увела от тебя это сокровище, и ты успешно загремела на нары. Сколько душещипательных бесед мы с тобой провели, Лизетта! Ты еще хихикала – помнишь? – назвался, дескать, другом, полезай в душу...

– Как быстро летит время, – мечтательно сказала дама и посмотрела на Крюгера почти влюбленно. Он тоже посмотрел на нее не без чувства. – А ты знаешь, я отсидела всего полтора года, выпустили за безупречное поведение. Не поверишь, с того времени – ни одного посягательства на чужую собственность, хотя и хотелось, конечно.

Похоже, на наших глазах рождалось высокое бескорыстное чувство. Венька с Янкой обморгались уже. Крюгер позабыл, что он сегодня ни разу не пил. Уж лучше бы пил... Нужно было срочно выводить товарища из состояния невесомости.

– Так, достаточно воспоминаний, – грубо оборвал я. – Мы по поводу вашего соседа, гражданочка.

И тут в копилку следствия полезли всякие неприятные вещи. Лизетта Михайловна и Александр Иванович уже несколько лет проживают бок о бок. Возможно, и были посягательства со стороны Лизетты на достоинство этого мрачноватого господина, но об этом она деликатно умолчала. Со стороны Григоренко уж точно не было. Да, в теплое время года он работал сторожем в «Белых зорях», в морозы – охранял клуб. С турбазы вернулся неделю назад, получив расчет, сказал, что на базе теперь охранник – родственник администратора. Дежурит через ночь, как раз сегодня утром вернулся с дежурства – топал по крыльцу весь ушедший в себя, приветствие Лизетты проигнорировал, что ее немного обидело. Час или два сидел в доме, потом завел свою белую «Оку» и куда-то уехал (уж мне ли не знать, куда он уехал), затем вернулся – мрачнее тучи, грохнул каким-то тазиком в доме. А дальше что-то было, но она не поняла. Послышались голоса, хотя она могла поклясться, что в калитку никто не проходил. Впрочем, при наличии «запасного» выхода в переулок через задворки (там просто ограда худая) – это не загадка. Голоса затихли. Потом на крыльце появилась фигура в брезентовом плаще Александра Ивановича – плотно укутанная, голова закрыта. Поклясться, что это был Григоренко, Лизетта не рискнула, но вроде похож. Фигура забралась в белую «капсулу смерти», стоящую под навесом, развернулась задним ходом и почему-то подалась на обратную сторону дома. Как ни вытягивала Лизетта шею, разглядеть ничего не могла. На той стороне у Григоренко как раз выход через кухню... Несколько минут спустя смешная машинка вылупилась обратно, подъехала к воротам, тип в брезенте вышел, открыл ворота, сел за руль. Перекатившись через трубу канализации, вышел, замкнул створки и покатил в серую смурь. Все. Минуло три часа, а Григоренко с той поры не объявлялся.

– Боже мой! – схватился я за голову. – Не могу поверить. Неужели мы и этого потеряли?

– И часто с ним такое случается, Лизетта Михайловна? – спросила Янка. – Уехать невесть куда и пропасть?

– Да практически не случается, – помотала головой соседка и как-то странно на меня посмотрела. – Куда ему пропадать? Друзей нет, женщины... не держит. Отработает да дома сидит – телевизор грохочет всеми днями. Или по хозяйству чего-нибудь ковыряется...

– А подумай, Лизетта, где он может быть? – спросил Крюгер.

Она задумалась. Потом сделала пречестные глаза и простодушно развела руками.

– Не знаю, Шура. Без балды не знаю...

Туман в деле густел и уплотнялся. Кто это был? Григоренко? Или некто обрядился в его одежды, видя зорким глазом, что за домом наблюдает соседка? Выкрали? В каком, интересно, виде? Или все же прикончили?

Наступало время решительных действий. Забрав Лизетту в качестве понятой (она аж обалдела от такой ответственности), мы вторглись в частные владения и, сломав замок на кухне, проникли в дом. Ему можно, а нам нельзя? Хозяина не было – ни в живом, ни в мертвом виде. Чертыхаясь, мы забили развороченный косяк, наказали Лизетте позвонить в милицию, если вдруг нарисуется Григоренко («Да уж позвоню», – подмигнула Лизетта Крюгеру), и поехали в город. В клубе потерявшийся господин отсутствовал. Похмельный сменщик не мог взять в толк, какого дьявола ему сюда возвращаться, если только утром сдал смену? Ни в окрестных гастрономах, ни на станциях техобслуживания, ни на рынке Григоренко не видели. Работники разводили руками и божились: да, знакомая личность, но сегодня точно не было. Заглянули даже в церковь! Позвонили в Аркалы, откопав в справочнике телефон – встревожили сестру, которая решительно заявила: не было сегодня братца, и не собирался. Дали ориентировку ГАИ – на предмет белой «Оки» с такими-то номерами. Обзвонили посты: не выезжала ли из города похожая бричка? Не выезжала. К пяти часам фантазия иссякла, остались стукачи...

К шести часам вся эта маета смертельно надоела, и я распустил сотрудников по домам. В гробу я видал высокое начальство – люди не железные. Венька умчался в первых рядах, урча от удовольствия – тратить маленькую, но такую желанную зарплату. Янка тоже заявила, что в доме голодуха, родственники сидят с открытыми клювами, надо что-то делать. Крюгер был задумчивый, как Диоген. Потом внезапно очнулся и вопросил в пространство: «А почему бы, черт возьми, не выпить?» Вышел первым, добрался до дежурки, позвонил по сотовому и сообщил, что путь свободен, начальства не видно. Я быстро запер кабинет и побежал вниз...

Так уж вышло, что в этот вечер я решил оставить машину на стоянке и пройтись пешком. Не хотелось до ночи мыть машину. Я догнал Крюгера, который шел по тротуару, погруженный в мысли, и меньше всего походил на озабоченного, где бы выпить, человека.

– Знаешь, Артем, – сказал он доверительно, – зайду-ка я, пожалуй, к Лизетте. Посидим, повспоминаем... Восемь лет прожили в одном городке и ни разу не пересекались, представляешь?

– Выходит, не врет, что завязала с прошлым.

– Выходит, так, – он заметно приободрился. – Но все равно как-то затейливо...

– А как же Нинель?

– А при чем тут Нинель? – не понял Крюгер. Потом понял, встал в позу оскорбленной добродетели: – А ты о чем подумал, Артем?

– Ни о чем, – смутился я, – о чем тут думать, когда и так все ясно.

Не будет Лизетта Михайловна, в отличие от Нинель, часто упрекать его за то, что редко...

Мы шли мимо барачных двухэтажек, стыдливо прикрытых кустами акации и желтеющими тополями. Продавленный асфальт, бордюры, осевшие в землю, – печальные свидетельства, что мы умеем делать только историю. Дождик прекратился, было свежо и приятно. Старички во дворах стучали костяшками домино. Почтенные алкоголики ссорились по поводу недопитой с вечера и испарившейся (с утра) бутылки. Просвещенные старушки обсуждали фильм «Авиатор» с «Декабрио» в главной роли (ну, слышат они так), какая-то горластая охальница поносила политику президента, задарившего китайцам остров посреди Амура, где у ее дочери был дачный участок.

– Ага, – остановился Крюгер, – что-то дерьмецом запахло... Ну точно, вон в той хибаре у меня информатор обретается. Борька Стукановский – ну как с такой фамилией не вербануть человечка? Днем-то его наверняка не было, а сейчас, поди, подошел, гаденыш...

– Не слышал о таком, – удивился я.

– Невелика потеря, – отмахнулся Крюгер. – Жалкая, ничтожная личность. В ритуальных услугах трудится. Тащит все подряд: венки, арматуру, листовой алюминий. Наворовал материи, которой гробы обтягивают, – ну, знаешь, такая красная, с выдавленными цветочками – хотел в квартире ремонт сделать, прикинь, какой идиот? Тут-то я его и прихватил. Пара лет с гарантией, да возиться не хотелось, теперь он мой источник информации из мира мертвых...

– Зайдешь?

– Пожалуй, – задумался Крюгер. – Если хочешь, подожди, а не хочешь, ступай своей дорогой.

– Пулей, – приказал я. – Учти, я жду. И передай своему стукачу, что мы в ответе за тех, кому наливаем.

Как в воду глядел! Не единственная ошибка за текущий день (и не последняя). Крюгер нарисовался ровно через сорок две минуты, когда вечерняя свежесть стала арктическим холодом и я проклял все на свете. Честное слово, пьянее существа в мире не видел! Я просто оторопел. Крюгер выпал из подъезда, как шар из драной лузы. Рухнул в лопухи с блаженной улыбочкой на устах, и оставалось лишь недоумевать, как он вообще спустился.

Можно было, конечно, вызвать патруль и попросить ребят доставить оперативника домой, но это смотрелось бы как-то не по-товарищески. Я извлек его из кустов и поставил вертикально.

– Стукач опоил?

– Да-да, – сказал Крюгер и рухнул мне под ноги. Выяснять подробности и что ему интересненького рассказал стукач, было то же самое, что общаться с богом. Пришлось волочь его до бордюра, а потом два квартала до дома.

Отдуваясь, я взвалил этот дар судьбы на крыльцо, повесил на перила и постучал. Открыла невысокая черноволосая женщина с печальными глазами. Она куталась в шаль. Удивленно посмотрела на меня, потом на то, что висело на перилах.

– Устал он сильно, – объяснил я виновато. – День тяжелый. Извини, Нинель, не смог пресечь – не оказался рядом в трудную минуту. Но он не виноват.

– Понятно, – пожала плечами Нинель и очень пристально посмотрела на мужа. Печальная поволока в глазах сменялась злостью.

– Учти, Нинель, – сказал я, – если женщина шипит, это не значит, что она горячая.

– Что? – Нинель растерялась и потешно заморгала.

– Новость, говорю, хорошая. Поройся у мужика в карманах – найдешь зарплату.

– Хорошая новость, – согласилась Нинель. – А если не найду?

– Тогда плохая, – вздохнул я, – но если не найдешь, то я знаю, где ее искать. Не поверишь, он весь день таскал с собой деньги и ни разу не пытался их спустить.

– А к вечеру отпустило, – улыбнулась супруга. – Он что, бабу себе завел?

– С чего ты взяла? – смутился я. Нинель сменила выражение, и вспомнился анекдот: Камень на распутье: «Пойдешь налево – убью. Твоя Василиса».

– Физиономия у него уж больно счастливая.

– Нормальная физиономия... На хрена ему баба?

Нинель расхохоталась.

– В самую тему, Артем: на хрена ему баба? У Крюгера бутылка – и мама, и жена, и любовница. Знал бы ты, как мне это надоело... – Она устремила в небо тоскующий взор. – Три года назад, когда я выходила за него замуж, он клялся, что никогда не притронется к этому поганому зелью.

– Трудно это, Нинель... – Я с каждой минутой чувствовал себя все больше идиотом.

– Но у тебя же получается... А, и черт с ним... – Нинель махнула рукой. – Поможешь до койки донести? А то опять, как позавчера, на полу будет дрыхнуть...