Глава 4
Черный «Мерседес» прибыл точно в назначенные девять часов утра. Был такой же сумрачный день, солнце спряталось за густыми серыми ту– чами. Нацистское командование такой погоде радовалось: когда смыка– лись тучи, бомбардировщики союзников ограничивали свою деятельность.
Двое мужчин, появившиеся из домика возле железнодорожных путей, разительно отличались от тех, которые вошли в него прошлым вечером. Барон фон Фанге был чисто выбрит, черные волосы аккуратно уложены, из глаз исчезла усталость; на нем был серый костюм с жилетом, светло-го– лубая рубашка с узким в полоску галстуком и серебряной булавкой. На ногах начищенные черные туфли, на плечи накинут бежевый плащ из верб– люжьей шерсти. Черные замшевые перчатки довершали его облик. Было вполне очевидно, что его одежда сшита на заказ. Его камердинер, ни– зенький полноватый человек, был также чисто выбрит и аккуратно под– стрижен, чего нельзя было сделать с его неприлично большими ушами. На Мышонке был темно-синий костюм и одноцветный черный галстук-бабочка. Он выглядел совершенно несчастным: воротник рубашки у него был на– крахмален до состояния ошейника, а новые сиявшие черным туфли сдавли– вали ступни как кандалы. К тому же ему пришлось освоить одну из обя– занностей камердинера: носить чемодан из телячьей кожи, набитый платьями барона и своими. Но когда Мышонок помогал упаковывать чемо– дан, который подносил сейчас от дома до багажника «Мерседеса», то не– вольно благодарил портных за их внимательность к мелочам: все рубашки барона были помечены его монограммой, и даже на чемодане был вензель «ФФФ».
Майкл уже распрощался с Гюнтером, Дитцем и другими. Он уселся на заднее сиденье «Мерседеса». Когда Мышонок полез на заднее сиденье, Вильгельм – широкоплечий мужчина с нафабренными седыми усами – ска– зал: «Слуги ездят на переднем сиденье»,– и резко захлопнул заднюю дверцу перед носом Мышонка. Мышонок, ворча себе под нос, занял место спереди. Майкл услышал, как в кармане маленького человека звякнул Же– лезный Крест. Затем Вильгельм запустил мотор, и «Мерседес» мягко от– чалил от бордюра.
Передние и задние места разделялись стеклянной перегородкой. Майкл ощущал в автомобиле запах Эхо, которым тот был пропитан. Авто– мобиль был безупречно вылизан: ни платка, ни клочка бумаги – ничего, что могло бы намекнуть на личность Эхо. Так Майкл думал до тех пор, пока не открыл блестящую металлическую пепельницу позади сиденья во– дителя. В ней не было ни пылинки пепла, но был обрывок зеленого биле– та. Майкл получше вгляделся в надпись на нем: «кино электра». Киноте– атр «Электра». Он вернул обрывок на место, закрыл пепельницу. Потом открыл маленькую шторку на петлях между собой и Вильгельмом: – Куда мы едем?
– У нас два пункта назначения, сударь. Первый – посещение худож– ника.
– А второй?
– Ваши апартаменты, пока вы находитесь в Берлине.
– Дама к нам присоединится?
– Вероятно, сударь,– сказал Вильгельм, и больше ничего.
Майкл закрыл шторку. Он посмотрел на Мышонка, занятого попытками пальцами растянуть воротничок. Этой ночью, когда они спали в одной комнате, Майкл слышал, как Мышонок всхлипывал. Среди ночи Мышонок вы– лез из своей постели и долго стоял в темноте у окна. Майкл слышал ти– хое позвякивание Железного Креста, который Мышонок крутил в руке. По– том, спустя некоторое время, Мышонок глубоко вздохнул, шмыгнул носом и заполз назад под одеяло. Звяканье Железного Креста прекратилось, Мышонок заснул, сжимая медаль в кулаке. Теперь, по крайней мере на время, его душевный кризис прошел.
Вильгельм был замечательным водителем, и это было хорошо, потому что улицы Берлина представляли собой кошмар из телег, армейских гру– зовиков, танков и трамваев, приправленный еще и кучами гниющего мусо– ра. Пока они ехали по направлению к дому Тео фон Франкевица, на стек– ло начал накрапывать слабенький дождик, а Майкл в уме перебирал все то, что узнал из досье.
В отношение Эриха Блока ничего нового там не было; этот человек был фанатично предан Гитлеру, истый член нацистской партии, чья дея– тельность с тех пор как он покинул концлагерь Фалькенхаузен была по– крыта завесой секретности. Доктор Густав Гильдебранд, сын немецкого пионера в области создания газового химического оружия, имел поместье вблизи Бонна, возле которого размещались заводы Гильдебрандов. Но тут было кое-что новое: у Гильдебранда был еще дом и лаборатория на ост– рове Скарпа, примерно в тридцати милях от Бергена в Швеции. Для заго– родного дома, пожалуй, было слишком далеко ездить из Бонна. А как зимнее жилище… нет, зимы так далеко на севере были слишком долгими и суровыми. Так почему же Гильдебранд работал в столь изолированном месте? Наверняка он мог бы найти себе и более идиллическое место. Это заслуживало пристального внимания.
Вильгельм медленно вел автомобиль вдоль парка Виктория, а дождь поливал деревья с набухшими почками. Они попали в еще один район сто– явших рядами домов и мелких лавочек, под зонтиками спешили пешеходы.
Майкл еще раз открыл шторку.– Нас там будут ждать?
– Нет, сударь. В полночь герр фон Франкевиц был дома; мы узнаем, там ли он еще.
Вильгельм повел так, что «Мерседес» едва полз по улице. Высмат– ривает условный знак, подумал Майкл. Он увидел женщину, подрезавшую розы в окне цветочного магазина, и мужчину, который стоял в дверях, пытаясь раскрыть неподдававшийся зонтик. Женщина поставила розы в стеклянную вазу и выставила их в окне, а мужчина раскрыл зонтик и вы– шел. Вильгельм сказал:
– Герр Франкевиц дома, сударь. Его квартира в этом доме.– Он по– казал на строение из серого кирпича справа.– Квартира номер пять, на втором этаже.– Он притормозил «Мерседес».– Я проеду еще один квартал. Удачи вам, сударь.
Майкл вылез, поднял воротник, защищаясь от дождя. Мышонок тоже полез было идти с ним, но Вильгельм удержал его за руку.– Барон идет один,– сказал он, Мышонок стал сердито вырываться, но Майкл сказал ему: – Все правильно. Оставайся в автомашине,– а затем зашагал к бор– дюру и в дом, указанный Вильгельмом. «Мерседес» проехал дальше.
Внутри дома пахло как в сыром склепе. На стенах были нацистские лозунги и призывы. Майкл увидал, что что-то в сумраке проскочило ми– мо. Был ли это кот или очень крупный грызун, разобрать было трудно. Он поднялся по лестнице и нашел потускневшую цифру «5».
Он постучал в дверь. Где-то ниже в коридоре захныкал ребенок. Голоса, мужской и женский, усилились и смешались в споре. Он опять постучал, нащупывая двухзарядный короткоствольный дамский пистолетик в кармане жилетки: подарок гостеприимных хозяев. Ответа не было. Он забарабанил кулаком в третий раз, начиная думать, не перепутал ли Вильгельм условный знак.
– Уходите,– послышался мужской голос с другой стороны двери.– У меня нет денег.
Это был усталый задыхающийся голос. Голос кого-то, чье дыхание было явно нездоровым. Майкл сказал: – Герр фон Франкевиц. Мне нужно поговорить с вами, пожалуйста.
Молчание. Потом: – Уходите. Я не могу разговаривать.
– Это очень важно.
– Я сказал, у меня нет денег. Пожалуйста… не беспокойте меня. Я болен.
Майкл услышал удалявшиеся шаги. Он сказал: – Я приятель вашего друга в Париже. Любителя оперы.
Шаги смолкли.
Майкл ждал.
– Я не знаю, о ком вы говорите,– прохрипел Франкевиц, стоявший близко к двери.
– Он говорил мне, что вы недавно делали несколько рисунков. Не– кую работу на металле. Я бы хотел обсудить ее с вами, если можно.
Следующая пауза была продолжительной. Фон Франкевиц был или очень осторожным, или очень запуганным человеком. Потом Майкл услышал звуки отпираемых запоров. Задвижка была отодвинута, дверь открылась на два дюйма. В проеме появился кусок белой мякоти лица, подобно лику призрака, возникшего из подземелья.– Кто вы? – прошептал Франкевиц.
– Я совершил долгий путь, чтобы увидеть вас,– сказал Майкл.– Можно войти?
Франкевиц был в нерешительности, его бледное лицо высвечивалось в темноте словно полумесяц. Майкл увидел серый глаз, покрасневший, прядь жирных каштановых волос, всклокоченных над высоким белым лбом. Серый глаз моргнул. Франкевиц открыл дверь и отступил, давая Майклу войти.
Квартира была тесной, темной, с узкими окнами, затемненными пленкой золы от берлинских заводов. Протершийся черный с золотом вос– точный ковер покрывал деревянный пол, который от этого едва ли ощу– щался мягче под ногами Майкла. Мебель была тяжелая и резная, вроде той, что хранится в пыльных музейных подвалах. Повсюду валялись по– душки, подлокотники дивана цвета морской волны были накрыты шитыми покрывалами. В ноздри Майклу ударили квартирные ароматы: запах деше– вых сигарет, сладкого цветочного одеколона, масляных красок и скипи– дара и горький запах болезни. В углу комнаты около узкого окна стояли кресло, мольберт и холст с пейзажем в работе: красное небо над дома– ми, выстроенными из костей.
– Садитесь здесь. Тут удобнее всего.– Франкевиц смел кучу гряз– ной одежды с дивана цвета морской волны, и Майкл сел. В позвоночник ему уперлась пружина.
Франкевиц, худой мужчина, одетый в синий шелковый халат и тапоч– ки, прошелся кругом по комнате, отбрасывая тени от лампы, мимо картин и пучка увядших цветов в бронзовой вазе. Затем он сел в черное кресло с высокой спинкой, скрестил худые белые ноги и достал пачку сигарет и эбеновый мундштук. Нервными пальцами он вставил сигарету.– Так вы ви– дели Вернера? Как он?
Майкл понял, что Франкевиц говорил про Адама.– Он мертв. Его убили гестаповцы.
Рот другого человека раскрылся, раздался легкий вздох. Его паль– цы мяли сигаретную пачку. Первая спичка была отсыревшей, вспыхнула слабенькой искрой, прежде чем потухнуть. Сигарета раскурилась со вто– рой спички, и он глубоко затянулся через мундштук. Из легких у него вырвался с дымом кашель, за ним второй, третий и целый залп. Легкие хрипели мокротой, но когда приступ кашля прошел, художник опять пус– тил дым через мундштук, его запавшие серые глаза увлажнились.– Мне очень жаль услышать это. Вернер был… джентльменом.
Пора было брать быка за рога. Майкл сказал: – Вы знали, что ваш друг работал на британскую разведку?
Франкевиц в молчании курил сигарету, в сумраке вспыхивал ее красный кружок.– Я знал,– наконец сказал он.– Вернер говорил мне. Я не нацист. Что нацисты сделали с этой страной и с моим другом… ну, у меня нет любви к нацистам.
– Вы рассказали Вернеру про поездку к складу и рисование пулевых отверстий на зеленом металле. Мне бы хотелось знать, как вам доста– лась эта работа. Кто вас нанял?
– Мужчина.– Худые плечи Франкевица приподнялись в пожиме под го– лубым шелком.– Я не знаю его имени.– Он затянулся сигаретой, выдохнул дым и опять хрипло закашлялся.– Извините меня,– сказал он.– Вы види– те, я болен.
Майкл уже заметил покрытые коростой язвы на ногах Франкевица. Они были похожи на крысиные укусы.– Как этот человек узнал, что вы были способны сделать эту работу?
– Искусство – моя жизнь,– сказал Франкевиц, как будто этим все объяснялось. Но тут он встал, двигаясь по-старчески, хотя ему не мог– ло быть больше тридцати трех лет, и подошел к мольберту. К стене была приставлена стопка картин. Франкевиц встал на колени и стал переби– рать их, его длинные пальцы были так ласковы, будто он гладил спящих детей.– Мне доводилось рисовать возле кафе неподалеку отсюда. Зимой я обычно бывал в самом кафе. Этот человек зашел туда попить кофе. Он наблюдал, как я работаю. Затем пришел снова, и еще несколько раз. А, вот она! – он обратился к картине.– Вот над чем я трудился.– Он выта– щил холст и показал его Майклу. Это был автопортрет, лицо Франкевица, отражавшееся в чем-то, что оказалось разбитым зеркалом. Осколки каза– лись настолько реальными, что Майкл мысленно потрогал пальцем зазуб– ренный краю одного из них.– Он привел еще одного человека поглядеть на нее: нацистского офицера. Я узнал, что второго человека звали Блок. Потом недели, может быть, через две первый человек снова пришел в кафе и спросил, не захочу ли заработать немного денег.– Франкевиц слабо улыбнулся, замерзшая улыбка на бледном хрупком лице.– Я всегда согласен брать деньги. Даже деньги нацистов.– Он мгновение рассматри– вал автопортрет: лицо на картине было фантазией самообольщения. Потом он вернул картину обратно в пачку и встал. По окнам стучал дождь, и Франкевиц понаблюдал, как капельки сбегали дорожками по мутному стек– лу.– Однажды ночью за мной приехали, и меня повезли на аэродром. Там был Блок и несколько других человек. Прежде чем мы взлетели, мне за– вязали глаза.
– И поэтому вы не имеете представления, где приземлились?
Франкевиц вернулся к креслу и опять сунул в зубы мундштук с си– гаретой. Он смотрел, как шел дождь, голубой дым выбивался у него изо рта, и легкие хрипели, когда он дышал.– Это был долгий полет. Один раз мы садились для дозаправки. Я почувствовал запах бензина. И я ощущал на лице солнце, так что понял, что мы летели к западу. Когда мы приземлились, я почувствовал запах моря. Меня провели на место, где сняли повязку. Это был склад, без окон. Двери были заперты.– Го– лубой клубок дыма медленно таял вокруг головы Франкевица.– У них были все краски и приспособления, необходимые для меня, собранные очень аккуратно. Там была маленькая комната в качестве жилья для меня: кресло с раскладушкой, несколько книг и журналов и «Виктрола». Там тоже окон не было. Полковник Блок привел меня в большое помещение, где были разложены куски металла и стекла, и рассказал мне, что ему хотелось, что было бы сделано. Дырки от пуль, сказал он, трещины в стекле, такие же, какие я сделал на разбитом зеркале на своем рисун– ке. Он сказал, что хочет, чтобы следы пуль были написаны на металле, и он пометил их куском мела. Я сделал работу. Когда я закончил, мне завязали глаза и опять повели меня к самолету. Еще один длинный пере– лет, и они заплатили мне и отвезли меня домой.– Он склонил голову на– бок, слушая музыку дождя.– Вот и все.
Вряд ли, подумал Майкл.– А как Ад… Вернер узнал об этом?
– Я рассказал ему. Я встретился с Вернером прошлым летом. Я был тогда в Париже с другим моим другом. Как я сказал, Вернер был джент– льменом. Благородным джентльменом. Ах, да.– Он сделал подавленный жест мундштуком, и тут на его лице промелькнул страх.– Гестапо… они не… Я имел в виду, Вернер не сказал им обо мне, правда?
– Нет, не сказал.
Франкевиц с облегчением вздохнул. Набежал новый приступ кашля, и он его вытерпел.– Слава Богу,– сказал он, когда смог говорить опять.– Слава Богу. Гестаповцы… они делают с людьми страшные вещи.
– Вы говорили, что вас провели от самолета к складу. Вас не вез– ли?
– Нет. Сделали шагов может тридцать, не более.
Тогда склад был частью аэродрома, подумал Майкл.– Что еще лежало на складе?
– У меня не было случая оглядеться. Все время рядом находился охранник. Я все же видел какие-то бочки и корзины. Это были, я думаю, бочки с маслом и какое-то оборудование. Шестерни и детали.
– И вы подслушали название «Стальной Кулак»? Верно?
– Да. Полковник Блок разговаривал с человеком, приехавшим для осмотра работ. Он называл того человека «доктор Гильдебранд». Блок сказал это несколько раз.
Тут было нечто, требовавшее уточнения. Майкл сказал: – Почему Блок с Гильдебрандом допустили, что вы их подслушали, если секрет– ность была столь высокой? Вы, должно быть, были при этом с ними в од– ном помещении, да?
– Конечно, так оно и было. Но я работал, и может быть поэтому они решили, что я их не услышу.– Франкевиц пустил в потолок струю ды– ма.– Однако таким уж секретом это не было. Мне пришлось их написать.
– Написать их? Что написать?
– Слова. Стальной Кулак. Мне пришлось написать их на куске ме– талла. Блок показал мне, какими должны были быть буквы, потому что я не умею читать по-английски.
Майкл молчал, пока это наконец не дошло до него.– Английский? Вы написали…
– «Стальной Кулак» английскими буквами,– сказал Франкевиц.– На зеленом металле. Точнее, оливково-зеленом. Очень тусклом. А пониже я нарисовал картину.
– Картину? – Майкл потряс головой.– Я не понимаю.
– Я вам покажу.– Франкевиц подошел к мольберту, сел в кресло и положил перед собой блокнот для рисования. Он достал угольный каран– даш, когда Майкл встал позади него. С минуту Франкевиц молча думал, потом стал набрасывать рисунок.– Это очень грубо, вы понимаете. В по– следнее время рука делает не то, чего я хочу. Я думаю, это от погоды. Эта квартира по весне всегда сырая.
Майкл смотрел, как рисунок приобретал очертания. Это был большой бесформенный кулак, покрытый броневыми листами. Кулак сдавливал фигу– ру, которая еще не была нарисована.
– Блок стоял и смотрел из-за моего плеча, вот так же, как сейчас вы,– говорил Франкевиц. Карандаш рисовал худые ноги, болтавшиеся под стальным кулаком.– Мне пришлось сделать пять грубых набросков, прежде чем он удовлетворился. Потом я нарисовал его в красках на металле, пониже надписи. В школе искусств я был в первой тройке. Профессор го– ворил, что я многообещающий художник.– Он тщеславно улыбнулся, рука у него работала сама по себе.– Мне все время досаждают кредиторы. Я ду– мал, что вы – один из них.– Он дорисовывал пару жиденьких рук.– Лучше всего мне работается летом. Когда я могу выбраться в парк, на солныш– ко.
Франкевиц закончил тело фигуры, куклы, стиснутой в кулаке. Он взялся за обрисовку головы и черт лица.– Однажды моя картина выстав– лялась на выставке. До войны. Это была картина с двумя золотыми рыб– ками, плававшими в зеленом пруду. Я всегда любил рыбок, они кажутся такими мирными.– Он нарисовал пару больших выпученных глаз и вздерну– тый нос.– Знаете, кто купил ту картину? Один из секретарей Геббельса. Да, самому Геббельсу! Эта картина, насколько мне известно, висит сей– час в рейхсканцелярии! – Он набросал прядь черных волос, свисавших на лоб.– Картина с моей подписью – в рейхсканцелярии. Да, этот мир – весьма странное место, не правда ли? – Он завершил рисунок, наметив черный квадратик усов, и отнял карандаш.– Вот. Это то, что я нарисо– вал полковнику Блоку.
Это была карикатура на Адольфа Гитлера, глаза у того вылезали из орбит, а рот был широко раскрыт в негодующем крике, поскольку именно его сжимал стальной кулак.
Майкл онемел. Мысли беспорядочно крутились в его мозгу, но не могли найти никакой зацепки. Полковник СС Эрих Блок, явно нацист, за– платил Франкевицу, чтобы тот нарисовал довольно нелепую карикатуру на рейхсфюрера? Это абсурд! Это было своеобразное неуважение, оказывае– мое лицу с положением, некая уловка, и сделано это было фанатиком Гитлера. Пулевые отверстия, пробитое стекло, карикатура, стальной ку– лак… для чего все это?
– Я не задавал вопросов.– Франкевиц поднялся с кресла.– Я не хо– тел знать слишком много. Блок сказал мне, что я могу опять им понадо– биться, чтобы сделать какую-нибудь другую работу. Он сказал мне, что это – особое задание, и что если я кому-нибудь дам знать об этом, ге– стапо узнает и придет за мной.– Он разгладил складки на шелковом ха– лате, пальцы у него опять задергались.– Я не знаю, зачем рассказал об этом Вернеру. Я знал, что он работает на другую сторону.– Франкевиц смотрел, как дождь струился по окну, на его изможденное лицо легли тени.– Я думаю… что сделал это… потому что… из-за того, как Блок смотрел на меня. Как будто я был собакой, которая умела делать трюки. Это было в его взгляде: он чувствовал ко мне отвращение, но я ему был нужен. И, наверное, он не убил меня потому, что думал, что я ему еще понадоблюсь. Я – человек, а не скотина. Вы понимаете?
Майкл кивнул.
– Вот все, что я знаю. Больше ничем не могу помочь.– Дыхание у Франкевица стало опять хриплым. Он отыскал еще одну спичку и вновь зажег уже потухшую сигарету.– У вас есть деньги? – спросил он.
– Нет.– У него был бумажник, полученный вместе со всей прочей одеждой, но денег в нем не было. Он засмотрелся на длинные белые пальцы Франкевица, потом снял замшевые перчатки и сказал: – Вот. Для чего-нибудь могут сгодиться.
Франкевиц без колебаний взял их. Голубой дымок выходил из его губ.– Благодарю вас. Вы истинный джентльмен. В мире осталось не много таких, как мы.
– Вам лучше уничтожить это,– Майкл показал на карикатурного Гит– лера. Он двинулся к двери и остановился, чтобы прибавить напоследок.– Вы не должны были говорить мне про все это. Я ценю ваш поступок. Но одно я должен вам сказать: я не могу ручаться, что вы в безопасности, зная о том, что вы делали.
Франкевиц повел мундштуком, оставив в воздухе завиток дыма.– Есть ли в Берлине сейчас кто-нибудь, кто в безопасности? – спросил он.
На этот вопрос у Майкла ответа не было. Он стал отпирать дверь; ему начало становиться душно в сырой комнате с узкими мутными окнами.
– Вы придете еще навестить меня? – Франкевиц докурил сигарету и смял ее в пепельнице из зеленого оникса.
– Нет.
– Полагаю, это к лучшему. Надеюсь, вы найдете то, что ищете.
– Спасибо. Я тоже надеюсь.– Майкл отодвинул последний засов, вы– шел из квартиры и закрыл за собой дверь. И тут же услышал, как с дру– гой стороны Тео фон Франкевиц опять запирает ее; это был неистовый шум, звуки животного, торопившегося в клетку. Франкевиц несколько раз кашлянул, в легких у него хрипела мокрота, а потом прошел по коридо– ру. Майкл спустился на улицу, которую поливал дождь.
Вильгельм мягко подвел «Мерседес» к бордюру, и Майкл влез в не– го. Потом водитель тронул, направляясь через дождь на запад.
– Вы нашли то, что вам нужно? – спросил Мышонок, видя, что Майкл не собирается делиться информацией.
– Только начинаю,– ответил он. Гитлер, сокрушаемый стальным ку– лаком. Пулевые отверстия на окрашенном в зеленое металле. Доктор Гильдебранд, изучавший газовое химическое оружие. Склад на полосе земли, где воздух пах морем. Начало, да, вход в лабиринт. И вторжение в Европу, зависшее в ожидании, когда ослабнут необузданные весенние шторма. Первая неделя июня, подумал Майкл. На весах сотни тысяч жиз– ней. «Живи свободным», подумал он и хмуро улыбнулся. Тяжелое бремя ответственности легло на его плечи.– Куда мы едем? – спросил он через несколько минут Вильгельма.
– На вашу презентацию, сударь. Вы – новый член Бримстонского клуба.
Майкл собрался было спросить, что это такое, но внимание Виль– гельма было занято дорогой, а дождь вовсю полосовал по дороге. Майкл уставился на свои руки без перчаток, в то время как в уме его крути– лись вопросы, а потоки дождя царапали по стеклу.