На следующий день, с самого утра, к Ло, который проводил эту ночь в привычном интерьере больницы, пришел доктор Сяо с молодым высоким юношей – новым штатным психологом клиники, только что вернувшимся с учебы в Америке. Доктор Сяо посчитал, что в случае с Ло нужны новые методы работы с сознанием, самые передовые методики восстановления памяти. Серьезный юноша выслушал историю Ло и сказал, что он сможет работать с пациентом только в своем собственном, специально оборудованном кабинете. И все трое, спустившись на лифте и пройдя по длинному коридору, оказались в небольшой комнате с плотно закрытыми окнами, кушеткой и креслом для врача.

Осмотрев кабинет, доктор Сяо пошел к себе, а психолог предложил Ло удобно устроиться на диванчике. Он спросил пациента, какую музыку тот предпочитает, поставил какой-то диск, и комнату заполнила тихая, приятная мелодия. Сам специалист уселся в кресло, приглушил свет настольной лампы и начал:

– Пожалуйста, успокойтесь, Ло. Расслабьтесь. Закройте глаза, представьте, что сейчас ярко светит солнце, вас овевает приятный ветерок, вам тепло и хорошо. Вы ребенок – беззаботный, смешливый, свободный…

Ло собирался было возразить ему – он никогда больше не сможет почувствовать себя беззаботным и свободным, – но, к своему изумлению, вдруг понял, что ему не хочется возражать, вдруг возникло желание прикрыть глаза и отдаться воле волн, которые несли его по мягкому и теплому морю навстречу голосу, настойчиво предлагавшему:

– Расскажите мне, что вы видите. Начинайте же, Ло!

Ло? Нет, не так. Какое-то странное, иноземное имя… Родители же зовут его совсем иначе: Антоха, Антошка. И друзья тоже. И учителя. И даже она – Светка, Светлана…

Раннее весеннее утро, яркий солнечный свет. Но тепла пока нет: снег только начал таять, на улице холодно, и солнечные лучи обманчивы. Середина марта. Тихая московская улочка, старая школа – знаменитая, английская…

– Таких тогда было много, – сонным, счастливым голосом заговорил Ло, даже не замечая, что думает вслух. – Мне нравилось гонять по школьному двору, нравилось играть с друзьями. А вот и весь наш девятый «Б», мы собрались рядом со школой и играем в снежки; мы знаем, что скоро от снега не останется и следа. Сегодня суббота, обычно по субботам мы не учимся, но на этот день был объявлен сбор макулатуры…

Сначала Антон, почти не замечая того, подробно и буднично описывал психологу картинку, возникающую в памяти, но потом, захваченный бурным потоком воспоминаний, замолчал. Он наблюдал свою жизнь точно в волшебный калейдоскоп – мельчайшие мозаичные кусочки вдруг сложились в яркие узоры, и ему казалось, что он наблюдает за событиями прошлого со стороны, будто смотрит увлекательное кино.

В то субботнее, ничем не примечательное утро невыспавшиеся и недовольные девятиклассники дожидались в школьном дворе классного руководителя. Ребятам предстояло ходить по обшарпанным подъездам, звонить в квартиры к незнакомым людям, разговаривать с бабушками и дедушками, дядьками и тетками. Антон, как и все ребята в их классе, отлично знал, что те взрослые, у которых есть или недавно были в семье школьники, охотно вынесут им пачки запыленных старых газет, радуясь возможности помочь детям, а заодно и избавиться от мусора. Зато другие, не открывая двери, могут злобно накричать, прогнать. А третьи, с подозрением рассматривая непрошеных гостей, нехотя, как милостыню, подадут несколько старых журналов и потом непременно будут ждать благодарности…

Ребята знали все наперед, и весь класс вышел на обязательное мероприятие с весьма небольшой охотой. Единственное, что их радовало, так это возможность пообщаться, пококетничать и поболтать друг с другом, спокойно обсудить какие-то проблемы. Они рассеялись по школьному двору, облепили не крашенные еще после зимы лавочки; несколько мальчишек пытались что-то изобразить на турнике и громко смеялись, привлекая к себе всеобщее внимание, а девочки бурно обсуждали новую старшую пионервожатую.

Увереннее других говорила изящная стройная девочка; ее голос звенел на весь двор, и глаза Антона – в какой бы точке школьного двора он ни находился в этот момент – как магнитом притягивались к ее милому и такому знакомому лицу.

– Отлично, наверное, сейчас малышне с такой вожатой, как она, – с апломбом, самоуверенно говорила девушка. – И мне было бы с ней интересно! Красивая, молодая… А вы помните нашу выдру? Ей всего год до пенсии оставался.

– Ну, ты не права, Светик! Мы с ней и в походы ходили, и песни у костра пели, и праздники устраивали. Здорово было!

– Ну конечно, – с презрением протянула Светлана. – Здорово, как бы не так! Вы что, не помните, как она на дискотеке даже медленные танцы запрещала? Вот уж дура была! – И Света резко обрубила разговор, повернувшись к однокласснице спиной и махнув копной светлых длинных волос. Она не привыкла к возражениям подруг. Она привыкла всегда и во всем быть правой.

Кругом расхохотались. Ребятам нравилось поведение Светы – ее уверенность в себе, ее напористость. Она, бесспорно, была заводилой у них в классе. Хотя некоторые, особо осторожные девочки не очень-то с ней дружили, предпочитали держаться от нее подальше. Они и сами вряд ли смогли бы объяснить причины своей настороженности и даже не догадывались, что глубокими корнями она уходит в те давние времена, в тот самый пятый класс, когда Света только пришла в их престижную школу.

С самого начала она была не такой, как все, – не так одевалась, не так выглядела, не так вела себя. Ее растила одна мать, отца не было. «Он их бросил», – шушукались о Свете девчонки из благополучных семей, даже не подозревая, что именно эти жизненные обстоятельства и придали характеру их одноклассницы поразительную волю к выживанию, жизнеспособность, хваткость, стремление приобрести жизненные блага любой ценой – все то, что было в дефиците в характере ее сверстниц и за что в конечном итоге отвергнет Светлану семья Пономаревых и, не разобравшись, полюбит Антон Житкевич.

Картина весеннего дня, сбора макулатуры в московской школе, проявлялась в памяти Антона медленно и верно, как будто на фотобумаге. Четче других он представил отчего-то именно эту девочку, Свету Журавину: ее стройную фигурку, вечно задранный нос, всегдашнюю готовность к обиде. Эта девчонка почему-то всегда была на взводе – готовая как к слезам, так и к беспричинному смеху. И он так остро чувствовал ее переживания, готовый защитить от любого, кто посмеет ее обидеть… Ему хотелось всегда быть рядом с ней, и однажды это желание осуществилось. А дальше… что же было дальше?

Картина воспоминаний казалась ему яркой и объемной, точно все это было совсем недавно. Но, как внезапно разорвавшаяся кинолента, эта картинка вдруг исчезла, и Ло очнулся, щуря глаза, словно после долгого сна, и потирая лоб, чтобы прийти в себя.

– Ну, как вы? Как себя чувствуете? – Молодой психолог, о присутствии которого Ло успел напрочь забыть, внимательно смотрел на пацента.

– Знаете, какое-то мучительное ощущение. Как будто это я, но при этом смотрю на себя со стороны. Так бывает иногда во сне: точно смотришь кино, а потом вдруг оказываешься среди его героев на экране и уже сам принимаешь участие в событиях, – задумчиво произнес Ло.

– Тогда давайте прервемся, – решительно сказал психолог. – Вы не должны сразу вспоминать слишком много, чтобы не повредить восстановившиеся связи вашей памяти. Пожалуйста, соблюдайте осторожность; прошу вас не напрягать свой мозг без моего наблюдения. Мы будем работать не больше двух часов в день. Завтра в это же время я жду вас в своем кабинете.

Ло был опустошен и вымотан сеансом, который, оказывается, сегодня продолжался всего час. Он вышел из кабинета психолога и медленно побрел в свою комнату. Его поразило не столько то, что он обретает себя, другого, пока во многом неизвестного, сколько то, что свою жизнь он вспоминает лишь в ощущениях, в эмоциях, в давних впечатлениях и лицах.

Он так устал, измучился; силы совсем покинули его. Ло растянулся на кровати и заснул. Во сне он летал – тоже давно забытое детское ощущение, которого он не испытывал уже много лет… Он проснулся от звука открывающейся двери и увидел прямо над собой милое, улыбающееся лицо Дины. За ее спиной снова чудесным образом струился солнечный свет, и силуэт девушки, подсвеченный светящимся контуром – как тогда, в миг их первой встречи, – показался ему тонким рисунком на поверхности китайского фарфора, неуловимым, неудержимым моментом истины… Ло притянул ее к себе, вдохнул знакомый, родной запах ее волос, кожи, всего ее существа и подумал: «Какие бы тени ни вставали передо мной, явившись из моего прошлого, какой бы ни показалась мне моя прежняя жизнь, но я уже никогда не забуду эту девушку и никогда не смогу представить свою дальнейшую дорогу без нее…»

Вспыхнуло и погасло перед ним надменное, некогда любимое женское лицо из прошлого. Вспыхнули призраки давно ушедших людей и еще тех, что не ушли, но были так далеки от него… Усилием воли он отогнал от себя желание вновь погрузиться в лабиринты памяти. Только она сейчас имела значение, только она была важна сейчас – та, что находилась рядом с ним, так близко: тело к телу, сердце к сердцу. Только та, что жила им и стремилась помочь ему изо всех сил… И медленно, медленно он погрузился взглядом в ее бездонные глаза, отдаваясь ей целиком и уже не принадлежа больше своему прошлому.