Стоял серый февральский день, пасмурный и ненастный, из тех дней, когда кажется, будто опостылевшая зима не закончится, а так и останется здесь навсегда, падет, как кара небесная, на голову человечества в наказание за все грехи его неисчислимые…

В такие дни Андрею было особенно тошно и муторно. Не хотелось ничего делать, ни о чем думать. Работа над картинами, которая раньше приносила хоть какое-то облегчение, теперь вызывала у него лишь чувство отвращения. Он бесцельно слонялся по самой большой комнате своего мрачного дома, временно превратившейся в художественную студию, и рассматривал работы. Ну никак не мог он понять, что привлекает в них людей, почему они их покупают, ведь даже смотреть на них — и то противно… И действительно, противно вдруг сделалось настолько, что он, не выдержав, стал разворачивать картины лицом к стене. Но это не помогло. Холсты, казалось, сделались вдруг прозрачными, и то, что было на них, словно начало просвечивать с изнанки. Андрей схватил неизвестно откуда взявшийся нож, большой и острый, бросился к полотнам и с остервенением принялся кромсать их, разрезая в лапшу, захлебываясь и наслаждаясь незнакомым доселе чувством — радости разрушения.

Внезапно за его спиной послышался смех. Занятый своим делом, Андрей не заметил, что давно в комнате не один. Обернувшись, он увидел Старьевщицу. Она стояла в дверях, смотрела на него и смеялась.

— А ты, оказывается, вандал по природе… — ухмыльнувшись, проговорила она. — Надо же, вот не знала этого за тобой… Впрочем, таким ты мне нравишься еще больше.

Она подошла к нему, положила руки ему на плечи, прижалась всем телом, заглянула в глаза. И вдруг Андрея, который еще не успел прийти в себя после припадка бешенства, захлестнула волна желания, острого, сильнейшего плотского влечения, которого он не испытывал очень давно и был уверен, что никогда уже не испытает.

— Катя… — прошептал он, сжимая в объятиях женщину и впиваясь ей в губы жадным поцелуем…

…Потом они сидели у горящего камина, и впервые за долгое время Андрею не казалось, что в комнате темно, холодно или слишком жарко. Он смотрел на пламя, слушал, как потрескивают дрова, и ни о чем не думал. Ему было почти хорошо, он и забыл, что на свете существует подобное состояние…

Так они сидели и молчали, казалось, это спокойное молчание будет продолжаться целую вечность, но внезапно женщина, сидевшая рядом с ним, заговорила:

— Помнится, ты когда-то хотел услышать мою историю? — негромко сказала она.

— Да, — шевельнулся Андрей, — очень хотел… Я ж ничего о тебе не знаю. А история твоей жизни всегда занимала меня. Не думаю, что она у тебя простая…

— Ты прав… Что ж, настало время рассказать ее тебе. Слушай, если хочешь…

Она переменила позу, поудобнее устроившись в кресле, неторопливо отхлебнула из бокала, в котором еще оставалось немного вина, и, помолчав, заговорила:

— Это произошло во время войны…

— Какой именно? — машинально спросил Андрей.

Собеседница с укором взглянула на него:

— Какая тебе разница? Да и потом — разве это важно? Все они одинаковы, все приносят с собой одно и то же: разруху, голод, смерть, боль и страдание. Так что дело совсем не в дате… А в том, что во время войны в одном из городов жил ростовщик. В округе его не любили… Это и понятно, людей подобной профессии никто никогда не любит, ведь они существуют исключительно за счет чужого несчастья. Но этого ростовщика не любили как-то особенно. Его ненавидели, его боялись, им пугали детей. Без крайней необходимости никто с ним никогда не разговаривал, даже ближайшие соседи, которые были уверены, что этот мрачный приземистый человек с низким голосом и тяжелым взглядом из-под кустистых бровей давно продал душу дьяволу.

Он никогда не давал денег в рост, под процент — только под залог вещей. И терпеть не мог, когда его называли процентщиком или ростовщиком, только «ссудных дел мастером». Но сам он себя называл Старьевщиком. Старые вещи были его подлинной страстью, его единственной любовью, смыслом всего его существования. К новеньким, только что изготовленным вещам, даже очень дорогим, он был равнодушен. Сколько бы они ни стоили, как бы хороши ни были — такие вещи не вызывали в нем никакого душевного трепета. Но то, что уже успело пожить, побывать в руках владельцев, послужить им и впитать частичку их души, всегда имело для него великую ценность. У него было какое-то особенное чутье на вещи, бывшие для людей самыми дорогими — не потому, что были куплены за большие деньги, а потому, что с ними были связаны их лучшие воспоминания. Нередко случалось так, что клиент приходил в его лавку, собираясь оставить в залог что-то одно, скажем, золотое кольцо или шубу, а покидал Старьевщика, расставшись совсем с другой вещью. И если подумать, куда менее ценной, но бывшей для него дороже всего на свете — простеньким медальоном с локоном умершего ребенка или носовым платком, вышитым руками возлюбленной, с которой ему так и не удалось связать свою судьбу. А бывало и так, что, выслушав просьбу пришедшего, Старьевщик отвечал ему: «Оставь себе свои часы, мне они неинтересны. Завтра я приду к тебе и сам возьму то, что оставлю в заклад…» И действительно, приходил и выбирал именно то, с чем хозяину тяжелее всего было расстаться. Но никуда не денешься — приходилось, потому что «ссудных дел мастер» предлагал за это сумму, куда больше той, которую клиент смог бы выручить за те же часы. В вопросах сроков и стоимости выкупа Старьевщик был непреклонен. Если клиент не приходил точно в срок или не мог выплатить оговоренную сумму, заложенная вещь переходила в руки ростовщика. Он не прощал несчастным должникам даже копейки, даже нескольких минут опоздания. Его не трогали ни их слезы, ни мольбы, ни угрозы, ни проклятия. Казалось, что у этого человека и впрямь нет души, а вместо сердца четко отлаженный механизм вроде часов или арифмометра, умеющий лишь точно отщелкивать цифры, но не способный ни сопереживать, ни испытывать какие-либо чувства.

А еще Старьевщик непостижимым образом чувствовал краденые вещи. За все годы, что он занимался своим ремеслом, никому ни разу не удалось сбыть ему ворованное. Едва подобная вещь оказывалась в руках ростовщика, он поднимал на посетителя тяжелый взгляд и заявлял: «Это не твое. Отнеси туда, откуда взял, иначе тебе будет худо…» И говорил он это так уверенно, что после этих слов несостоявшийся клиент торопился побыстрее унести ноги и никогда больше не решался повторить поступок.

Старьевщик много лет занимался своим ремеслом и успел за это время стать очень состоятельным человеком. Его огромный дом в самом центре города мог бы считаться одним из лучших и самых роскошных, если бы не выглядел так мрачно. В самые солнечные дни он казался темным. Внутри дом походил на склад — почти все комнаты были чуть ли не до потолка забиты вещами. Чего-чего там только не скопилось за столько лет! Ведь почти никому из клиентов Старьевщика не удалось выкупить свой залог. Относя ему ту или иную вещь, люди уже были готовы к тому, что она навсегда останется в этом доме. Так и случалось. То, что было кому-то дорого, с чем у человека были связаны светлые, теплые, приятные воспоминания, навсегда оседало в одной из комнат мрачного дома «ссудных дел мастера». Вещи лежали здесь забытые, уже никому не нужные. И вот что удивительно — попав к Старьевщику в руки, они сразу становились некрасивыми и холодными, они тут же как-то выцветали и съеживались, точно теряли энергию или душу. Зеркала тускнели, серебро и золото темнело, стекло делалось мутным, а драгоценные камни утрачивали блеск.

Жил Старьевщик не один — как это ни странно, но и у такого человека была семья: двоюродная сестра и дочь, девочка лет восьми, тихий, замкнутый, нелюдимый ребенок. У этой девочки никогда не было друзей, потому что никто из родителей не разрешал своим детям водиться с дочерью ростовщика. Целые дни она проводила одна, сидя дома и переходя из одной заваленной вещами комнаты в другую. Ей это нравилось, там было столько всего интересного! Вещи заменяли ей и друзей, и игрушки, потому что ни разу за всю ее еще недолгую жизнь отец не купил ей ни игрушки, ни платьица, ни шляпки, ни ботинок. Девочка носила лишь то, что клиенты сдавали в залог, и играла с вещами, которыми были заполнены комнаты огромного дома.

Своей матери дочь «ссудных дел мастера» не помнила, ей говорили, что та давно умерла. Девочку растила тетка и тайком от отца шепотом рассказывала ей, что Старьевщик не всегда был таким жестоким и равнодушным к людскому горю. Когда-то он писал чудесные стихи и очень любил маму девочки, и она его тоже любила, но она была из богатой семьи, и ее родители были согласны отдать дочь замуж только за обеспеченного человека. А отец Старьевщика был ростовщиком и поставил сыну условие: или тот продолжит его дело, или никогда не получит наследства. Выбора не было, и бывший поэт поневоле стал Старьевщиком. Он женился на любимой девушке, но счастливой эта семья не стала, хотя жили молодые супруги, ни в чем не нуждаясь. Унаследованное от отца ссудное дело очень быстро опустошило душу молодого человека, он резко переменился, стал черствым, холодным и глухим к чужим страданиям. А его жена, мама девочки, не выдержала постоянного вида убитых горем людей, их слез, с которыми те приходили в этот огромный дом, в конце концов она заболела и умерла.

Потом тетка, рассказывавшая эту историю, тоже умерла. Девочка осталась почти одна на белом свете, потому что отец почти не занимался ею и, казалось, не всегда даже помнил о ее существовании. Но тут в жизни дочки Старьевщика случилась великая радость — у нее появилась подруга! В соседнем доме, маленьком и бедном, поселилась новая семья, женщина и девочка, бывшая на два года младше своей маленькой соседки. Ее мама была новым человеком в этих краях и не знала сплетен о своем соседе-ростовщике, а возможно, была слишком занята, чтобы слушать досужие разговоры… Но так или иначе, она не запретила дочке познакомиться с соседкой, и девочки очень быстро подружились.

Дочь Старьевщика просто души не чаяла в новой подруге. У той были большие, очень красивые глаза и пышные волосы. Дочка ростовщика очень любила ее волосы, часто брала их в руки, причесывала или просто перебирала. А еще у подруги была очень красивая фарфоровая кукла с такими же, как у хозяйки, длинными пышными волосами, в белом платье, расшитом серебряными и золотыми нитями. «Не кукла, а сущая прелесть…» — как говорили о ней девочки. В доме ростовщика тоже было немало игрушек, оставленных в залог клиентами, да так и не выкупленных, но ни одна из них не могла сравниться с этой чудесной куклой. На счастье, ее подруга была доброй девочкой и часто разрешала ей играть с куклой, а однажды даже дала ее на всю ночь, когда девочка особенно сильно загрустила о маме.

Напомню, что тогда шла долгая война. Жили люди в этом городе очень тяжело, голодали, болели и умирали. В один совсем не прекрасный день маленькая подруга девочки заболела и не вышла на улицу. Дочь ростовщика целый день бродила вокруг ее дома, но так и не решилась зайти. А вскоре к ее отцу пришла мать подруги. Увидев ее, девочка спряталась за дверью и стала подслушивать и подсматривать, ей очень хотелось узнать, что же случилось с ее единственной любимой подругой. Она увидела, как женщина плакала и просила дать ей в долг хоть немного денег на лекарства для больной дочери. А отец что-то написал на листке бумаги, протянул листок ей и сказал:

— В долг я денег не даю никогда, даже под очень большие проценты, это мой принцип, и я ни разу его не нарушил. Но я готов дать вам денег, как даю их всем — под залог некоторых вещей. Вот возьмите список того, что может меня заинтересовать. Я был у вас и хорошо помню, что у вас есть… Принесите хоть что-то из этого, а лучше все полностью — и тогда я дам вам денег.

В тот вечер дочь ростовщика легла спать успокоенной. Она не сомневалась, что все будет хорошо. Папа даст денег на лекарства, подруга выздоровеет, и скоро они снова будут играть вместе.

Но прошел день, потом другой, потом третий — а подруга так и не появилась. А еще через два дня отец позвал дочку в лавку и протянул ей прекрасную куклу — ту самую роскошную куклу ее подружки.

— Вот возьми. Ты ведь всегда хотела иметь эту куклу.

— Откуда она у тебя? — удивилась девочка.

— Неважно, — отрывисто буркнул отец, не взглянув на нее. — Теперь она твоя.

Девочке хотелось тотчас же побежать с куклой к подруге, но ее не пустили, потому что на улице шел сильный дождь. И на другой день тоже был дождь.

А на третий, подбежав к дому подруги, девочка увидела, что из него выносят открытый маленький гроб, а в нем лежит ее подруга, красивая, как невеста, с пышными распущенными волосами.

Девочка совершенно не помнила, что было дальше. Помнила только, как она, сама не зная зачем, подошла к одетой во все черное маме подруги и робко протянула ей куклу:

— Вот, возьмите…

А та вдруг схватила куклу и с неожиданной злостью бросила ее о землю.

— Будь она проклята, эта кукла! И твой отец с тобой вместе! Если бы он сразу дал мне денег, не заставляя отнимать у умирающего ребенка самое дорогое, моя дочь, быть может, была бы жива!

Девочка молча подобрала куклу, у которой от удара о землю разбилось фарфоровое личико, и побрела прочь.

С того дня отец стал опасаться за ее рассудок. Дочь не выходила из комнаты, отказывалась от еды, ничем не интересовалась и не хотела даже подойти к окну, потому что из ее окна был виден домик умершей подруги. И тогда отец сказал ей, что они уедут из этого города. Поселятся в другом месте, где все будет иначе, где будет другая жизнь и у нее будет много друзей. И девочка поверила ему, воспрянула духом. Они долго собирались, упаковывая вещи, которыми был набит весь дом. Из того, что принадлежало ей, девочка взяла с собой только разбитую куклу. С этой искалеченной игрушкой она теперь никогда не расставалась.

Они и вправду перебрались в другой город, который был больше и красивее ее родного. Отец подарил дочери толстую тетрадь, в которую девочка стала записывать свои впечатления от путешествия и переезда. Сначала она была полна радужных надежд, верила, что на новом месте у нее действительно начнется новая жизнь, их новый дом будет не таким мрачным, как прежний, а у нее появятся друзья. Но увы! И после переезда в ее судьбе ровным счетом ничего не изменилось. Они точно так же поселились в большом доме, который скоро наполнился разными вещами и стал еще мрачнее прежнего. Отец по-прежнему занимался ссудным делом, так же, как и раньше, забирал у клиентов самое дорогое, не обращая внимания на мольбы и слезы, — и очень скоро люди в этом городе начали ненавидеть его не меньше, чем там, где они с дочерью жили раньше.

Через некоторое время семья вновь перебралась в другой город, где опять все в точности повторилось. Они еще много раз переезжали из города в город. И что удивительно — вскоре после их приезда обязательно начинались какие-нибудь несчастья, войны, наводнения, пожары или эпидемии, а как только жизнь в городе начинала налаживаться, они его покидали. Было такое чувство, что они возят с собой зло… Все эти многочисленные перемещения взрослеющая девочка подробно описывала в своих дневниках. Никакого общения с другими людьми у нее не было, и заветные тетрадки — их становилось все больше — стали ее верными собеседницами и поверенными ее тайн. Начало жизни на новом месте было всегда радостным, исполненным надежд, ей хотелось думать, что уж в этом-то городе они осядут надолго, у нее наконец появятся друзья, начнется нормальная жизнь — и вновь ее ждало очередное жестокое разочарование. Бывали минуты, когда она готова была возненавидеть если не своего отца, то, во всяком случае, дело, которым он занимался…

Рассказчица замолчала, перевела дыхание и допила последний глоток вина. Андрей снова наполнил ее бокал и сказал:

— Этой девочкой была ты.

И его слова прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

— Конечно, — согласно кивнула женщина. — Трудно было не догадаться…

— Но почему же ты сама стала Старьевщицей? — с недоумением спросил он. — Ведь тебе никогда не нравилось дело твоего отца! Более того, ты только что сказала, что ненавидела его занятие… И вот, пожалуйста, ты стала Старьевщицей…

— А это другая история, — с горькой усмешкой ответила собеседница. — Видишь ли, та девочка, как все другие девочки на свете, потихоньку росла. И превратилась в девушку. А потом полюбила одного юношу, который, разумеется, казался ей самым лучшим, самым красивым, самым сильным и умным…

— Неужели и у тебя была в жизни любовная история? И ты кого-то любила? — Андрей взглянул на нее с любопытством. — Вот уж никогда бы не подумал…

— Почему? — Она пожала плечами. — Я устала повторять тебе: я такой же человек, как ты и все прочие. Я тоже женщина, и ты не так давно имел возможность в этом убедиться… Это воспоминание о нас с тобой я тоже у тебя куплю, и куплю за очень большие деньги. Я себя ценю дорого, иначе мне трудно было бы прожить так долго… Но сейчас речь не об этом, а совсем о другом. О другом воспоминании. О моей юности, о моей любви… И о молодом человеке, который от нее отказался. Видите ли, для него, такого блестящего и успешного, вращавшегося в высших кругах, дочь ростовщика была недостаточно подходящей партией. То есть спать со мной ему его положение совсем не мешало, но когда дело дошло до женитьбы, он нашел себе другую невесту, из богатой родовитой семьи, занимавшей очень влиятельное положение в городе.

— И что же ты? — Андрей тоже налил себе вина и отхлебнул из бокала. Разговор все более занимал его, он почувствовал в своем беспросветном мраке забрезживший светлый лучик.

— А я дала себе слово, что докажу ему, как он ошибся. Меня вело чувство оскорбленной женщины… Я решила во что бы то ни стало сделаться самой богатой и влиятельной женщиной… Даже не города, а как минимум страны. Вот тогда он горько раскается в том, что пренебрег мною. Но у меня был для этого лишь один-единственный путь — продолжить дело моего отца и приумножить нажитое им и его предшественниками состояние. Вот этим я и стала заниматься…

— Да, я понял, что было именно так, — кивнул Андрей. — Но я спрашиваю тебя не об этом. Мне интересно не столько то, как ты занималась этим самым ссудным делом, сколько другое твое ремесло… То, как ты начала покупать у людей воспоминания. Откуда у тебя взялась такая способность? Ведь все это совершенно необычно, это невозможно понять и поверить в это тоже невозможно…

— Эк тебя разобрало любопытство, — снова усмехнулась женщина. — Погоди, узнаешь и это, всему свое время. Раз уж я начала рассказывать тебе свою историю, то изложу ее до конца. Если бы ты знал, как давно мне хотелось поделиться ею с кем-то, да только случай не представлялся… И, кстати, ты не совсем прав насчет «другого ремесла». По сути, ссудное дело не слишком-то и отличается от покупки воспоминаний. Это заметил еще мой отец. Он не раз повторял, что покупает у людей не просто вещи, а воспоминания. Ведь с каждым кольцом, каждым браслетом, каждым набором ложек или нательным крестиком, которые приносили ему клиенты, у людей было что-то связано. И чаще всего хорошее, чем плохое. Когда я услышала это впервые, слова отца настолько запали мне в душу, что я записала их в дневнике — я вела его все свое детство и юность. В одной из толстых тетрадей в клеенчатой обложке. Их у меня накопилось немало. Но, впрочем, мы несколько отвлеклись… На чем я остановилась?

— На том, что ты захотела стать самой богатой и влиятельной женщиной. И не только в своем городе… — напомнил Андрей.

— Ну да, конечно, — кивнула собеседница. — И во многом мне удалось добиться этого. В отличие от отца, я стала брать в залог действительно ценные вещи, а давала за них сущие копейки. Но все равно от клиентов отбоя у меня не было. Я унаследовала фамильную способность появляться там, где людям живется тяжелее всего, когда они готовы на все, лишь бы найти выход из тяжелых жизненных обстоятельств… Впрочем, в нашем мире найти подобное место нетрудно. Уж в чем в чем, а в трудностях и несчастьях у людей никогда нет недостатка. Я наживалась на их бедах и горе и стремительно богатела. У меня появилась возможность пускать капитал в оборот, проворачивать крупные денежные сделки, которые почти всегда заканчивались успешно и приносили мне солидную прибыль. Я стала очень состоятельной женщиной, а деньги, как известно, приносят с собой и власть, и положение в обществе. Меня стали охотно принимать в элитных кругах. Пусть я была всего лишь ростовщицей, но мое огромное состояние вызывало всеобщую зависть. И, если ты успел заметить, я всегда была очень хороша собой. Меня окружали толпы восхищенных мужчин… Правда, чаще всего их пылкость имела целью мой счет в банке. А я смеялась над ними и меняла любовников как перчатки, наслаждаясь тем, что любая моя прихоть, любой каприз всегда будут незамедлительно исполнены… Так шли годы, время утекало как песок сквозь пальцы. И вдруг однажды, взглянув на себя в зеркало, я поняла, что молодость не вечна, что я неотвратимо старею и никакие богатства мира не смогут помочь мне оставаться вечно юной и прекрасной. Тогда, впервые за много лет, я заплакала — а мне-то казалось, я навсегда потеряла эту способность с тех пор, как занялась своим ремеслом. Но, как выяснилось, мое сердце не очерствело, оно сохранило способность страдать. И тогда в моей жизни вдруг появился тот человек…

— Это, конечно, был дьявол? — не сдержался Андрей. — Ты продала ему душу за вечную молодость и стала такой, какая сейчас?

Но женщина расхохоталась ему в лицо:

— Какой ты смешной! Нет, дорогой, ничего подобного. Мы, кажется, говорили с тобой на эту тему… Но, если ты забыл, я готова повторить — никакой души нет! Никто ее не продает и не покупает, это все выдумки сказочников и поэтов. А в жизни все намного проще и прозаичнее.

Ну, ладно… Было это так — однажды утром в одном из моих офисов появился невзрачный человек неопределенного возраста. Он не желал разговаривать ни с кем из моих помощников, а упорно настаивал на встрече со мной. Мне передали его просьбу, и я, сама не знаю почему, согласилась встретиться с ним, хотя давно уже не занималась делами сама и уж тем более не общалась с клиентами… Но тут отчего-то пошла ему навстречу. Я ожидала, что речь пойдет о какой-то очень крупной и очень перспективной сделке, но этот человек всего лишь показал мне старые карманные часы — дешевенькие и потертые. Неужели он потребовал встречи со мной ради этого грошового заклада? Я была возмущена до предела, но этот человек не дал мне выразить мое негодование. Он заговорил первым и, к величайшему моему удивлению, рассказал обо всем, что творилось в моей душе. По его словам выходило, что он знает обо мне все — об отце, о разбитой кукле, о моих девичьих дневниках, о моей несчастной первой любви, о том, как я нажила богатство, и о моем паническом ужасе перед старостью… А когда я в полном недоумении осведомилась, откуда ему все это известно, он сказал, что мы с ним в какой-то мере коллеги. Он тоже скупает у людей то, что им дорого, но это не вещи, а хорошие воспоминания. И занимается он этим очень давно. Настолько давно, что смертельно устал и жаждет уйти на покой…

Старьевщица вновь перевела дыхание и залпом опустошила бокал. Она заметно волновалась, что с этой женщиной случалось нечасто.

— Знаешь, когда я встречаюсь с людьми и предлагаю им продать воспоминания, мне сначала никто не верит. Все удивляются, считают меня если не своей галлюцинацией, то фантазеркой или сумасшедшей, считают, что я их зачем-то разыгрываю. Но у меня с тем человеком не было ничего подобного, никаких сомнений. Я отчего-то сразу и безоговорочно ему поверила. Сказала только, что если он хочет увидеть меня своей клиенткой, то это его ошибка. Не так уж много у меня хороших воспоминаний, которые могли бы показаться ему ценным товаром. Но он лишь покачал головой в ответ. Я стала продавать ему воспоминания, и вскоре моя жизнь стала невыносима. Я завела с этим человеком решительный разговор. И тут-то узнала нечто удивительное. Оказалось, я интересую его вовсе не как клиент, а как наследница его дела. Выражаясь современным языком, он предложил мне унаследовать его бизнес. За это я получала долгую жизнь без угрозы старости и все необходимые возможности… Это было большое искушение, тем более, повторяю, к тому времени моя жизнь превратилась в ад. Я подумала — и согласилась.

— И не пожалела об этом впоследствии? — спросил Андрей, глядя на затухающий в камине огонь.

— Во всяком случае, не жалела очень долго, — призналась с невеселой улыбкой Старьевщица. — Много лет я наслаждалась тем, что имела. Ведь в отличие от вас, моих клиентов, я не потеряла способности получать удовольствие от того, чем владела. У меня было все, что можно купить за деньги, и я вела образ жизни, какому бы позавидовал каждый… Но прошло время — и я пресытилась всем. Теперь я все больше понимаю того человека с его часами… Я, как и он, смертельно устала, мне, как и ему, мучительно хочется уйти на покой. Я мечтаю об этом. Давно.

— И что же тебе для этого нужно? — все еще глядя в огонь, спросил Андрей.

— Ты, — прозвучало внезапно и кратко.

— В каком смысле? — Он поднял на нее взгляд.

— Я сразу поняла, что ты — тот, кто мне нужен. Едва только увидела тебя… — Старьевщица говорила с такой интонацией, точно не на вопрос отвечала, а беседовала сама с собой. — Потому и столько сделала для тебя, вытащила из пропасти, помогла разбогатеть, даже взяла тебя в свой бизнес. Все это, как ты понимаешь, вовсе не ради твоих прекрасных глаз.

— А ради чего? — по инерции простодушно спросил Андрей.

— Пока я тебе этого не скажу, — без тени улыбки качнула она головой. — И так я открыла тебе слишком много. Хватит об этом. Возможно, тебя это удивит, но сегодня я пришла к тебе по очень важному делу. Я хочу купить у тебя еще одно, последнее воспоминание.

Андрей поднял голову и посмотрел ей в глаза.