Это был один из тех бодрых и солнечных апрельских дней в Москве, когда и природа и люди, кажется, всего за одну ночь после длинных и холодных месяцев летаргической русской зимы обретают новый мощный заряд энергии, который создаёт приятное настроение и побуждает к активным действиям. В согласии с таким воодушевляющим движением весны утро того дня генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза встретил раньше своего обычного часа, но, несмотря на это, он выглядел хорошо отдохнувшим, довольным и полным желания 9* 243 поскорее взяться за ожидавшие его важные государственные дела. Его внешний вид, телодвижения и даже довольно грузный корпус говорили о хорошем самочувствии, оптимистичной уверенности в себе и благожелательном расположении к окружающим, что было столь редко для советских руководителей, включая и его самого…

В те ранние 70-е годы Леонид Ильич Брежнев полностью осуществлял контроль над партией, правительством, страной и над самим собой. Упоминаемый здесь 1972 год с его продолжающейся нехваткой продовольствия и неважным экономическим положением в целом с точки зрения внутренней ситуации в стране, в сущности, не отличался от многих своих предшественников: самое крупное государство в мире оставалось стабильным вопреки растущим проявлениям диссидентства среди узких групп интеллигенции, а на далёком горизонте социализма пока ещё не были видны такие облака, которые могли бы омрачить бодрый оптимизм самого могущественного человека в Советском Союзе.

В том, что касается внешнеполитической ситуации СССР, страна по-прежнему оставалась второй сверхдержавой, оказывая огромное влияние на международные дела. Однако одно недавнее событие — неожиданный и колоссальный по своему значению для мирового развития прорыв в отношениях между США и Китаем, кульминацией которого стал визит президента Р. Никсона в Пекин с принятием Шанхайского коммюнике — резко и радикально изменило привычный биполярный характер соотношения глобальных сил, поставив Советский Союз в упор перед страшной реальностью американо-китайской оси, что могло иметь самые мрачные последствия для его будущего. Сегодня был тот день, когда генеральный секретарь ЦК КПСС и всё высшее советское руководство получали уникальный шанс не только хотя бы как-то смягчить действительно очень серьёзную для страны перспективу альянса США и Китая, но и заложить основу качественно новой главы, а если удастся, то и эры в советско-американских отношениях…

«Ну, как я сегодня выгляжу?» — спросил игривым голосом генеральный секретарь, приближаясь напускной молодцеватой походкой к привлекательной молодой женщине, стоявшей в коридоре на выходе из его апартаментов по пути к вестибюлю того большого уединённого особняка, где должны были скоро начаться переговоры между правительственными делегациями двух стран. В тот момент я находился в противоположном конце этого короткого коридора на выходе в вестибюль, куда мне нужно было прийти согласно данному прошлым вечером распоряжению М. А. Александрова — главного советника Брежнева по иностранным делам. Именно в этом вестибюле должны были собраться советские участники для последнего предварительного совещания перед началом тех важнейших исторических переговоров с Генри Киссинджером и его командой. Ещё не успев получить ответа на свой несколько нескромный вопрос, и как бы устраняя любую иную возможную реакцию, кроме выражения восхищения, Брежнев начал медленно и плавно поворачиваться перед молодой горничной правительственной виллы, демонстрируя себя и свой костюм правительственного пошива. «Сегодня, Леонид Ильич, вы выглядите особенно замечательно», — ответила эта милая особа таким убедительным тоном, как будто констатировала абсолютно очевидный факт, сохраняя при этом совершенно расслабленный и естественный вид человека, разговаривавшего со своим старым и близким знакомым.

По некоторым прошлым мероприятиям мне было известно, что они знали друг друга уже какое-то время и их общение приобрело довольно неофициальный характер. В этой связи следует отметить, что в отличие от большинства высокого советского руководства Брежнев держался со всеми очень просто, без особых формальностей.

В тот самый момент, когда генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза выплывал из своего почти балетного пируэта и густого облака «Филиппа Мориса» (это была любимая марка сигарет советского руководителя, которые, как и другие американские сигареты, в СССР не продавались), он неожиданно споткнулся на каблуках своих собственных до блеска начищенных ботинок и, отчаянно размахивая руками в воздухе в попытке сохранить равновесие, всё-таки устоял на ногах благодаря поддержке, которую он нашёл в ближайшей к нему стене коридора, где разворачивалась описываемая сцена. Этот совсем нехудожественный «номер-сюрприз» с совершенно непредвиденным концом вышел настолько комичным, что даже сам Брежнев, как только он пришёл в себя, первым разразился громким хохотом. Почти сразу же к нему присоединились и мы с горничной, ставшие единственными невольными свидетелями этого комического акта, непреднамеренно исполненного перед нами наиболее важным, ответственным и по своему положению, предположительно самым серьёзным человеком нашей страны.

Вновь глубоко затянувшись сигаретой, которую ему удалось удержать между пальцами, несмотря на активные взмахи руки, и ещё продолжая смеяться, Леонид Ильич наклонился, опираясь спиной на коридорную стену, чтобы лучше рассмотреть подмётки своих ботинок из кремлёвского распределителя. Для получения более ясного обзора предмета его сосредоточенного внимания ему пришлось выворачивать каждую подошву одну за другой с некоторым ёрзаньем склонённого корпуса по стене-опоре, чтобы предотвратить возможное падение. Раздававшийся до сих пор его смех вдруг резко оборвался, что, очевидно, должно было свидетельствовать о том, что острый взгляд генерального секретаря обнаружил нечто совершенно несмешное на конце своих нижних конечностей.

После короткой паузы, связанной с изучением положения на месте, вызвавшим весь состоявшийся комический эпизод, раздалось лёгкое кряканье, затем послышались тяжёлые вздохи, и наконец позвучало громкое, но благодушное восклицание: «Не могу поверить! Никто не поверит!» Выразив таким образом свои чувства в отношении характера выявленной им проблемы, Брежнев решил сё устранить путём втаптыванья своих ботинок в паркетный пол правительственной виллы. Эти корректирующие движения вдоль коридора в моём направлении вскоре привели его прямо к тому месту, где я стоял, наблюдая разворачивавшиеся передо мной сцены в исполнении главного руководителя второй сверхдержавы мира. Леонид Ильич остановился прямо около меня и, даже прежде, чем я успел поприветствовать его своим «доброе утро», он, забыв о своём собственном приветствии, начал изливать недовольство сапожниками из кремлёвской мастерской. «Вот вы посмотрите, полюбуйтесь, что они сделали с моими ботинками в этой их спецмастерской!» — возмутился Брежнев довольно энергично, но совсем беззлобно, глядя прямо мне в глаза, словно ища сочувствия и поддержки.

На тот день я был ему известен уже года полтора, в течение которого я, как и несколько других коллег, время от времени получал задания нашего МИДа переводить для него или вести записи бесед на различных переговорах, встречах, приёмах и других официальных мероприятиях, проходивших в Кремле, помещениях ЦК КПСС, государственных особняках и в других местах в зависимости от обстоятельств.

«Вы это видите? — спросил меня генеральный секретарь, опираясь на стену коридора и показывая мне одну за другой погнутые металлические набойки на каблуках своих ботинок. — Я только вчера вечером получил эти ботинки из мастерской и даже не посмотрел на них, — продолжал он. — Что мне с ними теперь делать? Сейчас уже слишком поздно заменять их на другие», — резюмировал он, как бы размышляя над возникшей проблемой, и вновь посмотрел на свои подмётки. Я в свою очередь наклонился к ботинкам Леонида Ильича, и теперь уже вместе и более внимательно мы стали разглядывать тот ущерб, который был причинён руками каких-то кремлёвских мастеров ботинкам главного руководителя нашей страны.

Более близкое и тщательное рассмотрение шагающей проблемы государственного значения открыло перед нами довольно грустную и неудобную для нормального перемещения картину: не только сами металлические набойки были прибиты к каблукам и подошвам под неправильным углом, но и использованные при этой операции гвозди, как показали уже первые сделанные генеральным секретарём шаги, оказались слишком короткими, чтобы плотно и надёжно прижимать набойки к нижним плоскостям ботинок. В результате такой работы мастеров кремлёвской спецмастерской все элементы сооружённого ими металлического устройства еле-еле держались на своих местах, причём освободившиеся от части гвоздей набойки свободно вылезали из-под ботинок с разных сторон, создавая многозвучный аккомпанемент любой попытке совершения шагов. Положение усугублялось ещё и тем, что получившаяся под ботинками конструкция производила определённый дестабилизирующий эффект, вынуждавший их носителя ковылять, вместо того чтобы позволять ему сохранять при ходьбе присущую большинству людей прямую и ровную походку.

Пока я лихорадочно соображал, как можно было бы разрешить эту государственную проблему, лежавшую абсолютно вне сферы моей компетенции, Брежнев, видимо, в целях предоставления нам некоторой передышки до нахождения какого-то выхода, вынул из кармана своего костюма пачку «Филиппа Мориса», предложил мне сигарету и зажёг для себя новую. Данное отвлечение продолжалось совсем коротко, так как генеральный секретарь вновь вернулся к занимавшему наши мысли предмету.

«Знаете, — сказал он, возобновляя разговор, — ведь в самом деле нельзя поверить! Думаю, что никто себе и представить не может, что эти наши сапожники у нас в спецмастерской не могут прибить набойки на пару самых обыкновенных ботинок, чтобы не обойтись без халтуры». Вынеся это веское суждение, Брежнев сделал паузу, глубоко затянулся сигаретой и направил густую струю голубоватого дыма к высокому потолку. «И для кого?! — продолжил он, задавая риторический вопрос, в котором проскользнула лёгкая нотка досады с привкусом обиды. — Ив какое время!» — быстро добавил он, будто неожиданно вспомнив о том, где мы были и по какому случаю.

«Леонид Ильич, — рискнул я, высказывая пришедшую мне в голову идею возможного решения занимавшей нас проблемы, — а может, вам попросить вашего помощника организовать привезти вам как можно быстрее другую пару ботинок… Вы могли бы переобуться в неё во время первого же перерыва в переговорах… Иначе вам придётся носить эту целый день…» Изложив своё соображение, я поднял глаза с находившейся на полу проблемы на лицо генерального секретаря в надежде встретить одобрение посетившей меня мысли.

«Я тоже об этом подумал, — сказал Брежнев, констатируя удачное для меня совпадение наших мыслительных усилий в поиске подходящего выхода из обувного тупика. — Да, пожалуй, надо так и сделать… Верно… Я ему сейчас так и скажу… — продолжал он. — А где же он сейчас может быть?.. Куда-то здесь все подевались?.. А сколько сейчас уже времени?» И в поисках ответа на прозвучавший вопрос мы оба одновременно посмотрели каждый на свои часы, которые показывали, что было ещё рано до назначенного времени прибытия на совещание наших участников переговоров. «Ну, значит, я пришёл слишком рано… Ладно… Пойду-ка я пока найду своего помощника насчёт замены ботинок…», — заключил Брежнев, готовясь направить свои неуверенные шаги в обратную сторону к своим апартаментам.

Когда он стал поворачиваться на своих ненадёжных ботинках, они тут же напомнили ему о том неприятном, неловком и просто смехотворном положении, в котором он оказался, особенно в контрасте с важностью предстоявшей встречи и того достойно приличного облика, которого она требовала. «Нет, так и идти-то нельзя», — в сердцах произнёс главный руководитель нашей страны после всего нескольких трудных шагов и остановился в своём перемещении. «Леонид Ильич, — обратился я с ещё одной идеей, быстро подойдя к месту обувной аварии и глядя на высовывавшиеся в нескольких местах из-под его ботинок металлические набойки. — Если вам поставить каблук вашего правого ботинка под углом к полу и ударить им об пол так, чтобы удар пришёлся на соскакивающую набойку, то тогда эта набойка может или совсем отлететь, или силой удара встанет примерно на своё место…» «Вы действительно думаете, что из этого что-то может получиться?» — спросил меня с некоторым сомнением Леонид Ильич. «Да не совсем, — ответил я, не испытывая особого желания принимать на себя ответственность за возможно нежелательный исход предложенного мной довольно нецивилизованного, если не сказать просто варварского, радикального решения. — Но всегда можно попробовать… И потом, этим здесь вряд ли можно сделать хуже, чем уже есть», — отреагировал я, теша себя надеждой на быструю ликвидацию этой затянувшейся проблемы с помощью предложенного радикального решения.

Брежнев посмотрел на меня, словно испытывая мою уверенность, и затем, убедившись взглядом вокруг, что на нас никто не смотрит, выпустил очередное облако дыма и решился: «Ладно… Давай попробуем…» Генеральному секретарю потребовалось всего две секунды и столько же ударов ногой по паркету, чтобы исправить положение на правом ботинке. Развивая этот столь неожиданный успех, Леонид Ильич тут же перешёл к повторению операции на левом ботинке, которая тоже продолжалась всего несколько секунд и тоже оказалась успешной, но по-другому: набойка левого ботинка сорвалась со своей измученной подошвы и, пролетев с недовольным глухим шипением по паркету коридора, замерла у ближайшей батареи отопления, издав предварительно жалобный звон. Теперь Брежнев попробовал сделать несколько шагов в подправленной обуви, которая, к нашему удивлению, не производила какого-либо нетипичного шума и не заставляла её владельца ковылять при вышагивании. Он ещё раз осмотрел свои ботинки, широко улыбнулся и протянул мне для пожатия руку. «Вот теперь всё в порядке. Спасибо…», — сказал он довольный проведённой операцией и направился к себе в поисках своего помощника.

Я остался на своём месте, глядя буквально ему вслед, чтобы убедиться, что он идёт нормально. Когда Леонид Ильич оказался у поворота в коридоре, он оглянулся на меня и подмигнул. «Вот теперь я готов встретиться с Генри», — сказал он, тяжело нажимая на русское «г» и растягивая его в обычное для него украинское произношение этого звука. Вслед за этим он скрылся из моего поля зрения, и когда я его вскоре увидел снова на заседании вместе с другими нашими участниками переговоров, он не проявлял никаких признаков произошедшего несколько ранее инцидента с его ботинками. Единственным напоминанием об этом смешном эпизоде были его быстрые время от времени взгляды на свои собственные ботинки и на обувь других присутствовавших в зале.

После первого перерыва высший руководитель Советского Союза и глава советской делегации на переговорах со специальным помощником президента Никсона и его командой вошёл в зал заседаний в новых и, судя по всему, очень удобных до блеска начищенных ботинках. Американцы прибыли в Москву накануне ночью с секретной миссией подготовить ряд важнейших документов, предназначавшихся заложить новые основы отношений между СССР и США.