13
С самого детства Виктор Келецкий был превосходным мистификатором. Ему ничего не стоило заплакать – просто так, по собственному желанию. Ну, конечно, не совсем просто так, а когда это было ему нужно: например, разжалобить папашу, чтобы он простил ему утерянный полтинник. Крупные слезинки градом катились по щекам, худенькое мальчишеское тело содрогалось в конвульсиях раскаяния так искренне, что отец в конце концов гладил сына по головке и давал ему еще одну монетку. Вместе с первой, вовсе не утерянной, а припрятанной, она составляла уже приличную сумму.
Так же талантливо Виктор мог изобразить все, что угодно. Боль в животе, если не хотелось идти на занятия, радость от встречи приехавших в гости тети и кузена, хотя он обоих терпеть не мог… Мальчишка очень быстро понял, что взрослым нравится видеть на его лице те чувства, которые им хочется видеть. И он не огорчал их и сам не бывал внакладе. А то, что он ощущал на самом деле, никто, кроме него самого, не знал.
Отец, человек умный и проницательный, стал догадываться, что сын иногда притворяется. Но его это не возмущало и не расстраивало, наоборот: его забавлял, а иногда даже восхищал артистический талант мальчика. Человек практический, он тут же нашел ему применение… Господин Келецкий возглавлял попечительский совет одного из районов своего города. Среди подведомственных ему заведений был и сиротский приют. Время от времени его проверяли комиссии – и губернаторская, и городской думы, и даже из самой столицы. Эти комиссии встречал очень симпатичный мальчик с темными волнистыми волосами, живыми карими глазами, в простой приютской одежде. Он выходил из группы детишек и обращался к гостям со словами приветствия – такими по-детски непосредственными. У него была правильная речь, а звонкий голосок дрожал от неподдельного волнения, когда он так искренне говорил о том, как славно сиротам живется в этом доме! У членов комиссии сразу создавалось приятное впечатление. Потом этот же парнишка бойко читал текст из книги, декламировал стишки и даже играл на скрипке… Конечно, кто бы из приютских детей мог продемонстрировать комиссии подобное? Ведь юный Виктор Келецкий, в отличие от них, учился в гимназии.
Келецкие были потомственными дворянами, но состояния не имели. Отец прилично зарабатывал, и только. Виктор Келецкий же хотел безбедно жить, и не в Ростове (где обитала его семья), а в Москве, в Петербурге, в Европе… Для этого нужны были деньги, и немалые. Он окончил гимназию и решил, что образования ему достаточно. Нужно было осваивать иную науку – создание капитала из ничего! Впрочем, это было не совсем так: требовались определенные усилия ума, ловкости, оборотистости, энергии. Нужно было стать хитрым, циничным, жестоким, и Келецкий очень быстро это понял и принял. Южный город Ростов был многоязык, темпераментен, шумен, недаром его называли «воротами Кавказа». Жизнь здесь била ключом: торговая, коммерческая, рабочая, студенческая. И – криминальная тоже. Большой порт на Дону ежедневно принимал и отправлял множество грузов: корабли, баржи, баркасы прибывали и отплывали чуть ли не каждый час. Ловить «рыбку» в этой заводи оказалось не слишком трудно, хотя и рискованно. И очень скоро Виктор Келецкий стал одним из контрабандных агентов. Какие только товары не приходилось ему принимать и распределять по магазинам, лоткам, мануфактурам! Сигары и сигареты, какао-порошок и пряности, украшения и женское белье, духи и ямайский ром… Под его началом была фасовочная мастерская: сюда поступал сыпучий товар, его фасовали в красивые фирменные упаковки и пускали в продажу. Однажды здесь случилась история, которая позволила Виктору Келецкому подняться на высшую ступень иерархической контрабандной лестницы.
В полицейском управлении города было два-три чиновника, которым контрабандисты приплачивали за нужную информацию. Утром от одного из них получили сообщение: стало известно о существовании склада и фасовочной мастерской, о том, где они расположены, – сегодня же придут всех арестовывать. Когда именно, информатор не сообщил, следовало торопиться, постараться вывезти в другое место весь товар. Уже через час на заднем дворе несколько человек быстро грузили на подводы мешки, ящики, рулоны. Работы оставалось минут на двадцать, когда примчался один из дозорных, выдохнул испуганно:
– Идут! Остановили пролетки за квартал, через пять минут будут здесь! Линяем по-быстрому!
– А, черт! – выругался главарь. – Сколько добра бросать!
Келецкий тоже с сожалением оглядел то, что еще не успели вынести. Стукнул кулаком по ладони, сказал возбужденно:
– Таскайте, ребята, не останавливайтесь! Я их задержу!
– Сумеешь?
– Давай, давай, не останавливайся!
И Виктор выскочил на улицу. Он еще точно не представлял, что сделает и скажет… Когда из-за угла дома показался небольшой отряд полицейских – пристав, околоточный и несколько городовых, – Виктор с разбега налетел на них, бормоча что-то невнятное, в глазах – неподдельный ужас. Любой бы понял, что произошло что-то страшное и нужна помощь. Понял это и пристав. Тряхнул невменяемого парня за плечо:
– Что случилось? Ну-ка, приди в себя!
Тот, увидев рядом полицейских, и правда опомнился, заговорил взволнованно, тяжело дыша:
– Господи, господин пристав! Кровь! Прямо на голову! Так и льет! А сначала крики были, сильные… А теперь кровь! Это же убийство!
Пристав и околоточный ничего толком не разобрали в этой обрывистой речи, но отчетливо поняли, что речь идет о каком-то кровавом преступлении. Этот молодой человек, явно образованный и изысканно одетый, наверное, стал его невольным свидетелем и сильно испугался. Пристав сделал городовым знак стоять и стал расспрашивать. Немного пришедший в себя молодой человек рассказал, что он живет вот в этом отеле «Танаис», чей вход в нескольких шагах от них. Его номер на втором этаже. С полчаса назад в номере над ним происходили какие-то бурные события: раздавался громкий топот, грохот, крики. Потом все стихло. А несколько минут назад ему на голову с потолка что-то капнуло. Он сидел за столом, просматривал деловые бумаги и машинально провел рукой по волосам. Ладонь стала мокрой, он глянул – красная липкая жидкость. Испуганно отскочил от стола, глянул вверх и увидел: на потолке расплывается красное пятно, а с него уже не капает, а просто течет струйка крови!
Виктор Келецкий эту историю придумал просто на ходу, но рассчитал все верно. У пристава заблестели глаза: в отеле его ждет громкое преступление, убийство! Он несколько секунд колебался, но все же решил: склад контрабандистов никуда не денется, – сколько времени существует, подождет и еще часик. И он решительно кивнул парню:
– Пошли, покажешь, где это!
Келецкий хорошо знал отель «Танаис», приходилось в нем бывать.
– Это в тридцать восьмом номере, – говорил он на ходу, взволнованно заглядывая в лицо приставу. – А, может, в тридцать седьмом или тридцать девятом… Надо сразу идти туда! Господи, сколько крови!
Когда так много полицейских шумно ввалились в вестибюль отеля, портье растерялся и испугался. Пристав потребовал от него, ничего не объясняя, ключи от трех смежных номеров третьего этажа. Портье отдал два ключа, а про тридцать восьмой номер сказал, что постояльцы находятся там. Перепуганную супружескую пару заставили выйти в коридор, номер быстро осмотрели. Потом поочередно открыли и осмотрели два других номера. Когда же и там ничего устрашающего не обнаружили, стали искать приведшего их сюда парня.
– Где же он? – удивленно озирался вокруг пристав. – Нужно пойти в его номер, посмотреть, что там за кровь!
До него все еще не доходила истинная суть происшедшего. Однако «испуганный молодой человек» уже некоторое время назад незаметно исчез из отеля, воспользовавшись суматохой. Он вбежал на задний двор склада, когда оттуда, из открытых ворот, выезжала последняя груженая подвода. Келецкому протянули руки, и он вскочил на нее.
– Как же ты сумел задержать их? – удивленно спросил один из сообщников.
– О, это был настоящий театр! – засмеялся Виктор.
Впрочем, стать актером он никогда не мечтал. Ему и в обычной жизни хватало и театральных впечатлений, и зрителей. А история с «убийством в отеле» стала широко известна – газеты расписали ее, откровенно посмеиваясь над полицией. Виктор же удостоился разговора с самим главою контрабандистской организации, после которого сам возглавил группу, промышляющую в грузовом порту и прилегающих районах. К нему потекли довольно большие деньги, но Келецкий не копил их, а тратил легко и красиво. И не потому, что был мотом: он считал, что это еще капитал не той величины, который можно уже откладывать в банк, вкладывать в ценные бумаги и прибыльные дела. Нет, этих денег хватало ему лишь на то, чтобы безбедно и красиво жить. Келецкий ждал, когда в его жизни наступит поворот и судьба даст ему шанс разбогатеть по-настоящему. Он дождался: случилось это три года назад.
Недаром Келецкого высоко ценили те, кто заправлял всем контрабандным оборотом юга России. У молодого человека были все задатки талантливого контрабандиста. Ему хватало и ловкости, и фантазии, и коммерческой хватки. Но этими качествами обладали многие. А вот личное обаяние, хорошее воспитание и образование, умение общаться с людьми самых разных классов и общественных положений – вот это выделяло Келецкого. Ведь контрабандисты имеют дело и со знатью, и с самыми отъявленными преступниками. Келецкий, как никто другой, умел быть на равной ноге с первыми, и он же прекрасно ладил с самыми мрачными уголовниками. Как ни странно, они его уважали и побаивались. Именно в этой среде он нашел людей, которые стали ему преданными компаньонами.
Началось все со случайного разговора в трактире. Келецкий должен был встретиться здесь с владельцем баркаса и договориться с ним о ночном рейсе. Дело в том, что в грузовой порт прибыл пароход с нелегальной партией лионского шелка. Виктору уже приходилось руководить тайной разгрузкой пароходов, но совсем недавно его обычный компаньон-лодочник угодил по пьяной драке в каталажку. Пришлось искать другого перевозчика. В этот трактир Келецкого привел человек по имени Степан, которого в бандитских кругах побаивались даже его сообщники. Но Виктор с ним был в хороших отношениях. Они расположились на втором этаже, у самого деревянного барьера, откуда хорошо просматривался весь зал. Был полдень, трактир еще пустовал, половые полусонно двигались у столиков со считаными посетителями. Степан огрызком карандаша что-то черкал на листке бумаги, Келецкого это раздражало, он пару раз одернул его:
– Смотри, не пропусти нужного человека!
Первый раз Степан только мотнул головой, второй раз усмехнулся:
– Не боись, не пропущу… Погляди-ка.
И протянул Виктору бумагу. Тот глянул и не удержался от удивленного возгласа: совершенно мастерски был выполнен его собственный портрет. Пойман живой поворот головы, недовольное выражение лица, даже светотень положена профессионально.
– Ого, Степан, да ты настоящий художник! Похоже, учился этому делу?
Лицо его мрачного соседа смягчилось, взгляд посветлел от похвалы.
– Учился, – кивнул он согласно. – Я с самого детства малевал все, что попадалось, – углем, мелом, карандашами тоже. Вот меня и отдали в ученики к граверу. Он меня хорошо учил, и своему делу, и живописи, говорил, что у меня дар особый… Да, я мог бы стать знатным мастером, если бы не беда с Анисьей…
Келецкий знал трагическую историю Степана: у него была невеста, которую убили бандиты. Молодая женщина к тому же была беременна… Степан сам нашел убийц и жестоко расправился с ними – в живых не оставил. За это и пошел в тюрьму, а там и сам не заметил, как стал одним из таких же бандитов. Но Келецкому и раньше казалось, что этот человек тяготится своей жизнью. Степан между тем, помолчав, продолжил:
– Это ты верно сказал, что я – мастер. Я ведь все могу – любой документ подделаю так, что никто не отличит.
В уме Келецкого блеснула, как вспышка, мысль, но он еще и сам не понял ее значения. Просто полюбопытствовал:
– А деньги ты смог бы подделывать? Банкноты, например, ценные бумаги? Ты ведь учился на гравера?
Степан усмехнулся:
– Этого я не пробовал! Но, думаю, дело не хитрое… Смог бы!.. Гляди-ка, вон наш человек идет!
Весь оставшийся день и всю ночь, даже когда он руководил выгрузкой с баркаса на подводу тяжелых штук шелка, Виктор неотступно думал о Степане, о его словах… Подделывать деньги! То бишь стать фальшивомонетчиком… Да ведь это и есть то самое дело, которое он искал, о котором мечтал! По-настоящему денежное дело! Келецкий даже улыбнулся, подумав о том, что оно «денежное» и в прямом, и в переносном смысле.
Он предложил Степану войти с ним в долю, и тот сразу согласился. Работа в тайной мастерской – дело скрытное, уединенное, как раз такое Степану и нужно. Любимое занятие вдали от людей, в одиночестве…
Виктор развил бурную деятельность, которая, впрочем, оставалась неизвестной его коллегам-контрабандистам. Он искал место под свою «фабрику», оборудование, людей. А на ловца, как говорится, и зверь бежит. В один из поздних вечеров, на квартире его подруги Наташи, которая официально зарабатывала себе на жизнь шитьем, а неофициально – кое-чем еще, раздался быстрый стук в двери. Она открыла, и в комнату вошел, а скорее, ворвался высокий, молодой мужчина в странной одежде.
– Ой, Гриша! – ахнула женщина. – Неужто бежал?
– Да уж, точно! – ответил тот бесшабашным тоном и расхохотался. – Не трясись, Наташка, про тебя они ничего не знают, не придут!
Но Наташа дрожала из-за другого: за занавеской в соседней комнате находился Келецкий. Он сразу понял, кто это пожаловал. Наташа не раз рассказывала ему о своем постоянном любовнике Григории. Красивый, грамотный парень служил унтер-офицером в лейб-гвардейском полку, но однажды в пьяной драке ранил сослуживца и был разжалован в рядовые. Это его невероятно обидело, и он дезертировал. Год скрывался, часто жил у Наташи, воровал, грабил и в конце концов попался. Месяца три назад очутился в местной этапной тюрьме. И вот – он здесь… Келецкий рискнул, вышел в комнату… Через пятнадцать минут он мирно сидел с Григорием и разговаривал. Тот и в самом деле сбежал из тюрьмы: раздобыл пилку, подпилил оконные перекладины, спустился по трубе… Часовой заметил его, только когда он уже перелезал через ограду, выстрелил, но промахнулся. Близкий лес и темнота помогли Григорию скрыться… Выслушав предложение Келецкого, беглец подумал и согласился. Ему и в самом деле нужно было на время затаиться, не показываться на людях.
Третьим членом группы стал человек по фамилии Савельев, которого Келецкий скоро стал звать Савелием. Он был предан Виктору, считая, что тот спас его. Был Савельев замешан в жестоком убийстве одного богатого человека и его служанки. Он дружил с дворником того дома, где жил богач. Они были земляки, и Савельев часто оставался ночевать у товарища после совместной попойки. В ту ночь дворник спросил его: «Хочешь разбогатеть враз? Вот здесь, на втором этаже, живет один миллионщик со старухой-служанкой. Убьем его и разбогатеем!» Савельев и сам не помнит, как очутился с дворником на черной лестнице, как звонили они в дверь, как им открыли на знакомый голос дворника. Сам Савельев не убивал, но помогал своему приятелю держать старуху, а потом оттаскивать убитых в глубь комнаты, обыскивать шкафы и сундуки… Дворник уже был арестован полицией, а Савельев прятался и страшно боялся ареста…
Степан изготовил всей команде поддельные документы, и скоро все они незаметно и бесследно исчезли из Ростова. Объявились в городе Курске, где Келецкий уже подготовил помещение на окраине города, а там установил печатную машину и прессовочную. Так началась их работа, так пошли в оборот первые фальшивые банкноты.
У Виктора Келецкого за годы работы в контрабандной организации установилась очень обширная и разветвленная сеть агентов. Ее-то он и использовал поначалу для распространения и продажи фальшивых денег. Но никто, ни один из этих агентов не знал, что имеет дело с Келецким – тем самым, неожиданно исчезнувшим. Это было ему совершенно ни к чему. Его в лицо знали лишь гравер Степан, прессовщик Григорий и печатник Савелий. Да еще один человек, через которого он и держал связь с агентами. Звали этого посредника Мирон Лапидаров.
Лапидарова Келецкий знал давно. Это был оборотистый мелкий мошенник. Такие чувствуют себя в криминальной среде как рыба в воде. Они, конечно же, мелкие рыбешки: никто из них сам не ворует, не грабит, не убивает, но они – всегда рядом с преступлениями, всегда там, где можно поживиться, пусть хотя бы и «объедками». Лапидаров начинал когда-то подъячим при приказной канцелярии. И хотя пронырливость и нечистоплотность подъячих – притча во языцех, этот человек зарвался однажды настолько, что был просто выгнан со службы. Он не опечалился, тут же пристроился поверенным в несколько домов: купеческий, чиновничий и «веселый дом мадам Ануш». Какие только поручения он не выполнял! От самых невинных – приискать дешевых строителей, найти повара, лакеев, сделать оптовые закупки в магазинах – до довольно рискованных: с биржевыми оборотами и заманиванием девушек для мадам… А попутно Лапидаров занимался и своими делами: тотализатором на скачках, махинациями с ценными бумагами, скупкой-перепродажей краденого, наводкой грабителей на богатые дома – ничем он не брезговал. У контрабандистов он тоже подвизался, как один из посредников-агентов. Келецкий не раз имел с ним дело и вообще-то ценил Лапидарова. Тот был оборотист, жаден до денег и потому очень активен и в своем роде бесстрашен. Умел втираться в доверие к людям, а потому знал и общался с разными аферистами и жучками во многих городах. Келецкий сразу решил, что Лапидаров станет у него тем центром, куда будут сходиться все нити агентуры. Агенты – распространители фальшивых денег станут вести дела через Лапидарова, его же, Келецкого, никто знать в лицо и по имени не будет. С другой стороны, Лапидаров не будет знать исполнителей – Степана, Савелия и Григория.
Лапидарову были обещаны солидные комиссионные да еще возможность часть фальшивых денег продавать лично для себя. Он с радостью согласился войти в новое прибыльное дело, спокойно принял и то, что выйти из него он может теперь только на тот свет. Не испугался, потому что не собирался по собственному желанию лишаться такой прекрасной кормушки. Ну а если они будут раскрыты и арестованы, то это уже совсем другой разговор…
Там, в Курске, Келецкий окончательно уверился, что нашел свое настоящее дело, свою «золотую жилу». И меньше чем через год решил: надо перебираться поближе к Москве – там гораздо больше возможностей. Он сам объезжал московские пригороды, искал место для своего «монетного двора». Заброшенная стеклодувная фабрика показалась ему самой подходящей: в стороне от большого тракта, на приличном расстоянии от ближайших деревень. По соседству только одно заведение – частная лечебница для психических больных. Келецкий, проезжая мимо, усмехнулся: именно тогда у него зародилась мысль поселиться именно здесь.
Супружеская пара, которой досталась фабрика по наследству и которой она была совсем не нужна, жила за границей. Келецкий через адвокатскую контору связался с ними и арендовал фабрику почти за гроши на три года. Он пообещал владельцам, что наладит производство не только стекла, но и хрусталя, и фаянса, и фарфора… На фабрике стояло уже два печатных станка, а к трем рабочим присоединился еще один – инвалид японской войны. В одном из московских переулков, под вечер, он попытался стукнуть Келецкого костылем по голове. Когда же Виктор увернулся и сбил нападавшего с ног, тот в бессильной ярости плакал и бился головой об землю. Из его отчаянных выкриков стало ясно, что этот сильный молодой мужик голодает, что и в деревне ему нечего делать с простреленными ногами, и в городе работы для него нет… Келецкий привез Михаила на фабрику, и тот стал старательным и преданным ему печатником. Тем более что Савелия Виктор все чаще отвлекал на различные хозяйственные поручения, а то и просто забирал с собой. Но главное новшество, которое появилось на фабрике, – это химическая лаборатория.
Келецкий еще в Курске понял, что три главных составных успеха для фальшивомонетчика – это безукоризненная работа гравера, безупречное качество бумаги и краски. Очень часто фальшивомонетчики «горели» именно из-за бумаги, которую, бывало, даже на ощупь можно было отличить от бумаги настоящих банкнот и кредиток. И Виктор поехал в свой родной Ростов специально, чтобы разыскать Бориса Аристарховича – человека, которого власти считали чуть ли не преступником, а сам Келецкий – большим ученым.