49

В Управлении сыскной полиции за чиновником особых поручений держали стол. Помещался он в самом дальнем от входа углу, с боку отгорожен большим шкафом, в котором хранились справочники.

В этот час немногочисленные чиновники сыска уже завязали тесемочки дел и отправились кто домой, кто на поиски развлечений.

Аполлон Григорьевич, пользуясь полной безнаказанностью, поставил чемоданчик прямо на стол и чадил сигаркой, от которой не спасали открытые окна. Угадать, кто в гостях, Ванзаров смог еще на Офицерской улице, ощутив мерзкий запашок. Лебедев блаженно потянулся всем телом.

– Ну, что, коллега, помогло вам ваше велосипедное общество? – спросил он, коварно подмигивая.

Пришлось признать, что толку было мало. Из трех десятков велосипедистов с их женами, да еще с десяток официантов и буфетчика никто толком ничего не видел. Чтобы поставить коробку на стол Каренина, достаточно было, проходя, засунуть руку в промежуток между простынями.

– Вот! – внушительно заметил Лебедев. – Не слушаете меня, почтенного старика, и не желаете видеть очевидное. Каренин с вами в игры играет, в кошки-мышки. Дошел до такой наглости, что мышеловки с катапультами подкладывает, а вы и в ус свой роскошный не дуете. Не дуете ведь?

– Знаете, что я заметил… – сказал Ванзаров, подергивая ус, привлекавший столько внимания.

– Сгораю от любопытства.

– Господина Каренина ненавидит все больше людей. Каждый из них мечтает, чтобы его расстреляли, повесили и сожгли, желательно на площади.

– Ох уж эти мне холодные сердца, – сказал Лебедев с некоторой досадой. – Все справедливость ищете. А она у вас под носом. Зачем вы Каренина защищаете?

– Вовсе не защищаю. Но обвинять по первому подозрению считаю излишним.

– Первое подозрение! – вскричал Аполлон Григорьевич. – В его доме найден его же револьвер, из которого он застрелил двоих и неумело спрятал орудие убийства. Дробь из его охотничьего патрона в точности того же номера, что вынесла внутренности Левину… А мы упорно делаем вид, что все это – «первое подозрение». Да он уже на пожизненную каторгу накопил подозрений. Вот вам мое мнение…

– Того же номера или та же самая? – уточнил Ванзаров.

– Ну, пусть одной марки, – нехотя согласился Лебедев. – Так ведь еще какая наглость: Каренин берет коробку сигар, втыкает туда пружину, и от полной безнаказанности вставляет свой же ножик, да еще с монограммой! Ах, как это трогательно: мой любимый детский ножик пропал, которым словечки на парте вырезал. Не знаете, господа, куда он делся? Ах, вы нашли его в глазу моего дядюшки Стивы? Как это мило, благодарю вас!

Разойдясь не на шутку, Аполлон Григорьевич схватил карандаш со стола и вогнал его в чернильницу. Спасло, что чернила в ней давно высохли.

Ванзаров смахнул крошки грифеля и сел на краешек стола.

– Даю вам слово, что мы немедленно поедем арестовывать Каренина, если вы четко, внятно и с фактами ответите мне хотя бы на один из трех вопросов. Готовы сыграть в полицейскую рулетку?

Лебедев раздраженно хмыкнул, но вызов принял.

– Вопрос первый: для чего Каренин перетащил и аккуратно положил рядом с балериной тело своего отца?

– Нервы разошлись, застыдился содеянного, подальше с глаз убрать захотел…

– Следовательно, у вас одни предположения, основанные только на вашей личной неприязни к Сержу Каренину.

Спорить Лебедев не стал, но потребовал второй вопрос.

– Уже спрашивал, но для вас не жалко повторить: зачем Каренин избавляется от портретов своей матери? Ваши аргументы…

В этот раз Аполлон Григорьевич решил подготовиться. Он долго морщил лоб, дергал себя за ус и всячески хмурился.

– Это давний детский страх перед матерью. Его месть за то, что она оставила его, – глубокомысленно заявил он.

– Надеюсь, вы услышали, что сказали, – заметил Ванзаров, хотя на языке у него вертелось совсем другое словечко. – У вас остается один шанс на арест Каренина. Что с его запиской мадемуазель Остожской?

Лебедев плотоядно ухмыльнулся.

– Помните: вы обещали брать немедленно! – сказал он, потирая руки. – Сравнивая эту любовную весточку с письмом, которое вы лично утянули с его стола, скажу следующее: написано очень чисто, старательно и чрезвычайно похоже на оригинал. Тонко и аккуратно выведено, как на гравюре. Буквально художественная работа.

– Так написал бы фальшивомонетчик, который привык подделывать подписи на казначейских билетах?

– Очень может быть, – согласился Лебедев. – Завиток к завитку.

– Так за что же Каренина арестовывать?

Вопрос этот поставил Лебедева в тупик. Он никак не мог согласиться, что из трех попыток проиграл все. Его неспокойной натуре срочно требовался хоть какой-то реванш.

– Можно подумать, вы знаете ответы! – воскликнул он.

– Знаю, – твердо ответил Ванзаров.

– Тогда почему же убийца на свободе гуляет?

– У меня косвенные улики и выводы из наблюдений. Логику присяжные не примут.

Лебедев окончательно возмутился.

– И сколько же злодею гулять на свободе?

Ванзаров хотел ответить, что от него мало что зависит. Что надо подождать, пока убийца сам не попадет в свою же ловушку. Все эти доводы показались ему столь неубедительными, а гнев Аполлона Григорьевича столь возможным и разрушительным, что и пробовать не стоило.

– Еще совсем немного, – ответил он. – А пока пусть господин Каренин погуляет на свободе. Прошу простить, мне нужно исчезнуть по срочному делу…

Глядя в спину Ванзарова, исчезнувшую за дверью приемного отделения сыска, Аполлон Григорьевич боролся с сомнениями: то ли его виртуозно разыграли, то ли он чего-то не понял. В конце концов, сомнения победили. И он раскурил новую сигарку.