Глава 6. Бывшие лесопромышленники начинают
– Итак, господа, каков наш первый шаг? – спросил Скобеев, завершив свою лекцию.
– Допрос Абнизова, – тут же ответил Титус.
Полицмейстер довольно улыбнулся:
– Так я и знал! Он в соседней комнате. Позвать?
– Зовите.
Вошел белобрысый крепыш. Выглядел он неважно: на лице ссадины, вид подавленный.
– Садись, – кивнул на табурет Лыков. – Как тебя по метрике?
– Иван Макаров Абнизов.
– И где такие богатыри родятся?
– Да вы, ваше благородие…
Алексей остановил его жестом и поднял вверх указательный палец.
– Виноват, ваше высокоблагородие! Вы этих местов не знаете.
– А все-таки?
– На Кундале-реке.
– В Варнавинском уезде которая?
– Точно! Нешто слыхали?
– Не только слыхал, а у меня лесная дача в тех местах!
– Это где же?
– На том берегу Ветлуги, у впадения в нее Лапшанги.
– Нефедьевка, штоль?
– Она.
– Вот и земляка встретил… – растерянно сообщил арестант двум другим господам.
Но Лыков мгновенно сменил тон. Он нахмурился, сделал суровое лицо и процедил сквозь зубы:
– На кой черт нужен мне земляк-убийца? Неужто ты, Абнизов, такая сволочь? Туземцы русского человека режут, а ты на стреме стоишь. Тьфу!
– Так жизнь моя сложилась, ваше высокоблагородие… Знаю свой грех. Кисмет! Судьба. Разрешите, значитца, покаяться.
– Каяться перед батюшкой будешь, а я сыщик. Давай все по порядку: как стал дезертиром, как убежал, где шлялся, чем занимался. Подробно.
– Ага. Значитца, так. Призвали меня в Костроме, в восемьдесят девятом году. И попал я сюда, в Первый Туркестанский резервный батальон. Ну и… ружья мы с товарищами украли.
Лыков недоуменно покосился на капитана. Тот кивнул:
– Увы, Алексей Николаевич, это старая болезнь туркестанских войск. Солдаты крадут собственное оружие.
– Но зачем, Иван Осипович?
– Чтобы продать его на Кавказ. Есть целый промысел: горцы платят за винтовку двести рублей! И по рублю за каждый патрон. Приходится теперь делать так: сквозь скобы всех винтовок, что стоят в пирамиде, продевается цепь и запирается на замок. Ключ – у дежурного по роте.
– Вот я ту цепь и порвал, – пробормотал дезертир. – Хватило же ума…
– Да уж! – покачал головой Лыков. – Поди, начальство недолго думало, кто это у них такой сильный.
– Дурак был, – сокрушенно согласился Абнизов. – Попал под суд, приговорили мне шесть лет дисциплинарных рот. А я, пока сидел, таких ужасов об них наслушался… У меня, знамо, сила. Никто никогда меня не бил! Кроме вот как вчерась попало от вашего высокоблагородия… А в дисциплинарке, сколь бы ни было у тебя силы, все одно сломают. Или станешь им сапоги лизать, или забьют в гроб. И решил я, значитца, туда не идти.
– Сбежал?
– Выломал из окна решетку и убёг.
– Как же тебя не поймали?
– Я сразу далеко побёг. В Локай.
– В Локай? – аж подскочил на месте полицмейстер. – В какой? В Первый или во Второй?
– Во Второй.
– А здесь как снова оказался?
– Мы пришли сюда вроде как на заработки. К зиме обратно вернемся… кто не попался.
– Сколько вас тут?
– Двенадцать человек.
Полицмейстер был ошарашен.
– Вот те раз! Стало быть, у меня в городе взаправду сидит шайка из Второго Локая?
– Ага.
– Не врал, значит, мой агент! А я сомневался…
– Иван Осипович! – взмолились бывшие лесопромышленники. – Объясните, что у вас за Локаи такие? Да их еще и не один!
– Э-хе-хе… Локай – это горное общество в Восточной Бухаре. Проживает оно между реками Вахш и Кафирниган. Состоит из нескольких родов, главный называется исан-ходжа. Туземцы эти храбры и воинственны. Бухарский эмир дважды назначал им своих беков, и оба были убиты еще по пути в Локай. После этого эмир назначал бека только из самих локайцев, с их согласия. И те творили, что хотели. Проще говоря, никакой внешней власти над локайцами никогда не было.
– А русская власть?
– Ни один наш солдат не ступал на их землю.
– Как же это возможно? – удивился Алексей. – Ташкент тридцать лет, как русский. И еще находятся места, неподвластные нам?
Настала очередь Скобееву удивляться:
– Да ведь таких мест полно! Взять хоть тот же Кавказ! Разве там их нет?
– Одно имеется.
– Только одно? – не поверил капитан.
– Да. Общество богосцев. Они живут за хребтом, перевалы через который проходимы лишь в июле. Единственный месяц в году! И то, когда начальство приказало, я туда пробрался.
– Понятно. Здесь не так. Наши войска никогда не совались в Восточный Туркестан. Он весь покрыт труднодоступными горами. Армия стоит только на границе. Поэтому Локай как жил без русского царя, так и живет.
– Хм. А почему их оказалось два?
– Сейчас поясню. Тот Локай, о котором я сказал, был один. Узбеки рода исан-ходжа правили в нем столетиями. Там еще есть три рода: бадракли, карлюк и марка. Все они локайцы, и родоначальником своим считают чингисхановского полководца Локая. А прочих, значит, всех стригут и бреют. И остальные народности очень их боятся и всецело им подчиняются. Так было до семидесятых годов. Тогда в Кулябском вилайете образовался Второй Локай. И он хуже всех. Другого такого страшного места нет в целом Туркестане.
– Нашлись еще более воинственные племена, чем исан-ходжа?
– Точно так. За горами Сарсарьяк имеется долина. Совсем недоступная. И в ней стали собираться беглецы и изгои всех мастей. Нарушители законов эмира, барантачи, уголовные, попавшие под кровную месть туземцы, русские дезертиры… Получился большой самоуправляемый притон, республика негодяев. Туда боятся заходить даже локайцы, которые, напомню, не боятся никого. Люди во Втором Локае собрались такие, что с ними не связываются. Они воруют у соседей скот и женщин, а те терпят.
– Так это, Абнизов? – обратился Лыков к дезертиру.
– Ага.
– Но ты там ужился?
Тот пожал широкими, словно из стали выкованными плечами.
– Для таких, как я, там хорошо!
– Опять тебя никто не учил?
– Кто посмеет? Это же не дисциплинарная рота. Во Втором Локае каждый сам за себя. Кто сильнее, тот и главнее. Сначала там пытались двое наглецов… Я их прибил. Как прибил? До смерти. Тем и прописался…
– Чего же в Ташкент вернулся?
– Жрать-то хочется! Деньги, опять, нужны. Вот и снарядили мы сюда отряд. Другие в Самарканд подались, а иные в Коканд и Бухару. К зиме сговорились вернуться.
Лыков спросил, глядя прямо в глаза дезертиру:
– Значит, вас тут двенадцать человек?
– Теперь десять осталось. Ну, один из них не боец… Казначей шайки, Мулла-Азиз зовут.
– Мулла? – поразился Титус. – Церковнослужитель, и в головорезы подался?
– У мусульман нет церковнослужителей, – пояснил другу Алексей. – А мулла означает просто, что он грамотный.
– Кто там командует? – взялся за перо Скобеев.
– Курбаши Асадула. Серьезный мужчина!
Иван Осипович стал записывать в толстый журнал. Лыков бесцеремонно отобрал его, пролистал и усмехнулся. Так и есть! Экая пропасть ошибок! Видимо, юнкерам грамматику преподавали плохо. Он вручил журнал Титусу:
– Веди.
А полицмейстеру сказал:
– Вы нас наняли, так уж и письменную часть поручите. Яков Францевич этих актов дознания составил – сто тыщ!
Скобеев охотно согласился, и допрос продолжился.
– Где вы прятались все это время?
– По разным местам. Я сначала отдельно обретался. Земляков сыскал. Тут-то меня дважды чуть не поймали, да я отмахнулся… Потом курбаши запретил. Сказал: будь с нами, так спокойнее. Ну… Последний месяц жили на постоялом дворе Наклёвкина, в конце Новой улицы.
– Что за двор такой? – насторожился Иван Осипович.
– Притон. А сам Наклёвкин никакой не купец, а беглый каторжник с Нерчинска.
– Ваши, конечно, оттуда уже ушли? – констатировал Титус.
– Надо полагать, – кивнул Абнизов. – Раз мы с Еганберды не вернулись, значитца, попались. Не будет же курбаши ждать, пока вы за ним туда придете.
– И куда они могли перепрятаться?
– Уж наверное выбрали такое место, какого я не сумею выдать!
– Что за человек Еганберды? – задал свой вопрос Иван Осипович.
Арестант опять пожал плечами:
– Паспорта его я не смотрел. Убивец! Самый жестокий из всех, кровь льет, что воду.
– Скольких вы прикончили в Ташкенте?
Абнизов задумался, стал про себя считать.
– Ежели с февраля… Человек шесть али семь.
– Врешь! – взвился полицмейстер. – Не могли мы столько покойников пропустить! Не было в городе семи убийств!
– Так мы их на улице не оставляли, – обиделся на «врешь» дезертир. – Асадулла умный! Велел мертвяков в старые склепы прятать, на брошенном кладбище Янги.
– Которое возле Биш-Агачских ворот?
– Ну.
– Показать склепы можешь?
– Два только, куда сам складывал.
– Сам же и убивал? – зло уточнил Скобеев.
– Ей-бо, ваше высокоблагородие! Русской крови на мне нету! Тех двух в Локае – убил, признаю. Отрепье бухарское, воры из воров. Хотели у меня хурду-мурду отобрать! Думали, раз я один тут русский, значитца, можно. Никто за них не вступился… Этих-то я и за грех не считаю! А своих ни-ни! Святой истинный крест!
Дезертир осенил себя знамением, но никого из начальства это не впечатлило.
– Ладно, следствие проверит. Скажи, как вы узнали, что у Христославникова при себе большие деньги? – сменил тему Лыков.
– Это которого давеча? Так телеграфист сказал.
– Что за телеграфист?
– А с почтово-телеграфной конторы, что повозле базару. Он у курбаши на связи, как наводчик. Кои купцы депеши отсылают по торговым делам или денежные переводы получают, он об них доносит. Другие наши их выслеживают, где живут, а потом туда приходит Еганберды…
– Стало быть, вы убивали и русских купцов, и туземных?
– Всяких, ваше высокоблагородие.
– А как русские купцы оказались в туземной телеграфной конторе? – усомнился Алексей. Но Иван Осипович тут же разъяснил:
– Помните, я рассказывал? Вокруг Большого базара поместились представительства русских мануфактур. Вот для их удобства власти и поставили вблизи почту. Там всякие купцы ходят.
– Ладно, поехали дальше, – кивнул Лыков. – Выследили вы человека, зарезали. А как тело прятали? Как вынести, к примеру, труп из гостиницы «Восток»?
– Так не всегда в номерах резали, – пояснил Абнизов. – Старалися на улице подловить. Двоих, знаю, из караван-сарая выносили, в кошме. Кровища течет… Все только в стороны разбежались, и молчок!
– Вот сволочь! – рассердился Скобеев. – И нам не сообщили?
– Зачем им надо? – ухмыльнулся дезертир. – Чтобы потом Еганберды пришел и подрезал длинный язык?
– Как из русской гостиницы выносили? – повторил свой вопрос Алексей.
– Такое было единый раз.
– В каких номерах?
– Дай вспомнить, ваше высокоблагородие… – задумался арестант. – А в То… Топическом переулке они стоят!
– В Топографическом? – догадался капитан. – Номера Гинтылло?
– Вроде да… Хозяин поляк.
– И как же вы его обманули? Или тоже запугали?
– Не его, а коридорного, – уточнил Абнизов. – Явились мы туда к ночи, без стука. А дверь не заперта! Раззява, видать, водку лопал и нам облегчение сделал. Прокрались в комнату к купцу. И ворвались, значитца! Купчина был бородатый, пра, что апостол. Сидел на кровате и деньги считал. Еганберды его в секунду и нанизал. Тело я в окошко выкинул, и мы тем же путем вышли. Мертвяка в таратайку, и с концами. А утром я пришел, как ни в чем ни бывало. Говорю хозяину: жилец твой теперь у моей хозяйки квартирует. Познакомились они вчера в ресторане да и сговорились, он-де и переехал. А меня послал за вещами.
– А что Гинтылло?
– Пан меня спросил: чем я это докажу? Пусть, говорит, купец сам придет, а чужому-незнакомому я вещи не дам. Тут я паспорт купца вынул и ему предъявил.
– И что?
– Отдал.
– Ничего не заподозрил? – не поверил Скобеев.
– А кто его знает, может, и заподозрил, – ответил дезертир. – Но хурду-мурду отдал. И вам, видать, не сообщил; верно, ваше высокоблагородие?
– Давай вернемся к наводчику, – снова заговорил Лыков. – Как его фамилия?
– Не знаю.
– А приметы?
– И примет не знаю. С ним Еганберды знался, меня не допускал.
Титус оторвался от журнала и сказал:
– Там их всего два человека сидят на ключе. Быстро выясним. И потом, у меня есть идея…
– Правильная идея, – одобрил Алексей. – Она мне тоже на ум пришла.
Бывшие лесопромышленники обменялись понимающими взглядами, а Скобеев засуетился.
– Что вы задумали? Скажите и мне!
– Скажем, Иван Осипович, когда время придет, – успокоил капитана Лыков. – А пока едем дальше. Абнизов, а откуда у вас взялось кольцо штабс-ротмистра Тринитатского? Ты его убил или опять Еганберды?
– Этих делов я не знаю! – решительно отмежевался дезертир. – Ни ротмистра, ни кольца!
Полицмейстер протянул ему шевальерку:
– Вот оно. Лежало за зеркалом, у извозчика на квартире. Узнаешь?
Арестант покрутил вещицу в сильных пальцах и вернул капитану.
– Впервые вижу. Ей-бо! Вы лучше у кинжальщика спросите. Он ведь в шайке на особом положении! Если, напримерно, Асадулла – атаман, то Еганберды при нем вроде есаула. Какие-то дела там у них, секретные… Русскому разве скажут?
Это звучало правдоподобно. Допрос прекратили, Абнизова увели в арестантское помещение. Была уже ночь, все трое сыщиков устали. Есаула решили допросить завтра. Все же Лыков дал ему свинцового гостинца – пусть немного окрепнет.
– Так что у вас там была за идея? – вспомнил Скобеев, разливая кок-чай.
– Пока рано говорить, – уклончиво ответил отставной надворный советник. – Надо сначала Еганберды выпотрошить. Если он нам это позволит. Я встречал таких – волки, а не люди! Упрется, и ничем его не разговоришь.
– И как в таких случаях поступали в Департаменте полиции? – пытливо спросил капитан.
– В Департаменте никак не поступали. Там дела в основном политические, работа аккуратная. По моей уголовной епархии начальство предоставляло полную свободу действий. И никогда не интересовалось, как я получаю нужные сведения.
– И… как же вы их получали?
– В основном через агентуру.
– А еще как? Вот, скажем, негодяй знает важное, а говорить не хочет. Бывали такие случаи?
– Конечно, бывали. Тогда я шел в столичное градоначальство, к заведующему секретно-распорядительным отделением Оконору. И тот вызывал опытных людей. Через какое-то время, большее или меньшее, негодяй начинал говорить.
– Понятно…
– Нету другого способа, Иван Осипович. Он мне самому не нравится. Без особой нужды я к нему никогда не прибегал. Есть тут у вас в Ташкенте свои оконоры?
– Я, Алексей Николаевич, позвольте вам напомнить, офицер, а не заплечных дел мастер!
Лыков рассердился:
– Я тоже связанных пленных не лупцевал! Да, пользовался услугами палачей. Когда нужно было для пользы дела. Прибегал к жестоким мерам, спасая невиновных от виноватого. И стесняться этого не собираюсь! Такая у нас с вами служба. Повторяю вопрос: есть ли здесь нужные специалисты? Иногда, если вы не знали до сих пор, требуется хоть к черту за подмогой обратиться. Чтобы людей на улицах перестали убивать.
Напоминание, что в Ташкенте убивают, а «лучший сыщик Туркестана» не в курсе, отрезвило Скобеева. Он подумал и ответил уже спокойно:
– У меня таких специалистов нет. У Аленицына в русской части – тоже. А вот про дисциплинарную роту действительно много такого говорят. Унтера там прямо звери…
– Вот пусть звери на нас и поработают. Вы хоть представляете, сколько душ загубил этот Еганберды? Только звери и смогут от него чего-нибудь добиться. И скажу так: заслужил!
– Согласен, – примирительно заявил полицмейстер. – Что мы делаем завтра?
Титус широко зевнул, не успев прикрыть рот рукой, и виновато скривился.
– Утром мы с Яковом Францевичем опять у вас. Беседуем с кинжальщиком. К нему много вопросов! Если Еганберды есаул, то он знает много больше, чем дезертир Абнизов. Как зовут телеграфиста-наводчика? Кто убил штабс-ротмистра Тринитатского? Куда могла перепрятаться шайка? Кто автор писем на арабском языке? Это только главные. Но без ответов на них мы курбаши Асадуллу будем ловить долго. А значит, у вас в городе продолжат резать.
– Я понял. Если кинжальщик откажется говорить, я отсылаю его в дисциплинарную роту. Так?
– Так. И не забудьте приставить к нему караул понадежнее! Иначе убежит.
– У меня не убежит! С ним понятно. А мы? Что делаем мы?
– Едем в тюремный замок, беседовать с плешивым Юлчи. Письма, что нашли у него, надеюсь, уже перевели?
– Да, – спохватился Иван Осипович. – Я получил их перед самым вашим приходом.
– Читайте вслух. Там всего четыре коротких записки.
– Как вы все помните? – поразился полицмейстер. – Ну, давайте читать. А то… может, завтра? Мне-то домой попасть – только пять шагов сделать. А вам ехать через полгорода. Яков Францевич вон еле сидит…
– На пенсии отдохнем! – бодро произнес Титус, подавляя очередной зевок. – Читайте!
– Ну как скажете… – Скобеев надел очки. – Тут сначала длинное славословие Всевышнему. И всего одна фраза по существу: принять дервишей и обеспечить им проезд до Самарканда.
– Ага. Надо полагать, дервиши выехали из Ташкента и двигались на юг?
– Не иначе, – согласился Иван Осипович. – Или следовали через Ташкент проездом. Но что с того? В самом паломничестве дервишей ведь нет ничего противозаконного! Они вечно шляются по краю.
– И там, где их скапливается много, скоро вспыхивает восстание, – напомнил Алексей полицмейстеру его же слова.
Иван Осипович возразил:
– Да, мы не раз это замечали. Но не все они подстрекатели! Во всяком случае, это письмо не дает нам ничего интересного.
Интересное отыскалось в следующей записке. И обнаружил это капитан Скобеев. Неизвестный адресант извещал Юлчи-кусу, что передал ишану полученные от него семь халатов.
– Семь! – многозначительно повторил Иван Осипович.
– Ну и что? – не поняли сыщики.
– Объясню. Из всех суфийских орденов в Ташкенте более других представлены два: Кадири и Накшбандия. Я уже говорил об этом.
– Помним. Но при чем здесь семь халатов?
– При том, что у каждого ордена есть свое магическое число. То, которое выбрал основатель ордена. У Кадири, к примеру, такое число – одиннадцать. А у Накшбандия семь. И когда ученики что-то дарят ишану, то это кратно семи.
– Ага! – сообразил Лыков. – Духовный учитель плешивого Юлчи – от Накшбандии. Это позволит нам исключить из списка подозреваемых ишанов других орденов.
– Точно так.
– Замечательно, Иван Осипович! Вот и ваше знание края пригодилось. Круг поиска сразу сузился.
В третьем письме не оказалось ничего интересного, а вот четвертое открыло важный факт. Все тот же адресант сообщал джизакскому резиденту, что ему отправлено секретное послание. Которое с большими предосторожностями надо доставить на перевал Сухсурават, причем не позднее середины лета.
– Сухсурават? – переспросили Алексей с Яаном. – Где это? И в чем тут подвох?
Иван Осипович второй раз подряд почувствовал себя на коне.
– Другое название этого места – перевал Ионова!
– Ну и что?
– А то! Это единственный прямой путь из русских владений в Индию! Высота перевала – 23 000 футов! Его можно перейти лишь два месяца в году: в июне и июле. Однажды отряд Ионова, начальника наших войск на Памире, пришел туда в августе. Все они чуть не погибли… Зато, если уж перебрался на ту сторону, открывается очень удобный спуск в долины, к верховьям реки Инд. Англичане дрожат от мысли, что мы когда-нибудь воспользуемся этим перевалом!
– Так-так… – задумался Лыков. – Вот уже и англичане появились… А все началось с убийства никчемного мужика Филистера Тупасова. До чего еще доведет нас это дознание?
Но думать уже не получалось, хотелось спать. Друзья простились с капитаном Скобеевым и на его пролетке отправились в номера.
Утром следующего дня те же трое русских сидели и смотрели на Еганберды. А тот злобно щурился… Беседа не задалась сразу. Головорез молчал. Он не реагировал на угрозы и даже не глядел на кяфиров. Побившись десять минут, Иван Осипович сказал:
– Ну, черт с тобой! Пусть другие попробуют. Там иначе запоешь!
И приказал отвезти злодея в дисциплинарную роту. Но едва караул вывел его на улицу, как Еганберды сбежал. Свалил одного солдата, пнул второго и полетел в паутину кварталов. Сыщики выскочили на шум и увидели только удаляющуюся папаху головореза. Скобеев схватился за револьвер. Но тут же опустил его: вокруг толкались люди и стрелять в беглеца было опасно. Лыков не растерялся. Он подскочил к окну, ухватился за решетку и забрался на подоконник. Оказавшись выше прохожих, сыщик сразу, не раздумывая, выстрелил. Люди бросились врассыпную. Когда улица опустела, на ней лежал барантач, а из его головы хлестала кровь…
– Как вы смели стрелять! – крикнул снизу полицмейстер. – Я отстраняю вас от дела! Ведь могли же убить посторонних людей, черт бы вас драл!
Алексей спрыгнул, глянул недобро на капитана и ответил:
– Это вас надо отстранить! Если бы вы обеспечили кинжальщика надежным караулом, как я советовал, мне не пришлось бы лазать по окнам. Это первое. И пора бы уже понять: когда я стреляю, то попадаю. Туда, куда хочу попасть! Это второе.
Он был зол на очевидное легкомыслие туземной полиции. И полицмейстер хорош! Ведь чуть не упустили такого сверхопасного человека!
– Будет вам, – примирительно сказал Титус и пошел к разбойнику. Капитан и Лыков, сердито косясь друг на друга, двинулись следом.
Голова Еганберды оказалась прострелена навылет. Когда Титус перевернул туземца, тот успел обвести русских звериным взглядом. И умер. Алексей смачно харкнул и пошел обратно в управление.
Они расселись в кабинете и некоторое время молчали. Потом Скобеев спросил натужным голосом:
– Поехали в тюремный замок?
Лыков сидел, сжав кулаки, и глядел в стену. Злость никак не проходила… Титус тронул приятеля за рукав:
– Перестань. Дел полно!
– Да, – словно очнулся тот. – Поехали!
Пока добирались, атмосфера в компании наладилась. Никто ни перед кем не извинился, просто по умолчанию эпизод предали забвению.
Тюремный замок действительно оказался переполнен. Рассчитанный на двести человек, он вмещал пятьсот. Одиночных камер в нем, кроме карцера, не было вообще. Все сидели вперемешку: и подследственные, и каторжники в ожидании этапа, и неисправные должники, и краткосрочные арестанты. На глазах у караула сидельцы спокойно играли в секу и курили нашу. Когда трое дознавателей приехали, их тут же огорошили. Барантача, что застрелил крестьянина Тупасова, нашли зарезанным. Прямо в камере, и никто не указал убийцу. Подозрение пало на Сафара-галмо, да тот вчера сбежал…
– А Юлчи? – спросил Скобеев.
– Этот в лазарете.
– С ним-то что?
– Отравился несвежей бараниной, – доложил смотритель замка, пожилой скучающий дядька.
– Один отравился или с компанией? – вцепился в него Лыков. Смотритель молча воззрился на капитана, словно спрашивая: это еще кто?
– Отвечайте господину Лыкову, – приказал тот. – Он чиновник особых поручений при генерал-губернаторе. И ведет это дело.
– Слушаюсь! – козырнул старик и повернулся к Лыкову: – Виноват, не знал ваших полномочий. Отравился Юлчи Кахар Ходжинов не один. Вся камера животами мучилась. Но ему досталось, видать, больше всех.
– Мы можем его сейчас допросить?
– Он отходит. А может, уже и отошел.
– Черт! – вскричал Скобеев. – Бегом в лазарет!
Старик смотритель бежать никуда не собирался, но направление показал. Когда дознаватели ворвались в палату, все было уже кончено. Тело Юлчи, накрытое простыней, как раз выносили в морг.
– Что с ним случилось, доктор? – требовательно спросил полицмейстер у лечащего врача.
– Пищевое отравление, – ответил тот как-то неуверенно.
– А почему умер только он? Остальные ведь все выжили?
– Ну… организм слабый… тоска по дому… Тут люди мрут, как мухи.
– Необходимо вскрытие на предмет отравления, – приказал Лыков.
– Вы еще кто такой, чтобы делать мне распоряжения? – обиделся эскулап.
Бывший лесопромышленник вынул бумагу и показал. Потом продолжил:
– Стрихнин или цианид с мышьяком вы бы заметили, так?
– Уж конечно!
– Значит, арестант отравлен каким-то растительным ядом. Необходим анализ тканей пищевода и желудка.
– Эх, господин чиновник особых поручений, – желчно усмехнулся доктор. – Во всем Туркестане не сыскать химикатов, которые требуются для такого анализа!
– Вы готовы объяснить это действительному статскому советнику Нестеровскому?
– Да хоть государю императору! Химическая лаборатория в Ташкенте раньше была. Но начальство решило, что она ни к чему. И закрыли лабораторию. К черту под хвост! Так что идите и жалуйтесь, сколько хотите… Я два рапорта подавал, а им все некогда. Может, хоть вас послушают?
Трое сыщиков вышли на улицу. Капитан полез за портсигаром, закурил. Вид у него был растерянный.
– Эх, Иван Осипович! Что вы скисли? Обычное дело! – подбодрил его Лыков. – Так любой розыск происходит. Держишь удачу за горло, вот-вот всех схватишь и начальству представишь, и вдруг – раз! И нету у тебя ничего. Все по новой.
– Но так вот сразу… И Еганберды мертвый, и Юлчи… Что нам теперь делать?
– Юлчи отравлен, в этом нет никаких сомнений. И барантача прикончили они же.
– Кто «они»?
– Пока не знаю. Они – это те, кого мы ищем. Убийцы. И в тюремном замке эти ребята делают, что хотят… Давайте выпьем чаю и посовещаемся.
Троица вернулась на Джаркучинскую. Лыков был спокоен и даже несколько ироничен.
– Ничего-ничего… Они еще не знают, с кем связались. Ясно, преступники режут концы. Возможно, что наше расследование им известно. Хотя это маловероятно, слишком быстро все произошло… Но на всякий случай повышаем степень секретности. Полную правду должны знать только мы трое. Даже Нестеровскому докладываем с купюрами! Мало ли что? Могут быть утечки. Согласны, Иван Осипович?
– Двух человек я им привез, и оба теперь мертвы! – воскликнул тот, ударяя по столу кулаком. – Разве это может быть случайностью? Конечно, заговор. Конечно, где-то есть изменник!
– Теперь отвечаю на ваш вопрос: что мы делаем дальше.
Капитан сразу обратился в слух.
– Мы подсунем шайке Асадуллы приманку. Это будет купец, приехавший в Ташкент впервые, никого здесь не знающий. И он получит в почтово-телеграфной конторе крупную сумму.
– А где ж мы возьмем такого купца? – опешил Скобеев.
– Его роль сыграет Яков Францевич.
– Тю! Его уж тут многие приметили! Город невелик, да к тому же лето, все разъехались. Нет, плохая затея…
– Вы просто не знаете, как господин Титус умеет перевоплощаться. Будет вам купец, какого еще никто не видел. Весьма натуральный!
И Лыков изложил собеседникам план. Согласно ему, завтра Титус уедет из Ташкента в Самарканд в казенном экипаже. Возможно, за ними следят, и нужно сбить противников с толку. В укромном пункте, который надо будет определить, Яков переодевается и гримируется. Его новая роль понятна: жирный карась, приманка. Недалекий, и новичок в городе. Если такой пропадет, никто его до зимы не хватится…
План требовал состыковки многих деталей. Например, где взять грим? Театра в Ташкенте нет. Есть только любительская труппа и при ней какой-нибудь гример-самоучка. Если парик с бородой у него скорее всего отыщется, то другие нужные вещи вряд ли. Краски, тени для лица, каучуковые шарики под щеки, хороший клей, накладные брови… Такое есть лишь в настоящих театрах. Поэтому грим должен быть простой и надежный. И образ, стало быть, тоже будет простой. Иного ничего не остается.
Далее. «Купец» должен ходить несколько дней в контору и спрашивать, нет ли на его имя телеграммы. И бубнить, что вот он приехал, а денег все нет, а он предупреждал… На третий-четвертый день должна явиться телеграмма, но не на его имя, а в адрес банковской конторы. С распоряжением: выдать доверенному такому-то двадцать тысяч рублей.
– А как же добиться такой телеграммы? – перебил в этом месте Алексея полицмейстер. – И главное, деньги где взять?
– Это я налажу. Есть у меня в Москве приятель, Степан Горсткин. Близкий к купеческому роду Морозовых человек. Я попрошу его телеграммой сделать такую аферу. После верну сумму.
– И он доверит вам двадцать тысяч? – усомнился Скобеев. – Под бумажку?
– Я попрошу сорок, тогда он пришлет двадцать, – усмехнулся Лыков. – Степан любит урезать аппетиты!
– Ну, если вы это сделаете… Но в голове не укладывается!
– Вы, Иван Осипович, столкнулись со столичными сыщиками. По крайней мере в моем лице. И с не самыми плохими. Это я уже про нас обоих. Так что арсенал у нас обширный. Еще вопрос. Экспресс Горсткину я не могу отбить с обычного телеграфа. Как видите, у наших противников там есть глаза и уши.
– Да-да. Как же быть?
– Послать ее по железнодорожному проводу. Сможете договориться?
– Конечно!
Еще когда они добирались в Ташкент, Лыков обратил внимание, что в одну сторону идут параллельно две телеграфные линии. На вопрос, зачем это, капитан объяснил: одна линия принадлежит МВД, а вторая – дирекции строящейся железной дороги.
– Дать экспресс надо прямо сейчас. И гримера отыскать. И экипаж для Якова Францевича, и пункт, где он переменит личность… Все это следует делать немедленно. Да так, чтобы об этом никто не знал!
– Деваться некуда, буду исполнять… – вздохнул капитан. – Надо еще вас, Алексей Николаевич, из гостиницы забрать. Яков Францевич фиктивно уедет. А когда приедет, поселится под другим именем и в другом месте. Так?
– Так.
– И чего вы один будете прозябать в этих дрянных номерах?
– Но хороших-то нет!
– Нет, – согласился полицмейстер. – Зато есть частные квартиры. Я молчал, но сейчас, когда мы вместе делаем одно дело… В переулке Двенадцать Тополей живет вдова моего боевого товарища поручика Перешивалова. Ольга Феоктистовна – умная и порядочная женщина… и не очень богатая. Жилец ей не повредит. А вам не повредят, полагаю, домашняя еда и уют, какого нет и быть не может в номерах. Домик у госпожи Перешиваловой пусть не новый, но там порядок и покой. И сюда вам вдвое ближе будет добираться. Согласны? Вы не пьяница и не ловелас. Ольгу Феоктистовну ничем не обидите, ведь так?
– Расскажите мне об этой семье, – попросил Лыков, чувствуя, что для собеседника эта тема важна.
– А и то! – охотно согласился Скобеев. – В стрелковом батальоне, чтобы вы знали, всех офицеров и чиновников насчитывается двадцать шесть человек. Одна семья! Владимир Калесантович пришел служить вместе со мной, хотя учились мы в разных местах. Я закончил Московское пехотное юнкерское училище, что в Лефортове. А Владимир – Первое Павловское военное, в Петербурге. Но вот сошлись в одном батальоне и подружились… Молодость! Вокруг чужие люди, служба серьезная. Молодежь, как и полагается, в загоне, все решают капитаны. Так и стали мы не разлей вода. Вместе штурмовали Геок-Тепе, в один год женились. Не было у меня лучше друга, как неожиданно все переменилось. Володька… Что сказать? Скажу как есть. Связь с дрянной женщиной толкнула его на проступок. Денежный, нечистоплотный. И быть бы суду с последующим за тем позором, но поручик Перешивалов не дожил до суда. Его убили.
– За что?
– Да все случилось таким образом, что я и сам не пойму. Может, он решил покончить с собой чужими руками?
– Иван Осипович, разъясните.
– В несчастный день, в бесталанный час… Володя тогда пошел в караул, в военный госпиталь. Все офицеры ходят в такие караулы, и я там был много раз, а тут! Когда осматриваешь отделение для душевнобольных, оружие с себя полагается снимать. Мало ли! А он не снял… И на него напал психический.
– И убил…
– Да, его же шашкой зарубил. А затем себе ухитрился горло перерезать. Я потом пробовал для интересу, как такое возможно, – у меня бы не получилось! А у этого – легко. Почему Володя забыл снять? Каждый раз об этом предупреждают. И как санитары его туда впустили, почему они шашку не увидели? Кисмет, говорят туземцы. Судьба. А скорее, его решение. Ведь это случилось двадцатого февраля. Двадцать первого у нас батальонный праздник. А на двадцать второе был назначен суд чести. Он кончился бы для Перешивалова плохо… Теперь Ольга одна, вот уж несколько лет. Деток им Бог не дал. Что за жизнь? Вы ее не обижайте, Алексей Николаевич! Ей и так несладко.
– Но удобно ли это будет? – спросил Лыков. – Одинокая молодая женщина, к ней вселился приезжий мужчина…
– Ну, в вашей порядочности я не сомневаюсь, присмотрелся. И не одна она там, трое их с прислугой. А для пользы нашего предприятия будет лучше. Дело в том, что переулок Двенадцать Тополей находится в середине старого русского Ташкента. Там сады, между садами калитки, их никогда не запирают. Люди живут дружно, соседей не опасаются. И если вдруг за вами станут следить, вы через те калитки сможете перебраться на другую улицу.
– Вот это хорошо! – одобрил Алексей. – Едем знакомиться!
Так он попал на частную квартиру.
Ольга Феоктистовна Перешивалова оказалась женщиной одного с Лыковым возраста. Она ему сразу понравилась. Даже, возможно, слишком, учитывая его оторванность от жены… Симпатичная, с добрыми глазами и тихими грациозными движениями, внимательная, но несколько отстраненная. И первое время настороженная. Хозяйка показала жильцу его комнату, очень удобную и по-домашнему уютную, с окнами, выходящими в сад. По сравнению с номерами «Восток» это был просто рай… Сыщик охотно согласился и послал извозчика с запиской за вещами. Деликатный вопрос оплаты Ольга Феоктистовна едва сумела обсудить. Смущаясь, она сказала: «Ну, сколько для вас нетрудно…» Скобеев помог ей, сообщив, что в городе такая комната будет стоить двадцать рублей в месяц. Алексей запросил и стол, сказав, что соскучился по домашней еде. С питанием, уточнил Иван Осипович, выйдет тридцать пять, а то и сорок! Лыков махнул толстым бумажником и категорически заявил, что платить меньше пятидесяти рублей за такое чудесное жилище – преступление. И сразу же выдал деньги за месяц вперед.
Смущаясь по-девичьи (видимо, она отвыкла от общества мужчин), Перешивалова показала новому жильцу сад. Он был знатным! Прямо под окнами свисал виноград, еще незрелый. Над арыком склонились вишни, сливы и шелковицы, все увешанные плодами. В углу обнаружились грядки с зеленью и овощами. В маленьком хаузе кухарка, она же горничная, стирала белье. Вдоль забора ходил с метлой ее супруг, выполнявший работу и дворника, и садовника, и кухонного мужика. Это был крепкий дядька с медалями, бывший денщик покойного поручика. Жили все трое по-семейному, бедновато, но дружно. Деньги Лыкова, неожиданные и для них немалые, возбудили переполох: накопилось много отложенных трат. Женщины ушли обсудить их, а Лыков с капитаном Скобеевым пили в гостиной чай. Иван Осипович смотрел на собеседника грустно, словно говоря: вот ведь как бывает! Хорошие люди, а жизнь у них не идет…
Но пора было заняться делом. Выскользнув через другую калитку, капитан с отставным надворным советником отправились на железнодорожный телеграф. Алексей отбил в Москву экспресс, зашифрованный их с Горсткиным кодом. В нем он просил выслать сорок тысяч рублей взаймы, срочно, на имя доверенного Товарищества Викула Морозов с сыновьями. Доверенного звать Роберт Робертович Розалион-Смушальский. Он только что приехал в Ташкент и ожидает присылки денег. Телеграмму банку с приказом выдать средства нужно послать в почтово-телеграфную контору № 2. Банк лучше всего Карали и К°. Если с ним нет отношений, то приказ направить в отделение Волжско-Камского банка.
Запустив эту махинацию, Алексей вернулся в переулок Двенадцать Тополей. А Иван Осипович с Титусом отправились в Общественное собрание. Там они прошли в дальний коридор, где помещалась комната любительского Театрального общества. Полицмейстер встал на стрему (!), а лифляндец отмычкой ловко открыл замок и проник внутрь. Через пять минут он вышел, аккуратно запер за собой дверь и, подмигнув блюстителю порядка, коротко сообщил:
– Якши!
После чего сел со своими вещичками в тарантас и укатил прочь из города. Его путь лежал в Иски-Ташкент, в сорока верстах от столицы края. Там обыватель Титус исчезнет, а утром следующего дня в Ташкенте появится торговый человек Розалион-Смушальский…
Вечером Иван Осипович навестил Лыкова. Было заметно, что он относится к вдове своего погибшего товарища очень внимательно. Но от лишних сведений капитан Ольгу Феоктистовну оберегал. Чай сыщики пили вдвоем. Лыков рассуждал вслух.
– У нас нет никаких нитей, увязывающих убийства русских в одну цепь событий. Так?
– Вроде так, – кивнул Скобеев. – Но два из трех связаны!
– Вы имеете в виду смерть Тринитатского и Тупасова?
– Да. Письма-то писаны одной рукой. И есть еще одна улика!
– В тех записках, что мы нашли у извозчика? Их перевели?
– Да. Там совершенные пустяки. Передают ишану какие-то подарки, шлют поклоны… Но одна фраза любопытна. Вот, я ее выписал дословно.
Полицмейстер нацепил очки, вынул из кармана клок бумаги и зачитал:
– «Следите, чтобы тело неверного было найдено на землях исключительно общества Анги-ата».
Лыков насторожился:
– И что?
– Тело штабс-ротмистра Тринитатского было найдено в Ташкентском уезде, в Каркас-Тугайской волости Пекентского участка. На землях общества Анги-ата…
– Значит, это заказ на его убийство!
– Похоже. Но кому заказ? Еганберды или его начальнику Асадулле?
– У Еганберды больше не спросишь, а вот курбаши я этот вопрос надеюсь задать. Он явится за Титусом, а я уже буду там. Ну и поговорим.
Алексей сказал это столь обыденно, словно собирался встретиться с убийцей за картами. Капитан всмотрелся, но не увидел ничего напускного. Бывший лесопромышленник был спокоен и уверен. Так уверен, что впору согласиться – курбаши влип.
А Лыков думал уже о другом.
– Вы заметили, Иван Осипович? Здесь точно указано, на чьих землях должны найти тело жертвы. И то же самое было в Джизаке. Там прямо называлось общество… как уж его?
– Кок-Узек.
– Да. Помните? Юлчи-куса приказал непосредственному убийце застрелить русского. Но не где попало, а именно возле этого аула.
– Точно! – оживился капитан. – Однако что это значит?
– Я вижу три версии. Первая: месть. Аул в чем-то провинился, и его следует наказать. Надо втравить сельское общество в грязную историю, после которой власть конфискует у него землю.
– Ну, может быть… Вторая версия?
– Политическая: надо восстановить общество против русской администрации. Их несправедливо обвинили, землю отобрали – и тем умножили число недовольных.
– Запросто! – одобрил идею Иван Осипович. – Ну а третья?
– Третья самая очевидная: за всем стоят деньги. Кому-то понадобилась эта земля. Вы вот что. Распорядитесь, чтобы утром принесли карту края и на ней пометили места всех убийств. Я приду в девять, чтобы карта уже была.
– Тогда я пошел, Алексей Николаевич, – взялся за фуражку полицмейстер. – В канцелярии генерал-губернатора всегда сидит дежурный бездельник. Вот пусть поработает. До завтра!
Утром следующего дня к почтово-телеграфной конторе № 2, что в махалля Хафис-Куяки, подъехал экипаж. Оттуда вылез странный европеец явно нерусской наружности. Он был в пробковом британском тропическом шлеме и в мятой чесучовой куртке. На лице, украшенном нелепой эспаньолкой, отражались одновременно и высокомерие, и растерянность. Господин зашел в помещение конторы. На икону в углу он внимания не обратил, лба не перекрестил и шлема не снял. Зато спросил у служащего чрезмерно громко:
– Нет ли распоряжения от Товарищества Викула Морозов и сыновья на имя доверенного Розалион-Смушальского?
Почтовик порылся в стопке бумаг и развел руками:
– Покамест не поступало.
– Безобразие! Послали черт знает куда и оборотными средствами не снабдили! – по-прежнему фальцетом сообщил окружающим негоциант. – Сколько мне тут торчать?
К нему подошел лощеный господин, приподнял канотье:
– Пан есть поляк?
– Нет, я лифляндец, но по-польски понимаю. – Доверенный снял шлем и протянул маленькую ухоженную руку: – Позвольте представиться: Роберт Робертович Розалион-Смушальский. Прибыл сюда только что по торговым делам.
– Юлиан Вацлович Гориздро, доверенный лодзинских мануфактур, – ответил пан. – Приятно встретить здесь столь достойное лицо. Вы уже пили кофе?
– С удовольствием, пан Гориздро, скушаю еще одну чашку с вами. Мне, видите ли, нужны советы сведущего человека. И не русского, разумеется…
– Я вас понимаю. Хорошо понимаю! Считайте, что вы его уже нашли. Начну с первого совета: европейскую еду здесь можно найти лишь в чайхане Абу-Кадыра. Вон она, на углу.
Севши за столик и заказав кофе, Юлиан Вацлович присмотрелся к собеседнику повнимательнее.
– Что вас, пан Роберт, заставило явиться в такую дыру? Я же вижу, что вы никакой не хлопковый коммерсант. Вот скажите мне, что такое окрайка?
Смушальский поднял вверх голову, словно хотел отыскать справку на небе. Потом ответил старательно, как ученик вызубренный урок:
– Это когда кипа хлопка испачкана по краям во время перевозки. Так?
– Примерно… – усмехнулся поляк.
– Вот! – обрадовался негоциант. – Мне прочли в конторе, в Москве, лекцию. А я очень способный и запомнил!
– Хорошо. А какой у кипы вес?
– Э-э… Пять пудов?
– Восемь. Определяется силой велблонда. Тот поднимает шестнадцать пудов. Вот ему и навешивают по кипе с каждого бока.
– Понятно.
– Межеумок – это какой сорт хлопка?
– Э-э…
– Он располагается между первым и вторым. Есть еще третий, он хуже всех. Ну а какие тарифы на полежалое, я уж и не спрашиваю.
– Вы правы, пан Юлиан. Хлопковым деловиком я стал недавно и пока не освоился. А прежде служил управляющим в одном лесном имении в России. Но не очень аккуратно свел баланс… ну, вы понимаете!
– Конечно! – улыбнулся Гориздро.
– Хозяин рассердился, хотя я много принес ему пользы… и рассчитал. Вот про лес, пан Юлиан, я знаю все! А про хлопок пока лишь учусь. И буду признателен, если вы впредь не обойдете меня своими советами.
– Скажите, а почему вас послали сюда именно сейчас? – недоверчиво спросил собеседник. – Ведь не сезон. С марта по сентябрь хлопковые дела стоят.
Розалион-Смушальский пожал плечами:
– Я не могу залезть в голову директора-распорядителя. Но полагаю, что смысл был такой: пусть новый доверенный пока освоится в Туркестане. Обзаведется полезными знакомствами, научится тонкостям… Ведь в самый разгар поздно будет школярничать!
– Разумно, – согласился Гориздро. – Скажите, а в каком банке станут обслуживать ваши расчеты?
– Банк Карали.
– Очень хорошо! – обрадовался негоциант из Лодзи. – Там всем управляет муж госпожи Карали, пан Глинка-Янчевский. Станислав Казимирович поляк и весьма порядочный человек! Вам повезло с банком.
И вдруг спросил резко:
– Что у вас с волосами? Вы носите парик? Так он у вас отклеился!
– Неужели? – смутился лифляндец. – Это, знаете, все мое тщеславие. Обожаю женский пол. Но дамы не любят плешивых… Приходится прятать свой недостаток, а на жаре клей засыхает, дьябло! Спасибо, пан Юлиан, что подсказали.
Гориздро несколько смягчился:
– Да, с возрастом угнаться за красивой пани все труднее…
– Вот-вот. Кстати, а как здесь с этим делом? Я, проезжая через Самарканд, посетил бай-кабак. Наверное, слышали о нем?
– Конечно!
– А в Ташкенте есть нечто подобное? Все-таки столица края… Как сам пан Юлиан решает эту маленькую проблему?
– О, мой друг! Расскажу и покажу! Поляк и… вы ведь почти немец?
– По матери – да.
– … и немец всегда помогут друг другу в этой варварской стране! В публичные дома идти не советую, а вот снять квартиру с молодой горничной будет много лучше. Однако то стоит денег! В Ташкенте женщин меньше, чем мужчин, а свободных совсем мало. Вы где остановились?
– В номерах «Вена».
– Где у нас такие?
Розалион-Смушальский наморщил лоб:
– Я еще не запомнил названия этих улиц. Там сквер, и от него отходит улица. Самарская, кажется.
– Может быть, Саларская?
– Ну, или Саларская.
– Тут есть речка Салар, вот в честь нее и назвали.
– Так что скажет пан на мой вопрос?
– Поживите пока в «Вене», а я поищу вам квартиру с горничной.
– Буду вам весьма обязан, пан Юлиан! Позвольте угостить вас обедом. Для скрепления приятельских уз, так сказать.
– Уз? Каких уз?
– Ну, приятельских отношений.
– Ах, это! Не откажусь. Рад среди здешнего быдла, – пан нервно кивнул в сторону, – повстречать европейца. Почти немца.
– Куда посоветуете?
– Хороших ресторанов в городе не ищите. Но в буфете Общественного собрания делают вкусную пулярку.
– Поехали! А как вообще в городе с едой? Я и покушать люблю…
– Порядочной говядины нет вообще. Хорошо, хоть немцы-колонисты немного выращивают. Свинина появляется только зимой, ее привозят из Оренбурга. Рыбы много, в том числе и осетров – Сыр-Дарья снабжает! Зелень, фрукты, овощи самые свежие круглый год.
Под такие разговоры негоцианты допили кофе и пошли на поиски извозчика. Гориздро обещал новому приятелю показать щрудмещче, чтобы закончить прогулку в Общественном собрании. Когда они переходили Джаркучинскую улицу, навстречу им попался Лыков. Он торопливо шагал в полицейское управление и на чудака в пробковом шлеме не обратил никакого внимания. А вот Юлиан Вацлович что-то пробормотал, когда разминулся с сыщиком.
– Что, простите? – спросил Смушальский.
– То так… забыл едно дело…
В кабинете Скобеева Алексея уже поджидала карта Туркестана. На ней были отмечены места, где убили русских. Два из них находились в Ташкентском уезде, третье – в Джизакском, в соседней Самаркандской области. Рядом с картой стоял капитан и смотрел на сыщика, как ребенок на фокусника. Явно ждал, что тот лишь глянет – и тут же выдаст какое-нибудь феноменальное объяснение…
Немного раздражаясь на Скобеева за этот взгляд, Алексей навис над картой. Так-так… Какая связь между пунктами? Может быть, земли находятся в планах переселенческого управления? И на них будут строить новые русские поселки? Вот возможность для хорошей спекуляции… А вдруг там нашли полезные ископаемые? В Туркестане даже золото есть!
Из указанных на карте пунктов лично Алексей был в одном, за Джизаком. Кишлак Кок-Узек находится в двадцати верстах севернее уездного города. Местность в Джизаке нездоровая, говорил Скобеев. Ну и что? Двадцать верст… Что-то это напоминает, что-то похожее он видел… Бухара! Есть Старая и Новая Бухара, и между ними около двадцати верст. Железная дорога не всегда проходит через город. Неужели?
– Иван Осипович, – обратился Лыков к полицмейстеру, – распорядитесь, чтобы нам доставили проект железной дороги Самарканд – Ташкент. С указанием мест расположения предполагаемых станций.
– Для чего? – опешил капитан, но тут же осекся. – Виноват! Неужели вы допускаете…
– Пусть доставят, и мы посмотрим.
Полчаса прошли в ожидании. Полицмейстер пригласил напарника к себе. Познакомил с женой и дочками, угостил взваром домашнего производства. Супруга капитана, уже отцветающая женщина, была добродушна и гостеприимна. Дочки-погодки, десяти и двенадцати лет – умненькие и воспитанные. Лыков пил взвар, беседовал с хозяйкой и вздыхал – давно он не был дома… Сыщик заметил, что, когда девочки входили в комнату, отец, сам того не замечая, смотрел только на них. Говорил о чем угодно и вполне связно, но глаз не сводил с детей. Алексей в своем доме на Моховой вел себя точно так же. Папаши…
Наконец план дороги принесли. Сыщик и полицмейстер спустились в кабинет, и Скобеев стал наносить ломаную линию на карту. А когда нанес, вскрикнул и бросил карандаш.
Алексей глянул через плечо капитана и тоже поразился. Все три места убийства точно совпадали с расположением будущих станций.
– Вот это да… – пробормотал Иван Осипович. – Вот так номер… Как вы догадались?
Лыков молча развел руками.
– Надо срочно сообщить Нестеровскому!
– Надо, – согласился сыщик. – Но сначала уточните, что с участками? Их конфисковали – а дальше? Кто их нынешний хозяин?
Еще через полчаса они узнали удивительные вещи. Третий участок, джизакский, находится в стадии оформления. Он отобран у кишлака Кок-Узек, но пока никому не продан. А два предыдущих уже выставили на аукцион. И оба купила вдова потомственного почетного гражданина Прасковья Павловна Кокоткина!
Нестеровский был поражен новостями не меньше полицмейстера. И даже больше! Несомненная афера, да в таких размерах… Замешаны доверенные лица окружного интенданта, трехзвездного генерала.
– Да, Алексей Николаевич! Вы превзошли все мои ожидания. Сходу, без суеты – и открыли такое дело. Мы с Иваном Осиповичем год пялились бы в эту карту, а все равно бы не догадались… Вот хорошо, что господину Скобееву пришло на ум привлечь вас. Вот славно!
– Но что делать с моим открытием, Константин Александрович?
– Что делать? Искать дальше. Но перво-наперво новость следует засекретить. Знаем только мы с вами, договорились? Хорошо бы к приезду генерала Тринитатского уже иметь все улики. Ах, гнида Кокоткин! На Сахалин поплывешь!
– Еще одно обстоятельство…
– Слушаю, Алексей Николаевич!
– Вы тогда просили раскрыть заговор…
– А вам это сильно не понравилось, так?
– Да. Придумывать заговоры для удобства отдельных лиц я не собираюсь…
Лыков сделал паузу. Правитель канцелярии молча ждал.
– Но тут есть намек. Перевал Ионова.
– Да, помню.
– Возможен английский след. Не допускаете его, Константин Александрович?
– Еще как допускаю и давно об этом думаю. По службе своей именно я взаимодействую от администрации со штабом округа и с пограничной бригадой. Британцы непрерывно трутся возле наших границ. В девяносто первом году полковник Ионов поймал в русских Памирах двух британских шпионов, Югунсбенда и Дэвисона. Их выслали из России, и с тех пор тихо. Натуральные англичане больше к нам не шастают. Более того, вроде бы мы с ними близки к договоренности по спорным участкам границы с Авганистаном и Китаем. Но не могут же лазутчики сидеть без дела! Возможно, что они действуют теперь чужими руками. Руками туземцев, недовольных нашим правлением. Тогда письмо на перевал Сухсурават есть донесение их шпионской сети.
– Все может быть, – согласился Лыков.
– Я устрою вам встречу с генералом Хорошхиным. Вы ведь с ним уже знакомы? – не без ехидства спросил Константин Алексеевич.
– Знаком.
– Тем лучше. Он вызовет офицеров из отчетного отделения штаба округа. Те расскажут, что знают, о происках англичан. Вы, в ответ, изложите ваши сведения. Глядишь, до чего-нибудь и договоритесь. Согласны?
– Согласен. Помощь военных не помешает. Или, что еще вероятнее, мы им поможем.
– Зная вас уже немного, Алексей Николаевич, скажу так: вы им поможете, а не они вам, – серьезно ответил Нестеровский.
– Увидим, – сдержанно парировал Лыков.
– Что вы намерены предпринять дальше?
– Ловить курбаши Асадуллу.
– На живца, на господина Титуса? – оживился правитель канцелярии. – Вот смелый человек! Я бы не решился. Там такие отпетые, что церемониться не станут…
– Яков Францевич хоть и некорнетный, но храбр и опытен. Кроме того, в этот момент я буду рядом.
– Вы ожидаете нападения вечером?
– Да, но не сегодня и не завтра. Уйдет несколько дней. Мы успеем подготовиться.
– А почему именно «Вена»?
– Это по совету Ивана Осиповича, – сделал реверанс в сторону полицмейстера Лыков. – Там сзади палисад, удобно пробраться в окно незамеченным. Я буду ближе к ночи залезать в комнату к Титусу и ждать, пока убийцы не появятся.
Сыщик и полицмейстер вышли из канцелярии довольные. Напали на след! Алексей сказал:
– Приятно иметь дело с Нестеровским. Большой начальник, чуть не правитель края, а совесть уберег. Вон как обрадовался, что есть чем взяточников прижать!
При этих словах Скобеев вдруг отвел глаза.
– Иван Осипович! – встревожился Лыков. – Что случилось? Я не все знаю?
Капитан взял сыщика под руку, отвел подальше от канцелярии и ответил вполголоса:
– Не все.
– Так скажите!
– Э… а может, не надо? Вам же легче будет, Алексей Николаевич.
– Нет уж, я желаю знать! Если уж замешан. Что-то не в порядке с моим контрактом?
– С контрактом все в порядке. Тут другое. Нестеровский не просто так радуется. И он, конечно, прижмет интендантов. Но для того лишь, чтобы занять их место.
– ?
– Да-да. Константин Александрович – очень полезный для края деятель. Самый полезный здесь! Но он живой человек и тоже хочет денег. Жалованье у него, конечно, дай бог каждому, однако большие, настоящие куши все текут к Ларионову.
– Но ведь Нестеровский при мне велел генерал-лейтенанту подписать мой контракт! И тот исполнил, будто подчиненный.
– Раз в год правитель канцелярии может приказать окружному интенданту, – пояснил Скобеев. – Сослался на генерал-губернатора, которого подготовил, улучив момент… И Ларионов не счел нужным ссориться с сильным противником из-за одного подряда. Но в остальном не так. И Нестеровский хочет поменять правила. А ваши открытия ему весьма кстати. Случись нужда, вы и показания на суде дадите о том, как подъесаул Кокоткин с вас взятку вымогал. Дадите ведь?
– Дам, поскольку так и было!
– Вот! А из местных никто не решится. Пока Ларионова в Сибирь не упекут… А вы приезжий, никого не боитесь, да еще и сыщик. Находка для правителя канцелярии! Он вашими руками – и моими тоже – расчистит себе место. Дальше просто: Константин Александрович или двинет на пост Ларионова своего дружка, или, что вернее, переподчинит дирекцию строящейся дороги себе. И тогда подрядчики валом повалят в то здание, из которого мы только что вышли.
Полицмейстер перевел дух, помолчал и продолжил:
– Для чего я вам все это сказал? Чтобы не обманывались насчет Нестеровского. Здесь Туркестан, здесь иначе не бывает. Но его превосходительство нам друг и защитник. Сейчас. А мне такой покровитель очень нужен. Вы уедете, а мне служить. Знаете, как иногда трудно бывает? Начальник города – пустое место. Туземной частью вовсе не занимается, а она в десять раз больше русской! И все на мне. Начальник области – ботаник-любитель, а его помощники сплошь казнокрады. Того и гляди, сожрут скромного капитана… Приходится искать сильную руку. А Константин Александрович – хороший человек! По туркестанским меркам. Лишнего не берет. Только то, что люди сами предлагают.
– Как и вы, – не удержался Алексей.
– Как и я, – согласился Иван Осипович, и не думая обижаться. – Нестеровский умеет работать. Держит край в руках. Говорю же: без него тут было бы много хуже! Он государственного калибра человек. Пусть лучше такие, как он, будут наверху, чем Ларионов с Кокоткиным. И я ему помогаю сознательно. А если следствием станет то, что Константин Александрович разбогатеет… Да ради бога! Глядишь, и я под его крылом обеспечу себе старость. Это уж я вам по-приятельски. В туркестанском нашем безлюдье надо маленьким человечкам к кому-то прибиваться. Двое детей, сами понимаете…
Алексей уже успокоился насчет откровений полицмейстера. Нестеровский его, Лыкова, кулаками хочет изменить условия. Чтобы взятки шли в нужном направлении. И пусть! Не лесопромышленнику исправлять мир. Его дело – шпалы продать. А это получится как раз, если победит правитель канцелярии. Наглецу Кокоткину плыть на Сахалин? Очень хорошо! Там ему самое место. У честного служаки Скобеева усилится покровитель? Опять надо радоваться. И вообще, беленьких и без сыщика полюбят, ты вот черненьких полюби…
– Ладно, – примирительно заявил Лыков. – Ничего удивительного вы мне не сказали. Так везде, не в одном лишь Туркестане. Наговариваете вы на свой край, Иван Осипович!
– Правда? – усомнился капитан. – Я думал, хуже нет места во всей империи!
– Есть. Сахалин, например. Если это вас утешит… Но правы вы в другом. Я человек приезжий, живу далеко. А вам тут служить. И пусть ваш покровитель выиграет, ничего не имею против. Даже готов помогать ему в этом. Не забывайте: он мне контракт подписал! Так что мои денежные интересы налицо. Я такой же черненький, как и все остальные.
– Ну и ладно, – сразу успокоился Скобеев. – Мое дело было вас предупредить. Я так понял, что рвения у вас не убавится?
– Ни в коем случае!
– Хорошо! Куда вас подвезти? К Якову Францевичу в номера? Уже темнеет, залезете незаметно.
– Нет, сегодня еще рано, и завтра тоже. Так быстро это не состоится. Давайте заедем на Воскресенский базар, я куплю что-нибудь в дом, на ужин. Чего они сами себе не купят. А оттуда в переулок Двенадцать Тополей…
Алексей ошибся. Нападение на Титуса состоялось уже следующим вечером. Никто не ожидал, что Степан Горсткин так быстро откликнется на необычную просьбу товарища…
Когда Титус снова пришел в почтовую контору, на свой вопрос он вдруг услышал утвердительный ответ. Пожилой служащий поинтересовался строго:
– А как ваше имя-отчество?
– Роберт Робертович.
Почтовик сразу подобострастно осклабился:
– Есть, ваше степенство! Ночью еще пришло распоряжение из Москвы. По нему вам причитается получить двадцать пять тысяч рубликов. Телеграмма в банк госпожи Карали уже отправлена.
«Черт, – подумал Титус. – Степа расстарался! Надо срочно предупредить Лыкова». Но тут, как назло, к нему подошел знакомый пан.
– Слышал, у вас хорошие новости?
– Да, Юлиан Вацлович. Деньги пришли. Доверяет мне товарищество!
– Что ж, поздравляю! Знаете, где банк?
– Признаться, нет. А может, покажете? И опять в ресторан, обмыть событие! У русских говорится: надо протереть глазки денежкам… Хвалят какое-то жаркое из сайги. Вы не знаете, вкусно ли это?
Гориздро задумался. Или только сделал вид? В тот раз он весь день шлялся с Титусом, угощаясь на его счет. Сегодня такой надсмотрщик Яану не нужен… Ладно, пообедает да отстанет!
– А давайте, – словно нехотя согласился лодзинец. – Дел пока мало, так и быть. Только сайгу есть не хочу, она жесткая.
И с этого момента прилип к «доверенному», как банный лист. Титус смог избавиться от него лишь к вечеру. Но как известить Лыкова? Курьеров, наподобие Москвы или Петербурга, в Ташкенте не водилось. Послать коридорного? Опасно: парня могут перехватить. Дадут рубль, и он покажет записку… Самое плохое открытие ждало сыщика в номерах. Осторожно выглянув в окно между шторами, Яков обнаружил наблюдателя. Туземец в папахе стоял и не спускал глаз с дверей. Что делать?
Титус сел на кровать и попытался рассуждать логически. Вряд ли его придут убивать сегодня – уж больно быстро. Им надо подготовиться, убедиться, что все чисто. Но вдруг? День уже потерян, записку Алексею не пошлешь. Надо ждать. Сидеть в номере и молиться Богу, чтобы барантачи отложили налет. Ну а если они все-таки явятся, то и здесь у Яана есть шансы. Сколько их будет? Двое-трое. А кто предупрежден, тот вооружен. В барабане револьвера шесть патронов. На выстрелы прибежит полиция. Но лучше бы они отложили…
Убийцы ничего не отложили. В одиннадцать часов Титус задул лампу. На кровати он сложил «куклу», напоминающую очертаниями спящего человека, а сам притаился у окна. Сердце билось все сильнее и сильнее… Давно, господин лесопромышленник, ты не был в переделке! Ладно. Леха вон влез в кровавую историю, и ничего, справился. И ты справишься.
Так, уговаривая себя, он стоял за шторой. В половине второго ночи к номерам тихо подъехала пролетка. С нее сошел человек и направился к наблюдателю. Извозчик остался на козлах, а эти двое приблизились к номерам. Тот, что торчал здесь с вечера, приник к окну. Разглядел постель со «спящим» и махнул напарнику рукой. В отблеске луны сверкнули серебряные насечки на рукояти кинжала. Черт! Титус торопливо засунул за брючный ремень портфель с ассигнациями. Вдруг успеют ударить? Бить-то будут, скорее всего, в живот… Сыщик взвел курок и встал за дверью. Ну, Леха, втянул! Хотя нет, сам втянулся. Если его сейчас убьют и унесут деньги? Богач Лыков, конечно, вернет их Морозовым, это его не разорит. А вот кто вернет Титусикам мужа и отца? Яану сделалось жаль себя, но тут в коридоре послышались тихие шаги, и бояться стало некогда.
В замке пошуровали, и он легко открылся. Вошли две высокие фигуры. Разглядывают… Не в силах больше выносить напряжение, Яан приставил ствол к спине правого и выстрелил. Тот повалился, как сноп. Левый крутанулся на ноге и без замаха ударил Титуса кинжалом. Лезвие застряло в портфеле. Бах! И второй убийца отлетел к стене.
Не мешкая ни секунды, Яков поднял с пола чужую папаху и нахлобучил себе на голову. Потом вытащил из-за пояса портфель и кинулся на улицу. Извозчик стоял на облучке, готовый ударить лошадей.
– Скорее! – крикнул он. – А второй где?
Сыщик прыгнул в экипаж, рывком повалил возницу и сунул ему в рот ствол револьвера.
– Ах ты… сукин кот! На моей крови заработать решил?
– М-м-м… – мычал тот, в ужасе вращая глазами.
– Спрошу только один раз. Только один! Соврешь или смолчишь – пулю в башку! Понял?
«Черный» извозчик согласно моргнул.
– Где прячется шайка?
И Титус вынул ствол изо рта преступника, нацелив его в лоб.
– В… Андреевской улице, дом нумер восемьсот двадцать шесть!
– Гони в полицию!
Лыков сидел в гостиной и пил вместе с хозяйкой чай. Вот же приятная женщина! Что ни скажет, все к месту. И лицом хороша. В первую встречу Алексею так не показалось, но, присмотревшись, он решил иначе. Просто Ольга Феоктистовна была в его вкусе. Или относилась к тому типу женщин, которые ему всегда нравился. При этом на Вареньку совсем не похожа! Разговор между ними шел на темы серьезные: политика русской власти в крае, достоинства и недостатки магометанства… Потом как-то незаметно перешли к многоженству у туземцев. Лыков осторожно заявил, что видит в этом и плюсы. Вдова кивнула: да, она, например, не была бы там так одинока, как сейчас в русском мире. Воодушевленный сыщик начал развивать свой тезис. Если мужчина порядочный и способен содержать большую семью, сказал он, то впору и нам ввести многоженство. Ольга Феоктистовна улыбнулась и ответила, что она-то не против, а вот общество не поймет. Сыщик сознавал, что говорит пошлости. Но ничего умнее не шло в его голову. Хозяйка была снисходительна, словно поощряла.
Алексей стал подбираться к ручке вдовы. И уже придумал удачную фразу на случай, если та руку отдернет, и на случай, если нет. Но тут в окно с улицы начали громко стучать.
– Кто еще там в такую пору? – испугалась Перешивалова.
– Алексей Николаич! – раздался крик капитана Скобеева. – Откройте! На Якова Францевича напали!
Лыков вскочил в ужасе и побежал к дверям. Ах он, идиот! Яшу одного бросил! Что с ним? Думать о самом страшном не хотелось. Алексей откинул крючок – и увидел Титуса, живого и здорового.
– Яша! – обнял он друга. – Жив, слава Богу… Прости дурака!!!
Рядом деликатно кашлянул полицмейстер.
– Яков Францевич отбился геройски! – сообщил он. – Двое барантачей застрелены, извозчик взят в плен и дал показания. Поехали брать шайку!
Через минуту пролетка и две линейки мчались в темноту южной ночи. Скобеев прихватил с собой десять городовых. Его била дрожь нетерпения: сейчас шайке конец! С зимы в Ташкенте резали людей, а до полиции доходили лишь неясные слухи. Иван Осипович ощущал свою вину, хотя разбойники и укрывались в русском городе. Ну, держись!
Алексей трясся в пролетке и думал о другом. Как же он так подставил Якова под удар? А если бы его зарезали? Какими словами он, Лыков, объяснил бы это Агриппине? Что та сделалась вдовой, поскольку Лыкову захотелось наторговать шпал? И когда ее мужа убивали, любезничал с дамой? Сыщик покосился на приятеля. Тот был невозмутим и даже весел. Обрадуешься тут, что живой остался!
И немедленно Лыков подумал о другом. Отдернула бы руку Ольга? Или нет? Черт, сейчас в них станут стрелять, а он о такой ерунде… Но все же: убрала бы или дозволила? Вскочила бы со словами, какие все мужчины бессовестные? Или…
Но тут кучер натянул вожжи, и экипаж остановился. Городовые попрыгали с линеек и вынули револьверы. Стараясь не шуметь, двинулись к нужному дому. Но их все-таки услышали.
Как только полицейские свернули в проулок, раздался залп. Стреляло восемь или девять винтовок. Шалтай-Батыр охнул и упал, держась за грудь; еще одного городового ранило в плечо. Команда быстро убралась обратно за угол.
Дело принимало плохой оборот. Джигит кричал, истекая кровью. Нужно было срочно вытаскивать его из-под огня. Но едва Алексей высунулся, как пуля чиркнула его по щеке. Над глиняным дувалом вытянулись в линию обрезы. Видимо, барантачи побоялись въехать в город с длинными винтовками. Они отпилили приклады и стволы и пронесли оружие под халатами. И сейчас расстреливали полицейских, вооруженных лишь револьверами, с расстояния пятнадцати саженей. У них было явное преимущество в огневой мощи. Как быть?
Иван Осипович оттолкнул Лыкова и бросился под пули, спасать своего подчиненного. Алексей едва успел перехватить его.
– С ума сошли?!
– Да он там умирает!
Лыков убрал за спину короткоствольный «веблей», бесполезный в такой ситуации. Скомандовал:
– Отдайте мне свой револьвер.
Капитан послушался и протянул «смит-вессон». Сыщик откинул барабан – все шесть зарядов на месте.
– Яша!
Титус вручил ему свой «ремингтон».
– Приготовились! Раз… Два… Три!
Лыкову очень хотелось высунуться из-за укрытия только на полкорпуса. Но точность стрельбы тогда будет низкой! А до забора и так далеко. И он сделал два шага вперед вместо одного, наказав себя за малодушие. Стрельбу открыл тут же, с обеих рук одновременно. В барантачей он, конечно, не попал. Ни в одного. Но добился главного: кто-то из них пригнулся, кто-то прицелился второпях, а кто-то пальнул в стрелявшего, а не в Титуса со Скобеевым. И те благополучно вынесли раненого в безопасное место.
– Уф! Повезло… – сказал Иван Осипович, разглядывая свою простреленную фуражку.
Титус вытер кровь с руки – оцарапало. Алексей тоже поймал свинец, и тоже по касательной: по шее сочилось и текло под рубашку. Но все они были живы и почти здоровы. А вот дела джигита были плохи. Когда сыщик увидел его – охнул. В груди Шалтая дымилась огромная дыра.
– Надпиленными пулями стреляют, сволочи…
Парень посмотрел на сыщика красивыми, теперь очень испуганными глазами и прошептал:
– Что я ей…
Шалтай-Батыр не успел закончить фразу. Его передернуло, словно от удара гальванической батареей, и он умер.
На Скобеева стало неприятно смотреть. Он снял дырявую фуражку, смял ее в кулаке, состроил нелепую гримасу.
– Жениться собирался… – наконец выговорил он с усилием. – Я уж и разрешение дал…
Алексей за рукав оттащил его в сторону.
– Иван Осипович! Иван Осипович!
– Да… Что вы хотите сказать?..
– Рисковать жизнями городовых мы больше не имеем права. Согласны?
Капитан оглянулся на своих подчиненных. Те выставили револьверы, но с каким-то общипанным видом. Сыщик отметил, что из девяти человек лишь один был русский, остальные – сарты.
– Да, конечно. Хватит нам Шалтая…
И он застонал, как от физической боли, но быстро взял себя в руки.
– Что же делать?
– Тут нужны солдаты с винтовками, – ответил Алексей. – Человек двадцать. Чтобы с расстояния расстрелять эту мразь.
– Согласен. Вызывать в помощь полиции военную силу может лишь начальник города. Но это долго. Я полагаю, что в моем батальоне мне не откажут!
– Езжайте быстрее! А мы пока оцепим дом, чтобы они не разбежались.
– Только не подставляйтесь!
Скобеев исчез. Началась осада. Барантачи стреляли редко, берегли патроны. Сдаваться они не собирались. Попытку отступить через заднюю калитку пресекли Алексей с русским городовым. Отставной солдат, человек опытный и нетрусливый, он один из всей команды сохранил присутствие духа. Лыков снова бил из двух револьверов. Иван Осипович оставил ему свой «смит-вессон», а патроны Алексей занял у запасливого Титуса. Он опять ни в кого не попал, но хоть пуганул. Сарты сбились в кучу и готовы были вообще сбежать. Стреляли они так: высовывали руку за угол и пуляли в сторону противника не глядя. Если бы разбойники пошли сейчас в атаку, они бы пробились.
Уже рассвело, когда быстрым шагом на помощь полиции прибыл взвод туркестанских стрелков. Ими командовал молодой поручик. Во главе взвода шел капитан Скобеев.
– Ну-ка, – сказа он, отодвигая Лыкова дальше за угол. – Армия пришла. Теперь наша очередь.
Офицеры посовещались и отвели цепь на сто саженей вдоль по переулку. Пули из обрезов досюда не долетали.
– Ребята, – хищно ухмыльнулся Иван Осипович. – Покажите, как вы умеете стрелять. Задайте тамашу!
– Будет сделано, ваше высокоблагородие, – заверил его унтер-офицер. Лыков шагнул к нему и положил руку на бердану.
– А дай попробовать.
Унтер и не подумал расстаться с оружием. Лыков посмотрел на Скобеева, тот на поручика.
– Дай ему, Чеботарев.
Только тогда унтер разжал пальцы. Сыщик встал в шеренгу, присмотрелся к дувану. На таком расстоянии папахи барантачей казались пятнышками. Он поднял винтовку, прицелился и нажал на спуск. Одна из папах исчезла.
Все трое: и офицеры, и унтер – скривились.
– Долго наводили! – заявил Чеботарев.
– Покажи, как надо! – обиделся Алексей.
– А вот!
Он вскинул винтовку и сразу шмальнул, не утруждая себя выцеливанием. Черная папаха полетела с дувала вниз…
– Чудеса… – пробормотал Лыков. Такого он еще не видел.
Скобеев довольно улыбнулся и сказал противным менторским тоном:
– В традициях туркестанских стрелковых батальонов, Алексей Николаевич, стрелять на «сверхотлично». А уж в Первом батальоне сплошь Вильгельмы Телли!
Тут прилетела пуля и упала к ногам полицмейстера.
– Ребята, жарь, – скомандовал Иван Осипович.
Ребята не заставили просить себя дважды, и вскоре все было кончено. Когда Алексей ворвался в калитку, на дворе всюду лежали мертвые разбойники. Только один сидел возле колодца, сложив руки на коленях.
– Чего это он расселся? – осерчал сыщик.
Полицмейстер пояснил:
– Когда барантачи сдаются, они садятся на землю.
И, подойдя к пленнику, поднял его за ворот.
– Это ты Мулла-Азиз, казначей шайки?
– Я, таксыр! На моих руках нет крови, я только считал деньги.
– На этих деньгах та же кровь, шакал! Тебе дорога в ад! Мы тебя повесим. Считай, что ты уже стоишь на сырте!
– Ай, таксыр, я все скажу! Только не убивайте меня!
Казначея отдали стрелкам, чтобы те законопатили его на батальонной гауптвахте. А Скобеев повез бывших лесопромышленников в переулок Двенадцать Тополей. Оказалось, что Ольга Феоктистовна не спит. Более того, она даже не ложилась, переживала за нового жильца и его товарищей. Вдова сразу стала осматривать раненых.
Дела Титуса оказались не так хороши, как думалось изначально. Видимо, надпиленная пуля ударила в кость одним из своих осколков. Предплечье сильно болело, начали неметь пальцы. Капитан расстроился.
– Контузия – вещь очень опасная, – заявил он. – Вспомните мою руку! Так, чиркнуло, а болит до сих пор. И с каждым годом все сильнее. Срочно поехали в военный госпиталь. Только пусть сначала залатают дыру в моей фуражке, а то жена перепугается…
Но до того как увезти Титуса, полицмейстер заставил Алексея показать свою рану. За это время кровью пропиталось все: сюртук, жилет, денная сорочка. Когда сыщик стащил задубевшую одежду, вдова ахнула. Она по неопытности подумала, что рана серьезная. Лыков весь был в крови… К тому же улеглось и возбуждение от схватки, стала чувствоваться кровопотеря. Его кое-как отмыли, перевязали и положили на диван. В госпиталь решили не везти – пусть отлежится. Полицмейстер уехал вместе с Яаном, стало тихо, и Лыков впал в забытье. Очнулся он часа через два. Ольга Феоктистовна стояла над ним встревоженная, готовая выполнить любую просьбу. Он взял вдову за руку и притянул к себе. Женщина не сопротивлялась.
