Глава 5. Ташкент
Город Ташкент стоит в центре плодородной равнины, орошаемой водами реки Чирчик. Канал Анхор делит его на две части: русскую и туземную.
Русский город раскинулся просторно. Его улицы, широкие и прямые, обязательно обсажены деревьями. Сначала это были ивы, но затем из-за пуха их заменили другими породами. И сейчас город украшают карагачи, белые акации, китайские ясени, шелковицы и пирамидальные тополя. По обеим сторонам улицы текут арыки. Напротив каждого дома свой отвод для поливки сада. И в каждом саду собственный хауз. В нем, укрытые от посторонних глаз, хозяева в жару купаются.
Самая старая часть русского Ташкента находится между каналом Анхор и арыком Чаули. После присоединения местности к России всем желающим продавали здесь земельные наделы. Они были небольшими – 156 квадратных саженей. На участке помещался маленький домик с маленьким садом. Восемь таких владений образовывали квартал. Первые кварталы появились под защитой русской крепости. Их фланкировали казармы стрелковых батальонов. Славный Первый батальон встал на Урде, где раньше была кокандская крепость, и прикрыл город с севера. К югу, на Стрелковой улице, расположились Второй, Третий и Четвертый батальоны, саперы и артиллерия.
Почти все дома в русском городе одноэтажные, крыты железом, а дувалы сделаны из глины. Деревянных заборов нет ни одного. Частные здания сложены преимущественно из сырцового кирпича. Учреждения, храмы, торговые фирмы и дома богачей – из обожженного. Местный кирпич имеет красивый желто-серый, «туркестанский» цвет и не нуждается в штукатурке.
Улицы немощеные, и лишь главные из них шоссированы гравием. Тем же гравием, а кое-где клинкерным кирпичом выложены тротуары. Летом всюду лежит слой пыли толщиной в вершок. Зима в Ташкенте бывает всего один месяц в году, в декабре. Поэтому долгой осенью и слякотной весной улицы покрыты непролазной грязью. Грязь Ташкента печально знаменита: лошади вязнут в ней по колено, а люди теряют калоши… Но и летом не слава Богу! Обыватели для борьбы с жарой должны дважды в день поливать улицу перед своим домом из арыков. Жара от этого не уменьшается, а вот грязь делается повсеместной.
Сеть жилых кварталов рассечена прямыми проспектами. Все главные учреждения по управлению краем и Сыр-Дарьинской областью находятся здесь. Главной горизонтальной осью является Соборная улица. От Белого дома она ведет к Константиновскому скверу. На улице стоят сразу два собора: Спасо-Преображенский, где могила Кауфмана, и Иосифо-Георгиевский. На плацу перед Белым домом проходят военные парады.
Главная вертикаль этой части города – улица Романовского. Она начинается в южных пригородах и упирается на севере в Кашгарскую улицу. Канцелярия генерал-губернатора, областное правление, дворец великого князя Николая Константиновича – все находятся здесь. В одноэтажной застройке выделяется своими двумя этажами Контрольная палата.
Параллельно Романовской идет главная торговая улица Ташкента – Ирджарская. На ней привлекает внимание магазин Зингера, занимающий целый квартал. Далее бросается в глаза магазин Захо, лучший в городе. Два этажа, красивые балконы… А жилые комнаты хозяина-грека, говорят, поражают убранством.
Несколько богатых сартов проникли сюда, в гущу русской застройки. Им принадлежат лучшие бани и магазины, доходные дома и гостиницы. Но сами они предпочитают по-прежнему жить среди соплеменников.
Торговым центром Ташкента является Воскресенский базар. До 1883 года он заслуженно назывался Пьяным. Здесь собралось тогда пятнадцать кабаков! Содержали их отставные солдаты и их жены, но встречались среди кабатчиков чины и повыше. Так, супруга полковника Жемчужникова Елизавета Христиановна одна управлялась с тремя заведениями. Чернь, опустившиеся сарты и солдаты из самых дрянных дневали и ночевали в этих местах. Драки и убийства утомили в конце концов начальство, и Пьяный базар был благоустроен. Сейчас его открывают два полукруглых каменных корпуса, с крытой галереей перед ними. В корпусах расположены лучшие лавки и магазины. Но позади них – прежние торговые ряды, с их теснотой и антисанитарией. Здесь же местное жулье продает украденные и перешитые вещи.
В русском Ташкенте есть и другие базары: хлебный, лесной, курятный и скотский. Все они еще грязнее и хуже Воскресенского.
Довольно быстро город занял отведенные для него первоначально земли, и ему стало тесно. Образовалась новая часть, Зачаулинская; она раскинулась от арыка Чаули до реки Салар. Здесь уже продавались под жилье участки площадью до трех тысяч квадратных саженей. Квартальную застройку сменила радиальная. Центром ее стал Константиновский сквер, от которого, как лучи, расходились новые проспекты: Саларский, Куйлюкский, Лагерный, Садовый и Шипкинский. Тут-то и режет глаз длинный забор, которым обнесены владения бывшего ветеринара Гороховцева. Чуть не три улицы украл! Земля за оградой до сих пор является предметом судебной тяжбы.
Вертикальная ось новой части – длиннющий Московский проспект. Между ним и Куйлюкским проспектом разбили Городской сад. Он быстро стал любимым местом отдыха ташкентцев. Роскошно отделанные ворота сада украшают кованые фонари удивительно тонкой работы. Внутри – памятник «Знаменщик» работы все того же Микешина, посвященный русскому солдату – покорителю Азии. Есть барак летнего театра, клумбы, тенистые аллеи и даже помещение для сушки овощей огнем… На западном фасе сада недавно выстроили мужскую и женскую гимназии, каждая из трех двухэтажных корпусов.
Южнее Городского сада, на месте бывшего здания Биржи заложили еще один сквер, Александровский. Местность вокруг ранее занимал так называемый Выставочный пустырь. Там в восьмидесятых годах устроили Азиатскую выставку, но неудачно. Она не прижилась и была упразднена. Пустырь быстро заселили какие-то балаганы и незаконные хибары, в которых ютился темный элемент. Когда их потеснил сквер, серьезные преступники удалились за военный госпиталь, к Салару. А бездомные и халамидники до сих пор прячутся по ночам в сквере, пугая легкомысленных гуляк. Вместо хибар теперь кабаки и чайханы с проститутками.
Возле Александровского сквера выстроили ремесленное училище и городскую больницу. Но все русские обыватели упорно ходят в Ташкентский военный госпиталь. Он второго класса, имеет 415 кроватей и предназначен для лечения военных. Однако городская больничка мала, и власти официально разрешили госпиталю пользовать всех желающих.
В той же Зачаулинской части сложился еще один неблагополучный угол – вокруг Прачечного переулка. Здесь собраны все легальные публичные дома Ташкента – целая индустрия разгула. Торговые бани и пивные составляют вершину этой «промышленности». Но в каждой квартире веселого угла вам предложат ночью бутылку водки за полтора рубля и проститутку-секретку за полтинник. Где-то тут, среди других притонов, находится и «мельница» – тайный воровской игорный дом. В нем под охраной борцов-палванов ташкентские воры проматывают свою ночную добычу.
Постепенно сложилась и третья часть русского города – окраинная. На юге она аккуратна и безопасна. Еще бы! Тут летние дачи генерал-губернатора и правителя его канцелярии. Еще лагерь Пятого казачьего Оренбургского полка, с караулами и обходами. А вот на севере и востоке поселилась чернь. Пришлое сбродное туземное население самовольно заняло эти места и создало много проблем полиции. Беда в том, что на окраине нет никакого учета. Стотысячный туземный Ташкент лишь кажется не поддающимся контролю. В каждой махалля есть так называемые амины – благонадежные сведущие люди, опора любой власти. Они выбирают илик-баши, пятидесятника, старосту квартала. Перед полицмейстером илик-баши всегда в ответе за чужаков и неблагонадежных одномахаллинцев. А на русских берегах Салара столько народу, и кто их там считал? Артиллерийская роща, Карасуйская скотобойня, завод Никифорова, кладбище и свалочное место тоже хороши. По словам Скобеева, там лучше не появляться даже днем.
Темное население окраин каждый год прирастает. Тут прячутся мардикоры, пришедшие на сезонные хлопковые работы. В перерывах между окучиванием хлопка они шарят по квартирам. Но в последнее время к ним присоединился русский преступный элемент. Сколотилось несколько шаек из беглых уголовников, решивших податься на юг. Такого раньше не было – русских преступников поставляли лишь военные дезертиры. В переполненном войсками Туркестане их всегда хватало. Дезертиры собирались в отряды и грабили на трактах вокруг города, особенно на Оренбургском. Ловили их те же воинские команды. И вот вдруг откуда-то появились профессиональные гайменники, даже из столиц. Кроме того, по словам капитана Скобеева, где-то здесь прячется еще одна невиданная ранее банда. Она, кажется, пришла с юга. И состоит из убийц-барантачей. Наверно, решили поискать в богатом городе добычи…
Отбиваться от всей этой нечисти призваны 89 городовых: 17 старших и 72 младших. Они в свою очередь делятся еще на конных (20 человек) и пеших (69). Это по штату. Но младших городовых всегда некомплект. Содержание у них незначительное, от 240 до 260 рублей в год, включая сюда жалованье, квартирные и обмундировочные деньги. Семейному человеку прожить на эти гроши положительно невозможно. Поэтому несколько вакансий сознательно не замещают, чтобы поделить их жалованье между остальными. У старшего городового выходит в год 404 рубля 15 копеек, а с надбавкой даже больше! Правда, как заметил Иван Осипович, его туземцы караулят покой за меньшее содержание.
Пожарного обоза в Ташкенте нет и никогда не было. Город наполовину глиняный, горит неохотно…
Отдельная проблема – водоснабжение. Арыки тут есть повсюду. Туземцы и бедные русские пьют воду прямо из них. Раньше русский Ташкент снабжался из арыков, которые проходили до этого через туземную часть, насыщаясь нечистотами. Сейчас воду берут из других ответвлений Боз-су. Эта главная водная артерия выходит из Чирчика в 31 версте выше Ташкента. Но все равно вода грязная. Туземцы нередко справляют в арыки и малую, и большую нужду… Поэтому русские, кто побогаче, покупают воду из Головачевских ключей, что в четырех верстах от города: 100 ведер стоят 80 копеек. Ее доставляют водовозы в деревянных бочках и часто при этом жульничают – под видом родниковой продают арычную воду. Также в русском Ташкенте имеются колодцы: 10 общественных и 70 частных.
Кое-как налажено уличное освещение. Его обеспечивают 506 десятилинейных фонарей-коптилок. Еще 14 фонарей поставлено у подъездов начальствующих лиц. На окраинах, разумеется, темно.
Хуже всего в городе обстоит дело с культурной жизнью. На летней сцене иногда ставит пьесы любительская труппа. Для зимних показов имеется помещение в здании Общественного собрания на Гостеприимной улице. Однако оно редко когда востребовано. Само Собрание славится преимущественно жуткой картежной игрой. Причем отличаются сарты и туземные евреи, а после продажи хлопка к ним присоединяются армяне. У русских таких денег нет.
В Военном собрании на пересечении Московского и Воронцовского проспектов – очень хорошая библиотека. Среди офицеров попадаются весьма образованные и культурные люди. Преимущественно это служащие по Генеральному штабу и отчетному отделению штаба округа. Но штатских туда пускают лишь по рекомендации, а на время летних сборов собрание вообще закрывается.
На Воронцовском проспекте с 1883 года находится музей. Вход в него бесплатный, а с двух до трех часов пополудни пояснения посетителям дает хранитель музея. Особенно интересны отделы археологический и этнографический, а также коллекции минералов и древних монет. Тут же за стеной помещается Публичная библиотека, которую чуть не уничтожил литератор-кавалерист Крестовский.
Что еще осталось? Два собора мы упомянули. В Зачаулинской части только что заложили храм Сергия Радонежского. Но религиозная жизнь выражена слабо. Возможно, оттого, что кафедра епископа Туркестанского и Ташкентского находится в Верном. Так в свое время захотел всесильный Кауфман, не любивший попов. А до Верного 784 версты! Епископ приезжает раз в пять лет и быстро удаляется обратно. Слишком много среди здешних влиятельных генералов лиц лютеранского исповедания. А мечетей в русском городе, между прочим, шестнадцать…
Торгово-промышленная сфера тоже не на высоте. Мануфактурная торговля полностью в руках туземных евреев: Борухова, Юсуфа Давыдова и Юшши Рубинова. Сейчас их начали поджимать татары Яушев и Бакиров. У Яушева на Ирджарской улице большой галантерейный магазин.
Даже на Воскресенском базаре русских торговцев почти нет, всем заправляют сарты и татары.
Более-менее теплятся два водочных завода. Эти принадлежат православным. Один – купцу Иванову, патриарху здешнего предпринимательства, второй – Первухиным. Причем Иванов поставил свой завод в туземной части!
Из четырех пивоваренных заводов постоянно работают лишь два. Есть несколько маслобоен, из их отходов на заводе Каменских даже варят мыло. Имеются кожевенный завод Тезикова, кирпичный завод (а в туземном Ташкенте их 43!), завод искусственного льда того же Иванова, завод искусственных минеральных вод Тейха. Последний процветает: по всему городу стоят киоски с его лимонадами высокого качества.
Насчет выпить и закусить. В русском городе 11 постоялых дворов и меблированных комнат, 5 гостиниц с буфетами, 10 столовых с продажей пива, 191 чайхана, 53 ренсковых погреба с продажей питий на вынос, 24 трактира, 8 питейных домов, 43 пивных и 5 буфетов.
Есть еще 2 фотографических ателье, 2 часовых мастера и 11 торговых бань.
В отличие от русского, туземный Ташкент лежит в котловине. Самая высокая его точка – шахристан, главный городской холм, где стоят Царская мечеть и медрессе Кукельдаш. Большой базар находится у его подножья, поэтому в дождь там всегда целое озеро. Говорят, этому торгу тысяча лет.
Старый город со всех сторон ограничен каналами. На севере это Калькауз, на юге Зах, на западе Кукча, а на востоке уже известный нам Анхор. Еще Ташкент с трех сторон опоясывает стена. Двенадцать главных улиц не что иное, как выезды из города. Улицы начинаются на Гюльбазаре, образуя с переулками своего рода паутину.
Внутри город разделен на четыре даха, по сторонам света. Северная часть называется Сибзар, южная – Биш-Агач, западная – Кукча, и восточная – Шейхантаур. Каждой даха принадлежит кусок стены с тремя воротами. Меньше всего здесь повезло Шейхантауру: двое из трех его ворот разрушены русскими. Остальные целы, но не запираются.
Первичную ячейку в застройке представляют махалля. Их то ли 275, то ли 280. Махалля – это самоуправляемая община. Каждая имеет старосту, караульщика, мечеть, чайхану и общую оросительную систему. Соседи живут бок о бок столетиями, все друг друга знают. Многие махалля сводят людей по профессиональному признаку, являясь цехами ремесленников. Тогда их название отражает род занятий: Укчи – оружейники, Касабон – мясники, Атторлик – галантерейщики, Кунчилик – кожевенники, Гаукуш – забойщики скота, Заргарлик – ювелиры, Уракчилик – кузнецы. Есть махалля по национальностям: Люликуча – цыгане, Балтамазар – казахи, Таджикуча – таджики. Есть названия, связанные с местными особенностями или происшествиями далекого прошлого: Айрылмаш – «Место расставания» (на выезде из города), Падаркуш – «Отцеубийца». И последняя часть названий происходит от мечетей, святых мест и кладбищ.
Туземный город весь одного цвета – желтого. Это цвет лёссовой глины. В постройках преобладает сырцовый кирпич. Из обожженного выстроено относительно немного зданий: 71 мечеть, 13 мавзолеев, 7 медрессе и 2 бани. Сартовский кирпич квадратный, пять на пять вершков и один вершок в толщину. Выкладывать из него стены и особенно своды неудобно. Кроме того, землетрясения нет-нет да и трогают город. Поэтому обходятся сырцом.
По площади русский и туземный Ташкент примерно равны. Но в туземном проживает в десять раз больше людей! Отсюда такая скученность. Сердце города там, где сходятся три площади и где раньше опоясывала их старинная крепость. Ее стены давно вошли в застройку, но кое-где еще угадываются. Линия проходит через гузары Чакар и Учкур-Купрюк, затем через кладбища Ходжа-Исхан и Клыч-Бирхан, а потом снова через гузары Чагатай, Кош-тут, Хазрет-Имам, Кум-лок и Казак-Мазар. Здесь, внутри, самая большая плотность населения. Люди сидят друг у друга на головах. Тут нет не только огородов, но даже деревья отсутствуют начисто. Овощи приходится выращивать на крышах домов. Все кварталы одинаковы и неотличимы друг от друга. Лишь кое-где сплошная линия стен прервется минаретом мечети. Бесконечные улочки без единого окна сплетаются в такой лабиринт, что чужому человеку из него не выбраться. Правда, в туземных домах есть потайные отверстия, через которые видно, что происходит снаружи. Наблюдают всегда женщины – несмотря на затворнический образ жизни, они очень любопытны.
Вокруг сердца города сложилась полоса более разреженной застройки. Тут уже появляются огороды, и даже уличная зелень. Чем дальше от центра, тем переулки безлюднее.
Третий пояс застройки расположен за городской стеной. Это мауза – полоса шириной в шесть верст. Там находятся загородные дома туземцев, куда они переезжают на лето. Земля в маузе поделена между махалля. Всюду арыки, хаузы и великолепные сады.
Жизнь туземного Ташкента сосредоточена на его базарах. Помимо Гюльбазара есть несколько десятков торжищ поменьше. Кроме них, всюду на улицах разбросаны отдельные лавки и чайханы. В шесть часов вечера базары закрываются и город пустеет до утра.
Кладбища, как и во всей Средней Азии, размещаются в самом центре, прямо между домами. Большая их часть устраивается возле могил святых. Самые большие – Шейхантаур и Хазрет-Имам-Мазар. Кладбища растут не вширь, а вверх: покойники кладутся один на другого. Содержатся они довольно опрятно, потомственными могильщиками. Каждая махалля имеет свой участок. Внутри он разделен на хиль-ханы, усыпальницы для отдельных родовых групп. Всего в Ташкенте 68 кладбищ, не считая отдельных могил, которых раскидано повсюду множество. Русские власти начали их закрывать еще три года назад. Холерный бунт ускорил этот процесс. Только что закрыто последнее городское кладбище. Взамен за городской стеной устроено 11 новых. Мусульманская традиция требует, чтобы покойник был предан земле в день своей смерти. И к могиле нести его полагается на руках, без всяких повозок. Новые отдаленные кладбища создают туземцам неудобства, и они ропщут.
Сарты искусны в ремесле, хотя предпочитают торговать, а не работать руками. Но ташкентские кожи не имеют себе равных в крае. Маленькие заводики располагаются прямо среди жилых кварталов, распространяя вокруг жуткое зловоние. Власти и тут стараются вмешаться, переносят производства на окраину. Кишечные, клееварные, красильные и свечные заведения отличаются потрясающей антисанитарией. Хотя в махалля Суфи-Тургай в Биш-Агачской части помещается кишечный завод Дюршмидта, который вывозит кишки в мокро-соленом виде даже за границу.
Вообще, с гигиеной у местного населения дела обстоят плохо. Например, в Ташкенте официально насчитывается 170 скотобоен. Но в действительности скотину режут в каждом дворе. А внутренности ее промывают прямо в арыке, из которого соседи берут воду для питья… Поэтому среди коренного населения настолько распространены повальные и прилипчивые болезни. Есть даже страшный кишлак Махау в ближайшем пригороде, куда собрали всех больных проказой. Несколько десятков несчастных умирают там без еды и врачебной помощи. А вот оспу сарты умели прививать еще до появления русских, хотя и делали это варварски. Теперь на Шейхантаурской улице открыто оспенное депо с телятником, в котором выделывают для всего Туркестана детрит. В махалля Хадра устроена амбулатория для туземных женщин и детей. Сарты очень полюбили лечиться у русских врачей, и от них нет теперь отбоя…
Что еще принесла в старый город имперская власть? По главным улицам расставлено 100 фонарей-коптилок – в пять раз меньше, чем в другой половине. В махалля Хафис-Куяки открыли почтовое отделение. Несколько главных улиц шоссировали гравием. Возле кладбища Сугул завели русско-мусульманское училище. Богатые сарты начали проделывать в глухих стенах своих домов окна. Правда, их тут же заклеивают промасленной бумагой, но прогресс налицо!
Жизнь коренного ташкентца сильно регламентирована. Встает он очень рано, в четыре часа утра, чтобы успеть к первому намазу – бомдоду. А ложится после пятого намаза, хуфтана. Между молитвами и проходит его день. До воцарения русского владычества было еще строже. Существовали специальные блюстители нравственности – раисы. Если мусульманин ленился соблюдать обряды, его пороли или возили на осле лицом к хвосту, на осмеяние толпе. Новая власть уничтожила раисов, и благочестие сразу ослабло. Теперь многие, особенно богачи, нарушают пост и пропускают службу в мечети. А вместо этого делают каза, то есть благотворение. Или, проще говоря, откупаются.
Религия налагает на сарта еще одну обязанность: иметь духовного наставника, ишана. Тут есть несколько степеней посвящения. Самые рьяные становятся мюридами, учениками. Другие делаются ихлясами. Ихляс – это почитатель ишана, но не ученик. Есть еще зокиры, почитатели, участвующие в радениях.
Ишаны имеют очень большое влияние в обществе. Другие их названия – шейх, пир и муршид. В Ташкенте более 60 ишанов, и почти все они принадлежат к суфийским орденам Кадири или Накшбандия. Два раза в год ишан отбывает особенное молитвенное состояние – чиллю. Чилля длится 40 дней. Все это время наставник не выходит из комнаты, читая Коран. Полагают, что в такие дни его молитвы имеют особенную силу. Поэтому ученики и почитатели присылают наставнику большое количество пожертвований. Буквально каждый день с почты приносят целые охапки денежных пакетов… Известные ишаны успевают за чиллю собрать огромные суммы, которые тратят по собственному усмотрению.
Жизнь туземца всегда на виду у соседей, даже если он редко ходит в мечеть. Все мужчины махалля являются джура – членами гапа, мужского объединения наподобие клуба. Ходить на его собрания надо обязательно. Джура-баши – руководитель гапа – это еще один надсмотрщик над сартом. Каждый горожанин также участвует в выборах илик-баши, старосты квартала.
Нравственность сарта не всегда понятна русскому человеку. К примеру, сарты признают святость лишь той клятвы, которую они дали в народном суде, перед мусульманами. Присяга в русском суде, на том же Коране, ничего для них не значит.
Фикх – доктрина о правилах поведения мусульманина – описывает не все ситуации. В частности, туземцы были не готовы к жизни под властью неверных. Мусульманское право нормирует лишь обратные отношения: когда победители-мусульмане управляют побежденными иноверцами (так называемый зиммин, свод специальных законов). С приходом «белых рубах» у туземцев в мозгах начались судороги. Они сами оказались в положении зиммиев! И фикх никак не описывает это. Пришлось мудрецам изобретать объяснения и рекомендации. Разумеется, они сошлись во мнении, что тут наказание за грехи…
В последнее время среди туземцев появились очень богатые люди, даже миллионеры. Связано это с распространением хлопководства. Ведь раньше хлопок выращивали для своих нужд без особой выгоды. Для сарта хлопок был, что рогожка для русского крестьянина; из него делали лишь примитивную ткань мату. Вот когда белым волокном заинтересовались мануфактуристы, тогда начался ажиотаж. Хлопковое дело теперь требует кредитования, а последнее возможно только под залог земли. В результате некоторые ловкачи стали собственниками тысяч десятин. Эту землю они сдают арендаторам-чайрикорам, а те уже нанимают поденщиков-мардикоров. Новые богачи – баи – делаются влиятельнее самих религиозных вождей! Недавно они стали получать письма из Турции. Там говорится, что всем мусульманам надо объединиться в Халифат под властью турецкого султана, вождя правоверных. Русская администрация относится к таким слухам очень нервно. До сих пор она боролась против духовенства, мутящего народ. Не хватало еще, чтобы сюда вмешались и баи с их капиталами…
Преступность в туземном Ташкенте имеет свою специфику. Домовых краж почти нет, потому как залезть к сарту в дом невозможно. Есть кражи на рынке, и очень часты торговые мошенничества. Случаются кровавые ссоры между бачабазами из-за мальчика. Кроме того, уголовную статистику подпитывают бывшие бачи. Вышедшие из юного возраста, они делаются неинтересны своим содержателям. А привычка к легкой жизни уже сложилась. И ребята пускаются во все тяжкие, вплоть до уличных грабежей. Конкуренцию им создают кукнари – наркоманы. Среди туземцев очень развито курение наши и опия. Когда болезнь захватывает волю человека, он готов на все…
Кроме того, в Ташкенте всегда много приезжих. В городе 45 караван-сараев, которые являются для азиатцев в том числе и гостиницами. Помимо них, в каждой мечети всегда кто-то ночует. Ну а опустившиеся люди живут на кладбищах. Многие из них по ночам выходят на охоту.
До 1892 года борьбой с преступностью в старом городе занималась туземная полиция во главе со старшим аксакалом. Холерное восстание убедило власти, что это надо менять. Старшего аксакала вообще упразднили, а городским аксакалам оставили сбор налогов, недоимок и мелкие взыскания. Были созданы должности полицмейстера туземной части и двух приставов с помощниками.
Штаты наружной полиции насчитывают 76 человек, из которых 28 конных и 48 пеших городовых. Старшие пешие получают в год жалованья 300 рублей, младшие – 168; старшие конные – 264 рубля, младшие конные – 230 рублей 60 копеек. Особой платы на содержание лошадей не отпускается. Вот и все силы охраны правопорядка в городе с населением больше ста тысяч человек. Что они могут сделать? Кроме того, есть незримая черта между, например, капитаном Скобеевым и городовым Шалтай-Батыром. И обусловлена она отнюдь не разницей их служебного положения. В туземном Ташкенте 43 000 домов, 1262 улицы и переулка, а общая длина этих улиц составляет 1200 верст! Огромный, закрытый от русского внимания город. Население враждебно к захватчикам, хоть и вынуждено с ними сотрудничать. Поэтому Шалтай-Батыр скажет начальнику лишь то, что ему разрешат сообщить аксакалы. Как на самом деле течет жизнь за высокими желтыми стенами, власть никогда не знала. И никогда не узнает.
