Глава 4. Два трудных дня
Утром в гостиницу явился молодой джигит. Высокий, стройный сарт, белозубый и смешливый, назвался Шалтай-Батыром. Он объявил, что приставлен полицмейстером к русским купцам на весь день. Его обязанность – показать крестный ход, но, кроме него, еще и занимательные места туземного Ташкента. Если гости не прочь, конечно…
Негоцианты как раз завтракали. Лыков спросил городового, не желает ли и он перекусить? Тот доверчиво улыбнулся и ответил, что уже кушал. Но если таксыр хочет сделать ему селяу, то он покушает еще раз. Таксир захотел, и парень спорол битки с гречкой, творожники со сметаной и два стакана чая. После этого он сразу полюбил Лыкова и в дальнейшем обращался за указаниями только к нему.
Христославников удивился возрасту джигита. Капитан мог бы прислать настоящего городового, а не мальчишку! Что он знает о городе?
– Эй, малайка, сколько тебе лет? – спросил хлопковый торговец.
Малайка не обиделся, а сразу ответил:
– Я дважды встречал год зайца.
– Какого зайца? Лет, спрашиваю, тебе сколько?
Алексей вступился за парня и пояснил Степану Антоновичу:
– Туземцы не знают своего возраста. Жизнь они меряют двенадцатилетними циклами и знают год самого рождения.
– Ну а зайцы-то при чем?
– Каждый год внутри цикла имеет свое название. Есть год мыши, коровы, тигра, барана… Всех не помню. Имеется и год зайца.
– Что, именин туземцы тоже не знают?
– Лишь время года. Тут это никого не интересует, сарты не отмечают ни именин, ни дней рождений.
Степан Антонович только вздохнул. Доверенный все уши прожужжал попутчикам, что через две недели у него круглая дата – пятьдесят лет. И он хотел бы в чужой стороне справить ее с новыми приятелями. Лесопромышленники уж и подарок ему купили – жемчужную булавку в галстук. А тут такая дикость!
Русские провели в обществе Шалтай-Батыра весь день. Тот оказался славным малым, неглупым и доброжелательным. По-русски он говорил правильно, только иногда путал падежи и спотыкался на трудных словах. Но роль чичерона исполнял с полным старанием.
Сначала они прибыли на Соборную площадь. Там уже собиралась колонна, чтобы дефилировать к братской могиле. В группе генералов выделялся один, с лентой Белого Орла. Он был строен и подтянут, как юный подпоручик, и с такой же густой молодой шевелюрой. На лице смесь двух черт характера: властности и капризности. Шалтай-Батыр указал на него пальцем:
– Барон Вревский.
Алексей разглядел генерала, и неприязнь к нему только усилилась. Рамолик, а управляет Туркестаном! И в отставку не торопится. Таких лишь вперед ногами вынесут из власти… Бывший сыщик знал, что генерал-лейтенант не был ни в одном сражении и вся его служба прошла по штабам. В глазах солдата это тоже был большой недостаток.
– Вон та с зонтиком, что трется возле барона, не его ли дама сердца? – спросил он у джигита. Тот сразу покраснел, будто институтка, которую спросили о неприличном. Но подтвердил: да, она и есть мисс Грин. Лыков поглазел и на нее. Ну, смазлива, фигурка ничего… Но ведь таких миллион! Здесь же, на площади, на виду у толпы, англичанка без зазрения совести исполняла сольную партию. Седобородые генералы целовали ей ручку и состязались в учтивости. М-да…
Сарт указал в толпе тех бонз, которых знал в лицо. Лыков увидел начальника Сыр-Дарьинской области Королькова («ботаника»), начальника Ташкента полковника Тверитинова, полицмейстера русского города коллежского советника Аленицына. В конце свиты Вревского топтался и капитан Скобеев. Он издали помахал приятелям рукой и убежал по делам службы.
Толпа выстроилась длинной гусеницей и двинулась в путь. На вид в ней было до тысячи человек. А Шалтай-Батыр повел своих подопечных в обратную сторону. По пути он объяснил:
– Крестный ход доберется до русской крепости и через бывшие ворота Каймас войдет в туземную часть. Там тесно, ай! Пойдут медленно. Пока еще до… доплетятся?
– Доплетутся.
– …доплетутся до гузара Чакар, много времени пройдет. Оттуда им идти вниз, к Камеландским воротам, где памятник. Ходу будет, – он посчитал на пальцах, – четыре версты. Долго пройдут, устанут, да?
– Наверное, – согласились купцы.
– Мы так не пойдем! – радостно сообщил им сарт. – Зачем четыре версты по жаре? Приедем туда на извозчике. А пока будем смотреть старый город. Правильно, да?
– Правильно, Шалтай-Батыр, – одобрил Лыков. – Только смотреть будем так, чтобы не опоздать. Когда крестный ход явится на братскую могилу?
– Через три часа, не раньше, – уверенно ответил городовой.
– Ага. Что в туземном городе самое интересное?
– Шейхантаур, конечно!
– Веди.
В итоге колонна зашагала на юг, а трое русских и один сарт – на север. В конце Черняевской улицы им попался извозчик. Купцы сели, а туземец отказался – нельзя! От так и бежал рядом с пролеткой до самого арыка Анхор. При въезде в туземный город стояла аляповатая арка с шаром наверху, на шаре был изображен двуглавый орел. Здесь джигит остановил извозчика и велел русским вылезать.
– Что так? – недовольно спросил Христославников, сросшийся со своим портфелем.
Игнорируя его, Шалтай-Батыр обратился к Лыкову:
– В сартовском городе надо ведь заплатить сартовскому извозчику, правильно?
– Валяй, как тебе хочется, – разрешил тот.
– Этот и улиц наших не знает! – эмоционально воскликнул парень, теперь обращаясь за поддержкой к Титусу. Видя, что двое из троих не против, он махнул рукой. Подлетел седобородый, в возрасте, туземец. На его дрожках была круглая бляха с номером, в то время как у русских бляхи были квадратными. Купцы пересели в дрожки, Шалтай-Батыр на этот раз поместился рядом с ними.
– Так ведь нельзя же более трех седоков, – подначил его Алексей.
– Э-э… – улыбнулся сарт, понимая, что его не ссадят. – Кто увидит? Все начальство пешком ушло. А я же джигит, привык верхом! Устал с непривычки. Так моя мама увидит, соседи увидят, как я еду с богатыми русскими в одном экипаже! Да еще дал заработок своему дяде.
– Извозчик – твой дядя?
– Ага. По отцу. Дядя Разак. Это одно из имен, означающих качество Бога. Таких имен девяносто девять, хотя некоторые мудрецы насчитывают и тысячу!
– А как переводится?
– Снабжающий, дающий. А тут я снабжил…
– Снабдил!
– …снабдил дядю щедрыми седоками! Вы ведь не будете скупиться с ним, да?
Лыков усмехнулся наивной хитрости городового, а тот пояснил:
– Туземные извозчики, кто с круглыми бляхами, не имеют права возить в русском городе. Только ночью! До девяти часов утра. И тариф у них вдвое ниже, чем у русских извозчиков. А у дяди Разака, – парень опять посчитал на пальцах, – шестеро детей.
Алексей хлопнул просителя по плечу:
– Так и быть, дядя останется доволен! Скажи лучше, где твой Шейхантаур?
– Да мы уже приехали! Можете вылезать.
Негоцианты спешились и оказались перед необычным зданием туземной постройки. Высокое, длиной с пол-улицы, с башенками по сторонам, а в стене четыре арки, из которых две проезжие. Ворота арок были украшены изумительно красивой резьбой.
– Это чортак, вход в мазар Шейхантаур, – начал ученым голосом рассказывать джигит. – Его построил уста Абд ар-Рахим всего два года назад…
– Погоди, – перебил его Лыков. – Тут мазар. А крестный ход идет на гузар. Объясни, что это такое? Я уже запутался!
– Гузар – это часть города.
– Часть города называется махалля!
– Правильно, – кивнул Шалтай-Батыр. – Можно сказать махалля, а можно – гузар. Это одно и то же. Махалля и гузары объединяются в даха. Даха всего четыре на весь Ташкент.
– Как полицейская часть, понятно. А мазар?
– Мазар – это могила святого. Место поклонения правоверных, вот!
– Ясно. Теперь давай про шейха.
– Может, сначала войдем в ворота? – взмолился джигит.
– Сначала про шейха, потом войдем! – отрезал Лыков.
– Хорошо, таксыр. Шейх Ховенди ат-Тахар был знаменитый суфий, мудрец и святой. Он умер еще в царствование Тамерлана. Давно, ай давно! Сразу же построили мазар. Люди назвали его Шейхантаур. По обычаю, вокруг начали хоронить знатных горожан. Быть похороненным возле могилы святого – большая честь! Потом рядом еще поставили мавзолей Юнус-хана. Великий человек! Знаете, кто он? У-у! Правитель Ташкента и дедушка самого Бабура, основателя империи Великих Моголов! Так получилось… по-вашему это будет кладбище. Ну, пошли?
И сарт провел русских внутрь. Там обнаружилась площадь с большим прудом посредине и какие-то строения.
– Это махалля Занжирлик. Ой, старая! И хауз Лянгор тоже старый. Пойдем дальше, смотреть мазар.
Но сначала им попалось дерево – толстое и очень древнее. Оно было сплошь увешано рогами животных.
– Священный карагач, – шепотом пояснил сарт. – В нем живет дух Кучкар-ата, покровителя мясников.
За карагачем уводила вдаль дорожка. Туристы пошли по ней и оказались на кладбище. Всюду виднелись холмики могил или целые склепы, выложенные из сырцового кирпича. По обеим сторонам дорожки стояли огромные старые чинары. Еще в глаза бросались диковинные деревья – черные, без листьев и веток, будто окаменелые.
– Шалтай, что это?
– О! Знаменитые сауры! Им тыща лет. Нет, больше! Когда уж здесь был Искандер Двурогий?
– Александр Македонский? – догадался Лыков. – Э-э… Две тысячи триста лет тому назад. Примерно.
– Вот! И саурам столько. В ту пору здесь бил священный источник. Искандер выпил из него воды, зачерпнув своим золотым двурогим шлемом. Там, где вода пролилась, выросли сауры.
Русские осмотрели мазар. Само место очень понравилось Лыкову: в нем было что-то подлинно величественное. Вряд ли тут действительно появлялся Александр Македонский. Туземцы любят связывать все с именами славных завоевателей… Однако определенная особенность – а может, и святость? – чувствовалась. На окаменевших деревьях свили гнезда аисты. Под ними ходили люди, тихие, благообразные, и говорили вполголоса. Сами мавзолеи – и шейха, и бека – не шли ни в какое сравнение с выдающимися памятниками Самарканда. Но здешнее население чтило своих святых истово.
Осмотрев все, купцы вернулись к дрожкам. Лыков сказал:
– Шалтай! Не пора ли нам к воротам?
Но сарт вцепился ему в рукав и стал канючить:
– Таксыр! Еще больше часа до появления там крестного хода! А ехать мало-мало. Окажите честь, посетите чайхану моего дяди по маме! Совсем рядом, вон там за углом и немного проехать. Мы успеем!
Парень собирался использовать свой шанс по полной. Ну что было с ним делать? Сердиться Алексею не хотелось, и он сказал:
– Зайдем. Только быстро!
Через пять минут Лыков впервые оказался в настоящей чайхане.
Она представляла собой небольшое помещение навроде летней веранды: стена, обращенная на улицу, отсутствовала. Внутри на особом столе красовался огромный самовар – символ заведения. Внутри шипела печка, на углях которой в нескольких чайниках булькал чай. (Оказалось, что сарты кипятят уже готовый чай заново.) Возле печи примостился гигантских размеров глиняный кувшин, в котором отстаивалась арычная вода. Расторопные мальчишки то и дело доливали туда новую порцию. А из корчаги так же регулярно лили воду в самовар – процесс фабрикации чая шел непрерывно.
Перед заведением, прямо на улице, было постелено несколько больших квадратов из кошмы. На них кучками сидели посетители. Как только русские разместились, к ним подбежал парнишка, весь в бородавках. Он схватил у Лыкова деньги, выслушал приказание Шалтая и тут же исчез. Сарт пояснил Лыкову:
– За две копейки тут дают чайник кок-чая и пиалу. Можно еще потребовать горсть изюма или одну лепешку. Это будет стоить дополнительно две копейки.
– Пусть принесут. Гулять, так гулять!
Городовой вернул мальчика и громко, чтобы все вокруг слышали, дополнил заказ. На них тут же стали оглядываться.
– Шалтай, – обратился к чичерону Лыков, – это правда, что в чайхане только пьют чай, а еды не дают?
– Ай, таксыр, кто вам такое сказал? Платите деньги, и все принесут! Место, где кушают, называется ашхана. Если чайхана есть везде, в каждой махалля своя, и еще на рынках, то ашхана только на рынках. Там, где много приезжих, им всем кушать надо, вот там ашхана. Но если вы хотите, дядя Шукур пошлет мальчика, и через пять минут тут все будет!
– Дядя Шукур? А это как переводится?
– Шукур означает «благотворитель». Ну, послать за едой?
– Нет, – решил за всех Лыков. – Мы спешим. После крестного хода пообедаем.
– Ай, хорошо! – обрадовался джигит. – На базаре Чорсу держит ашхану дядя моей тетки… по мужу брата… ну, не помню точно, как это по-русски. Там покушаем. А здесь пьем чай, вот!
Лыков отхлебывал из грязной-грязной пиалы и присматривался. Капитан Скобеев говорил, что чайхана для сартов – то же, что клуб для русских. Действительно, туземцы сидели на войлоках группами, беседуя кто тихо, а кто и в полный голос. Чай им подносили по особому ритуалу.
Мальчик подходил к компании и выслушивал заказ. Потом быстро приносил чайник и одну чашку и вручал их тому, кто заказывал. Тот наливал чашку наполовину и с поклоном вручал самому почтенному в кружке. Аксакал брал посуду за донышко и делал один глоток. Потом изящно колыхал пиалу, отхлебывал еще раз и передавал чашку соседу. Тот повторял церемонию.
Так же и кальян. Его приносили один на всех. Туземцы курили по очереди, не вынимая чубука изо рта. Делали залпом несколько глотков, так, чтобы кружилась голова, и передавали по кругу.
Вдруг среди посетителей появился необычный мальчик. Он был в ярком халате и с подведенными бровями, на ногах щелкали друг о друга браслеты. Сарты оживились, а Шалтай-Батыр мгновенно покраснел.
– Ой, дядя Шукур! Зачем он это делает? Подведет меня… под медрессе?
– Скорее под монастырь.
– Да, вот. Туда! Я сколько раз просил его не показывать бачу! Хорошо, их высокоблагородие не видят.
Но тут среди посетителей раздались приглушенные возгласы «Иван-тюря! Иван-тюря!». Как черт из коробочки, откуда-то выскочил Скобеев и погрозил самоварчи пальцем:
– Шукур! Патента лишу!
Бача, подбирая полы халата, убежал во внутренние комнаты, а держатель заведения уже подобострастно нес капитану чашку кок-чая.
– Как вы нас нашли? – удивились негоцианты.
– Ничего сложного! Ясно, что этот хитрец повел вас по всей своей родне. Но, господа, если вы хотите занять возле Камеландских ворот хорошие места, пора выдвигаться!
Иван Осипович сел в свою пролетку, купцы – в дрожки дяди Разака. Шалтай-Батыр не посмел нарушить правила на глазах у начальства и бежал рядом, придерживая шашку. Через три квартала капитан сжалился над ним и взял к себе в экипаж. Воспитывает парня!
Возле подремонтированных ворот уже собралась толпа туземцев. Полицмейстер принялся наводить порядок, чтобы начальство могло пройти к часовне. А негоцианты отправились сразу туда.
Братская могила находилась за городской стеной. Над ней выстроили часовню с высокой бронзовой сенью. Внутри по стенам висели доски черного мрамора, на них золотыми буквами были высечены имена павших. Всего двадцать пять фамилий, исключительно нижних чинов, и дата – 15 октября 1865 года. Перед часовней особняком лежала надгробная плита. Надпись на ней гласила, что тут покоится тело подпоручика Рейхарда, смертельно раненного при неудачном штурме города. Он скончался 2 октября 1864 года и первоначально захоронен в Чимкенте. По углам плиты были выложены из старых ядер четыре пирамидки. Рядом топталось несколько старичков с медалями. Это оказались ветераны, которые двадцать девять лет назад под командой Черняева брали Ташкент. Лыков растрогался и вручил каждому инвалиду по трешнице.
Когда наконец голова крестного хода приблизилась к воротам, стало тесно и неуютно. Алексей велел Шалтай-Батыру отвезти их на Большой базар.
Азиатский торг накрыл туристов с головой. Большой базар объединяет три главных площади туземного города: Чорсу, Хадра и Эски-Джува. И это единственное замощенное место в обеих частях Ташкента. Огромное, больше версты длиной пространство было сплошь уставлено лавками. Четыре с половиной тысячи лавок! Джигит повел купцов по главным рядам: крыч-базар – хлебный, кун-базар – кожевенный, чужи-ряста – мясной, махта-базар – хлопковый, бакал-базар – зеленный и так далее. В каждом ряду имелся и свой караван-сарай для оптовых торговцев. Лавки все на одну колодку: маленькие и тесные, внутри едва помещается хозяин, а покупатели всегда толпятся на улице. Хорошо хоть есть сплошной, бесконечно длинный навес, дающий тень…
От увиденного у Алексея пошла кругом голова. Кроме продавцов и покупателей, здесь толпилось огромное количество самых разных людей. Бывший сыщик уже знал, что в папахах ходят хивинцы и туркмены, а остальные народности носят чалму. Но в людской мешанине встречались казахи, киргизы, татары, евреи, индусы, дунгане, авганцы, персы, китайцы, маньчжуры, уйгуры, арабы… Последние пользовались особым уважением и разгуливали с высокомерным видом. Каждый мусульманин мечтает когда-нибудь совершить хадж. А все места, связанные с Магометом, – у арабов. Не дай Аллах кого-то из них обидеть – потом аукнется…
В толпе попадались самые странные персонажи. Бродячие монахи-каляндары строили гяуру Лыкову злобные рожи. Проповедники-маддахи что-то рассказывали, двигая руками. Гадальщики-палвуны бросали камешки и по их разлету предсказывали будущее. Акробаты-зангбазы вынимали глазницами монеты из чашки с водой. Дервишы в рваных халатах электризовали публику. Все вокруг кричало, зазывало и требовало денег.
Еще Лыкова удивили мальчишки. Они сновали повсюду с корзинами и тележками и подбирали конский навоз. Не сразу турист догадался, что навоз пойдет на изготовление кизяка…
Алексей присматривался к встречным женщинам. Делать это было трудно. Все они носили паранджу – наброшенный на голову халат серого или дико-зеленого цвета. А лица завесили чимбетом – сеткой из конского волоса. Рукава халата заброшены за спину и сшиты вместе. А из-под халата торчат штаны. Бывшему сыщику казалось, что сквозь сетку на него смотрят молодые и красивые глаза… Но кто знает, какая фурия скрывается там на самом деле? Скобеев рассказывал кое-что о туземных женщинах. Они говорят мужу «вы», в то время как тот тыкает. И по имени может не называть годами… По улице идут обязательно сзади. Ездят сидя в арбе, рядом с грузом, а повелитель – всегда в седле. При посторонних, даже у себя дома, женщины не смеют обратиться к мужу с вопросом. Никому не показываются, прячутся от гостей. В разговоры с незнакомцами не вступают. Чуть что – вот придет муж, с ним говорите, а я ничего не знаю… Притом очень любопытны. Несмотря на то что их никто не видит, сартянки – большие модницы. Любят красить ногти и брови, и то и другое – в зеленый цвет. Первые две недели краска держится, а потом становится черной…
Среди туземцев то и дело встречались люди в ветхих одеждах. Сарт не меняет белье, пока оно не истлеет на теле. Халаты полагается обновлять. Но если денег мало, человек покупает два куска материи и подшивает себе рукава. Такие голодранцы попадались Лыкову часто. А вперемешку с ними встречались богачи. Эти, несмотря на жару, прели в двух-трех халатах, демонстрируя свои капиталы.
Шалтай-Батыр водил русских со скучающим видом. Время от времени он с гордостью доставал из кармана томпаковые часы и щелкал крышкой.
– Где твой следующий дядя? – спросил Христославников. – Кушать хочется – спасу нет!
Джигит ответил:
– Нет, к дяде Рахиму не пойдем. Господин капитан велел быть к трем часам у Абду-Кадыра, он угостит вас туземным обедом.
– Пошли быстрее к Абдулке! В животе урчит, надоел этот содом!
Тут вдалеке раздался ружейный залп. Негоцианты встревожились, но Шалтай пояснил: войска дали салют над братской могилой. Значит, крестный ход закончился, и капитан Скобеев вот-вот будет в ашхане. Надо спешить.
Ашхана Абду-Кадыра располагалась на главной улице старого Ташкента, Гюльбазаре. Заведение было, по всему видать, дорогое. Посетители в шелковых халатах, сидят с важными и самодовольными лицами… Иван Осипович уже находился там. Он кивнул, и Шалтай-Батыр вышел на улицу. Подбежал хозяин и усадил гостей за европейский стол в углу за занавеской. Капитан молча показал ему четыре пальца и отвернулся.
– Быстро же вы освободились! – удивился Титус. – У нас в крестный ход общая полиция до ночи с ног валится…
– Так я же полицмейстер туземной части, – пояснил Иван Осипович. – Для моих сартов сегодня день, как день. Все трудятся. В шесть часов лавки закроются, люди разойдутся по домам, хозяйки станут готовить ужин. Представляете, что начнется? В туземном городе сорок три тысячи домов. Все очаги разом разожгут. Ташкент лежит в котловине, улицы узкие, кривые, ветра нет… Запахи – у-у! Представьте себе смесь ароматов жареного лука, бараньего сала и кунжутного масла! Европейцу и задохнуться недолго. Вот так каждый день. А все веселье будет у моего товарища, полицмейстера русской половины.
Хозяин принес бутылку водки, приборы на четверых, а затем набежали мальчики и заставили весь стол блюдами. Тут было несколько видов пилава, жареный фазан, шашлык из баранины, форель, манты, пироги с мясом. Появились даже раки! Скобеев пояснил, что они водятся в одном месте во всем Туркестане, в речке Карачик, притоке Сыр-Дарьи. На десерт притащили огромные красные вернинские яблоки, вишню, малину, бухарские сливы кок-султан и даже небольшую дыню хандаляк. Середина июня, а все уже вызрело!
– Мое веселье начнется завтра, – продолжил полицмейстер. – Пятница! После пейшина, полуденного намаза, сарты станут отдыхать. Весь ихний сброд явится в русский город пьянствовать. Бани, портерные, квартиры проституток будут забиты туземцами. Случаются и драки с поножовщиной… И хоть все это происходит у коллежского советника Аленицына, сарты-то мои! Так что спать не придется. Но хуже всего, как я уже говорил, в воскресенье. Тогда пьянствуют все поголовно. А нас раз-два и обчелся! Ноги не держат к полуночи…
Под такие разговоры они наелись до отвала. Все было очень вкусно и притом чисто. Оказалось, что сюда ходят обедать русские доверенные. Вокруг Большого базара учреждено уже несколько представительств торговых домов Москвы и Петербурга, и их управляющие столуются у Абду-Кадыра.
Когда Лыков полез за бумажником, Иван Осипович остановил его:
– Угощение за счет хозяина.
– Но здесь рублей на двадцать!
– Вам что за дело?
– Иван Осипович, вы же взяток не берете! – поддел собеседника Алексей.
Скобеев не обиделся и ответил в тон:
– То борзыми щенками, иногда допускается!
И добавил уже серьезно:
– Без меня он никогда бы не получил промыслового свидетельства. Был замешан в холерном бунте, сидел в тюремном замке. Но надо же кормить семью! У Абду-Кадыра семеро детей! И я пошел хлопотать. Добился ему разрешения и не взял ни рубля. Пусть теперь хоть гостей моих накормит!
Осоловелые, они отправились гулять дальше. Капитана везде знали, здоровались и демонстрировали уважение. Лыкову показалось, что вполне искреннее… Скобеев привел гостей в джумную мечеть Ходжи Ахрара в старейшей махалля Гюльбазар. Разрушенная землетрясением, она была восстановлена на деньги нынешнего государя. И стала с тех пор называться Царской. Мечеть была самым большим сооружением в Ташкенте и вмещала до пяти тысяч человек! Осмотрели они и медрессе Кукельдаш, с крыши которой раньше сбрасывали неверных жен. Зашивали в мешок, поднимали наверх и бросали с десятисаженной верхотуры. Медрессе была тогда трехэтажной и являлась самым высоким строением в Ташкенте. Последний раз это изуверство случилось уже при Черняеве. И он в наказание приказал разобрать два верхних этажа…
Больше всего Алексею понравилось в Хост-Имаме. Это необычное место находилось на севере, почти на краю города. Было приятно оказаться там, выбравшись из лабиринта глиняных улочек. Большая лужайка в окружении старых огромных карагачей. Журчащий арык. И относительное малолюдье. Мавзолей Абу-Бакара Каффаля, мечеть Тилля Шейха и медрессе Барак-хана чем-то даже напомнили изумительные самаркандские святыни, хотя и были много скромнее. Абу-Бакар-ибн-Исмаил-Каффаль-Шашский, со слов капитана, был насадитель ислама в Ташкенте. А его мавзолей – древнейшее здание во всем городе. Удивительнее всего то, что по четвергам здесь читает Коран один из прямых потомков святого! Рядом с могилой Абу-Бакара обнаружилось еще шесть надгробий одиннадцатого века. Особняком стояла мечеть Намазгох – «Место молитвы». Она используется один раз в год, в праздник летнего жертвоприношения, и молятся в ней только приезжие, оставившие свой дом – купцы, паломники, сарбазы.
Отдохнув в тихом уютном Хост-Имаме, негоцианты простились со Скобеевым. Тому пора было на службу, а им уже хотелось обратно в номера. Пока ехали, стемнело. Это позволило дяде Разаку доставить седоков прямо до места. Купцы сбросились по рублю, и сарт уехал счастливым. С его племянником туристы простились еще на мосту через Анхор, где пролегала граница между туземным и русским городом. Шалтай-Батыр со своими невинными детскими хитростями глянулся Лыкову. И он спросил:
– А что за имя у тебя такое странное? Ведь батыр означает «воин». А какой из тебя воин?
Парень захлопал длинными девичьими ресницами:
– Ай! Это в честь деда. Он был знаменитый палван!
– Борец?
– Да, по-вашему борец. Ай, сильный и смелый был! Всех побеждал. Сорок лет никто в Ташкенте не мог его побороть. Каждый кураш он выигрывал. Из других городов приезжали – тоже не побороли! Вот! Меня и назвали. Некоторые, конечно, смеются… Зато я умный!
Лыков улыбнулся и отпустил парня.
Перекусив в буфете холодной бараниной, лесопромышленники улеглись спать. Завтра пятница. Сарты гуляют, а русские работают. Все присутственные места открыты. Предстоит важный разговор с подъесаулом Кокоткиным. Надо подготовиться.
Утром приятели разделились. Титус пошел в дирекцию строящейся железной дороги Ташкент – Самарканд. Вдруг там заинтересуются ветлужским лесом? И они обойдутся без интендантов. А Лыков направился беседовать с подъесаулом. Для солидности он вдел в пройму сюртука георгиевскую ленту. Туркестаном управляют военные, а всякий военный человек неравнодушен к такому отличию.
Начало было хорошее. Алексей подошел к окружному интендантскому управлению на Владимирском проспекте, и часовой сразу сделал на караул по-ефрейторски. Уважают! Через пять минут лесопромышленник уже сидел в кабинете знаменитого подъесаула. Гость и хозяин внимательно рассмотрели друг друга, и Кокоткин ехидно ухмыльнулся:
– «Георгием» решили поразить? Думаете, я вам входной билет подешевле сделаю? Ха-ха! Как бы не так!
Лыков сразу понял, что разговора не получится. Сидящий перед ним субъект хоть и носит погоны, но офицером в настоящем смысле этого слова не является. И живет согласно давнего интендантского девиза: «Не зевай!».
Объяснение не заняло и пяти минут. Подъесаул держал себя нагло, как человек, которого не объехать. Он прямо заявил:
– Хотите поставлять сюда лес – платите! Тариф такой. Тысяча рублей и обед в «России» – это аванс. Как говорят здесь – селяу. Только чтобы я удостоил вас своим вниманием. Не понравитесь – тысяча все равно остается у меня. Насчет обеда: я люблю телятину под соусом из петушиных гребешков. Имейте в виду… Если вы мне за ужином понравитесь, тогда начнем оговаривать детали. А нет, так езжайте домой. У вас тут никто ничего без моего разрешения не купит!
Алексею очень хотелось окоротить распоясавшегося мздоимца. Но он сдержался. Дело важное, и ссориться со здешними заправилами не стоит. Он, Лыков, теперь частное лицо. И преследует личный корыстный интерес. Чиновник особых поручений Департамента полиции мог поставить на место многих и, случалось, ставил. А сейчас надо терпеть.
Ему вспомнилась февральская поездка на Кавказ. Там тоже мало леса, и тоже все решают военные. И в правлении Дагестанской области сидят такие же взяточники, как и тут. Но действовали они тоньше. Интендант предложил Лыкову официально представить свою цену на строительный лес. Тот написал: четыре с полтиной за кубическую сажень. Вечером в шашлычной к Алексею подсел субъект в партикулярном платье и предложил сделку. Лыков продает материал ему. За четыре рубля. Тогда возьмут много, и конечный потребитель – та же армия. Но полтинничком надо пожертвовать… А если нет, то и поставки не будет.
Раздосадованный лесопромышленник послал его подальше. Хотел морду набить, но сдержался. А утром от того же интенданта услышал отказ. Потому что у другого поставщика такой же лес стоит четыре рубля тридцать копеек.
Лыков понял, что его обвели вокруг пальца. И надо было убавить спеси и пожертвовать полтинником. Но хотя бы интенданты соблюдали внешние приличия: конкурс, цена, посредник… Этот же парнишка говорил через губу и никого не боялся. Называл все своими именами, а тысячу требовал за одно лишь потраченное время. Действительно, Туркестан – страна чудес! То, что невозможно даже на Кавказе, здесь в обычае.
Дагестанскую проблему Лыков тогда решил. Он явился на прием к начальнику области и выложил письмо из штаба Кавказского округа. Не от генерала, от полковника, но с большим влиянием. И контракт в итоге подписали, хоть и выцыганили три тысячи сверху. Алексей отдал, поскольку это было по-божески… Там тоже люди, пусть подлатаются. Собственно, бывший сыщик потому и поехал сюда – надеялся снова обойтись малой кровью. Вышло на Кавказе, выйдет и здесь. Что-то надо отдать, не без этого… Пора идти к Хорошхину. Штабист подскажет, как договориться с интендантской шайкой.
Но все равно было досадно. Будто дерьма наелся! Отставной сыщик холодно простился с собеседником, обещав подумать. Хотя про себя уже все решил… И отправился в штаб округа. Путь его лежал через Константиновский сквер. Высокие карагачи, мастерски обстриженные в форме шара, очень украшали площадь. На месте прежней могилы Кауфмана теперь стоял нелепый памятник. На основании из снарядов установили три орудия дулами кверху, а на перекрестье стволов положили самый большой снаряд, дополненный крестом. И воткнули рядом два георгиевских знамени. Полотнища выцвели, ядра раскатились, но это никого не беспокоило…
Начальник штаба Туркестанского военного округа генерал-майор Хорошхин принял посетителя сразу. Здесь лента в петлице произвела нужное впечатление. Генерал прочел рекомендательное письмо за подписью Таубе и спросил:
– Чем я могу быть вам полезен?
Лыков коротко рассказал о своем деле и о недавней беседе с Кокоткиным. В сдержанных выражениях, но откровенно. И завершил рассказ просьбой помочь обойтись без подъесаула. Хорошхин вздохнул.
– Виктор Рейнгольдович характеризует вас как порядочного человека. Хорошо зная полковника Таубе, не сомневаюсь, что так и есть. Но помочь вам не могу, увы. Я сам здесь меньше года. И мои дела – штабные и отчасти строевые. Интендантская часть никак мне не подчиняется.
– А поговорить с генерал-лейтенантом Ларионовым, чтобы он принял меня, вы можете?
– Могу. Но он не примет.
– Почему же, Михаил Павлович?
– Здесь, Алексей Николаевич, заведены такие порядки. Люди зарабатывают огромные деньги. И они не станут делать исключений ни для меня, ни для вас.
– Ясно. А если мне пойти на прием к генерал-губернатору?
– Бесполезный ход. Вревский отошлет вас к Ларионову, а тот опять к Кокоткину. Еще и цену задерут за строптивость!
– И других способов решить вопрос нет?
Генерал скривился, как от зубной боли.
– Есть еще один. Вы можете встретиться с мисс Грин. Слыхали о такой? Если сумеете с ней договориться, то Вревский спустит в интендантское управление нужную директиву. Тогда, конечно, они возьмут под козырек.
– А… тарифы мисс Грин вы случайно не знаете? Извините мою бестактность, но я чужой здесь, мне даже не у кого спросить!
Начальник штаба неожиданно смутился. И даже заново пробежал глазами письмо Таубе. Словно хотел убедиться, точно ли Лыков порядочный человек… Потом спросил:
– Алексей Николаевич, вы женаты?
– Да. А что?
Тут до него дошел скрытый смысл вопроса, и он воскликнул:
– Не может быть!
– Увы, это Туркестан, – ответил Хорошхин словами капитана Скобеева. – Мисс Грин возьмется помочь вам, только если вы ей понравитесь. Как мужчина. Деньги при этом она тоже примет, иначе никак. Тарифы чуть меньше, чем у Кокоткина, а результат тот же.
Обескураженный Лыков вернулся в номера. Теперь у него было чувство, что он наелся дерьма дважды, и на первое, и на второе. В комнате уже сидел Титус. Он, как и Алексей, пришел ни с чем. Железнодорожные инженеры – самые вороватые на Руси. Но не в Ташкенте! Визитеру разъяснили, что без согласия подъесаула Кокоткина у него не купят и веников в баню. А о шпалах на сотни тысяч рублей даже смешно говорить…
Друзья приуныли. Алексей попытался упросить своего друга заняться англичанкой.
– Ты мужчина видный, упитанный, не то что я. Сходи, а? Не съест же тебя эта баба!
Но Яан ловко уклонился от такой чести:
– Не мой вопрос! Кому идти на самопожертвование, как не хозяину дела? Будущее детей, то да се… За такое и штаны снять не жалко! А приказчик за ради чего жертвует?
Так ничего и не решив, приятели снова расстались. Титус ушел обедать с интендантом из штаба корпуса. Вдруг тот выдаст военную тайну про какие-нибудь обходные маневры? А Лыков остался думать. Началось полуденное пекло, и он разделся и прилег, чтобы лучше думалось. Алексей стал уже дремать, как вдруг за стеной раздался странный звук. Не то крик, не то всхлип… Встревоженный Лыков, как был, в подштанниках, вышел в коридор. И вовремя. Из двери номера хлопкового торговца появился человек. По виду туземец, а по выражению лица – головорез. В руках он держал знакомый портфель.
– А ну стой! – рявкнул Лыков и попробовал схватить незнакомца. Но не успел. Следом из номера выскочил белобрысый русак и преградил ему путь.
Белобрысый был среднего роста, но атлетического сложения. Шея – как у быка! В плечах он не уступал Лыкову и выглядел очень уверенным. Бывший сыщик вцепился ему в ворот. Белобрысый усмехнулся:
– Дядя! Я два батмана подымаю! Куды ты лезешь, дурак?
Пока лесопромышленник думал, что такое эти батманы, крепыш легко разжал его неслабые пальцы и дернул плечом. Лыков не успел закрыться, и сильная оплеуха сбила его с ног. Бац! Он с трудом встал на колени, потом поднялся, держась за стену. В глазах расходились цветные круги. Давно Алексей так не получал!
Кое-как бывший сыщик выбрался на крыльцо. Прямо перед его носом сорвалась с места пролетка. Бегать по городу в исподнем Лыкову не хотелось. А биться одному с тремя, в числе которых явный богатырь, тем более. Да и не успевал он уже. Единственное, что Алексей смог сделать, – оторвать с задней стенки пролетки жестяной номер. Злодеи умчались, а лесопромышленник остался стоять – без штанов, но с номером в руках.
Стоял он, конечно, недолго. Нужно было срочно выяснить, что там с Христославниковым. Жив ли он вообще? Охая и держась за голову, Лыков явился в комнату соседа. Степан Антонович лежал поперек кровати с перерезанным горлом…
Что делать? Алексей послал перепуганного коридорного за полицией. Пока тот бегал, он обыскал номер, но не нашел ничего стоящего. Как быть с оторванной жестянкой? Это улика. Если действовать быстро, можно выйти на убийц. Но кто станет слушать торговца лесом? До вечера будут снимать с него показания, переспрашивать и бездарно упустят время. Был бы Иван Осипович, он бы сразу сообразил. Но Скобеев сидит у себя в туземной части и появится к шапочному разбору.
Тут в коридоре застучали сапоги, и в номер ворвался… капитан Скобеев.
– Ох ты, Господи Христе сыне Божие…
Полицмейстер снял фуражку и перекрестился на тело доверенного.
– Кто ж его так? И портфель исчез? Алексей Николаевич, что у вас с лицом?
В комнату полезли еще люди в погонах и начали, как заведенные, креститься. Лыков отвел Ивана Осиповича к окну и показал ему номер:
– Вот. Я успел оторвать, покуда они уезжали.
– Ну-ка, ну-ка… Стало быть, вы их видели?
– Видел и пытался остановить. За что и получил добрую плюху. Но это счастье, что вы здесь! Надо торопиться. Узнаем в полиции адрес извозчика и нагрянем. А эти пусть пока бумажки оформляют.
– Ага! – Глаза капитана сверкнули знакомым огнем. – Вильгельм Оттович!
Подошел молодой офицер в кафтане с петлицами пристава.
– Это господин Лыков. Я его забираю. У него есть важные сведения, требующие проверки.
– Конечно, Иван Осипович! Все равно дело вам поручат.
– Вы тут все закончите: врач, обыск, протокол… Вечером я вас найду и заберу бумаги. Не прощаюсь!
– Как вы здесь оказались? – спросил Алексей, усаживаясь в пролетку полицмейстера. – Я, имея такую улику, мечтал об этом. И готовился к долгому объяснению с незнакомыми людьми…
– Повезло, – ответил Скобеев. – Зашел по делам к Аленицыну, а тут сигнал: убийство! Да где – в номерах «Восток»! Я сразу понял, что кого-то из вас. Ехал и думал: кого? Лишь бы не лесных, прости Господи мне этот грех… Степана Антоновича тоже жаль!
– Конечно, жаль, – согласился Лыков. – Но теперь надо отыскать убийц. Ведь в портфеле было сорок тысяч!
– Сорок тысяч! – ахнул капитан.
– Именно. И делать надо все пулей. Если извозчик не заметил, что я оторвал ему номер, тогда шансы есть. Скорее всего, он сообщник. В Петербурге мы называем таких «черными» извозчиками. По горячим следам раскрываются девять из десяти преступлений!
– Это я уж понял, Алексей Николаевич! Вот у меня о том годе был случай…
Но рассказать о случае капитан не успел – они приехали в канцелярию полицмейстера русской части. Быстро выяснилось, что Скобеев распоряжается здесь, как у себя дома. И команды его выполняют бегом. Очевидно, что по тяжким преступлениям капитан отвечал за весь Ташкент.
Личность извозчика установили в пять минут. Захар Талдыкин проживал на Выставочной улице, о которой капитан сказал, что она лихая и народ там опасный. Поэтому Иван Осипович усадил в «линейку» трех городовых – больше под рукой не оказалось – и велел им следовать за своей пролеткой. Два экипажа помчались на юго-восток.
Алексей немного волновался. Два года уже, как он не проводил задержаний. Вдруг разучился? Недавнюю схватку возле курганчи он за настоящее дело не считал. Капитан тоже был серьезен.
– У вас, Алексей Николаевич, и «георгий» имеется! – сказал он, покосившись на ленту. – А молчали…
– Это солдатский, – стал оправдываться бывший сыщик.
– Какая разница! «Георгий» есть «георгий». У нас во всем Первом батальоне таких лишь два.
– Скажите лучше, что такое батман? – переменил разговор Лыков.
– Батман? Туземная мера веса, примерно одиннадцать пудов. А что?
– Да парень, что угостил меня кулаком, сказал, что поднимает два батмана.
– Ого! Тогда я знаю, кто он. Среднего роста, белобрысый? Беглый дезертир Абнизов, известный силач. Других таких нет. Черт! А нас всего пятеро! Мы с ним не справимся!
– Ну, Иван Осипович, это предоставьте мне, – хмуро заявил Лыков. – Я его должник. Вы уж не вмешивайтесь, ладно?
– Да вы не поняли! Абнизов мне две засады раскидал! Теперь все городовые его боятся. Что вы один с ним сделаете?
– Ничего особенного. В муку изотру… мелкого помола.
Скобеев помялся и сказал:
– Вы слов на ветер не бросаете, я уж понял. Но с вашей ли комплекцией тягаться? В случае чего стреляйте в ногу, или хоть в голову, черт бы с ним, негодяем!
Он запнулся, вспомнив, какие бицепсы высовывались у Лыкова из-под простыни, когда они полуголые ехали железной дорогой. И протянул с надеждой:
– Хотя…
Тут они подъехали к домику с синими воротами. Капитан махнул городовым рукой: тихо! Скобеев вынул «смит-вессон», Лыков – свой «веблей». В калитку они вошли бесшумно, а у двери случилась заминка. Иван Осипович, как тогда, под Джизаком, намеревался войти первым. Пока он воинственно топорщил усы, лесопромышленник положил ему сзади руку на плечо.
– Пустите-ка меня вперед.
– Вот еще! Я на службе и офицер. Как это я пущу на пули штатского?
– Но у меня опыта в таких делах больше!
– Но вы в отставке!
Ситуация делалась комичной. Два храбрых человека спорили между собой, кому первым поставить жизнь на кон. А внутри вооруженные люди уже готовились к бою.
– А у вас двое детей! – вспомнил Лыков.
– У вас трое, сами говорили, – парировал полицмейстер.
– Ну… а вас не били по голове, как меня! Обидно, съевши лизуна, не дать сдачи!
Пока Иван Осипович думал, что ответить на это, Алексей прошмыгнул мимо. Ну, берегись! Ударом ноги он выбил дверь и ворвался в комнату.
Там оказалось трое, и все были ему знакомы. Извозчик в синей чуйке сразу бросился на колени и поднял руки. Белокурый крепыш оскалил зубы и выставил вперед кулаки. А сарт с лицом душегуба выхватил кинжал и кинулся на Лыкова.
Человек с кинжалом очень опасен, и Алексей, не раздумывая, выстрелил ему в правое плечо. Пуля посадила туземца на задницу.
– На! – Лыков ударом сапога в голову надолго вывел головореза из игры. Потом убрал револьвер за спину, стал напротив крепыша и спросил: – Это кто тут по два батмана подымает?
– Ну я, – с вызовом ответил противник. – Сколько вас там? А берегись!
– Дай-кось я тебя поучу, дурака.
– Тридцать лет живу, никто меня не учил, – заявил Абнизов.
– Теперь пора.
Лесопромышленник схватил дезертира за ворот. Тот ухмыльнулся и положил свои ручищи сверху. Два силача сцепились, засопели – и через минуту разжали хват. Оба были озадачены. Потом решили пригнуть друг другу шеи, и опять ничего не вышло. Соперники были равны по силе, никто не мог взять верх. Скобеев с городовыми хотели вмешаться, но медлили – им самим уже стало интересно.
– Тебе, дуболому, ляжку прострелить? – тяжело дыша, спросил Алексей и полез за спину.
– Эх, барин, так-то нечестно будет! – укоризненно ответил дезертир. – Давай хоть на кулачки.
– Я тебе, шильник, сейчас дам на кулачки! – крикнул Скобеев и шагнул вперед. Но Алексей остановил его:
– Учить так учить! Начинай.
Абнизов прицелился и пустил кулак. Лыков увернулся и угостил по корпусу. Ему показалось, что удар пришелся в кирпичную стену! Но белобрысый отскочил, потирая ребра.
– Однако…
Хук сбил ему дыхание. На Алексея между тем накатила холодная ярость.
– Не учили еще, говоришь? – вполголоса, раззадоривая сам себя, сказал он. – Что чужое брать нехорошо… Что людей убивать нельзя… Не учили? Ну так я сейчас дам урок!
Лыков налетел на врага вне себя от злости. Страх внутри уже прошел, как всегда бывало на задержаниях. Опасения, что он отвык и не справится, тоже улетучились. Остались чувство превосходства и желание наказать злодея. Они накрыли бывшего сыщика горячей волной. Дела дезертира стали плохи, он это почувствовал и побледнел. Но было уже поздно.
Лыков не церемонился. На соперника обрушился целый град ударов, очень сильных. И таких быстрых, что, пока тот защищался от одного, прилетали сразу два следующих. Никакого боя не получилось. Абнизов охал, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом упал… Лыков поднял его, будто ветошь, и грозно спросил:
– Кто убил Христославникова?
– Не я… Он, Еганберды!
– Этот, что ли? Который с кинжалом бросился?
– Ага.
– А ты чем занимался, когда резали?
– Стремил я… Не убивал, честное слово! Еще вот с вашей милостью сцепился. А резал Еганберды. Ему человека убить, что плюнуть…
Лыков разжал пальцы, и сразу городовые начали вязать дезертира. Делали они это с опаской, но тот не противился, только часто дышал отбитыми боками…
– Ну, Алексей Николаевич, вы даете! – воскликнул Скобеев. – Ну, удивительный вы человек! Абнизов, когда бежал из дисциплинарной роты, выворотил из окна решетку. Его тут все боятся! А вы ему наклали в загривок.
Раненого сарта перебинтовали и отправили в околоток при тюрьме. Извозчика и дезертира, связанных, усадили на стулья и приступили к обыску. Сразу нашли портфель доверенного и сорок три тысячи в нем. Убийство было раскрыто. Иван Осипович собрался на доклад к начальнику города и просил Лыкова поехать с ним – чтобы представить героя. Но тот отмахнулся:
– Какие доклады! Искать надо, искать. Мало ли что тут есть интересного?
Он осмотрелся, подошел к зеркалу в деревянной раме и снял его. К задней стенке зеркала был прилеплен пакет из прозрачной клеенки, какую используют для компрессов. Лыков развернул пакет и высыпал на ладонь золотые запонки и перстень.
– Смотрите, это шевальерка с родовым гербом.
– Как вы это делаете? – снова растерялся полицмейстер. Но взял перстень, внимательно рассмотрел его и воскликнул:
– Перстень штабс-ротмистра Тринитатского! Вот так дела…
– Кто этот Тринитатский?
– Топограф штаба округа. Помните, я сказал, что с начала года убили трех русских? Он был вторым.
Скобеев сел на стул, снял фуражку и начал в сильном волнении ворошить себе волосы.
– Вот, значит, как… Они же убили и штабс-ротмистра? Вероятно, весьма вероятно. То-то обрадуется Нестеровский. Ай да Алексей Николаевич! Как хорошо, что вы приехали к нам! По горячим следам, не зная города, не зная особенностей здешней преступности…
А Лыков между тем уже ходил по углам, пробуя сапогом половицы. В одном месте он нагнулся, колупнул пальцем. Подозвал городового и приказал:
– Оторви доску!
Городовой немедленно вынул шашку и поддел край половицы. Под ней оказался второй и последний тайник. В нем обнаружили револьвер с патронами, стопку золотых пятерок в зеленой упаковке и несколько записок с той же арабской вязью.
– Из какого банка золото? – спросил бывший сыщик.
– Банкирский дом Людмилы Степановны Карали и К°, – прочитал на бумажке городовой.
Скобеев приобщил находки к портфелю и сказал Лыкову:
– Карали! Карали – подставное лицо. А все дела в банке ведет ее муж Глинка-Янчевский. Первоклассный жулик! Взял подряд на строительство арыка в русский город, извел кучу денег, а вместо арыка сделал бесполезную канаву. Да еще удлинил ее на полверсты сверх проекта, чтобы поливать собственные сады! До сих пор город не может отсудить у пана потраченные деньги. Но как у убийц оказалось банковское золото? Разве они еще кого зарезали…
– Иван Осипович, Абнизова вы опознали сразу, по моему описанию. А этот… Еганберды на кого-нибудь походит по приметам?
– Походит, только не по приметам, а по делам. Есть один головорез, и он якобы убил в туземном городе несколько человек. Согласно агентурным данным.
– Что значит по агентурным данным? Так убил или нет?
– Трупов не было. А доноситель говорит, что людей резали. Выходит, тела куда-то спрятали. Приметами злодея мы не располагаем. Чует мое сердце – он это, Еганберды! Больше некому!
– Совсем нет никаких примет? Свидетели боятся говорить?
Скобеев посмотрел на лесопромышленника искоса и пояснил:
– Он не оставил живых свидетелей.
Лыкова передернуло.
– Вот сволочь! Ну ничего. Вечером надо будет допросить дезертира. Я этот тип людей знаю: получил взбучку и станет как шелковый. Все расскажет!
Обыск закончился. Полицмейстер еще раз позвал Лыкова к начальнику города, но тот отказался. Зачем? Надо шпалы продавать. Титус, поди, уже вернулся, а он здесь все убийц ловит…
Скобеев повез лесопромышленника в номера. По пути Алексей спросил:
– А где наши пленные из Джизака?
– В тюремном замке, где же еще!
– Надеюсь, они сидят по разным камерам? Юлчи вообще надо посадить в одиночку и следить за его перепиской.
Иван Осипович смутился:
– Там большая скученность… Одиночных камер вовсе нету. И… признаться, я об этом не подумал.
– Плохо. Надо отсадить плешивого, пока не поздно. Да, Еганберды тоже следует поместить отдельно.
– Он ранен! Его положат в госпитальный околоток при тюрьме.
– Чтобы он оттуда сбежал? Иван Осипович! Я нарочно пустил ему заряд под ключицу. Это легкое ранение, и перевязали его тут же, кровопотери особой не было. Пусть сидит под усиленным караулом!
– Куда ж его? – растерялся капитан. – Тюремный замок переполнен. В полицейских частях есть камеры для временного содержания арестованных, но и они всегда заняты!
– Суньте этого негодяя к военным, на батальонную гауптвахту, – посоветовал Алексей.
– Это я могу! Мне не откажут.
– И Юлчи-кусу туда же.
– Вы полагаете, между ними может быть связь? – быстро спросил Скобеев.
– Оснований для этого пока нет. Но дознание иногда выворачивает в такую сторону… В квартире извозчика ведь тоже обнаружены письма на арабском языке.
– И что?
– Не Захар же Талдыкин их читал! И не Абнизов. Это Еганберды, сукин сын; его переписка. Или того, кто стоит за ним.
– Того, кто стоит за ним? – все более заинтересовывался Скобеев. Но Алексей охладил его пыл:
– Ах, Иван Осипович… Я пока просто рассуждаю вслух. Но и письма Юлчи, и эти, нынешние, надо срочно перевести. Возможно, там есть для вас подсказки.
Скобеев высадил лесопромышленника возле номеров «Восток» и уехал, озадаченный. А Лыков с удивлением обнаружил, как у него резко улучшилось настроение. Словно живой воды выпил! Он был доволен собой. Показал урючникам, как надо убийства раскрывать! Разогретые мускулы играли, голова стала ясной. Сам шайтан не брат отставному надворному советнику! Э-хе-хе… Истосковался ты, Алексей Николаич, по сыщицкому делу… Поймал пару халамидников, и жизнь заиграла красками. Да, это не шпалы пристраивать.
С такой смесью грусти и довольства на душе Алексей вошел в комнату. Титус действительно уже был там. Он сразу накинулся на друга с расспросами. Пришлось все рассказать. И про первую схватку в коридоре, после которой у него до сих пор ныла губа. И о своей уловке с номером, которая помогла найти гайменников. И о том, что произошло в хибарке извозчика.
Титус выслушал, и первое, что он высказал, было сожаление:
– Эх! Жалко Степана Антоновича! Хоть и не без недостатков был, а все равно свой. Привык я к нему.
– Да. Чуток до круглой даты не дожил. Куда теперь булавку с жемчужиной девать? Яш, возьми ее себе, а? Будешь по Варнавину ходить, форсить. Память останется об Степане Антоновиче.
– А возьму, – кивнул управляющий. – Деньги уж дадены, не пропадать же им. Надо теперь телеграмму в Московское торгово-промышленное товарищество отправлять. Пусть распорядятся суммой. А хоронить придется здесь: по такой жаре не повезешь. Эх! Уехал человек в дальний край, там и сгинул! Ладно хоть бобыль, никто его не оплачет.
Христославников жил холостяком, семьи и родни не имел. Оставил в Москве пару любовниц, ну так то не семья. Теперь похороны сведутся к тому, что тело хлопкового торговца закопают. Больше возни будет с тем, как отослать в Москву сорок три тысячи, чем с самим погребением…
Посокрушавшись немного, Титус переключился на начальника. Он заявил с издевкой:
– Молодец, Алексей Николаевич! Дал тут всем прикурить! На кинжал вместо полиции бросился. Умно, умно…
– Да они бы застрелили Еганберды до смерти!
– И черт бы с ним, со скотиной.
– Зато сейчас можно ниточку тянуть. Сообщников взять. Город почистить.
– А кто будет шпалами заниматься? Баратынский?
«Баратынский» было прозвище самого Титуса, когда он делал работу за других.
Алексей понурился, но приятель хлопнул его по плечу:
– Ладно, Леш. Это я так… от зависти, наверное. Вижу, как у тебя глаза светятся.
– А и то! Будто помолодел. Знаешь, Яша, скучаю я. Не хочу быть лесопромышленником. Что делать, а? Посоветуй, ты умный. Может, поговоришь с Варварой? Осторожно, издалека.
– Сам поговори. Думаешь, она этого не видит?
– Видит, да? – обрадовался Лыков.
– Все два года, что ты в отставке, не было у тебя такого лица, как сейчас.
– Ну, первый год само собой. Из больницы в пансионат, из пансионата в санаторию…
– Первый – да, – согласился Яан. – Но давно уже с Варварой Александровной все в порядке. Дай ей Бог здоровья!
– Вот и закинь удочку, а, Яш?
– Закинь… А если это ее… того? По новой?
Лыков осекся и больше на эту тему не говорил.
Жару приятели, как всегда, пересидели в номере. Титус рассказал о своей встрече с корпусным интендантом. Тот готов был взять за любую цену сапожный товар. Даже нечерненый. И сейчас, в середине июня, изъявил желание приобрести набрюшники и десять тысяч пар просаленных портянок! Но не шпалы. Все было ясно. Вариантов действия имелось три. Оставалось выбирать. Первый: кормить подъесаула Кокоткина петушиными гребешками, пока тот не обожрется и не купит у них лес. Второй: познакомиться с мисс Грин и соблазнить ее. Да еще так, чтобы англичанке понравилось! Третий вариант самый простой: явиться завтра к Скобееву и попросить его не продавать их тарантас. Плюсом выклянчить бумагу о «содействии», чтобы лесопромышленники добрались до Самарканда без мытарств. Сегодняшние заслуги Алексея вроде бы давали ему право на такую просьбу.
Под вечер Лыков угрюмо пробурчал:
– Делать нам тут, похоже, нечего. Только расходы понесли. Но кормить эту сволочь… Согласен?
– Да.
– Что нам еще осталось посмотреть в Ташкенте? Второй раз я сюда уже никогда не приеду.
– А вот есть какой-то Мын-Урюк. То ли крепость старинная, то ли городище… Говорят, там интересно.
– И где этот Урюк?
– За хлебным рынком, примерно в тех местах, где ты нынче дрался.
– Давай завтра скатаемся, посмотрим. Еще чего?
– Прочее мы уже видели. Ташкент не Самарканд!
– Ну и ладно! Я сейчас пойду к Ивану Осиповичу. Чего кота тянуть? Домой хочу!
Но тут в дверь постучали, и на пороге появился капитан Скобеев собственной персоной. Лицо у него было странное: с такой миной человек обычно просит об одолжении…
– Добрый вечер, господа! Алексей Николаевич, я, собственно, за вами. Правитель канцелярии генерал-губернатора действительный статский советник Нестеровский хочет с вами познакомиться. Прямо сейчас.
Отставной сыщик не задал ни одного вопроса, а молча надел сюртук и пошел к пролетке.
Канцелярия располагалась за углом, на пересечении Романовской и Воронцовского проспекта. Уже через несколько минут Лыков заходил в большой кабинет, обставленный дорогой мебелью из ореховых наплывов. Красиво, подумал он; вот бы мне такую в квартиру…
Навстречу гостю поднялся мужчина лет пятидесяти, седобородый и неулыбчивый. На летнем кителе – Аннинская звезда, на шее – Владимирский крест. И университетский знак, что большая редкость для окраин… Все трое уселись за круглый стол возле окна. Иван Осипович совершенно по-домашнему закинул ногу на ногу. Чувствовалось, что он здесь свой человек.
Нестеровский назвался и некоторое время пристально разглядывал Лыкова. Потом вдруг спросил о неожиданном:
– Удалось ли вам, Алексей Николаевич, пристроить свой лес?
– Нет, Константин Александрович.
– Что же вы решили? Содержать Кокоткина, склонять на грех мисс Грин или ехать домой?
– Последнее. Хочу попросить Ивана Осиповича о бумаге насчет «содействия». А что? Не надо уезжать?
– Не надо.
Нестеровский пялился в упор своими холодными умными глазами, довольно бесцеремонно. Лыкову это было неприятно, но он хотел разобраться, что тут за разговор. От правителя канцелярии исходила привычная ненапускная властность. Чувствовалось, что он привык «решать вопросы», причем единолично.
– А что изменится?
– Я помогу вам получить подряд. Очень хороший подряд на пять лет вперед.
– А Кокоткин?
– Будет стоять по стойке смирно и есть вас глазами.
– Вы предлагаете мне содействие не просто так?
– Разумеется. У нас в Туркестане просто так ничего не делается.
– Что требуется от меня?
– Найти убийц трех русских, погибших в крае с начала года. А с вашим соседом уже четырех…
– Ого! А почему я?
– Наш лучший сыщик капитан Скобеев сказал мне, что – как уж там дословно? – в подметки вам не годится. Что вы человек выдающихся способностей и непременно откроете убийц. Собственно, Алексей Николаевич, вы уже вовсю занимаетесь этим дознанием!
– Именно! – вскричал полицмейстер. – По двум из трех смертей вами сделаны важные открытия! И аресты тоже. Полагаю, злодеи уже у нас в руках. Благодаря вам во многом.
– Случай в Голодной степи – да; у вас есть и убийца, и подстрекатель, – поправил капитана Лыков. – И Христославникова точно зарезал Еганберды. А вот причастность последнего к смерти штабс-ротмистра Тринитатского еще нужно доказать. Одного перстня тут мало.
Действительный статский советник кивнул:
– Все так. Вот вы и докажите! Но есть и еще одна смерть, торговца Батышкова. Там дознание зашло в тупик. А с вашим опытом… Я ведь запросил Департамент полиции, прежде чем сделал вам свое предложение. Там дали очень высокую аттестацию.
Нестеровский взял бланк с гербом и зачитал:
– «Самый опытный в Департаменте специалист уголовного сыска, ученик самого Благово… Департамент до сих пор жалеет об отставке господина Лыкова и всегда с радостью примет его обратно на службу». И так далее… Я не знаю, кто такой Благово, но слова примечательные! Так что, Алексей Николаевич? По рукам? Предлагаю честную сделку, где стороны помогают друг другу.
– Константин Александрович, а если я не справлюсь? Ведь такой риск всегда существует в дознании. Край мне незнаком, специфика… Весь этот гузар-мазар! Да и времени уже сколько прошло…
– Специфику оставьте Ивану Осиповичу. Он будет вашей правой рукой в этом расследовании. Взаимодействие с чинами администрации, нужные справки – это все на нем. Ваше дело – анализ, нахождение скрытых нитей. Высказанная вами давеча на ходу догадка, что между Юлчи и Еганберды может быть связь, блестяще подтвердилась! Письма на арабском, найденные в двух разных местах, сочинил один человек!
– Вот как?
– Да. Именно это, а не умение владеть револьвером или кулаками убедило меня привлечь вас к сотрудничеству.
– Пусть так, но мой вопрос остается. Что если я не справлюсь? Контракт на поставку леса подпишут по итогам дознания?
Нестеровский нахмурился.
– Понимаю, что риск такого исхода есть. Но насколько он велик? У вас случались раньше неудачи?
– Нет, но исключительно из-за молодости. Пока не успел… Павел Афанасьевич Благово, мой учитель и человек несравненно больших, нежели у меня, способностей, один раз дал осечку.
– Не нашел преступника?
– Нашел. Но не смог доказать для суда. Тот так и помер у себя в кровати, хотя должен был идти на каторгу.
– Понимаю.
Правитель канцелярии поднял голосовую трубку телефонного аппарата и сказал в нее:
– Окружного интенданта.
Подождал немного и продолжил:
– Здравствуйте еще раз, генерал. Кокоткин, надеюсь, не ушел? Ждет? Ну, пусть ждет. Скоро к нему явится Алексей Николаевич Лыков. Да, мы уже заканчиваем… Контракт готов? Нет? Он должен быть подписан не-мед-лен-но! Я же объяснил! Да, предоплата, неустойка, все как полагается. На пять лет. Подписали? Тогда можете идти домой. Всего хорошего, ваше превосходительство.
Нестеровский положил трубку и сказал Лыкову:
– Вас ждут. А насчет результата дознания… Беру этот риск на себя. Убежден, что у вас все получится!
– Хорошо, Константин Александрович. По рукам! Буду стараться.
То, что Алексей увидел, произвело на него сильное впечатление. Нестеровский отпустил домой всесильного генерал-лейтенанта Ларионова, окружного интенданта. Как учитель школьника с урока… Заставив перед тем, против желания, подписать контракт. А риск неудачи сыщика взял на себя. С таким человеком можно иметь дело.
– Как все будет выглядеть технически? Ведь я должен буду задавать вопросы, требовать действий!
Правитель канцелярии протянул собеседнику лист бумаги. Там было написано следующее:
«Предъявитель сего надворный советник Лыков Алексей Николаевич является чиновником особых поручений канцелярии по управлению краем. Всем должностным лицам Туркестана надлежит исполнять его требования неукоснительно.
Генерал-губернатор, генерал-лейтенант барон Вревский».
Алексей был поражен:
– Я же частое лицо! И не состою на коронной службе!
Нестеровский только усмехнулся.
– Устраивать вас на службу будет слишком долго. А вольнонаемным писцом в управление полиции туземной части Ташкента вы бы не пошли.
– Для пользы дела пошел бы.
– Для пользы дела вы должны выступать как лицо, близкое к начальнику края, – возразил действительный статский советник.
– Но Константин Александрович! Это же служебный подлог! Тот же Кокоткин крикнет городовых, и меня отведут на съезжую! С такой бумагой…
– С такой бумагой, Алексей Николаевич, вы сами кого хотите отведете на съезжую, – возразил Лыкову полицмейстер. А Нестеровский добавил:
– Здесь Туркестан. Да, я совершил подлог – для пользы дела. Это мой проступок, а не ваш. И не такие вещи творятся в крае… Тут хоть с благими целями! У нас есть особая категория людей – сверхштатные чины для усиления личного состава Главного управления генерал-губернаторства. Лезет туда всякая шваль, за отличиями и большими прогонами. Ну, появится один порядочный человек… Это хорошо или плохо?
– Я понял. Последний вопрос, Константин Александрович. Зачем я вам все-таки понадобился?
– То есть?
– Ну, убили нескольких русских. Мало ли их резали? Что-то не то. Договаривайте до конца.
Нестеровский обратился к Скобееву:
– Ты прав, он особенный. Все понимает!
Потом перевел взгляд на Алексея.
– Вчера из Петербурга выехал к нам с ревизией член Совета военного министра инженер-генерал Тринитатский.
– Родственник убитого штабс-ротмистра?
– Отец.
– Тогда понятно!
– Боюсь, что не до конца, – вздохнул правитель канцелярии. – Если мы к его приезду не распутаем дело, погоны кое у кого полетят… Ведь Тринитатский-старший – инженер, а не кавалерист! Умный, опытный. И очень зол на нас, что не уберегли сына. Такого накопает! Поэтому убийство штабс-ротмистра должно быть раскрыто крайне убедительно! С деталями, показаниями преступников, с доказательствами. Лучше всего обнаружить целый заговор. Восстание, очередной газават, страшную резню, которую нам удалось предотвратить. Тогда мы молодцы и на своем месте.
В лице Лыкова что-то переменилось, и правитель канцелярии поспешил добавить:
– Но можно и попроще! Если будет обычное убийство, без заговора – тоже годится. Главное, чтобы доказательно.
– Понял. Сколько у нас времени?
– Генерал Тринитатский прибудет в Ташкент через десять дней.
– Время есть. Мне помимо содействия Ивана Осиповича понадобится помощь моего управляющего, господина Титуса. Он опытный сыщик и будет полезен.
– Берите хоть десять Титусов! Официального жалования я ни вам, ни ему платить не могу, сами понимаете. А вот из секретных фондов – пожалуйста. Пятьсот рублей в месяц вам, и сто пятьдесят Титусу. Годится?
Лыков не удивился столь простому подходу к секретным фондам. В Департаменте полиции он видел и не такое…
– Нам обоим ничего не надо. Так будет лучше в случае проверки. А платой за наши усилия станет контракт.
Нестеровский поднялся, протянул руку.
– Желаю успеха! Помните: вы всегда можете обратиться ко мне через Ивана Осиповича.
Лыков и Скобеев вышли вместе. Алексей сказал:
– Я сейчас к интендантам, оттуда в номера, беру Якова Францевича – и к вам. Где вас искать?
– На Джаркучинской, в управлении туземной частью.
– Письма с арабского перевели?
– Частично.
– Завтра к утру надо, чтобы расшифровали все!
– Сделаем. Сейчас арабисты в штабе округа этим занимаются. Переводы сразу отсылают мне, курьерами.
– Значит, и военные подключились? – обрадовался Лыков.
– Надо будет – всех на уши поставим! Нестеровский очень серьезный человек. И подлинный управитель Туркестана. Видели, как он Ларионова? То-то… Ну, жду вас у себя!
И полицмейстер уехал. А Лыков пошел пить пиво. Ему очень нравилось, что наглец Кокоткин сидит сейчас в пустом управлении и ждет его. Селяу захотел? Получи!
Не спеша угостившись, лесопромышленник явился на Владимирский проспект. В большом здании действительно оказалось безлюдно – все уже закончили присутственный день. Подъесаул скучал в приемной. Увидев гостя, он вскочил с неподдельной радостью.
– Алексей Николаевич! Рад снова видеть вас! Вот, извольте, ваши бумаги. Если что-то не так, только скажите. Мигом исправим!
Лыков пролистал контракт и крякнул. Цена-то какая! И мечтать было нельзя… Пять лет! Зимой поставки приостанавливаются. Предоплата. Пени за задержку платежей! Он молча подписал оба экземпляра, свой сунул в карман. Ссориться с Кокоткиным не входило в планы Алексея. Жалует царь, да не жалует псарь… Поэтому он протянул подъесаулу руку:
– Благодарю вас! Надеюсь, мы будем работать далее без… недоразумений?
– Не извольте беспокоиться, Алексей Николаевич, – очень серьезно ответил тот. – Все пойдет, как часы.
Лесопромышленник вернулся в номера. В буфете Титус с постным лицом цедил теплый лимонад. Лыков кивнул ему, тот отставил стакан и прошел в комнату.
– Ну? Будет «содействие»?
– Мы никуда не едем.
– Почему?
Лыков вручил ему контракт, показал подпись Ларионова и печать. Управляющий быстро пробежал глазами бумаги и сказал взволнованно:
– Чудеса как в сказке! А цена! Нам помог Нестеровский?
– Да.
– Но почему? Иван Осипович упросил?
– Нет. Мы заключили с правителем канцелярии сделку. Он нам – контракт на поставку леса, а мы ему – убийц. Так что ты теперь снова сыщик.
И он рассказал обстоятельства секретного картеля. Титус, к радости Лыкова, одобрил его решение.
– А что? За такие деньги он и не то мог потребовать! А тут лишь убивцев отыскать. Делов то! Все лучше, чем лезть мисс Грин под турнюр!
Уже в сумерках приятели ввалились в кабинет капитана Скобеева. Тот первым делом угостил их чаем. Потом усадил перед собой, как школяров, а сам подошел к плану Ташкента в масштабе 100 саженей в дюйме, что висел на стене.
– Итак, господа, сначала о том, что такое этот город. И какая в нем криминальная обстановка. Чтобы вам легче было войти в дела…
