Глава 3. Первые впечатления
Тарантас пробирался закоулками около часа. Какой он большой, Ташкент! Алексей сказал полицмейстеру:
– Да у вас тут, как пол-Москвы!
– В каком смысле? – не понял тот.
– Ну, размеры города… Едем, едем и никак не приедем!
Иван Осипович нахмурил брови:
– Если считать все земли, на которые распространяется власть начальника города, то получится 176 квадратных верст. Больше, чем Москва и Петербург вместе взятые!
– Не может быть! – поразился отставной надворный советник. – А людей сколько проживает?
– Точных цифр не знает никто. Русских без учета воинских чинов – почти тринадцать тысяч человек. А туземцев в десять раз больше. Переписи никогда не было, поэтому говорю приблизительно.
– А как вы их вообще считаете?
– По старой системе. Ее придумали, еще когда город был под властью кокандского хана. Тогда составили джан-дафтар. Это такие посемейные списки для целей налогообложения. Джан-дафтар переводится как «тетрадь душ». Если здешнему жителю нужно удостоверить свою личность, для отлучки или там деньги на почте получить, он берет справку. А городской старшина подпишет эту справку, только если проситель числится в джан-дафтаре. А вот жен своих, и тем более дочерей, туземцы указывают неохотно. Зачастую вообще не указывают, будто их и нету.
Скобеев подумал и добавил с сожалением:
– Из-за этого дафтара в городе нет прописки для местных жителей, которая кормит полицию в остальных частях России. Так что взяток я не беру еще и по той причине, что мне их не больно-то и предлагают.
– А приезжие? – удивился Лыков. – Их тут наверняка множество. Они тоже не прописываются?
– Должны, но не хотят. Так принято в Ташкенте! Сорок пять караван-сараев вмещают тысячи людей. А в каждой мечети есть комнаты для бездомных. Поди за ними уследи…
– Делайте обходы! Штрафуйте! Что это такое: власть не получает надзора над пришлым людом? Мало ли кто припрется сюда!
– Обходы делают мои славные туземные городовые, – пояснил Иван Осипович. – И никаких нарушений не замечают. На Большом базаре черт ногу сломит… Как там отличить прописанного от непрописанного? Начнешь паспорт спрашивать – у всех отметки! Не знаю, как они ухитряются.
– И ваши подчиненные с вами не делятся? – вполголоса спросил Алексей.
Полицмейстер смутился, и Лыков понял, что это не так. Спрашивать дальше было уже неловко. Но капитан, помолчав, решил все-таки внести ясность:
– Ладно. Уж коли заговорили об этом, то скажу. Делятся. Кроме того, крупные торговцы, которые с именами, приходят ко мне напрямую. Просят о содействии, предлагают свою дружбу. И не только дружбу. По здешним меркам, я беру очень мало. Можно сказать, что почти и не беру. Но тут нельзя быть чересчур честным. Это Туркестан! Заклюют. Все хватают, а ты нет? Значит, чистеньким хочешь быть? А потом доносец накрапать? Ведь так остальные подумают. И зачем им такой сослуживец? Опорочат и уберут. Приходится замарываться. Чтобы им спокойнее было. А деньги, что я принимаю, на службу же и трачу. Вот, перчатки давеча купил всем постовым городовым. Ну и себе маленько оставляю, не без этого… Двое детей, и жена еще не старая, хочет пофорсить…
Закончив разговор на такую деликатную тему, Иван Осипович отвернулся. Признание, что он тоже берет, далось капитану нелегко. Лыков оценил его честность. Да и то сказать! Мздоимец на Руси тот, кто вымогает. От таких все беды. А кто сам не просит, но если дают, то не отказывается, слывет порядочным человеком. Взял – значит уважил. Проследит, ежели что… И бывший сыщик сменил тему.
– Понятно. Но даже приблизительно выходит, что в Ташкенте проживает около ста сорока тысяч населения. Так?
– Мы полагаем, что с пригородами все сто пятьдесят. А полицейских на такую прорву только 165 человек.
– Так мало? – опешил Лыков. – Как же вы справляетесь?
– Сам удивляюсь, – ответил Иван Осипович. – В русской части 89 городовых, хотя она в разы меньше моей по числу населения. А у меня в туземной вообще 76 единиц.
– Ну и ну…
– Конечно, за порядком следит не только полиция, – продолжил Скобеев. – Туземный Ташкент разбит на 280 махалля. В каждой из них, как я уже говорил, есть свой караульщик. На базарах имеются ночные сторожа. Воровать больно-то не дают. Но городовых хотелось бы побольше.
– А кто идет в наружную полицию? Русские?
– Где ж их столько взять? – невесело усмехнулся полицмейстер. – Тут история такая. До холерного бунта 1892 года в туземном городе и полиция была туземная. Подчинялась она старшему аксакалу. А им пятнадцать лет был один и тот же человек. И стал тот человек настоящим царьком. При покровительстве нашей власти. Делал он, что хотел, а с противниками расправлялся нашими руками. В итоге мы и прошляпили холерный бунт, потому что не знали настроений сартов. А негодяй сообщал начальству только то, что желал сообщить… Лишь после подавления бунта была создана моя должность. Всего два года назад! Сейчас в моем подчинении канцелярия и два пристава с помощниками, а также городовые. Из них русских лишь несколько старших, остальные все сарты. Они внимательны, ничего не скажу. Явных потачек не дают. И непьющие! Но вот старания, служебного рвения в них нет. Ленивы. Могут уйти с поста. Или вора отпустить за деньги. Жалование у них маленькое. Ну кто пойдет служить за гроши?
За этими разговорами они доехали до какой-то площади. Правильнее было бы сказать, что в этом месте улица несколько расширялась… Все пространство было забито людьми, ослами, верблюдами, повозками и грудами товаров. С двух сторон под навесом тянулись лавки, около них толпились туземцы в огромном количестве.
– Площадь Чорсу, – сказал Скобеев. – Отсюда начинается Большой базар. Но мы туда не полезем, объедем стороной.
– А куда мы вообще нацелились? – решил уточнить Христославников.
Полицмейстер виновато улыбнулся.
– Сейчас на минутку заедем ко мне на квартиру. Я мигом! Только поцелую жену с дочками, и обратно к вам. Соскучился… Оттуда сразу к начальнику города. Это уже в русской части, на проспекте Обуха. Там и расстанемся.
– Как расстанемся, Иван Осипович? – хором закричали негоцианты. – Вы же обещали нас не бросать!
– А я и не брошу. Но воперед надо доложиться полковнику. И сдать в тюрьму арестованных. Вы за это время где-нибудь поселитесь, например, в гостинице «Восток». Отдохнете. А часа через три я к вам туда приду. Как раз жара спадет. Погуляем по Ташкенту, покажу вам наши главные достопримечательности. Собор, могилу Кауфмана, парк, Общественное собрание – сколько успею. Успею, правда, немного, потому как завтра крестный ход, и мне надо подготовиться. Согласны на такой план?
Лыков ответил за всех:
– Мы тут люди новые и полностью полагаемся на вас. Понятно, что вы с дороги. Дела накопились, и с семьей повидаться хочется. Еще этот крестный ход. Но можно ли рассчитывать на основательное знакомство с городом? При вашем участии.
Иван Осипович задумался.
– Основательное знакомство? Для этого надо ходить по Ташкенту неделю! Давайте так. Сегодня мы погуляем час-другой и расстанемся. Завтра приглашаю вас на праздник – я пришлю утром собственного джигита, он проводит.
– Какого джигита? – удивился Христославников. – Вы горский князь или русский полицмейстер?
– Так полагается, – примирительно сообщил капитан. – Даже в штате есть эта должность. Что-то вроде личного ординарца: письмо доставить, гостей вот проводить…
– Но не телохранитель? – уточнил Лыков.
Иван Осипович хмыкнул:
– Из моего джигита телохранитель, как… Ну, увидите. А мне, строевому офицеру, таковой и не нужен. Сам за себя постою.
– Ясно. Так что насчет прогулки?
– Насчет прогулки. Завтра крестный ход, что успеем, то успеем. Послезавтра пятница. Сарты станут отдыхать и бузить, а мы – нести усиленные наряды службы. В воскресенье еще хуже: отдыхают и сарты, и русские. Полиция вообще валится с ног… Самый удобный день – суббота. Обещаю провести ее с вами с утра до вечера!
Так и договорились. Поездка по туземному городу продолжилась. Лыков смотрел во все глаза. Его удивляло все: арбузы на крышах домов, аисты на минаретах, дервиши с чашками из кокосовой скорлупы… Толпа – смешение всех рас. Вдруг с одной из крыш русским улыбнулась девушка удивительной красоты. Туземка – и с открытым лицом! Негоцианты ахнули. Скобеев и тут внес ясность:
– Бухарская еврейка. Но хороша, чертовка!
Еще он называл встречающиеся по пути мечети и мазары, но запомнить это новичкам было положительно невозможно.
Наконец оба экипажа остановились на улице относительно тихой. Перед домом из обожженного кирпича дежурил сарт в полицейской форме. Над входом красовалась надпись: «Полицейское управление туземной части города Ташкента».
Иван Осипович крикнул: «Я быстро!» и со счастливым лицом побежал не в дверь, а в калитку. Через пять минут, как и обещал, он уже садился обратно в тарантас.
– Слава Богу, дома все благополучно! Поехали!
И тут же принялся объяснять:
– В туземном Ташкенте только семнадцать улиц имеют названия. Официальные, утвержденные городской думой. Это самые главные, те, что ведут к воротам. Сейчас мы с вами на улице Джаркучинской, а въехали в город по Самаркандской. Я тогда еще сказал, что это одни из двенадцати ворот. Виноват – соврал! Их осталось десять. Двое ворот генерал Черняев снес к чертям вместе со стеной. Чтобы оставить Ташкент без защиты.
– А остальная крепость по-прежнему цела? – удивился Титус. – Какого же она должна быть размера, чтобы укрыть сто тысяч человек?
Капитан кивнул:
– Крепость знатная! Длина стен – двадцать четыре версты! Со стороны русского города ее разрушили, но остальная часть цела. Однако сарты уже давно разбирают ее по кирпичику для домашних нужд. А мы намеренно смотрим на это сквозь пальцы. Пусть хоть всю растащат! После холерного бунта русская администрация стала относиться к таким вещам иначе. Без стены азиатские кварталы будет легче взять штурмом в случае чего…
Тарантас весело бежал по улицам, потом перевалил по мостику через глубокий арык. И словно оказался в другом мире! Негоцианты от неожиданности даже вскрикнули.
– Вот, господа, мы и в русском Ташкенте, – довольно констатировал Скобеев. И тут же сделал строго-торжественное лицо и откозырял кому-то. Лыков оглянулся. Два солдата в белых рубахах с малиновыми «стрелковыми» погонами стояли во фрунт.
– Проехали казармы Первого Туркестанского стрелкового батальона, – словно оправдываясь, пояснил капитан. – Помнят еще меня там… – Голос его смягчился.
– А почему вы ушли из строя в полицию? – полюбопытствовал Лыков.
– Попросили серьезные люди. Никто из офицеров идти туда не хотел. Сами знаете, как к нам относятся! А надо служить… Я от трудностей никогда не бегал. Мой принцип такой: куда начальство поставило, там и будь. И потом, жалование выше. Еще есть возможность выслужить подполковника. Должность-то седьмого класса! В армии сейчас не выслужишь. Ну и… Содержание две тысячи, квартира натурой, тысяча сто на канцелярию и переводчика. Последний мне не нужен, я знаю оба местных языка, а экономию присоединяю к канцелярским расходам. И еще двести рублей в год на разъезды. Получается по армейским меркам просто роскошно! А буду в отставку выходить, может, и полковника дадут…
– Очень переживали, когда переходили?
Иван Осипович покосился на Алексея, словно хотел сказать: ну чего ты в душу лезешь? Но не обиделся и ответил:
– Сначала да, крепко меня взяло. Ночей не спал. Строевая служба мне нравилась. Потом привык. Здесь тяжело, скучать некогда. Языки надо понимать, нравы. С влиятельными туземцами дружбу водить, если хочешь знать, что происходит на вверенной территории. Туземный Ташкент – это целый мир… Я до сих пор еще не во всех махалля побывал. Но служба затянула, стало получаться. А как стало получаться, стало и нравиться. Сделался лучшим сыщиком Туркестана! Пока вы, Алексей Николаевич, не приехали.
Лыков удивился, хотел спросить, при чем тут его приезд, но полицмейстер велел кучеру остановиться.
– Господа, надо расставаться, – объявил он. – Жаль, право! Я уж к вам привык. Но мне пора к начальству с отчетом.
И Скобеев кивнул на дом с надписью «Управление начальника города Ташкента».
– Вы сейчас сворачиваете за угол, направо. Это будет улица Романовская, одна из главнейших. И катите по ней саженей двести, пока не увидите номера «Восток». Не буду врать, что они хорошие, но лучше все равно нет. Заселитесь, перекусите, чем-нибудь займитесь. А часа через три я вас заберу, и отправимся гулять. Ну, не прощаюсь!
И капитан ушел, ведя перед собой арестованных туземцев. А торговые люди поехали заселяться.
Гостиница «Восток» действительно оказалась вполне заурядной. Одноэтажное деревянное здание насквозь пропахло жареным луком. Двухместный номер поражал спартанской обстановкой. А воду в рукомойнике не меняли недели две… Брали за такой собачий угол три с полтиной в сутки!
Алексей с Яном разложили вещи. Попрыскали вокруг одеколоном от клопов. Вот и приехали… Первым делом хотелось в баню. Они стукнули в стену и предложили Христославникову сходить помыться. Тот отказался: куда девать портфель с наличностью? И приятели пошли вдвоем. Коридорный сказал, что лучшие торговые бани держит сарт Дадамухаметбаев и находятся они возле Городского сада. На требование вызвать извозчика ответил: их в Ташкенте и без того мало, а в полдень они прячутся, ждут вечера.
Лесопромышленники отправились пешком. И были поражены. Не то что ни одного извозчика, но даже прохожих не видать! Пустой, словно вымерший город. Духота невыносимая. А вдали, будто в издевку над людьми, белеют снежными шапками Чимганские горы…
Они чуть было не вернулись. Где эти чертовы бани? Спросить-то не у кого! Но пошли наугад, держа курс на юг. Вскоре им попался несчастный городовой, изнывающий в тени. Выслушав приезжих, он зорким оком усмотрел в конце Воронцовского проспекта одинокую пролетку. Подозвал ее свистком и велел отвезти господ, куда прикажут.
Извозчик оказался из русских. Благообразный, с жестяным номером на пролетке, и сам экипаж довольно чистый. Не как в Варшаве, конечно, но более-менее… Тариф, к удивлению Лыкова, был точь-в-точь варшавским: 20 копеек в один конец, независимо от расстояния. Приятелям не улыбалось возвращаться в номера по жаре, и они предложили дяде их дожидаться. Тот мигом вынул прейскурант и зачитал: один час обычной езды стоит 40 копеек. Так и порешили.
Бани Дадамухаметбаева помещались в конце Уратюбинской улицы, на берегу арыка Чаули. Тихо, чистенько… В дворянском отделении ни души. Заплатив по полтиннику, Алексей с Яковом отдались в руки туземных парильщиков. Быстро выяснилось, что те замечательно освоили приемы русского банного дела. Через час гости, щурясь от удовольствия, пили ледяной квас. Подошел распорядитель и поинтересовался, не желают ли господа по хорошей бабе? Имеются сартянки, татарки и одна еврейка. Можно достать и русских, но их надо заказывать, а эти под рукой.
Друзья отказались. Благодаря их предусмотрительности обратная дорога далась легко. Извозчик, почуяв добычу, занял позицию под окнами «Востока». Приезжие, и при деньгах – вдруг куда захотят?
Христославников узнал от соседей, что в бане предлагают баб, и взмолился:
– Постерегите мой портфель, я туда-обратно!
– Только, Степан Антонович, без опозданий! – строго заявил ему Алексей. – Ну как придет Скобеев? Тогда уйдем гулять без вас! А портфель сдадим коридорному…
Доверенный побожился, что успеет, сел в извозчика и умчался. А лесопромышленники начали маяться от безделья. Они выпили местного пива, перечитали номер «Туркестанского курьера», что конфисковали в буфете, и отдали в стирку белье. В условленное время явились сразу и полицмейстер, и доверенный.
– Успел! – обрадованно сообщил Степан Антонович.
– Куда? – насторожился Иван Осипович.
– Э-э… в бане помыться.
– У кого парились?
– У Дада… тьфу! Как его там?
– У Дадамухаметбаева?
– Точно!
– Баб вам там предлагали?
– Ну…
– Отвечайте: да или нет?
– Предлагали…
– И вы взяли, – констатировал полицмейстер. – Вон как глаза лоснятся… Там только сартянки и одна жидовка. Никакому медицинскому надзору они не подвергаются. А я вас предупреждал, чтобы вы не искали приключений в сомнительных местах. И что? Не послушались доброго совета?
– Я вам, Иван Осипович, за советы благодарен, – с достоинством ответил хлопковый торговец. – Но уж решать дозвольте мне! Я, чай, не мальчуган. Как-нибудь разберуся.
Скобеев посмотрел на доверенного и махнул рукой.
– Ладно, дело ваше. Только не удивляйтесь, когда обнаружите у себя сифилис. Ну что, господа? Идем гулять по Ташкенту?
– А то! – закричали негоцианты. – Но уж позвольте, Иван Осипович, угостить вас ужином в лучшем здешнем заведении. За все хорошее, что вы для нас сделали!
Капитан пожал плечами:
– Почему нет? С удовольствием угощусь на ваш счет. Вот только хороших рестораций в городе нет, как и гостиниц. Более-менее сносно можно поужинать в буфете Общественного собрания. В столовую Офицерского собрания вас не пустят. Еще в ресторане «Россия» имеется особенное блюдо: телятина с соусом из петушиных гребешков. Я, правда, не пробовал – не для моего кармана; но все хвалят!
– Туда и заглянем в конце прогулки, – уверил капитана Лыков. И они отправились на променад.
Оказавшись на улице, Алексей снова был поражен. Народу-то, народу! Только что было пусто. Откуда они взялись? Ответил, как всегда, Иван Осипович:
– Закрылись присутственные места. Летом из-за жары они открываются в восемь утра, а в час пополудни начинается перерыв. На улицах хоть шаром покати. Да еще войска гарнизона уходят на лагерные сборы, с середины апреля по середину сентября их нет в Ташкенте. Жизнь замирает. В пять часов перерыв вроде бы заканчивается, но уже пора идти по домам. Как раз и жара спадает. Начинаются прогулки.
– Но откуда так много людей, если войска ушли?
– Это все администрация. Как-никак, тут управление целым краем. Начальства с избытком! Канцелярия генерал-губернатора, канцелярия начальника Сыр-Дарьинской области, начальник города, начальник уезда, штаб округа, штаб корпуса, штабы двух бригад, железнодорожная дистанция, казначейство…
Скобеев, то и дело козыряя, вел своих спутников в известном ему направлении. Потом он повернул за угол, и открылся чистый широкий проспект. Напротив, из-за ограды тонкого рисунка, виднелось изящное здание. Да не здание, а настоящий дворец, хоть и маленький! Центральный объем двухэтажный, с куполом и флагштоком. Вокруг – ухоженный цветник. Стены дворца были выкрашены в оранжево-красный цвет, что дало Лыкову подсказку.
– Это палаццо великого князя Николая Константиновича?
– Да, – подтвердил Скобеев. – Но как вы догадались?
– По окраске стен. Это цвет малого двора Константиновичей.
– Не знал, – удивился капитан. – Вот сразу видать столичного человека…
Великий князь Николай Константинович был старшим сыном генерал-адмирала Константина Николаевича, настоящего автора реформ его венценосного брата. В 1874 году он попался на воровстве. Выломал из оклада иконы своей матери три бриллианта – понадобились деньги для подарка любовнице. Адъютант Николая Константиновича снес камни в ломбард, где их и обнаружила полиция. Скандал получился очень неприятный. Великий князь до конца отрицал свою вину, чем только усугубил гнев императора. В итоге он был лишен чинов и орденов, объявлен сумасшедшим и пожизненно выслан из столицы. Запрещалось говорить об этом человеке – словно и не было никогда такого в августейшей фамилии. После долгих скитаний изгнанник поселился в Ташкенте.
– Ну и как он здесь прижился?
Полицмейстер ответил с уважением в голосе:
– Теперь великий князь называет себя Искандером. Конечно, Николай Константинович – звезда здешнего общества! Очень умен и начитан. Он ведь кончил Академию Генерального штаба с серебряной медалью – единственный из Романовых! И храбро воевал здесь до своего… греха. Замечательный собеседник. Пользуется большой популярностью не только среди русских, но и среди туземцев – а это трудно заслужить.
– За что же его любят сарты?
– Николай Константинович дает им работу и хорошо за нее платит. А что за работа! Главное богатство в Туркестане – это вода. Так князь прорыл канал из Чирчика и оросил ранее безводные туземные земли. За свой счет! А сейчас начал копать еще один канал – уже в Голодную степь. Представляете? Хочет оживить и ее!
– Молодец, – одобрил опального князя Алексей. – Скучно ему тут, небось?
– Искандер живет сейчас не в Ташкенте, а в своем загородном имении. Потому как поссорился с генерал-губернатором бароном Вревским. Плюнул и удалился! Признаться, так нам, полиции, от этого только легче.
– Вот как? – заинтересовался Титус. – Великий князь действительно не в своем уме? Я слышал, он того… с зайчиком.
Иван Осипович нервно дернул головой.
– Есть такое! Образован, умен, приветлив – все, как я говорил. До разу. А потом вдруг наскочит на него что-то, и учинит дикую выходку. Вы знаете, что он живет с двумя женами? И обе венчанные! Это бы еще ничего, не мы грешили – не нам и каяться… Но князь в общество выходит сразу с обеими. Срам!
За такими разговорами они прошли еще сотню шагов и оказались на большой немощеной площади. По одну ее сторону стоял собор приятной архитектуры. По другую сторону выглядывало из-за ограды несуразное одноэтажное здание, со стеклянным куполом зимнего сада в глубине. У входа, выделяющегося красивым резным козырьком, стояли две старинные пушки. Возле полосатых будок застыли парные часовые.
– Что за сарай? – удивился Христославников, кивая на странное сооружение.
– Белый дом, резиденция туркестанского генерал-губернатора.
– Такая фигура и помещается в одноэтажном доме?
– Опасаются, – вздохнул Иван Осипович. – Здесь нет-нет да и тряхнет. Вот и Белый дом только построили, как его разрушило землетрясение. Потому обходятся этим. Нужные помещения пристраивают, так сказать, вширь. А каждый новый наместник требует новых комнат. Там позади сад и канал Анхор. Прудик с карасями и утками, беседки, клумбы… И даже яма с ручными медведями! Довольно уютно.
– А что за храм? – спросил Титус, крестясь.
– Спасо-Преображенский Военный собор. Там могила Кауфмана. Давайте зайдем, поставим по свечке за благополучный приезд.
Храм был выложен из серо-желтого кирпича. Лыков уже знал от полицмейстера, что это особенность здешнего железняка. Тот при обжиге дает глинам не красный, а желтый оттенок. В форме равноконечного креста, с двенадцатигранным барабаном и пологим куполом, собор был очень гармоничен. Рядом вытянулась в небо трехъярусная колокольня. Подле храма лежала чугунная плита с белым деревянным крестом. Это оказалась могила подполковника Обуха, того самого, погибшего при неудачном штурме Ташкента. Из трех приделов храма главный был украшен резным иконостасом в половину высоты стен. Скобеев с гордостью пояснил: иконостас сделан по эскизам академика Микешина. Он же написал и престольный образ «Христос в Гефсиманском саду». Лыкова неприятно поразили купольные росписи. Все евангелисты там были на одно лицо, и вообще живопись дурного качества… Он обратил на это внимание капитана. Тот поморщился и сказал:
– Работа Ольги Ивановны.
– Какой еще Ивановны?
– Госпожи Розенбах, жены предыдущего наместника.
– Это она вместо дамского рукоделия, что ли?
– Угу.
– Почему ей никто не подсказал, чтобы не бралась не за свое дело?
Иван Осипович очень удивился:
– А кто ей скажет? Ежели она супруга главного лица в крае.
– Надо же было так испохабить Божий храм! – возмутился Алексей. – Ладно их прогнали отсюда!
– Не просто удалили, а выперли со скандалом. Уж очень много брильянтов Розенбах вытребовал для своей жены у эмира Бухарского. До государя дошло!
– А при нынешнем генерал-губернаторе не так? – спросил Лыков, понизив голос.
Скобеев ответил шепотом:
– При бароне Вревском подарки полагается делать мисс Грин.
– Это что за фря?
– Англичанка, гувернантка детей барона. Исполняет здесь с успехом роль его жены.
– Не может быть!
– Увы, может. Это же Туркестан! Мисс Грин так вжилась в роль первой дамы, что даже предводительствует на официальных приемах. Тут много кто обязан ей чином или крестом!
– А где законная жена?
– Осталась в столице.
– Сколько же лет вашему саврасу?
– Шестьдесят. Но все еще отличный наездник!
– В шестьдесят лет у него маленькие дети? Вот молодец!
– Дети уже большие, – поправил Лыкова капитан. – Дочь замужем, и оба сына давно как офицеры. Они приезжают иногда навестить отца.
– Откуда же тогда взялась гувернантка? Кого она учит и чему? – вмешался Христославников.
– Учит она начальника края, – ухмыльнулся Иван Осипович. – А чему? То мне неведомо. Полагаю, всяким глупостям. Барон Вревский, когда впервые сюда приехал, уже был без жены. Но с молодой воспитанницей. Красивая мамзель по фамилии Лазаревская. Она была тихая, скромная. Никуда не лезла и видных ролей играть не старалась. Потом барон выдал ее замуж за собственного адъютанта князя Гагарина. И сразу после этого появилась мисс Грин. Тогда-то мы и пожалели о Лазаревской…
– Что, худо стало? – опять съязвил Степан Антонович.
– Под рукой генерал-губернатора огромный край. Замиренный оружием и до сих пор нам враждебный. Дел невпроворот! А тут? Явился человек добрый, но легкомысленный. Светский, воспитанный, только работать не умеет. Восемь месяцев в году живет на даче в Чимганских горах, где винтит по маленькой да развлекается со своей англичанкой. Вот вы завтра увидите Вревского на крестном ходу. Большая удача! Потом ноги его не будет в Ташкенте до октября!
Скобеев помолчал и со злостью добавил:
– Розенбах был вор, а Вревский – рамолик. Как управляет краем? Хорошо, все важные дела держит в своих руках Нестеровский, а то бы совсем беда!
– Нестеровский?
– Да. Помните? Я о нем упоминал. Константин Александрович, правитель канцелярии генерал-губернатора. Кабы не он…
Полицмейстер чуть не плюнул с досады, но вовремя вспомнил, что находится в храме.
– Айда к могиле Кауфмана. Вот была фигура! Все, кто после, рядом с ним пигмеи. Константина Петровича сначала схоронили в сквере его имени, в конце Соборной улицы. А пять лет назад выстроили собор, и прах перенесли сюда.
Могила Кауфмана была в правом приделе, ее окружала кованая решетка. Иван Осипович благоговейно перекрестился, негоцианты последовали его примеру.
– Этот великий человек хорошо понимал, что управлять таким сложным краем не сможет обычный генерал-губернатор. Чтобы туземцы подчинились, им нужен полуцарь! Ярым-падишах. Сатрап, но с чрезвычайными полномочиями. Кауфман объяснил это государю, и Александр Второй ему такие полномочия вручил. Тот мог даже объявлять от имени России войну! И Кауфман правил железной рукой. Вот это была фигура! Но государя убили, и тут же заболел Константин Петрович. Его хватил удар, он потерял речь, целый год лежал парализованный. А потом умер. И пошли у нас пигмеи…
Алексей слушал и дивился. Нечасто услышишь от человека на службе такие слова! Видать, довели пигмеи здешних порядочных людей… А Иван Осипович продолжил:
– После Кауфмана трон отдали его злейшему врагу генералу Черняеву. Хотя почему злейшему врагу? Черняев никогда в жизни не встречался с Кауфманом. Но за что-то его невзлюбил. Может, за то, что понимал свою рядом с ним несуразность? Загадка. Факт тот, что Черняев ненавидел Константина Петровича. Уж он и отличился! За два года, что провел здесь, разрушил все хорошие начинания прежнего наместника. Дикий человек, просто дикий… И привез с собой два десятка таких же, поставил на должности. Где только он их нашел? Мы называли людей Черняева зулусами. То действительно были зулусы, которые упивались вседозволенностью. Между прочим, среди них был известный литератор подполковник Крестовский, автор «Петербургских трущоб». Так вот, именно по его докладу Черняев закрыл единственную в городе библиотеку! Представляете? Литератор – и ополчился на книги… В нашем и без того убогом краю! Еще Черняев упразднил школу шелководства, хлопковую ферму, химическую лабораторию, питомник растений. Даже служба надзора за ирригацией показалась ему лишней! Что творилось в голове у этого человека? Генерал-лейтенант – и такое… Мужскую гимназию Черняев тоже приговорил. Решил, что она без надобности! Слава Богу, не успел – самого турнули. А знаете, как турнули?
– Нет, – ответил за всех Титус. – Расскажите, Иван Осипович!
– Это кажется невероятным, но ведь было же, – охотно откликнулся полицмейстер. – Черняев решил проинспектировать Аму-Дарьинский отдел. Ну уехал и уехал, так надо… Но, закончив командировку, генерал-губернатор в Ташкент не вернулся. Никого не предупредив, с одним только адъютантом, он отправился через безводную пустыню к Каспийскому морю. Короче говоря, исчез! В столице края переполох – куда делось главное лицо? Черняев никого вместо себя не оставил. И административная машина встала. А наш герой, как он потом объяснил, исследовал новый торговый путь! Помилуйте, его ли это дело? Пустыня та даже не входила в генерал-губернаторство! То есть человек, облеченный высшей властью, играет в Марко Поло…
– И что же было дальше?
– Дальше? Они с адъютантом добрались до реки, сплавились по ней на лодке к выходу в Каспийское море и оттуда дали телеграмму. Чтобы им прислали пароход. Только из той телеграммы и узнали, где находится генерал-губернатор. Прислали, значит, пароход. Черняев доплыл на нем до Астрахани, в самый день коронации Александра Александровича. И решил он навестить государя! Не заходя, так сказать, домой. И отправился в столицу…
– Навестил?
– Точно так. Явился в Петербург, без доклада, без бумаг, требующих высочайшего решения, как говорится, налегке. А главное, без вызова! Как потом выяснилось, Черняев почему-то вбил себе в голову, что на коронации он должен стоять возле особы императора!
– Для чего? – удивились купцы.
– Для его защиты! Без Черняева никак бы царская охрана не справилась… Но на саму коронацию генерал уже не успел. И решил хоть покалякать с Его Величеством. Ну, ему и сказали, чтобы возвращался бегом к месту службы. А вскоре и выкинули. Вот такие люди управляли краем!
Раздосадованный воспоминаниями капитан повел спутников на выход. Но глянул на аляповатую мазню госпожи Розенбах и растерянно добавил:
– Кауфман, Кауфман! Великий человек. А ведь при нем тоже все решали фаворитки! Была такая Зинаида Евграфовна Каблукова… Наместник сделал ее мужа – тот был пустое место – генералом и правителем канцелярии. А Зинаида Евграфовна играла судьбами людей. Кто ей кланялся – тех возвышала, а кто сторонился – тех наказывала. Место у нас, что ли, такое?! Сильные мира сего… Э-эх!
Полицмейстер оставался в философском настроении весь следующий час. Он показал приятелям крепость, выстроенную сразу после взятия Ташкента. Шестиугольная в плане, с выступающими бастионами, она и сейчас производила серьезное впечатление. Пушки батарей внутри, как сообщил капитан, были нацелены на туземный город. Мало ли что?
По соседству с цитаделью находилась еще одна братская могила. У Камеландских ворот, куда завтра пойдут крестным ходом, похоронены павшие во время штурма Ташкента 15 июня 1865 года. Штурма, закончившегося взятием города. А до него был еще один штурм, неудачный. Он произошел 15 ноября 1864 года и стоил жизни восемнадцати нашим солдатам. К этой могиле никто не ходит, но четверо русских помолились на ней за павших. Рядом, в маленьком садике, стоит главная достопримечательность нового Ташкента – домик Черняева. Он был сложен из сырцового кирпича в один день. Десять на восемь шагов, в две комнаты с одним окном, с камышовой крышей, домик поражал простотой и подлинностью.
После всего увиденного времени у гуляк оставалось только, чтобы поужинать. Лыков свистнул извозчика, но полицмейстер уперся. Оказалось, что сажать больше трех седоков возницам в Ташкенте запрещено. А их было четверо! Купцы уговаривали Ивана Осиповича ехать в ресторан всем вместе, черт с ними, с правилами! Но тот заявил, что не ему, служителю закона, этот закон нарушать. Какой пример он подаст в городе, где его знает каждый верблюд? Пришлось добираться в ресторан «Россия» двумя партиями.
Телятина в соусе из петушиных гребешков действительно оказалась на высоте. Но стоила 5 рублей 30 копеек порция! Понятно, что обычный капитан не мог ее себе позволить. Негоцианты расстарались и угостили Ивана Осиповича на славу. И все просили не оставлять их советами… Скобеев сделался весел, но не пьян, доброжелателен, но без фамильярности. Уже в темноте его на извозчике отправили домой. Торговые люди дошли к себе пешком и тут же уснули.
