Жизнь Викентия Павловича на время вернулась в свое русло. Днем рабочий кабинет у себя, в управлении губернской сыскной полиции, привычные дела следователя его ранга: крупные аферы, убийства с отягощающими обстоятельствами, кражи и разбой. Вечером — дом, чудный особнячок на одной из центральных, но тихих улиц города, с небольшим садом за кованой оградой… Жена тихонько проскользнет в его домашний кабинет, присядет рядом на диване, заберет из рук дымящую трубочку, прильнет к плечу… Люся! Так он звал ее еще будучи женихом, так зовет и сейчас, хотя его стройная и чуточку капризная девочка уже давно стала серьезной, терпеливой и женственно, в самую меру, располневшей. Викентий Павлович не знал хлопот с семьей и был благодарен жене за это. Дети росли, учились, и хотя он представлял, что проблем с ними у Люси хватало, для него самого это происходило спокойно и незаметно. Малышка–дочь, сын Саша, гимназист младшего класса, и усыновленный племянник Митя — старшеклассник. Правда, пятнадцатилетний Митя — славный юноша, настоящий помощник и опора своей тетушке.

Сегодня Викентий Палович вернулся домой рано, успел поужинать вместе с семьей. Дети затеяли веселую, но не шумную возню в гостиной. Скоро они разойдутся по своим комнатам. Людмила, в кабинете у мужа, рассказывала:

— Сегодня мы раскрыли зимние двери веранды и выходили в сад! Уже совсем весна, Викеша, днем солнце так пригревает! И земля местами совсем просохла. А синиц в саду — целая стая, поют–заливаются. Мальчики выбрали себе деревья, которые будут обкапывать, даже Катенька две яблоньки себе взяла.

С их веранды по каменной лесенке с перильцами можно и правда было спуститься прямо в сад. Викентий Павлович представлял, как весело бегала сегодня детвора по саду впервые после зимы. А скоро все зацветет…

Людмила потеребила его за плечо:

— Дорогой, ты уже неделю ничего нового по делу Каретниковых не рассказывал. Есть что–нибудь?

Петрусенко давно привык рассказывать жене о делах, которые расследовал. Не обо всех, конечно: кое–что ей было бы скучно, кое–что — слишком страшно. Но с самого начала их знакомства Люся так живо интересовалась его работой, что он охотно делился с ней самым интересным. Ну, а «дело Каретниковых», такое необычное, сразу захватило и увлекло жену. Настей же она просто восхищалась. Говорила так, словно сама знала девушку:

— Такая молоденькая, хрупкая, такое горе пережила, а не растерялась, не струсила! Это просто чудо! Да еще такой груз на свои плечи взяла: честь семьи, жизнь матери… Если бы я такое в театре увидела, в греческой трагедии или у Шекспира… А то ведь в маленьком городке, в провинции, простая девушка, из мещан! Дорогой, она ведь просто героиня!

Словно подтверждая сомнения мужа, Людмила после первого же разговора спросила:

— Неужели этот Каретников и в самом деле сыноубийца и самоубийца?

— Возможно, и так, — ответил Викентий Павлович.

— Но ты сомневаешься? — Она его интонации очень хорошо улавливала. Думаешь, этот молодой человек, Константин, замешан?

— Думаю, верно. И главный мой аргумент вот каков. Он исчез внезапно, как будто бы без повода. Но без повода ничего не происходит. Похоже, он ударился в бега как раз в то самое время, когда Настя обнаружила мертвого брата.

— Но ведь нашла она его в комнате отца?

— Да, дорогая, в этом деле много неясностей. И я, конечно, могу ошибаться… Впрочем, ты натолкнула меня на мысль!

Жена терпеливо ждала, а он, вскочив и пройдясь по комнате, наконец сновa сел рядом.

— Убить Каретникова–младшего могли в любой из трех комнат: не только у отца, но и у него самого или у Антонины Мокиной. А тело перенесли по веранде… А вот почему, это я затрудняюсь пока даже предположить. Во всяком случае, без той роковой женщины вряд ли обошлось…

Эти разговоры происходили в домашнем кабинете у Петрусенко сразу по его возвращении из Саратова. Теперь же он и вправду мог рассказать жене кое–что новое. За последнюю неделю наконец поступили ожидаемые им сведения.

Данные о Константине Журине он запросил в центральных картотеках управления сыскной полиции и охранного ведомства. Конечно, молодой человек мог быть ранее ни в чем не замешан. Но Петрусенко предполагал, что могут за ним тянуться грешки по охранному ведомству: студент, бросивший учебу, возможно, скрывающийся… А ведь отголоски недавних бунтов девятьсот пятого–шестого годов еще так сильны!.. Но нет, эти его ожидания не оправдались. Однако внезапно пришел ответ из московского сыска: Константин Осипов Журин проходил по уголовным делам! Он и в самом деле учился одно время в путейной академии Тифлиса, потом еще год на факультете естественных наук Московского университета. И дважды против него возбуждали судебные дела обманутые им невесты. Однако одна не сумела доказать факт корыстного обмана, а семья другой сняла обвинение, чтобы, видимо, избежать позорной огласки. Обе девушки происходили из состоятельных семей. И все–таки полиция взяла начинающего брачного афериста на заметку, установила еще, что он не брезгует ролью любовника богатых содержанок и возможностью жить на деньги, которые эти женщины выманивают у своих покровителей. Попросту говоря, промышлял Константин Журин альфонством.

Это были неожиданные, но так о многом говорящие сведения! Предположения Викентия Павловича начинали приобретать плоть и кровь. А тут еще один его запрос подоспел — из банка.

Решив уйти из дому и взяв у отца ценные бумаги, Настя Каретникова плохо тогда в них разбиралась. Однако, рассказывая свою историю Петрусенко, она уже понимала, что к чему. И вспомнила, между прочим, что часть акций принадлежала Волжско–Камскому банку. Отделение этого мощного, пускающего корни по всей стране банка было и здесь, в родном городе Викентия Павловича. Столичное управление сыскной полиции временами привлекало следователя к раскрытию запутанных и опасных дел, однако жил и работал он именно здесь, в губернском городе Харькове. И хотя особенно рассчитывать на то, что каретниковские акции попали в здешний филиал, не приходилось, у Петрусенко надежда была. Ведь не даром Константин Журин говорил Насте о большом городе Харькове, где нетрудно затеряться. Услышав об этом из уст девушки, Викентий Павлович еще тогда взял на заметку: Журин, похоже, в Харькове бывал, и не раз. Возможно, есть знакомые и место, где можно укрыться. А раз так — чем черт не шутит!

Итак, вернувшись в город, Викентий Павлович чуть ли не первым делом пришел в Волжско–Камский банк. Раньше ему здесь бывать не приходилось, однако не раз он любовался чудесным новым зданием, всего два года как построенным. Изящный особняк из светлого гранита, с высокими сводчатыми окнами, мозаичной дверью украсил центральную Николаевскую площадь города. Высоко над входом, с двух сторон, из стены словно рвались на простор остроносые струги — такие, какие ходят по Волге и Каме…

Юркий клерк встретил Петрусенко в шикарном вестибюле — с пальмами, лепным потолком, коврами. Правда, дальше, за сплошной стеклянной стеной просматривался рабочий зал — совершенно деловой: кассы, стойки, стрекот машинок… По широкой, устланной ковром лестнице со своим провожатым Викентий Павлович поднялся на второй этаж. Он еще накануне условился с директором банка о встрече, и тот ждал его в своем кабинете. Там же был управляющий и старший кассир.

Петрусенко, когда решил потянуть за эту ниточку, не слишком надеялся на результат. Просто он как дотошный сыщик привык отрабатывать любую мелочь. И теперь с удивлением узнал, что может что–то и получится.

— Да, — сказал ему директор, — бумаги, о которых вы говорите, не именные. Но все же у нас есть возможность по номерам и серии установить, из какого региона они к нам поступили.

— Особенно, если вы укажете хотя бы приблизительное время поступления бумаг, — добавил старший кассир.

— Сделаю это прямо сейчас!

Петрусенко прищурился, высчитывая день гибели обоих Каретниковых, время на дорогу…

— С пятнадцатого июля прошлого года, не ранее. И думаю, в течение двух последующих недель — вряд ли позже… Но, если бумаги вновь пущены в оборот?

— Это не помеха, — успокоил его директор. — Все входящие и выходящие у нас строго регистрируются. Вот только, дорогой господин Петрусенко, это работа кропотливая…

— Я буду терпелив! — заверил Викентий Павлович. — И буду благодарен, если результат окажется положительный. А если нет — это тоже мне кое о чем скажет…

Вчера утром нарочный из банка принес ему записку от директора. Тут же, кликнув дежурного извозчика, Викентий Павлович покатил из управления на Николаевскую площадь. В кабинете кроме директора и старшего кассира сидел еще один человек — в форменном сюртуке, лет тридцати, худощавый, спокойный, с внимательными темными глазами.

— Это наш служащий, — представил директор, — кассир второго ранга господин Ващенко.

Викентий Павлович с интересом взглянул на молодого человека: ясно же, что он тут не случайно. Так оно и оказалось. В своих учетных книгах банковские служащие нашли запись об акциях, зарегистрированных в Саратовской губернии и поступивших в банк именно в тот период, который указал Петрусенко. Увидев в книге роспись Ващенко — именно он принимал бумаги и оплачивал их, — старший кассир решил поговорить со служащим. Он хорошо знал, что у этого молодого человека острый ум и цепкий глаз — сам не так давно повысил ему рабочий разряд. И хотя времени со дня оплаты прошло немало, выданная сумма была очень значительной… Может быть, Ващенко что–то запомнил?

Теперь же, довольно улыбаясь, директор попросил: — Василий Петрович, расскажите господину следователю то, что вы рассказали нам.

Петрусенко увидел, как вспыхнули щеки молодого кассира, и понял: директор впервые обратился к нему по имени–отчеству.

— Бумаги к оплате предъявляла женщина, — сказал Ващенко. — Я запомнил, потому что… потому что это было нетрудно.

— Ага! — Петрусенко вскочил с кресла, подошел вплотную к молодому человеку. — Красивая женщина, я вас правильно понял?

— Да, очень. — Ващенко со смущением уже справился, снова был спокоен и обстоятелен. — Но… как бы это сказать? Несколько вульгарная, что ли…

— Лет около тридцати?

— Да, наверняка не меньше, но выглядит моложе.

— Говорите, говорите, — подбодрил его Петрусенко. — Опишите ее.

— Рыжие волосы, глаза… играют, улыбается, прекрасные зубы, а вот голос немножко резковат. Фигура… — молодой человек глянул в сторону: директор и управляющий слушали, подавшись вперед. Он не выдержал, бросил на Петрусенко смешливый взгляд, но улыбку сумел спрятать. — В общем, женственная, полноватая, но стройная. Одета сия дама была роскошно: платье тончайшего панбархата, декольте, шляпа с перьями… Так что не запомнить ее просто было невозможно.

Прощаясь и благодарно пожимая своим собеседникам руки, Викентий Павлович сказал директору:

— Толковый молодой человек! Он мне очень помог.

— И служащий очень способный, — ответил директор. — Мы свои кадры ценим.

Когда дома Викентий Павлович рассказал обо всем жене, она даже руками всплеснула:

— Так значит ты прав? Эта женщина и жених Настеньки сообщники?

— У меня уже нет сомнений. Все сходится.

— Как же эта славная девушка переживет такое! Отец и брат так страшно погибли, у нее надежда была только на то, что есть любимый человек… А теперь выясняется… Ой, нет!

Викентий Павлович в который раз подивился проницательности своей милой жены. Всю историю она знала с его слов. Настю в глаза не видела, а вот подишь ты, как верно почувствовала! Ведь девушка и впрямь была на грани нервного срыва, когда Петрусенко ее впервые увидел. Он вспомнил напряженную, как струна, фигуру «молодого хозяина», глаза, в которых пряталось отчаяние… То, что Анастасия смогла выговориться, открыться ему, возможно, спасло ее от какого–то губительного поступка: полгода странной жизни, на которую она обрекла себя, полгода страшной тайны, которую хранила, исчерпали ее силы. Он вселил в нее надежду на достойный выход, хотя девушка и не представляла, что же это может быть. Просто доверилась. А вот теперь, возможно, окажется, что тот, кого она любит, — убийца!..

Мысли Петрусенко вновь вернулись к Журину.

— Знаешь, Люся, я вот все думал: если Константин убил Андрея Каретникова, то как кстати попал под колеса Иван Афанасьевич! Живого попробуй, обвини в убийстве! Он ведь и опровергнет легко. А мертвый бессловесен… Res est magna tacere! Великое дело — молчание…

— Что ты, Викеша, хочешь сказать? Неужели…

— Да, дорогая, опять совпадение. Да еще такое удобное!

— Но разве это возможно? Ведь виновные, ты рассказывал, уже схвачены и наказаны…

— В том–то и дело… Я в Саратове читал протоколы допросов двух убийц. Один был сильно пьян и ничего не помнил. Второй — потрезвее, потолковее… В общем, есть там неясные места. Сомнительные. И знаешь, что я сделал?

— Что?

Петрусенко сделал паузу, поддразнивая жену. А она теребила его рукав, заглядывая в глаза. Наконец он засмеялся, смилостивился.

— Я просил отправить этапом сюда этого второго, Чистякова, из Казанской тюрьмы, где он отбывает наказание. Сегодня сообщили — Чистяков прибыл. Завтра буду сам его допрашивать.