Ночной сторож Смоленского кладбища Федор Анюков так давно оберегал мертвых от живых, что пропитался особой мудростью, какая случается с каждым, кто караулит границу между мирами. Крепость этой мудрости поддерживалась в любое время суток. Оставалось загадкой, как сторож умудряется быть навеселе постоянно и при этом делать дело. Редкий вор, рискнувший потревожить вечный покой среди глубокой ночи, был ловлен за шкирку и выдворяем вон. У Федора с каждым надгробием установились приятельские отношения, по ночам он беседовал с ними и перестал трусить, когда слышал в ответ неясные голоса. Заснуть мог в любом месте, нежно обняв памятник, но стоило пробраться чужому – сторож был начеку. Вот и теперь раннее утро встретил под каменной оградой, уютно свернувшись калачиком. Но сон не позволил досмотреть наглый толчок в плечо.

Разлепив веки, Федор обнаружил молодого господина приличного вида и плотного телосложения, что для гробовщика всегда неприятно. Юноша почтительно склонился, но вид имел серьезный до чрезвычайности. Особенно серьезно торчали пушистые усы.

– Чего тебе надобно, отрок? – пробормотал страж, исторгнув такой букет несвежих алкогольных паров, что перехватило дух.

Задержав дыхание, чтобы ядовитое облако испарилось, юноша вежливо приподнял шляпу:

– Где найти местного сторожа?

Привыкнув общаться с людьми крайне вежливыми, потому что мертвыми, Федор щепетильно относился к вопросам этикета. Недолжное уважение в его глазах было серьезным оскорблением. Нарочно дыхнув гостю в лицо, пристроил щеку на плече, зажмурился и буркнул:

– Нет никого. Закрыто. Уходите.

– Будьте добры указать, где он.

Приоткрыв один глаз, Федор оценил посетителя: ничего примечательного.

– А ты кто такой, чтоб нарушать сон почтенного старца?

– Сыскная полиция, чиновник для особых поручений Ванзаров.

Для приличия Федор подождал чуток и неторопливо поднялся из кладбищенской пыли, являя форменный жетон, а заодно отвешивая поклон. Хоть он и был с вечностью на ты, но полиция – такая субстанция, что какую хочешь вечность к ногтю прижмет. Это сторож усвоил из личного опыта. Мальчишка выглядел мирно, не то что местный околоточный, но играть с огнем Федор не рискнул.

– Позвольте выразить уважение столь почетной в отечестве нашем службе! – сообщил он. – Имею честь услужить, чем могу, однако забыл представить вам свою недостойную персону: Федор, или, если угодно, Теодор. А впрочем, можно и Фердинанд, имя сие несет особый отпечаток величия и есть мило сердцу моему.

Кажется, в сторожа попал из провинциальных трагиков. Реплики из классиков в сочетании с горячительными напитками и постоянное общение с мертвецами определяли характер. Сторож начал нести высокопарную ахинею. Из речи его следовало, что ждал он этого дня всю свою жизнь.

– Позвольте! – резко оборвал строгий юноша. – У меня срочное дело.

– О, как мы все спешим, не зная, что нам уготовано. Как мало ценим миг, даруемый быстротекущей жизнью… Господин хороший, не будет ли у вас благородного желания поднести старцу рюмочку?

Мятый рубль скрылся в натруженной ладони старца.

– О, как великодушны вы, молодое племя, что пришло на смену. А нам уже пора в чертоги вечности, где будут разрешены все вопросы бытия… Не изволите откушать в моем недостойном обществе, тут трактир славный поблизости?..

– Нет, – жестко ответил Родион. Его мутило уже не только от перегара, но и от речей. – Мне необходимо осмотреть фамильный склеп Бородиных. Знаете его, господин Фердинанд?

– Как нам не знать сие тихое и почтенное место, где нашли последнее упокоение лучшие члены благородной фамилии! Как часто, проходя в ночи мимо него, я размышлял о скорбном жребии всего сущего. Как говаривал незабвенный Шекспир…

– Еще слово, Федя, и скорбный жребий свой узнаете в участке.

– Так бы сразу и сказали. – Сторож деловито потряс связкой ключей, отпер кладбищенские ворота и гостеприимно распахнул. – Прошу! Чувствуйте себя как дома.

С этим Родион предпочитал не спешить. В ближайшие лет сорок хотя бы.

Узкая дорожка, посыпанная битым кирпичом, петляла между деревьев. Федор ковылял медленно, но уверенно, свое как-никак хозяйство. Рот его не закрывался, потоку философских размышлений, казалось, не будет конца. Родион перестал вслушиваться, занятый, как и каждый поститель подобного места, разглядыванием надгробий. Зрелище на любителя. Кладбище было старым, камни поросли мхом, на кованых решетках следы морозов и дождей. Кое-где виднелись скульптуры печальных ангелов и дев в глубокой скорби. Сами собой посетили мысли о тщетности всего земного. Однако лирический настрой пропал, стоило только вдалеке показаться необычному строению. Родион вмиг узнал его. Склеп чем-то удивительно напоминал особняк на Крестовском: такой же нелепый, массивный и будто недостроенный. Что логично – членам семьи везде должно быть уютно.

Фердинанд выказал максимум гостеприимства: распахнул ограду, пропустил молодого гостя вперед. Склеп возвышался серой громадой. Массивные ворота преграждали путь.

– Откройте, – приказал Родион.

– В сем священном месте непозволительно тревожить вечный сон. Сам господин Шекспир сказал…

– Вот рубль.

Приняв дань в благодарственном поклоне, Федор извлек другую связку, на которой болталась гроздь разнообразных ключиков, и безошибочно выбрал нужный. Замок поддался с тугим щелчком: открывается нечасто.

Внутри склепа оказалось душно. Пол выложен мраморными плитами, но толщина стен сохраняла тепло не хуже печки. По странной прихоти, будто средневековые рыцари, Бородины хоронили своих предков в нишах: пустые углубления, заготовленные впрок, были прикрыты почерневшими фанерками, тела остальных Бородиных покоились в каменной стене. Таблички указывали, что здесь лежат четыре поколения семьи. У входа – самые древние. Дальше вглубь – помоложе. Бородин-старший обнаружился там, где заканчивалась штукатурка. За ним только одна табличка: «Младенец Марфа, 1850».

Присев на ступеньку, Федор беседовал с кем-то невидимым. Ворота удачно прикрывали Ванзарова и освобождали от лишних объяснений. Собрав волю в кулак и почти совладав с расшалившимся сердцем, Родион прихватил табличку и дернул. Проржавевшие гвозди поддались легко, только песок посыпался.

Открылась узкая ниша. Вместо деревянного ящичка показался сверток прогнившей материи. Задержав дыхание, Ванзаров прикоснулся к тельцу. Внутренности осыпались с тихим шорохом. Под покровом осталась одна голова.

Надо идти до конца. И Родион сдернул саван.

Беленькое личико сохранилось неплохо: реснички и бровки целы, губки пухлые, румянец на упитанных щечках, только облысела и пылью покрылась. Даже не состарилась. Да и что ей будет: фарфор не портится. Тряпичное тело Ки-Ки, которая оставила на диванчике подружку Ми-Ми, истлело, но головка переживет всех Бородиных. Фарфор вечен. Как все просто оказалось. И логично. Вернее, из всех вариантов теперь остается только два.

Кое-как насадив дощечку на место, Родион отряхнул пыль времени с рук своих. Склеп выдал свою тайну. И делать здесь больше нечего.

– Весьма полезно для умственного развития приходить на кладбище, – сообщил Федя, запирая ворота. – Извольте, могу провести познавательную экскурсию. Ведь господин Шекспир говаривал устами персонажа своего…

– Фердинанд, окажите еще услугу, – попросил Родион, суя в лапу веский аргумент.

– Что только в моих силах, все сложу к вашим стопам! – заверил сторож, уже прикинув, что беспробудное счастье теперь обеспечено ему дня на три.

– Где-то должна быть могила младенца, умершего примерно семнадцать лет назад. Сможете найти?

– Обижаете, господин чиновник. Память у меня отменная, всех знаю и помню, словно родных. Как господин Шекспир сказал…

– Она наверняка некрещеная, имени ее не знаю.

– Ну а фамилия?

– Незнамова.

Сторож почему-то ухмыльнулся:

– Так и искать не надо, вон она.

Действительно, к ограде склепа будто прижался скромный каменный крест с выцветшей табличкой: «мл. Незнамова, 1878». У основания креста еще можно было разглядеть засохший букетик. Чтобы докопаться до истины, потребуется лопата. Войдя в раж, Родион уже намерился подкупить сторожа на все оставшиеся деньги, как вдруг Федор опять ухмыльнулся:

– Позвольте недостойное и неприличное сему месту покоя любопытство: для чего вам могилка сия?

– Проводится следствие, – буркнул Родион, прикидывая, как бы ловчее подтолкнуть к преступлению любителя Шекспира.

– Ежели копать изволите, так не тратьте время. Одна декорация.

– Как же так?

– Хоть и покрылось сие пеплом времен, но помню как сейчас: крест этот поставлен на пустом месте. Нет там ничего.

– Кому понадобилось?

– Не могу ведать сего. А только приходит раза, может, два в год барышня молоденькая, цветочки положит. На этом все. Не желаете составить компанию в трактир?

Родион искренне не желал. Какой трактир, когда удалось найти в некотором смысле клад. Нет, больше чем клад: факты. А это золото куда ценнее. С ним и семейный рок не страшен.