13

– Викентий Павлович, ушла банда! На Москалевку!

Андрей ввалился в кабинет, только сдернув шапку с головы, – в распахнутом полушубке, с кобурой, с повязкой на рукаве. Такие красные повязки с надписью «Харьковская советская милиция» появились год назад, с февраля 1919 года, когда после петлюровцев в городе на полгода установилась власть большевиков. Теперь, в феврале 1920-го, официально учрежденной милиции еще не было – Советы только начинали возрождать городские учреждения и службы. И тот отряд красноармейцев, который, как мог, пресекал грабежи, налеты, нападения, вновь надел такие повязки.

Петрусенко поднял голову.

– Отдышись, – сказал он молодому парню, – разденься и садись. Сейчас прикинем, что к чему.

Сняв полушубок, Андрей опустился на стул перед столом, заваленным папками с бумагами, длинными узкими ящичками-картотекой.

– Досада какая! – Он все еще не мог успокоиться. – Уже морды их видели! Стрелять можно было в упор, да живыми хотели взять, а они свернули в какую-то кривую улицу – и как сквозь землю провалились!

– Да, – Викентий Павлович ностальгически улыбнулся, покачав головой, – на Москалевке таких кривых улочек хватает. Вы их еще не знаете, а этим, значит, они знакомы… Кто там у нас из прежних налетчиков-москалевщиков?

Он подтянул к себе один ящичек, стал перебирать плотные картонки с надписями.

– Та-ак, вот трое есть, из тех, кто жив и может быть в городе… Попов, Свирько, Кожарь. Скажи, где вы беглецов потеряли? На какой улице?

– Так там нет никаких табличек с названиями! Я могу показать, там еще мыловарня была, дым из трубы шел, значит, работала. Вот за нее они свернули, потом еще раз – и пропали.

– Это мыловарня Ларкина, – кивнул Петрусенко. – В самом конце Рыбасовской. Получается, что свернули бандиты на Моечную улицу. И там, говоришь, исчезли? А следы?

Андрей махнул рукой:

– Да телеги там из снега болото сделали, мы вон сами еле выбрались. – Показал на грязные сапоги. – Не разобрать никаких следов.

– Ничего, – успокоил парня Викентий Павлович и поднял одну из карточек, – вот этот субчик, Кожарь Михайло, живет как раз на Моечной улице. Может, конечно, и совпадение, но думаю, что нет. К нему в дом банда и свернула. Вы покрутились там и ушли, это даже хорошо. Бандиты знают, что милиция нынче вся из новых да неопытных. Ты не обижайся, так ведь и есть. Они вас не слишком боятся.

– Знали бы они про вас!

Андрей широко улыбнулся, Викентий Павлович кивнул, соглашаясь:

– Да, я сижу тихонько в кабинете, карточки перебираю…

– Так мы их сейчас загребем!..

– Подожди. – Петрусенко жестом остановил подскочившего сотрудника. – Если мы не ошибаемся и они у Кожаря, то уйдут рано утром. Отдыхать будут да приглядываться. К полуночи совсем успокоятся, тогда и будем брать. Хорошо продумать надо операцию, банда эта, сам знаешь, отчаянная.

Андрей был из тех двоих ребят, с которыми Викентий Павлович начинал работать в «народной милиции» еще в семнадцатом году. Оба ушли на фронт, когда Харьков сдавали немцам, Алексей и сейчас воевал. А вот Андрею вновь довелось брать Харьков, и он сам попросился в милицейский отряд – очень ему запомнилась наука «господина-товарища» Петрусенко. Викентий Павлович смотрел на парня – крепкого, смуглого, с шапкой темных кудрявых волос, упрямыми глазами, – думал о том, что тот смел, очень неглуп… Учиться ему надо. Да Андрей и сам это понимал, сказал недавно: «Я хочу, как Дмитрий, ученым быть. Вот увидите, в институт пойду! Подучусь, конечно, для этого. Я слыхал, в Москве уже есть для нас такие специальные курсы, называются «рабочие факультеты». Значит, будут и в Харькове…» Викентия Павловича тронуло упоминание о племяннике, он помнил, что еще тогда, в семнадцатом, для Андрея Митя стал и другом, и образцом. Вот и сейчас Андрей словно прочел его мысли, сказал вдруг:

– Эх, не хватает нам в группе Митрия. Не понимаю, зачем он так!..

Викентий Павлович не скрывал того, что Митя ушел с Добровольческой армией. Не стал скрывать этого и от товарища Сергеева – Артема.

В городе заново устанавливалась советская власть. В первый ее месяц, в январе, стояли лютые морозы, наступил продовольственный кризис, отключалась электростанция, не хватало дров и угля. Дровяные рынки стихийно возникали прямо в центре города, очереди выстраивались с ночи, цены заволакивали тоской глаза людей, и все равно дров не хватало. Убивали, грабили, взламывали квартиры и дома чуть ли не среди дня. Банды были небольшие, по два-три человека, но жестокие, да и не боялись ничего – отпора им не было. Большевики собрали свой пленум, на него приехал из Донбасса и Артем – он руководил этим очень важным краем, где нужно было срочно восстанавливать добычу угля. Прислал приглашение Петрусенко на встречу. Да, это снова была гостиница «Метрополь», но только встретились они на этот раз в номере, который занимал Артем. Пожали друг другу руки, как старые знакомые.

– Я вечером уезжаю, – сказал Артем, – в Донецке много неотложных дел. Но и вам помощь окажем – углем, продовольствием. Трудно, но месяца через два-три, увидите, станет легче. Будем восстанавливать, а потом и поднимать хозяйство. Народное хозяйство.

– Значит, я вам нужен?

Артем кивнул, улыбнувшись.

– Бандиты в городе хозяйничают, сами видите. Наших патрулей они не очень боятся, те ведь не знают, как с ними воевать. А вы знаете, товарищ Петрусенко.

«На этот раз он не стал спрашивать, как ко мне обращаться, – подумал Викентий Павлович. – И он прав. Теперь и, похоже, навсегда я буду «товарищем». Хорошее, в общем-то, слово…»

– Очень скоро у нас появится регулярная служба милиции. Скажу вам, что уже готовится постановление Народного комиссариата внутренних дел об учреждении Главного управления советской рабоче-крестьянской милиции. Скоро оно будет принято, начнем формировать структуру аппарата: губернское управление, отделение уголовного розыска, отделение промышленной милиции, наверное, что-то еще… Не совсем так, как было раньше?

Артем улыбнулся, и Петрусенко невольно подумал: «Обаятельная улыбка. Он ведь еще молод, на десять лет моложе меня. Очень умный человек. Кажется, состоит в центральном комитете их партии, а значит – в руководстве страны. Это хорошо, если там все такие люди…»

– Не совсем, – согласился. – Но и время другое, и условия жизни, так сказать, иные.

– А бандиты все те же, – подхватил Артем. – И не ждут, когда мы примем постановления. Возьмитесь за дело прямо сейчас, Викентий Павлович!

– Я согласен, – ответил сразу Петрусенко. – Хочу начать с восстановления картотеки. Поверьте, систематизированные знания очень важны. Картотека у нас была отменная, да только пострадала сильно… от социальных потрясений. Я уже начал над ней работать при Гражданской страже…

Он замолчал, глядя на собеседника. Тот кивнул:

– Вам решать, чем заняться в первую очередь. А то, что при белых вы делали свою работу – защищали людей от бандитов, я, конечно, знаю.

– А о том, что мой племянник, а, по сути, старший сын, ушел с добровольцами, тоже знаете? Я не хочу никаких недоговоренностей.

– Нет, – ответил Артем после паузы. – Об этом я не знал. Теперь знаю.

– Это что-то меняет?

Петрусенко поднялся – они сидели с Артемом рядом на диване. Тот тоже встал, покачал головой:

– Ничего не меняет. Разве ваша семья одна такая? Вся страна расколота: кто-то с белыми, кто-то с красными, кто-то в банде Махно, а здесь, на Украине, еще и своего всякого хватает. Нужно время, чтобы люди убедились: пришла настоящая власть. Вот увидите – не сразу, но к нам потянутся многие из тех, кто считает сегодня себя нашими врагами. И мы не оттолкнем их. Да уже и сейчас с нами и ученые, и писатели, и военные царские… А ваш племянник, он чем занимался? Учился?

– Нет, – Викентию Павловичу вдруг захотелось рассказать о Мите, о том, какой он славный, умный. – Он уже дипломированный юрист. Работал, между прочим, со мной еще при… царской власти. Помог раскрыть несколько сложных преступлений, есть у него к этому талант. И в семнадцатом, в «народной милиции», тоже был со мной…

– Хорошо бы он вернулся, – сказал Артем, покачав головой. – Стал сознательно работать, никто б ему прошлое не вспомнил, не он один такой. А что его ждет там? Наша армия теснит остатки белогвардейцев в Крым, а дальше что?

О том, что будет с Митей дальше, болела душа у каждого в их семье. Вечерами, уложив дочь спать, Людмила Илларионовна приходила к нему в кабинет поговорить. Улыбалась грустно:

– Я еще из комнаты не вышла, а Катюша уже шепчет молитву, о Мите просит Господа.

Если Саша уже к этому времени был дома, он присоединялся к отцу и матери. Они говорили обо всем, но главное – о Мите: о том, где сейчас добровольцы – а они и в самом деле отходили к Крыму, – о единственном письме, которое они получили, о том, что Митя уже не при штабе, а в действующих войсках…

Москалевскую банду взяли ловко, без стрельбы. Петрусенко сам руководил захватом: очень уж захотелось живого дела, да и подучить ребят не мешало. Припасли заранее кота – их нынче много бродило по улицам и свалкам, вот одного и отловили.

– Растерзают собаки! – сказал с сожалением один молодой милиционер.

– Вот этого? – Викентий Павлович протянул руку к худому, серо-клочкастому существу, и у кота тут же сузились в щелку желтые зрачки, выгнулась спина и вырвалось шипение, переходящее в протяжный вой. – Ну уж нет, этого бойца собакам не взять. Подкормите его и готовьтесь. Телега на месте?

– Да, – ответил Андрей. – Стоит у крыльца.

– Лошадь тоже покормите.

Ближе к полуночи к мыловарне Ларкина подкатила телега, один из двоих седоков вошел во двор. Это был Петрусенко, он еще днем послал хозяину заведения человека с запиской, просил выделить для милиции два ящика мыла, предупреждал, что сотрудники приедут за покупкой поздно. Теперь сам хозяин встретил Петрусенко, уважительно раскланялся, показал приготовленные ящики, взял, не пересчитывая, деньги, сказал подобострастно:

– Всегда готов помочь… в экстренных случаях.

Догадался, конечно, что неспроста обратились к нему, да еще так поздно. Ящики с громкими возгласами и смехом погрузили на телегу, покатили по Моечной улице. Собаки – а они были в каждом дворе – пару раз тявкнули и замолкли, были привычны к такому шуму. Когда проезжали, не торопясь, двор Кожаря, Андрей быстро соскочил и перебросил через забор кота. Тот мяукнул, раздалось рычание, и псина рванул за ним в дальний конец, к сараям. В тот же миг четверо милиционеров перепрыгнули забор – Андрей и те трое, что прятались в телеге за мешковинами.

Бандитов оказалось трое. Их, со связанными руками, в кое-как наброшенной одежде, вывели к телеге, где ожидал Викентий Павлович. Парнишка, который беспокоился о коте, нашел-таки того, снял с дерева. Принес за пазухой, сказал, оправдываясь:

– Он ведь помогал нам, что ж бросать-то.

– Зачислим его в отряд, – кивнул Викентий Павлович. – Если не сбежит.

Он сразу оглядел бандитов, кивнул удовлетворенно: Кожарь и Попов – давние знакомые, и убийства за ними, и ограбления… Третий, щуплый, средних лет, со злыми, сильно косящими глазами, был ему незнаком.

Михайло Кожарь, увидев Викентия Павловича на облучке, махнул рукой:

– Эх, господин Петрусенко, была у меня мечта, что большевички вас в расход пустили. Думал – разгуляемся под большой хипеж… А вы, вона, снова нас ловите!

– Чем же это я тебя так обидел, Кожарь? – иронически поднял брови Петрусенко. – Не дал еще с десяток людей поубивать?

Тот сцепил зубы, промолчал, набычившись. Викентий Павлович кивнул:

– Как видишь, не такие дураки большевички, знают, как не дать таким, как ты, разгуляться. Я, вона, снова вас ловлю.

Уже в управлении, утром, вызванный первым на допрос, Кожарь сказал обреченно:

– О чем сами знаете, отпираться не буду. Другого не скажу.

Подтвердил два случая нападения на продовольственные склады. Один раз сторожа убили сразу, второй раз недосмотрели, сторож выжил, дал описание бандитов. Викентий Павлович назвал еще одно ограбление магазина: тогда, хоть и с опозданием, подоспел военный патруль, была стрельба, убили одного бандита. Петрусенко его опознал – когда-то убитый работал в паре именно с Кожарем. Бандит признал и этот случай, сказал с досадой:

– Без Пахома шайка стала не та. Пришлось взять этого Чура, а толку с него… Злой да трусливый больно.

Викентий Павлович понял, что речь идет о третьем, незнакомом ему подельщике. А вот кличка показалась знакомой. Чур… Верно, где-то слыхал ее. Надо вспомнить.

Попробовал Петрусенко так же уверенно, словно точно знает, расколоть Кожаря еще на одно дело – нападение за городом на обоз с продовольствием. Но нет – бандит мотал головой, крестился, божился, все отрицал. Когда его увели, Андрей, тоже присутствующий на допросе, удивленно покачал головой.

– Викентий Павлович, вот вы человек верующий?

– Да, я крещеный, православный.

– Вот и этот бандюга – все крестится да Бога поминает. Ладно бы нехристем был, а то вроде верующий. Как же он Божьей кары не боится?

– О, молодой человек, я вижу, вас посещают философские раздумья… Не смущайтесь, это хорошо. И вопросы-то непростые, о вере, о Божьей каре…

Петрусенко улыбнулся Андрею и сказал, раскуривая трубку, пуская первые кольца дыма:

– Для человека, который живет согласно законам совести, в общем, даже все равно, верит он в Бога или нет. Совесть не позволит ему поступать плохо. А если и не устоит, поддастся искушению какому-нибудь, то потом совесть замучает его, заставит искать искупления.

– Может, для тех, кто по совести живет, это и так, – не согласился Андрей. – А у кого ее нет, этой совести? Вот как у бандитов? Они спокойно живут себе на награбленное. И никакой им кары, если, конечно, мы не поймаем.

Викентий Павлович серьезно посмотрел на горячившегося парня, протянул раздумчиво:

– Не-ет, дорогой коллега. Не все так просто. Человек без совести и тянется к таким же, для которых ни совесть, ни мораль не существуют. И в конце концов сам становится их жертвой. Вот тебе и кара. Я давно уже понял, что «высший суд» – это не слова, а реальность. Он не минует никого – от Бога ли или от самого себя… Впрочем, кто поручится, что и это наказание – не Божья кара? Вот стал с тобой об этом говорить и вспомнил свое давнее дело, как раз пример того, как Бог наказывает человека через него самого.

– Расскажите, Викентий Павлович! Я помню, раньше вы и Дмитрий нам с Алешкой много интересного рассказывали.

– Хорошо, давай сделаем небольшой перерыв перед тем, как с очередным мерзавцем разбираться будем. Чаем согреешь?

– Да я же поставил чайник! – спохватился парень. – Погодите, я мигом!

Выскочил из комнаты, почти сразу вернулся с дымящимся чайником. Петрусенко достал тем временем чашки из шкафа, кусковой сахар и бутерброды, которые утром Людмила дала ему с собой. Сказал:

– Разливай чай, перекусим, и я расскажу тебе… Когда же это было? Да, как раз десять лет назад. Есть в нашей губернии заштатный город Белополье, в Сумском уезде. Там человек совершил два убийства и готовил третье…

Прихлебывая горячий чай, Викентий Павлович вспоминал подробно то дело, которое его командировали расследовать, поскольку одно из убийств касалось напрямую начальника Белопольской полиции, и тот от ведения был отстранен. Андрей слушал очень эмоционально: вскрикивал, стучал по столу кулаком, забывая о чае и еде.

– Как все ловко у него получалось, – похвалил преступника. – А вы еще ловчее оказались!

– Дело было интересное, – согласился Петрусенко. – Да только тема у нас другая, помнишь? О Божьем наказании. Так вот, когда преступник был разоблачен, он застрелился. Сначала стрелял в меня, но промахнулся, только ранил. Следующий выстрел был за мной, и я бы его убил. Но что-то, или кто-то, удержал мою руку – секунду, другую… И тогда этот человек сам в себя выстрелил. Мне кажется, что в тот момент он думал лишь о том, что он разоблачен, что будет опозорен, если его арестуют. Страдало его уязвленное самолюбие, и только. И, конечно, в тот миг он считал, что стреляет сам в себя от злости на всех вокруг. Тогда и я так думал. Но прошло время, я стал догадываться о другом. И сейчас думаю, что это Господь направил его руку с пистолетом в самого себя. А почему? Ведь если б я в него стрелял и убил, то у него еще был бы шанс, пройдя все круги ада, все-таки получить прощение от Господа. Но если он сам себя убил, то как самоубийца обречен на вечные муки и страдания. И Господь сделал это: он так его наказал, заставив совершить самоубийство…

Андрей молчал. «Вот и хорошо, – подумал Викентий Павлович. – Не будем сейчас обсуждать, тема сложная, пусть подумает…» Отставляя пустую чашку и сворачивая салфетку, попросил:

– Давай-ка приведи мне того бандита, которого зовут Чур. Я вспомнил, откуда знаю эту кличку. Может интересный для меня разговор получиться.