ГЛАВА 1

Я взял со стола исписанный крупным почерком листок и быстро пробежал по нему глазами.

— Молодец, почти без ошибок.

— Меня сегодня в КПЗ или здесь до утра?

— Сегодня.

— Этот-то что говорит, Пеликан?

— Всё, что нужно, говорит.

— Хе… Чушок, он и есть чушок.

Я усмехнулся. Пеликан пока говорил далеко не то, что требовалось мне. Лепетал какую-то муру про то, что в парке, на другом конце города, в драке получил ножом в бок от неизвестного. Но ничего, это пока я не ткну ему в морду вот эту бумажку. Вот тогда он действительно скажет всё, что надо. А не скажет, я помогу. Никуда не денется.

— Число поставь, — вернул я лист сидящему напротив парню.

Тот вывел внизу дату и, ещё раз усмехнувшись, начал рассматривать свои потрёпанные кроссовки.

Я открыл форточку, чтобы немного проветрить кабинет от никотина и водочного выхлопа.

Парня звали Саввой. Вернее, это была его кликуха, «погоняло». На самом деле, его звали Андреем, а кличка происходила от его фамилии — Саватеев. Савва был особо опасным. В двадцать шесть лет это весьма почетно. Всего — восемь лет отсидки. Но Савва никогда не кичился своей крутизной, по крайней мере, когда бывал в милиции. Среди блатных — мог, да и то, только по пьяни. Поэтому-то я так и удивился вчерашнему случаю. Хотя от блатных всего можно ожидать. А Савва, вероятно, представлял собой эталон блатного. Исколотый голубыми разводами татуировок — даже на веках красовалась незамысловатая надпись «ХОЧУ ТЕБЯ», — отлично знавший воровские традиции, он имел несомненный авторитет в микрорайоне. А авторитет завоевать нелегко. Ещё труднее — поддержать. Только этим я мог объяснить вчерашнее приключение.

Накануне в пивном зале Савва сосал пивко в компании местной гопоты. На свою беду туда заглянул Пеликан, тоже судимый, только из другого района, но знавший Савву по зоне. Взяв кружку, Пеликан по-приятельски подсел к Савве. Савва презрительно сплюнул в сторону Пеликана и приказал ему валить отсюда. Тот вступил в совсем неуместную дискуссию: «Ну что ты, Саввушка, мы же не на зоне!»

Неизвестно, на что обиделся «Саввушка», то ли на уменьшительно-ласкательное прозвище, то ли на внешний вид Пеликана. Но так или иначе, он спокойно встал из-за стола, сходил на кухню, где барменша рубила селедочные наборы, попросил на минутку нож, вернулся в зал и на глазах у своих собратьев засадил им Пеликану прямо в бок. После чего плюнул на упавшего собрата по зоне, возвратил нож на кухню и сел за свой столик, продолжая спокойно пить пиво. Пеликан, истекая кровью, доковылял до выхода и скрылся за дверью. Савва никуда не убегал, продолжая трепаться с корешками, как будто ничего и не случилось.

Объяснилось всё просто. Пеликан был «чушком». «Опущенным». «Петухом». Даже разговаривать с ним было западло, а тем более, сидеть за одним столом и пить пиво. Пеликан, вероятно, этого не допонимал. Но потом, конечно, врубился, поэтому и наплёл мне про неизвестных в парке, когда я приехал к нему в больничку, откуда в милицию прилетела телефонограмма. Диагноз у него был нехилый — проникающее ранение живота, перерезанные кишки и так далее. Короче, сто восьмая, часть один. Ку-ку, до восьми лет.

Про Савву я, естественно, узнал не от Пеликана, а от своих людишек в баре, благо случай этот мусолился по двадцать раз на дню, постепенно обрастая всякими невероятными подробностями типа того, что Савва вообще начисто отрезал Пеликану башку.

Сегодня, придя с участковым в бар, я застал Савву на обычном месте, за своим столиком. Узнав меня, он не стал хвататься за нож, вставать в стойку, кричать всякие глупости, а спокойно вышел из-за стола и отправился вслед за нами. Савва был авторитетом. Это дурачки-малолетки выпендриваться начинают, прыгать, орать, за что и получают по своим бритым затылкам.

Уже на выходе он обернулся к приятелям, помахал разрисованными пальчиками и степенно выплыл из бара.

В начале нашей беседы он, скорее из приличия, поинтересовался, за что его привели. Когда же я объяснил, он ещё минут пять, чисто символически, позапирался, а затем попросил лист бумаги. Без всяких там понтов и демагогии.

Савва, конечно, лукавил. Его объяснения, что «Пеликан сам нарвался» и что «зато теперь его на зоне с помпой встретят», яйца выеденного не стоили. Нет, нет, может, на зоне он и будет в фаворе, но чистосердечное он сейчас накатал вовсе не по этой причине. Савва, что называется, просто созрел. Как груша, которая, если её вовремя не сорвать, в один прекрасный момент упадёт и превратится в лепёшку. Так легко никто не сдаётся. Стало быть, логика проста — спокойненько, не трепля себе и людям нервов, сяду, чтобы эти самые люди вдруг не копнули дальше и глубже.

А уголовка спокойно могла бы накопать в биографии Саввы лет, эдак, на пятнадцать — в этом я ничуть не сомневался.

— Андреич, — прервал мои мысли Савва, — там в дежурке бабки отобрали, ключи… Ты это, сигарет не купишь, пачек пять, а ещё лучше папирос подешевле. И ещё… Мне бы вещички не помешали, тёплые. Позвони бабе моей, Маришке, пусть принесёт. Запиши телефончик.

Я чирканул номер на календаре.

— Значит так, брюки тёплые пусть возьмет, ботинки чёрные, свитер и куртку старую. Потом, полотенце, чай в носки шерстяные.

— Чай отберут, ты ж знаешь.

Савва помолчал немного.

— И, Андреич, мне ж восьмерик корячиться, ты бы это… Ну, в общем, с бабой хочу попрощаться.

— Это без проблем. Приведу в камеру и прощайтесь на здоровье.

— Андреич, неохота в камере. Чтобы пьянь всякая слушала. У тебя нельзя? Я ж не убегу, на окнах — решетки, а дверь ты закроешь. Да мне недолго, минуть десять. Понимаешь, Маришка беременная, не хочу, чтобы аборт делала, надо уговорить.

Я пожал плечами. Странно как-то. Когда они наворотят дел, такая злость берёт — разорвал бы. А как попадутся, вся злость куда-то пропадает. Человек как человек, такой же как я. Со своими крупными и мелкими проблемами и бедами, со своей нехитрой жизненной логикой.

— Хорошо, я позвоню ей.

— Спасибо. За мной зачтётся.

— Да ладно, я понимаю всё.

Я проводил Савву в камеру, позвонил его Маришке и в праздном безделии пошёл гулять по отделению. А что, могу и погулять, я сегодня сто восьмую раскрыл.

Следователь пока не приехал, мы стояли на очереди, так что время было. Я заглянул к Женьке Филиппову, моему коллеге, перекинулся с ним парочкой ласковых словечек, типа «А пошёл ты…» — «А пошёл ты сам…», полистал бульварную газетку в дежурке, сходил купил Савве папирос в ларьке и вернулся к себе. Маришка уже ждала возле дверей, сжимая в руках два полиэтиленовых пакета с вещами.

— Простите, это вы Ларин?

— Я, я, заходи.

Я осмотрел содержимое пакетов на предмет обнаружения оружия, наркотиков и прочих запретных штучек, ничего не нашёл и сказав Маришке: «Посиди», пошёл за Саввой.

Перед дверьми кабинета я напомнил ему про десять, от силы, двадцать минут и про попытку к бегству и, пожелав удачного прощания, запер кабинет, оставив рецидивиста наедине со своей зазнобой.

Вообще-то выражение «запер кабинет» здесь несколько неуместно. В дверях был внутренний накладной замок, отпирающийся изнутри рукой или снаружи — ключом. А посему мне придётся караулить Савву у дверей. Да ладно, пускай голубки пошепчутся. Вряд ли эта Маришка дождётся Савву — она вроде ничего, найдёт себе нового. Савва уж больно хлопотный.

Я сел на подоконник рядом с кабинетом и начал рассматривать улицу. Очередное лето. Потом очередная осень, потом, потом… Без остановки. Без передышки. А мы в этом времени. Тоже без остановок. Мы — рабы времени. Вон, Савва, он раб вдвойне. Что у него осталось? Десять минут свободы? Да и не свободы, а так…

Я прислушался. Не специально, а скорей по ментовской привычке. Из кабинета доносились какие-то непотребные звуки, годные разве что для эротического фильма. Но телевизора у меня нет, это точно. Так… Ну, Савва… Это ты, значит, свою наколку «Хочу тебя» в жизнь претворяешь? Мать честная, что ж эта Маришка так стонет, на весь коридор слышно… Интересно, а где они этим занимаются? Дивана-то у меня нет, а раскладушку Филиппов забрал. Так-так-так. Значит, на столе. Ну, Савва… Он хоть дела отодвинул или прямо на них? Чёрт, а сам-то я убрал «секретки» в сейф или на столе оставил? Всё, хватит, время вышло. Через восемь лет продолжите.

Я достал ключи, позвенел ими для приличия и только было собрался войти в кабинет, как вдруг…

Да, везет мне. Вы никогда не замечали такой штуки? Только начинаешь обнимать красивую женщину, распаляясь всё больше и больше, только твои мысли направляются в строго определённое русло и до самого интересного остаются считанные секунды, как вдруг раздаётся звонок в дверь. Правда, приятно? Что может быть лучше? Вот такое же примерно наслаждение я сейчас и испытал.

Вот только роль звонка исполнял голос Мухомора, моего непосредственного и очень строгого шефа. За спиной Мухомора угрожающе поднималась фигура замполита — воспитателя личного состава.

— Кирилл, показывай кабинет, — приказал Мухомор. — Я ещё утром тебя предупреждал, чтобы порядок навел.

И ведь не соврёшь, что ключи где-то забыл. Вот они, в руке…

Даже рассказывать не хочется, что произошло минуту спустя и что увидел Мухомор в моём «публичном» кабинете.

Короче говоря, сейчас сижу, пишу рапорт. Пока что с объяснениями по поводу случившегося акта. А через пару недель сяду писать другой — на увольнение по собственному. Две недели — срок для сдачи дел. Обидно. Но попробуй, объясни, что всё обвинение Саввы держится на его чистосердечном признании и, пойди он сейчас в отказ, мы его — на свободу с чистой совестью. Ведь даже потерпевший Пеликан лопочет, что в парке неизвестные пырнули, не говоря о всей пивной гопоте, которая клянется, что ничего не видела. А чтобы не пошёл Савва в отказ, надо с ним дружить и прихоти его незатейливые исполнять. И сигаретки, и Маришку. Да и по жизни-то, сами поймите. Мужик только через восемь лет к бабе подойдёт.

Но замполиту до наших мулек дела нет — он даже больше Мухомора распылялся. Как же так, товарищ Ларин? Ведь вам утром русским языком было сказано, чтобы вы навели порядок в кабинете, потому что новый начальник Главка ездит по отделениям и проверяет условия работы. И всё на камеру снимает. Даже пустые бутылки и окурки в углах. А у вас… Ну ни в какие ворота! Порнографический фильм можно было снять. Подумать только — особо опасный рецидивист в кабинете у капитана милиции, прямо на столе, на секретных и не очень секретных бумагах, пашет свою сожительницу, а этот самый капитан стоит возле дверей на шухере. Позор! Абсурд!

И ведь не докажешь, что Савву в тот момент мои «секреты» интересовали, как меня стоимость «БМВ» на чёрном рынке. У него тогда был строго определённый интерес. Закончить начатое дело. И у меня тоже — отправить Савву в тюрьму, чтобы он больше кишкорезом направо и налево не махал.

Но в рапорте я этого писать не стал. Написал какую-то ерунду про то, что всё получилось как-то случайно, без моего злого умысла.

Н-да…

Покачавшись на стуле, я отнес рапорт замполиту, вернулся в кабинет, потосковал немного и опять пошёл в дежурку за Саввой. Его надо бы опросить письменно, а то его чистосердечное признание — не документ, так, бумажка.

— Влетело? — поинтересовался Савва, мигом догадавшись по моему лицу о постигших меня маленьких неприятностях.

— Да, так… Разберусь. — Не хотелось откровенничать с Саввой. Он, в конце концов, тоже хорош. Обещал с девкой десять минут поболтать, а сам вон что устроил. Стервец.

Я быстро записал показания, дал расписаться и поднялся, чтобы отвести его назад в камеру.

— Андреич, погоди. Я понимаю, подставил тебя. Но ты мужик. Савва слово держит. Сочтёмся.

Я махнул рукой.

— Брось ты…

— Да я не о деньгах.

— А я бы и не взял.

— Я знаю. Секретик один могу подарить. Пригодится.

Я посмотрел на Савву и снова опустился на стул. Савва — мужик знающий и просто так ветер гонять не станет.

— Что за секретик?

— Ты Захарова знаешь?

— Певца?

— Нет, не певца. Бандита.

— А, Витю? Авторитета?

— Для меня он не авторитет. Во кто он для меня. — Савва сплюнул сквозь зубы на стену. — Для мудаков бритых он, может, и авторитет. А я с ним срок мотал, у него валютная статья была. В одном отряде чалились. Так он, гнида, за десять метров перед прапорами спину гнул. А сейчас — авторитет. Ха. Чмо он, а не авторитет. Я — вор, а он — чмо.

— Ну, а дальше?

— Тачка у него такая навороченная — чёрный «Мерс». Там в салоне, под рулем, тайник есть. Давишь на сигнал посильнее, тайничок и открывается. В нём ствол, ТТ-шник и граната. Тайник грамотно сделан, чёрта с два найдёшь. Оружие постоянно там. Витёк — ссыкливый по натуре.

Ну, насчет «ссыкливости» Захарова я сомневался. В милицейских, да и в бандитских тоже, кругах он слыл беспредельщиком, и его группировка считалась одной из самых жестоких в городе. А потому зуб на Захара имели многие.

— Откуда про пушку знаешь?

— В вечерних новостях услыхал.

— Понятно. Многие ещё слышали?

— Не знаю. Может, кто и слышал.

— Я ж не просто так спрашиваю. Захар не врубится, откуда наколочка пошла?

— Да плевать мне, врубится он или не врубится. Я не он, не боюсь. Если хапнете его с пушкой, можешь на меня ссылаться. Так и передай, что Савва тебя вломил. Чтоб знал. Козёл.

Я усмехнулся. Не поймёшь этих блатных. Настучать ведь западло, а всё равно стучат. Хотя слово «стук» здесь немного неуместно. Скорее, обмен информации на определённые услуги.

— Ладно, пошли, — произнес я и вывел Савву из кабинета.