Геворкян положил дипломат на колени.

– Надо подождать немного. Человек вот-вот подойдет. Ага, кажется, это он.

– Ты его не знаешь?

– Нет. Но мы описали друг друга. Да, это он.

Молодой человек подошел к столику, за которым сидел адвокат, бегло окинул взглядом сидящих и негромко спросил:

– Прошу прощения, Эдуард – это вы?

– А вы – Игорь?

– Совершенно верно, – ответил Петухов.

– Прошу, – Геворкян выдвинул третий стул.

– Все в порядке? Документы у вас? – уточнил Петухов, присаживаясь.

– Разумеется, минуточку…

Геворкян извлек из дипломата папку, протянул Петухову.

Игорь зашуршал бумагой.

– Может, чайку? – предложил адвокат.

– Печенье?

– Лучше – «Твикс». Две палочки…

– Давайте.

После прочтения первых строк представленного материала Петухов стал напоминать Майка Тайсона в момент отгрызания уха у Холлефилда.

– Это… что?

Геворкян скользнул глазами по своему компаньону и удивленно буркнул:

– То самое.

И уже не так уверенно добавил:

– Наверное.

– Да это фенька какая-то! Набор цифр! Откуда эта мудень взялась?

Напарник Геворкяна сердито огрызнулся:

– Только не надо зубами стучать, это вам не пальцы. Бумаги мне лично передали, сказав, что те самые.

– Да какие те самые?

– Я в вашей бухгалтерии не разбираюсь. Что дали, то и принес.

– Мой друг прав, – поддержал Геворкян. – Мы не видели оригиналов и не могли ориентироваться на внешний вид документов, а ваши цифры для нас все равно что египетские иероглифы для слепого Пью.

– Какого Пью?

– Слепого.

Петухов хлопнул папкой по столу.

– Можете использовать после «Твикса». Я одного только не понимаю. Зачем вам это всучили?

– А действительно? – поправив пенсне, Геворкян перевел взгляд на третьего участника драмы.

Тот, не ответив, пожал плечами. Адвокат наморщил лоб и вдруг резко повернул голову назад, затем оглядел сидящий в зале народ.

– Дьявол! Купились, как индейцы на бусы. Куда проще?! Тебе всучили липу с одной целью – узнать, куда и кому ты ее понесешь!

– Сядь, Эдик, не мелькай. Глупости не надо говорить, да? Завтра я положу эти иероглифы в сейф и, когда попросят, верну. О том, что сегодня я с тобой встречаюсь, узнать было невозможно. Никому про это – кроме тебя, неврастеника, – я не говорил.

– Но зачем тогда вся эта чертовщина? – Адвокат ткнул пальцем в папку.

– Понятия не имею.

В дверях «Фортуны» появился еще один человек. Заметив его, Геворкян приложил руку к груди, обращаясь к собеседникам:

– Бога ради, господа. Буквально одну минутку.

Оставив на стуле дипломат, он вышел из кафе. Вернулся быстро, как и обещал, через минуту.

– Что я говорил? Срубили тебя, как веничек березовый. Пасли, душа наивная.

– Кто?!

– Он и пас. Поздравляю. Никому не говорил, никому не говорил! Если бы не говорил, он бы не узнал. А тут пожалуйста – и место, и время. Полный аншлаг! Стоял, как в театре, и наблюдал.

– Ну, блин… Откуда он узнал-то?

– Ты из автомата мне звонил?

– Само собой, не из кабинета. В офисе тебя не было, я на пейджер скинул.

– И все?

– Нет, я на весь двор орал! Чего ты, как маленький, Эдик? Он свалил?

– Скажи спасибо моим ребятам, подстраховали. В багажнике отдыхает.

– Вы что, совсем, что ли?

– Прикажешь ему кофейку в подъезд принести? Боюсь, не поставил ли он в зале кого?

– Я знаю Любима, он тихушник по натуре. Одиночка.

– Хорошо бы. Ладно, мы тут засиделись. Игорь, мы приносим свои искренние извинения за случившийся конфуз и, думаю, в ближайшие пару часов все выясним. Документы найдутся. Некоторые глупые люди решили поводить нас за носик.

– Хорошо. Дайте мне знать, как только все образуется. Не прощаюсь.

Петухов кивнул собеседникам и покинул кафе.

– Ну что, Эдик? Каковы планы?

– А план, друг мой, один. Поговорить с Валерием Алексеевичем, как только он придет в чувство.

– Мне участвовать?

– В принципе, ты уже во весь рост засвечен. Так что прятаться за дверью смысла не имеет. Ребята прокатятся к жене, на всякий случай успокоят брошенную женщину, а то не вынесет страданий. Я все же боюсь, не прикрывает ли кто нашего хитрого юношу? Как же он узнал про встречу?

– Его некому прикрывать. Просто некому. Он ничей.

– Одного прокола хватит.

– Что с Валерычем будем делать? После, я имею в виду.

– Ну, что-что? У тебя есть предложения? Как говорится, по законам военного времени…

– Вот дурак!

– Ничей, да еще и дурак. Лучше быть чьим-то умным. Все, поехали. Иди к машине, я расплачусь за кофе.

Музыка. «Пи-пи-пи…»

– Алло.

– Привет.

– Здравствуй.

– Как твои дела?

– Хорошо.

– Знаешь… Я звоню, чтобы сказать тебе, что ты дятел.

– Что-что?

– Ты дятел.

– Сам ты дятел.

Музыка.

«Классный текст, прямо Шекспир, и музон ничего – бодрит. Хит, наверное. Ой, больно-то как…»

– Дайте ему нурофена. Раз – и боль пройдет. Поаккуратнее нельзя было? Вы ему «волосок стряхнули».

– Сильнее приложишь – легче тащить. Рекламная служба «Русского радио».

– Валера… Валерочка, скушай таблеточку. Таблеточку за папу, таблеточку за маму, таблеточку за начальника. Ну…

«Тьфу, еб… Что это за козлоголовый черт? Что он мне там сует? А, это же Геворкян „на ты“, адвокат в пенсне. Чего ты хочешь, четырехглазый?»

– Валера, ты себя хорошо чувствуешь?

– У-у-е-е-э…

– Господи, его стошнило. Подотрите тут. И сделайте радио потише, это, возможно, от песни. Меня сейчас тоже вырвет.

Эдуард отошел к столу, на котором валялось отобранное у Любимова имущество. Еще раз осмотрел. Кошелек с двумя червонцами, мелочью и фотографией жены, сломанная расческа, связка ключей, изгрызанная ручка-не-паркер, потрепанная записная, замусоленный носовой платок. Пейджер.

– Это служебный?

– Издеваешься? Нам в кабинетах телефоны за неуплату вырубают, а ты хочешь, чтобы еще пейджеры оплачивали. Он вроде говорил, что приятель какой-то презентовал на время.

– Ладно, – Геворкян повертел в руках удостоверение в потертой обложке и бросил его к остальным вещам.

Наручники у Валеры не отобрали, их просто перекинули из кармана на запястья.

Человек с пылесосом «Филипс-триатлон» закончил приборку и, предложив чаю всем, в том числе и Валере, исчез из комнаты.

– В любой работе должна быть внутренняя культура, – заметил Геворкян, вновь подходя к сидевшему, а вернее, валявшемуся в кресле Любимову. – Ну что, товарищ капитан, нам полегчало?

Валера поднял голову, взглядом шизофреника оценил адвоката и полупромычал, полупростонал:

– Будь начеку – в такие дни прослушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетен до измены».

Прочитав стих, он свалился набок.

– Я не понял, что он сказал? Какие стены?

– У нас плакат такой в ленинской комнате висит. Чтобы не трепались о служебных тайнах.

– А еще что висит?

– Ну, разное… План воспитательной работы с личным составом, техника вязания крестиком для кружка «Умелые руки», фотографии руководства…

– Я надеюсь, он не будет вязать здесь крестиком?

– Да он «быка» включил, – поставил диагноз милый малый с добрыми, глубоко посаженными глазами, сидевший на стуле возле дверей. – Может, выключить? Или форшмак из него сварганить? Только скажите, Эдуард Геннадьевич.

– Спасибо, Николаша, мы не в ресторане, для начала попробуем духовную пищу.

Валера снова зашевелился, приоткрыл глаза.

– А-а-а… И ты, Каравай, здесь? Что стоишь? Давай, тормози шкурников с поличным. «Палку» срубим… Я догадывался, Каравайчик, что патроны – твоих рук дело. Уж очень ты тогда не к месту обосрался. Подождите, мужики, подождите… Сейчас-то брюхо не подводит? Ха-ха… Сука ты. Каравай, сука дешевая.

Геворкян взял стул, подсел к Любимову.

– Валерий, давайте ваши личные отношения выясним позже. Вижу, вы в полном здравии и рассудке, значит, вполне можете ответить на мои достаточно простые вопросы. Извините за то, что случилось, но вы сами виноваты.

– Чего тебе, сволочь интеллигентная?

Николаша с добрыми глазами вскочил со стула и отвесил Любимову резвую колотуху справа.

– Успокойтесь, Николай. Держите себя в руках, – пожурил адвокат. – Теперь опять таблетку давать придется.

– А чего он обзывается?

– Он просто некультурный человек, за этот недостаток по роже бить не следует. Сядь и не прыгай, пока не скажу.

Обиженный Николаша вернулся к дверям.

– Ва-ле-ра, ау… Вы поняли, что я сказал?

– Угу.

– Отлично. Будьте добры, ответьте тогда – кто рассказал вам о нашей сегодняшней встрече?

– Да!

– Что «да»?

– Да, я пил с Ларисой вино! «Кюрдамюр». Только это было на Пасху!

– Боже мой, какая Лариса? Какой «Кюрдамюр»?

– Кончай шланговать, – бросил из дальнего угла Караваев. – Поговорим и разбежимся. Не строй из себя Фокса.

– Действительно, Валерий. Я всегда стою на позициях здравого смысла. Я прекрасно вас понимаю, затронута ваша профессиональная честь, гордость. И поверьте, мне совсем нелегко задавать эти вопросы. И все же… Кто рассказал вам о встрече?

– Ты забыл одну формальность, сволочь.

– Да? Какую? И если можно, не называйте меня сволочью. Что за слово такое?

– Ты не предупредил меня об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. К тому же я имею право хранить молчание, мы в демократической стране.

– Убью… – встрепенулся Николаша. Адвокат остановил юношу жестом.

– Видите ли, Валера, здесь несколько иной случай. Ну, хорошо, к первому вопросу мы вернемся позднее – время, слава Богу, не ограничено. Скажите, где документы? Помните, те, что вы на ксероксе катали? Никакой проверки режима секретности не было, обманщик вы этакий.

– Жила я только с вами, больше ни с кем.

– Виктор, – поправляя пальцем пенсне, Геворкян обернулся к Караваеву. – Он на самом деле такой упрямый?

– Придуривает. Слушай, Валерыч, я не знаю, что это за бумаги, кому и зачем они нужны. Я сам из-за них в полном говне, так еще и ты вписываешься. Отдай и чеши домой.

– Хе-хе, Каравай. Ты из-за них в говне? Ты и так в говне. А бумаги хер вы получите, ребята. Кровушка Олега на них, друга моего. Ты, Каравай, не знал его, и слава Богу.

– Ну, чего ты мелешь, а? Мститель красный. Еще тебя колоть не хватало.

– А ты попробуй. Каравай, расколи. Ты, Каравай, наверное, меня совсем не уважаешь. Да я живой только потому, что бумажки у меня заныканы. Неужели ты думаешь, что я теперь тебя в покое оставлю? Я ж тебе без всякой очистки рядов девять грамм припаяю.

– Только не надо пугать. Террорист-затейник, брат зеленый. Где бумаги? В сейфе?

– Иди проверь. Ключики вон, на столе. Кишка у тебя, Каравай, тонка. Ты только и можешь, что патроны подкладывать да рапорты капустные сочинять… И баб чужих трахать.

– Это он замполитовских лекций о культуре семейных отношений наслушался.

– Жалко тебя, Каравай, на них не было.

– Кстати о семейных отношениях… – адвокат встал со стула. – У вас, Валерий, проблем семейных нет? С женой хорошо живете?

Любимов хмуро улыбнулся и попытался выпрямиться.

– Нормально живем, сволочь. Чего и тебе желаем.

– Спасибо, спасибо… У меня, тьфу-тьфу, тоже все благополучно. Я ведь не из праздного любопытства интересуюсь. Супруга волнуется, наверное. А в ее положении… – Адвокат поднял со стола трубку. – Хотите пообщаться? Предупредите, успокойте.

Не ожидая ответа, он набрал номер.

– Игорек? Все в порядке? Надеюсь, вы не доставили Алене Сергеевне хлопот? И не позволили себе лишнего? Прекрасно. Передай, пожалуйста, ей трубочку.

Геворкян приложил свою трубку к уху Валеры.

– Чур, долго не болтать, услуга платная, связь сотовая. Трубка не моя, перед человеком неловко будет.

– Алло, алло, Валерочка! Где ты? Что случилось?

Любимов мгновенно пересохшим ртом выдавил:

– Ты где?

– Дома, – плакала Алена, – они, они тут… И этот, с пауками…

– Алена, успокойся. Все в порядке, я скоро приеду. Передай им, что если хоть один волосок… Успокойся, я прошу…

Геворкян нажал кнопочку.

– Все, все, извините, Валерий, время.

Пока Валера разговаривал по телефону, Караваев убрался из комнаты. Может, опять живот прихватило, может потому, что Алену он знал лично. Николаша на всякий случай поднялся.

Любимов зарычал, попытался освободить руки.

– Любовь, Валерий, любовь. Соглашусь, неприятно. «Влюбилась я в него, подружки, и три дня уже ни с кем…» А что прикажете делать? Увы, это вынужденная мера, хотя довольно неоригинальная. Вы должны были это предвидеть, должны были позаботиться – хотя бы ради видимости.

– Если с Аленой… Сука.

– Все в ваших руках, Валерий. Как только я получаю известные вам документы, ваша супруга лишается приятного общества наших людей. Заметьте, Валерий, ее ни в коем случае не похищали, ей не угрожали, ее не били… Просто зашли навестить, но вы же юридически грамотный человек, понимаете…

– У меня нет этих бумаг. Олег ничего мне не передавал.

– Я бы охотно вам поверил, Валерий, но… – Геворкян располагающе улыбнулся. – Все будет хорошо, если все будет хорошо. Согласитесь, это не та ставка. Ради чего, Валерий? Деньги? Вы хотите продать эти бумаги? Хорошо, я куплю их у вас, назовите сумму. Служебный долг? Ну, вы же не маленький. Никому ничего вы не должны. Может быть, еще что?

– Грамоту почетную хочется.

– Хорошо, что вы не теряете присутствия духа, значит, вы в здравом уме, но мы не можем до бесконечности соревноваться в остроумии. И так людям неудобство доставили.

Адвокат кивнул на Николашу.

– Я ему сейчас сам неудобство доставлю. Где о чем спрашивают, пугало?

Любимов нагнулся и сплюнул кровь себе под ноги.

– Нет у меня бумаг, сказал же.

– И где же они?

– И не было.

– Откуда вы тогда взяли адреса?

Николаша, не дождавшись ответа, вновь сорвался с цепи, саданул Любимову в солнечное сплетение, затем схватил за браслеты, сцеплявшие руки опера за спиной, и резко дернул вверх. Валера вскрикнул, стал глотать ртом воздух.

– Чего ты, Эдик, с ним терляево разводишь? Он же быкует, в натуре. Слышь, педик? Кончай пыль варежкой хватать. Где, бля, бумаги? Я из тебя сейчас Бонивура сделаю.

– Кого-кого, простите, Николаша?

– Книги читать надо, Эдик. Стыдно.

– Значит, так. Я расколю его с семи ударов.

– Я попробую расколоть с пяти.

– Я, пожалуй, с трех.

– Раскалывайте! – Геворкян поправил пенсне, – ой, тьфу… Виноват, это автоматически. Отпусти его немедленно, Николай.

Николаша отпустил браслеты и, когда Валера рухнул на кресло, нанес еще один удар – ладонями по ушам.

– Ну как, горяченький? Не жарко?

Геворкян опять набрал номер.

– Алло, Игорек. У нас тут проблемы. Где там наша бьютифул вумен? Все плачет? Ну, пускай теперь покричит. Пока не на всю громкость, на пол-оборота. Включайте.

Адвокат поднес трубку к уху поймавшего легкий глюк Валеры.

– Валерочка-а-а-а… Господи, отпусти-те-е… А-а-а.

Валера резко ударил адвоката по коленке, тот взвыл и выронил телефон. Книголюб Николаша мгновенно прижал своей крабьей клешней шею Любимова к спинке кресла.

– Кадык вырву, петух!

– Ладно, ладно, – захрипел Валера. – Пусть Алену отпустят…

Николаша убрал клешню, поднял упавший телефон.

– Алло, Пластилин. Убавь громкость.

Геворкян, потирая колено, сел на стул.

– Слушаю. Где бумаги? В сейфе?

– Нет. Позови Каравая, я расскажу. Он привезет.

– Хорошо. Виктор, будьте любезны!

Вернулся Караваев.

– Ну что, Валерыч?

– Дайте нам один на один побазарить.

– Зачем?

– Я прошу.

Адвокат переглянулся с Караваевым.

– Хорошо, но имей в виду, мы за дверью.

– Чтоб вы там и остались…

– У вас есть пять минут.

Дознаватели удалились.

– Ну что, Каравай? Покаяться не хочешь?

Витька закурил.

– Не хочу. Мы, кажется, не за этим остались.

– Покайся лучше, Каравай. А то гляди, не успеешь. Кровушки на тебе много, старичок. Да и других грешков не меряно.

– Серьезно?

– Ага… Бравый постовой милиционер Витя Караваев… Отличник милиции, сплошные поощрения, гордость отдела. Ходит по рынку, охраняет порядок, вертит дубинкой на пальцах. А заодно высматривает денежных лохов. Потом переодевается по-быстрому и на «хвост». Фонариком в рожу, нож к глотке, и «желаю успехов в труде и заработной плате». И дальше дубинкой крутить, грабителей ловить. Человека в форме-то никогда не признают, да и признавать не будут, потому что не подумают. Особенно по тем временам. Что Витеньке Караваеву и надо. Поймал Витенька удачу, понял службу. Не забыл, а, Каравай? А парнишку того помнишь, Витенька?

– Какого п-парнишку? – натянуто, пытаясь состроить беззаботную рожу, спросил Караваев.

– Наркошу с рынка. Который баксы засветил и которого ты ножиком по горлу в парадняке оприходовал. Да беда приключилась, фальшивыми баксы оказались. Помнишь, Витенька, как ты убийцу активно разыскивал? Как инициативные рапорта строчил – проверьте того, проверьте этого. И начальство нас дрючило

– почему плохо проверяете? А Витенька вне подозрений, вне конкуренции. Только у Витеньки то ли масла мало, то ли жадности много – не выкинул он баксы, не сжег, как улику смертельную. Себе оставил. А говоришь, каяться тебе не в чем. Начальничком захотел стать? Валяй. Большому мудаку – большое кресло.

– Может, хватит сочинять-то… Тебе б, начальник, книжки писать. Баксы какие-то, «мокруха»… Покушения на президента я случайно не совершал?

– Ты, Каравай, в зеркало на себя посмотри. Рожу у тебя чересчур перекосило. Даже десяти классов на лбу не видно. А доказуха у меня есть, уж поверь. Припасена на крайний случай типа сегодняшнего. Как ты с баксами-то лоханулся? Их ведь Абдула по моей просьбе попросил у тебя. Так что извини, дружок… Ты только Абдулу не трожь, он не знает ни черта, а то возьмешь и ему патроны сунешь. Доказуха у меня атомная, ни твой адвокат кукольный, ни вся коллегия тебя ни вытянут. Что, загрустил, Каравай? Обидно, да?

– Нет у тебя ни хрена.

– А это дело твое – верить или нет. Не хочешь – не верь.

В дверь заглянул нетерпеливый Геворкян.

– Вам долго еще?

– Погоди, Эдик, – окончательно севшим голосом ответил Караваев, махнув рукой. – Пару минут еще.

– Хорошо, засекаю.

Валера ухмыльнулся.

– Как, Каравай, нравится шестерить? Охе-рел ты совсем, я смотрю. Шавкой на поводке служишь.

– Ты еще лекции почитай. Вон, Дубову можешь читать, а мне не стоит. Где бумаги?

– Да Дубов в сотню раз честнее тебя. Он хоть не прячется, не шухарится. Да и не бандит он, по большому счету. Извилин в башке маловато, любит повыпендриваться да покривляться. Предки обеспечили от и до – и тачкой, и баксами, мог бы по Канарам круглый год ездить. Но Вадику адреналина в кровь захотелось, вот он в ментуру и подался. Не к бандитам, кстати, а в ментуру. Но ничего, дурь-то, она с годами выветривается. А вот у тебя. Каравай, уже ни черта не выветрится, как ни кувыркайся. А теперь слушай меня очень-очень внимательно.

Если с Аленой что-то стрясется, я тебя и твоих мудил-хозяев с того света достану, в педи-гри-комплект-меню превращу. Как хочешь, так их и уговаривай, но бумаги я отдам, только когда буду уверен, что ей ничего не угрожает. После я называю место, где они лежат, а сам остаюсь у вас. Все, других условий не будет. Прием граждан закончен, унесите бутерброды.

Караваев моргнул пару раз, кашлянул в кулак и исчез за дверью. Валера закрыл глаза. Запястья горели огнем, пальцы онемели. Он не пытался высматривать опытным глазом лазейки в стенах, не кувыркался по полу в попытке освободить руки, не прыгал в окно, живописно разбивая стекло. Вся эта мишура годится для безумного боевичка. Ему сейчас надо одного – чтобы они убрались от Алены.

Вернулся адвокат.

– Виктор передал ваши условия, Валерий. Он даже выступал гарантом вашей порядочности. Скажите, бумаги находятся в доступном месте?

– Вполне. Их может найти любой и поинтересоваться содержанием.

– Но пока не находили?

– Не уверен.

– Будем надеяться на лучшее. Вашу жену сейчас оставят в покое. Но, как вы сами предложили, мы не расстаемся, пока не получим документы. Вы же понимаете, реклама тоже гарантирует…

– Кончай кривляться, укачивает хуже, чем в самолете. Тоже мне, эстет. Звони своим лучше.

Геворкян набрал номер, приказал людям покинуть квартиру Валеры.

– Теперь набери городской.

– Пожалуйста, можете поговорить с Еленой Сергеевной. Мы не собираемся делать из вас лоха.

Валера прижал ухо к трубке. Низкий звук зуммера.

– Алло, алло…

– Алена, это я. Они ушли? Да не реви ты, все в порядке. Они ушли, спрашиваю?

– Да, ушли,

– До свиданья сказали?

– Сказали.

– Иди закрой двери и больше никому не открывай, даже мне. Успокойся и разогрей котлеты, я скоро вернусь.

Валера кивнул адвокату, тот выключил трубку.

– Все в порядке? Претензий к фирме нет? Надеюсь, что и у нас к вам претензий не будет. Итак?

– Сейчас… Эх… У нас в коридоре стенд висит. На нем министр при народе со свитой. В смысле, фотографии. Он недавно в Питер приезжал. Каравай знает. Документы за этим стендом.

– Что за чудеса? Вы сказали, их может найти любой.

– Конечно. Если ко мне нагрянут с обыском – за стенд не полезут. Но вот если снимут министра, сразу снимут и стенд. Бумажки выпадут и волей-неволей вызовут интерес. Понятна идея?

– Хм… Хорошо. Виктор съездит за ними и привезет. С вами посидит Николаша, почитает вам вслух детектив, чтобы не скучали.

– Лучше любовный роман с веселыми сценами. Тащусь.

– Да, чуть не забыл впопыхах. Раз уж мы нашли общий язык… Кто все-таки рассказал вам про встречу в «Фортуне»?

– В таком случае и у меня к вам есть вопрос. Что это за бумаги и кому они нужны? По-моему, вполне равноценный обмен информацией. Раз уж язык общий.

Адвокат улыбнулся.

– Что ж… Вы знаете, конечно, суворовский принцип, не утративший актуальности, – каждый солдат должен знать свой маневр. Солдат не должен командовать, он не должен разрабатывать планы сражений. На это есть генералы и фельдмаршалы. К сожалению, этот принцип довольно часто нарушается – командовать начинают солдаты, что ни к чему хорошему не приводит. Да вы и сами это знаете. Но люди умные сей принцип все-таки соблюдают. Понимаете, Валерий, о чем я? Я выполняю исключительно свой маневр. Как и Николаша, как и Витя. Я не знаю общего плана игры, поверьте. И хорошо, что не знаю. Спокойнее буду заходить в подъезд. Я вступил в игру не на старте. После того как арестовали вашего коллегу. К его аресту, кстати, я не имею никакого отношения.

– А к смерти?

– То же самое, клянусь. Мой маневр – достать бумаги. И все. Я понятия не имею, кому они нужны. Там, в «Фортуне», я впервые увидел заказчика.

– Но тебя же кто-то попросил?

– Конечно. Но, как говорится, это нетактичный вопрос. Есть границы дозволенного. К тому же имя вам ничего не скажет, потому что он тоже выполнял свой маневр.

– Не боишься замены, а? Солдат-то убивают, а генералы получают победу.

– Не боюсь. Я опытный солдат. А опытные солдаты требуются любому генералу.

– А вот и нет, – в свою очередь улыбнулся Валера. – И насчет неведения – это смешно. Все ты прекрасно знаешь… Чтобы взорвать одного банкира, вовсе не обязательно минировать целый квартал. Документы эти не в качестве салфеток понадобились Денежки, товарищ адвокат, милые такие бумажки, которые все любят, особенно если их очень много.

– Вы, Валерий, тоже не исключение из правил.

– Конечно, я не ханжа. Только получать их можно по-разному. Но это для газетного интервью базары. Ослабьте мне лучше наручники, ужасно некомфортно.

– Вы обещали рассказать про «Фортуну». Кто сдал?

– Тоже, кстати, нетактичный вопрос. Стукачков своих светить не принято, стукачки, они тоже люди, иногда и не сволочные вовсе. Но тебе сдам, потому что на этот раз исключение получилось. Сволочной стукачок. Ты сам себя сдал, уважаемый. Пейджер мой на столе видишь?

Адвокат повернул голову.

– Ну?

– Он сейчас отключен. Сделай одолжение – вруби и прочти последнее сообщение.

Геворкян взял в руки аппарат, воспроизвел текст.

– Кто это тебе передал? – показательная вежливость вмиг слетела.

– Ну, не мне… Тебе. Знакомый текст, верно? Понял, кто передал?

– О дьявол…

– Не угадал. Как раз этот товарищ здесь ни при чем. Такие фокусы ему не под силу. Параллельный пейджер. Все, что отправлялось тебе, тут же шло мне. Можешь проверить.

– Я их, сук, разорю!.. Они гарантировали тайну переговоров!

– Реклама тоже гарантирует.

Валера подмигнул. Адвокат расстроился. Еще бы… Плохо, когда посторонним становится известно, что тебя кое-кто называет «мой кудрявый козлик». Причем явно не жена, а какая-то «твоя мартышка». «Его называли козленком в отряде, враги называли козлом!»

– Ну, гляди, мусорок, если не найдем бумаги… Сырым схаваем.

«Козлик» кинул пенсне и поскакал к выходу.

– Наручники-то… Сколько ж можно?

«Козлика» заменил Николаша с книжкой. «Как закалялась сталь» – прочитал Валера на обложке. Малыш, наверное, был фанатом революционной прозы.

– Про что?

Николаша хлопнул по книге.

– Боевичок. На лотке сказали. Сейчас заценю. Я вообще-то больше концептуальную прозу уважаю. Когда можешь сублимировать прочитанное в общую идею и выработать по жизни стратегию реально.

– Ой, блин…

Валера прислушался. За дверями Геворкян шептался с Караваем, объясняя, видимо, где хранятся заветные бумаги. «Сейчас Каравай помчится в отдел – быстрее, чем к кассе в день получки, – поднимет стенд, увидит, что кроме дохлых мух и слоя пыли там ничего не присутствует, отзвонится „козлику“, тот застучит копытами и велит любителю концептуальной прозы меня сублимировать. Больно-то как будет. Надо было их подальше куда-нибудь заслать. Сказал бы, что документы в камере хранения центрального вокзала Улан-Удэ. Пускай бы ехали, проверяли. С другой стороны, и били бы после сильнее. Эх, попал».

Музыка.

«Пи-пи-пи…»

– Ты дятел;

– Сам ты дятел…

Песня про дятлов. Неактуально. Шум за дверями. Очень шумный шум. «Граждане, самолет падает, просьба отстегнуть ремни безопасности и закурить. А-а-а-а…»

Треск сломанной челюсти. Хрясь! Не грусти – похрусти! Визгливый тенор «козла» Геворкяна: «Николаша, подстава!» Сюрприз.

Надвигающийся силуэт книголюба, зависший в воздухе кулачок-пятачок. Сейчас прольется чья-то кровь… Чья-чья? Моя!

Он умеет, он учился…

Блуждающие звезды в глазах. Туман. Больно. Очень больно. Миражи. Мираж Орловского, отдающего быстрые команды, миражи облаченных в строгие костюмы парней… Падающий на пол Николаша, грохот выстрелов, запах газа…

Разряд молнии, ослепительный блеск, размытая картинка – смешение красок на мольберте. Больше темного. Больше и больше. Совсем темно.

Все, сеанс закончен. Занавес.