Глава 24

Без остановок и разговоров мы скакали больше двух часов, когда в широкой ложбине между холмов показалось довольно большое село. Мне очень не хотелось в него заезжать, но дорога проходила по главной улице, и другой тут не было. К тому же у меня нашлось в этом селе важное дело, ради которого мне пришлось приостановиться на несколько минут в придорожных кустах, привести себя в порядок и сменить иллюзию.

— Господин Тадор… — садясь на лошадь, еле выдавила из себя ведьмочка, — простите, пожалуйста.

— Мэлин! — резко оборвал ее я, сейчас не время для разборок, потом рассмотрел выражение лица, секунду посомневался и сдвинул в сторону невидимую шапочку.

Да что за проклятая пентаграмма, вот почему она меня ненавидит и откуда в ней такая жгучая обида и полынно- горькая боль? Что я сказал или сделал, чтобы заслужить такое отношение?! Ведь столько добра ей сделал, только о ее защите пекусь.

— Я больше не буду… правда… — а сама еле слезы сдерживает.

— Окаянная пентаграмма! — не выдержал я, бросаясь к старой дикой яблоне и с яростью впиваясь в нее когтями, взрезая и срывая целые пласты коры и древесины, — сколько можно! Ну, вот почему ты такая упрямая и злая?

— Потому что ты из меня рабыню сделал! — Вдруг тоже вспылила девчонка, и слезы все- таки брызнули, покатились по некрасиво скривившемуся личику, — подчинение наложил!

— Выпороть бы тебя за такую подлую ложь, — свирепо прорычал я, начиная понимать в чем дело, и остывать, — да некогда. Спасать дурочку нужно. Поехали.

Прыгнул в седло, поправил иллюзию и направил шарга в селение.

Минуты через две когти исчезли, и злость тоже, но разговаривать с ней не хотелось. Это же нужно придумать, подчинение! Как будто она не помнит, как чувствовала себя под подчинением в крепости! От него человек не становится спокойнее, а просто не может делать то, чего не приказали. А она спокойно ела, гуляла, и даже не поняла, что это не подчинение, а невозмутимость?! Не верится, как бы я не называл девчонку глупой, отказать ей в сообразительности никак не могу. Другое дело, что она, как все ведьмы, обладает излишней мнительностью и независимостью, но ума эти качества не отнимают.

Но тогда почему она так упорно просила прощения? Значит, считала, что находится под заклятьем и хотела, чтоб я его снял. Проклятая пентаграмма, что- то не сходится. Нужно еще раз все обдумать, но позже, сейчас мы как раз въезжаем в село.

Карта окрестностей, захватившая большую часть земель дроу, вместе с их столицей, нашлась именно там, где я и надеялся. На этот раз я не стал разговаривать с хозяином, сделал вид что зашел по ошибке, повернулся к двери и набросил на себя отвод глаз. Лавочник проворчал что- то наподобие ходят тут всякие, и уткнулся в толстую книгу а я спокойно занес себе в память все известные магам тропы и пещерки.

Мэлин ждала за углом, держа за ремешок моего шарга, и была по- прежнему мрачнее тучи, хотя к ее новому облику, старухи- смески с гномьей кровью это выражение лица даже подходило.

— Едем, — коротко бросил я, усаживаясь в седло и не обращая никакого внимания на кислую гримаску, скользнувшую по лицу старушки.

Да знаю я, что она хочет есть, и сам хочу, но придется потерпеть. Как мне подсказала карта, через пару лиг от села будет развилка, и одна из дорог потом пойдет в сторону Тмиса, столицы дроу, а другая — через мостик в сторону охотничьего домика одного из тех знатных господ, что посещают свои земли только проездом или пожелав поохотиться.

Вот в том домике я и собираюсь остановиться, потому что тайная инструкция, вложенная в кристалл карты, категорически не советует ехать дальше одному. И я не собираюсь строить из себя героя, а намерен с утра отправиться на поиски обоза, или надежных попутчиков.

Домик оказался очень непритязательным, сложенным из бревен и крытый дерном. Видимо, потому никто и не покусился на двери и ставни. Стекол в нем, как видно, не было изначально. Замка на двери тоже не было, только завязанная узлом толстая веревка, защищавшая лишь от зверей, но не от воров.

Я привязал шаргов на длинные ремешки, за несколько секунд распутал узел, и отправился изучать дом. Он был поделен перегородками из грубых досок на несколько комнат. Передняя, с большим очагом и столом, была самой большой, а в дальней части разместилось несколько крошечных спаленок, оборудованных простыми лежанками из таких же досок.

Забросив в первую же каморку свой мешок, я отправился на крыльцо, ставить сторожки, и поймать какую- нибудь дичь. Воспоминание о погоне заставило меня на этот раз заниматься установкой щитов и сигналок с особой тщательностью. Да и сотворил я их третьей ступени, вместо обычной седьмой. И только после этого захватил тушку пойманного и уже разделанного дикого кабанчика и вернулся в дом.

Молча разжег огонь, приглушил и повесил над ним присоленное мясо, решив, что так оно дольше сохранится в дороге.

Потом притащил воздушной плетью котел воды, повесил в другом углу очага, на чай. И насыпал из мешка в миску овощей, намереваясь сделать салат.

Мэлин пришла из своей комнатушки переодетая в старую одежду, заглянула в котел, повернула рычагом вертел, и села к столу, молча глядя, как я режу овощи.

— Снимай все амулеты, талисманы, колечки и заколки, все металлическое и с камнями, — приказал я, — а также пряжки и нож. И не смотри такими подозрительными глазами, я ничего не возьму. Это только ты считаешь меня чудовищем, потому что не удалось выжить из крепости. Люди не любят тех, кто их победил или в чем- то обошел.

— Это неправда, — зло прошипела она, складывая в жалкую кучку свои ценности.

Амулет, что давал я, положила в стороне, но я воздушной лианой придвинул его в общую кучу. Подождал, пока она закончит, проверил поисковичком и велел вытащить из потайного кармашка иглы и ножнички, а из обычного наперсток.

Спорить она не стала, сложила и их в кучку и бдительно уставилась на меня. А я окружил собранные вещи коконом тройной защиты и запустил внутрь заклинание огненной магической очистки.

Несомненно, оно сожжет и мелкие наговоры и заклинания, но если к чему- то прицепилась незримая нить чужой следилки, она тоже сгорит в очищающем огне.

— А они не расплавятся? — тихонько прошептала ведьмочка, следя за наливающимися жаром вещами, но я только строго сдвинул брови, сейчас не до объяснений, нужно следить очень внимательно.

— Змейство… — ее растерянный вздох и синеватая вспышка совпали, но меня это вовсе не обрадовало.

Значит, она все же была, хитроумно подвешенная следилка, и по ней кто- то очень коварный узнавал о наших передвижениях. Вот почему он все время был на шаг впереди меня. И хотя теперь следилки нет, догадаться, в какую сторону мы движемся, сможет и наивный хуторянин, не то что вражеский маг.

Хотелось бы узнать, просто из любопытства, в какой момент путешествия ее прицепили к бастарде? Про то, что в крепости повесить следилку было некому, я почему- то не сомневался, веря, что Ренгиус не мог не предупредить.

Но теперь все это не важно. Хуже всего, что враги уже где- то рядом и нам даже бежать некуда. Ну чтож, на всякий случай придется готовиться к самому последнему способу.

— Ир… извини меня.

Нет, она все же неисправима. Ну, ведь просил же?!

— Я больше не буду так тебя назвать… только прости. Я теперь поняла… это она меня все время дергала… а я думала… я же ее почувствовала, когда ты что- то намагичил… — она говорила все тише и жалобней.

— Уже простил. Я сам виноват, не сумел сдержать себя в руках. А такое заклинание, невозмутимости, всегда на себя бросаю… мне оно легко дается, — прощать и просить прощения почему- то всегда легче, когда осознаешь, что простили тебя самого. — А это все пока не надевай, я сейчас обновлю защиту.

Разумеется, вливая в амулеты щиты и отвороты от всевозможных заклинаний и ловушек, я сделал все, что только мог. Выложился до нитки, постаравшись ничего не пропустить и не забыть.

Даже пот на лбу выступил, когда я сводил вложенные заклятья в единую конструкцию и наполнял ее силой.

— Все твои заколки теперь с защитой, — предупредил я ведьмочку, откидываясь на стену, и незаметно отирая лоб, — и кстати… давно хочу спросить, тебе не хотелось вернуть косу? Разве у ведьм нет заклинания для роста волос?

— Нет… раньше не хотелось, — туманно пояснила она, — а теперь незачем.

В ее печальных глаз на миг мелькнуло уже знакомое мне выражение умудренной жизнью старушки и исчезло, и я решил больше не задевать эту тему. Раз ей нравится быть похожей на парнишку, мне все равно.

— А можно я спрошу? — Осторожно осведомилась девчонка и я утвердительно ей кивнул.

Спрашивать маглоров можно всегда… но не стоит думать, что на все вопросы будет ответ.

— А у тебя есть отец и мать?

— Конечно, — на этот вопрос я могу отвечать сколько угодно, — и даже брат есть. Но он старше и давно прошел практику.

— А они не волнуются? — помолчав, спросила девчонка и я вздохнул.

— Думаю, волнуются. Но я иногда посылаю письма… нам разрешено раз в два месяца писать короткое послание.

Про то, что родители имеют право в случае, если у них разбушуется интуиция или начнут появляться предвиденья запросить отчет у наблюдателей, рассказывать я разумеется не собирался. Людям трудно понять, как можно тратить столько усилий для воспитания, обучения и защиты детей, а потом бестрепетно бросить их в свободное плавание по полному рифов и мелей житейскому морю обычных людей.

— А учитесь вы долго?

— Да. Мы ведь рождаемся уже со способностями. А маленький ребенок не понимает, почему нельзя ничего поджигать или привязывать к себе мать, чтоб не уходила… поэтому первые два года всем помогают воспитатели. А потом в доме поселяется первый учитель. Поэтому мы считаем, что учимся с двух лет. Ну а в пятнадцать или шестнадцать сдаем экзамены, и он уезжает. После этого мы сами выбираем себе магистра, и если он согласится учить, ходим к нему на уроки.

— Ир… прости, Тадор, а тебе не хотелось остаться дома?

— Нет, — помолчав, ответил я, на этот вовсе не простой вопрос, — и есть же закон, пакт Хангерса. Но если другие смогли отработать, чем я хуже? Или лучше?!

— Нет… ты не хуже, — девчонка тяжело вздохнула, стараясь сделать этот вздох незаметным, и вдруг задала такой вопрос которого я никак от нее не ожидал, — а ты не можешь узнать… где они теперь? Те маглоры… которые жили в крепости.

— Сейчас не могу. Но когда пойду к наблюдателю отчитываться за год, обязательно спрошу. А тебе они зачем?

— Попросить прощения. Я ведь не думала… — она смолкла, махнула рукой и ринулась к очагу, крутить жарящуюся тушу.

— У меня салат готов, — завершив надоевшую работу маленьким заклинанием, объявил я, — принеси хлеб и отрежь мяса, я его магией дожарю. Есть хочется.

Сигналки сработали, когда за окнами почти стемнело и Мэлин начала зевать, а я уже почти поверил, что нас не найдут.

— Сиди на месте, — предупредил я девчонку, и направился к двери, следилка доложила, что незваный гость всего один.

Он не скрывался и не пытался прорваться сквозь щиты, просто сидел на шарге, склонившись на шею животного.

— Кто вы такой? — я без малейших колебаний совести сдвинул набок шапочку и уставился на незваного гостя, методично проверяя все, что мог проверить.

Самой сильной, подавляющей все остальные эмоции, в нем была усталость. Как будто он был гребцом на баркасе и три дня вырывал свое судно из злобных лап урагана. Еще легкая злость, много досады, забота о ком- то неизвестном, тревога, и совсем немного страха, ровно столько, сколько бывает у любого человека при встрече с незнакомцами в пустынном месте. И никакой враждебности или агрессии.

Вполне нормальные эмоции нормального человека, и я пропустил бы его в дом сразу, если бы он был человеком. Увы, он был кем- то иным, это говорила аура, тщательно и умело скрытая защитными и искажающими щитами. Но как ни старался прятавший ее маг, скрыть крошечных, едва заметных синеватых проблесков по краям ореола ему было не под силу.

— Я путник, хотел тут переночевать, — ответил он устало и миролюбиво, и смолк, ожидая моего решения.

Мне было о чем подумать, пока я продолжал его молча разглядывать и проверять оружие и багаж, и он определенно чувствовал прикосновения моих следилок. Но не сделал ни малейшей попытки увильнуть или воспротивиться такому обращению с собственной персоной и личным имуществом.

Стало быть, или шпион, или парламентер, другого вывода не было. Можно еще предположить, что это профессиональный убийца- одиночка, но тогда нужно записать его в полные идиоты, а он таким не выглядел даже на первый взгляд. Необходимость кастовать по вечерам ночное зрение в последнее время перестала быть для меня таковою, с каждым днем я видел в темноте все лучше. Поэтому неплохо рассмотрел спокойное выражение худощавого лица и открытый проницательный взгляд. Нет, этот умен… возможно, даже слишком, и с ним лучше не хитрить. Вести беседы на грани откровенности и недоговорок я никогда особенно не умел, хотя ничего не имел против того, чтоб этому подучиться.

В этот момент у меня появилась идея вернуть на себя и Мэлин иллюзии, которые я снял, едва убедился, что в доме мы одни, но капитулировала под напором здравого смысла. Если мы собираемся ехать в обозе, где, несомненно, будут жители Дройвии, то лучше ехать в своем натуральном виде. На границе стоят посты и в них обязательно присутствуют маги, которые настрого проверяют, кто к ним пожаловал.

— Проезжай, — нехотя позволил я, и открыл в первом щите узкий проход.

А едва гость сквозь него протиснулся, снова замкнул круг, и открыл следующий. И пусть называет меня параноиком, сколько ему угодно.

Когда он проехал последний, самый сильный круг, я отчетливо рассмотрел мелькнувшую на его губах уважительную ухмылку и разом успокоился. Слава великой пентаграмме, он далеко не новичок в магии, и по силе щитов сообразил, что я настроен защищаться до последнего. Следовательно, немедленной атаки не начнет. А возможно мы еще и сумеем договориться хотя бы до перемирия.

— Мне можно отпустить шарга? — полуутвердительно и учтиво спросил незнакомец, сойдя с животного и забрав свой мешок, и я так же учтиво усмехнулся в ответ.

— Разумеется.

Наши шарги тоже бегали свободно вокруг дома с того момента как я замкнул последний круг. И сейчас где- то за углом, урча, делили внутренности и шкуру кабана.

Я пропустил незваного гостя в дом, стоя у открытой двери, не потому, что жаждал блеснуть воспитанием, а ради последней проверки.

А для этого мне нужно было хоть на мгновение прикоснуться к нему, ни одна следилка не давала возможности заглянуть магическим зрением за все щиты, и понять его статус по размеру резерва. И он это понял и усмехнулся с еле заметным высокомерием. Но не сделал ни единого движения, чтоб отступить или заслониться багажным мешком.

Ну вот, как я и подозревал, объем резерва довольно велик, следовательно, парламентер имеет статус не ниже магистра Дройвии. Но по нашим меркам он все же не выше маглора, и разница лишь в способах использования магии и заклинаний. И судя по тому, что его резерв полон едва ли на пятую часть, недавно магистру пришлось довольно основательно потрудиться. Не хочется гордиться заранее… но почему- то мне кажется, что именно мои хитрости заставили дроу порастрясти свои запасы.

— Где мне можно поселиться? — остановившись, немного не дойдя до стола, поинтересовался почти в открытую изучавший нас маг.

— В той угловой комнате, — как прежде сухо сообщил я, оглянувшись за подсказкой на ведьмочку.

За то время, пока я вел переговоры с гостем, Мэлин, оказывается, не сидела без дела и успела перенести свои вещи в противоположный угол, а мой мешок положить в соседней спальне. Еще она откромсала от туши несколько наиболее прожаренных кусков мяса и водрузила миску на середину стола.

Я только тайком усмехнулся, простой маневр, позволяющий не вставать специально за мясом для нового сотрапезника, если я, конечно, решу предложить ему ужин. И одновременно устраняющий всякую возможность гостю приблизиться к туше, если он заявит, что может обслужить себя и сам.

Указав направление рукой, я продолжал рассматривать гостя с ответной откровенностью.

Дроу оказался худощавым, довольно высоким и далеко не молодым субъектом, и последнее резко повысило его статус в моих глазах. И одновременно сделало гостя более опасным и загадочным. В Дройвии магистры в его возрасте обычно имеют высокие посты при дворце и собственные имения, и по дорогам соседних стран в одиночку не шляются.

Гость отправился относить мешок, а я вернулся на свое место, отметив по пути, что ведьмочка не забыла перенести свою миску поближе ко мне, и сидит теперь не напротив, а с торца стола.

Вот ведь умеет же быстро соображать, когда хочет… или когда чувствует опасность.