ГЛАВА 3
Доведут тебя амуры, что придешь домой без шкуры!
— На Рио-де-Жанейро я уже и не рассчитываю! — доверительно сообщила я двум амурам на лепном потолке.
Те выслушали вдумчиво и внимательно, но ответом почему-то не одарили.
А меня, кажется, повысили!
Вместо одного амура с трубой мне уже выдали двух. С лирами. И рубашка на мне была в два раза длиннее, но в три раза больше открывала. Угу. Два раза на груди и один раз на бедре. Пострадавшем.
Я ласково почесала несчастное бедро, так не приглянувшееся мерзавцу Никосу, и, одернув зеленую атласную накидушку, привстала на кровати.
Точно, повысили! Судя по верхушкам деревьев, я уже на третьем этаже! И за решеткой.
Интересно, а Казлидис, то есть Казидис Дюма читал? «Графа Монте-Кристо», например?
Так вот, я — гораздо круче!
За дверью послышались шаги.
Я посчитала преждевременным банковать и плюхнулась обратно на постель, возведя глаза к амурам, а себя в прострацию.
— На этот раз… — грозно сообщил мне Никос, врываясь в комнату.
Я лежала молча и глазела на амуров, пересчитывая струны в лирах и складочки на пухлых ножках.
— Ты меня слышишь? — остановил свою прочувствованную речь мужчина.
Конечно нет! Я ж в прострации. Понимать нужно! Там свои законы! Прикидываешь?..
— Джул?!! — Он помахал у меня перед носом ладонью и сбил меня со счета. Я уже была на сто тридцать восьмом целлюлите.
— ДЖУЛ!!!
Во орет, орУнгутанг окультуренный! Я в курсе, как меня кличут!
— ТЫ СЛЫШИШЬ?
Тупой, еще тупее! Повторяю, у меня амнезия и прострация. Третьему тут делать нечего!
Для приличия Никос потряс меня за плечи.
Я поколыхала декольте, но реагировать сочла ниже своего достоинства и считать не бросила.
Наконец до мужика доперло: он попал! А поскольку знойный мачо, видимо, не любил «попадать» в одиночку, то открыл дверь и завопил еще громче, созывая компанию:
— ДОКТОРА!!!!!
С пятью восклицательными знаками. Я знаю, что по грамматике полагается только три, но у него было пять, не меньше!
Доктор пришел. И мне понравился. Я даже на пару минут пожалела о прострации и невозможности пококетничать, потому что такой милашка среди остальных мужских особей попадается редко. Прямо кандидат в ангелы!
Ростом четыре фута и один дюйм для солидности, Аристарх был строен, как строительная балка (если ее распилить и сложить вчетверо), и так же несгибаем. Его абрис с Никосом не имеет ничего общего. Круглолицый живчик с почти женственными чертами лица. Милый такой темный шатен с замечательными карими глазками, из которых прямо изливалось сердечное тепло.
Но не в этот раз. На Никоса он только что ядом не плевал. Выплеснул на гада столько презрения, что мне даже стало приятно: хоть кто-то вступается за мою поруганную честь и подорванное хрупкое здоровье!
— Ты засранец, Никос! — кратко и емко высказался доктор, и я полностью под этим подписалась. Молча.
— Я твоего мнения не спрашиваю, Ари! — взорвался в который раз Казидис. — Ты давай ее лечи!
— Я не могу ее лечить! — не менее эмоционально заорал доктор. — Это не лечится!
Что, так плохо? Не надо меня пугать! У меня еще где-то остались ресурсы!
— Почему?
Вот я бы тоже не отказалась это узнать!
— Потому что тогда до полного выздоровления пациентки я буду должен исключить тебя! — не успокаивался Аристарх. — А ты не исключаешься!
Тут я зауважала доктора со страшной силой и пошевелила большим пальцем на правой ноге.
— Ой! — отреагировал Никос. — Она шевелится!
— Естественно! — напустил на себя солидность доктор. — Она же живая!
— А по ней не скажешь! — засомневался Казанова.
А вот не дождешься! Я не буду реагировать! Но вот когда я встану — ты ляжешь! Причем в очень неудобной позе. И один!
Дальше они очень национально поругались, и доктор вытурил Никоса из комнаты, пообещав навестить перед уходом и прописать ему пару литров… успокаивающего.
Я прикусила язык, чтобы не присоветовать вдогонку снотворного со слабительным, и продолжила считать: «Двести пятнадцать, двести шестнадцать…»
— Мадемуазель, — галантно обратился к пострадавшей Аристарх. — Если вы меня слышите, то позвольте выразить вам свое сочувствие и поставить в известность, что вы влипли в огромные неприятности…
Угу, а я думала — меня сюда пригласили на ромашках хозяину погадать! Я хоть и блондинка, но в пестиках и тычинках тоже понимаю!
— …А если не слышите, — меланхолично закончил греческий эскулап, — то… простите, вы все равно влипли!
Какое выдающееся, тонкое наблюдение! Прям Сократ с Эйнштейном!
И врач прописал мне покой. Слава богу, не вечный, а временный. С тем и удалился.
Пока я размышляла о ромашках и фиалках, море и солнце, добре и зле, снова пришел Никос и с порога поинтересовался:
— Ты тут?
Нет! Это не я! Это тень отца Гамлета! Видит Всевышний, еле удержалась, чтоб не спросить: «А ты?!»
— Ты — свин! — оторвала я взгляд от надоевших амуров и перевела на очумелого мужчину.
— Ты умеешь говорить! — несказанно обрадовался Казидис. — А почему «свин»?
— Я умею еще и орать, — погордилась я. — А свин потому, что ты умыкнул меня второй раз подряд. Это уже наглость и перебор!
— Я и третий умыкну, — поделился он планами мирового господства, приближаясь к кровати. Темно-синяя шелковая рубашка свободно расстегнута, оттуда выглядывает мускулистая грудь, вопреки моде покрытая темными курчавыми волосками.
Это он меня так соблазнить видом пытается? Тогда не по адресу!
— А смысл? В чем прикол? — полюбопытствовала я. — Время девать некуда?
— Я всегда получаю все, что… или кого… хочу, — хмыкнул он, присаживаясь на краешек кровати.
— Все когда-то бывает впервые, — поджала я губы. — Скажу один раз и очень прямо, чтобы твоя одинокая извилина, отвечающая исключительно за размножение, сильно не напрягалась! Услышь и вникни: тебе здесь ничего не светит!
— Ошибаешься, рыбка! — промурлыкал соблазнитель. — Гарантирую — тебе понравится!
— Тебе тоже! — непоколебимо заверила его я с глубоким внутренним злорадством. Хотя это и весьма недостойно для особы ангельской наружности. — Если не понимаешь по-хорошему, то разреши сообщить тебе одну крайне неприятную вещь: ТЫ. МНЕ. НЕ НРАВИШЬСЯ! Сюрприз!
— Это временно! — Очарование просто катило как Hummer. Без тормозов.
— Самое постоянное — это временное! — посвятила я его в свою жизненную философию и поджала ноги. — А теперь поговорим серьезно…
— С красивыми девушками вредно говорить, — пошел в лобовую атаку Никос. — С ними нужно заниматься кое-чем другим, например — лежать рядышком!
— Только лежать? Я тебя разочарую: еще они умеют стоять и сидеть! — заверила я его. Устало заявила, сворачиваясь калачиком: — Уйди сам.
— А то что? — самоуверенно засмеялся он. — Будешь кидать в меня подушки? Или рискнешь испортить маникюр?
— Подушки не буду, — сощурила я глаза. — Пачкать не хочу. — Тяжело вздохнула, мазнув рассеянным взглядом по атласным подушкам всех форм и размеров. — Но, боюсь, придется…
— О чем ты? — Никос протянул руку, чтобы погладить меня по ноге.
Я сердито посмотрела на него и, метнувшись к краю кровати, разбила об угол тумбочки хрустальный графин, зажав в руке острый осколок.
— Об этом, — ухмыльнулась, глядя в побледневшее красивое лицо. — Или ты уйдешь, или уйду я… но совсем.
— Ты сумасшедшая? — На смуглых щеках заходили желваки.
— Я — блондинка! — парировала, как будто это что-то объясняло.
Следующие секунды слились воедино. Он сделал стремительный бросок в мою сторону, пытаясь отобрать осколок, а я чиркнула себя шее.
— Дура! — заорал Никос, прижимая к ране простыню. Добавил децибелов в очередной призыв: — Доктора!
— Уходи, — прошептала я посиневшими губами. — Уходи или я перестану дышать!
— Ненормальная! — Он все еще сдерживал кровотечение. — Так нельзя!
— Нельзя — как ты! — Силы меня покидали, и кровать подо мною начала медленно вращаться.
На этот раз пострадало не бедро, а шея. Прогрессируем!
— Когда придешь в себя — поговорим! — Это последнее, что я услышала.
Если он думает, что решающее слово осталось за ним, то сильно ошибается! Просто я не успела сказать свое вслух!
