Глава 11
Поскольку Тирбиш в отъезде, а Азамат на больничном, кормить Алэка встаю я. Растрепанная, со вчера немытая, в первой попавшейся одежде, я топаю вниз с мелким наперевес. Он, под стать папе, в это время суток бодр и весел, увлеченно балакает о чем-то и цепляется за перила на лестнице.
Я сажаю его на кухне на детский стульчик и достаю все для приготовления мясо-молочной каши по матушкиному рецепту. Этот продукт, наравне с прочим детским питанием, которое она рекомендовала, я прогнала сквозь несколько анализаторов, выяснила точный состав, жирность, калорийность и все прочее, и даже посылала образцы на экспертизу. Экспертиза мне ответила, что заинтересована в покупке патента, вот только породы и корм скота, из которого получают ключевые ингредиенты, для них загадка. Я им ответила, что изобретение не мое, мол, поговорю с источником. Не знаю уж, как матушка отнесется к идее продать права на кашу…
Подо все эти мысли я минут десять вожусь с кашей и ребенком, пока замечаю, что в кухне я не одна. На дальнем диване у окна притулился Арават.
— О, — интеллектуально говорю я. — Ты уже тут.
— Долго же ты думаешь, — отвечает он. — А я отсюда никуда и не уходил, мне Кир тут постелил.
Я припоминаю, что вчера бросила Азаматово семейство разбираться самостоятельно. Кир молодец, ответственный. Ну что ж, я, конечно, от вида свекра не в восторге, но и устраивать скандалов больше не собираюсь. Он вчера все-таки извинился, хоть и через пень-колоду. А у меня к нему, собственно, кроме его отношения к Азамату, претензий не было. Не помешало бы, конечно, ему и за свои воспитательные методы извиниться, ну да всему свое время. Главное, что у Азамата наконец-то разрешился его экзистенциальный кризис, и мне больше не нужно строить из себя богиню возмездия, можно ограничиться привычным амплуа вредной и своенравной инопланетянки.
Я зеваю под стать Хосу, сверкая хищными зубами.
— Ты завтракал?
— Нет еще, — задумчиво произносит Арават, рассматривая меня. — А ты всегда так неприлично одеваешься?
— У себя дома я одеваюсь как хочу. Не нравится — дверь найдешь, — отрезаю я, включая кофеварку. — И вообще, если тебя интересует, как я одеваюсь, вон открой в планшете статью про меня, там полный список торговых марок с артикулами и ссылками на магазины.
Он замолкает, но взгляд не отводит.
Тем временем Алэк отбирает у меня ложку и принимается шарашить ею по столу. Это означает, что он хочет пожевать специальных сухариков для десен, но его манера выражать свои желания мне не очень нравится, поэтому я не кидаюсь их исполнять.
— А по-человечески попросить? — хмурюсь я.
Ребенок еще пару раз проходится по столу, но потом, видимо, вспоминает, что надо делать, если мама не понимает. У нас этот разговор уже не первый раз все-таки.
— Амамам ухаха, — по слогам объясняет мне дитятко.
— То-то же, — в тон ему отвечаю я и лезу в шкафчик за лакомством. Потом рассыпаю горстку сухарей по столу, и Алэк принимается их собирать с умилительно сосредоточенным выражением на физиономии.
— Ты бы ему хоть в миску насыпала, — замечает Арават. — Да и вообще, куда такому маленькому сухари, у него ж зубов нет.
— Миску он сам себе организует, можешь полюбоваться, — отвечаю я, доставая из холодильника яйца на омлет.
Арават осторожно подходит поближе, огибая меня по широкой дуге. Правильно.
Алэк тем временем корпит над высокоинтеллектуальной задачей. На нем надет пластиковый слюнявчик с желобком внизу, достаточно большим, чтобы туда поместились все сухари. Ребенок обнаружил это свойство слюнявчика еще пару недель назад, когда случайно просыпал туда целую пиалу. А еще он обнаружил, что отправлять сухарики в рот горстями гораздо приятнее и проще, чем по одному, потому что если одним промахнешься, ничего не съешь, а если штук пять-шесть сразу запихивать, то хотя бы половина в рот попадет. Поэтому теперь Алэк кропотливо перекладывает сухарики со стола в слюнявчик, чтобы потом залямать их сразу помногу. Я только слежу, чтобы не подавился, но вообще он довольно аккуратно ест.
Осознав суть процесса, Арават стихает, только косится на меня время от времени как-то вопросительно. Алэк меж тем отправляет в рот первую горсть, просыпав три штуки за воротник, зажимает сухари между деснами и широко улыбается дедушке. Сухари, кстати сказать, фиолетовые в черную крапинку, потому что с черничным вкусом. Арават внезапно громко покатывается со смеху.
К завтраку подтягивается Кир и немедленно начинает суетиться: расставлять тарелки, мыть пиалу и венчик, кормить моих котов сметаной и только что не мыть окна. Видимо, нервничает из-за Аравата. А я вот как-то уже и не переживаю. Ну Арават… Я всякой нечисти повидала, а тут, подумаешь, противный старикан.
— Как там отец? — спрашивает Кир как бы между делом, протирая готовочный стол от одному ему видимой грязи.
— Когда я уходила, спал, сейчас не знаю, — пожимаю плечами. — Раскладывай омлет, я пойду его проведаю, вдруг он тоже завтракать будет.
Азамат к моему приходу как раз успел открыть один глаз и вспомнить, кто он и где. Я плюхаюсь на кровать рядом и принимаюсь ощупывать и осматривать пациента. Он скорее жив — ловит мои руки, щекочется и целуется. Настроение тоже по высшей отметке, видать.
— Завтракать будешь? — спрашиваю.
— Не отказался бы, — отвечает он севшим голосом.
Если учесть, что у него и в норме голос такой низкий, что можно асфальт дробить, сейчас это уже что-то сродни извержению вулкана.
— Тогда одевайся. Тепло.
Я вытаскиваю из шкафа самый теплый Азаматов домашний костюм, флисовые носки и свитер маминой вязки.
— У нас в кухне северный полюс? — интересуется муж, облачаясь.
— Ну, там нет ковра на полу, — замечаю я. — А подвал не отапливается.
Азамат закатывает глаза, но не спорит. Привык, что я в этих делах не допускаю разногласий.
Внизу Кир сразу кидается его обслуживать.
— Отец, ты кофе будешь или чай? А молока тебе подогреть? С перцем, с маслом?
— Погоди, — рокочет Азамат. — Дай я поем, а там посмотрим. — Он кивает Аравату, неуютно сидящему у противоположного торца стола. — Как у тебя ночь прошла? Где тебя положили-то вчера?
— Да тут. — Арават кивает на диван у окна. — Ничего, все хорошо, дом у тебя добротный, сразу видно… Вот только кошки… Стоит лечь, приходят и сверху ложатся. Это что вообще? Я пару раз их согнал, потом заснул. Утром все на мне были. Зачем тебе их столько, тут вроде не болота, гнуса особо не должно быть?
— Просто так, — улыбается Азамат. — Мы любим зверье.
Кир тихонько прыскает, прикладывает руки к голове, где у Хоса уши, и помахивает ими. Мы тоже ухмыляемся, а Арават только сдвигает брови и переводит взгляд с Кира на нас и обратно.
— Кстати, куда Хос вчера делся? Домой ушел? — спрашиваю я.
— Не, он у меня в комнате дрыхнет, — мотает головой Кир. — Всю ночь мульты смотрел в телефоне, на рассвете окосел от них совсем и завалился под столом.
Арават вытаращивает на Кира возмущенные глаза, а потом серьезно сообщает Азамату:
— Я как раз собирался с тобой серьезно поговорить о том, что твой сын водится с сомнительной компанией…
Наш дружный оглушительный гогот повергает его в глубокое недоумение.
— Между прочим, — вспоминает Азамат, — кто-нибудь мне расскажет, как так получилось, что вы хорошо знакомы, а я об этом ничего не знаю?
Кир опускает взгляд и ерзает на месте.
— А чего тут рассказывать? — с вызовом говорит Арават. — Ты за ним особо не присматривал, но кто-то же должен! А я его еще в Худуле заприметил, до того как ты о нем публично объявил. Ох, и сильно же я удивился… Свою-то кровь всегда признаю…
— Кир, а ты почему ничего не сказал? — Азамат переводит испытующий взгляд на ребенка, которому, судя по тому, как он извивается, кто-то насыпал муравьев на стул.
— Ну, я не хотел тебя напрягать… И вообще, мы не очень часто разговаривали тогда…
— Котик, не мучай ребенка, — вступаюсь я. — Сам подумай, что он мог тебе сказать? И как бы ты отреагировал, узнав, что твой отец сдружился с твоим сыном помимо твоего ведома?
— С твоим, да уж, — как-то странно усмехается Арават.
— Ты о чем? — моргает Азамат.
Арават тяжело вздыхает.
— Сынок, я понимаю, ты хотел меня защитить. Но уж мальчику-то можно сказать правду.
Мы все дружно моргаем. Азамат соображает первым:
— Ты что, думаешь, он твой, что ли?
— Конечно, мой! — отрезает Арават. — Он же как с меня отлит, ты на него посмотри!
Кир втягивает голову в плечи и поглядывает то на нас, то на деда.
— Этого не может быть, — говорим мы с Азаматом хором.
— Ну коне-ечно! — протягивает Арават. — Ладно уж, в своем-то кругу можно и начистоту. Я ничего не отрицаю. Знаю, что ты мать очень любил всегда, и тебе обидно, наверное, но сам посуди, она ведь от меня ушла девять лет назад! А я был еще ничего себе мужик. Да и разница у нас была изрядная, ты же знаешь, она ведь не красавица… Конечно, это все не оправдание, но я бы не стал от него отказываться, если б знал.
Мы с Азаматом переглядываемся. Так и подмывает спросить Аравата, спал ли он с Азаматовой невестой, но по официальной версии она не имеет к Киру никакого отношения, а рассказывать Аравату всю подноготную не очень-то хочется. С его представлениями о должном как знать, не выдаст ли. По легенде же я мать Кира, соответственно это со мной он должен был бы согрешить. Боже, как это отвратительно!
— Не сходи с ума, — морщусь я. — У меня с тобой ничего не было, и ребенок твоим быть не может.
Арават закатывает глаза.
— Кого ты дуришь, женщина? Слепой увидит и тупой поймет, что ты при родах Кира даже через улицу не была. А скорее всего, и на планете. Мой он, и точка.
Мы с Азаматом еще раз переглядываемся.
— Этого не может быть вне зависимости от того, кто его мать, — настаиваю я. — Когда мы его только сюда привезли, я делала тест на отцовство. Он сын Азамата. Если бы у Азамата был брат-близнец, можно было бы еще поспорить. Но ты там близко не проходил. Если хочешь, могу прямо сейчас еще раз взять у вас обоих анализ и…
— Да кого волнуют твои тесты! — фыркает Арават. — У меня глаза есть, и видят они еще весьма неплохо. Мало ли что там твои машинки пишут! Я свое всегда узнаю.
Азамат кашляет — то ли для привлечения внимания, то ли просто потому, что кашляет.
— Значит, так, отец. Давай договоримся. Ты можешь думать по поводу Кира все, что хочешь, но я совершенно искренне считаю его своим. И я буду его воспитывать и принимать все решения, которые его касаются. Я не против, чтобы ты поддерживал с ним отношения, в конце концов, Кир уже большой мальчик и может сам выбирать, с кем общаться. Кстати, что касается его компании, у меня есть пара идей, что с этим делать, и мы их уже обсуждали между собой. Так вот. Если ты хочешь думать, что он твой, а я просто тебя защищаю, — пожалуйста, думай. Но если он когда-нибудь провинится, ты скажешь об этом мне. И не вздумай наказывать его своими методами. Если я узнаю, что ты его хоть пальцем тронул, ты его больше не увидишь. А я узнаю, даже если Кир сам ничего не скажет. У меня глаза и уши по всей планете, да такие, что ты и не представляешь.
Закончив речь, Азамат снова кашляет, и я уже не сомневаюсь, что это болезненное.
— Кир, сынок, — с нажимом говорит муж, — ты там что-то говорил про горячее молоко с маслом? Сделай, а?
— Что? Да, сейчас! — остолбенело откликается Кир и бросается к холодильнику.
Я в свою очередь иду рыться в аптечке. Народные средства, конечно, замечательно, но и лечения никто не отменял.
— Ишь ты как развернул, — наконец находит слова Арават. — Кто бы мог подумать, что я такого неженку вырастил. Или ты считаешь, что я тебя несправедливо наказывал? Меня-то в детстве отец похлеще порол, я тебя еще жалеючи…
— Я ничего не считаю, — шепелявит Азамат, рассасывая гигантскую противовоспалительную таблетку. — Справедливо там, несправедливо, кто теперь установит. Я только знаю, что моих детей никто не будет бить, пока я жив.
— Ну я посмотрю, как ты вырастишь из них хороших людей без ремня, — с сомнением кривится Арават. — Пока что он водится с друзьями, которые спят под столом.
Кир поджимает губы и остается стоять у плиты как статуя протеста.
— Под столом спит не Киров друг, а мой подчиненный, — не моргнув глазом сообщает Азамат. — А я за восемь лет командования поднаторел в воспитательном деле, ни разу никого не стукнув. И намерен продолжать в том же духе.
— Вообще, — вставляю я свои пять копеек, — на Земле уже несколько веков телесные наказания — это подсудное дело. И ничего, хватает хороших людей.
Арават смотрит на меня так, будто хочет сказать, что мне бы в свое время хорошая порка не повредила, но при Азамате не решается.
— Лизонька, — резко меняет тему Азамат, — мы сегодня в столицу возвращаемся?
— Еще чего! — фыркаю я. — Ты же там сразу на работу выйдешь! Нет уж, сиди тут, лечись. Отзвонись своим дармоедам, скажи им, что заболел, пускай тебе еще больничный оплатят, если надо, я оформлю.
— Тебе чего, денег не хватает, прорва? — опешивает Арават. — Жена Императора!
— Мне всего хватает, а кто-то тут энцефалолинзы хотел.
— Ты меня соблазняешь, — довольно улыбается Азамат. — А погулять выпустишь? Там такой снежок с утра шел…
— Какой погулять?! Я тебя щас в камин целиком засуну, и питаться будешь одним эвкалиптовым маслом! Гулять он собрался по морозу!
Азамат стоически выдерживает мой фейерверк, на всякий случай прикрыв голову ладонью.
— Понял, понял, рыбонька, не кипятись. Я просто спросил, вдруг повезет. А завтра выпустишь?
Я с шумом набираю воздуха на следующую гневную тираду, но Азамат быстро снижает цену:
— А послезавтра?
— Посмотрим, — мрачно сдаюсь я. — Если будешь хорошо себя вести, пить все таблетки, много лежать и мало работать.
— Чем не пожертвуешь ради благой цели, — вздыхает он. — А лежать обязательно в спальне или можно в гостиной?
— Можно в гостиной, — окончательно размякаю я. — Только я там камин включу.
— И зажаришь меня на вертеле.
— С перцем и горчицей.
— Согласен.
— Вперед.
Я иду разжигать камин и слышу за спиной голос Аравата:
— Ну ты и подкаблучник…
— Она обо мне заботится, — мечтательно произносит Азамат. — Ты не поймешь, наверное. Я сам поначалу не понимал.
Я возвращаюсь в кухню сопроводить супруга на ложе, сопровождаю, укладываю и укрываю пледом по пояс.
— Ну ты его еще запеленай! — возмущается Арават, пришедший следом. — На нем вон какой кафтан пуховый, куда еще? У меня такой был похожий, жалко, износился. Где ты его покупал, Азамат?
— Мне его Лизина мать связала, — гордо сообщает Азамат, закладывая руки за голову и приготавливаясь целый день плевать в потолок.
— Мать?! Эта жуткая баба?!!
— Зря ты о ней так, — ехидно замечаю я. — Она бы и тебе связала, ты ей понравился.
Арават закрывает лицо руками.
— Нет, спасибо, я обойдусь.
— Ну ты еще подумай, — медовым голосом продолжаю я. — Она пока что другим занята, но другое скоро кончится и придет к нам на почту, и тогда у нее начнут чесаться руки… Конечно, еще есть Хос и Тирбиш…
Арават кривит рот и смотрит на меня, как на змия-искусителя.
— И что, она вот этих всех оленей и орлов вывязывала? Полиняют же все равно.
— Земная шесть не линяет.
Арават скрипит зубами так, что стекла дребезжат.
— Я подумаю, — наконец сообщает он мрачно.
Кир приносит Алэка и укладывает его Азамату на живот в качестве грелки. У Алэка другие соображения по этому поводу: папа нужен для того, чтобы играть в унгуцики, то есть подпирать ребенка ладонями под пузо и мотать им над головой, чем круче повороты, тем громче счастливый визг. Азамату и самому этот процесс доставляет массу удовольствия, он смеется и сюсюкает, как я в страшном сне не могу. Кир смотрит на них с откровенной завистью, и я тыкаю его под ребра. Он совершенно неожиданно отвечает тем же. Я щекотки вообще не боюсь, но такую наглость снести невозможно, поэтому я применяю все свои козырные приемы, отточенные в потасовках с братом. Азамату тоже перепадает пару раз, Кир хохочет и брыкается, Алэк пищит, короче говоря, диван превращается в бедлам с бесильней.
Наконец мы более-менее выдыхаемся, растягиваемся поверх Азамата, который, со свойственной ему ответственностью, еще и придерживает нас, чтобы не укатились. Алэк сидит посередке, круглыми глазами оглядывает нас и увлеченно жует кулак.
— У него скоро зубы будут резаться, да? — спрашивает Кир, отдышавшись.
— Похоже, — говорю. — У него где-то была жевалка специальная, не знаю уж, куда ее Тирбиш дел.
Над нами вырастает мрачная тень.
— И часто у тебя такое непотребство творится? — ласково интересуется Арават.
Я строю ему противную рожу, Кир покатывается, Азамат смотрит на Аравата задумчиво и с жалостью, поудобнее перехватывая сползающего Кира.
— Ты считаешь, что еще недостаточно меня воспитал? Боюсь, что продолжать поздно. Я такой какой есть и исправляться не собираюсь. Я рад тебя видеть и счастлив, что мы наконец-то разрешили старые споры. Но я твоими же стараниями уже давно свой собственный человек, у меня своя семья, и ты в нее не входишь. Ты сам так решил. А раз так, то в этом доме ты гость, и веди себя, как подобает гостю.
Честно говоря, мне уже начинает казаться, что Азамат переборщил. Все-таки старик очень самолюбив, а на такое кто угодно обидится, даже притом, что все справедливо. Однако Арават разворачивает проблему неожиданным для меня ракурсом.
Он выпрямляется и поглаживает бороду.
— Ты знаешь, я всегда считал, что мне очень не повезло с сыновьями. Вы с Ароном оба всегда были безвольными и бессмысленными. Я ожидал, что, вернувшись на планету с женой, ты тут же приползешь ко мне вымаливать прощение. Что будешь ходить и скулить под окнами, как побитый щенок. Зашлешь жену меня задабривать. Но ты не пришел, а жена твоя такая стерва, что никого в мире задобрить не может. Твой духовник приезжал за тебя просить, но, как я понял, без твоего ведома. Вместо того чтобы ползать на брюхе, ты добился избрания. Я решил тебя поощрить и объявил, что признаю. Думал, ты придешь обниматься и благодарить. Но ты снова не пришел. Теперь я сам явился в твой дом и попросил прощения. И оказалось, что я тебе вовсе не нужен.
Он внезапно припадает на одно колено, чтобы быть на одном уровне с лежащим Азаматом, и я замечаю, что глаза у него неестественно блестят.
— Я рад, сын. Я в тебе ошибался. Ты можешь добиться своего, когда хочешь. Ты прав, воспитывать тебя незачем, ты теперь настоящий человек, честолюбивый и решительный, и я тебе не указ. Значит, моя жизнь прошла не зря. Я оставляю после себя сына, за которого мне не стыдно.
Повисает напряженная тишина. Я болезненно ощущаю в построениях Аравата фундаментальную ошибку и только что не молюсь, чтобы Азамат на нее не указал. Но ему, видать, очень хочется расставить все точки, причем именно сейчас, когда между ним и Араватом вся его семья как забор.
— Ты во мне не ошибался, — спокойным, вкрадчивым голосом говорит Азамат. — Я никогда не хотел и теперь не хочу быть Императором. Конечно, мне приятно признание, оно добавляет мне уверенности в себе и своих решениях, заниматься политикой мне достаточно интересно, но… Была бы моя воля, я бы бросил все вот прямо сегодня. Однако я слабый человек и не могу заставить себя подвести людей, которые на меня рассчитывают. Конечно, я изменился за время изгнания. Но не рассказывай себе сказок, я по-прежнему не тот, кем ты меня хотел видеть.
— Подвести меня тебе никогда не составляло труда, — хрипло отвечает Арават.
— Напротив, я всю жизнь мучаюсь совестью из-за того, что не смог оправдать твои ожидания, — возражает Азамат. — Даже сейчас. Но я над собой работаю.
— Ты действительно хотел их оправдать? — поднимает брови Арават.
— Конечно, хотел, — тяжело говорит Азамат. — Я хотел, чтобы ты меня любил. Я понимаю, что ты вообще не склонен к сильным чувствам, но хотя бы не меньше, чем Арона, отец. Конечно, он младше, так всегда бывает, но я ведь старался, я все делал, как ты говорил. И ты меня выгнал.
— Болван! — взрывается Арават. — Я всегда любил тебя больше, чем Арона! Просто на нем я быстро поставил крест, понял, что из него толку не выйдет. И да, ты, как придурок, делал все точно, как я говорил, будто своей головы нет! Если б ты хоть раз отказался, взбунтовался, пошел против меня, я бы знал, что мой сын будет мужиком! Но ты же был как тряпичная кукла!
Снова повисает напряженная тишина. Азамат смотрит в пространство, глубоко дыша, но я чувствую, как у меня под щекой колотится его сердце. Алэк, притихший под взрослые разборки, шепотом агукает и гладит папу неумелой ручкой.
— Вот потому, — наконец произносит Азамат, — я и не доверю тебе своих детей. Как, интересно, я должен был догадаться, что ты хочешь бунта, если ты меня порол за каждое мелкое неповиновение? Даже после изгнания у меня ушло несколько лет на то, чтобы научиться делать так, как я считаю правильным, а не так, как мне говорят.
— А вы не пробовали иногда разговаривать? — тихо интересуюсь я, чувствуя, что Азамат закончил речь.
— Что ты, разговоры — это женское дело, — ехидно отвечает Азамат, косясь на Аравата. — Но я согласен, можно было бы и пораньше во всем разобраться.
Арават окончательно садится на пол, скрестив ноги, и тяжело вздыхает.
— Я все же рад, что ты такой, какой есть, — признается он. — Пусть не такой, как я хотел, но гораздо лучше, чем я думал. Может быть, когда твои дети повзрослеют, ты поймешь, почему я делал то, что делал.
— Надеюсь, что нет, — криво ухмыляется Азамат. — Мне мои дети нравятся сытыми и небитыми. Должно быть, это мои извращенные представления о красоте.
Арават открывает рот что-то сказать, но тут в гостиную заходит Арон. Он в домашнем диле поверх пижамы, потягивается и зевает.
— Всем доброго утра, — блаженно сообщает он. — А че там за мешки в прихожей перед лифтом. Я о них споткнулся.
— Ой! — Кир хлопает себя по лбу. — Я же забыл драконьи яйца убрать! Я сейчас! — Он начинает барахтаться, чтобы встать, но Азамат его останавливает.
— Погоди, зачем их убирать, надо сразу вино ставить. Тащи их сюда, почистим… Это-то мне можно, Лиз?
— Почистить разрешаю, — ухмыляюсь я. — Только ковер застелите, а то у них сок такой пачкучий…
— А где вы взяли драконьи яйца, да еще посреди зимы? — удивляется Арават.
— Ирлик-хон поделился, — отвечает Азамат, садясь.
Алэк возмущается, что его спустили на колени, начинает жужжать и пихаться.
— Ну-ну. — Азамат похлопывает его по пузу. — Не все ж мне лежать. Сейчас вкусненького дадим.
— Ирлик-хон? — переспрашивает Арават. — И за кем из вас он приходил?
Азамат приподнимает брови, потом смеется.
— Ни за кем, он к нам просто так заходит, от скуки. Правда, теперь он нашел себе развлечение, думаю, так часто бывать перестанет.
Арават шепчет что-то подозрительно похожее на гуйхалах.
Кир приносит мешки, я застилаю ковер и напяливаю на Азамата свой фартук с овечками. Алэк скандалит, разбрасывает мангустовы яблоки и пачкается в соке.
— Ишь какой норов с утра, — замечает Азамат. — Тебе бы погулять да в снегу повозиться, а не сидеть тут на руках. Но видишь, мне нельзя…
— Давай я с ним погуляю! — вызывается Кир. — Все равно с куницей собирался.
— Тебе скучно будет небось, — говорит Азамат. — Жалко, пес твой в столице… Хоть Хоса вытащи поразмяться. Надо его как-то переводить в дневной режим, а то ночью тяжело по лесу ходить. Лиза, ты бы тоже погуляла, а то на выезде все дни в работе…
— Тебе не терпится нас выгнать и съесть все яйца, что ли? — усмехаюсь я.
— Да нет, мне просто жалко, что такая погода, а вы дома сидите.
Погода и правда классная: солнечно, падает легкий снежок, явно мокрый, самое то для постройки крепостей.
— А ты не будешь страдать, что мы гуляем, а ты тут один сидишь? — уточняю я.
— Я не один, я с отцом и братом, — усмехается Азамат. — Ну, пострадаю немножко, конечно, но ты же меня знаешь, я быстро отхожу.
— Ладно. — Я наклоняюсь и целую его в нос. — Не последний день снег, еще погуляем вместе. А я тебе вечером что-нибудь испеку вкусненькое.
— Ловлю на слове, — улыбается он и берется за ножик для чистки мангустовых яблок.
Арон и Арават пододвигают кресла и усаживаются принять участие в работе, а я забираю капризного Алэка и иду одеваться.
Хос, понятно, совсем не рад побудке через какие-то четыре-пять часов после отбоя, но кто ж его заставлял до утра в экран пялиться. Вообще, надо за ним присматривать, а то в человеческом мире много соблазнов и опасностей, о которых лесной житель даже не подозревает. Надеюсь, Азамат выделит ему в охрану кого-нибудь толкового.
Впрочем, на улице Хос быстро оживляется, особенно когда в него попадает пущенный мной снежок. Мы с Алэком, запаянным в непромокаемый костюм, прячемся за кустом. Мелкий даже пытается помогать мне лепить боеприпасы. Кир с Хосом скрываются за деревом и ведут обстрел оттуда. Хос, правда, больше мешается, потому что никак не приладится лепить снежки, у него все время получаются колбаски с плохой аэродинамикой.
После первого раунда и немного прогревшись, мы переходим к созидательной деятельности: созидаем большого снеговика с кошачьими ушами, а потом поодаль две крепости с бойницами. Выпущенная куница носится по снежным стенам с радостными воплями, а потом сигает куда-то в сугроб и ловит там мышь. Алэк выкапывает себе траншею в нетронутом снегу и ползает по ней кругами, только синий капюшон видать. Второй раунд перестрелки проходит веселее: Хос явно обучаем, даже разок в меня попадает. Кир вообще отлично целится, но и я не лыком шита, шапку с него сшибла два раза.
Домой мы возвращаемся, только когда Алэк засыпает в своей траншее — коляску я не стала выкатывать, а на снегу спать все-таки я ему не даю, хотя производители костюма и уверяют, что можно. Вваливаемся в дом, разогретые, краснощекие, плотно покрытые снежными гранулами. А в гостиной творится нечто.
Мангустовы яблоки почищены, разложены по бутылкам и подготовлены к брожению. Шкурки аккуратно сложены в большой мусорный мешок. Все трое мужиков валяются на полу, истерически хохоча, держась за животы, колошматя кулаками по полу и друг другу, ржут с подвывом, со слезами и хрюканьем, причем похоже, что уже давно. Одно из кресел лежит на боку, Арон мусолит подушку, которая в нем обитала.
— Походу веселые яблочки, — замечает Кир.
— Ну, вино из них веселит, помнится, — откликаюсь я, наблюдая за происходящим. — Пойду уложу Алэка, пока они его не разбудили.
Когда я возвращаюсь, вижу, что Киру удалось привести Азамата в относительное сознание. Он, правда, все еще давится смехом до слез, но зато уже сидит и, кажется, даже воспринимает информацию.
— Вы чего так ржете? — спрашиваю я и этим вопросом посылаю мужа во второй нокаут. К счастью, он длится недолго.
— Фрукты… Забористые… — выдавливает Азамат с перерывами на смех.
— Ты бы не сидел на полу, — вздыхаю я. — Тебе это не полезно.
— Ой! — Азамата опять скручивает, но он находит в себе силы восползти на диван. — Уф, Лиза, я не знаю, что в них такое, но так ведь и помереть можно!
— Сколько вы их съели?
— По дюжине, наверное. Больше не смогли, сквозь смех не вышло. — Он давится очередным приступом хохота, потом еле-еле выговаривает: — Дайте попить чего-нибудь!
— Кир, погрей ему еще молока, — распоряжаюсь я и иду проверять остальных страдальцев.
Хос идет со мной и склоняется над Араватом.
— А-а-а-а! — стонет дед. — У-у-уши-и-и!!! Ой, не могу, Лиза, ты что, демона привела?
Эта мысль оказывается слишком хорошей шуткой, и он, и Арон, и Азамат с ними снова заходятся хохотом, согнувшись вдвое.
— Да, — кисло отвечаю я, добавляя им масла в огонь.
— Я не демон! — возмущается Хос, вызывая поток стонов.
— Он хозяин леса, — сообщает Арон сквозь рыдания. — Ва-а-а-а! Держите меня! Хозяин! Леса! Ы-ы-ы-ы!
— Беда-а-а!!! — воет Арават, катаясь по ковру туда-сюда. — Ну это надо-о-о-о! Демон в доме, а-ха-ха, ну насмешила девка, у-ху-ху-ху, так и помереть недолга-а-а-а!!!
Кир приносит молоко и помогает Азамату его выпить — у того от смеха руки трясутся. Однако интуиция меня не подвела, молоко сработало отлично. Приступы почти сразу прекратились, Азамат перестал трястись и давиться и пошел умываться. Мы с Киром переглядываемся и кидаемся наливать еще два стакана.
Минут через десять все семейство приведено в чувство, хотя некоторые члены еще похихикивают.
— Теперь я понимаю, почему их просто так не едят, — замечает Азамат, переводя дух. — Действительно, помереть же можно.
— Да уж… — соглашается Арават. — Особенно когда еще видишь такие уши. Вы что, правда демона изловили?
Хос фыркает и шипит.
— Не называй его так, пожалуйста, — терпеливо просит Азамат. — Его зовут Хос, он хозяин леса. И нет, мы его не ловили, он наш сосед и с недавнего времени работает у меня.
— Так это он под столом спал? — спрашивает Арават. — А я еще про Кировых друзей… То-то вы так хохотали! Ну я хорош! — И он снова заливисто смеется, хотя на сей раз вроде бы естественно, а не от фруктов.
— Ирлик мог бы и предупредить, — ворчу я.
— Ага, щас! — усмехается Кир. — Небось подглядывает за нами и сам покатывается.
— Может, и нет, — раздумывает Азамат, — но скорее всего, когда он давал нам координаты сада, то и правда собирался повеселиться за наш счет. Но я не внакладе, я люблю посмеяться.
— Боги, демоны, чужие дети… Ну у тебя и семейка, сынок, — качает головой Арават.
Я кошусь на Арона, он о «чужих» детях не осведомлен, не подумал бы чего… Но он только икает и пялится в пустоту.
— Мне нравится, — расслабленно отвечает Азамат. — Я, наверное, всегда так и хотел. Лизонька, а давай я сделаю обед, а ты — что-нибудь к чаю?
Не знаю, в драконьих яйцах дело или в муданжском иммунитете, но после этого эпизода у Азамата исчезают все симптомы, и к ночи он уже такой здоровый, что кровать трещит под напором. В хорошем настроении у моего мужа все жизненные показатели увеличиваются, хотя они и так немаленькие.
Поэтому на следующий день я разрешаю ему вместе с нами полчасика побеситься в снегу, а потом после обеда еще часок покататься на лыжах. Но поскольку его голос в телефоне перестал звучать хрипло и гнусаво, на третий день нас все-таки выдергивают в столицу.
Хос заходит к себе домой, отнести месячный запас масла и сливок своим домочадцам, собирает там небольшой рюкзачок каких-то пожитков и отправляется с нами, трепеща в ожидании встречи с большим городом. Конечно, большим Ахмадхот можно назвать, только если никогда не бывать за пределами Муданга, ну так Хос и не бывал.
Арон сматывает удочки в прямом и переносном смысле. Для него и Аравата мы вызываем казенные унгуцы, потому что Арават уезжает к себе в Худул, а Арон везет с собой все наловленное и настрелянное и с нами никак не поместится.
Хос на заднем сиденье с тоской глядит в окно и тихонько поскуливает, провожая взглядом родной лес.
— Че ноешь? — пихает его Кир. — Вернешься еще. И ваще, тебя никто не заставлял.
— Зна-аю, но гру-устно, — протягивает Хос. — Хочу быть обратно маленьким.
— Да ну, мелким быть тоска. А так ты будешь крутым, и у тебя будет куча денег!
— Большая куча? — без особого интереса спрашивает Хос.
— Большая!
— Тогда большую нору надо рыть? — озабоченно интересуется Хос.
Мы все переглядываемся. Ох, не подготовлен кто-то к человеческой жизни…
— Так, — постановляет Кир. — Ты вообще деньги видел?
— Не-а.
Кир извлекает кошелек и вытрясает из него кучку монет разного достоинства.
— Гляди. Вот эти крупные, эти мелкие.
— Они же одинаковые…
— Да не по размеру, балда!
Полет выдается насыщенный.
Поселить Хоса мы решаем во дворце, потому что так безопаснее и проще. Тут и недоброжелатели не доберутся, и мы приглядим, чтобы не отчудил чего. Дворцовые слуги, правда, будут не в восторге, но никто ведь не обещал им, что будет легко, правда же?
На посадочной площадке нас встречают знакомые лица: Эндан и Дорчжи. Второй горделиво выпячивает грудь, на которой болтается новенький хом в виде носорога. Подозреваю, что невеста была не в восторге, но что делать, хом выбирает духовник. Алэк с интересом рассматривает новых знакомых.
— Здравствуйте, Белая госпожа! — радостно выпаливает Дорчжи.
Эндан его подталкивает и тоже здоровается:
— Добрый вечер, Хотон-хон.
— А я можно не буду формальничать? — тут же просит Дорчжи.
— Можно, — разрешаю я. — Здравствуйте, ребята, я вас что-то давно не видела. Вы разве с Экдалом больше не летаете?
— Да мы бы летали, — протягивает Эндан, — да только он с женой на Землю поперся неизвестно на какой срок. А жить как-то надо. Где наш подопечный-то?
— Тут. — Азамат поводит рукой в сторону унгуца.
Там происходит нечто странное. Судя по всему, Хос отказывается вылезать, а Кир его уговаривает. Заметив это, Азамат открывает купол унгуца полностью, так что кабина перестает казаться надежным местом. Хос подскакивает, прижимает уши и, пригнувшись, выпадает через борт, оглядываясь, куда бы сныкаться.
— Хо-ос, ты чего? — озабоченно спрашиваю я.
— Пахнет, — шипит Хос. — Ужасно.
— Ну так пойдем домой скорее, там вкусно пахнет.
Он не особо обращает на меня внимание, но, к счастью, хотя бы никуда не бежит.
— Чего ты тут нюни разводишь, как девчонка?! — возмущается Кир. — Вон, смотри, даже твои телохранители ржут над тобой, тоже мне кот!
Хос, в отличие от людских подростков, на такое вообще внимания не обращает. Кот там, кошка, перед опасностью все равны. Но к телохранителям осторожно принюхивается, прижимая к животу свой рюкзачок.
— Здоровья вам, — сделав серьезное лицо, произносит Эндан. — Я Эндан. Мы с Дорчжи будем вас охранять. Можете на нас рассчитывать.
Видимо, Азамат сделал им внушение, чтобы говорили попроще, хотя Хос, по-моему, не очень слушает.
— А где дом? — нервно спрашивает он.
— Да вот, прямо перед тобой, — кивает Азамат.
Хос моргает, таращась на дворец, потом оглядывается.
— Не понял.
Дорчжи не сдерживается и прыскает, заставив Хоса подпрыгнуть и поднять дыбом шерсть на голове.
— Вот эта огромная хреновина и есть дворец, дубина ты, — доходчиво поясняет Кир.
— Вот эта ледяная? — удивляется Хос, даже немного разгибаясь.
— Она не ледяная, она стеклянная. Пошли уже, долго ты нас тут будешь морозить?
Хос нерешительно шагает вперед и, когда мы все двигаемся следом, прилипает к Азамату, путаясь у него под ногами. Только боевая выучка позволяет моему супругу ни разу не наступить на лапы.
Движемся мы медленно, потому что Хос обнюхивает каждый метр пути. В лифте он выглядит так, как будто вот-вот грохнется в обморок. Мы с Азаматом переглядываемся в том смысле, что, возможно, это была не самая лучшая затея. Только Кир ни разу не усомняется в правильности ситуации и, поливая бедного кошака кудрявыми эпитетами, заставляет его идти вперед и слушаться.
Попав на жилой этаж, Хос методично четыре раза обнюхивает все помещения, прежде чем выбирает себе комнату. Телохранители при этом ходят за ним по пятам, потому что им так положено, и от этого Хос тоже не в восторге. Но, как справедливо замечает Азамат, надо сейчас привыкать, чтобы на выездах не шарахаться. Инструктаж по использованию сантехники мы дружно сваливаем на Кира. Ему как-то удается добиться от Хоса понимания. Короче говоря, к ужину мы устаем так, как будто целый день разгружали кирпичи. Алэк вообще засыпает некормленым.
А на ужин к нам приходит Алтонгирел, и выглядит он так, что я начисто забываю про все прочие неурядицы.
Он желтовато-бледный, с запавшими щеками, темными кругами под глазами, всклокоченные волосы как будто давно не мыты, одет небрежно, в смесь земной и муданжской одежды, что вообще-то считается на планете дурным тоном. Хоса и телохранителей он просто не замечает, хлопается в кресло и принимается буравить взглядом журнальный столик, на котором сервирован чай.
Азамат быстро делает знак парням, чтобы удалились вместе с Хосом в его новую комнату. Кир и сам понимает, что ему тут не место, и резво сматывается гулять. Мы садимся напротив духовника и ждем, что последует.
— Я всегда подозревал, что Совет хочет моей смерти, — начинает он. — Но с этим принятием сана уверился окончательно.
— Каким еще принятием сана? — хмурится Азамат. — Кто принимает?
— Ах да, ты же не знаешь, — отмахивается Алтонгирел. — Я поговорил со всеми. До единого. Со всеми Старейшинами-духовниками на этой планете. Лично, по телефону, по Сети. Все триста сорок два отказались взять Айшу в обучение.
— Ох, как плохо-то, — печалится Азамат. — А ведь я просил, специально проследил, чтобы все духовники получили рассылку с моим обращением, где изложил все преимущества ее правильного обучения… Вот лентяи, не могут хоть немного поработать в непривычной области! А еще рассказывают, что трудятся на благо планеты! — Он мотает головой и раздувает ноздри, я даже удивляюсь: он никогда раньше так не злился на Старейшин. — У тебя есть какие-нибудь идеи, как поступить?
— Я принимаю сан Старейшины и беру ее сам, — мрачно отвечает Алтонгирел.
Мы с Азаматом уставляемся на него.
— Как принимаешь? — не понимаю я. — Там же возраст…
— В сорок лет сан дают автоматически, — поясняет духовник утомленным тоном. — Но его можно получить и раньше, если пройти определенные испытания, которые назначает Совет Старейшин.
— И каковы эти испытания? — подозрительно спрашивает Азамат, а я начинаю догадываться, почему Алтоша так выглядит.
— Ну, — духовник машет рукой, — моцог там, ночное бдение, серия разных предсказаний… отзывы опеки.
— Отзыв я тебе напишу, — быстро говорит Азамат. — Конечно, я больше не в твоей опеке, но ведь был много лет.
— Можешь не трудиться, — уныло произносит Алтонгирел. — Отзывы я уже собрал, все отличные. И вообще, мне все это не составляет труда.
— А по тебе не скажешь, — бурчу я.
— Это нормально, говорю же, моцог, бдение… Но это уже все позади. Осталось всего одно испытание.
Его голос звучит все выше и менее уверенно, и под конец мне вообще кажется, что он сейчас заплачет.
— Какое? — очень настороженно спрашивает Азамат.
Алтонгирел молчит, потом внезапно запрокидывает голову, несколько раз шумно вдыхает, закусывает нижнюю губу, подается вперед, сжав кулаки добела, и выдыхает:
— Я должен поведать свою самую страшную тайну последнему человеку, которому я бы ее рассказал по своей воле.
Азамат сочувственно треплет его по плечу.
— А что, — интересуюсь я, — предполагается, что у всех духовников, которые метят в Старейшины, есть страшные тайны?
— Это индивидуальное испытание, идиотка, — поясняет Алтоша, зыркнув на меня из-под всклокоченных косм.
— А-а, — понимаю я. — Ну и кто этот человек?
Духовник молчит, глядя в пол.
Азамат сжимает его плечо сильнее и тихо спрашивает:
— Это Лиза, да?
Алтонгирел обреченно кивает.