Глава 19. Дела и делишки.
Представьте, что вы у реки. Никто, кроме вас, не знает об этом тайном месте. Здесь холодный горный воздух, вы слышите пение птиц. Вода прозрачнее слезы. И вы можете легко разглядеть лицо человека, которого вы держите под водой.
101 совет для леди о том, как сохранять хладнокровие в любой ситуации.
Он родился в мире вьюги, и имя его звучало отголоском ветра.
Юго.
Мать ли дала его, торговец ли, искавший особый товар или же сами маги Хаота, которым этот товар подставлялся. Имя с детства было единственным, что принадлежало лишь ему. Остальное – узкая постель, тонкий матрац, одеяло и одежда, всегда неудобная, жесткая – было дано на время. А имя… имя – это ветер шелестит снегами. И обжигающий холод с нежностью целует руки.
Здесь до зимы было далеко. Солнце слепило, и Юго морщился, жалея, что нельзя надеть очки. В этом мире их не носят. А выделяться нельзя.
Пока.
Будь осторожен, Юго, и ты исполнишь то, что должен. И получишь награду, которой хватит, чтобы ненадолго вернуться домой. Только там ты не испытываешь боли. Маги врали, что боль пройдет со временем, и родной мир отпустит Юго, но с каждым годом она становилась сильней. А маги, вместо того, чтобы помочь, просто вышвырнули из Хаота.
Сволочи.
Хотели ошейник подарить, но Юго умнее магов. Юго спрятался. И ждал. И выбрав момент, дал магам тело. Маги решили, что Юго мертв. Они так жаждали услышать о его смерти. Пускай уж.
Не умеют ждать. А Юго – умеет.
Но клиенты обычно попадаются нетерпеливые. И приходится объяснять, что быстро Юго не работает. Слушают. А что им еще делать остается?
Нынешний заказ был странным. И дело даже не в том, что заказчик долго колебался. Они все тянут до последнего, наивно думая, что сумеют сохранить руки в чистоте. Этот не лучше и не хуже других.
Дело и не в том, что работать придется в замершем мире. Да, опасно. И Хаот следит. Мимо не пройдут, конечно, но… они медленные. Юго уже исчезнет. А клиент получит свое.
Нет, странным было то, что Юго категорически запретили убивать объект.
Он отошел от окна и, открыв тайник, вытащил винтовку. Зажмурившись, Юго вдохнул смесь ароматов оружейного масла и металла.
– Один выстрел, – сказал он. – У нас будет один выстрел, моя любовь. Ты же не подведешь меня?
Ему будет жаль расставаться с винтовкой. Но любовь требует разлуки.
Я ненавижу свадьбы…
Нет, раньше мне представлялось, что я свадьбы люблю. Белое платье. Фата. Кружавчики, ангелочки и голуби, взлетающие с рук новобрачных. Золотые кольца. Шампанское. Слегка безумный фотограф заставляет бегать по мостику с вдохновенным видом и выставлять ножку с подвязкой. Невеста бросает букет в толпу визжащих подружек… свекровь неодобрительно хмурится – в ее время невесты вели себя скромнее. Теща делает вид, что в полном восторге от выбора дочери. А свидетельница гадает, переспать ей со свидетелем или нет… Полный сюрреализм, градус которого увеличивается в прямой зависимости от объемов потребленного алкоголя.
И несмотря ни на что, молодые счастливы.
Но те свадьбы остались в прошлом мире. А здесь… здесь я задумчиво жевала гусиное перо. Пальцы мои были в чернилах, да и не только пальцы. Бисерные пятна нарядного лилового цвета рассыпались по подолу платья, по столу, по толстой бумаге с выдавленным гербом.
Очередное приглашение можно было считать испорченным.
Оно отправилось в камин, который поглотил уже не один десяток таких же плотных, испятнанных листов и готов был поглотить в разы больше.
Спокойно, Изольда. Ты справишься.
Просто неделя выдалась тяжелой, вот ты и нервничаешь.
День нулевой, точнее остаток дня, полный желания нести добро людям.
И попытка отыскать Сержанта – должна же я узнать, как себя Снежинка чувствует – заканчивается провалом. Нашу Светлость отказываются выпускать к людям. Уж не знаю, за кого волнуются.
А посыльным Сержанта обнаружить не удалось, хотя и клялись, что поиски проводились со всем тщанием. Врали, наверное.
День первый.
Желание нести добро еще будоражит кровь, толкая на свершения. Первым в списке – знакомство с подопечными Кайя, то есть моими. И долгое путешествие по Замку под конвоем фрейлин.
Точка назначения – длинная комната с узким окном, забранным ко всему ставнями. Света проникает мало, и сумрак скрывает скудное убранство. Кровати выстроены в ряд, отчего комната похожа на казарму. В углу – каменный умывальник, но крана нет, зато имеется ведро и черпак. Здесь сыро. Холодно. Огонь в камине еле держится на серых углях.
– …леди Айли, леди Долэг, леди…
Действительно маленькие леди с бледными лицами, но манерами, куда лучше моих. Иннис – совсем крошка, но платье на ней взрослое. И держится она с неестественной для ребенка прямотой. Впрочем, мне самой стало неуютно в присутствии леди Льялл. Она соответствует имени – похожа на волчицу, постаревшую, но свирепую. Ей не нравится, что я вторглась на территорию маленькой ее стаи. А мне же хочется найти Кайя и огреть его чем-нибудь тяжелым. Как можно было запихнуть детей в этот закуток?
– Почему здесь так холодно? – нельзя показывать смущение и страх, волки его чуют.
– Трудности способствуют воспитанию силы духа, – сквозь зубы отвечает Льялл.
Девочки молчат. Даже останься я наедине с ними, они будут молчать, потому что я – приходящее явление. А Льялл останется. Волки не любят предателей.
Но терпеть это я не собираюсь.
– Пусть растопят камин. И подыщут другую комнату… более удобную.
– Вы мне приказываете?
– А вы сомневаетесь в праве Их Светлости отдавать приказы? – Ингрид пробуждается ото сна. Прочие фрейлины хранят нейтралитет молчания, заслоняясь от неприятной сцены веерами.
Полезная, как посмотрю вещь.
Следующий шаг – знакомство с сенешалем и констеблем, которые явно были не в восторге от этого самого знакомства. Я поняла, что если мне и позволят порулить страной, то не скоро.
Мне даже комнату для детей выделить отказывались.
Нет комнат.
И никак нет.
И даже если поискать, очень хорошо поискать, то все равно нет. А искать незачем, потому что дети получили именно то, что подходит детям. И если Наша Светлость этого не понимает, то исключительно по неопытности. Нашей Светлости непривычно в чужом мире, а здесь считают, что дети должны преодолевать трудности – они закаляют.
Наша Светлость слушала, тихо стервенея. А когда совсем было остервенела, до готовности хряснуть веером по лысине сенешаля – останавливало лишь осознание того, что при столкновении пострадает веер, а не лысина – вмешалась Ингрид.
– Думаю, Их Светлость Кайя сможет разрешить этот спор.
Она произнесла это, глядя мимо сенешаля, и мимо констебля, человека молчаливого, но преисполненного решимости не отдать замка врагу – сиречь мне.
– Не следует беспокоить Их Светлость по пустякам.
– Ничего, – я почесала веером запястье, которое раззуделось невозможно. Проклятый укус не исчез, но переполз выше. Или это уже другой укус? – Ему полезно. Отвлечется, развеется…
Комната – вернее, комнаты – нашлись. Светлые. Теплые. И даже нарядные. Во всяком случае золотистого цвета обои с цветами и певчими птицами выглядели куда как симпатичней каменной кладки.
– Вы делаете ошибку, – предупредил констебль, пожевывая нижнюю губу. – Детям нужна твердая рука.
– Их Светлость не сомневается в вашей правоте, – Ингрид с легкостью парировала уколы. – И будет лично следить за тем, чтобы рука эта была надлежащей степени отвердения.
Если бы не изумительно вежливый тон, я бы решила, что Ингрид издевается.
– Также Их Светлость желают лично проверить домовые книги, – промурлыкала Ингрид, накручивая медный локон на палец. – Вы же понимаете, сколь важно для женщины разобраться в хозяйстве…
Я согласилась.
Ну вот зачем я согласилась?
День второй.
Прогулка по историческим заповедникам пыли. Осмотр богатейшей коллекции пауков и редких видов плесени, которая давно сроднилась со стенами замка. Перепись статуй… перин… подушек… пуховых одеял, балдахинов, серебряной посуды, посуды золоченой, посуды стеклянной… когда я, добравшись до кровати, без сил рухнула на собственную перину, то первой мыслью было то, что оную перину в опись не внесли.
Непорядок.
А ночью мне снились серебряные ложечки со вставками из янтаря, которые в описи числились, а вот в наличии не имелись.
День третий.
В продолжение предыдущего меня ждали подвалы с бочками вина, запасами зерна, солонины, копченостей, соли и специй, которые хранились в отдельной комнате и хмурая женщина, носившая на поясе связку тяжеленных ключей, долго не желала открывать дверь.
Пришлось угрожать мужем.
Моим мужем, оказывается, очень удобно угрожать – все пугаются.
Потом мы переместились в кладовые, дабы обозреть километры полотна, горы пряжи, выделанных шкур и шерсти. Ленты шитья, рулоны кружев…
Но снились все равно ложечки. Куда они могли деться?
День четвертый. Гербовник, любезно переданный мне по распоряжению Кайя. Сам он, видимо, ощущая мой решительный настрой, на глаза не показывался. Зато прислал пажа – очаровательного золотоволосого мальчугана лет семи-восьми на вид.
– Майло, госпожа, – представился мальчуган, кланяясь. – Его Светлость желают вам приятного дня…
…какое очаровательно двусмысленное пожелание…
– …и просят принять скромный дар…
Белую лилию в стеклянном шаре, который Майло держал с явным трудом. Ну вот как можно ребенка заставлять таскать тяжести? Хотя лилия мне понравилась. А вот гербовник – не очень. Гербовник – это книга, размером со стол и толщиною в метр. И с картинками, выполненными крайне дотошным образом. К каждой – описание страницы на три. Тинктуры. Формы. Рисунки.
Уж лучше бы и вправду китайский учить села.
Снились по-прежнему ложечки. Все-таки куда пропала целая дюжина? И еще тарелок пяток. Вроде немного, но если учесть, что каждая весит грамм триста-четыреста, получается внушительная недостача.
Этак мне весь замок разворуют.
И рука опять чешется просто невыносимо. Пятнышко переместилось ближе к локтевому сгибу.
Пора травить клопов.
День пятый.
Начинаю подозревать, что мой драгоценный супруг не только избегает меня, но и делает все, чтобы у меня не осталось времени на приключения, что весьма предусмотрительно с его стороны.
Новый подарок – родовая книга Протектората. Вариант сокращенный, разрешенный к выносу из скриптория. Всего-то на два пальца толще гербовника, который еще мною не дочитан – еще пару ночей и я бы всерьез увлеклась. В родовой книге картинок нет. Зато есть нудный перечень титулов, закрепленных земель – майоратных и отторжимых, заключенных браков и рожденных детей. С ними вышло недопонимание – почему рядом с одними именами рисунки есть, а рядом с другими – нет? Но Ингрид с готовностью пояснила.
– Те, чьи имена просто вписаны – законные дети. А если рядом изображен дубовый лист, то ребенок является бастардом, но принятым в семью и имеющим право наследовать. После законных детей, конечно.
– А листья при чем?
– Считают, что ребенка нашли меж корней дуба.
Ну да, не капусту же рисовать… дубовый лист всяко благородней.
– А если имя перечеркнуто?
Сначала я решила, что это означает смерть, но умершие имели другую пометку, с датой, а перечеркнутые имена встречались лишь трижды.
– Отречение. Исключительная мера, которая применяется очень редко… – Ингрид провела по имени пальцем, будто желая вовсе стереть его.
Всего три имени на целую книгу.
– Такой человек не имеет права использовать герб и девиз рода, имя, а род не несет ответственности за его деяния. Тан Броди был обвинен в измене. И его отец вынужден был отречься от сына, чтобы сохранить титул и земли. Молодой Идвис женился без согласия отца. У того был крайне скверный характер и некоторый избыток сыновей.
Последнее из имен. Оно не просто зачеркнуто – оно залито чернилами, но любопытство сильнее обстоятельств. Если лист приподнять и поднести свечу…
Урфин Сайлус. Седьмой тан Акли.
Что-то я недопоняла.
– Их Сиятельство обвинили в смерти многих людей. И старый тан разорвал сделку. Он сказал, что лучше пусть герб Акли вычеркнут из Гербовника, чем отдадут… недостойному.
Подозреваю, старик выразился крепче.
– Но есть мнение, – Ингрид продолжила, переплетая нити золотой проволоки, из которой суждено было родиться новому цветку. – Что это отречение было частью другой сделки, которая позволила Их Сиятельству сохранить голову. А вот самолюбие, полагаю, серьезно пострадало.
Я молчала, обдумывая полученную информацию, которая не вносила ясности, но лишь больше все запутывала.
– Ингрид, а то, что имя вновь не вписано, значит…
– Что титул не законен. Но я думаю, Их Светлость все исправит.
Ночью мне снились пухлые младенцы в гербовых памперсах и с венками из дубовых листьев на головенках. Младенцы сражались серебряными ложечками, а пропавшие тарелки использовали в качестве щитов. Надо будет выбрать время и хорошенько заняться домовыми книгами, есть у меня кой-какие подозрения… заодно и навыки бухгалтера пригодятся. Зря я училась, что ли? Дебет, кредит… проводки…
Рука чешется вроде бы меньше.
А на рассвете под окном орали серенаду. Сволочи.
И ведь как взобрались-то? Я сунула голову под подушку, но слова любви проникали сквозь пуховой заслон. Нет, ну я сплю на рассвете. Какие серенады?
Мне еще гербы учить… и родословные… и книги проверять… а они о любви.
Любовь и бухгалтерия – понятия несовместимые.
День шестой.
И Майло приносит серебряную клетку-шар, размером с апельсин. Внутри клетки – пташка и вовсе крошечная. Это чудо и в руки-то брать страшно.
– Для самой красивой леди, – сказал Майло, кланяясь. – Их Светлость очень сожалеют, что не могут уделить вам время.
Надо же… это я понимаю – извинения. Хотя я бы все равно предпочла Кайя птичке.
– Какая тонкая работа, – Ингрид поднесла клетку к окну. – Кажется, я поторопилась, сказав, что Их Светлость не понимают правил игры. Вероятно, прежде не возникало желания разобраться.
Солнечный свет преломлялся в драгоценных перьях: птица была вырезана из цельного аметиста.
– Вам ведь нравится? – спросил Майло, глядя так, словно от моего ответа зависела его жизнь.
На мальчике была красная бархатная курточка, штанишки с бантиками и смешной берет, который все время съезжал на нос. Карманы курточки оттопыривались, не в силах вместить кучу важных и интересных вещей – гнутую железяку, потерянную кем-то пуговицу, стеклышко, засохший бисквит и черного жука, который скрипел, если взять его в руки…
Фрейлины делали вид, что ужасно боятся жука. Им нравился Майло.
– Спасибо, милый, – я поправила ему берет. – Передай Их Светлости, что я в полном восторге.
И что его эксплуатация детского труда в низменных целях не останется незамеченной.
Но детским трудом дело не ограничилось. Нашей Светлости пришла пора рассылать приглашения.
На гербовой бумаге.
Написанные собственноручно мной. Образец, одобренный Их Светлостью, имелся, и мне всего-то надо было поработать ксероксом. Свежим взглядом оценив габариты родовой книги, по которой и предполагалось выписывать приглашения, а также заготовленный объем бумаги, я крепко призадумалась: а так ли я хочу замуж выйти?
– Первая сотня, Иза, – Ингрид пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делала. С каждым днем эта женщина, которая была немногим старше меня, но при том гораздо мудрее, вызывала у меня все большую симпатию. И кажется, симпатия была взаимной. – Для остальных приглашения изготовят писцы.
– А может пусть… для всех изготовят?
Я разглядывала образец, с тоской понимая, что мой почерк весьма далек от идеала. Завитушки-черточки, буквы одного размера… Кайя определенно мог бы преподавать каллиграфию.
Вот сел бы и сам все написал. Так нет же…
– Это было бы оскорбительно, – Ингрид скручивала тонкие проволочки в стебель. Сам цветок был почти готов. Еще одно совершенство на мою несчастную голову. У меня здесь комплекс неполноценности разовьется! Уже развивается.
– Большая честь получить приглашение от Вашей Светлости…– продолжила Ингрид, скрепляя цветок и стебель.
Я не должна лишать людей маленьких радостей. Понимаю.
– …и вам все равно придется писать их довольно часто.
– Я не собираюсь часто выходить замуж.
Ингрид рассмеялась. Теперь она смеялась чаще, да и прежний сонный вид остался в прошлом. Я не спрашивала о причинах подобной перемены, а Ингрид не задавала неудобных вопросов мне. Если повезет, то со временем у меня появится подруга.
– Вы будете устраивать приемы. Балы. Турниры…
О черт!
– …поэтому надо лишь привыкнуть. Пробуйте. Дорогу осилит идущий.
И мы пошли. Точнее, заковыляли, пытаясь управиться и со скользкой бумагой, по которой чернила норовили растечься, и с пером, стремительно терявшим остроту, и с чернилами, и с почерком моим… Хорошо получались только кляксы. Такие себе высокохудожественные кляксы, в которых, однако, Ингрид не желала признавать образец ультрасовременного искусства.
В общем, хорошо, что бумаги сделали с очень большим запасом. А камин так и вовсе стал непревзойденным помощником. Но один плюс все-таки имелся. Я запоминала имена и титулы.
Да я с ними, можно сказать, сроднилась!
Вот только приглашений написала лишь пять…
Во сне камин пылал ярко, ложечки плавились, младенцы молчали, и только белые листы бумаги стаей устремлялись в дымоход. Мне было жарко…
И заочно хотелось убить мужа. Или хотя бы поплакаться.
День седьмой.
Мне доставили платье.
Мне доставили свадебное платье ужасающей красоты. Оно имело кринолин двухметрового размаха, шлейф и два ряда бантиков. В каждом бантике сияло по алмазу.
Да и вообще платье сияло.
Золотое шитье по золотой парче с золотым кружевом на десерт. И камни, камни… густенько так, как сахарное конфетти на пончике. Комплектом шел парик, тоже позолоченный. И судя по высоте его, автор сооружения задался целью сгладить разницу в росте жениха и невесты. Намерение, конечно, достойное всяческой похвалы, но не такими же изуверскими методами! Ко всему это богатство весило едва ли не больше меня.
Платье пришлось мерить, и я с удивлением обнаружила, что оно стоит само, без моей помощи. Вернее, даже помогает стоять мне. Позу держит преисполненную достоинства и грации. Прямо хоть сейчас отливай в бронзе. Глянув в зеркало, любезно вынесенное ко мне – сама я подойти к зеркалу оказалась не в силах – я поняла, для кого это платье шили.
И Кайя всерьез полагает, что я надену это?
На свадьбу?
На собственную свадьбу?!
Правильно он меня избегает… благоразумно.
Шовинист фигов! Кто покупает платье невесты, не удосужившись мнения невесты спросить?!
Рука с тарелкой, которая уже готова была ко встрече со стеной, остановилась. Нет уж… посуда переписана. А еще одной инвентаризации я просто не выдержу. Лучше уж приглашения писать.
Вот я и писала, осознавая, что стремительно приближаюсь к точке кипения.
– Спокойно, Изольда, – повторила я себе, делая глубокий вдох. – Думай позитивно. О кошечках… бабочках… птичках…
По бумаге растеклась клякса, и я едва не разрыдалась от обиды.
Ненавижу чистописание!
Помешало слезопаду весьма своевременное появление Ингрид. Оценив размер катастрофы – запасы гербовой бумаги стремительно таяли, а приглашений не прибавлялось, Ингрид как-то очень тихо произнесла:
– Его Светлость, мормэр Дохерти, спрашивают, не будете ли вы столь любезны уделить ему несколько минут.
Буду. Я просто мечтаю уделить несколько минут. Главное – не кричать… и думать о птичках.
– Ласточка моя! Куда ты запропастилась? Я весь просто изволновался!
Дядюшка Магнус тоже был Светлостью… пронумеровать их, что ли?
