Глава 5
О, СКОЛЬКО НАМ ОТКРЫТИЙ СНЕЖНЫХ ГОТОВИТ ЗИМУШКА-ЗИМА…
Рик предлагал устроить Аделаиде несчастный случай. Не просто попинать, а вообще уничтожить. Физически.
Но Джес уперся рогами. Аделаида — женщина. А женщин легко обмануть, запугать, заставить действовать в своих интересах… Да и пусть лучше будет под присмотром. А то кто ее знает…
Единственное, что смог выторговать Рик, это обещание почаще писать и жене и дяде. А если вина Адель будет доказана — никаких противодействий.
Джерисон согласился без споров.
Рик подумал, что плохо настолько не разбираться в женщинах. Но не удивился. Его отец приучал с детства, что за всяким интересом кроется подвох. Джесу ничего подобного не внушали. Вот и выросло…
Альтрес Лорт, узнав о сложившейся ситуации, задумался. И приказал своим людям собрать все сведения об Аделаиде Вельс. И ее участии в покушении.
Пока ее не убрали — пригодится. Если его высочество не клюнул по-хорошему — будем ловить как получится. И точка.
Ну и… Шута заинтересовала Лилиан Иртон.
Он тоже был не слишком высокого мнения о женщинах. Но признавал, что среди них есть незаурядные личности. А такими можно воспользоваться к своей выгоде.
Жаль, что отчет от Ройса придет не скоро. Но Альт умеет ждать. И действовать тоже.
Так что ждем и планируем. Интрига — как поединок. Должен быть всего один удар, но смертельный. А гоняться друг за другом и тыкать мечами — фи.
Это недостойно профессионала.
А жизнь шла своим чередом.
И Лиля смотрела на снег из окон замка, а Миранда вместе с другими детьми лепила снеговиков, снежные домики и снежные фонарики.
Иртонская зима оказалась достаточно снежной, но промозглой. Сыростью тянуло то ли с моря, то ли с болот — Лиля точно не знала. Ей просто было зябко. Хотя замок хорошо отапливался.
Мерзли все. Но голодать не приходилось. Была рыба, был кое-какой скот, а в централизованном распределении ресурсов были и свои плюсы. И все чаще пастор за столом говорил, что в деревнях молятся за добрую графиню. И все чаще Лиля слышала шепотки по углам, что странности странностями, а ведь все благодаря ей…
И была довольна.
Да, Иртон ей не принадлежит. На разве это повод жить в свинарнике? Голодать? Уморить голодом крестьян? Нет уж!
Хотя насчет дома Лиля изрядно кривила душой.
Она привязалась и к старому замку, который облагораживала по мере сил. И к людям, которые в нем жили. А что уж говорить про Миранду! Девочка стала ей дочерью.
Когда-то давно, еще в другой жизни, психолог, учивший Алю Скороленок, утверждал, что усыновленных детей никогда не полюбят так, как своих.
Тогда Аля не стала с ним спорить. Была занята. Учила анатомию. А сейчас… Она бы просто показала умнику Миранду и сказала короткое: «Убью, если кто обидит!»
Хотя воспитывать девочку ей это не мешало.
Однажды Лиля тихонько зашла в классную комнату. По случаю сквозняков все двери дополнительно занавешивались чем-то вроде тяжелых штор. И за ней Лиля могла, оставаясь незамеченной, наблюдать за детьми.
— Кто был основателем Ативерны?
— Элор Могучий!
— Вовсе даже и нет! Дерек Первый!
— Нет, Элор! Я лучше знаю!
— Дерек! Я уверен!
— Проверим?
Молчание на пару минут, шуршание страниц — и торжествующее:
— Я же говорил, Дерек! А Элор — уже его сын!
И возмущенный голос Миранды:
— Зато я графиня! Прикажу — и тебя на конюшне выпорют!
Вот как? Лиля вскинула брови и вышла из-за шторы.
— Что здесь происходит?
У Миранды была еще возможность отыграть ситуацию. Она могла сказать, что шутила, что они просто поспорили. Но вместо этого…
— А чего он! Я — графиня! А он…
— Смеет знать больше тебя? Миранда Кэтрин Иртон, прошу вас пойти со мной. Этот урок вы пропустите.
Она кипела от возмущения. Нет, ну что за наглость?
Мири бежала следом, пытаясь уцепиться за руку мачехи, но Лиля была холодна, как Снежная королева.
В кабинете она уселась за стол — и указала Миранде на кресло.
— Итак, госпожа, что вы хотите мне сказать?
Мири шмыгнула носом:
— Лиля, я не понимаю…
После того случая на поляне у Миранды иногда прорывалось «мама», но редко. И Лиля не давила на девочку. Ни к чему. Все придет в свое время.
— Чего?
— Почему ты сердишься?
Лиля смотрела в синие глаза. И злость стихала.
Мири действительно не понимает.Она не со зла. Она просто так воспитана. Она — аристократка. А место остальных — за плинтусом. Прикажет — и выпорют.
— Подумай, малышка… — Лиля заговорила мягко и серьезно. — За что ты грозилась выпороть мальчика на конюшне?
— А чего он задается?
— Задается, да. Ты считаешь, он не имеет на это права? А как звали первого короля? Посмотрим в летописях?
Мири потупилась. А Лиля развила успех:
— Он знает лучше. И за это ты грозишься его наказать? Так?
Девочка хлюпнула носом:
— А если он дразнится?
— Но ты ведь правдане знаешь. Вот и получается, что ты хоть и графиня, но глупая. А он вирманин, да умный.
— Это же нечестно!
— А кто тебе мешает выучить? Он бы тебе: знаешь, кто королем был? А ты ему — да, знаю. Такой-то и разэтакий. А ты вот это знаешь? Не знаешь. И получаешься ты балбес, а я умная. Потому что графиня.
Миранда опустила голову. Потом все-таки подняла лицо.
— Лиля, а почему он смеет быть умнее меня? Я же графиня?
— А ты много знаешь о вирманах?
— Ну-у-у…
— Опять не знаешь. Невежество, милая моя, не оправдание. Это плохо. Очень плохо. А то бы знала, что Бьерн, — имя мальчика выплыло неожиданно, — сын корабела.
— И?
— Те, кто строит корабли, у вирман почитаются весьма высоко. У вирманина корабль — это добыча, а часто и жизнь. Поэтому Бьерн соответствует сыну какого-нибудь барона. Из не особо богатых. И твой титул тебе особых преимуществ не дает. Знаешь, почему эти мальчики и девочки так старательно учатся? Они понимают, что это — возможность принести на свою родину что-то новое, важное, интересное. А тебе учиться не надо?
— Я же графиня… — Но уверенности в голосе уже не было.
Лиля фыркнула:
— А выше тебя — герцоги. И принцы. Вот представь себе, радость моя, захочешь ты замуж… Захочешь?
Миранда кивнула.
— А за кого тебя выдавать? Жена должна и поместье вести, и счета проверять, и за управляющим следить. Я бы сказала, обязана. А еще — быть интересной для мужа. А иначе бросит тебя где-нибудь в глуши и носа не покажет.
— Как папа?
Малявка ударила в самое больное место. Как обычно и делают дети — по незнанию. Но — неприятно.
— Да. Вот когда увидишься с папой — спроси. А он тебе скажет, что я была толстой, глупой и противной. И ему не хотелось со мной даже разговаривать.
— Я не толстая!
— Зато собираешься стать глупой и противной. Уверяю тебя, тучность мне твой отец простил бы. А вот все остальное…
— Ли-и-иля…
— Ну да. Вот возьмет тебя супруг в общество, а ты там и ляпнешь — мол, я считаю основателя нашего королевства, Сидора Восьмого…
— Не было такого!
— Хоть что-то помнишь. Но ляпнуть-то можешь. А что потом? Оконфузит тебя барон, а ты на весь дворец ему: на конюшне запорю!!! Вот позорище-то будет. И ничего не знает, и еще на других лает…
Мири уже откровенно расклеилась. По розовым щечкам текли слезинки. Сейчас уже не показушные. Она просто плакала, не пытаясь вызвать к себе сочувствие. Расстроилась.
И неудивительно. Выговор делался холодным, резким и язвительным тоном. Чтобы прочувствовала.
— Лиля, а что мне тогда делать?
— Учиться. Да так, чтобы любого за пояс заткнуть.
— А если неинтересно?
Лиля вздохнула, вышла из-за стола и опустилась на колени рядом с девочкой.
— Малышка, а ты думаешь, мне так интересно заниматься всеми хозяйственными делами?
— Ты же занимаешься?
— А ты — будущая графиня. Ты обязана. Если что-то случится со мной и с твоим папой, именно ты должна будешь вести хозяйство. А ты даже урок выслушать не можешь. Ну куда это годится?
Мири всхлипнула:
— Лиля, я больше не буду…
— А что ты должна сделать?
— Э-э-э…
— Тебя ведь сейчас опять начнут дразнить?
— Начнут.
— Тогда советую сделать так…
Вечером Мири с довольной улыбкой отчитывалась перед Лилей.
— А ты была права. Я вхожу, а Бьерн мне, мол, получила, графиня недоученная?
— А ты ему?
— А я ему — сам недоученный. А если хочешь — десять дней нам на подготовку. И на соревнование.
— Согласился?
— Еще как!
— Тогда эти десять дней нам надо серьезно заниматься.
— А ты мне поможешь?
— Обязательно.
Аделаида Вельс была в отчаянии. План соблазнения провалился. Мягко говоря.
Джерисон ее избегал.
Нет, граф не шарахался демонстративно в сторону, он не отобрал у нее свои подарки, но… Он не извинился за побои. Он больше не разговаривал с ней.
Ее словно и вовсе не существовало. А ведь это сильно нарушало ее планы на жизнь. И ставило саму жизнь под угрозу. Кто еще защитит ее, кроме Джерисона? Как только она вернется домой… ох-ох-ох… даже если ее не отдадут палачам — все равно ни жизни, ни репутации… только в публичный дом идти.
И Аделаида решилась.
Она подождала, пока чуть сошли синяки, уродовавшие лицо, и однажды ночью снова поскреблась в дверь его сиятельства.
— Войдите… А, это вы, госпожа? Что вам угодно?
Голос был ледяным и ироничным. И Аделаида рухнула на колени.
— Джерисон, выслушай меня!
— Не хочу. Нам не о чем говорить.
— Я не виновата ни в чем!
— Да неужели? И не моими подарками были оплачены покушения на мою жену?
— Я не виновата! У меня все отбирал Алекс!
— Да неужели? В постели?
— Я никогда не спала с ним! Алекс не был моим любовником! И мужу я не изменяла!
— Вот как? А твой любовник утверждает другое.
— А что ему остается делать? Он просто лжет! Подумай сам! Он был моим опекуном! Он мог выдать меня замуж второй раз! Я обязана была его слушаться!
Джерисон вздохнул. Вообще-то да.
Жена да убоится мужа своего. А женщина — мужчины. Ибо Мальдонаино начало сильно в ней, и требуется держать ее в строгой узде, как кобылицу непокорную или овцу неразумную. Так что спорить с кузеном Аделаида не смогла бы. И не отдать ему драгоценности…
— Ты могла бы пожаловаться мне.
— Я не могла тебя потерять. Я люблю тебя. До безумия люблю…
— Ты меня уже потеряла.
Аделаида потупила глазки в пол. Покраснела.
— Значит, наш ребенок никогда не узнает своего отца? Джерисон, в чем виновато дитя?
Мягко говоря — граф ошалел.
— Ре… бен… ка?!
— Да, любовь моя. Нашего сына. Или дочку.
— Н-но…
— Любая осторожность не сможет противостоять воле Альдоная.
Адель играла с убежденностью отчаяния. Она понятия не имела о системе Станиславского, но надрыва было столько, что ей поверил бы кто угодно.
— А может быть, наша любовь оказалась сильнее осторожности! Я не знаю! Но моя связь с луной прервалась. И груди отяжелели, посмотри сам…
Аделаида рванула платье на груди. И Джес невольно посмотрел на два упругих холмика.
— Вот, пощупай…
Аделаида почувствовала, как у графа перехватило дыхание. Неужели…
Но Джерисон справился с собой.
— Вот что, Адель. Я тебе дам сейчас деньги на повитуху. И к тебе прикасаться больше не хочу.
Руки убрались с ее грудей. Граф достал из стола кошелек. Толстый. И бросил его Адели. Женщина не сделала движения поймать — и золото покатилось по полу.
— Вытрави плод, пока не поздно. Не знаю, спала ты с другими или нет, но я тебе больше не верю.
Аделаида выпрямилась. Глаза ее засверкали. Вот так, грудь вперед, подбородок вскинуть, чтобы виднее были синяки.
— Моего ребенка?! Лучше стать отверженной, чем убить свое дитя!
И вылететь из комнаты, хлопнув дверью.
Расслабиться Аделаида смогла только в своих покоях, предварительно выгнав служанку и запершись на все замки.
Кажется, сцена разыграна нормально. Джерисон точно купился. А что не сразу простил… на это она и не рассчитывала.
Ничего, капля камень точит.
После ухода Аделаиды Джерисон накатил бокал вина, плюнул, швырнул кубок в стенку и отправился к Рику.
— Адель беременна.
— От тебя?
Джерисон задумался.
— По срокам вроде как да.
— А по жизни?
— Не знаю. Деньги на повитуху я ей дал… но любые травы могут дать сбой.
— Болван. Мог бы и по-другому тоже…
Спорить Джес не стал:
— Не уберегся. Понимаю.
— И что ты теперь будешь делать?
— А что тут сделаешь? Если ребенок от меня — я его бросить не смогу, сам понимаешь.
Это Рик понимал. Сам бы так поступил. Но…
— И куда ты его?
— В Иртон.
— К жене?
— Да нет, что ты. Я же понимаю…
— Правильно. Не знаю уж, чем твоя супруга так отца зацепила, но он тебя в порошок изотрет и в грязь затопчет. Да и Август не обрадуется…
— Я же не предложу ей признать ребенка своим. Пусть растет, найду ему семью, потом в Лавери заберу…
— Угу, у твоей жены под носом — тебе Иртон что, свалка? Или думаешь, она не узнает?
Граф сверкнул глазами.
— А что ты мне предлагаешь делать?
— Да для начала сводить свою куклу к повитухе. Мало она тебе врала?
Джес тряхнул головой:
— Рик, ты чудо. Как я сам не подумал?
— Потому и не подумал, что это тебя касается впрямую. Думать нормально не можешь.
Джес фыркнул:
— А ты бы смог?
— Думаю же. А вот тебе надо выпить…
— Золотые слова.
Рик плеснул вина в бокалы.
— У нас с собой только докторус. Это не то. Сам понимаешь. Есть здесь повитухи при дворе?
— Найду. Можно даже и в городе.
— Ну, давай тогда за правду.
Мужчины чокнулись бокалами и выпили вино.
— Госпожа уделит мне минуту внимания, не так ли?
Адель вздрогнула.
В ее комнате стоял невесть как попавший сюда шут короля Гардвейга. Имени она не помнила, но дамы шептались, что он вроде как знатен.
Надо было бы вскрикнуть, но алкоголь чуть притупил чувство опасности, а Адель таки выпила кубок, вернувшись от Джеса. Слабенькое ягодное вино наложилось на тревогу и ударило в голову не хуже крестьянской бражки.
Поэтому Адель поднялась с кровати и сделала приглашающий жест.
— Прошу вас, господин.
Альтрес Лорт ухмыльнулся.
— Что, страшно жить стало?
Адель сдвинула брови, но мужчина быстро продолжил:
— Дома — плаха или тюрьма. А самое легкое — изгнание. Здесь же… Думаешь, твою ложь сложно проверить? Про ребенка?
Адель всхлипнула, поднеся кулачок ко рту. А и верно же…
— Н-но…
— Если будешь со мной дружить, я тебе помогу. — Альтрес был снисходителен и милосерден. — Не придется бояться, считать копейки, замазывать синяки…
— Что я должна делать? — Женщина не колебалась ни минуты.
— Слушайся меня. На днях к тебе приведут повитуху. И она подтвердит твою беременность. А потом поговорим.
— Н-но…
— Считай это авансом за твои услуги.
Альтрес шагнул к двери, отодвинул засов и вышел вон. Вошел он через потайной ход, пока девица не видела. Но не показывать же его чужеземке?
Нет уж. Пользоваться ею — это одно. А доверять… ищите дурачков в Ативерне. Можно даже в посольстве.
Найденная Джесом повитуха подтвердила слова Адели ровно через два дня. И Аделаида оказалась в сложном положении. С одной стороны — Джерисон старался быть с ней вежливым и осторожным. С другой стороны — обдавал морозным холодом Рик.
А шут…
А шут пока молчал.
Соревнование проводилось по-честному.
Все дети написали по одному вопросу и бросили в кубок.
Миранда и Бьерн тянули по листочку и отвечали. Судила комиссия из Дамиса Рейса, Лонса Авельса и Марии Рейхарт. Все трое были предупреждены Лилей, чтобы не подсуживали. Ребята отвечали на вопросы, комиссия открывала толстые книжки и вслух зачитывала ответы, зрители, состоящие из слуг и вирман, сопереживали.
Миранда с небольшим перевесом, но все-таки разгромила своего противника. И, жутко довольная, повисла на шее у Лили.
— Мама, я тебя обожаю!
Лиля погладила черную макушку.
— Я тебя тоже люблю, малышка.
Надо отдать должное Великому Хангану. Когда к нему пришел лекарь и с поклонами протянул письмо, властитель даже не приказал его выкинуть пинками.
Он принялся читать. Хотя было большое искушение разорвать письмо, а лекаря выгнать. Потому что его старший сын умирал. Любимец, опора, умница и красавец…
А этот негодяй Тахир — сбежал, когда понял, к чему идет дело.
За такое благодарным не будешь.
Но письмо было…
В весьма изысканных оборотах Тахир сообщал, что сбежал не просто так. Нет! Чувствуя свою неспособность вылечить наследника, он решил отправиться на поиск чудодейственного средства. И нашел таковое.
Некую графиню Иртон, осененную милостью Звездной Кобылицы. Которая распознала болезнь, даже не видя юношу.
Оказывается, ее причиной был яд.
Как его дают — графине неизвестно. По ее словам, этот яд могли либо наносить на кожу, либо подсыпать под половицу комнаты, растворять в пище… да что угодно. Но убивать человека он будет именно так. Медленно. Поэтому, если Великий хочет видеть сына здоровым, пусть ищет отравителя.
Или отправит сына в Иртон. Конечно, путь неблизкий, но в пути и отравителю будет сложнее. А чтобы проверить правдивость слов графини, пусть устроит ему молочную диету. Хвойные ванны тоже помогают.
Но прежде всего следует найти отравителя.
Ханган задумался.
И решил для начала попробовать молоко и ванны. Тахир писал, что юношу специально травят медленно. Вот если поможет — скажем, если за пять дней ему не станет хуже, тогда будем думать дальше.
А пока… Кого Тахир упомянул, призывая в свидетели своих слов? Али Ахмет дин Тахирджиан?
Знатный и достойный род.
И верный своему Хангану. Он не станет лгать господину.
Проследить контакты Кариста Трелони Торию не удалось. И Лиле он об этом сообщил с искренней печалью. Мол, и рад бы, да статус не пускает. Не его поле игры. В столице своих умных хватает.
Лиля подумала и еще раз отписала отцу и Ганцу. Пусть зайдут с другой стороны.
Она пока никуда не спешит.
Хотя пищу все равно проверять приходится. Никаких специй, ничего незнакомого. Лиля откровенно боялась — и не скрывала этого.
А тут еще…
Дамис Рейс выводил графиню из себя. И Лиля на полном серьезе размышляла — не отправить ли его к чертовой бабушке в Альтвер?
Плевать, что зима. Если Бог милостив — выживет, а не подохнет. А подохнет — переживем.
Учителем он был неплохим, но… Бывает такое с женщинами. Когда у них «женская интуиция».
Вроде бы ничего такого, на что можно людям пожаловаться. Но взгляды. Вздохи. Вроде бы случайные прикосновения к руке.
Цветов не было, но зимние букеты были. Хвоя с ягодами… красиво, но…
Лиля нервничала, раздражалась и решила разрубить этот узел первой. Если какой-то фактор травмирует тебя — анализируй и оперируй. Само в этой жизни ничего не рассасывается. Зато отлично нарывает и вскрывается в неудобный момент.
Итак — свет!
Дамис Рейс шел к графине как на праздник.
Заметила?
Безусловно. Он все сделал, чтобы его заметили. И теперь… что она будет делать? Краснеть? Опускать глаза?
Интересно, какая она в любви?
Да, днем графиня сильная и жесткая, но она ведь женщина. Всего лишь женщина. А женщины по определению слабые и хрупкие. Ищущие сильное плечо. И всегда готовые на кого-то опереться. Это нормально и правильно.
Он ожидал многого. Смущения, робости, удивления…
Чего он не ожидал — так это того, что его официально вызовут в кабинет. Лонс выйдет и Лиля, даже не вставая из-за стола, посмотрит на него с интересом.
— Итак, любезнейший Рейс, что все это значит?
Лиля долго готовила эту сцену. Подбирала место, наряд… Ей надо было сейчас выглядеть внушительно и она будет выглядеть именно так.
Свободное черное платье скрывает избыток полноты, стол завален свитками и книгами, гостевое кресло убрано, так что любой вызванный должен стоять перед ней, как провинившийся школьник в кабинете директора.
Дамис с порога наткнулся на ледяной взгляд.
— Итак, любезнейший Рейс, что все это значит?
— В-ваше сият-тельство?
— Да. Вот и объясните мне, что это за взгляды, букеты и прочее. Вы мне уже месяц жить спокойно не даете. Почему?
Дамис на миг даже опешил. А потом решил раскрыть карты.
— Ваше сиятельство, простите мне мою наглость…
Возможно, здесь ожидалась реплика от графини. Но Лиля молчала. Иногда, собирая анамнез на больных, она понимала: вопросы могут и навредить. Дай человеку выговориться.
И Дамиса понесло. Он рассказал, как ждал приезда сюда. Как восхитила его лично Лилиан Иртон. О ее красоте, уме, достоинствах и выдающихся душевных качествах можно было написать целую поэму. А потом еще положить на музыку и спеть.
И несчастный влюбился. По самые уши.
А госпожа графиня не обращала внимания, была холодна и недоступна, как звезда с ночного небосклона… и что оставалось делать несчастному?
Лиля слушала и косела. Чуть ли не в буквальном смысле слова.
Нет, ну что за бред? Она, конечно, женщина симпатичная. Особенно сейчас, когда ушла лишняя вода. Но чтобы мужика вот так пробрало?
Дамис отвешивал комплименты ее глазам и волосам, плел что-то про пряди, в которых запутались солнечные лучи, а Лиля напряженно размышляла.
Учитель. Всего лишь учитель. По нынешним временам — человек, стоящий между слугами… и чуть более привилегированными слугами. Он просто не может влюбиться в графиню. То есть теоретически — может. Но практически за такое его просто повесят на суку, без суда и следствия. И он не может этого не понимать.
На что тогда расчет?
На то, что она — одинокая, вся такая несчастная, без секса, без мужа-управителя под боком, просто упадет к нему в руки, как спелое яблоко?
Или…
В первую минуту Лиле эта мысль показалась глупостью. Но ведь паранойя не означает отсутствия слежки, так? Согласно законодательству, если она поймает супруга на горячем, она может только развестись. А если наоборот — тут все куда печальнее. Изменницу могут и в местный монастырь засунуть, а это жуть такая, что тюрьма раем покажется.
Какая-то подстава? От мужа?
Лиля вспомнила доносы Эммы. Учитель спермотоксикозом не страдал, ибо регулярно пользовался услугами Мэри. А то и еще пары служаночек. Лиля специально в свое время попросила Эмму подобрать не особо благочестивых. Мужиков в замке много, надо же им напряжение сбрасывать…
Да и… Лиля до сих пор считала, что была красивой. А сейчас ей до красоты как до Китая. Кто поведется вот на это?! Пусть уже и не сто килограммов. Пусть девяносто, но при росте примерно сто семьдесят сантиметров — все равно много…
Так что об искренней любви речь не шла. А расчет… а на что мужик рассчитывает?
Связь аристократки и учителя долго не продлится. Дамис даже не шевалье. Он сын купца, то ли шестой, то ли седьмой.
Подарки? Может быть.
Материальная выгода? Почему нет…
И компромат.
Даже если здесь не знают такого слова, само понятие в ходу. И шантажируют здесь ничуть не хуже, чем в двадцать первом веке. И подставляют… Эй, это еще что?!
Вконец разговорившийся учитель решил перейти от слов к делу, обежал стол и рухнул перед Лилей на колени. Цапнул ее за ручку и принялся так нацеловывать, словно кисть шоколадом обмазали…
Лиля резко рванула руку.
— Пусти!
Куда там… собственная неотразимость перла до такой степени, что мужчина положил вторую руку Лиле на колени и нес какую-то чушь, мол, не встанет, пока госпожа графиня не…
— Пусти! — посерьезнее рявкнула Лиля.
Вторая рука поползла в нехорошем направлении. Лиля уже хотела звать на помощь, но тут…
— Ааааааааааа!!!!!
Дамис, взвыв, рухнул носом ей в колени, а над поверженным врагом материализовалась собачья голова. Несколько секунд Лиля соображала, что произошло, а потом вскочила на ноги.
— Умница ты мой!
Нанук, которого Лиля держала при себе большую часть дня (щенок должен привыкать к хозяйке), не стал дожидаться команды. Вирманские сторожевые — очень умные собаки. Услышав гнев в голосе хозяйки и поняв своим собачьим умом, что этот дядя нападает, щенок поступил просто.
Пользуясь тем, что Дамис стоял на коленях, Нанук (который рос не по дням, а по часам и сильно напоминал размерами взрослого немецкого овчара) прыгнул сзади на врага, сбил его и вцепился зубами куда достал. То есть в плечо.
— Держать! — Лиля метнулась к двери. — Стража!!!
Но первым в кабинет влетел Ивар.
— Ваше сиятельство?
— Взять!
От нервов Лилю перемкнуло, но Ивар все понял, и Дамис Рейс закачался в его руке на высоте примерно сантиметров тридцать от пола.
— Госпожа, он вас оскорбил?
— Пытался. Нанук не позволил.
Взгляд, брошенный Иваром на учителя, не сулил тому ничего хорошего.
— Ваше сиятельство, прикажете ему голову отрубить?
Учитель что-то замычал, явно протестующее. Точнее Лиля не поняла — воротник, за который товарища подцепил Ивар, намертво передавил ему горло.
— Кажется, ему жить охота…
Ивар тряханул добычу.
— Да его только за прикосновение к вам надо без рук и ног оставить! Как еще осмелился, глист?!
— Вот и мне любопытно: как осмелился, что ему пообещали за такую наглость и кто пообещал?
Ивар повторил встряхивание.
— Понял, сукин сын? Если сейчас все расскажешь — живым останешься! Может быть!
И выпустил добычу.
Дамис Рейс упал на ковер. Сначала он попытался вякнуть насчет своей великой любви. Получил пару подзатыльников от Ивара и передумал.
Попробовал заговорить о личной выгоде. Получил пинок в бок и обещание оттащить в подвал, со всеми вытекающими.
И начал петь.
Лиля, Ивар и присоединившаяся к ним Марта только головами качали.
Как оказалось, его наняли еще в Лавери.
Дамис действительно был учителем. Но слишком уж нестойким и падким до баб. А хуже было то, что и женщины слетались к нему, как мухи на… мед.
А почему нет?
Красавчик, даже слишком сахарный, моется раз в неделю. По здешним меркам — апостол чистоты. Косметикой не пренебрегает, красиво говорить умеет, в постели не засыпает, короче — диагноз.
Для начала товарищ соблазнил дочку купца. Купец попытался решить вопрос с помощью полена и овечьих ножниц — и парню пришлось бежать.
В столице его взяли учителем в дом Йерби. А он взял в оборот старую баронессу.
И спустя пару месяцев барон сделал ему предложение, от которого нельзя было отказаться. А именно — пристроил учителем к Миранде Кэтрин. Ее-то Дамис пока соблазнять не пытался.
— Йерби? — Лиле это ровно ни о чем не говорило. — А кто и что тебе пообещал за связь со мной?
Оказалось, что тот же барон Йерби. Старый.
Лиля пожала плечами:
— Зачем бы? Ладно, что он тебе пообещал?
— Если я соблазню вас и вы в меня влюбитесь — пятьсот золотом. Особенно если вас поймают на измене.
— Или?
— Если просто удастся соблазнить вас — тогда три сотни. Золотом.
— Дорого же нынче графские постели стоят, — меланхолично заметила Лиля. — А убить меня…
— Это не я! Я не знал!
Теперь Дамиса отчетливо трясло. Одно дело — соблазнение. Другое — убийство. За первое можно и поркой отделаться. А вот второе…
— А смысл меня соблазнять, если я ребенка ждала?
Дамис удивленно посмотрел на Лилю.
— Самый прямой. Кто бы стал разбираться…
— Да уж стали бы. Ребенка же я… момент… — Лицо Лили стало страшным. — Мой выкидыш. Получается…
Они с Иваром переглянулись.
— Кто?! — выдохнула Лиля страшным шепотом.
Дамис едва не обмочился от ужаса. Показалось на миг, что вместо красивой женщины за столом сидит сама Мальдоная. Такое смотрело из зеленых глаз…
— Не знаю!!! — истерически завизжал он. — Мне сказали, что ребенка не будет!!!
— А если бы… — Лиля вдруг успокоилась. — Ивар, прикажи обыскать его вещи.
Вирманин зло усмехнулся.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
А еще через два часа Лиля получила консультацию от Джейми. У учителя был обнаружен пакетик бурого порошка, спрятанный в вещах. И Джейми заверил, что это вовсе не от моли.
Это был порошок копытня, которым женщины издавна пользовались, чтобы скинуть ребенка.
Ивар весьма недовольно оглядывал учителя.
— Что с ним теперь делать?
Дамис замер, ожидая приговора. Лиля махнула рукой. Казнить не было никакого желания.
— Суньте в камеру. Там разберемся.
Ивар утащил негодяя. Тот скулил что-то неразборчивое, но Лиля думала уже не о нем.
Судя по всему — она чем-то не угодила нескольким врагам сразу. Одного выявили — некто Йерби. Второй — тот, кто посылал убийц. Это кузен Аделаиды Вельс. Но тут Лиля уже была спокойна. Ганц писал ей, что мерзавца схватили и он сидит под надежной охраной. А скоро будет лежать. Под надежной каменной плитой. Может, и уже лежит. Туда и дорога.
А вот кто еще?
Лиля не забыла, что ее травили во время беременности. И кто-то послал докторуса… И Карист Трелони связан с кем-то в столице… это явно не простой барон.
М-да. Проблема.
Итак — кто?!
Кому она перешла дорогу? Не она, да. Но Лилиан Иртон — прежняя. Кому могла помешать туповатая богомолка с вышивальной иголкой в зубах? Кому она вообще такая нужна?
Лиле ее положение напоминало гнойник. Или подкожный абсцесс. Снаружи все аккуратно, спокойно, можно даже сразу не заметить… А вот когда он воспаляется — начинается нечто веселое и интересное. Вот как сейчас. Гнойники надо вычищать своевременно.
А пока…
А пока напишем свекрови.
Пусть разузнает все что может об этих Йерби. Чем живут, чем дышат, и вообще — какого черта?!!
Нет уж, господа!
Покушаться на себя Лиля никому не позволит.
Али Ахмет дин Тахирджиан прибыл по вызову Великого Хангана, как только смог.
Встал на колени сразу, едва за ним закрылась дверь, прополз по ковру и ткнулся в него лбом в ритуальном приветствии.
Ненадолго.
— Поднимись, Али.
Али послушно встал на колени.
— Али…
Великий Ханган сделал жест рукой — и Али опустился на подушки рядом с его возвышением.
— Чем я могу служить моему господину?
— Али, расскажи мне про Иртон.
Такого вопроса мужчина не ожидал. Но быстро справился с собой.
— Мой Ханган, это захолустье. Я не сказал бы, что там есть…
— Докторус?
— Э-э-э…
— Что ты можешь сказать мне о графине Иртон? Лилиан Иртон? По слухам, она вылечила тебя…
Али вздохнул. Посмотрел на своего господина. И начал рассказывать.
О ярмарке. Быке. И лечении.
Продемонстрировал шрам. Показательно попрыгал, побегал, поприседал, вызвал Омара, чтобы тот подтвердил его рассказ.
И Омар подтвердил. Да так, что Великий Ханган слушал с широко открытыми глазами. Про женщин-докторусов, да еще таких, которые могут собрать сломанную ногу и не оставить ни малейшего следа от перелома, в Ханганате не знали.
Зато теперь…
Когда Али понял, что господину все известно, он перестал умалчивать и рассказывал. Про Иртон, про графиню, про ее золотые руки… к концу второго часа Ханган потихоньку стал подумывать, что Али…
— Ты взял бы ее женой?
— Никогда!
— Нет!
Тут Али и Омар были единодушны.
— Почему? — искренне удивился их повелитель.
— Потому что это женщина с мужским умом. А в своем доме предпочтительнее покорные и ласковые кошечки. — Али был искренен. — Я могу восхищаться Лилиан Иртон. Я могу дружить с ней, как с мужчиной, она очаровательна, но…
Ханган кивнул. Бывает и такое. Иногда рождается женщина с мужским разумом. Кобылица не ошибается, но иногда может подшутить. Видимо, сейчас ее копыта коснулись звезд над местом рождения Лилиан Иртон.
— Она посоветовала мне, как вылечить сына. Я попробовал — и лечение идет успешно.
Действительно, молоко и ванны помогали. Хотя до полного излечения было весьма далеко.
— Теперь я хочу вызвать ее сюда…
— Господин, она не поедет. — Али был абсолютно уверен.
— Что?
— Она на родине графиня. И ею распоряжается супруг.
Это Ханган мог понять.
— Надо написать ему…
— Господин граф Иртон сейчас в посольстве в Уэльстере, — поделился Али информацией, которую узнал еще в Иртоне.
— И жена не с ним?
— Мой господин, у них принято оставлять жену дома, если она ждет ребенка…
О его потере Али не сообщил.
— Понятно… — Великий Ханган задумался. И кивнул. — Надо отписать графу.
Али и Омар переглянулись, но расспрашивать не стали. Даже будучи стражем караванной тропы, Али понимал, что некоторые вещи лучше не знать. А Омар вообще предпочитал помалкивать, пока его не спросили.
Заговорил Омар, только когда они вышли:
— Почему ты не сказал господину…
— Что Лилиан Иртон потеряла ребенка?
— Да.
— Я обязан ей жизнью. И не хочу взамен разрушить ее жизнь. Женщина с мужским разумом — редкость. И господин захотел бы ее, как драгоценный камень в свою корону…
Омар кивнул. Все так. Даже не как жену, не как любовницу, но как кольцо на палец. Потому что Звездная Кобылица никогда и ничего не делает зря. И от женщин с мужским разумом может прийти великая польза.
А может — и великий вред.
И Али был уверен: если Лилиан Иртон к чему-то приневолить, добра не будет.
Она чудесный и щедрый друг.
И смертельно опасный враг.
Великий Ханган об этом не задумывался.
Мысли его были простыми и ясными.
Сына он любил. И сейчас думал об одном: если нельзя вызвать графиню сюда — можно отправить сына в Иртон.
Переживет ли он дорогу? Неизвестно. Зима, шторма, пролив опять же… Но часть пути можно проделать и по суше. А здесь…
Ханган изолировал мальчика от всех, но яд как-то поступал в кровь подростка. То юноше становилось чуть лучше после молока и ванн. То опять рвало кровью, и он стискивал зубами подушку, чтобы не кричать от боли.
И Великий Ханган подозревал, что Лилиан Иртон — его единственный шанс на спасение сына.
А еще можно отправить с ним одних солдат. Ну там пару самых доверенных слуг. Может быть, так отравителю будет сложнее добраться до жертвы? Кто знает…
Страшно это, когда на глазах у тебя умирает твой ребенок. И ты — будь хоть кто — не можешь ему помочь.
Тут не то что в Иртон — к самой Кобылице отправишься!
Зима в Иртоне не отличалась разнообразием. Дети шалили и играли, учились и бездельничали, дрались и вместе проходили краткую практику под руководством Джейми.
По поводу молодого барона пришел ответ от Эдоарда. Его величество хотел видеть юношу лично. А потом уже утвердить. До тех пор же — пусть поместье остается под контролем графа Иртона. То есть — графини.
От супруга не было ни слуху ни духу.
Лиля не знала, что письмо Джерисона к ней сначала прочитал Эдоард. Выругался, перечитал — и разодрал на клочки. А потом еще раз отписал графу, разнеся того в пух и прах.
Справедливости ради — Джерисон поступил с королевским письмом точно так же.
Не привык его сиятельство к разносам. И тем более к таким унизительным. А в последнее время ему их только ленивый не устраивал.
Во-первых, Джесу сильно досталось от кузена за неуместную возвышенность помыслов. Мол, куда ты лезешь? Если Адель беременна — деньги на травницу ей в зубы и пусть травит плод! Рехнулся, что ли? Жена и так на тебя обижена. А после такого вообще разведется. Это ты мог ее раньше застращать. Пока она сидела ровно и ничего не делала. А сейчас твой ребенок — это доказательство твоей измены. Явное.
Август первый взовьется. И от короля тебе влетит. Так что деньги в зубы — и пошла, коза!
Во-вторых, Джесу досталось от Аделаиды, когда он предложил ей этот вариант.
Дамочка заявила, что, если Альдонай спас ее ребенка и позволил ему уцелеть после побоев отца, — значит, это явно дело богоугодное. И ребенка она родит! А господин граф Иртон может катиться к Мальдонае. Она вырвет эту любовь из сердца.
А что досталось?
А вот то. Все вышеизложенное было выдано на ультразвуковых тонах истерики — и в Джеса еще кидались вазами. Не попали, правда. Но ведь и в ответ вломить было нельзя. Как-никак женщина, которая носит твоего ребенка.
В-третьих, написал письмо активизировавшийся Август Брокленд.
Начал за здравие, сообщил, что на верфях все спокойно и в делах Джеса — тоже. А вот закончил за упокой. Сообщил, что первое же ущемление прав его кровиночки — и Джесу будет оторвано то место, которым он думать изволит. После чего граф Иртон сможет смело идти в альдоны — в его благонравии не усомнится никто. И если Лилюшка ему весной хотя бы слово плохое скажет…
Цени, кретин! Она с тобой до сих пор не развелась. Хотя я бы тебя давно гвоздями приколотил вместо носовой корабельной фигуры.
И в-четвертых, пришло письмо от короля.
«Граф Иртон.
Поражаюсь долготерпению вашей жены — пожалуй, ее пора причислить к лику Сияющих.
Ваше письмо неприемлемо. Извольте написать еще раз и переслать мне на проверку, чтобы не допустить откровенных глупостей.
И если до меня дойдут слухи о вашем некорректном поведении — пеняйте на себя. Мое терпение не безгранично.
Эдоард Восьмой, милостью
Альдоная король Ативерны».
И внизу собственноручно королем приписано (обычно подобные письма диктовались секретарю, чтобы король не тратил время на переписывание набело):
«Джес, начинай думать головой! Еще немного — и ты будешь первым в истории страны разведенным графом. И я на твою супругу не повлияю, еще и поддержу».
Стоит ли удивляться, что граф Иртон был зол и неудовлетворен жизнью? Последнее — особенно, поскольку придворные дамы, предупрежденные ее величеством (по просьбе того же графа Лорта), держались от Джерисона Иртона подальше.
Так что благородный граф пару раз уже прогуливался по борделям, срывая злость на проститутках. Рик ругался, но толку не было. Джес просто сорвался с цепи. И Рик подумывал сообщить отцу о существующем положении дел.
Рик честно отписал, что не в восторге от Анелии.
Эдоард же посоветовал приглядеться внимательнее. Поскольку соседи и лучше бы не ссориться. Нет, Ивернея его тоже вполне устроит. Но если Рик сам пока не знает… почему нет?
Рик не возражал. Тем более что полученный портрет Лидии Ивернейской привел его в расстройство чувств.
На портрете была изображена высокая и худая девица. Пышные юбки положения не исправили. Впалые ключицы не смогли замаскировать даже придворные живописцы, серые глаза смотрели холодно, а губы были сурово сжаты. Всем видом девушка словно предупреждала: «Не тронь! Укушу!»
Так что Анелия стала представляться весьма привлекательным вариантом. Она хотя бы улыбалась. А что глуповата… так ею и управлять легче. И от интриг можно удержать.
Ладно. Приглядимся еще.
Но примерно в середине зимы Рика вызвали к Гардвейгу.
Последний месяц у короля чертовски болела нога и он стал просто невыносим в общении. Единственными, кому от него не перепадало оплеух, были жена и молочный брат. На остальных Гардвейг орал, швырялся чем попало, а под настроение мог согнать со двора или вообще в темницу. Что не добавляло придворным радости.
Милия не отходила от мужа ни на шаг. Но… докторус показал, что она в очередной раз ждет ребенка. И женщине периодически становилось дурно.
Для королевы наставили ведер чуть ли не во всех углах дворца. Беременность протекала достаточно тяжело. Но так же было и в прошлые разы. И Милия опять надеялась родить мальчика.
Одно это смягчало характер Гардвейга.
А Альтрес… он был счастлив вместе с братом. И приглядывал за королевой.
Мало ли что.
Мало ли кто…
На Рика король произвел двойственное впечатление. С одной стороны — Гардвейг был страшен своей непредсказуемостью.
С другой же… стоило ему посмотреть на Милию, как лицо короля озарялось ласковой улыбкой.
И Рик невольно позавидовал. Вот ведь… отец, Гардвейг… все они нашли свою любовь. Неужели ему не повезет?
По молодости Рик упустил то, что до любви ведь и жизнь была… с ее разочарованиями, проблемами, склоками и ссорами…
А вот Гардвейг его взгляд не упустил. И кивком указал Рику на кресло рядом с собой.
— Садись.
Рик раскланялся и сел.
— Там вино на столе, разольешь?
— Да, ваше величество.
— Вот и отлично. Дорогая, оставь нас и распорядись, чтобы не беспокоили…
Милия послушно сделала реверанс, поцеловала мужа в щеку и вышла.
Гардвейг дождался, пока Рик подаст ему кубок, и кивнул на дверь, за которой скрылась жена.
— Ругается, если я вино пью. Докторусы запрещают… А она им верит, беспокоится… хоть на старости лет мне повезло.
— Ее величество — одна из самых очаровательных женщин Уэльстера, — согласился Рик.
— Да, с лица воды не пить. Милия еще очень добрая. И сыновей мне родила. И меня любит без памяти. Что еще надо?
Гардвейг смотрел серьезно. И Рик решился:
— Чтобы любовь была взаимной.
Гардвейг улыбнулся. Не зло. А очень… понимающе.
— Эка ты куда хватил. Любовь — это роскошь, недоступная королям.
— Но…
— Хочешь сказать про меня? Так Милия у меня седьмая. А до того мне хлебнуть пришлось. И изменяли, и предавали, и отравить пытались. Или ты мне сейчас про отца скажешь?
Рик мог. Тем более что историю любви Джессимин и Эдоарда давно разнесли менестрели.
Но Гардвейг только улыбнулся. Почему-то грустно.
— А ты не задумывался, сколько пришлось ждать твоей мачехе? Она бы и сейчас ждала, если бы не умёрла твоя мать. Ты ее хоть помнишь?
— Нет, ваше величество.
— А я помню. Очень красивая женщина. И очень несчастная. Тяжело это — ложиться в постель с человеком и знать, что на твоем месте хотели бы видеть другую.
Рик только ресницами хлопнул. С такой точки зрения он эту историю не рассматривал. Да и мать почти не помнил.
Красивая? Да, достаточно. Высокая, светловолосая, на портрете в галерее настоящая красавица.
А в жизни вспоминаются недовольно поджатые губы. И резкий визгливый голос.
— Вы меня унижаете… — забывшись, прошептал Рик. — Выставляете напоказ дешевую шлюху!
Гардвейг кивнул:
— Это она так говорила?
— Да. Эдмон мне про нее рассказывал, но мало…
— Это жизнь. Кто-то счастлив, но кто-то обязательно будет и несчастен. Ты ведь думал про Анель, так?
— Думал.
— И решил съездить поглядеть на вторую девицу?
— Да, ваше величество.
Рик решил не отрицать. Глупо. Да и Гардвейг говорил как о давно решенном. Не злился, не ругался, просто констатировал факт.
— Твой отец тебя любит. Я вот не знаю, дал бы я своим детям выбирать, — вздохнул Гардвейг. — А что ты вообще думаешь о моей дочери? Ну, титьки у нее больше мозгов. Это понятно. А что еще?
Ричард пожал плечами:
— Простите, ваше величество…
— Боишься, что разозлюсь? А не надо. Я с тобой сейчас говорю не как король. А просто как мужчина с мужчиной. Неужели сам еще не понял?
Понять Рик понял. А вот злить Гардвейга все равно не хотелось. И король, усмехнувшись, стал рассказывать:
— Мне было тогда лет девятнадцать. И я был женат. Первый мой брак определили давно. Еще когда мне четырнадцати лет не было, герцог Медерин организовал мою помолвку со своей дочерью. Отец тогда только умер, я не мог сопротивляться… Тисия Медерин была старше меня почти на пятнадцать лет. К тому же вдова. Но кого это волновало? И брак был заключен.
Рик сочувственно вздохнул.
Гардвейг смотрел куда-то вдаль.
— Тисия была умна. Мы поговорили еще в первую брачную ночь. И она стала мне другом. Мне, а не своему отцу, который с детства продавал ее, как породистую лошадь. Я сказал, что уничтожу ее отца. И она согласилась. А еще сказала, что даст мне свободу по первому же моему слову. И стала моей союзницей.
У меня не было от нее детей. Но этого требовали условия договора. Мой предшественник, за которого ее сговорил отец, оказался редким негодяем и любил избивать Тис. Так, что она однажды скинула ребенка и чуть не умерла. Докторусы запретили ей рожать. Она не призналась напрямую. Но я подозревал, что мужа она отравила. Очень сильная натура. Неукротимая. Такие женщины — редкость. Которые до конца отдаются и любви и ненависти. Тебе такие не встречались?
Рик тряхнул головой:
— Альдонай милосерден.
— Вот-вот, лучше и не скажешь. Мне повезло. Тис стала моей подругой. И когда я разделался с ее отцом, согласилась и дальше побыть рядом. Пока я не найду ей замену. И я нашел. Мне было девятнадцать. Щенок, что я тогда понимал? А Алия была красива. Анелия тоже, но в ее матери было что-то такое… она даже дышала так, что весь двор дыбом вставал. Ну и я тоже… Тисия видела, к чему идет. И предупреждала меня. Очень аккуратно, намеками… даже сейчас у меня характер не сахар. А тогда я был вообще бешеным. И хотел только одного… одну. Тис не спорила. Она дала мне развод, получила хорошие отступные, мы с ней до сих пор друзья. Она живет в своем поместье, разводит лошадей и счастлива.
Рик порадовался за неизвестную ему Тисию. И отпил глоток вина из кубка. А Гардвейг продолжал:
— Я женился на Алии. И год был счастлив. Родилась Анелия. Моя дочь. Но копия матери. Что есть — то есть. А потом… Я не сразу узнал про ее измены. И не хотел верить. Но мне предъявили доказательства. Алия была умна по-своему. Она не связывалась с придворными, нет. Искала себе любовников среди конюхов, псарей, лакеев… тех, кто будет молчать. Но один из псарей оказался честным. И пришел ко мне.
Гардвейг на миг замолчал. Вообще-то псарь пришел не к нему, а к Альтресу Лорту. А уже брат уговорил Гардвейга спрятаться и подождать визита Алии. И застать ее на месте преступления.
— Алия оправдывалась. Клялась, что никогда… Не помогло. Когда я узнал, скольких она перебрала, я казнил ее. И даже Анелию видеть не захотел. Она копия матери. Хотя и моя дочь, это я точно знаю.
Рик молчал, но, видимо, выглядел достаточно красноречиво. Гардвейг усмехнулся.
— Не веришь? Правильно. Я бы тоже не поверил. Но у нас в роду передается родимое пятно на пояснице. Небольшое. Размером с ноготь, в форме щита. У Анелии оно есть. И у меня. И у мальчишек. Показывать, уж прости старика, не буду.
— Да вы не старик…
— Старик. Я устал, Рик. Очень устал. И мне нужен мир.
Ричард кивнул:
— Нам тоже. Мы не хотим войны и ссоры.
— Именно поэтому твой отец не волнуется за тебя. Он многое обо мне знает, нас нельзя назвать друзьями, но, когда он стал искать поддержку против Авестера, с его умоленным Леонардом… сам понимаешь.
Рик понимал. Отец рассказывал ему практически все о своей политике. В том числе… Леонард был истово верующим. А у Гардвейга были нелады со святошами. Зато Леонард хотел мести за сестру. А Эдоард… нет, один на один он готов был признать свою вину. Только вот превращать Ативерну в филиал Авестера — увольте. Дружба дружбой, а кубки врозь.
Леонарду это не понравилось. Тем более что отец Эдоарда тоже отличался набожностью и следовал за святым престолом куда позовут. А вот Эдоард твердо считал, что альдоны должны молиться. И все. А государственные дела оставим тем, кто в них разбирается.
Церковь терпела это, сжав кулаки. Но вроде как на открытый конфликт пока не шли — и то хлеб.
— Отец говорил, что лучше иметь дело с вами, чем с церковью.
— Он прав. И мне приятно с ним общаться. Ты знаешь, что у него появилась новая игра?
— То есть?
Гардвейг кивнул на столик:
— Достань коробку.
Эти нарды тоже были роскошными. Доска из дорогих пород дерева, золотые и ониксовые фишки, золотые кубики…
— Что это?
— Нарды. Я потом тебя научу.
— Как скажете, ваше…
— Гардвейг.
— Как скажете, Гардвейг.
— А еще я хочу сделать тебе предложение.
— Какое, ваше величество?
— Когда посмотришь на Лидию и убедишься, что она тебе не подходит, — возвращайся. Анель, конечно, дурочка, но вроде как не злая. Держать ее в узде ты сможешь. А если найдешь себе другую для души — я в претензии не буду. Лишь бы без огласки.
Рик кивнул. Предложение действительно было щедрым. Стоит только Леонарда вспомнить.
— И еще… С твоим отцом мы это уже обговорили. Он тебе сказал, что я дам в приданое за Анелью?
— Нет, ваше величество.
— Провинцию Бальи.
Рик только и смог, что присвистнуть.
Бальи. Оч-чень хорошее место. И более того. Серебряный рудник. Уэльстер вообще богат серебром и солью. А вот в Ативерне есть медь, есть железо, уголь, но с серебром проблемы.
— Я не стану скупиться.
Рик кивнул:
— Вы очень щедры, ваше величество.
Гардвейг тоже кивнул. Хотя пирожок был с гвоздями. Бальи — провинция хорошая, но там — лес. И всякая сволочь по нему шарится, как по своему дому. У него сейчас нет сил гонять и чистить. У сына еще когда появятся. А разбойники — та еще зараза. Лучше ее выводить сразу, а то по всей стране расползутся.
— Ваше величество, — Рик смотрел серьезно, — я обязан съездить в Ивернею. Но принцесса Анелия всегда может рассчитывать на мое возвращение.
Гардвейг усмехнулся. Рику? Своим мыслям?
— А ты станешь неплохим королем…
— Если доживу.
— Точно — неплохим. Ладно. Плесни еще вина. А я покажу тебе, как ходят фишки…
Альтрес Лорт тихо скользнул в потайной ход. Гард — молодец. Разговор был проведен идеально.
Немного грусти, намек на то, что любовь еще впереди и не должна мешать жизни, немного напоминаний о церкви, немного подкупа — и суп готов.
Рик в принципе согласен. Его отец — тоже.
Эдоард не зря отправил сына сначала в Уэльстер. Они с Гардвейгом действительно были в неплохих отношениях. Переписывались, общались — в меру, но достаточно дружески. И Эдоарду был выгоднее Уэльстер. Хотя и Ивернея…
Но там — Бернард Второй. Который прославился своей жадностью. Вряд ли он предложит что-то получше.
Альтрес вздохнул.
Если бы Гардвейг с самого начала поговорил с Риком… Но все сложилось так, как сложилось.
Он покрутился при дворе. Узнал Гардвейга, узнал свою будущую супругу… этого достаточно для умного. А Рик все-таки неглуп. Хотя опыта ему не хватает.
Надо поговорить с лэйрой Вельс. И дать ей инструкции. Вполне четкие и определенные.
Не стоит пускать важные вещи на самотек.
Пусть даже устная договоренность достигнута — надо еще сделать так, чтобы вторая принцесса скомпрометировала себя. И есть кое-какие планы.
Лиля была довольна собой и жизнью.
Два десятка кружевниц под руководством Марсии плели и вязали по восемь часов в сутки. И получались просто волшебные вещи.
Как много потеряли школьницы, когда им перестали преподавать домоводство. Теперь бедняжкам ни чулки заштопать, ни шаль связать… а Алевтине всегда было интересно. Да и…
Вот представьте себе. Вы уехали жить в чужой город. Родители вас поддерживать практически не могут. Ну разве что варенья с соленьями из дома перешлют. Стипухи хватает на оплату общаги ну и чтобы с голоду не умереть.
А ведь хочется и выглядеть не хуже других. Даже не так. Хочется — другое слово. Коллектив студентов — это достаточно жестокая компания. И если будешь выглядеть оборванкой, тебя просто задразнят. Загонят, как лань.
А есть ли у тебя до двадцати тысяч на разные модные шмотки?
Нету…
Подрабатывать можно. Но учеба съедает восемьдесят процентов времени.
И в дело вступает кружок «очумелые ручки».
Дешевые маечки расшиваются стразами.
Купить специальные краски — и вперед! Да, батик не получится за отсутствием всякого таланта художника, но авангард будет такой, что все вокруг только ахнут. И ведь их хватит надолго.
Покупается простая пряжа и вяжутся совершенно невообразимые вещи. Кружевное платье на чехле из дешевенького ситца будет смотреться королевским нарядом. Если у вас руки растут из плеч. И правильно подобрать цвета.
Да и простое вязаное платье можно сделать так… а ведь если умеешь — труда это не составит. Сидишь, читаешь терапию — и параллельно крутишь петли крючком. Почти автоматические движения. Даже считать не надо.
Это как у музыкантов.
Сначала, пока произведение новое, руки еще не привыкли, а потом движения доходят до такой степени автоматизма, что, если музыкант начинает думать, куда поставить пальцы, он собьется.
Одна подруга показывала Але такой номер. Завязывала себе глаза — и играла на пианино. И ни разу не ошиблась. Это уже впечатано в подкорке. На сколько сантиметров перенести руку, как, что, куда…
Нечто подобное Аля применила и здесь.
Каждая кружевница знала свой узор и свой кусок работы. Одна вязала цветы, вторая — ажурное кружево, третья, допустим, рукава… А соединяли все Марсия, Лидия и Ирэна. Ну и сама Лиля. И получалось нечто невероятное.
Длинные, в пол, кружевные платья, накидки, шали, перчатки, воротники, манжеты, болеро, вуали — всего не перечислишь. И всех цветов радуги. У Лилиан Иртон первой была куча ниток, иголок, всякой вышивальной мишуры, и Лиля все пустила в дело.
Что там! Розовую с золотом обивку и ту всю распустили на нитки! Шелк тут был плотный, не чета дерюжке, которую за него выдавали когда-то Алевтине Скороленок.
Сама же Лиля…
Кучу времени она проводила в лаборатории. Да, у нее была щелочь. Кислота. Несколько солей. И куча образцов со всего Иртона. Крестьянские дети натащили.
И девушка проводила опыты, благословляя про себя преподавательницу аналитической химии, которая все зачеты проводила просто. Ставила перед человеком пробирку с неизвестной жидкостью — и валяйте, ребята. Угадывайте, что это. Проводите качественные реакции.
Не получилось? Приходи на пересдачу.
А Але никак нельзя было… вот и зубрила.
Итак, качественные реакции на карбонаты, сульфаты, серебро, барий, медь…
Делала она это не просто ради развития химической науки. Перебилась бы Ативерна без алхимии. Девушка решила сосредоточиться на трех направлениях.
Стекло. Разного вида и цвета.
И надо сказать, что сейчас у них уже получались и вполне приличные зеркала, и разноцветное стекло, и стеклодув даже пытался делать из него бокалы, блюдца, вазы…
Получалось иногда красиво. Иногда же… В общем — получалось.
Лиля пока еще экспериментировала. И поэтому часть изделий сразу шла в брак. Но часть получалась прочной. Так что она всерьез подумывала поговорить с отцом и сделать нечто вроде стекольного цеха. А что? Муранское стекло было? Было. И ценилось… Почему не быть иртонскому стеклу?
Хотя нет. Не иртонскому. Скажем, стеклу Мариэль. Так красивее. И главное — отдает должное его создательнице.
К этой же категории относились и зеркала. Но пока с ними было сложно. Максимум что удалось получить — зеркало размером сорок на пятьдесят сантиметров. Примерно. Но и это было невероятным.
А еще…
На мысль Лилю натолкнула Марта. Стекло — не только тарелки. Стекло еще и очки, монокли, бинокли… можно ведь сделать самый простой, по типу галилеевского?
Правда, встал вопрос, чем шлифовать линзы, но тут уже на помощь пришел Хельке, и к середине зимы Лиля криво-косо, но получила свою первую линзу.
И тут у нее было громадное преимущество. Она-то знала про оптическую ось, про преломление света, про первый телескоп Галилея… самый простой, так зачем больше-то?
Она просто делает первый шаг. За ней придут другие. Уже сейчас ее мальчики такое из стекла вытворяют! Уж молчим про бисер и бусины самых разных цветов и форм. Каторжный труд, но им только в удовольствие. Взяли себе подмастерьев — и работают. Причем Лиля заметила, что в мастерскую периодически заглядывает и Ирэна… Интересно, в Иртоне не будет демографического взрыва?
А на скромницу Марсию положил взгляд Ивар. Суровый вирманин просто таял при виде девушки.
Пришлось собрать всех дам в замке и прочесть лекцию. Лично Лиля не возражала. Но каждая, кто не хочет обзавестись ребенком раньше вступления в брак, пусть сходит к Джейми. Тот вовсю общался с травницей и противозачаточное у него было. Не самая полезная вещь, так, простите, дело-то серьезное.
Гулять до свадьбы не запрещалось. Но! Внебрачный ребенок в этом мире считался существом второго сорта. Как бы без благословения Альдоная. А раз Альдонай благословения не дал, то кто?
Правильно. Либо Мальдоная, либо так и болтайся всю жизнь, как сам захочешь. И считается, что на таких людей и бед сыплется больше, и болеют они чаще, и их близкие тоже страдают — вот и…
Народные поверья — та еще пакость. А церковь тоже цепляется за все эти радости и клеймит позором тех, кто привел в этот мир новую жизнь без благословения. Самый прочный сплав — суеверия плюс религия.
Если в крестьянских семьях внебрачные дети еще не трагедия, то среди аристократии — ну, человек может поставить на себе крест.
За него не выдадут замуж дочь и не женят сына.
Внебрачный ребенок ни при каких условияхне наследует имущество родителей.
Фамилия для таких людей тоже не предусмотрена.
Допустим, вот она — Лилиан Иртон. Была — Брокленд. А если бы у нее родился внебрачный сын, она бы не имела права дать ему свою фамилию. Это сделал бы местный пастор.
Так что предохраняйтесь, девушки. И помните: лучшее средство — это чай.
До или после?
Лучше — вместо.
