Почему же все-таки приговор был таким жестоким по нынешним временам и почему он так быстро был приведен в исполнение? Некоторые исследователи считают, что, мол, Сталин боялся, что власть перейдет в руки сторонников рынка, к каковым несомненно относился Вознесенский. Мол, Сталин, в отличие от Вознесенского исходил из того, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму и что «по мере развития централизованного научного планирования хозрасчет неминуемо превращался в дикий анахронизм, в тормоз строительства коммунизма». В последний период правления Сталина концепция экономической политики исходила из приоритета снижения себестоимости продукции и совершенствования механизма ежегодного снижения цен. Считалось, что плановое снижение себестоимости будет стимулировать внедрение более производительного оборудования, а плановое снижение цен — добросовестный труд и бережное отношение к общественной собственности.

Будто бы с идейными оппонентами из числа «рыночников» вождь решил разобраться в своей привычной манере. Причиной этого, как считают, послужила знаменитая на рубеже 1940-1950-х годов дискуссия об экономических проблемах социализма. Дискуссия была вызвана спорами в Политбюро, начатыми по инициативе Вознесенского. Уже тогда он продекларировал переход к более свободной экономике, которая во время войны перестроилась на военный лад: приказ — исполнение, за неисполнение — тюрьма или расстрел. «Сталин созвал совещание экономистов со всей страны… Дискуссия внешне касалась довольно абстрактного вопроса: действует ли закон стоимости при социализме? А суть дела заключалась в том, может ли власть по своему усмотрению и произволу командовать всем — ресурсами, ценами, людьми, определять пропорции в хозяйстве, уровень и образ жизни и т. д., или есть какие-то лимиты, исходящие из требований эффективности экономики. Понятно, Сталин жестко придерживался первой из указанных точек зрения».

Точнее, вовсе не так. По свидетельству очень известного в прошлом деятеля аппарата ЦК КПСС К. Н. Брутенца (Несбывшееся, М., 2005, с. 22), в январе 1953 года Госплан СССР, Министерство финансов СССР и еще три крупных ведомства по указанию Сталина подготовили аналитическую записку о возможных перспективах развития советской экономики. В ней, в частности, говорилось, что период восстановления народного хозяйства подошел к концу, что жесткое централизованное государственное планирование начинает тормозить развитие производственных сил. В этих целях необходимо: сократить номенклатуру продукции, включаемой в план, утверждаемый правительством и Верховным Советом; сократить номенклатуру продукции, распределяемой по плану снабжения, цены на которую устанавливаются им; дать возможность действовать закону стоимости в «преобразованном виде», а рынку играть определенную роль; предоставить большую свободу экономической деятельности министерствам, предприятиям, а также республикам.

Едва ли главным мотивом жестокого решения вождя стали его принципиальные расхождения с Вознесенским во взглядах по концептуальным проблемам дальнейшего экономического развития СССР. Скорее всего Сталин опасался, что после его неумолимо приближающейся кончины — он-то понимал, что перед смертью бессильны все, — верх в руководстве возьмет ленинградская группа Кузнецова-Вознесенского, которые проявили себя в групповщине, пренебрежении нормами партийной демократии, личной нескромности, разрушении планирования, халатности… Эта быстро набиравшая силу группка корыстолюбцев в руководстве страны не останавливалась перед подтасовкой результатов голосования… Но самое главное, что в условиях наличия сплоченной группы оттеснить ее от власти честным и принципиальным товарищам будет непросто. Сталин увидел, как часть вчерашних товарищей, встав на путь создания коррумпированных малых групп из знакомых и земляков, очень быстро начинали во главу угла ставить личные успехи и обогащение. Не случайно почти все члены ленинградской группы были замечены в личной нескромности. Тиражирование теоретических взглядов и неумеренное цитирование (и даже принуждение к цитированию других) своих научных работ председателя Госплана означало его озабоченность собственным именем, собственной карьерой. Сталин хорошо видел, куда ведет, выражаясь терминами Гумилева, субпассионарность руководителей, которые чаще всего вели себя как двурушники. Побежденные в идеологических битвах, они формально признавали свои ошибки, на деле оставаясь на тех же позициях. Формы борьбы за отстаивание своего мнения быстро перерастали нормы партийного устава, начиналось протаскивание в руководящие органы «своих людей» и затирание «не своих», а затем проведение своей линии на практике, то есть саботирование партийной линии.

Небольшой комментарий. Действительно, главным мотивом жесткого решения вождя стали отнюдь не его принципиальные расхождения с Вознесенским во взглядах по концептуальным вопросам. Чуть выше на разведывательных и иных материалах была показана истинная подоплека такого решения. Вся совокупность приведенных выше данных свидетельствует о том, что на основании собранных органами госбезопасности материалов Сталин увидел реальную угрозу своему детищу — Союзу Советских Социалистических Республик, на защите которого он стоял до последнего вздоха. Он не мог дать шанса уже выявленным врагам разрушить дело всей его жизни.

Парадоксально, но факт, что документы «Ленинградского дела» опубликованы лишь частично. Более того. Даже такой злобный враг Сталина и СССР, как недоброй памяти А. Н. Яковлев, в бытность председателем Комиссии по реабилитации и то не решился опубликовать доводы обвинения, ограничившись характерной для него подлостью матерого фальсификатора, только и способного, что бросить тень на не существующий плетень. Он просто ляпнул: и МГБ осуществило фабрикацию ряда материалов. И все.

Выдающийся современный российский художник Илья Глазунов, перед чьим величайшим талантом меркнут многие знаменитости прошлого и современного, очень любит цитировать одну фразу обожаемого им П. А. Столыпина. Вот она: