— Мой дом, — Сказал ей Океанос, когда они въехали в Вентури. — Город-крепость…

Он посмотрел на нее, улыбнулся.

— Вам тут понравится.

Мэй удивилась.

— Почему вы так думаете?

Океанос перевел взгляд на дорогу.

— Вам нужно было уехать…

Он сделал паузу.

Музыка в его машине… Мэй захотелось спросить его об этой музыке.

— Помните гравюру Доре «Изгнание Адама и Евы из Рая»? «И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят»…

Океанос посмотрел на нее вновь.

— Нас тоже выслали, Мэй!

Вилла «ΛήδαΛήδα» — «Леда») стояла на скале, над морем.

Мэй спросила Океаноса «Почему «Леда»?

— Так зовут мою мать. — Ответил ей он.

Она удивилась, Океанос не хотел говорить об этом.

Мэй обратила внимание (только сейчас) на то, как он одет — черный деловой костюм, белая сорочка без галстука, и… жилет, шелк и пурпур.

— Отец сказал мне «Любовь к женщине как морская волна, ты либо сливаешься с ней, либо отступаешь»!

— Сливаешься? — Сказала она.

— Да, Мэй, море невозможно подчинить. Если тебе кажется, что ты подчинил себе море, это значит, что то была лужа…

— Это значит, что ты ошибся. — Закончила за него Мэй.

Их встретила женщина.

Мэй поразил ее взгляд — гордый до настороженности! Она тоже была из семейства кошачьих, но, львица.

Женщина поздоровалась с Океаносом по-испански, что-то сказала ему, ее голос звучал взволнованно и нежно.

Он улыбнулся, посмотрел на нее очень ласково, и сказал ей по-английски «Здравствуй. Прости меня».

— Мэй, — Океанос перевел взгляд на нее.

Знакомьтесь, Палома — управляющая домом.

Когда он показывал ей ее комнату, Мэй спросила его:

— Почему Сильвия не встретила меня? Не захотела?

Океанос посмотрел на нее, улыбнулся.

— Вы всегда такая?

Она удивилась до смущения.

— Какая?

— Переживаете из-за того, что еще не случилось.

Мэй захотелось сказать ему:

— Боюсь, что это уже случилось.

— Не бойтесь!

Вновь улыбка, настойчивый взгляд.

— Если что-то уже случилось, Мэй, так даже лучше — вы знаете, что вам делать, вы знаете, если не как, то, от чего вам защищаться!

Да, он прав…

— Сильвия сейчас в Риме со своими друзьями, — Сказал ей Океанос. — Она приедет к ужину.

Он словно попросил ее об этом, приехать к ужину… Мэй это почувствовала, или то ее извечная неуверенность???

— Отдохните, — Сказал ей Океанос, мягко, но безапелляционно. — Распакуйте свои вещи, развесьте платья… обыденные дела успокаивают!

Она подумала, ты все понимаешь…

— В одном хорошем фильме звучат такие слова: «Когда я прихожу в этот сад, созданный моими предками, я вспоминаю: как и эти цветы, все мы умираем. Чувствовать жизнь в каждом вздохе, в каждой чашке чая, в каждой жизни, которую мы отнимаем это и есть путь Воина; это и есть Бусидо»… — Сказал ей он.

Чувствуйте жизнь, Мэй, в том, что вы потеряли и в том, что вы обретаете, во всем есть жизнь!

Это была комната в греческом стиле, светлая, воздушная, и элегантная. В ней было уютно. В ней было тепло.

Мэй нерешительно села на диван темно-синего цвета, посмотрела на столик и кресло в стиле Модерн, серебристого цвета. Очень красиво… Она живет в трейлере, чистом, но бедном. Беднота всегда стремится к чистоте, и выглядит еще беднее!

Мэй подумала, я сломалась, после смерти Астона, я сломалась…

С годами она поняла, что позволила себе слабость слабого — умирать от горя, сила сильного жить с горем, а слабость слабого, умирать от горя.

Жалеет ли она об этом? Иногда. Из-за дочери. Но только иногда!