В Риме Океанос сказал ей:

— Я полюбил тебя. Это уже не влюбленность, это любовь.

Мэй вспомнила «Прокопий Кесарийский отзывался о монахах с горы Синай так: «На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней»… Я тоже наслаждался пустыней, Мэй, дорогая!»… Она тоже полюбила его, но искушение наслаждаться пустыней все еще велико!

— Мэй? — Тихо позвал ее Океанос. — Ты слышишь меня?

Мэй показалось, что он сказал ей «Услышь меня, Мэй!». Она подумала, да, услышь меня, там, в своей пустыне… Дьявол будет шептать нам, видишь, какая она, человеческая жизнь… одни потери! Видишь?! И мы вспомним все, что мы потеряли — любовь, детей, себя… Мы подумаем, спаси нас, Пустыня! А потом мы увидим Иисуса, далекого как маяк — вечную иглу, что колет: живи любовью, а не смертью!

— «Je passerai sur cette terre/ Toujours reveur et solitaire»… — Вдруг сказал Океанос.

Он включил музыку.

— Я, оказывается, мог жить дальше…

Мэй посмотрела на него.

— Мы, оказывается, все эти годы могли жить дальше, Океан!

Король Червей больно усмехнулся.

— Почему, Мэй… почему, из всех пустынь мы выбрали пустыню-Одиночество?!

Она подумала, да, почему?..

Мэй вспомнила… Дафну, — изящно очерченные брови, голубые глаза, пунцовые губы… С какой страстью она смотрела на Океаноса!

Она никогда не видела таких страстных женских глаз!

Дафна выбрала пустыню-Ад — неутоленную страсть!

Мэй вспомнила «Римский сатирик Петроний Арбитр отдавал концы с присущими ему роскошью и изяществом. Он собрал в своем дворце друзей, устроив банкет с музыкантами, поэтами и каруселью из шлюх, наслаждался изысканными явствами и винами, слушал гостей и сам декламировал стихи, возлежа на пиршественном ложе. Потом роздал прощальные подарки, выпорол напоследок рабов для порядку, прочитал пакостный памфлет про Нерона и вскрыл себе вены, довольный и пьяный, сведя последние счеты с опостылевшими эпохой и государем»… Она всегда восхищалась людьми способными не только страстно жить, но и страстно сдохнуть!..

Океанос включил музыку, зазвучал голос Хулио Иглесиаса.

— Te voy a contar mi vida… — сказал ей он. — Я расскажу тебе о моей жизни!

Океан закурил.

— Хулио поет: я еще не отчаялся, я еще жив!

Он посмотрел на нее.

— Любить, чтобы жить, жить, чтобы любить… Почти просто. Но не просто.

Мэй почувствовала боль…

— «Mal acostumada», — Сказал ей мужчина сидящий рядом с ней. — «Lia», а между безумием и отрезвлением «Everytime We Fall In Love»!

Это поразило ее «Между безумием и отрезвлением»… Она подумала, что там, Ὠκεανός, между … страстями человеческими?!

— I am fool to want you, — вдруг сказал ей он. — Ты слушала эту песню? Фрэнк поет: мы (люди) жаждем поцелуя Дьявола!

Мэй посмотрела на него. В кафе, в котором она работает часто звучит эта песня «Глупо желать (тебя) «… Она помнит эту песню лучше, чем себя. Есть вещи, которые … суть тебя? Боно поющий «Dirty day»… Все эти вечно одинокие… Неуспокоенные души… Сколько она видела таких, и сколько еще увидит?! Глубже страдают те, у кого есть все…

— Поцелуй меня, Дьявол! — Сказал Океанос.

Объясни мне, сын Истины!

Мэй вспомнила The Elijah «A Son: A Disease» — «To Keep Her Safe»…

Ей захотелось сказать ему:

— Один ученый-богослов из Центральной Европы, попросил свою ученицу перечислить аргументы в пользу существования Бога; та перечисляет: исторический аргумент, онтологический и так далее. Однако она тут же добавляет: «Все же я не верю». Профессор злится, снова перечисляет все один за другим выводы; та пожимает плечами и продолжает упорствовать в своем неверии. Тогда теолог вскакивает, весь красный от веры, и кричит: «Сударыня, я даю вам мое честное слово, что Он существует!»…

Он задумался.

— «Дорогая, Эмили/ Будь со мной когда день умирает»…

Океан — бог Одиночества, смотрел на дорогу перед ними, смотрел.

— «Есть такие вещи во мне/ Я не хочу уснуть/ Израненным».

Мэй задели его слова.

Она вспомнила Bohren & Der Club Of Gore «Piano Nights»… Она тоже засыпала как в Аду — без сил, но не умирая! Рай это когда ты, уставая, умираешь, а Ад это когда ты не можешь умереть!

BOHREN & DER CLUB OF GORE…

Она читала: «Бог, который не может изменить прошлое, но в силах изменять образы прошлого, подменил образ смерти потерей сознания, и человек-тень вернулся в провинцию Энтре-Риос»…

Сейчас она подумала «Бог, который не может изменить прошлое, но в силах изменять образы прошлого»…

«Подменил образ смерти потерей сознания»…

Да, «A Son: A Disease»!

Боль!

Сын: Я принял решение! Ты будешь жить, узнав что такое жизнь! И ты не умрешь, вечеринка продолжится!

— Иногда мне кажется, что я знаю тебя, Мэй… — Сказал ей Океанос.

— А других не знал?

Он ответил ей не сразу, они ехали, ехали.

— Я никого не знаю кроме тебя, я даже себя не знаю!

Как странно это прозвучало для нее.

Мэй вспомнила, как Боно поет «The First time»… У меня есть возлюбленная и брат… «Возлюбленная»… именно это, не «любимая» даже… Боно поет о том, что у него есть… близкая женщина, которую он возлюбил как ближнюю свою. «Иногда мне кажется, что я знаю тебя»…

Она поняла Океаноса «Я никого не знаю кроме тебя, я даже себя не знаю»… Возможно, мы никого не знаем, кроме тех, кого мы полюбили, даже себя! Мы знаем их, и не знаем себя.

— Мэй… — Нежно сказал ей Океанос, и нашел ее руку. — Мэй! Как мне нравится твое имя… И ты нравишься!

Он посмотрел на нее, заглянул ей в глаза, улыбнулся.

— Безумно!

Океанос сжал ее руку.

— Так вот о Хулио… «Te voy a contar mi vida». Хулио поет «С Душой еще не отчаявшейся/ С еще горящими в ней желаниями/ Я расскажу тебе о моей жизни»!

Мэй посмотрела на Океаноса, он был так очаровательно молод… Да, именно это — очаровательно. С годами Мэй поняла, что все бесценно, даже смерть. И она так долго не могла быть ни с кем! Она утратила родную душу — не потеряла, утратила, потеря это то, что возможно вернуть, а утрата, то, что невозможно!

— Nós parámos o tempo/ Não sabemos morrer… — Сказал Океанос. — Мы остановили время/ Мы не можем умереть.

Он отпустил ее руку, чтобы переключить передачу.

— Я люблю слушать Fado — песни о saudade…

Океанос посмотрел на нее нежно, с веселой улыбкой.

— Саудади похожа на Солдада, но из бездны саудади возвращаются, а из бездны Солдада — нет.

— Саудади, — Спросила его Мэй. — Что это значит?

Он ответил ей не сразу.

— Представь, что ты больше не увидишь меня… никогда! Это и есть Саудади.