Когда они вернулись на виллу «Леда», их встретил Томазо.

— Папа, — Сказал он, Океаносу. — Папа!

Мужчина быстро подошел к мальчику, и обнял его, прижал к себе.

— Здравствуй, моё крыло!

Крыло… Мэй это понравилось. Ее поразила сила любви и нежности связывающая отца и сына! Ей стало больно, но эта боль… она из-за себя! Она вновь почувствовала, что не стала Человеком, Женщиной…

— Meu amor, — Сказал Океанос, обратившись к ней. — Не стой там одна, подойди к нам!

Мэй удивилась, и не удивилась, подошла, смущенная и счастливая.

Океанос обнял ее, как родную, а Томазо посмотрел на нее как на близкую.

Она вспомнила «У меня есть возлюбленная»… У нее тоже — две Души, с ними она как Анна сидящая в лодке с Отцом!

— Сын, я люблю эту женщину и хочу, чтобы ты знал об этом!

Океанос обнял их обоих.

— Мэй, если бы знала… Я нашел то, что искал! Я нашел тебя, Мэй! Я нашел!

— Suffering Astrid, — Сказал ей Океанос. — Ambient, Shoegaze, Drone…

Музыка звучащая рядом с ними…

Мэй удивилась.

— Чьи это стихи?

— Морио Таскэ.

Он курил и она.

Ὠκεανός заглянул ей в глаза.

— Когда она стала монахиней, мне показалось, что она умерла.

Усмешка.

— seigi no teki ha betu no seigi da!

Мэй стало больно… От чего? От его жестокости — к себе. Она подумала, я тоже так жестока к себе? Я тоже не прощаю себя? Но за что? За что?!

Альбер Камю сказал «В конечном счете любить одного человека — значит убивать всех остальных»…

Да, — Подумала Мэй. — И себя.

Зазвучал Джаз.

— Знаешь о чем я попросил бы Бога, если бы мог?

Она удивилась.

— Не усложнять.

Океанос взял свой бокал с шампанским, отпил.

— Она сказала мне, что я не понимаю…

Улыбка, немного горькая.

— Как та девчонка, о которой ты говорила мне «Все же я не верю»…

Его желтые глаза вспыхнули.

— И все же я не понимаю!

Мэй тоже пила шампанское.

— Что ты не понимаешь, Океан?

— Как она могла… Как она может… отдать богу все!

Она выдохнула дым сигареты.

— Так же как другие отдают все смерти. Или жизни.

Он смутился, красивый мужчина сидящий за столом напротив нее.

Они выбрали «белую» обеденную — мебель цвета слоновой кости, хрусталь, свечи.

— Истина поставила меня на колени — мне больше никогда не будет легко!

— Ты ошибаешься, это пройдет.

— Этому есть имя, Мэй?!

— Есть. Тоска.

— Она мне не нужна! Я не люблю ее!

Мэй нежно улыбнулась ему.

— Ты как я — ты отпустил, но не понял!

— Что я не понял?

— Что все вечно! Она в твоей жизни, а ты в ее… Разве это может закончиться? Нет, дорогой, это не должно закончиться!

Она вспомнила «Наверное, из твоего окна открывается вид на океан?

— Иногда»…

Да, — Подумала Мэй. — Когда приходит ясность…

— Сколько бы мы не изгоняли их из своей души, жизни, они не уходят, и не уйдут!

— Perché?

— Потому, что, Океан, мы не перестаем любить их!

Странно он посмотрел на нее.

— Ты тоже не перестаешь?

— С годами моя любовь стала сильнее, но я понимаю… Во мне нет непонимания, Океанос!

Ὠκεανός удивился.

— Что же ты понимаешь, Мэй?

— Что, возможно, жизнь разлучила бы нас — если не смерть, то жизнь!

Он понял ее — Мэй увидела это в его глазах.

— Ты права — тебя и твоего любимого разлучила смерть, а меня и Дафну жизнь!

Она вспомнила, как Боно поет «Однажды началось

То, что никогда не закончится»…

Судьба. — Подумала Мэй.

Она подумала, как начинается Судьба?

Decoder в ее памяти… «Dreamwalker», «Transcendence»… Человек и Бездна. Люди и Тьма. Одиночество. Человек держит в руке фонарик и высматривает кого-то. Он знает кого он ищет?

Эрих Фромм сказал «Самозабвенное помешательство друг на друге — не доказательство силы любви, а лишь свидетельство безмерности предшествовавшего ей одиночества».

Это правда. Любовь одиноких самая преданная. И она была так верна Астону…

— Suffering Astrid… — Вновь сказал ей Океан. — «Lunar Dream Star Glitter»… — Эта музыка как осенний лес — в ней хочется остаться.

— Не оставайся, — Сказала ему Мэй. — Живи! Я бы хотела, чтобы ты жил!

Он посмотрел на нее с осенью в глазах.

— Я вдруг испугался смерти, Мэй!

Как странно это прозвучало для нее.

Ей показалось, что Океанос сказал ей «я люблю тебя!».

Она вспомнила «Сыновья матери моей разгневались на меня, поставили стеречь виноградники — моего собственного виноградника я не стерегла».

Suffering Astrid…

— Я ни с кем так не боялся смерти, как боюсь с тобой! — Сказал ей Океан. — Я боюсь умереть — ты сказала мне «я его недолюбила», а я боюсь умереть не начав любить!

Поняла ли она его? Да, поняла! Она умерла недолюбив!

Мэй посмотрела на блюдо, которое приготовила Палома (им обоим) — «осетрина, жареная на решетке»… Пахло рыбой, солью, сладким красным перцем — жизнью!

Она вдруг начала чувствовать жизнь!

Мэй вспомнила, как Океанос и Томазо обнимали ее… Сколько в них было жизни! Да, они боятся умереть! А она не боялась, умирала… Мэй подумала, чего я не поняла? Что человек должен жить? Ни смотря на все свои трагедии, он должен жить!

Ей захотелось спросить Океаноса:

— Ты сказал мне, что убил двух человек. Как это случилось?

Странно он посмотрел на нее.

— Однажды двое монахов Дзен шли по грязной, размытой дождем дороге…

На берегу реки они увидели девушку: она не могла перейти бушующую реку.

Один из монахов взял ее на руки, и перенес через реку. А другой монах не разговаривал с ним до вечера, и вдруг возмущенно высказался: «Мы — монахи, нам не стоит подходить к женщинам, и прикасаться к ним!». Первый монах улыбнулся, и сказал ему: «Друг, я оставил девушку там, на другом берегу реки, а ты все еще несешь ее»…

Мэй удивилась и задумалась, ей понравилась эта история.

Океанос курил, смотрел на нее, слушал Suffering Astrid.

— Я был… не один, скажем так. Со мной были два человека, которых я считал друзьями, и которые позже отказали мне … в хорошем отношении. Мы праздновали, они пили шампанское, я был трезв — я был за рулем. Было темно, когда мы въехали на мост…

Он выдохнул дым сигареты.

— Как они оказались на мосту в три часа ночи???

Мужчина недоуменно пожал плечами.

— Молодожены, Мэй, это были молодожены. Она в белом и он в черном.

Он заглянул ей в глаза.

— Помню удар. Никогда не забуду этот удар! Мягкий и тяжелый!

Мэй поняла, почему Океан рассказал ей притчу о монахах дзен — он тоже носит с собой свое прошлое…

Она вспомнила, как спросила его «Everytime We Fall In Love»… о чем эта песня?

— О звездах что гаснут как солнца, и тебе кажется, что больше никогда не рассветет!

— Ты говоришь о своих женщинах?

Он улыбнулся, бог Океан, который живет один в своем дворце под водой словно в беспамятстве…

— Аль-Мухира ибн Ша‘бан рассказывал: «Никто не обманывал меня, кроме юноши из Сынов аль-Харита. Я упомянул женщину принадлежащую им на которой должен (был) жениться. Он сказал: «О Лидер! Нет для тебя ничего хорошего в ней». Я сказал: «Почему?». Юноша ответил: «Я видел как ее целовал мужчина». Так я отвернулся от нее. Затем этот юноша женился на этой женщине. Я упрекнул его и сказал: «Разве ты мне не сообщил, что видел мужчину, который целовал ее?!». Он ответил: «Да, я видел как ее отец целует ее»…

Он нежно сжал ее руку.

— Никогда, Мэй, никогда не верь тому, что ты не почувствовала сама!

В его голосе прозвучала нежность.

Мэй вспомнила, как Хулио Иглесиас пел «Te Voy A Contar Mi Vida»… Ее поразила благодарность звучавшая в его голосе.

Она вспомнила «Mal acostumada» эта песня… Жизни — я познал настоящую любовь только с тобой/ и я благодарю тебя/ за безумие нашей любви!

Это поразило ее «и я благодарю тебя/ за безумие нашей любви»…

— Тебе могут сказать, что … я влюблялся, — Сказал ей Океанос. — И это правда. Я как тот Дьявол что наклонился поднять с земли белое перышко — я тянулся к нему, тянулся!

В его голосе звучала нежность — нежность, к заживающей ране.

— Если бы я не любил, Мэй, я бы тебя не понял. Я бы не понял, что ты потеряла!

Он с сожалением усмехнулся.

Пауза.

— Самое страшное, Мэй, это ждать того, кто больше не придет! Мы можем ждать их, но это ничего не изменит!