Утром следующего дня, Мэй долго не выходила из своей комнаты. Ее охватило странное ощущение — она вернулась в мир живых!

За завтраком Томазо рассказывал отцу о Коуровской тетради — Осциллятор Ван дер Поля…

Океанос слушал его рассеянно, погруженный в свои мысли. Рядом с ним сидела Сильвия, красивая девушка одетая в эффектное платье. Она сказала ему, что едет в Париж, сниматься для Elle France.

— Поздравляю, — Сказал ей Океанос. — Я рад за тебя!

Странно она посмотрела на него, Сильвия.

— Почему? — Вдруг спросила его она. — Почему я тебе не интересна?!

— Ich bin ein Fischer… — Сказал он по-немецки. — Наши судьбы никогда не были связаны, это тебе хотелось, чтобы были!

Как жестоко. — Подумала Мэй.

Но она поняла его.

У нее тоже не было судьбы с Астоном.

— Я влюбился в другую женщину, — Сказал Океанос, Сильвии. — Я не ожидал, но я счастлив.

Мэй встретила его взгляд.

— Я не хочу никого обманывать, ни тебя, ни себя.

Он вновь посмотрел на Сильвию.

— Я не прошу у тебя прощения — нас связывал расчет, но… пожалуйста, не ненавидь меня!

Мэй поразили его слова. «Пожалуйста, не ненавидь меня»… Ей тоже захотелось сказать это дочери! Она подумала, я дала тебе жизнь, но мы никогда не были матерью и дочерью, и не будем, это уже не возможно, не из-за Океаноса, из-за того, что время упущено — мной упущено! И если ты когда-нибудь спросишь меня, почему я отдала тебя родителям Астона, я отвечу тебе, так было лучше!

Сильвия посмотрела на Океаноса, на нее.

— Она старше тебя на десять лет…

— Я знаю. — Кивнул ей Океанос.

— Она любит моего отца!

— Я знаю!

И странно звучал его голос — в нем была сила и нежность.

Ночью Мэй поняла, что влюбилась в этого человека.

Она вспомнила «Я не ожидал, но я счастлив». Она тоже не ожидала, и счастлива!

Вечером они долго сидели в саду, она была растеряна, а он спокоен.

— Почему ты так спокоен?! — Спросила его она. — Мне страшно, а ты спокоен!

Он мягко заулыбался, мужчина с тигриными глазами.

— Мои чувства взаимны, о чем мне еще волноваться!?

Океанос заглянул ей в глаза.

— Спасибо, Мэй!

Она удивилась.

— За что?

— За то, что ты… честна.

Мэй почувствовала, что Океанос глубоко волевой человек.

— Ты не изворачиваешься! — Сказал ей он.

Мне это нравится. Очень нравится!

У нее защемило сердце. У нее всегда щемит сердце за тех, кому не помочь! Есть люди, которым не помочь — они испытали горе в одиночестве, они никогда не смогут ни забыть, ни простить!

— Самое главное, Мэй — для меня, что ты ко мне неравнодушна!

Как странно это прозвучало для нее. Она поняла, что он страдал, что он переживает из-за кого, о чем-то.

После завтрака Океанос пришел к ней.

— Мы едем в Рим.

Мэй посмотрела на него, он был… безумно красив, и, безумно молод!

— А что в Риме?

— Римляне!

Они улыбнулись друг другу.

— Собирайся, я жду тебя!

— Хорошо!

— «Il viaggio», — Сказал ей Океанос, уже В Риме. — «Путешествие»… любимый фильм моих родителей!

Мэй стало легче — вдали от… Сильвии, ей стало легче!

Она поняла, что Океанос почувствовал, что ей плохо. Это чувство… даже не плохо, а… Чувство вины? — Подумала Мэй. — Нет. Понимание! Все правильно!

— О чем этот фильм? — Спросила Мэй, Океаноса. — «Путешествие»…

— О Судьбе, — Сказал ей он. — Которая всегда возвращает человеку то, что он не смог взять.

— Или не захотел. — Сказала она.

Странно Океанос посмотрел на нее.

— Да, Мэй.

— И ты уверен? Что все возвращается…

Мэй смотрела на него — как долго ей не хотелось ни на кого смотреть!

— Я это знаю.

— Знаешь?

Он мягко улыбнулся.

— Когда я увидел тебя в аэропорту, я почувствовал, какая это ошибка, жениться по расчету!

Она удивилась, улыбнулась.

— Мы, люди, часто принимаем компромисс за…

— Доброту? — С усмешкой подсказал ей Океанос. — Но эта «доброта», мы понимаем ее только потом!

Мэй испытала странное чувство — он нравится ей, море-Океан, и с этим очень трудно бороться!

Внутренний голос спросил ее, зачем ты борешься?! И она ответила этому голосу, я привыкла быть свободной! Он рассмеялся над ней, ангел:

— А может, ты привыкла быть никому ненужной!?

Мэй улыбнулась, да, так было проще…

— Я решил жениться на Сильвии, потому, что думал, что это доброта, — Сказал ей Океанос.

Я думал, что это правильно. Для всех.

Она почувствовала, что он хочет, чтобы она поняла его. Возможно, он и сам хотел понять себя.

Мэй вспомнила «Умирающим издалека все кажется Богом». Да, это правда, живущим вблизи все кажется истиной! Потом, когда проходит время, мы начинаем осознавать. Или не начинаем… Большинство людей живет как во сне, большинство людей проживет свою жизнь даже не проснувшись, и что самое страшное, они этого даже не почувствуют, не поймут — им иногда тоскливо, они и сами не знают от чего.

— Жениться на Сильвии, означало бы не пожалеть ее, — Продолжил Океанос, закурив.

Отпустить ее, это значит…

— Быть человеком? — Поняла его она.

— Да.

Он посмотрел на нее, кивнул. Он, казалось, удивился.

— Ты тоже хотела … поступать правильно, а не так как нужно?

— А что такое правильно, Океанос? — Сказала ему Мэй, со вздохом. — У Элиз Вюрм я прочитала: «Нас рвут на части, те кого мы любим, и те, кому мы служим»!

Океанос усмехнулся, задумался.

— «Долог путь.

Сломанных веток цветы

Вспоминаю»!

— Я тоже вспоминаю! — Вновь поняла его она.

— Давай выпьем шампанского, — Вдруг сказал ей он. — Я так хочу шампанского, словно умираю!

Мэй улыбнулась, ей это понравилось «Я так хочу шампанского, словно умираю»…

Вкус к жизни, Подумала она. — Обостряется когда нам хочется жить или умереть… Это всегда так, жизнь и смерть, мы все усложняем, мы не живем, чтобы жить, и не умираем, чтобы отдохнуть!

Кинотеатр был маленьким и потрепанным, как морское судно, видавшее виды. Кресла были обтянуты красным бархатом, вытертым, но все еще красивым, как обноски разорившегося богача.

Океанос купил Martini Rose, сел рядом с ней положив ногу на ногу, и склонился к ней.

— Как странно, — Сказал ей он. — Фильм 1974 года, а история не стареет.

— Это самое прекрасное в человеческой памяти, — Сказала ему Мэй. — В ней те, кого мы любим прекрасны и вечны!

Океанос задумался.

— Я хочу показать тебе работы Бугро! Его Мадонна всегда в черном…

— В черном? — Удивилась она.

— Да…

Он открыл шампанское с громким хлопком.

— Она молода и прекрасна — черное, это символ печали, у нее свой терновый венок!

Мэй поразили его слова — мысль, о том, что мы все носим свой терновый венок в той или иной степени!

— Кришнамурти сказал, — Продолжил Океанос. — «Для того, чтобы понять скорбь или преодолеть ее, необходимо по-настоящему разобраться, что же происходит внутри»…

Он налил шампанское в пластиковые бокалы, которые были не лишены элегантности.

— У меня внутри непонимание…

Океанос предложил ей бокал.

— Почему… одни не могут дать, а другие взять.

— И все ущербны. — Поняла его Мэй.

Начался фильм.

— Да, — Согласился с ней он. — Каждый счастлив в своем заблуждении…

— В заблуждении о чем? — Спросила его она.

— Что и не нужно ничего отдавать, и брать!

Сицилия начало ХХ века… Адриана влюблена в Чезаре и надеется выйти за него замуж, но становится женой его брата… Ричард Бартон — Софи Лорен.

Мэй вспомнила «О чем этот фильм? «Путешествие»…

— О Судьбе, которая всегда возвращает человеку, то, что он не смог взять».

Да, — Подумала она. — Они оба не смогли, ни Чезаре, ни Адриана. Чезаре «благодаря» воле отца, а Адриана страху матери перед жизнью (будущим дочери)…

Всех можно понять, у всех свой долг…

Мэй вспомнила «Хлеб важнее, чем любовь».

Да, важнее!

Почему?

Потому, что так правильно!

Человек всегда должен делать то, что правильно, а не то, что он хочет!

Она вспомнила, как ей было тяжело от мысли, от чувства… из-за Сильвии, но… она понимает, что права.

Как она это понимает?

Ей спокойно, у нее нет чувства того, что она что-то отняла.

— Ich werde Dich lieben… — Сказал ей Океанос, в полутьме кинозала.

Мэй посмотрела на него.

— В репертуаре Марлен Дитрих есть такая песня… — Продолжал он, смотря на экран кинотеатра, горько и нежно. — «Я буду тебя любить»…

Ее это удивило и поразило «Люди будут любить друг друга, забывать и любить»… Мэй вдруг поняла, что тоже будет любить Астона, она забудет его, но не перестанет любить!

Они вышли из кинотеатра.

— Ты ходишь в церковь, Мэй? — Вдруг спросил ее Океанос.

— У Бога есть память, Океан?

Он улыбнулся, так мягко.

— Если Он это Любовь, то, да!

Она задумалась над его словами.

— Любовь все помнит?

— Не все, дорогая, только хорошее!

Как странно это прозвучало для нее «дорогая». Мэй подумала, когда я стала тебе дорога? А ты? Мне… Она вспомнила «Какой он, ваш отец?

— Мужчина»…

Что так поразило ее в этих словах? Океанос уважает отца за его мужество… Иногда чье-то мужество бывает настолько поразительным, что это невозможно понять, но нельзя не уважать!

— Прокопий Кесарийский отзывался о монахах с горы Синай так: «На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней»…

Океанос взял ее за руку, посмотрел на нее.

— Я тоже наслаждался пустыней, Мэй, дорогая!

Он остановился у каменной арки, заглушил двигатель машины…

— Это вход в монастырь святой Джиэды — это имя значит «Нефрит»…

Он сделал паузу.

— Нефритовая Вера… Нефрит прочнее стали. Она была тверже камня…

— Она?

Мэй удивилась.

— Девушка, которую я любил, и которая стала монахиней…

Они долго шли по мощенным дорожкам, Океанос предложил ей взять его под руку.

— Ты любишь Бога, Мэй?

— Да, когда не ненавижу.

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Ты как я!

Он улыбнулся, а она рассмеялась.

— Расскажи мне о ней, — Попросила его Мэй.

Почему она стала … тем, кем стала?

— Ее зовут Дафна, — Начал Океанос. — Когда-то мне казалось, что я любил ее всю жизнь…

Он улыбнулся с самоиронией.

— Смерть цветов —

Не повод для грусти,

Но путь всех вещей… Мне понадобилось много лет, чтобы это понять… Что все малиновый сон!

Мэй посмотрела на Океаноса — на его лицо в профиль… Это было страстное и чувственное лицо. Глаза цвета солнца… Червонный король!

— Я люблю Бога, — Сказал ей Океанос. — Мы, люди, всегда любим тех, кто отнял у нас все — мы любим их, чтобы сохранить рассудок!

Мэй смутилась. Что-то страшное было в его словах — что-то страшно правдивое.

— Когда Дафна сказала мне, что … кем, она хочет стать, я… почувствовал себя таким одиноким. Я понял, что у меня нет и ее — я всегда был один, родители жили в очаровании друг другом, я понял, что я один.

Она подумала, как странно, быть любимым сыном и одиноким человеком. Странно, когда тебя любят, но оставляют одного… потому, что любят Бога.

— Когда все… оставили меня, Дафна осталась со мной, — Сказал ей он. — Она покинула меня как женщина, но не покинула как человек.

Мэй поразили его слова. В них было что-то безумно странное, и … истинное? Мы постоянно покидаем друг друга, люди… Родные становятся чужими, а близкие кровными — не оторвать!

— Я спросил тебя, любишь ли ты Бога, — Продолжил Океанос. — И ты ответила мне «Да, когда не ненавижу»… Я любил ее и ненавидел. Я долго любил ее и долго ненавидел, а потом — в самую страшную минуту для меня, я увидел как она встала рядом со мной!

— И что ты сделал? — Спросила его она.

— Я заплакал.

Они вышли к большому серому зданию — черепичная крыша, арочные двери, окна со ставнями.

Океанос сказал ей:

— Женщина, которая должна была стать моей женой, стала моей сестрой!

Мэй посмотрела на него — Король Червей… Червонного короля называют еще и король-самоубийца, так как он держит свой меч, метя себе в голову.

— Табиин Амир ибн Абдуллах сказал: «Я ничего не боялся для своей религии так, как женщин, и я попросил своего Господа забрать из моего сердца любовь к ним, и Он ответил на мою мольбу, и теперь мне все равно, женщину я увидел или стену»…

Он ласково усмехнулся.

— А я прошу (моего) Бога, не дай мне забыть как я любил!

Мэй смотрела на Океаноса, смотрела… «не дай мне забыть как я любил»… А она хотела забыть… Он поразил ее, Тритон, то бурный, то нежный! Он сказал ей «если бы ты забыла, то, стала бы нищей»…

Они вошли в здание, вероятно, входящее в монастырский комплекс. Внутри было прохладно и сумрачно. Океанос позвонил по сотовому, заговорил по-итальянски… Мэй стало жаль, что она не владеет еще хотя бы одним языком.

Она вспомнила, как Сильвия спросила Океаноса «Почему я тебе не интересна?», и подумала, а я… почему? Интересна. Или тут что-то другое?

Мэй подумала, что ты во мне нашел? Я старше, я не умна, и не мудра, я не взяла то, что давала мне судьба, не захотела… Дура вобщем!

Океанос подошел к ней, встал рядом.

— У меня была тысяча женщин! — Вдруг сказал ей он. — Но у каждой розы свой аромат.

Мэй посмотрела на него, улыбнулась.

— Тысяча?

— Ага.

Океанос засмеялся.

— Придурок, да!?

— Нет, — Нежно сказала ему она. — Я так не думаю…

— А что ты думаешь?! Мэй…

Он взял ее за руку, сжал.

Как ей этого хотелось, взять его за руку! И она получила то, что хотела… Как странно… Что это? Благосклонность Судьбы? Или ее прихоть?

— Наверное, ты хороший садовник…

Океанос заулыбался, с грустинкой в глазах.

— Не очень, Мэй… Не очень!

Мэй захотелось сказать ему:

— Как сказать по-итальянски «ты мне нравишься»?

— Tu mi piaci… — Раздался рядом с ними красивый женский голос. — TU MI PIACI!