IX
Купец Велезар вернулся из Византии. Плавание далось тяжело. Сказывались годы, как-никак под шестьдесят подвалило. Трудно переносилась морская качка, хлопоты и беготня при продаже товара, споры с чиновниками, строившими разные каверзы, чтобы урвать взятку, перебранки с перекупщиками, пытавшимися всучить залежалый товар… Да мало ли что наваливается на купца за долгое заморское странствие!..
Возвращаясь на Русь, Велезар твердо решил: в следующий раз поплывет его сын, Поветрок. Дважды вместе с ним посещал он Константинополь, все поручения и дела исполнял старательно и толково. Никто не смог его обсчитать, никто не сумел обмануть, все-то он успевал высмотреть, подметить, подглядеть, умудрялся заговорить покупателя, обольстить покупательниц… Вот насчет покупательниц и вообще лиц женского сословия был он таким шустрым и находчивым, что вызывал тревогу. Взял он стать у отца, а красоту у матери; особенно красивы были у него глаза, большие, голубые, выразительные, точно у лани – это трепетное животное он не раз видел в южных странах. Смешно было видеть, как торгуется порой какая-нибудь богато одетая особа, чувствуется, что жалко ей расставаться с лишним динарием или резаном. Тогда подсылал он к ней сына. Взмахивал Поветрок длинными ресницами, обволакивал женщину очаровывающим взглядом своих нежных, ласковых очей, и та тотчас становилась расточительной и щедрой.
Все бы хорошо, но заметил Велезар, что в последнее время стали виться вокруг его сына девушки, да и не только девушки. Войны унесли много мужиков, и вдовушки прямо-таки неистовствовали, чтобы заполучить Поветрока в свои руки. А он, тая на сочных губах таинственную улыбку, исчезал из дома и возвращался только под утро. И ничто: ни ругань, ни уговоры, ни угрозы – не действовало на него. Он оставался все таким же невозмутимо спокойным, усмешливым, добрым, ласковыми поступал по-своему.
Заполучив дело, Поветрок тотчас развернул кипучую деятельность. Отец только радовался, глядя на него. Товар подобрал отменный, команду на судно нанял знающую, боевую, проверенную в плаваниях, во все вник, все продумал. Велезар облегченно вздохнул, успокоенный: дела он передал в надежные руки.
Накануне отплытия шел Поветрок по Киеву и повстречал своего друга детства, Ведомысла. Знал тот греческую грамоту, служил у знатного боярина на хороших харчах, окруженный большим почетом. Они давно не виделись, с тех пор, как Поветрок с отцом стал ходить в Византию. Долго трясли друг другу руки, искренне радуясь встрече.
– Каким ты стал высоким и крепким! – восхищенно говорил Ведомысл, оглядывая широкоплечую, узкую в поясе фигуру Поветрока. – Видно, моря и океаны пошли тебе на пользу, прямо-таки богатырем стал!
– Ты тоже не отстаешь. Вон как за эти годы вымахал!
Здесь Поветрок приврал, потому что был Ведомысл тонок, сухощав, узкоплеч. Руки его, не знавшие тяжелого, напряженного труда, безвольно повисали вдоль тела, и весь он был какой-то слабый и худосочный.
– Куда там! – Ведомысл шевельнул тонкими, измазанными чернилами пальцами, тоскливо поглядел куда-то вдаль глубокими синими глазами. – С утра до вечера в душной каморке сидишь и письмена выводишь…
– Очень хорошо! Не надо крутиться и вертеться в поисках товара, покупателей, не надо бояться, что обманут, обвесят, обчистят. Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами, отдохнул бы чуть-чуть!
– А я бы с тобой. Послушай, а правда: возьми меня с собой на корабль! Хочу на свежий воздух, хочу вдохнуть морского воздуха, побыть на просторе! Возьми – не пожалеешь, все, что заставишь, буду исполнять беспрекословно. Клянусь тебе!
– Да что ты, Ведомысл! У тебя такая завидная работа, тебе так щедро платят за нее! А у меня очень тяжело, особенно во время перехода через Черное море: качка, работа на веслах, с парусом, надо постоянно вычерпывать воду… Лишних людей нет, я сам берусь за все, хотя и сын хозяина…
– Я согласен! Я на все согласен, лишь бы вырваться из этой проклятой каморки! А в Византии я тебе пригожусь. Я ведь и язык греческий, и грамоту греческую знаю! Уж постараюсь, чтобы чиновники не обманули тебя!
Расчетливый, пробивной, развязный и нагловатый Поветрок любил в друге то, чего у него самого не было: застенчивость, скромность, стеснительность и вдумчивость. А то, что он знает язык и письмена греческие, действительно могло принести ему большую пользу. И он решился.
– Хорошо, – положил он руку на хрупкое плечо друга. – Только вдруг отец не отпустит? Или боярин заартачится?
– А я и спрашивать не буду! Сбегу – и все! Только скажи, в какой день отплывать будем?
– Ровно через неделю. Рано утром.
– Жди, буду обязательно!
Провожая взглядом удаляющегося друга, Поветрок размышлял о том, что с самого детства знает его, но никак не предполагал, что в этом худом теле живет такой беспокойный дух. Что мечты о далеких странах толкнут его на столь решительный шаг, что охота к перемене мест сорвет его со спокойного, сытого места и бросит в туманную неизвестность…
Ведомысл явился на корабль ранним утром, едва занялась заря. Глаза его сияли, весь он был в приподнятом настроении.
– Сбежал? – спросил его Поветрок.
– Тайком, даже никто не видел. На кровати оставил записку, чтобы не искали. Написал: ушел в море!
Поветрок сокрушенно покачал головой:
– Ну и бедовый ты парень, оказывается!.. Ладно, принимайся за дело. Берись за причальные канаты, будем отходить. – Не удержался, пошутил: – Да спешить надо, а не то прибегут родители, за уши отдерут и горяченьких всыпят. Да еще с корабля снимут! Вот стыда-то будет!
– Ничего! – беззаботно ответил Ведомысл. – Они дрыхнут еще и сны праведные видят!
На высоких весенних водах миновали опасные днепровские пороги и вышли в море. Ведомысл взобрался на нос, стоял, подставив свое лицо свежему ветру и соленым брызгам. Душа его пела. Наконец-то осуществилась его мечта, наконец-то он вырвался на водный простор! Вот оно, могучее необъятное море, с медленными, ленивыми волнами, они, будто нехотя, ходят вокруг, подбрасывают утлое суденышко на своих спинах, легко кидают его из стороны в сторону… Нос корабля разрезал светло-зеленые воды моря, то поднимался, то опускался, и Ведомысл качался на нем, как в детстве на качелях, и ему порой казалось, что все это происходит не наяву, а в каком-то сказочном, чудесном сне!
Сойдя с носа судна, он вдруг почувствовал, что сильно хочет есть. Это было удивительно, потому что всей командой они только что плотно позавтракали. «Это морской воздух на меня подействовал», – подумалось ему. Недолго думая, забрался в мешки с провизией, вытащил шматок сала, кусок хлеба и стал уплетать. Часа через полтора стало подсасывать в желудке, есть хотелось так, что ослабли руки. Он вновь присел за мешок с провизией.
Подошел Поветрок, спросил:
– Что, голод одолел?
– Как будто со вчерашнего дня во рту крошки хлеба не было!
– Я уж вижу: второй раз к салу прикладываешься. Это морская болезнь так на тебя действует. Большинство от качки мучаются тошнотой, и если шторм затягивается на несколько дней, их наизнанку выворачивает, пластом лежат, обессиленные. Других клонит в сон, у меня закладывает уши. А у тебя, как видно, зверский аппетит появляется. Повезло, ничего не скажешь! Ешь, не стесняйся, провизией я запасся с лихвой.
Кроме них, на судне плыло еще четыре человека. Они были взяты охранниками, но в пути исполняли любую работу, которую заставлял их делать хозяин. За месяц плавания погода менялась несколько раз. Были и тихие дни, когда море было как зеркало, спокойное, ласковое, даже не верилось, что оно может стать буйным и страшным в своем стихийном разгуле. А такое случилось однажды. Ведомыслу казалось тогда, что сами небеса обрушились на их слабенький кораблишко; его мотало, как скорлупку, и было удивительно, как он держится на плаву, а не идет ко дну, расплющенный громадами волн…
Ему было трудно, но он старался изо всех сил. Наравне со всеми тащил за канаты, когда работали с парусами, до мозолей натер ладони на веслах, спина отнималась, когда вычерпывал воду. И все это приходилось делать при почти беспрерывной качке, когда судно мотало из стороны в сторону, подбрасывало на волнах. Особенно долго не мог привыкнуть, когда волна, подняв высоко корабль, вдруг бросала его вниз, в бездну, сердце, замерев от испуга, обрывалось и катилось куда-то в пропасть… Заметил он также, что рядом с ним старался оказаться Поветрок, помогал, подбадривал, шуткой старался сгладить неприятные моменты. А они были почти на каждом шагу: то силенок, то сноровки, а то и привычки к физическому труду не хватало.
Через неделю плавания стали одолевать его различные беды. Сначала от непосильного труда стали болеть руки, особенно в кистях; по ночам они ломили, будто в них вбили раскаленные гвозди. Он перекладывал и так, и эдак, но боли не прекращались, и он тихонько постанывал во сне. Потом стало недоставать сна. Спать хотелось постоянно, кружилась голова и мешались мысли. Но погода разгулялась, надо было работать на парусе или вычерпывать воду. Речь шла о жизни и смерти людей, о сне никто не заикался, лишь бы корабль спасти и ко дну не пойти. Ведомысл так измотался, что перестал чувствовать себя ниже пояса; ему казалось, что он не на ногах передвигается, а плывет по воздуху. Это было и смешно, и интересно, и страшновато: а вдруг откажет сердце и он упадет тут же, на дно судна, неживой, бездыханный?.. А однажды, когда чуть поутихло, он лег в койку и уснул, будто в омут провалился. Сколько спал, не помнил. Потом услышал, как Поветрок трясет его за плечо:
– Вставай. Надо парус спустить.
– Встаю, – ответил он. Им была выработана привычка: тут же, по первому зову подниматься, потому что бесполезно стараться затянуть отдых, все равно придут, поднимут да еще и обругают как следует.
Так и сейчас, Ведомысл приподнялся и начал вставать, как вдруг Поветрок вернулся и сказал ему:
– Спи. Без тебя справимся.
Обрадованный, он снова завалился в койку и тотчас уснул. Но почти тут же почувствовал, как его стали трясти, и громкий голос Поветрока прозвучал прямо в ухо:
– Тебя сколько раз будить? Встанешь ты, наконец, или тебя за шиворот поднять?
– Но ты же сам только что сказал, что я могу отдыхать! – слабо возразил он.
– Чего выдумываешь? Ничего подобного я тебе не говорил! Живо наверх!
Потом, размышляя сам с собой, Ведомысл пришел к выводу, что он настолько устал, что организм словами Поветрока сам себе дал команду: пусть все работают, а ты можешь поспать…
Но бури и шторма прошли, подул несильный попутный ветер, можно было и поспать вволю, и посидеть возле борта, полюбоваться морскими просторами…
Наконец прибыли в Константинополь. Ведомысл жадно смотрел на раскинувшийся перед ним огромный каменный город. От моря он поднимался вверх, путая между собой разноцветные крыши и купола церквей, а венчали эту пеструю картину величественные купола храма Святой Софии.
Поветрок повел свой корабль к монастырю Святого Мамона, стоявшему в самой дальней и узкой части залива, где обычно останавливались русские купцы и гости. Им выделили места в четырехместных кельях, низких, полутемных, с округлыми окнами, закрытыми решетками, со вставленной в частые переплеты слюдой. В келье стояли деревянные топчаны, под окном пристроен столик, над окном повешен крест. Пахло застоявшимся потом, пылью, едой.
– Жилье и еда бесплатные, – рассказывал Поветрок Ведомыслу. – Согласно договору князя Олега и императора казна оплачивает нам и расходы при отплытии. Но находиться в Константинополе мы можем только месяц. В город должны входить не более пятидесяти человек, без оружия, торговать на рынке только в указанном чиновниками месте.
– Добавь, – вмешался в разговор купец, прибывший тоже из Руси, – что чиновники сами назначают за наш товар цену, притом самую низкую, а товар византийский стараются всучить залежалый, да не тот, который нам нужен.
– Как это так? – удивился Ведомысл.
– А так. Нам нужны шелка, бархаты, пряности и драгоценности, а навязывают вина, мастику, разные благовония. Зачем нам вино? У нас у самих и медовухи, и пива достаточно, редкий кто заморское вино покупает, разве что состоятельные да избалованные люди. А про мастику и благовония и говорить не стоит, у меня они в лавке на родине до сих пор лежат нераспроданными…
На другой день прибыли толмачи и писцы, стали опрашивать купцов и делать записи на дощечках, покрытых тонким слоем воска. Ведомысл тотчас пристроился рядом, стал заглядывать через плечо. Наконец не выдержал, стал поправлять:
– Почему ты записал «Фефетрох», а не Поветрок? Если дело коснется суда, мой хозяин не сможет защитить себя, его просто не признают хозяином своего товара…
– Откуда ты узнал, как я записал твоего хозяина? – оторопел писец. – Ты что, знаешь греческую письменность?
– Конечно, знаю. И пишу, и читаю по-гречески. И вот здесь записано неточно, ты явно превысил количество шкурок. Значит, пошлину возьмешь больше, чем положено, а излишек положишь себе в карман!
– Ты чего ко мне пристал? – возмутился тот, но все же сделал поправку в своих записях.
– Пиши точно, не придумывай, а то я самому эпарху пожалуюсь! – пригрозил Ведомысл.
– Иди, пожалуйся! – окончательно вышел из себя писец. – Вон он как раз прибыл!
И действительно, на пристани показались рабы, они несли двое носилок. На первых носилках восседал эпарх – градоправитель столицы, на вторых возлегала его жена. Рабы поставили носилки на землю. Эпарх сошел на пристань, а затем по сходням взобрался на один из кораблей. Жена тоже поднялась, шагнула с носилок, оправила на себе одежду и стала лениво посматривать по сторонам. Она была молода и красива, невысокого роста, ладная станом, с живыми глазами и будто точеной шеей. Поветрок следил за каждым ее движением, у него хищно затрепетали лепестки носа.
– Присматривай за товаром, – наконец сказал он Ведомыслу и двинулся в сторону скучавшей женщины. Сначала он, напустив на себя деловой вид, прошелся мимо, будто не заметив ее. Постояв немного у склада, Поветрок развернулся и неторопливо двинулся обратно. Он был уверен, что она следит за ним. В шагах двух он остановился и вдруг взглянул на нее тем страстным, нежным и ласковым взглядом, который, как он знал, наповал сражал любую женщину. И верно: она застыла передним, будто лягушка перед ужом. Он поощряюще улыбнулся ей краешком губ и миновал, не сказав ни слова.
Чуть помедлив, направился к ней в третий раз. Подойдя вплотную, прошептал грудным, воркующим голосом:
– Госпожа, я без ума от тебя.
Она в ответ быстро, страстным шепотом:
– Сегодня после обеда жди возле храма Святой Софии.
Теперь ему наплевать на все! Его будет ждать самая красивая женщина Константинополя! Что ему писцы и прочая шушера! Скоро он им покажет, где раки зимуют!
У Святой Софии ждать пришлось не долго. Подошла закутанная в простое платье пожилая женщина. Сказала негромко:
– Пойдем за мной. Она ждет тебя.
Женщина подошла к одноэтажному кирпичному дому с единственным продолговатым окном на улицу, открыла калитку в заборе, произнесла:
– Заходи в дом.
Сама осталась снаружи.
Внутренне трепеща, он шагнул в дом и увидел ее. Она сидела возле стола в нарядном длинном «коском» платье (купец должен знать самый модный товар!). Он бросил ей на колени лучшие соболиные и горностаевые шкурки, но она на них не взглянула даже, протянула к нему руки и простонала:
– Я истосковалась, ожидаючи тебя!..
Потом он нежно шептал ей на ушко:
– Не забудь, любимая, напомнить своему супругу, чтобы он дал указание не придираться к русскому купцу Поветроку…
Она гладила его лицо, шею, плечи, отвечала, блаженно щурясь:
– Евстахия все сделает для тебя, любимый. Чиновники не только не будут брать поборы с тебя, но и сами принесут на твой корабль дары и подарки…
На прощанье блаженно прошептала:
– Завтра, в то же время…
С утра пришел совсем другой писаришка, стал крутиться возле Поветрока; причмокивал, пришептывал, лепетал:
– Такой товар у тебя, знатный русский купец! Такого качества меха давно не приходилось видеть! Знатные люди Константинополя будут рады приобрести сегодня же! И никакой пошлины не возьму, никакой мзды не надо! Торгуй, знатный купец, себе в прибыль! А потом заходи в мою контору, посодействую в приобретении китайского шелка, золотого и серебряного узорочья, обручей для шеи, рук и ног, перстней, колтов с драгоценными камнями, эмали…
Поветрок ходил козырем, ему сам черт не брат… К нему подходили купцы, завидовали:
– Как это у тебя получается?
– Гужом идет покупатель…
– Да все знатные и богатые!
– Может, и нам посодействуешь?
Поветрок отвечал важно:
– А что ж… Может, и посодействую.
Ведомысла интересовало другое.
– Такая красивая барышня… А ты хоть любишь ее?
Поветрок удивленно, будто впервые увидев его, поднимал брови, отвечал не очень уверенно:
– Люблю, конечно. Она мне сразу понравилась.
– А я заметил, какие у нее глаза были, когда она следила за тобой. Она просто обожает тебя! В меня бы такая влюбилась, я бы на край света за ней пошел!
– Влюбится еще красивее. Вот увидишь. Ты такой видный парень, умный и ученый. Чуток подожди, и к тебе явится черноокая!
На другой день Поветрок стал благодарить Евстахию за помощь. Она отмахивалась:
– Ерунда! Мне это ничего не стоило…
– А другим русским купцам ты смогла бы помочь?
– Конечно! Поговорю с логофетом, управляющим казначейством, он для меня все сделает.
– Он что, твой любовник? – ревниво спросил Поветрок.
– Сразу и любовник! Просто хорошо ко мне относится…
– Пожилой, старый?
– Да так, средних лет. Наверно, под пятьдесят.
– Для тебя – старик!
– Да как сказать…
– Постой, постой, ты что, знаешь его в постели? – не успокаивался он.
– Полно тебе. Я люблю тебя, и больше никого. Неужели не веришь?
– Верю, конечно. Но вот как-то странно ты говоришь о своем логофете…
– Странно не странно, а товар у тебя покупают нарасхват. Или не так?
– Так, так, – отмахивался он, но в душе его скребли кошки. Этот проклятый логофет не выходил из головы.
После некоторого молчания она спросила:
– А ты долго еще будешь торговать?
– С неделю.
– И уплывешь домой?
– Нет. Буду товарищей ждать. У них дела идут неважно. А что?
– Улетишь от меня, сокол ясный. Оставишь горе горевать. С тоски по тебе иссохну. Может, возьмешь с собой?
– Куда? На Русь?
– Да, на свою родину.
– Далеко она отсюда…
– С тобой хоть куда!
– И холодно у нас. У вас снег в диковинку, а на Руси как уляжется в начале зимы, так и лежит огромными сугробами до самой весны. А морозы какие! Свирепые и жгучие. – Легонько стукнул пальчиком ее по носу. – Красоту свою отморозишь!
– Рядом с тобой никакой холод не страшен!
Она вдруг нависла над ним, глаза ее загорелись огненной страстью, длинные волосы щекотали ему лицо.
– Говори: возьмешь или нет?
– А если не возьму?
Она обеими пальцами обеих рук надавила на шею:
– Тогда придушу!
– И не жалко будет? – улыбался он.
– Жальче другой тебя отдавать.
– А ты не отдавай.
– И не отдам! Ну, так как, плыву с тобой или нет?
– И мужа бросишь? Он ведь такой богатый!
– Нужно мне его богатство! Он – старик! От него старостью пахнет! Не знаешь, как противно ложиться с ним в постель!
«Может, и вправду взять с собой? – мелькнула у него мысль. – Красивая, страстная… – Но тут же вмешался рассудок расчетливого купца. – Здесь она что-то значит. А зачем она будет нужна на Руси, бесприданница?»
Но он понимал, что отказывать ей в просьбе нельзя, она была нужна и ему, и русским купцам. Поэтому ответил:
– Отплываем через месяц. Собирайся потихоньку. Накануне кликну, готова будь.
Она принялась целовать его…
В это время в окно просунулось лицо хозяйки дома, она проговорила торопливо:
– Госпожа! Твой муж идет с охранниками!
Евстахия соскочила с кровати первой, стала торопливо одеваться, говорила ему, задыхаясь от страха и волнения:
– Беги, беги скорее! Нельзя тебе оставаться! Убьют проклятые! Скорее, скорее!
Он, схватив одежду, в чем мать родила, выскочил в дверь. Среди кустов виноградника наскоро натянул штаны и бросился в глубь сада, перескочил через забор, потом другой, оказался на противоположной улице. Огляделся. Никого. Только вдали виднелись редкие прохожие. Тогда он спокойно надел рубашку и зашагал к пристани.
Итак, его с Евстахией выследили. Наверно, те, кого они так или иначе обидели. Может, тот писарчук, что надеялся получить мзду от него, но был заменен другим. А может, люди эпарха по его заданию следовали по пятам за супругой. Старики, они ревнивые, боятся молодую жену без присмотра оставить… Так или иначе, но градоначальник знает про его любовную связь со своей женой. Значит, в покое не оставит. Какое там – покой! Сегодня же прикажет арестовать судно с товаром, а его, Поветрока, или бросит в тюрьму или прикажет отрубить голову. Кто он здесь? Иностранец, варвар, одинокий и беззащитный. Обвинят в каком-нибудь надуманном преступлении и расправятся безжалостно. Ревнивцы, они очень жестоки бывают. С ними еще в Киеве приходилось встречаться…
Значит, выход один – бежать. Сегодня же он должен отплыть из Константинополя. Прямо сейчас, не медля ни мгновенья. Промедление смерти подобно. Лишь бы команда была на месте!
Все оказались на судне. Он тотчас приказал:
– Быстро по местам! Отходим!
– В чем дело? – начал было Ведомысл, но Поветрок быстро пресек его словоизлияния:
– Потом расскажу! Работай!
Стоял тихий вечер, пришлось идти на веслах. Поветрок с тревогой следил за пристанью. Но пока все было спокойно. Когда уже выходили из залива, заметил, как выбежали на причал охранники, заметались взад-вперед… «Бегайте, бегайте, – в злой усмешке кривил жесткие губы Поветрок. – Как говорят у нас на Руси: ищи ветра в поле!»
Он понимал, что эпарх может снарядить погоню, и поэтому приказал держать курс не на Русь, а в обратную сторону – в Мраморное море. «Отсижусь в каком-нибудь пустынном заливе, а через месяц присоединюсь к товарищам. Что не сумел продать товар, отец, конечно, поругает, но, главное, свою жизнь сберег. А это самое основное и главное».
Наступила ночь, высветили большие южные звезды, появился серп месяца. Судно тихо скользило по черной массе воды. Поветрок отправил всех отдыхать, сам встал за руль. К нему подсел Ведомысл.
– Может, сменить?
– Не надо. А ты чего не спишь?
– Не хочется. Днем вздремнул.
Ведомысл за месяц плавания по Черному морю заметно окреп, посвежел лицом. Хороший аппетит и свежий морской воздух сделали свое дело. Теперь это был уже другой парень, не дохлый и хилый, а уверенный и умелый моряк.
– Почему мы так поспешно сбежали? – спросил он.
Поветрок ухмыльнулся.
– Муженек меня застукал со своей супругой.
– Я так и подумал… А что ей будет?
Поветрок равнодушно пожал плечами. Ответил вопросом на вопрос:
– А ты думаешь, ей впервой?
Ведомысл задумался. Он был воспитан в хорошей, достойной уважения семье, где больше всего ценились порядочность в отношениях между людьми, и ему было непонятно поведение ни Поветрока, ни Евстахии. Кто из них прав, а кто виноват? С одной стороны, дряхлый муж, с другой, как ему казалось, – страстная любовь, которая на деле оказалась никакой не любовью, а одним баловством. Кто из них прав, а кто виноват?..
Так ничего и не решив, он спросил:
– А теперь куда?
– Вот думаю. Хотел в Мраморном море где-нибудь укрыться. Но сейчас неожиданно мысль пришла: не рвануть ли нам в Египет? Путь примерно известен, купцы наши плавали, рассказывали. Сначала надо строго на юг плыть, пока не завиднеется африканский берег, а потом повернуть на восток и держаться берега до тех пор, пока не появится устье Нила. Его, говорят, нельзя пропустить, он очень заметен после ливийской пустыни: буйная зелень, селения и города друг на дружке…
– Египет – это здорово! – взволнованно стал говорить Ведомысл. – Я читал про Египет! Там такие сооружения необыкновенные – пирамиды! Седьмое чудо света!
– Мне до твоего чуда дела нет. Главное – товар поприбыльнее продать, да с собой что-то ценное прихватить. А пирамиды!..
Утром было принято окончательное решение плыть в Египет.
Через три дня миновали пролив Геллеспонт и вышли в Эгейское море. Стояла хорошая погода, судно ходко шло под парусами. Сменялись по очереди у руля, иногда приходилось заниматься парусами, но это было нетрудно, команда отдыхала.
На четвертый день впереди появился остров. Поветрок взял чуть правее, на нос послал Ведомысла глядеть в оба, не наткнуться бы на рифы и скалы. Остров приближался, уже видны были пальмы на берегу. Вдруг из-за него выплыл корабль, длинный, узкий, и Поветрок тотчас определил, что это не торговое, а военное судно, легкое и быстроходное. Судно пошло наперерез. У него упало сердце. Наверняка эпарх разгадал его замысел, послал погоню, где-нибудь военные его обогнали, а теперь дождались у этого острова. Убежать от них не удастся, биться тоже бесполезно, только людей положишь, да и сам погибнешь. Придется сдаваться, может, потом как-нибудь удастся выкрутиться…
Вдруг к нему подбежал один из охранников, прокричал возбужденно:
– Хозяин, это пираты!
– С чего ты взял?
– Да вон на мачте флаг пиратский – череп и кости!
И точно: только сейчас Поветрок разглядел, что на корабле трепещет на ветру черный флаг. Час от часу не легче!
– Что будем делать? – спросил он воина.
– Сражаться. А то захватят и в рабство продадут!
– Их много, побьют!
– Такова наша судьба!
Пираты приближались. Поветрок тоскливо смотрел на бородатые, азартные лица морских разбойников и обреченно думал: «Из огня да в полымя. Эх, наша жизнь купеческая!».
Пираты запустили десятки стрел, Поветрок с людьми тоже стали отвечать. Суда плыли рядом, с пиратского корабля кинули несколько крючьев, стали за веревки подтягивать к себе. Наконец борта стукнулись, и ватага орущих людей с мечами и саблями наперевес кинулась на купеческое судно…
Поветрок как мог оборонялся, но его сбили с ног, связали, перетащили на другое судно, кинули в трюм. Рядом с ним оказался и Ведомысл. Остальных, видно, убили:
– Как ты? – спросил он друга.
Тот поморщился, ответил:
– Вроде ничего, только правый бок болит. Один сапогом угодил, наверно, ребра сломал. Как вдохну, так в глазах от боли рябит…
– И мне по голове крепко врезали. До сих пор шум.
– Губа у тебя кровоточит и под глазом синяк.
– Пустяки. Заживет.
На палубе топали десятки ног, слышался шум, крики, ликование. Наверно, перегрузили его добро, сейчас подожгут его корабль. Так обычно поступают пираты, об этом Поветрок слышал от купцов. Сейчас мысли не о богатстве, а о том, как бы жизнь сохранить.
Ведомысл повозился рядом с ним, видно, устраиваясь поудобнее, чтобы поменьше болел бок. Потом повернулся к нему, сказал:
– Сроду Эгейское море было пристанищем пиратов. В нем множество островов, заливов, где можно укрыться. Еще великий Цезарь стал пленником морских разбойников. Не слышал?
Поветрок помотал головой. Откуда ему знать такие премудрости?
– Я Плутарха читал. Это римский историк. У него такие занимательные описания жизни великих людей!..
Он замолчал, видно, собираясь с мыслями. В это время на палубе вдруг все разом закричали, затопали, в отверстии наверху заметались отблески пламени. Значит, подожгли их корабль. Поветрок вздохнул: судно было вместительное и хорошо держалось во время штормов, не всегда такое попадается.
Ведомысл хотел его успокоить, но только взглянул ему в лицо и безнадежно махнул рукой. Потом спохватился:
– Да! Я тебе про Цезаря начал рассказывать. Это был великий правитель могучей Римской империи.
Тысяча лет прошла после смерти, а слава его не померкла.
Поветрок стал слушать. Хорошо, что хоть Ведомысл не теряет духа и не ноет, а, наоборот, старается отвлечь его от тяжелых мыслей.
– Поплыл он однажды Эгейским морем, и напали на него пираты. Они уже тогда имели большой флот и властвовали над здешними водами. Взяли они его в плен и потребовали выкуп в двадцать талантов…
– Это много?
– Наверно, немало. Но сколько точно золота или серебра, я не знаю. Так вот, потребовали пираты денег, а Цезарь рассмеялся и ответил: «Вы не знаете, кого захватили в плен! Я вам дам не двадцать, а все пятьдесят талантов!» Потом разослал своих людей в различные города за деньгами, а сам остался среди этих свирепых людей с одним другом и двумя слугами. Несмотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз, собираясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели.
Тридцать восемь дней пробыл он у пиратов и обращался с ними так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи и декламировал их пиратам, а тех, кто не выражал своего восхищения, часто со смехом угрожал повесить. Пираты охотно выслушивали его излияния, видя в них только проявление благодушия и шутливости.
Но вот прибыли выкупные деньги, и Цезарь был освобожден. Тогда он тотчас снарядил корабли и вышел против пиратов. Он застал их еще стоящими на якоре на прежнем месте и захватил в плен. Богатства взял себе в качестве добычи, а пиратов приказал всех до одного распять, как он часто и предсказывал им, находясь в плену, когда они считали его слова шуткой.
Рассказ произвел на Поветрока большое впечатление. Он сокрушенно заметил:
– Если бы у меня была такая же власть, я бы не менее жестоко расправился с теми, кто отнимает честно заработанную собственность. Но кем мы, купцы, можем распорядиться? Никем, кроме себя. Мы почти что беззащитны. Отправляется купец в дальний путь и не знает, вернется ли обратно живым и здоровым. Его могут и разбойники ограбить, и пираты корабль его сжечь, и правитель какой-нибудь товар отнять, а самого убить… Нанимаем мы и охрану, и сами с мечами не расстаемся, а сколько по торговым дорогам купеческих косточек белеет!
– А что вас толкает в дальнюю дорогу – жажда наживы?
– Конечно! В первую очередь она, конечно… Но не только стремление обогатиться. Сидит в каждом из нас беспокойная страсть к перемене мест, желание увидеть новые страны и народы. Не можем мы долго сидеть дома. Так и подмывает куда-то уехать, хоть на время сменить обстановку. Это вроде болезни какой-то… Вот возьми меня. Если удастся выпутаться из этой истории и вернуться на Русь, я не смогу жить спокойно. Тряхну мошну старика отца, он даст кое-какой капитал из своей заначки, займу у знакомых купцов, у ростовщиков. Куплю товар и отправлюсь куда-нибудь в дальние страны. В Константинополь мне сейчас некоторое время нельзя, так махну в Персию, Индию или к арабам… Да мало ли куда! Только бы дома на печи не сидеть!
– Удивительный и непонятный вы народ, купцы! – покачал головой Ведомысл. – А мне хватит одного путешествия по морю-океану. Я им сыт по горло. Правда, я тоже хочу странствовать, но только по книжкам. Книжки открывают такие миры, какие ты никогда не увидишь и не узнаешь!
Корабль пиратов вернулся на остров. Там в трюм погрузили еще с пару десятков пленников и вышли в море. День и ночь их кидало по волнам, а потом судно пристало к причалу. Пленников вывели и, связанных единой цепью, повели на невольничий рынок какого-то города.
Было унизительно стоять и терпеливо выдерживать, как тебя осматривают с головы до ног, трогают, ощупывают, заглядывают в рот, пробуют крепость ног и рук… Наконец какой-то грек, с черными волосами, черной бородищей, корявыми, негнущимися пальцами и жесткими ладонями выбрал Поветрока и Ведомысла и повел за собой. Пришли они в каменный одноэтажный дом на берегу моря. Дом имел три комнаты, одну из них отвели им. Комната была маленькая, узкая, еле-еле умещались две постели из драной ткани. Усталые, они тотчас улеглись, но пришел хозяин, принес в мисках еду: похлебку из ржаной муки и по куску вареной рыбы. Они с жадностью накинулись на нее, потому что ничего не ели с момента пленения.
Едва они успели поесть, как хозяин повел их на берег моря, где стоял небольшой корабль. От него густо пахло рыбой.
– Рыбачить приходилось? – спросил он их.
Они отрицательно помотали головой.
– Ничего, научитесь. А сейчас вот вам ведра и тряпки, вымыть судно дочиста, а потом просмолить днище.
До вечера они занимались этим делом. В ужин им дали ту же еду.
– Кормят неплохо, – заметил Ведомысл.
– И работать, видно, заставят изо всех сил, – ответил Поветрок.
– Завтра увидим.
Едва забрезжило, хозяин поднял их на ноги.
– Быстро поели и на берег.
Вновь отварная рыба с круглыми лепешками хлеба.
Вышли в море. Хозяин встал за руль, его двадцатилетний сын по имени Мехос, очень похожий на отца, занялся сетью. Поветрок и Ведомысл сели за весла. Через полчаса остановились. Корабль медленно поплыл вдоль берега, с кормы заструилась, пропадая в светло-зеленой глубине, искусно сложенная сеть, булькали грузила, нырнув, выскакивали на поверхность воды поплавки, удалялись от судна, выстраиваясь в извилистую линию.
Затем стали на якорь. Хозяин, которого звали Склеросом, стал показывать, как чинить сеть. Заделав дыры, бросили в море и ее.
Потом началось самое трудное. Склерос подвел корабль кормой к сети, сын зацепил крюком ее конец и вытащил на палубу. Затем Поветрок и Ведомысл стали тянуть сеть вместе с рыбой; напитанная водой, с металлическими грузилами, она была очень тяжелой, приходилось надрываться изо всех сил; сзади криками их подгонял хозяин, которому вместе с сыном тоже хватало работы: надо было отцепить и высвободить рыбу из ячеек, бросить ее в ящик, тут же смотать сеть так, чтобы она не перепуталась. Едва справились с этой задачей, как принялись за укладку и починку сети, чтобы бросить снова; попутно вытаскивали из нее морские растения, водоросли и разный мусор. Наконец подготовительная работа закончилась, поплавки сети запрыгали на мелкой волне.
Небольшой маневр судном, и вновь за мокрую, отяжелевшую от пойманной рыбы и грузил вторую сеть…
Рыбы вытащили много, завалили полкорабля. Куда ни шагнешь, всюду рыба. Она шевелится, бьет хвостами, в немом крике раскрывает широкие рты, черные кружочки ее глаз смотрят на чуждый ей мир покорно и укоризненно…
Отец и сын переговаривались между собой, довольные уловом.
– Рыба косяковая!
– Одна к одной…
– Давно столько не попадалось…
– Надо спешить, пока не ушла.
– Успеть бы еще такой улов взять!
Пообедали рыбой и хлебом. Когда поднимали очередную сеть, стал заметно крепчать ветер. Заходили крутые волны. Откуда-то подкрадывалась коварная волна, била в корму, плевала соленой водой прямо в лицо – кашель, слюни, сопли. А надо тащить!
– И ведь до чего коварная, как девица брошенная! – ворчит Поветрок.
– Главное, не уследишь, чтобы отвернуться, – поддерживает его друг.
Ветер разгуливается, все труднее и труднее работать с сетями, но отцом и сыном овладели жадность и рыбацкий азарт, неизвестно, что больше. Серые волны бьют в борт судна и, рассыпаясь на мельчайшие брызги, поливают рыбаков; они суетятся, вбирают головы в плечи, стараясь как-то защититься от крутящейся в воздухе водяной пыли. Корабль клонится то в одну, то в другую сторону, от страха замирает сердце: вдруг не выпрямится?.. Ветер свистит в реях, снастях, завывает в надстройках, рыба катается из угла в угол, чуть зазевался – и сам поехал по мокрым, скользким доскам корабля.
– Держись, Ведомысл!
– Держусь, Поветрок!
Хозяин уже не ругается, ему самому до себя: надо выводить судно к берегу, а то море проглотит и корабль, и людей в своей ненасытной утробе. Наконец с трудом рыбаки пришвартовываются к причалу, крепят судно и бегут к домику. Можно отдохнуть!