X
Два месяца продолжался этот адский труд. И хозяева, и рыбаки вымотались вконец и, наверно, упали бы обессиленные, если бы не выручали шторма и ураганы, которые иногда проносились над морем. В такие дни вставали попозднее и занимались спокойным, размеренным домашним трудом или возились возле судна.
Рыбу на рынке продавали хозяйка с дочкой. Но хозяйка вдруг тяжело заболела. Склерос с дочерью стали хлопотать вокруг нее, торговать отправили Поветрока и Ведомысла, которые вошли у них в полное доверие. Рыбу погрузили на двуколку, запряженную старым жеребцом, и друзья отправились в город.
Они уже знали, что живут в большом греческом городе Смирна, расположенном в большом глубоком заливе на Малоазийском полуострове. Город был большой, старинный; он уступами поднимался на высоком холме. Конь уверенно шел по каменистой дороге.
Оба были рады, что вырвались наконец из дома и побудут среди людей, а Поветрок был просто счастлив, что займется привычным делом – торговлей.
– Мне это море так обрыдло, что ночами стало сниться, – говорил он, вышагивая рядом с двуколкой. – Вечером ляжешь, помечтаешь, что, может, родной дом привидится. Так нет, волны и проклятое судно из ночи в ночь грезятся, будто наваждение.
– А мне рыба осточертела, и наяву, и во сне только ее и вижу. Особенно рыбьи глаза почему-то ночами являются. Такие черные кружочки с золотистыми ободками, глядят на меня пристально и с упреком…
– Как подумаешь, что всю жизнь придется ловить рыбу, отчаянье берет…
– Может, привыкнем со временем…
Некоторое время шагали молча. Вошли в городские улицы, по которым бегали голопузые ребятишки да мелькали редкие прохожие.
– Сил нет глядеть на эти однообразные кирпичные дома с плоскими крышами и мертвыми окнами, – сокрушенно говорил Ведомысл. – То ли дело у нас на Руси: стоят веселые домики с фронтонами, резными разноцветными наличниками и своими окнами задорно смотрят на белый свет!..
– А эти раскаленные солнцем, серовато-коричневые холмы без всякой растительности!.. Как только люди здесь живут среди этой пустыни!
– Да, сердце ноет и тоскует по зеленым дубравам, медленным, неторопливым рекам, просторным, мягким лугам…
– А над всем этим лебедями плывут кучевые облака. И кругом прохлада, тишь…
– Неужели придется здесь век вековать? – с тоской произнес Ведомысл.
– Одним богам о том ведомо, – невесело ответил Поветрок.
Но вот и рынок, многолюдный, шумный, крикливый. Они нашли место для торговли, Поветрок обежал рыбные ряды, узнал, сколько сегодня просят за окуня, морских скатов, макрель, камбалу, крабов, разложил свой товар и как заправский торговец стал выкрикивать, созывая покупателей. Подходили, приценялись, покупали. Ведомысл помогал управляться, а, главное, следил, как бы чего-нибудь не уперли воришки.
Соседями справа оказались пожилая женщина и девушка, как видно, мать и дочь. У них в продаже были крабы. И вот Поветрок с удивлением заметил, что его друг все более и более стал жаться в их сторону и даже перекинулся парой фраз с девушкой. Через час молодые люди уже обменивались загадочными взглядами, переговаривались и фыркали над чем-то от смеха. Женщина несколько раз строго обрывала дочь, но та не прекращала заигрывать с Ведомыслом.
Поветрок пригляделся к ней. Ее нельзя было назвать красавицей, но лицо с пухленькими щечками, живыми глазками и небольшим с горбинкой носиком было приятно, даже вызывало симпатию. «Гляди-ка, – удивлялся он, – на Руси этот тихоня стороной обходил женский пол, а тут разошелся… Вот что делают порой с человеком неволя и чужая сторона!».
Сам он орлиным взглядом окидывал рынок, высматривал и провожал оценивающим взглядом женщин. Издали заметил женщину лет тридцати пяти. Она двигалась среди толпы смело и напористо, как византийское военное судно – триера. Так и он назвал ее про себя – «Триера». Не только он, но и другие обращали на нее внимание – потому что даже среди пылких южан она выделялась своим неуемным характером. На ней было пестрое красно-коричневое платье, ее пышные черные волосы подрагивали в такт ее стремительных, порывистых шагов. Заинтересованный столь необычной женщиной, Поветрок украдкой следил за ее приближением.
Наконец Триера стала перед ним, пальцем от подбородка стала указывать на рыбу и спрашивать:
– А окунь почем? А в какую цену макрель? А камбала почему такая дорогая?
С первого взгляда он определил, что она незамужняя. Замужние глядят на мужчин равнодушно. Если и мелькнет в их глазах интерес, то он тотчас гаснет, сменяясь озабоченностью и отрешенностью. Свободная женщина смотрит с интересом, жадно, видя в них чуть ли не полубожество. Эта вперила в него буйный, шальной взгляд искрящихся глаз, смотрела напряженно и неотрывно.
Поветрок стоял перед ней нарочито спокойный, безучастный, с устремленным куда-то вдаль равнодушным взглядом, отвечал на ее вопросы нехотя. Это было необычно. Такой высокий, широкоплечий, здоровенный парень не обращает на нее никакого внимания!
– Может, молодой человек уступит мне в цене? – спросила она, и черные брови ее взметнулись вверх.
Поветрок ничего не ответил.
– Я спрашиваю тебя, раб, уступишь ли ты мне в цене? – выходя из себя, повторила она свой вопрос.
Он оторвал взгляд от синеющей дали и посмотрел на нее. Ее всю обдало жаром: таких больших, голубых, ласковых и в то же время властных очей она в своей жизни не видела никогда!
– Тебе, госпожа, я готов отдать любую рыбу бесплатно! – ответил он бархатным голосом, улыбнулся ослепительной улыбкой и вновь устремил взгляд поверх ее головы.
Это было слишком! Чтобы с ней так беззастенчиво играл какой-то раб! Ну, она ему сейчас покажет!
Но вместо того, чтобы проявить решительность, она, обращаясь к слугам, вдруг проговорила спокойным голосом:
– Погрузите в одноколку окуней и морских скатов.
– А деньги, госпожа? – спросил ее Поветрок.
Триера открыла сумочку и уже стала вытягивать монеты, как вдруг решительно закрыла ее и ответила:
– У меня закончились деньги. Пойдешь со мной, я с тобой рассчитаюсь дома.
Поветрок оставил рыбу на Ведомысла, тронулся вслед за ней.
По дороге она то вышагивала впереди, то останавливалась и шла рядом с ним, изредка взглядывала ему в лицо, морщила лоб, видно, о чем-то напряженно раздумывая. Он ступал молчаливый и неприступный, словно скала. От предчувствия чего-то важного у него тревожно сжималось сердце.
Они вышли на просторную площадь, и Поветрок невольно остановился, пораженный. Прямо перед ним возвышался беломраморный храм с колоннами необыкновенной красоты, стройный и легкий. На колоннах покоился портик с изображением скачущих коней. Вздернутые морды их были так правдиво изображены, что он будто слышал их звонкое ржание. Кони с развевающимися гривами несли на своих спинах голых юношей, и все вместе они мчались куда-то вдаль, стремительно и неудержимо…
Вокруг площади стояло еще несколько красивых зданий с колоннами; в одном из них проживала Триера. Она провела его на второй этаж. Поветрок шел и озирался, восхищенный убранством помещений. Они были отделаны мрамором белого и черного цветов, стены расписаны рисунками людей и животных, выполненными красной, желтой и голубой красками.
Она провела его в небольшую, хорошо обставленную комнату, указала на скамеечку возле стола, произнесла рассеянно:
– Садись. Я сейчас расплачусь с тобой.
Он заметил, что она явно была не в себе, щеки ее пламенели. Бесцельно пройдясь по комнате, вдруг спросила:
– А как тебя звать?
– Поветрок.
– Слывянин?
– Рус.
– Рус, рус… Слышала что-то. И как же попал в рабство?
– Пираты захватили и разграбили корабль.
– Так ты купец?
– Да. Из купеческого сословия.
Она оживилась.
– У меня муж тоже был купцом. Все Средиземное море избороздил со своим судном. Шторм где-то у ливийских берегов прихватил, и он не вернулся. А как ты попал в рабство? Ах, да, пираты…
Помолчали. Но Поветрок вдруг почувствовал, как в комнате будто оттаяло. Она с теплотой взглянула на него, направилась к двери, дважды хлопнула в ладоши.
На пороге появилась служанка.
– Принеси еды и вина, – приказала она ей.
Потом села недалеко от него, стала внимательно глядеть ему в лицо. Наконец произнесла:
– Звать меня Феофаной. Сейчас мы пообедаем, и я тебя отпущу.
– Боюсь, как бы хозяин не заругался.
– С хозяином я сама разберусь!
Служанка принесла пироги с рыбой, отварное мясо, кашу из пшеничной муки с сыром, медом и яйцами, в кувшине вино, удалилась.
Феофана разлила по бокалам вино, сказала улыбаясь:
– Хочу, чтобы посещение моего дома осталось у тебя в памяти.
– Благодарю, госпожа, – скромно ответил он.
Они выпили. Вино ударило в голову, они стали беспричинно улыбаться.
– Вино очень хорошее, – решился он наконец сказать ей приятное.
– А хозяйка? Хозяйка тебе нравится? – вцепилась она в него горящим, страстным взглядом.
Он мельком взглянул на нее. Лицо ее было молодо и красиво, но годы брали свое, возле глаз и уголков губ пролегли тонкие морщинки, на шее обозначились две поперечные линии. «Женщина неистовствует в своей последней молодости, – подвел он итог. – Надо только чуть-чуть подыгрывать ей, и она будет в моих руках».
Осторожно ответил:
– Пока не знаю.
– А хотелось бы знать?
Он подарил ей свой очаровательный взгляд, промолвил:
– Конечно.
Она тотчас оказалась у него на коленях, обхватила шею руками.
– Если говоришь правду, то я тебя из своего дома никуда не отпущу!
Она жарко дышала ему в лицо, полные губы вздрагивали от обуревавших ее желаний, жадный взгляд темно-коричневых глаз неотрывно следил за малейшим изменением его настроения.
– Придется отпустить. У меня есть хозяин. Я ведь раб.
Она рассмеялась.
– У меня такое состояние, что я куплю твоего хозяина вместе с потрохами! Я получила огромное наследство от отца, да еще муж нажил приличный капитал! Я самая богатая женщина в городе!
– И ты действительно выкупишь меня из рабства? – спросил он недоверчиво.
Она взглянула на него. Ах, какой он еще молоденький, наивный и неопытный! Да за такого не только деньги, а свою жизнь без колебаний можно отдать!
– Сегодня же еду к рыбаку и забираю тебя! – ответила она горячо. – Ты будешь вольным человеком! А потом мы сыграем свадьбу!
Он чуточку подумал, потом сказал твердо:
– Я женюсь на тебе только при одном условии.
Она отодвинулась от него, прищурилась:
– Хочешь, чтобы я отписала тебе часть своего богатства?
– Ни в коем случае, – тотчас ответил он. – Но вместе со мной ты должна выкупить на свободу и моего друга!
– Фи! Какие пустяки. Я бы это сделала без всякого твоего условия. А теперь покажи, как ты меня любишь?..
Византия переживала тогда период перехода от рабовладения к феодализму, когда стирались границы между рабами и зависимыми людьми, когда рабство переставало быть позорным клеймом и массовым стало превращение рабов в колонов – полусвободных людей, причем этот перевод осуществлялся без выкупа, бесплатно. Так что случай с Поветроком не был из ряда вон выходящим и вписывался в тогдашнюю реальную действительность Византии.
Свадьба Поветрока и Феофаны состоялась через месяц после его и Ведомысла выхода на свободу. Совершалась она по христианским канонам, потому что он перешел в христианство. Свадьбе предшествовало обручение, которое протекало в главном храме Смирны при большом стечении народа. Священник сотворил положенное богослужение, а потом Поветрок надел на безымянный палец Феофаны железное кольцо; этот обычай проистекал от языческих времен и еще не забылся после принятия Римской империей христианства.
Много языческих обрядов соблюдалось и на свадьбе. Накануне Феофана во дворе сожгла свои детские игрушки; раньше их приносили в жертву богам, а теперь это стало символом серьезности намерений невесты посвятить себя супружеской жизни.
На другой день молодые отправились в храм, где прошло венчание. Затем от храма до дома Феофаны состоялось пышное шествие, которое открыл мальчик с факелом из прутьев терновника. За ним следовали музыканты и певцы, которые в песнях славили молодоженов. По пути их осыпали орехами, чтобы жили они богато и счастливо.
Свадебный пир проходил в просторном зале. За многочисленными столами собрались лучшие люди Смирны; мужчины полулежали, а женщины сидели. Рабы разносили всевозможные яства и вина. Здесь были и зажаренные кабаны, и гуси, и утки, и куры, и колбаски, и разная дичь: фазаны, куропатки, зайцы, и жареная и вареная рыба различных видов… В изобилии были фрукты, овощи, ломились столы от пирогов, печенья, пирожных, лепешек разной формы – круглых, кубиками, плетенок и лир. Рекой лилось вино… А под конец пира, когда все уже насытились, принесли сладости и особый деликатес – блюдо из жареных соловьиных язычков…
И на другой день пиршество продолжилось…
Через пару месяцев Поветрок зашел к Ведомыслу. Тот снимал комнатушку в доме на берегу моря. Они обнялись и трижды расцеловались.
– Собирайся, – сказал он ему. – Через неделю отплываю на Русь. Корабль загружен византийскими и восточными товарами, команда подобрана, остались мелочи. Не затягивай со сборами, а то можешь опоздать!
– Как же Феофана тебя отпускает? А вдруг ты не вернешься или с товаром сбежишь?
– Ты думаешь, Триера дура? Как же, держи карман шире! Она отправляет со мной дюжину своих телохранителей, из диких горцев-курдов. Чуть что, они горло перережут и глазом не моргнут! Так что мое дело – сидеть тихо и никаких лишних движений!
– Да, участь у тебя незавидная…
– Брось ты! – махнул рукой Поветрок. – Как торговал, так и буду торговать. Изредка, конечно, придется навещать свою благоверную, все-таки жена она мне. Ну, а какой из купца домосед? Все время в пути, все время в разъездах по странам, океанам. Такова наша жизнь купеческая!… Ты-то как живешь?
– Нормально живу. Пристроился в мастерскую переписчиком книг, с утра до вечера корплю над фолиантами. Рука у меня оказалась способная к рисованию, и буквы, и картинки получаются красивыми, от заказчиков отбоя нет.
– Кто же тебя туда пристроил?
– Мой будущий тесть. Оказывается, это очень состоятельный человек…
– Ты что же, жениться, что ли, решил? – искренне удивился Поветрок.
– Представь себе, твой пример оказался заразительным. Да и девушка попалась на редкость порядочная. Помнишь соседку на рынке?
– Ну, как же! Значит, это она тебя сокрушила?
– Кто бы подумал, что судьба ждет меня за морями-океанами?
– Берешь ее с собой на Русь?
– Да. Сыграем свадьбу, дождусь тебя, а потом вместе поплывем на родину.
– Прими мои поздравления. Жаль, на свадьбе не погуляю. Но подарок обязательно передам!
Поветрок смотрел на своего друга и поражался переменам, происшедшим в нем за полгода. Это был уже не тот тщедушный, с испитым лицом паренек. Перед ним сидел налитой молодой силой, уверенный в себе, повзрослевший человек, который смело смотрел в будущее. Морские просторы, тяжелый труд и неожиданные испытания закалили его, сделали уверенным, твердым и не по годам мудрым.
Через неделю судно вышло в море. Поветрок стоял на корме и наблюдал, как постепенно отдаляется город, который перевернул его судьбу! «А что ж, сложилось не так уж плохо, – рассуждал он сам с собой. – Главное, возвращаюсь на Русь с капиталом, не стыдно будет на глаза отцу показаться. А что касается различных издержек, так разве какой-нибудь купец обходился без них?»
