Глава 11
У почтенного Шагид-Уллы с утра было дурное настроение. Все ему нынче не по сердцу – и солнечный февральский день, в котором, будто хмель в стоялом меду, растворен терпкий аромат близкой весны, и широкий – во всю просторную келью – шемаханский килим, в мягкой, разноцветной шерсти которого в иное время так блаженно утопают босые ноги, и гордость хозяина – дорогой бухарский халат, схожий будто близнец, как уверял продавший его купец-самаркандец, с любимым халатом Могучего Меча Милосердия – непобедимого Тимура. А всему виною – ничтожный сын шакала, злокозненный кузнец Авдул. Как поддался он на уговоры сего ловкого мастера, зачем взял для перепродажи полсотни затейливых замков, сработанных за зиму в его мастерской?
С брезгливостью, словно поганую жабу, Шагид-Улла в который уже раз взял в руки тяжелый замок. Может, и не врал Авдул, что никто доселе не выковывал подобных? Шагид-Улла провел пальцем по рядам блестящих заклепок, опоясывающих вороненое тело коня, форму коего измыслил придать своему изделию искусный ремесленник, коснулся загнутого к железной гриве гладкого хвоста-дужки, подержал на ладони длинный ключ, с хитрою бороздкою на одном конце и с кольцом для удобного ношения на поясе – на другом.
– Нет, грех мастера хулить – искусно вещи сработаны!
Шагид-Улла горестно вздохнул, заворочался, погоднее размещая изрядные чресла свои в мягкой утробе просторного кресла. А мысли жгли, не давая угнездиться в покойном уюте:
«Сказано в священной книге, что аллах поможет тому, кто полагает на него упование. Почто же милостивый и милосердный не надоумил скудного разумом раба своего о близкой напасти? Почто не низринул, всещедрый, гнев свой на тех нечестивых сарайских купчиков, что приволокли нынче из утра по Волге обоз железного товара? Нашли, о всемогущий, злую ржу на те затейливые замки доброй ордынской работы, на которые дивится сейчас многоязыкий Ага-Базар! Не дай на склоне лет бесчестья правоверному мусульманину, ибо близок уже тот час, когда высекут каменотесы на последнем земном прибежище его: «Почитатель ученых, кормилец вдов и сирот, сын Мусы, золотых дел мастер Шагид-Улла».
Лукавил пред всевышним Шагид-Улла, ох лукавил! Не последние дирхемы выложил за неудачную сделку и милости у аллаха вымаливал по давно вкогтившейся в сердце бывшего ювелира хищной купеческой навычке – нигде не упускать возможную лихву. Грех жаловаться на судьбу владельцу самого крупного караван-сарая да нескольких лавок в торговом пригороде Булгара – Ага-Базаре! Однако недаром же сказано: «Не потушишь дерево – лес сгорит». А бывший золотых дел мастер, хитростью да удачей выкарабкавшийся из бедности, знает цену звонкой купеческой монеты. Ведает он также, что упущенное ныне наверстается не скоро. Ибо оживление, царящее сейчас на главном булгарском торжище, скоро пресечется долгой весенней распутицей.
А покуда гож еще санный путь, идут и идут в Ага-Базар купеческие обозы.
Каких только товаров не приходится взвешивать здесь мытным надсмотрщикам! Везут по Волге с севера немецкое да свейское оружие, русские меха, рыбий зуб да рыбий клей, а с юга – свои диковины: китайские шелка, шемаханские килимы, хорезмские сушеные персики, рис, кишмиш да винные ягоды. Да и своим добром тароват Булгар: выделанной кожею, пушниной, хлебом. Везут и везут на Ага-Базар усердные черемисские, башкирские, чувашские, мордовские да вотякские сабанчи воск, кур, гусей, мед в кадках, короба с сушеной и соленой рыбою. Немало в торговых рядах и добрых рукомесленных товаров. И в закатных странах, и на востоке слава идет о булгарских оружейниках, ювелирах, гончарах. Потому и спешат сюда разных языков торговые люди, и, когда распахнется Волга от долгого ледостава, и на малый часец не сыщешь у обширных вымолов Ага-Базара свободного места от ладей, учанов, ушкуев да иных прочих купеческих кораблей…
Почтительно кланяясь, в келью Шагид-Уллы вошел доверенный приказчик Саид:
– Купчина Вьюн с Москвы стал у нас в караван-сарае. Смиренно просит вас принять его после полуденной молитвы, почтеннейший.
Шагид-Улла утвердительно кивнул, и, когда приказчик бесшумно выпятился из покоя, на лице купца впервые за неудачное утро явилась мимолетная улыбка. Немало добрых торговых сделок свершили они, к вящему удовольствию обоих, с этим пронырливым русичем.
– Может, и ныне услышит аллах смиренную мольбу ничтожного раба своего!
Шагид-Улла грузно опустился коленями на молитвенный коврик, и донесшийся скоро с высокого минарета главной мечети Ага-Базара воющий гортанный призыв к полуденной молитве зухр застал почтенного купца распростертым ниц.
– Ля Илляхе иль алла, Мухаммэд расул алла!
После молитвы, не мешкая, Шагид-Улла принял московского гостя. Когда долгие поклоны и добрые пожелания, на кои не скупились оба купца, наконец иссякли, Вьюн приступил к делу:
– Хочу просить тебя, почтенный, о немалой услуге. Ежели сговоримся, в накладе не останешься, видит бог!
– Счастливы все, возлагающие упование на господа. Да почиет и над нами обильная милость аллаха! Хотя и разной мы веры, готов помочь, уважаемый.
– Вера-то у нас, я чаю, одна – дело торговое. Недаром же сложено – «бей челом ниже: до неба высоко, до лица земли ближе». По одной ить грешной земле товары возим!
– То истинно.
– Припала мне нынче нужа в товаре наособицу. Редкостным воинским припасом – огненным зельем – хочу разжиться в Великом Булгаре. Не постою и за ценою.
Шагид-Улла из-под смиренно приопущенных век остро глянул на гостя.
– В рядах торговых сего товара не сыщешь.
– Пото и пришел к тебе, досточтимый.
– Один токмо припас огненного зелья и есть – для городовых тюфенгов. Добыть его, дак на том деле мочно и живота лишиться! Достанет ли у тебя монет, уважаемый, дабы купить потом новую голову бедному Шагид-Улле?
– Покойников оживлять – то забота святых чудотворцев. – Вьюн лукаво прищурился. – А моей казны, я чаю, достанет, чтоб изострить ум твой на то хитрое дело!
Булгарин скорбно склонил голову.
– Во имя аллаха милостивого и милосердного скажи: почто искушаешь меня, лукавый чужеземец? Близок уже день Последнего Суда, когда звезды упадут, когда горы придут в движенье, когда дикие звери соберутся стаями, когда моря закипят, когда лист книги развернется, когда пламень ада помешают кочергою, чтобы лучше горел. Не пора ли подумать о спасеньи грешной души?
Вьюн печально вздохнул, встал, приложив руку к груди.
– Прости, почтеннейший, что нарушил твой благочестивый покой. Пойду кысмета-удачи в иных местах искать.
– Погоди!
Набожная чинность вмиг слетела с Шагид-Уллы.
– А сколь надобно тебе того зелья?
Вьюн лукаво подмигнул булгарину:
– Так-то лучше. А святый боже торговать поможет! Вели созвать приказчика моего, я без него счетных дел не веду.
Вечером того же дня, позевывая и крестя рот, в хорошо натопленной келье гостеприимного караван-сарая московский купец усмешливо говорил своему широкоплечему немногословному приказчику:
– Каково сторговались! Я чаю, не взгреет нас Дмитрий-от Иваныч за протори из его великокняжьей казны? Мню, сторицей вернется вскорости тое серебро! А, Петро?
Горский, к коему и обращался тароватый купец, отмолвил с короткою улыбкой:
– Как там булгарин из бесерменской священной книги толковал?
– Ля хавла!
– Во-во. Будь что будет. И я такоже мню.
Горский встал, подошел к тяжелой, обитой медью двери.
– Вались спать, царев купец. А я пойду коней гляну да Занозу. Он ить тоже ровно жеребец стоялый. Как бы не учудил чего…
Вторую неделю уже стояли русичи в караван-сарае Шагид-Уллы. С немалою выгодою сумел свершить за эти дни свои торговые дела разворотливый Вьюн. Удачно сбыв ордынским купцам многоразличные меха, он успел и прикупить по сходной цене отличные булгарские кожи, столь ценимые на Руси. Уступив назойливым уговорам Шагид-Уллы, взял у него московский купчина и полсотни затейливой работы замков. А хозяин караван-сарая, счастливо избавившись от злополучного товара, с главным делом все тянул, на все приступы неугомонного Вьюна отмолвляя одно:
– Аллах ведет свои определения к доброму концу.
А что еще, кроме священных слов корана, и мог предъявить настырному русичу почтенный Шагид-Улла? Не отыскивалась никак надежная сакма-дорога к вожделенному хранилищу воинских припасов. И невдомек было бывшему золотых дел мастеру, что неудачею своею под корень рубит он тайное умышление доверенной сторожи Великого князя Московского. А было решено ею добытое огненное зелье подложить у городовой стены, а ежели приведется, то и у крепостных ворот. А когда подойдут к Булгару московские рати, взорвать бы тот припас не мешкая. Вскорости уж надо ждать вестника от Боброка, а Шагид-Улла главного дела никак не урядит.
За дни булгарского гостеванья русичи вволю нагляделись на приземистую мощь оснеженных городовых стен и башен, неприметно промерили глубину рва, вдосталь поплутали по узким улочкам городища. Чудно показалось им после бревенчатой Москвы толикое множество домов, сложенных из камня. Только некогда и дивиться-то толком было дружинникам устройству чужой жизни, ибо долила их забота, какую иную измыслить хитрость взамен придуманной спервоначалу.
– Неча тут боле и думать! – Иван Святослов рубанул рукою теплый воздух караван-сараевой кельи. – Войдем перед приступом в город, пересидим где-нито, а как пойдут наши рати на Булгар, посечем сторожу и отворим ворота.
– Скореича нас посекут, – покачал головою Лапоть.
– В капусту! – мрачно добавил Заноза. – Мыслимое ли дело – супротив всей городовой рати выстати.
– Дуром сгинуть завсегда успеем, – хмуро согласился Горский, – да много ли в том проку? Думать нать. Шибче думать, поелику осталось нам на все про все два дни.
И в ответ на немой вопрос товарищей добавил:
– Вестник намедни был от князя Боброка. Скоро большой полк московский с нижегородскою ратью у Булгара будут. Волгою идут, по льду.
– А бесермены о том словно бы и не ведают!
Горский сурово глянул на повеселевшего Занозу:
– То-то, что не ведают пока. Пото и дело бы нам вершити не мешкая. Как сведают булгарцы о походе, поздно будет хитрости измышлять! А что измыслишь тута?
Петр с досадою пристукнул кулаком о кирпичную стену, и, будто от удара того, растворилась дверь, неслышно впустив в келью Вьюна и без малого не напугав дружинников.
– Воистину – Вьюн: по повадке – и прозвище, – недовольно пробурчал Заноза.
А купцу такие речи – ровно награда: знай себе улыбается:
– Такое уж наше дело торговое. Про купца сложено: всюду вхож – как медный грош!
– Что ж ты, грош, в бесерменскую калиту не попадешь? – в лад Вьюну ехидно пропел Заноза.
Купец, однако, не обращая внимания на колкость дружинника, с тем же благостно-лукавым видом по-хозяйски уселся на стулец.
– Недаром писано: «Воды бо часто капля каплющия и камень удолит…»
– То из книги «Измарагд»? – перебил его Лапоть.
– Истинно.
Вьюн удивленно глянул на Федосия, домолвил:
– Иначе писание то зовется книгою жизни и о многоразличном чтении божественном глаголет…
– Вельми учен ты, купец, – нетерпеливо перебил его Горский, – токмо к чему молвь твоя?
– А к тому, – Вьюн спрятал улыбку, – что нашелся-таки путь к огневому зелью! Хитроумен приказчик у Шагид-Уллы, чистый бес. Окрутил он хранителя порохового запасу, да как окрутил-то! Надлежит вам, дружья, идти завтра в Булгар с тем Саидом, яко его работникам. Будет приказчик зелье с хранителя взыскивать, а вы уж не зевайте…