VI
Подружилась Ильмера, младшая сестра Словена, с девушкой из близлежащего финского селения. Звали эту девушку Сянявой, что означало по-фински ласточка. Была Сянява полноватой, с круглым лицом, с вздернутым носом и синими глазами, а нрав имела веселый, жизнерадостный, непрерывно щебетала, но как-то все по делу, и Ильмере ее приятно было слушать.
Сама Ильмера с детства была замкнутой, плохо сходилась с подружками, все они ее чем-то не устраивали, а тут прикипела душой к простоватой девушке, и они подолгу проводили время вместе. Разговаривали они, мешая славянские и финские слова.
Любила Ильмера бывать в хижине Сянявы. Она поражалась трудолюбию и мастерству ее отца и матери. У матери все просто горело в руках. Она вязала, вышивала, шила. Порой возвращается с улицы, в руках у нее самые обычные сучочки, веточки и листья. Посидит, поколдует над столом, что-то приклеит, что-то раскрасит, а потом еще приделает в нужных местах какую-нибудь ягодку-безделушку — и получится вещица необыкновенной красоты, хоть выставляй ее на всеобщее обозрение!
К ней приходили селяне, а потом и строители города, просили сделать для них что-нибудь необыкновенное, чтобы поставить у себя в доме на видное место и любоваться. Она никому не отказывала, исполняла работу с душой, и все оставались довольными.
А как она умела готовить! Кажется, чего проще, поджарить рыбу, выловленную в реке Мутной, или что-то испечь мучное, или поджарить мясо. Все умеют, все стараются. Но Сезьган (так звали мать Сянявы) проделывала это с таким искусством, что Ильмера даже у лучших поваров княжеских никогда такой вкуснятины не едала.
А отец Сянявы любил в свободное время мастерить игрушки для детей. То стульчики-качалки соорудит и подарит соседям (дома все это уже было), то небольшой дом сотворит, а в нем крохотная мебель, да такая красивая, что и у богатых не всегда отыщешь.
С Сянявой Ильмера обошла все окрестности, особенно они любили бродить по лесу, где было много грибов и ягод.
— Хозяйку леса зовут Вирявой, — рассказывала Сянява. — Беловолосая, тонкая, ходит голой. Она бродит по лесу и все видит. Она очень громко смеется. Любит щекотать людей. В нашей деревне попались ей два мужика. Она одного поймала и давай щекотать, а второй убежал.
— И что, защекотала до смерти?
— Нет. Потешилась и отпустила. Есть у нее муж, зовут его Ведятя. У него серебряная борода. Живут они в глубоких местах и стараются затащить к себе неосторожных людей.
— А у нас хозяина леса зовут Леший. Это существо дикого вида, выше всякого высокого дерева, но иногда может представиться простым человеком. Волосы у него длинные, серо-зеленые, зато на лице нет ни ресниц, ни бровей, а глаза как два изумруда, горят в лесных потемках зеленым огнем. Леший — существо шалое. Он старается сбить человека с пути, завести в непроходимые болота, трущобы. Если ему удается погубить человека, он злобно хохочет, и этот хохот заставляет цепенеть от ужаса того, кто его нечаянно услышит.
— И нельзя никак от него спастись?
— Можно. Надо просто надеть шубу наизнанку.
— А от Вирявы уходят, пятясь. Она тогда идет по следам, но совсем в другую сторону.
Они прошли некоторое время молча, переживая каждая по-своему услышанное.
Наконец Сянява промолвила:
— А хозяйкой вод у нас считается Ведява. Она не только может утопить человека, но и наказать какой-нибудь болезнью. Чтобы вылечить такого больного, устраиваются моления, приносятся различные подарки. При этом произносятся такие слова: «Ведява матушка, ты точно серебром выходишь, точно золотом катишься, все моешь-вытираешь, во всяком месте нужна. На это место пришли, руки вымыли, белым платком вытерли. Услышь, что просим — дай, от чего боимся — убереги. Кто к тебе попадет, нехорошо о тебе подумает, пусть не заболеет, не отбирай у него здоровье. Кто тебе кланяется, кто тебя умоляет, того прости-умилости, возьми болезнь его, отдай его здоровье!
— Нашего хозяина вод зовут Водяной, — рассказывала Ильмера. — Он живет в омутах, на дне рек, озер, часто под водяной мельницей. С виду похож на утопленника: старик с раздутым животом, волосы и борода в тине и водорослях. Между пальцами перепонки, вместо ног — рыбий хвост. А служат ему русалки. Это души утонувших или умерших насильственной смертью девушек. Они лунной ночью выходят из воды и пением и чарами стараются заманить человека в воду и там защекотать до смерти. Но если в руках у человека полынь, то они боятся его тронуть. С виду они красавицы, с длинными-предлинными волосами, одеты в белые сорочки без пояса.
Так, гуляя, делились они друг с другом о своих божествах, нравах и обычаях народа.
Однажды Ильмера предложила Сяняве посетить княжескую конюшню. Та с радостью согласилась, она тоже любила лошадей.
Они вошли в низкое помещение и невольно сморщили носики, там стоял густой запах навоза. Ильмера первой направилась к одному из стойл. В нем находился молодой жеребец серой масти. Увидев девушку, он переступил ногами, у него стали нервно вздрагивать ноздри, большими, влажно блестевшими глазами он следил за каждым ее движением.
Ильмера приблизилась к нему, протянула посоленный кусок ржаного хлеба, проговорила успокаивающе:
— Спокойно, спокойно, Резвый. Это я. Неужели не узнал? А это моя подруга Сянява. Она тебя никогда не обидит. Сянява, подойди, погладь Резвого. Он только с виду такой свирепый, но на людей он никогда не нападает.
Сянява робко, несмело пальчиками коснулась гладкой шерсти коня и тотчас убрала руку.
— Что, девушки, решили навестить наших коней? — раздался веселый голос у них за спиной.
— Дыбко, как ты незаметно подкрался! — невольно вздрогнув, сказала Ильмера. — Сянява, это наш главный конюх, Дыбко, а это моя лучшая подруга.
Дыбко, высоченный, с красивым продолговатым лицом и круглыми глазами, чуть поклонился Сяняве, произнес игриво:
— Ильмера, кажется, у тебя никогда не было такой красивой подруги!
Сянява густо покраснела и потупилась.
— К тому же она еще и большая скромница. Мне такие девушки очень нравятся.
— Мне кажется, Дыбко, ты всяких привечаешь.
— Ну, ну, только не преувеличивай. А твоя подруга шут знает что обо мне подумает. Ну что, девушки, посмотрим других наших коней?
Около часа водил их Дыбко по конюшне, со знанием дела рассказывал про лошадей, об их повадках, их пристрастиях к той или иной еде, а под конец предложил покататься. Девушки отказались.
Тогда он вывел их на волю и, оттирая Ильмеру, все норовил поближе встать к Сяняве.
— Опасайся ты этого Дыбко, — наставительно говорила Ильмера, когда они остались одни. — У него этих девок бывало-перебывало!! Я, когда только вошли в конюшню, заметила, как из одного стойла выскочила девица. Раскрасневшаяся вся. Не иначе с Дыбко целовалась.
— Мне-то что, — ответила Сянява, а у самой на глаза слезы навертываются…
— Влюбилась, что ли? — строго спросила Ильмера.
— Понравился очень…
— Ну и дура.
Прощаясь, Сянява спросила:
— Пойдем сегодня вечером на луга?
Каждый вечер на лугах возле реки Мутной собиралась молодежь. Приходили словене, являлась и финская молодежь. Было весело: зажигались костры, водились хороводы, играли свирели, рожки, сопели. Ильмера гуляния почти не посещала, они ей были неинтересны. Потому ответила:
— Иди. Я чем-нибудь займусь дома.
— Может, у тебя свидание с Дыбко? — подозрительно глядя на подругу, вдруг проговорила Сянява.
Ильмера удивленно уставилась на нее:
— Ты что — сдурела?
— И ничего не сдурела. Видела, как ты его охаивала, он и такой, он и эдакий. Это потому, чтобы я на него внимания не обращала!
Ильмера некоторое время не знала, что ответить.
Наконец сказала:
— Иди и лови своего Дыбко!
Резко повернулась и направилась во дворец.
Сянява догнала ее:
— Ну ладно, Ильмера, прости меня. Сбрякнула, не подумавши.
— Надо думать.
— Просто девчонки так поступают. Наговорят, наговорят на того, кто нравится, отобьют желание у своих соперниц, а потом встречаются спокойно.
— Я тебе не другие девчонки. Я твоя подруга.
— Давай забудем про этот разговор. Забудем, а?
Умела подольститься Сянява. Скоро подруги разговаривали, будто и не было между ними размолвки.
— Кто за кем зайдет? — спрашивала Сянява. — Хочешь, я у твоих ворот подожду, хочешь — наоборот.
— Давай наоборот.
Они рассмеялись, разошлись по домам.
Молодежи на лугах собралось, как никогда. Наверно, потому, что вечер выдался тихий, теплый. В небе ни облачка, на западе догорала зеленовато-красная заря, природа отдыхала после знойного дня. Подруги, взявшись под руки, прохаживались среди гуляющих. Наконец Сянява увидела Дыбко, у нее подкосились ноги, она стала потихоньку поднывать:
— Вокруг него столько девушек… Все они такие красивые… Он на меня даже не смотрит…
— Пройдемся мимо. А на таком расстоянии разве он тебя заметит?
— Боюсь. А вдруг он при всех надсмеется надо мной?
— С какой стати? Ты иди и не гляди на него, будто не знаешь совсем. Если он о тебе думает, то заметит, а если нет…
— А что, если нет?
— Ничего. Пройдем мимо, а потом уйдем в какой-нибудь хоровод.
— Ага, легко сказать — уйдем! А меня сами ноги несут к нему. Как мне быть?
— Какие же вы, влюбленные, зануды. И так не эдак, и эдак не так.
— Будто сама никогда не влюблялась.
— Никогда. Думаю, и любви на свете нет никакой. Так, одни выдумки и капризы.
— Вот влюбишься, тогда узнаешь!
— Еще чего!
Разговаривая, они прошли мимо группы парней и девушек, среди которых стоял Дыбко. Он на них не обратил никакого внимания. Сянява готова была расплакаться:
— И зачем только согласилась с тобой пойти на конюшню.
— Ладно хныкать, — шикнула на нее Ильмера. — Пойдем встанем в этот хоровод.
— Ничего не хочу! Никуда не пойду! Веди меня домой! — раскапризничалась та.
— Ну, домой так домой, — вдруг охотно согласилась Ильмера.
Она было повела ее в сторону города, но та утянула вновь к молодежи, где находился Дыбко.
— Я ему, наверно, взглядом дырку на затылке просверлила, а он на меня даже не глянул, — тихо жаловалась Сянява, покорно следуя за подругой.
Они прошли уже шагов двадцать, как вдруг сзади их кто-то легонько обнял, а потом раздался веселый голос Дыбко:
— Ищу, ищу их по всему лугу, а они вот где прогуливаются!
Затем он взял обеих под руки и повел по лугу. Они подходили то к одному, то к другому костру, стояли, наблюдая за забавами молодежи, слушали хороводы, которые разыгрывали различные картинки: то как выбирали невесту, то чествовали светлого князя, то сватали девушку, то высмеивали ревнивых мужа и жену.
В моем муже правды нет,
С чужой женой знается,
Со мной же ссорится,
Надо мной же издевается.
Чужой жене башмаки,
А мне, младой, фифи!
Чужой жене сережки,
А мне одни слезки.
Я ж мужа одарю,
Рубашку ему сошью.
Сошью из полотна,
Из дерюжного конца!
После гуляния они прошлись до княжеского дворца, здесь Дыбко и Сянява распрощались с Ильмерой и растаяли в темноте ночи. А Ильмере почему-то стало так печально, так грустно, что она чуть не расплакалась…
Еще две недели встречались Сянява и Дыбко, а потом объявили о предстоящей свадьбе. Поздравить молодых пришел князь Словен, пожелал счастья молодым, а всем остальным холостым и незамужним посоветовал брать пример с Дыбко и Сянявы, которые породнили славянский и финский роды…
По привычке Ильмера иногда заходила к Сяняве в гости, но той всегда почему-то было некогда. Она торопливо встречала подругу, на ходу о чем-то говорила, что-то отвечала и, сославшись на занятость, убегала по своим делам. «Да, — как-то сказала себе Ильмера, — к замужним как ни приди, всегда не вовремя!» Она поняла, что потеряла подругу и осталась вновь одна.
Теперь ей понравилось прогуливаться по пристани. Там стояли суда из различных стран. Грузились и разгружались товары, все торопились, куда-то спешили, слышались громкие крики, всплески веселого смеха. Особенно интересно было наблюдать отход корабля от пристани. Еще бы: их ждали просторы морей и дальние, загадочные страны! Как бы ей хотелось отправиться вместе с ними! Родись она мужчиной, нанялась бы на какое-нибудь судно и уплыла, чтобы развеять скуку и однообразие серой жизни…
И, будто чувствуя ее настроение, моряки кричали ей:
— Красавица, садись на наше судно!
— Найдем тебе за морями прекрасного принца!
— Станешь царевной, повелительницей морских просторов!
Как-то, прогуливаясь по пристани, взглянула она вдоль реки и замерла в изумлении: из-за поворота выплывал корабль необычайной красоты. Был он узким в корпусе, с искусно изогнутым длинным носом, увенчанным какой-то сказочной фигурой. Но не это главное. Все его мачты, реи и канаты были расцвечены флажками всевозможных расцветок, они трепетали на ветру, и казалось, корабль был воздушным, он вот-вот оторвется от воды и поднимется в воздух, паря над рекой, лугами и лесами…
И тут зазвучала музыка, судя по всему, играли гусли. Играли складно, проникновенно, звуки над рекой лились просторно, широко, вольготно, они западали в душу, от них щемило в груди. Кто-то изливал свою тоску по родине, радовался прибытию в отеческие просторы, торжествовал победу над теми трудностями, которые пришлось перенести в долгом, нелегком пути. И так эта музыка полнокровно слилась с красочным видом корабля, так дополнила его, что Ильмере на короткое время даже показалось, что судно уже взлетело над рекой и стремится ей навстречу…
«Кто же хозяин этого чудесного судна? — подумала она. — Наверно, какой-то необыкновенный, загадочный купец. Он побывал в сказочных странах и везет невиданные товары. Как бы мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на него, узреть, каков он из себя!»
Корабль между тем приближался. Ильмера, спрятавшись за наложенными друг на друга ящиками, с замиранием сердца наблюдала, как по нему суетливо бегали моряки, снимали паруса, убирали весла, двое у борта приготовились бросать канаты для швартовки.
И тут она увидела его. Она сразу поняла, что он является купцом, хозяином этого диковинного судна. Он был высок, красив лицом, с волнистыми льняными волосами и быстрым взглядом больших голубых глаз. У Ильмеры замерло сердце, потом ухнуло куда-то вниз и вдруг зачастило ударами, толчками отдаваясь в висках. Она не могла оторвать взгляда от этого красивого и властного лица, любовалась его уверенными, порывистыми движениями, была покорена силой его гибкого и подвижного тела. В ее представлении таким должен был быть бог любви Лель, и она про себя назвала его этим именем.
Всю ночь снился ей красивый купец, в душе играла сладкая музыка и, проснувшись утром, она с какой-то сладостной обреченностью поняла, что влюблена в него, и ни о чем не может думать, и ничего не может желать, кроме как увидеть его еще раз, тайком проследить за каждым его шагом, за каждым его движением…
Она вспомнила, как недавно издевалась над влюбленными, называла любовь глупостью, блажью, и теперь ей стало стыдно. Она поняла, что была неправа, что не знала, как это прекрасно и в то же время мучительно любить кого-то, и как безжалостно и властно покоряет это могучее чувство все существо. Впрочем, особых угрызений совести она не испытывала, ее мысли были заняты тем, как быстрее попасть на пристань и застать там молодца, которого она назвала Лелем.
Когда стала собираться, ею овладел стыд, что она ждет, когда он заметит и сам подойдет к ней, что ей не следует идти на пристань, что некрасиво девушке гоняться за парнем, за это могут осудить всем миром, тем более ее, сестру князя. Она все это понимала, но ничего не могла поделать с собой. Ноги сами несли ее к причалу.
Придя на пристань, Ильмера снова встала за ящиками и начала подглядывать за судном. На нем ходил только один моряк, как видно, охранял привезенные грузы. Долго она стояла, надеясь, что придет хозяин, но его не было. Тогда, осмелившись, подошла к кораблю и робко спросила у парня: будет ли сегодня на судне купец?
— А зачем он тебе? — охотно вступил с ней в разговор одуревший от скуки моряк. — Если по делу, то можно послать за ним, а коли по пустяку, то наверняка придется ждать долго. Сама понимаешь, месяцами были в море, людям хочется отдохнуть и развеяться. А хозяин у нас не из таких, которые отказываются от приятных удовольствий…
— А из каких краев он родом?
— Кривичи мы. Слышала о нас? Преогромные пространства занимаем, от Чудского озера до Волги и Оки раскинулись наши земли. Самое могучее племя среди славян… А еще хочу сказать тебе по секрету, что…
— Значит, его сегодня не будет? — прервала Ильмера словоохотливого парня.
— А что ему тут делать? Коли он тебе очень нужен, то ищи в каком-нибудь кабаке или в избушке у приветливой вдовушки…
— Кому это ты про меня сказки рассказываешь? — раздался у нее за спиной веселый голос, и Ильмера чуть не присела: она сразу догадалась, что это был тот, кого она называла богом Лелем.
— Да вот, Велезар, какая-то девушка тебя спрашивает. Видно, ты ей очень понадобился.
— И что же это за девушка?
Велезар за плечи повелительно развернул Ильмеру к себе и произнес восхищенно:
— Да она настоящая красавица! И как тебя зовут, дива дивная?
— Ильмерой прозываюсь…
— Ходил я за многие моря, но нигде не встречал такой прелестницы. Ты само обаяние и очарование, способное свести с ума любого мужчину!..
— Неправда это, — нашла в себе силы возразить Ильмера, глядя ему в лицо серьезными, глубоко посаженными глазами. — Ты так говоришь, чтобы свести с ума молоденькую, неопытную девушку…
— Нет, я искренен! — в запальчивости проговорил он, тут же вынул из мешочка, прикрепленного к поясу, ожерелье и надел его ей на шею. — Вот тебе подтверждение того, что мои слова идут от чистого сердца!
Уж в чем другом, но в украшениях Ильмера толк понимала и с первого взгляда оценила изящество и тонкость работы. Это было ожерелье, изготовленное в каких-то восточных странах, с затейливым орнаментом и множеством драгоценных камней; оно сверкало и искрилось на солнце, оно могло свести с ума любую девушку. Ильмера тоже была покорена подарком.
— А теперь рассказывай, зачем ко мне пожаловала, — не давая ей опомниться, наседал на нее Велезар. — Ведь не из простого любопытства явилась к моему судну?
Именно так и случилось, подумала про себя Ильмера. Но не могла же она сказать это ему! Однако заранее ничего не придумала, поэтому молчала, не зная, что ответить.
Ее молчание он расценил по-своему. Он подумал, что бедная девушка настолько поражена его подарком, что даже лишилась дара речи. Поэтому он решил ее воодушевить:
— Думаю, ты пришла по поручению своих хозяев насчет покупки у меня товара? Кто тебя послал ко мне?
— Я… я от князя, — наконец промямлила она.
— Ах, значит, ты в услужении у князя Словена. И что интересует его? Пилы, топоры, гвозди? Или оружие? А может, дорогие ткани для жены и дочери? Говорят, у него имеется дочь, я бы недорого продал для нее наряды.
— Пилы и топоры наши кузнецы сами делают. А вот про все остальное я перескажу князю, он решит, что приобрести у тебя, и пришлет чашника или еще кого-нибудь.
В ту пору всем хозяйством князя заведовал чашник, человек, вышедший из прислуги и обеспечивающий всем необходимым на пирах; постепенно в его руках оказывалось все имущество князя, в том числе и дань, собранная с подчиненных. Точно так же бывший конюший становился распорядителем конницы всего войска, отвечал за снабжение воинов продуктами питания. Подобные люди ведали и другими отраслями обширного хозяйства княжеств.
— Куда ты? — остановил купец Ильмеру. — Я приглашаю тебя на свое судно. У меня имеются сладкие напитки, приготовленные за границей, есть заморские кушанья, каких здесь не видели. Неужели так зазорно отведать их?
— Молодой девушке не положено находиться среди чужих людей. — Она окинула его с ног до головы неулыбчивым взглядом.
— Ну, хорошо. Но мы можем где-нибудь встретиться?
— Не знаю. К тому же мы почти не знакомы.
— Вот и познакомимся! Знаю, у вас по вечерам устраиваются гулянья на лугах возле реки Мутной. Придешь сегодня?
— Может маменька не отпустить.
— А ты сбеги!
— Как можно своих родителей обманывать…
— Вот ведь какая ты несговорчивая! — огорченно проговорил он. — Ну да ладно, поступай как знаешь. Только знай, что сегодня жду тебя на лугах. Придешь или не придешь, все равно буду надеяться на встречу.
Ильмера отошла от судна ни жива ни мертва, а потом, уже подходя ко дворцу, похвалила себя: сумела-таки вывернуться и не проговорилась, что она — сестра князю Словену. А то проболтайся она нечаянно, вот была бы потеха! Княжна сама явилась на свидание к купцу!
Но как же быть вечером? Идти или не идти? Да ни в коем случае нельзя показываться ему на глаза. Ведь только она припожалует к подружкам, сразу ему кто-то сообщит, кто она есть на самом деле. А после этого ей проходу не будет, засмеют, и только! Нет, нет, нельзя ей идти на гулянье, ни в коем случае. Вот пройдет время, распродаст Велезар свой товар, уплывет в свое родное племя кривичей, вот тогда ей можно будет идти, куда душа пожелает. А пока надо сидеть во дворце и на улицу носа не показывать.
А все же как бы хотелось поглядеть на него, как он будет вести себя. Наверно, к девушкам будет приставать, вон какие у него глаза вертучие, туда-сюда зыркает постоянно. А девушки только рады будут: красивый, богатый, веселый…
У Ильмеры защемило сердце. Она уже ясно представила себе, как он с ее подружками прыгает через костер, как водит хороводы, как удаляются они в кусты и сейчас примутся целоваться…
Ну и пусть! Не нужен ей такой вертопрах! Без него жила, без него и проживет дальше! Тоже мне, свалился, будто снег на голову, переживай тут из-за него. А она не будет переживать и мучиться. Сейчас займется вышиванием. Сроду, как женщинам становилось трудно, одолевали разные мысли, брали они в руки иголку с ниткой и принимались выводить замысловатые узоры. Сразу все пустые мысли из головы вылетали, и наступали в душе мир и покой.
Ильмера устроилась возле окна и принялась за вышивку. Сначала дело шло хорошо, но потом вместо рисунка перед глазами возник образ Велезара, он улыбался, смеялся над чем-то, она вспоминала, как купец говорил с ней, перебирала в голове его слова, приглашение прийти на луга. Нет, не вышивалось ей сегодня. «Постою в сторонке, погляжу, как веселится молодежь, и уйду, — решила она. — Приду незаметно и исчезну потихоньку, чтобы никто не видел, зато успокоюсь, мысли ненужные не будут надоедать…»
На луга она вошла со стороны леса и притаилась возле березового мелколесья. До гуляющих было далеко, невозможно никого разглядеть. Тогда она, придерживаясь края лесных зарослей, начала подбираться поближе. Наконец стали различимы лица. Велезара среди молодежи не было. Ильмера облегченно вздохнула и направилась к подружкам, с которыми дружила с детства. Скоро они кружились в хороводе.
Вдруг кто-то властно оторвал ее руку от руки подружки и взял в свою. Она обернулась и обомлела: рядом с ней с ослепительной улыбкой шел в хороводе Велезар. Его сильный, с хрипотцой голос выводил хороводную песню:
А я вью веночки, вью веночки!
Хожу ль я вокруг городочку,
Хожу ль я, найду ли я
Ласкову себе невесту.
Ты будешь мне, красна девушка, невестой.
А я вью веночки, вью веночки!
Когда хороводная песня закончилась, он легонько притянул ее к себе и прошептал:
— Я уже не надеялся, что придешь. Не можешь себе представить, как я рад!
А сам совал ей в руки припасенные заранее сладости:
— Это финики, растут далеко на юге. Ты пробуй, пробуй, они очень вкусные. Для тебя одной нес, только тебе берег…
От нее разом ушли все сомнения и метания, будто их и не было, а на душе стало светло и радостно, а главное, ей было так хорошо рядом с ним, сильным, ласковым, добрым и — любимым… Она робко взглянула ему в глаза и увидела, как непритворно радостно и счастливо они улыбаются ей.
— Хочешь снова в хоровод? — спросил он ее, и по голосу она почувствовала, что он пойдет за ней туда, куда она пожелает. Это придало ей необычную силу, Ильмера впервые поняла, что получила большую власть над ним, что ей надо умело и ненавязчиво распорядиться ею. И хотя она еще не знала, как это делать, в душе зрела уверенность, что она справится с этой задачей.
И она ответила:
— Не хочу в хоровод. Давай просто погуляем по лугу.
А ему она все больше и больше нравилась. Первое впечатление его не обмануло. У нее был красивый высокий лоб, тонкий с небольшой горбинкой и с трепетными лепестками нос, аккуратные пухлые губки и нежные очертания лица. Но особенно ему нравились ее глаза, глубоко посаженные, серьезные, со строгим взглядом. Он так до сих пор не мог понять, какого они цвета, то ли темно-синие, то ли коричневые или черные. «Встретимся завтра днем, обязательно разгляжу», — решил он про себя.
— Расскажи мне, как ты плаваешь в море, — попросила она.
— Я не плаваю, а хожу в море. Да и не в море, а в моря, потому что приходится бывать во многих странах, а для этого надо пересечь много морей.
— Как это можно ходить по воде? — удивленно спросила она. — Если мы собираемся перебраться на ту сторону реки или покататься на лодке, то никогда не говорим, что пойдем по реке…
— Так говорят моряки — идем в моря, — сбитый с толку ее рассуждениями, ответил он. — А откуда родилось это выражение, я не знаю. Все говорят, я тоже так повторяю за ними.
— А страшно… ходить в моря?
— Нисколько. Наоборот, как выйдешь на просторы, такой восторг охватывает от необъятной шири воды, бесконечных морских просторов, вольного воздуха, который наполняет паруса и гонит судно вперед!.. Этого словами не передать, это надо испытать. Вот я сейчас на суше, а душа тоскует по водной глади, хочется лететь по ветру, ни о чем не думая!
— Как бы я хотела хоть раз на корабле проплыть по морю…
— По морю не удастся. А по реке Мутной и озеру Мойскому прогулку могу устроить.
— Правда? А это не страшно?
— Если на лодке плавала, то на корабле какой может быть страх? Чего бояться?
— И правда. Чего это я?
— Кстати, на Мойском озере ты когда-нибудь бывала?
— Нет, не приходилось. Издали видела.
— Вот тебе и море! Когда выйдешь на его середину, берегов не видать. Точь-в-точь как на море. Так что если согласишься со мной проплыть на судне, можешь всем говорить, что побывала на море.
— Финны называют его иногда не озером, а морем.
— Вот видишь! А народ не обманешь, он точную оценку дает. Так что, завтра поплывем?
Она была готова с ним хоть на край света.
Поэтому ответила:
— Я согласна. А ты не передумаешь?
— Я — никогда. Если слово дал, то его держу. Возьмем для прогулки несколько моряков, продуктов прихватим — и в путь!
Они засмеялись, довольные собой.
— Да, — вдруг спохватился он, — а родители тебя отпустят?
— Я им ничего не скажу.
— Как же так — примерная дочь…
— Появилась единственная возможность побывать на море, может, такой не будет никогда в жизни. Неужели я ее упущу?
— Молодец! Могу только сказать: храбрая девушка!
После гуляния он пошел ее провожать. Он положил ей руку на плечо и прижал к себе. Она покорно и с тихой радостью подчинилась этой его ласке.
— Я сегодня был как в дурмане, — нежно шептал он ей на ухо. — Для меня этот вечер запомнится на всю жизнь.
— Я тоже… счастлива, — с трудом ответила она; внутри нее все трепетало, от переполнявших чувств она настолько ослабла, что ей казалось, вот-вот упадет.
— Я с нетерпением буду ждать этой встречи…
— А я, наверно, не засну эту ночь…
Они остановились возле княжеского дворца.
— Здесь я живу.
Он воспринял ее слова как должное, ведь она представилась княжеской служанкой.
— Я не хочу покидать тебя, — сказал он, нежно гладя ладонями ее спину, плечи и теснее прижимая к себе.
Она не противилась ласке, прильнув щекой к его сильной груди.
— Я люблю тебя, — горячо прошептал он.
— А я влюбилась в тебя, как только увидела на пристани… Влюбилась в тот самый день, как ты приплыл на своем красочном корабле.
Его огненные губы скользнули по ее горячей щеке, приблизились к губам. Она на мгновение отстранилась, но потом ее что-то толкнуло к нему, и она вновь прижалась к нему с обреченной радостью. Его поцелуй пронзил ее насквозь, ей показалось, что огромной силы вихрь подхватил ее и унес в поднебесную высь…
Сколько длился поцелуй, она не знала, ей казалось — целую вечность.
Наконец он оторвался от ее губ, его пальцы пробежались по ее щеке, скользнули по шее и очертили маленькие крепкие груди. Произнес хрипло:
— Ильмера… Я жду тебя завтра на пристани.
Она молча кивнула и, склонив голову, двинулась ко дворцу, сначала медленно, а потом все убыстряя и убыстряя шаги…
Наутро она уже была на пристани. Он ждал ее. На мгновенье прижал к себе — у нее сердце екнуло и покатилось в пятки, — повел на корабль.
— Все готово. Беру с собой четырех моряков. Они будут заняты веслами и парусом, так что им не до нас. Мы отлично отдохнем. Тем более погода установилась замечательная.
Действительно, удивительно тихим выдалось утро. В небе ни облачка, солнце заливало все пространство ярким светом, на деревьях не шелохнется ни один листочек.
— Принимай гостью, Колояр, — обратился Велезар к пожилому крепышу с окладистой бородкой. — Покажи ей все прелести плавания на судне. Она до этого знала только лодку, да и то, когда переплывала через Мутную.
— И на рыбалке пару раз бывала, — с улыбкой поправила она его.
— Все сделаем в лучшем виде, хозяин, — громким, командным голосом ответил Колояр. — Сначала, боярышня, располагайся за столиком, мы его по приказанию хозяина накрыли. Перекуси на дорожку.
Посредине судна стоял небольшой столик, возле него скамеечка. На столе были разложены фрукты, которых Ильмера никогда не видела.
— Это апельсины, а это ананас, — угощал ее Велезар. — Они очень хорошо утоляют жажду.
От угощения Ильмера была в восторге.
— Куда поплывем? — спросил Велезар Ильмеру. — Хочешь, сначала по течению Мутной в сторону Ладожского озера направимся, осмотрим берега, а потом вернемся и в Мойское озеро войдем…
— Хочу сразу в озеро! Берега реки везде одинаковые, я на них насмотрелась. А вот водной глади еще не видела!
— Будет по-твоему, — учтиво ответил Велезар и приказал морякам:
— Ветра нет, придется садиться на весла. Ну да здесь недалеко, не больше десяти верст. Доберемся быстро.
Судно отчалило от причала и двинулось против течения.
Велезар и Ильмера стояли на носу, любовались разворачивавшимися перед ними красотами. Мимо них проплывал строящийся город, ярко белели в лучах солнца свежеструганные срубы и только что возведенные дома, копошились люди — кто тюкал топором, кто работал пилами, где-то, положив на плечи, перетаскивали бревна. «Наверно, брат сейчас позавтракал и куда-то поспешил по делам, — думала Ильмера. — Может, даже видит наш корабль и даже не подозревает, что я плыву на нем. Вернусь, все расскажу ему. А может, не надо? — вдруг засомневалась она. — Ругать еще примется, что отправилась в путешествие с малознакомым человеком. А какой он мне малознакомый? Мы любим друг друга, и мне кажется, что я знаю его всю жизнь…»
Затем сразу с обеих берегов обступили леса. Стояли стройные сосны в медных панцирях, словно древние старики задумались вековые дубы, мальчишескими стайками то тут, то там виднелся кустарник.
Встречались редкие, приткнувшиеся на пригорках деревеньки, на лугах паслись ленивые стада коров, гуляли беспокойные, всегда что-то ищущие козы, разбрелись по траве овцы. Пастухи, прикрыв ладонью от солнечного света глаза, молча провожали взглядами расцвеченный яркими флагами корабль… Ильмере порой казалось, что это не они, а берега вместе с деревнями, людьми и лесами проплывают мимо них. Очаровательное, восхитительное чувство охватывало ее, и она делилась им с Велезаром, а он отвечал ей влюбленным взглядом.
Более четырех часов понадобилось морякам, чтобы на веслах довести судно до озера. И тут задул легкий ветерок. Все ему очень обрадовались. Быстро был поставлен парус, корабль ходко побежал по невысоким волнам.
Ильмера взгляда не могла оторвать от бескрайней глади воды. Солнечные лучи преломлялись в мириадах блесток, от них слепило глаза; вдоль борта пробегали невысокие светло-зеленые волны, а даль терялась в синей дымке. Над ними с громкими, резкими криками носились белые чайки, некоторые из них ныряли в воду, касались воды и тотчас взмывали вверх, неся в клюве трепещущих рыбок. Воздух, насыщенный острым запахом водорослей, был таким свежим и чистым, что Ильмера почувствовала, как у нее закружилась голова. Она восторженным взглядом осматривалась вокруг, стремясь все вобрать и ничего не пропустить.
К Ильмере и Велезару подошел Колояр:
— Вы знаете о том, что финны Мойское озеро называют Морамс?
— Впервые слышу, — ответил Велезар. — А что означает это название?
— А вот послушай. Во время бури и урагана с него доносятся странные, звенящие звуки, будто кто-то надрывно поет или стонет. Финны говорят, что это духи беснуются, веселятся, отмечая какие-то свои праздники и торжества. И с финского название переводится как озеро поющее, голосистое, песенное, певчее. А уж славяне переделали его на свой лад — Мойское, потому как моются в нем, купаются, освежаются.
Они выплыли на середину озера. Берегов не было видно, всюду простиралась водная гладь.
— Можешь считать, что ты в море, — сказал ей Велезар. — Порой плывешь неделю, другую и вот так же не увидишь даже кромки земли.
— Неужели не скучаешь по земле? Я бы, наверно, с тоски померла…
— Всякое бывает. Но не представляешь, какая радость охватывает, когда сходишь на берег!
— Сейчас представляю, — ответила она.
Она помолчала немного, а потом произнесла с чувством:
— Боги, как хорошо!
В это время к Велезару подошел Колояр, отвел его в сторонку:
— Хозяин, чаек не вижу. Не к добру это.
Велезар оглядел небо, ответил:
— Вроде никаких тучек не видно. Не похоже, чтобы шторм собирался.
— Видишь вот эту едва заметную тучку на краю неба? Она надвигается на нас и может принести большие неприятности.
Там, куда показывал Колояр, небосклон был какого-то странного, скорее свинцового, чем лазурного, оттенка. Тучка быстро превращалась в синюю тучу.
— Синяя туча опаснее черной, — задумчиво проговорил Велезар.
И добавил:
— Это грозовая туча. Надо заворачивать назад.
— Верно, хозяин. Тем более что у нас неполный состав моряков, так что надо пошевеливаться.
— Давай команду.
Судно быстро развернулось в обратную сторону. Внезапно налетел вихрь, парус дважды громко хлопнул, наполнился ветром, судно легко понеслось по пенистым волнам.
Ильмера подошла к Велезару:
— Мне кажется, на нас идет гроза.
— Пустяки, успеем скрыться в устье Мутной.
— А вдруг разыграется буря?
— Мое судно в морях ураганы выдерживало. А тут какая-то лоханка. Ты отойди к мачте и не мешай морякам. Им сейчас много работы.
— Ты уверен, что нет никакой опасности?
— Совершенно. Видишь, как быстро мы идем? Еще немного, и окажемся в безопасном месте. Так что стой спокойно и не волнуйся.
Ильмера прижалась к мачте, стала смотреть на озеро. А оно стало совершенно другим. Недавно было ласковым и приветливым, теперь же, гонимые ветрами, мчались холодные серые волны с гребешками, гулко ухали в борта, ветер свистел в реях, снастях, завывал где-то в необозримой выси. За что ни возьмись, все мокрое; по дну судна катались бутылки, кувыркались какие-то предметы, металась скопившаяся вода.
Вдруг в бок судна ударила волна, неодолимая сила толкнула Ильмеру к борту, она сильно ударилась о него плечом, страх сковал ее сердце: каким чудом не выбросило ее в озеро? К ней тотчас подскочил Велезар, глаза испуганные, губы перекошенные:
— Не ушиблась? Давай я тебя к мачте привяжу на всякий случай.
— Велезар, я боюсь! Мы погибнем, Велезар! — заплакала она.
— Ничего, не такие шторма переживал, а, как видишь, жив остался. Переборем и этот!
Он оттащил ее к мачте и накрепко привязал веревкой:
— Теперь даже не надо держаться. Осталось немного, и мы окажемся в устье Мутной!
От нее он метнулся к Колояру:
— Снимаем парус! Полезай первым, ребят за тобой пошлю! Я буду стоять в руле!
Корабль мотало из стороны в сторону, мачта едва не касалась верхушек волн, а четверо моряков, ловкие, словно кошки, лезли вверх по веревочным лестницам и отвязывали парус. У Ильмеры дух захватывало от смелости и бесстрашия, казалось, люди делали невозможное. Наконец парус смялся, чуть задержался возле мачты, а потом исчез в бушующей водяной стихии. Судно выпрямилось и перестало так сильно раскачиваться. Моряки спустились вниз, Ильмера перевела дух. Казалось, самое страшное миновало.
Но тут в нос судна ударила высокая волна, и тысячи мелких брызг обрушились на девушку. Она тотчас промокла с головы до ног, вода попала в рот, нос, она отфыркивалась, отплевывалась, задыхаясь в водяной пыли. Еле успела передохнуть, как новая, еще большей силы, водная масса с треском прошла по верхней части борта, прихватила с собой одного из моряков, провезла через все судно и оставила у самой кормы, едва не выбросив в озеро. Расширенными от ужаса глазами Ильмера следила за ним, думая, что он погиб. Но тот выбрался из кипящего водоворота и даже нашел в себе силы улыбнуться ей.
Это взбодрило ее, она стал искать взглядом Велезара. Он оказался недалеко, рядом с ним стоял Колояр.
— Ураган налетел! — прокричал Велезар.
— Людей не хватает, — говорил старый моряк. — Зря ты оставил на берегу моряков. Воду надо вычерпывать, а некому! Погибнуть можем из-за твоей бесшабашности!
— Ничего, выкрутимся! — оскалив зубы, отвечал Велезар. — Смени рулевого, а потом я подойду!
Тут новая волна накрыла судно, Ильмера снова стала задыхаться от массы брызг. Сквозь пелену видела она, как огромные валы заходили вокруг корабля, били его с разных сторон, рассыпая все новые и новые брызги и водяную пыль. Вдруг над самой головой ослепительно сверкнула молния и раздался страшный треск, будто кто-то могучей рукой раздирал небо.
— Всемогущий Перун! — почти без памяти закричала Ильмера. — Спаси и помоги мне!
В ответ молнии засверкали одна за другой, удары грома слились в один зловещий гул. Казалось, небо и озеро превратились в единый крутящийся, воющий хаос. Судно остановилось и мелко-мелко задрожало, словно человек в предсмертных судорогах, а потом стало медленно опускаться в воду. А над ним не прекращалось буйство неистовой стихии…
Гибель Ильмеры поразила Словена и многих его соплеменников. Девушку любили за редкую красоту, скромность и самостоятельность. Целые толпы шли к озеру, чтобы отдать последние почести ее светлой душе. Люди молча смотрели на водную гладь, поглотившую невинную душу. Постепенно словене, чтобы имя ее не исчезло из памяти людской, Мойское озеро стали называть Ильмерским, а впоследствии — Ильменем.
