Текло время. Рос и мужал Волхов. С годами росла и прибавлялась у него известность целителя и кудесника. Все больше и больше шло к нему народу за разной помощью: у кого-то надо болезнь вылечить, кому-то в беде помочь, из беды вызволить, кому-то мудрым советом помочь. Всем помогал сын Словена. Только стали препятствовать слуги княжеские входить во дворец разному люду — и грязь несут, и запахи неприятные, а еще и украсть что-то могут. Пришел Волхов к отцу, попросил:

— Построй мне, батюшка, дом на берегу Мутной. Пусть люди без помех заходят, когда захочется. Да и мне радостней будет жить. Люблю я зорьки встречать на нашей реке, где и порыбачу между делом, а где и искупаюсь…

Дом своему сыну Словен выстроил на славу — просторный, двухэтажный, с сараями для сушки лекарственных трав, с добротной печью для приготовления различных смесей. Пошел к Волхову народ со всех концов.

Разные чудеса рассказывали про кудесника Волхова. Так, пришел как-то к нему мужичок и пожаловался, что украли у него коня, а конь у него был единственный на всю семью, в которой было полтора десятка голодных ртов.

— Погибать нам всем голодной смертью без лошадушки, — жалостливо говорил крестьянин. — Ходил я по всем окрестным селениям, выспрашивал, выведывал — и все напрасно. Никто мне не мог сказать, у кого теперь моя кормилица. Может, ты мне сумеешь как-то помочь, кудесник?

Походил, походил Волхов по избе, подумал о чем-то, пару раз глянул на мужичонка. Потом подошел к нему и уперся лоб в лоб с ним. Долго так стоял, напрягшись, а потом с трудом оторвался, неуверенными заплетающимися ногами дошел до скамейки, тяжело опустился и некоторое время молчал, собираясь с силами. Мужичок со страхом следил за ним.

Наконец Волхов проговорил слабым голосом:

— Пойдешь к тому месту, где река Мста разделяется на два протока. Там стоит большое селение. В нем найдешь дом пятистенный, деревянными досками крытый. Вот в сарае того дома и находится твой конь.

Через неделю прискакал мужичок на своей лошадке, стал благодарить Волхова и совать ему в руки шкуры собольи.

Но Волхов ответил:

— Помогаю я людям бесплатно. А коли начну мзду брать, то пропадет мой дар.

В другой раз явился к нему богатый человек издалека, из племени полочан, которые жили на реке Полоте. Рассказал он про свою закавыку:

— Дед мой всю жизнь торговал, ходил в заморские страны и скопил разных золотых и серебряных вещиц прилично. И вот внезапно скончался он. А перед смертью поссорились мы с ним, а может, не поссорились, а скорее повздорили. Ну да дело не в этом. Только вгорячах пригрозил он мне, что отдаст все богатства жрецам, которые отправляют обряды на капище Перуна. Похоронил я деда честь по чести, а потом сунулся в его сундук, но в сундуке богатства того не оказалось! Искал я, искал — и все бесполезно. Пошел к жрецам. А те богом Перуном клянутся, что видеть не видели никаких драгоценностей, никто им не приносил. Вот и хочу спросить тебя, Волхов: где они могут быть, эти вещицы, коли не у жрецов? А ради богатства иной человек и через клятву переступит. Дошел слух до меня, что ты можешь с душами умерших беседовать и они тебе всю правду говорят. Не возьмешься ли за мое дело, чтобы грех с души снять? Только вот с чьей души, я не знаю…

Волхов согласился и пригласил внука купца зайти через три дня.

Тот явился в указанное время.

— Не передавал твой дед никаких сокровищ жрецам, — сообщил ему Волхов. — Только в порыве гнева, когда ты наговорил ему всяких гадостей, спрятал он их в сарае под стреху, где гнезда от птиц остались. Вот в одном из таких пустых гнезд ты и отыщешь свои драгоценности.

Через пару месяцев заезжий купец от полочан сообщил Волхову, что нашлось сокровище там, где он указал.

Когда Волхову исполнилось восемнадцать лет, стал сниться ему один и тот же сон, будто где-то далеко на юге храбрый и мужественный князь ведет жестокую войну с аварами, заклятыми врагами славян. Сны были такими яркими, такими подробными, что он не утерпел, рассказал о них заезжему купцу из южных краев. Тот удивленно проговорил:

— Тебе снится все то, что происходит в Днепровской Руси. Там под руководством князя Кия русы сражаются с полчищами аваров. Они после некоторых неудач сумели добиться победы и изгнали неприятеля из своей земли.

И тогда Волхов загорелся желанием пойти с дружиной на помощь Днепровской Руси.

— Отец, — говорил он Словену, — нельзя бросать братьев в годину их испытаний. Погибла Руссиния на берегах Балтии, но мужает и крепнет Русь на Днепре. Разреши мне взять дружину и повести ее на помощь князю Кию.

— Сегодня же отдам распоряжение воеводе Брониславу готовить воинов к походу, — тотчас согласился Словен. — Проследи, чтобы кони были подкованы, на телеги одеты колеса с железными ободьями и военное снаряжение подобрано добротное.

Через неделю дружина выступила в поход. Славянское население по пути встречало воинов радостью и большой приветливостью. Все желали скорейшего окончания войны с ненавистными аварами.

Перед Киевом Волхов послал гонца к Кию с извещением о своем прибытии. Князь Кий встретил его перед главными воротами города. Это был богатырского сложения, крепкий в костях и мышцах мужчина, с проницательным взглядом и суровыми чертами лица, на котором была прилеплена вежливая улыбка. «Человек прошел жестокую жизнь, — тотчас определил Волхов. — У него не осталось ни бесплодных грез, ни веры в цветистые обещания, ни в призрачные мечты. Ему подавай дело, подлинное, настоящее, действенное, только это он поддержит».

Не знал тогда Волхов, какое тяжкое испытание выпало на долю Кия. В детстве аварами был похищен он у родителей, десять лет был рабом в кузницах Каменска, чудом вырвался из рабства, воевал в соединениях катафрактариев, приобрел военный опыт, который обратил против аваров. Много побед, но и немало поражений понес он от могущественного и опытного врага, пока не одолел его в жестоких сражениях и не изгнал противника из земли русов.

Кий провел Волхова в свою горницу, усадил за богато заставленный стол, вперил в него немигающий взгляд, спросил:

— Так ты и есть тот самый Волхов, который прославился своими предсказаниями?

— Я княжич новгородского князя Словена, прибыл к тебе, князь, чтобы бороться против угнетателей аваров.

— Хитришь, брат! Ну да ладно. Я верю в твою искренность и принимаю на службу к себе. А теперь угощайся с дороги.

Волхов был действительно голоден, потому что в последние дни ел все больше всухомятку и наспех, торопясь на помощь русам.

— Скоро ли в поход? — спросил он, принимаясь за новый кусок отварной баранины.

— Об этом поговорим потом. Ты вот что мне скажи. Что это за оказия такая, что народы и правители позволили развалить и уничтожить такое могущественное государство, как Руссиния? Где у них здравый ум был, куда девался рассудок?

Волхов ответил на вопрос, как умел.

— И где же этот самый великий князь Довбуш, который способствовал гибели великой страны?

— Точно не знаю. Но заезжий купец недавно сообщил, что Довбуш настолько ненавидим жителями своей страны, что даже свой день рождения справлял во Франкском государстве.

— Неужели может быть такое?

— А почему бы и нет? Раньше перед Франкским государством была сильная в военном отношении страна, к границам которой правители его боялись приблизиться. А сейчас перед ними находятся несколько враждующих между собой племен, которые ведут бесконечные войны, чтобы доказать, кто из них главнее. Можно их стравливать между собой, бить поодиночке, поступать, как тебе заблагорассудится. Разве не прийти от этого в восторг и не возлагать почести на человека, который помог сокрушить главного врага?

Кий некоторое время сосредоточенно молчал, а потом произнес:

— Голову положу, но не допущу такого с Киевской Русью.

В это время в горницу вошла статная девица, поцеловала Кия в щеку и произнесла:

— Папа, ты сегодня обещал с нами прокатиться на конях в роще…

— Отложим прогулку на завтра. У меня гость.

— Ах, как жалко! Ну, я не буду мешать.

Она кинула любопытный взгляд на Волхова и ушла.

— Моя дочь Радива, — извиняющимся и потеплевшим голосом произнес Кий. — Что поделаешь, и взрослыми они нам кажутся детьми…

А Волхов не мог оторвать взгляда от двери, за которой скрылась девушка. В ней была не только красота, но виделись изящество, очарование и пленительность. Он был покорен ее походкой, ее милой, нарочитой развязностью, чтобы привлечь к себе внимание, ему почему-то показалось, что делала она это ради него. «Впрочем, наверно, она и перед другими парнями так же себя ведет, — поспешил одернуть он себя. — Так поступают все молодые девушки».

Он себя считал взрослым, умудренным человеком.

— Страшное дело — межплеменная рознь, — вновь заговорил Кий. — Она разрушает государства, ввергает народ в тяжкие испытания. Мы тоже только что пережили такое. У нас племенные вожди перессорились между собой. Этим воспользовались авары и захватили страну. Но тут против них поднялся весь народ. К тому же враги допустили одну глупость. Они рассеялись по нашей земле малыми группами, грабя и разоряя все на своем пути, а в столице оставили лишь небольшой отряд. Авары стали напоминать паутину, раскинутую над Русью, с пауком в столице. Тогда я связался с оставшимися силами русов, и мы одновременно с разных сторон нанесли удар по столице. Она была захвачена легко. Паук был раздавлен. Это послужило толчком к восстанию, аваров поодиночке стали избивать на местах. Они с позором бежали. Так мы изгнали противника, а заодно извлекли урок: впредь крепить единство всех племен и не допускать между ними никакой розни. Может, еще можно как-то возродить Руссинию?

— Кто знает? Может такое случиться, но уже без нас. Наше племя обосновалось на новом месте, обратного пути нет.

Они еще поговорили на эту тему, а потом Кий сказал:

— Иди отдыхай. А завтра приступим к обсуждению, как вести войну с аварами.

Только Волхов ушел, к Кию зашла Радива:

— Папа, кто у тебя только что был?

— Княжич словенский. С далекого севера прибыл. Волховом зовут.

— То-то же я смотрю, глазищами так и зыркает, так и зыркает. Истинный волхв!

— Да, он известный кудесник, слава о его чудесах дошла до Киева. Неужели ты о нем не слышала?

— Так это о нем говорили? Я и не подумала…

— Вот теперь будешь знать, какие они бывают, ясновидцы.

— Взгляд у него колдовской, завораживающий…

— Уж не приворожил ли он тебя?

— Ах, скажешь же такое, батюшка!

И — убежала.

Кий усмехнулся в длинные вислые усы.

На другой день Кий посвятил Волхова в свои планы:

— Мы недавно прогнали аваров со своей земли, каган намерен собрать силы и вновь вернуть владычество над нашей страной. Но пока у него нет на это сил. Ему приходится отбивать нападения с разных сторон. А главное, он никак не ожидает нападения с нашей стороны. Я решил этим воспользоваться.

Волхов внутренне собрался, слушая эти слова. В них было столько силы, столько уверенности, что порой ему казалось, будто не слова ронял Кий, а камни падали, весомые и тяжкие.

— Войну против Аварии я планирую провести в два этапа. Чем это вызвано? В восточной Аварии два центра — порт Ольвия на Черном море и Каменск на Днепре, где производится почти все оружие и снаряжение для аварского войска. Ни один из них не сдадут без боя. Поэтому на первом этапе мы внезапно переходим через Днепр и идем на Каменск — центр экономического могущества Аварской державы. Без него она — ничто. Это знает каждый. Поэтому авары будут отстаивать его всеми наличными силами. Но подтянуть все свое войско каган не успеет, поэтому бросит в бой наличные силы, значит, часть своего войска. Мы непременно разобьем его на подступах к Каменску, а затем двинемся на Ольвию, где уничтожим остатки сил противника и прогоним его за Днестр.

Войск в Киеве было видимо-невидимо. Все население столицы высыпало на улицы, провожая воинов в дальний поход. Волхов ехал на коне во главе своей дружины, вглядывался в толпу, совершенно не надеясь увидеть Радиву. Толпа была красочная, радужная от множества цветов, улыбок, сияющих взглядов, как он мог разглядеть дочь князя?

Но он ее увидел. Она стояла в том месте, где войско совершало поворот и невольно задерживало движение. Нет, не просто увидел, будто высветилась она из толпы, красивая, в нарядном платье, с блестящим взглядом, устремленным на него. И он забыл обо всем, все это скопище народа ушло куда-то в сторону и осталась только одна она, легкая, воздушная, почти неземная. И он смотрел на нее, пожирая взглядом, а она не сводила с него глаз, и очи светились у нее, излучая чарующий, чародейный свет…

Сколько это длилось, он не мог сказать, но ему эти мгновения показались вечностью. Войско минуло поворот, Радива исчезла где-то позади, он оглядывался, еще надеясь увидеть ее, но дружина втянулась в городские ворота, потом вышла в просторное поле… Прощай, Киев, прощай, Радива…

Войско русов перешло через Днепр и двинулось на Каменск. На горизонте теснились грозовые тучи, но настроение у воинов было бодрым и приподнятым. Они шли беспрерывным потоком, громкими криками приветствуя Кия и его воевод, стоявших на высоком берегу и следивших за переправой.

Противоположный берег был пуст. Авары совершенно не ожидали нападения. Только кое-где появлялись группы кибиток, но и они быстро скрывались в синей дымке горизонта. Разведка доносила: на расстоянии двух дневных переходов войск противника не обнаружено. Путь на юг был открыт.

Целый день заняла переправа, а наутро все силы были брошены в степь. Теперь разведка сообщала князю, что авары бегут к Каменску. Местное население, узнав о вступлении войск русов в пределы Аварии, восстало. Оно нападало на ненавистных поработителей и поголовно истребляло их — от детей до стариков. Никого не щадили и стремительно наступавшие войска. Ненависть к врагу, накопленная за десятилетия жестокого ига, была таковой, что сметалось с лица земли все аварское: по дороге Кий видел трупы людей и животных, разбросанные среди разломанных и сожженных кибиток, поверженные культовые сооружения, гибель и запустение. В нем порой возникало чувство сожаления, но он знал, что остановить уничтожение было не в его силах; это было глубокое, идущее из глубины души каждого воина и порабощенного жителя озлобление к угнетателям, жесточайшими методами правившим местным населением и бессовестно грабившим соседние страны. Да и в душе Кия это сожаление появлялось на некоторое время, а потом вытеснялось воспоминаниями о своем десятилетнем рабстве…

На третий день наступления разведка доложила, что навстречу движется многочисленное войско неприятеля. Кий отдал приказ остановиться, после столь стремительного перехода воинам нужен был отдых. К вечеру подошли соединения противника. Когда забрезжил рассвет, Кий поднял свое войско. Авары тоже строились в боевые порядки. Всегда они начинали бой первыми, двинув на врага железный клин.

Но на этот раз Кий решил опередить их. Он выдвинул вперед большой отряд конницы и бросил ее на передний край противника с задачей: осыпать врага тысячами стрел, потрепать боевые порядки, но в длительный бой не ввязываться и тотчас возвращаться назад. Отряд выполнил приказ. Не успел он вернуться на исходные позиции, как Кий бросил второй отряд, затем третий. А потом снова первый, второй, третий… Конница подняла перед строем аваров плотный столб пыли. Под его прикрытием Кий двинул полк пешцев, построенных в двадцать рядов, по линии он занимал расстояние до одной версты. Полк незаметно подошел к передним рядам противника на короткое расстояние и получил возможность для короткого удара. И тогда Кий бросил его в атаку. Атака была стремительной и страшной, сопровождалась воем труб, звуком рожков и громкими криками. Натиск сплошного глубокого строя пешцев оказался таким ураганным, что враги растерялись, не успели восстановить боевой порядок и не смогли выдержать внезапного и мощного удара. После короткого ожесточенного боя они начали медленное отступление. Видя это, Кий бросил на края неприятельского войска конницу. Но здесь она встретила яростное сопротивление, успех клонился то в одну, то в другую сторону. Тогда он ввел в бой дружину Волхова. Застоявшиеся кони с ходу, лихо ринулись в галоп. Волхов несся впереди всех, будто на крыльях, не чувствуя под собой седла. Дружина со всей силой нанесла удар по центру и завершила разгром так и не сумевшего перестроиться в боевые порядки противника. У аваров произошло перемешивание войск.

Теперь с русами сражались не стройные ряды воинов, а толпа, которая рассекалась на отдельные части проникающими языками конницы. Впереди сражался Волхов. Его красный кафтан мелькал то в одной, то в другой заварухе. Он всюду успевал. Его не брали ни меч, ни стрела. «Со смертью играет», — подумал о нем Кий, с замиранием сердца следя за отчаянным словеном.

К обеду сопротивление врага было сломлено. Началось его преследование, которое продолжалось до самого Днепра. Здесь многие из степняков, не умевших плавать, сдались в плен, другие пытались переплыть реку на лошадях или подручных средствах; множество погибло в широких и глубоких водах великой реки.

Войско Кия двинулось к Ольвии. Туда стягивались лучшие войска аваров. Сражение должно было быть решающим. Обе стороны понимали, что от него зависело все: поражение аваров означало потерю всех восточных владений, а разгром русов вел к восстановлению аварского ига и уплате позорной дани.

Кий в центре построил полк пешцев, который углубил до двадцати рядов, на краях поставил конницу; дружина Волхова заняла правый край. Позади войска была устроена пирамида из телег, с высоты которой Кий внимательно наблюдал за передвижениями своих и неприятельских войск.

В центре противник поставил свой железный клин, конницу разместили по обоим краям; между клином и левым крылом конницы встали наемники.

Послышались отдаленные звуки труб, и аварское войско медленно пошло в наступление. Набирая темп движения, вперед выдвинулись закованные в латы всадники; рядом с ними шли огромного роста наемники, теперь Кий узнал их — это были лангобарды, в бытность службы в аварском войске он встречал их и знал, какие они сильные и мужественные в бою воины.

Исход боя во многом решал удар железного клина, это понимали все. При его приближении передняя линия русов встала на колени и, уперев копья в землю, выставила острия на уровне лошадиных грудей; вторая линия положила копья на плечи воинов первой и их острия целили туда же; воины третьей повторили действия второй. Таким образом, полк встречал конников врага частоколом острых пик, которые зашевелились, задвигались, заученно-точно нацеливаясь на незащищенные места воинов и лошадей противника.

Вот передний ряд клина врезался в строй русов и стал вдавливаться в глубь его. Теперь все решали мужество, упорство и военная выучка русских воинов.

На правом фланге конница противника опрокинула передовые ряды, но по ней ударили всадники Волхова. Он первым мчался на вороном коне в красном кафтане и островерхой шапке; на нем не было никакого защитного вооружения, кроме щита; меч он держал на уровне плеча, готовясь к встрече с противником. Который раз замечал Кий его безрассудную храбрость и удивлялся, что из самых жарких схваток он выходил без единой царапины. Ах, словенский княжич, да хранят тебя боги!

Внезапный удар дружины смял противника. Волхов погнал конницу аваров в степь.

Но почти тут же возникла новая опасность. В бой пошли лангобарды. Высокорослые, с ярко блестевшими щитами, в сияющих поножах, одетые в черные хитоны, они, потрясая железными щитами и огромными мечами, вдруг с громкими криками яростно кинулись на отряды русов. Удар был настолько сильным, что русы не выдержали и стали подаваться назад.

Но лангобарды, увлекшись легкой победой, кинулись вперед, не заботясь о своем правом фланге. И тут Кий спрыгнул со своей вышки, вскочил на коня и во главе дружины ударил в бок лангобардов. Началась безжалостная рубка заметавшихся по полю гигантских воинов.

Удача не приходит одна. Из степи вырвалась конница русов. Это Волхов, разогнав аварских конников, не стал увлекаться преследованием и вернул свою дружину к месту боя. Он ударил в бок железного клина, расстроил и смял его ряды. Создалась противоречивая обстановка: на левом крыле наступали авары, а с правого бока теснили противника русы. Победа могла склониться как в одну, так и в другую сторону.

Кий понял: пора вводить свежие силы, все свои запасные войска.

Масса полных сил войск решила исход сражения, авары сначала попятились, а потом побежали на всех направлениях. Началось беспощадное преследование…

Перед воротами Ольвии Кий и его войско встретила представительная делегация жителей. Возглавлял ее глава греческой общины Синесий, толстый, большеносый, большеглазый купец. Он поклонился Кию, держа в руках шкатулку с драгоценностями; все члены делегации выложили свои дары.

Синесий произнес речь, торжественную и напыщенную, подчеркнув, что Ольвия — греческий город, захваченный аварами, что они, греки, в полной мере испытали на себе аварское иго и видят в войске русов своих освободителей. Теперь греки вновь стали хозяевами своего города и просят пощадить его, не подвергать грабежу и разрушению. А Ольвия дарит победоносному войску драгоценности и богатства, обещает кормить войско, а в будущем вести с Русью беспошлинную торговлю.

Кий видел, как его воины стремились к Ольвии, богатейшему портовому городу на Черном море, в надежде поживиться несметной добычей. Но он знал, как жители города ждали своих освободителей и был не в силах обмануть их ожидания, надежды и чаяния. Он не должен был допустить бесчинства над теми людьми, которые встретили его воинство как освободителей.

Кий не спеша слез с коня, подошел к Синесию и принял из его рук шкатулку, передал ее своим приближенным, а затем обнял грека и произнес по-аварски:

— Благодарю жителей Ольвии за теплый прием войска русов. Город я передаю снова в руки греков. Пусть между Русью и Ольвией отныне установятся хорошие, дружественные отношения.

Ликованию греков не было предела. Кий завернул свое войско у ворот Ольвии и увел в степь. Здесь и был устроен отдых. Целых три дня воинов-русов кормили и поили жители Ольвии.

На четвертый день Кий поднял своей войско и бросил его в преследование аваров, ушедших в сторону Днестра. Преследование велось неспешно, но настойчиво, Кий не хотел больше ни мести, ни сражений, ни крови; он только стремился изгнать злейших врагов — аваров со всей территории Причерноморья.

Наконец разгоряченные кони вынесли Кия и его войско на берег Днестра. С высокой кручи увидел он, как по широкой глади воды плыли к тому берегу лодки, шлюпки, баркасы, баржи, парусные и гребные суда, большие и малые.

— Убегают авары! — восторженно кричали воины.

— Жаль, не на чем их догнать! — сожалели некоторые.

— Пусть бегут, — проговорил Кий. — Пусть утекают, обратного пути для них не будет никогда.

Затем войско повернуло вспять.

Ехал Кий задумчивым, погруженным в какие-то свои думы, к нему приблизился Волхов.

— Князь, — обратился он к Кию, — можно задать тебе один вопрос?

— Говори, Волхов, — неохотно ответил Кий.

— Полюбилась мне твоя дочь, князь. Не отдашь ли ты мне ее замуж?

Кий внезапно оживился, словно сбросил с себя невидимую пелену, с интересом поглядел на княжича, промолвил усмехаясь:

— Воином ты себя показал мужественным и храбрым. А почему бы и не отдать? Тем более породнимся с племенем словен, с княжеством Новгородским. Да вот только одна загвоздка: пойдет ли она за тебя? Заранее предупреждаю: против ее воли замуж не отдам.

— Ну, это уж наше дело! — радостно проговорил Волхов, хлестнул коня плеткой и стремглав ускакал в степь.

По прибытии в Киев князь устроил смотрины своей дочери. В княжеской горнице собрались родственники, князь вальяжно сидел в кресле, поодаль на стульчике примостился Волхов, на его лице выступили багровые пятна.

— Ну что же, гости дорогие, пригласите дочь мою любимую. Пусть войдет да людям покажется.

Вошла Радива в сопровождении нянек. Ее редкую красоту подчеркивали темно-синее платье из драгоценной материи, перехваченное в поясе золотой лентою, браслеты на руках, драгоценное ожерелье и серебряные подвески. Все невольно задвигались и издали возгласы восхищения, никто не остался равнодушным к прелестной княжне.

— Вот, Радива, княжич словенский сватается к тебе, — произнес Кий, довольный тем, как встретили его любимицу. — Что скажешь в ответ?

Радива кинула быстрый взгляд на Волхова (он в это время поджался, словно ждал нечаянного удара), потом взглянула на отца, произнесла, слегка волнуясь:

— Батюшка, уважаю волю твою и уповаю на милость твою. Не перечь моей воле. Люб мне Волхов и согласна я выйти за него замуж.

Все разом зашумели, а Кий ударил ладонью по ляжке и произнес весело:

— И пусть будет так, как дочь желает!

Свадьбу играли громкую, пировали всю неделю. На улицы Киева были выкатаны бочки с пивом, брагой и медовухой, на кострах жарились туши баранов, кабанов и телят, гулял и веселился весь честной народ.

А потом молодые прибыли в Новгород. Там князь Словен тоже не ударил в грязь лицом, новгородцы никогда не видали такого угощения. Молодые поселились не в княжеском дворце, а в доме Волхова на берегу реки. И снова потек поток людей в его хоромы. Но только стал говорить народ, что теперь идут не к реке Мутной, а к Волхову; начали забывать прежнее название реки, а приняли новое, которое всем стало до нраву — река Волхов.

Жизнь семейная у молодой четы протекала спокойно. Разумной, выдержанной и заботливой супругой оказалась Радива. Родились первые дети — сын и дочь. Радоваться бы Волхову, да одно огорчало и печалило его. Еще не очень старым был отец — и пятидесяти нет, — но начал внезапно сдавать.

В последнее время Словена стали мучить боли. Они поселились где-то внутри живота. Боль отдавала то в спину, то в ребра. Он щупал, трогал, мял те места, но все равно не мог понять, откуда она исходила. Боли то становились острыми, жгучими, мучительными, невыносимыми, то отступали, и появлялась надежда на выздоровление. Кудесники и знахари осматривали его, заглядывали в рот, глаза, прислушивались к дыханию, но ничего определенного сказать не могли.

Постепенно он сам по какому-то особому наитию больного человека определил, что источник его страданий находится где-то на внутренней стороне позвоночника, стал просить лекарей накладывать на то место мази и припарки. Вроде бы наступало улучшение, но болезнь не уходила, будто зарываясь все глубже и глубже.

Словен чувствовал, что какая-то грозная, могучая, неодолимая сила, словно крутая волна, безжалостно надвигается на него и вот-вот задавит, а он беспомощен перед ней. Всегда в жизни, даже в тяжелейшие времена, отыскивал выход, обнаруживал пути отхода, удачный, ловкий шаг; теперь же видел, что попал в безвыходное положение и вынужден смириться. Эта безнадежность истощала и изнуряла его, заставляла покорно принимать удары судьбы.

Так прошло несколько месяцев. Словен сильно исхудал, от него ушли силы, он с трудом вставал, еле передвигался, наконец, болезнь уложила его в постель.

Между приступами боли к нему приходили дети, навещали со своими заботами бояре и воеводы. Почти не отходила от его кровати Гудни.

Но однажды под утро ему стало необыкновенно хорошо. Все боли куда-то ушли, как будто у него их никогда не бывало. Тело стало легким, невесомым. Он словно заново родился. Он попытался пошевелить пальцами, они у него двигались; были послушны ему и руки, и ноги.

«Поборол-таки болезнь проклятущую», — подумал он про себя и тихонько засмеялся. Теперь примется за еду, будет постепенно набирать силы, потом встанет и возьмется за государственные дела — назло недругам и на радость сородичам и подвластным племенам. Нет, он не станет ущемлять самостоятельность Волхова, наоборот, даст ему полную свободу, но будет находиться рядом с ним с долголетним опытом и мудрыми советами. И станет еще нежнее с детьми и внуками, наверно, за заботами и постоянными хлопотами он мало уделял им внимания. Он поселит их рядом с собой, в соседних горницах и светлицах, станет приглашать к себе на игры и увеселения, задарит подарками и нарядами. И обязательно организует большие охоты с выездом всех домочадцев и слуг. В лесу хорошо, привольно! Не станет он стрелять зверей и птиц, за свою жизнь он достаточно погубил живности; вместо него это сделают другие, кому внове или интересно. А он просто раскинет шатер на небольшой поляне, окруженной вековыми деревьями, ляжет возле него на зеленую травку и станет любоваться бездонным голубым небом с легкими кучевыми облаками, наслаждаясь, как сейчас, тишиной и умиротворенностью…

Он не знал, что наступивший покой и безмятежность означали конец его жизни.