Ерь

У ворот постоялого двора Доброшку встретила хмурая Белка:

– Ты куда исчез?

– Да я, понимаешь, – Доброшка смущенно почесал затылок, – нужно мне было… отлить. А вернулся – калитка закрыта.

– Ну что ж, молодец, – Белка презрительно фыркнула, – выходит, проотливал ты княжеский пир. А я, между прочим, с князем нашим Ярославом Мудрым за одним столом сидела.

– Да ну, врешь поди.

– Сам ты врешь. Вот как тебя видела – руку протяни.

Белка резко повернулась и пошла к дому. Доброшка хотел было расстроиться, но рассудил про себя, что терпеть он все равно уже больше не мог. И пир княжеский, да хоть царский, был бы ему совсем не в радость. Хотя, конечно, жаль, что так получилось. Было бы о чем батюшке с матушкой рассказать… Ну да ладно. Зато он тоже время не зря провел – он точно знает, кто измарагды покрал. Доброшка уверенно зашагал вслед за Белкой.

Илья встретил его хмурым взглядом.

– Вот и пришла наша пропажа, поглядите-ка.

– Да мне на двор нужно было, сил не было терпеть!

Чтобы предотвратить дальнейший разговор на эту тему, Доброшка выпалил, не делая перерывов в своей речи:

– Зато я знаю, кто Очи Перуновы похитил! Это был Ворон, он чуть на мою голову на своем коне не прыгнул! Уж я гнался за ним, гнался, но разве на своих двоих угонишься? На пристани его потерял – одного коня только застал, а сам князь китежский исчез!

Алеша, который сидел у маленького окошка и читал, ловя страницей луч света, какую-то толстую книгу, отозвался задумчиво:

– Про Ворона мы знаем. Натворил он дел.

После чего протяжно вздохнул и вновь уставился в книгу.

Доброшка стоял посередь горницы и непонимающе моргал.

– Вы тоже его видели?

– Не видели, – Илья уселся за стол и подпер подбородок рукой, – не видели и не особенно жалеем. Хотя сказал бы я этому дураку пару ласковых.

Доброшка по-прежнему ничего не понимал. Однако голод снова дал о себе знать. На столе стоял аппетитный каравай, Доброшка хотел схватить его, но Белка не дала:

– Куда немытыми руками лезешь! Иди сюда, полью.

Пришлось ему честь по чести вымыть и лицо, и руки, а Илья меж тем рассказывал:

– Побывали мы на великокняжеском пиру, аж с двумя князьями и пятью боярами за столом сидели, яства чудесные вкушали.

Доброшка наконец вымылся, Белка налила ему молока и отрезала добрую краюху свежего хлеба. Он принялся все это уписывать за обе щеки, не переставая, однако, слушать воеводу. Рассказ Ильи странным образом не вязался с его мрачным видом, а в голосе звучала горькая ирония:

– Но только лучше дома молоко с хлебом есть, чем у князя калачи медовые с греческим вином. Сначала, что уж говорить, я даже гордиться стал, как же – сам князь за стол посадил. Но не успели мы доесть, как привели того послуха, помнишь, который уверял всех, что мы все злодеи и разбойники?

Доброшка сидел с до предела набитым ртом и поэтому лишь энергично закивал – помню-де.

– Послух тот, конечно, злодей. И нас всех чуть не погубил. Но вот тут я тебе позавидовал – лучше было не видеть, что с ним княжеские заплечных дел мастера сделали: руки-ноги переломаны, сам стоять не может, глаза одного нет, вместо рта кровавая дыра – и все время воет. Видывал я на своем веку разное и в бою мечом супротивникам головы сносил. Но чтобы так над тварью Божьей, а уж тем более над каким ни на есть человеком издевались, я не видывал.

Доброшка перестал жевать, воззрился на Илью. Таким расстроенным он его еще не видел.

– Говорят, ворон ворону глаз не выклюет. Врут. И у зверей, и у птиц, а может быть, даже и у рыб речных и морских войны идут. Но чтобы так мучить – это только человек способен. Послуха этого держат за шиворот, он кровью плачет, даже, представляешь, немолодой уже мужик маму свою зовет. А князья и бояре наши преспокойно свиные косточки обгладывают, лебедушек, перепелов, овощи заморские поедают. И шуточки промеж собой шутят. Эх, ну да ладно, не буду тебе настроение портить – ты кушай, кушай.

Есть, однако, Доброшке резко расхотелось. Он проглотил недожеванный кусок и отодвинул хлеб.

– В общем, рассказал тот послух все, что знал, и даже то, чего не знал. Однако в главном все понятно: и про поганый городок, князя Ворона, Перуна и его Очи.

Илья замолчал. В горнице повисла тягостная тишина.

Доброшка опустил на стол кружку с молоком. Глиняное донышко стукнуло о дерево стола. Этот звук вывел Илью из мрачной задумчивости.

– Так вот и порешил князь. И решение его хоть и не назовешь добрым, но, если подумать, можно счесть мудрым.

– Поймать Ворона и вернуть измарагды. – Доброшка заерзал на стуле.

– Если бы только! Приказал князь Ярослав город тот найти и сжечь. Князя тамошнего поймать и в цепях привезти в Киев.

– А измарагды?

– А об измарагдах он даже не упомянул. Наверно, тоже привезти. Что ему два зеленых камешка, когда он всей страной владеет? Пустячок. А вот то, что на его, как он думает, земле какие-то люди не под его рукой ходят – уже в самом деле власти его урон.

– Но кто ж этот город найдет? Княжеские-то воеводы мест наших глухих не знают. Пусть хоть целый год по лесам ищут – где им Китеж-то найти?

– И это предусмотрел князь. Штука в том, что найти этот город и сжечь его поручено не кому-нибудь, а нам. Мне лично поручено, понимаешь? – Илья еще раз вздохнул. – А помогать в этом живодерском деле и следить, чтобы все было исполнено в точности, будет князь варяжский. Собственно, наша задача – самая простая и подлая: указать варягам, где город, а уж дальше Харальдово дело.

Тут в разговор вмешался Алеша:

– Не грусти, воевода. Дело твое – исполнять, что князь приказал. Не будь Ворон таким одержимым дурачком, не было бы ничего этого. Точнее, рано или поздно случилось бы, но позднее, а теперь постарался наш гордый голубчик – и накликал лихо. Не зря говорят: не буди его, пока оно тихо. Прицепился к измарагдам – получай.

– Так-то оно так, но город жечь и варягам на поживу отдавать все равно не по-людски. – Илья тряхнул седыми кудрями.

– Тогда давай в бега, раз княжеский приказ не хочешь исполнять. Тогда не только Китеж, но и Колохолм заодно Харальд пожжет. Думаешь, он разбираться будет? Сожжет для верности все на своем пути. Все резоны для него именно так и сделать: проверять никто не будет, а от добычи варяги никогда не отказываются. На то они и есть варяги.

К Илье подошла Белка, взяла его тяжелую длань своими маленькими руками, заглянула в глаза:

– Ступай, Илюша, на княжеский двор и служи Ярославу истово. Нельзя, чтобы Харальд был одним старшим в походе. Ты должен себя вровень с ним поставить, чтоб не меньше был. Только так можно людей спасти.

Илья поднял глаза, погладил Белку по голове и в первый раз за все время разговора улыбнулся:

– Хорошо, послушаюсь тебя, разумница, тем более что выхода другого, похоже, все равно нет.

Две следующие недели ушли на подготовку к походу. Теплые сентябрьские дни сменялись холодными ночами. Леса оделись в золото и багрянец. Птичьи караваны тянулись к югу. Туда, куда собирался податься Доброшка. Но путь его теперь лежал в противоположную сторону – в родные северные края, где посередь дремучих лесов прятались от княжеских тиунов и мечников своевольный город Китеж и непокорные вятичи.

Илья почти все время пропадал на княжеском дворе. Ему справили достойный воеводы наряд. Темно-синюю свиту покрывал теперь красный шерстяной плащ. На широком кожаном поясе сверкали серебряные накладки восточной работы. Сапоги на рынке купили яловые, с лихо загнутым носком и крепким каблучком. Илья выглядел теперь вельможей.

Преобразился и Доброшка. При Илье он теперь состоял мечником и везде ему сопутствовал. Ну а мечнику, вестимо, негоже ходить без меча. В княжеской оружейной Доброшка выбрал себе не большой и не тяжелый, но острый и гибкий меч варяжской работы. Гарда и яблоко были украшены затейливыми узорами из красной бронзы, бронзовая отделка была и на прочных черных ножнах.

Несмотря на то, что Доброшка немало помахал деревянным мечом с колохолмскими дружинниками, с настоящим стальным оружием он чувствовал себя неуверенно. Поэтому по-прежнему носил на поясе и прежний свой нож, и топорик. Кроме того, в княжеской оружейной он подобрал себе и тисовый лук, к которому прилагалась дюжина стрел. Но лук в неснаряженном виде, без тетивы, хранился на постоялом дворе, с собой его Доброшка, понятное дело, не носил.

Для похода в помощь варягам была отряжена сотня дружинных воинов. Все они были как на подбор, рослые парни в хорошо подобранном снаряжении. Среди них не было воинов столь могучих, каким был Илья, или столь быстрых и изящных, как Алеша. Но глядя на них, Доброшка понимал, как мало значит один человек, даже сильный и ловкий. И как важен слаженный отряд. В колохолмской дружине всяк был одет и снаряжен по-своему. Ян гордился дедовским мечом, у Нежебуда был знатный топор, Семечка с достоинством носил кольчугу, которую с бою взял еще его отец, а у Ивана Малого был удивительный шлем с золотой насечкой и бронзовым гребнем на макушке – из какой-то древней великанской могилы выкопанный еще прадедом оного Ивана.

Княжеская дружина была совсем не такой. Издали одного дружинного воя от другого отличить было невозможно – волос в волос, как говорится, а голос в голос. На головах отсвечивали стальным блеском одинаковые сферические шлемы со стальными личинами, прикрывавшими верхнюю часть лица, из-под прочных кожухов виделись единообразные стальные кольчуги: издали глянь – сто братьев-близнецов. Так же похожи друг на друга были и дружинные кони, меченные княжеским тавром.

Когда отряд под водительством немолодого сотника на рысях шел походным порядком, казалось, сказочный дракон сильным гибким стальным телом разрезает степную гладь. Одна короткая команда – и, слаженно хрустнув амуницией, сотня превращалась в ощетинившийся сулицами круг или в готовые зажать врага смертоносной сталью клещи.

В поход выступили в начале октября. Листья с деревьев начали уже опадать, с севера задули холодные ветры.

Доброшка ехал, закутавшись в теплый плащ. Моросящий дождь украшал грубую шерсть тысячей прозрачных водяных бусинок. Думы его сначала были невеселы, но постепенно походная жизнь с ее кругом ежедневных забот увлекла его, и Доброшка почти позабыл, куда и зачем они едут. Дневные переходы, вечерний развод караульных, ночевки то в боярских селах, то под лесными сводами не оставляли времени на грусть-печаль. Продвигались не слишком быстро. Торопиться было некуда, коней не гнали, отдыхали в пути, переход заканчивали засветло, особенно если предстояло ночевать под открытым небом. Илья основательно устраивал лагерь, отряжал лучников (в том числе и Доброшку) охотиться на лесную дичь. Это была возможность отличиться, и Доброшка скоро стяжал уважение суровых северных воинов, ни один из которых не мог тягаться с ним в меткости. Доброшка даже научился нескольким словам на их странном языке, каждый звук которого, казалось, был пронизан суровым морским ветром, звоном мечей и хрипом раненого зверя.

Но особенно любил юный мечник ехать рядом с Архимедом. Грек явился к месту сбора с таким количеством скарба, что для него пришлось выделить отдельную телегу. Сначала Доброшка подумал, что византиец набрал в дорогу нарядов и тонких кушаний. Но оказалось, что и в берестяном коробе, и в кожаных мешках у него книги, карты, рисунки, какие-то колдовские снадобья и волшебные пузырьки. Все это было аккуратно разложено под холщовым тентом. Но сам Архимед предпочитал ехать не в телеге, а верхом. Забавный грек бесконечно удивлялся всему, что встречалось по дороге. Каждый ручей, каждая роща, каждый городок, встреченный на пути, вызывали у него живейший интерес. Он поминутно спрашивал окружающих, как называется попавшиеся на пути дерево, река или деревенька. Доброшка веско, солидно, по-взрослому отвечал и пояснял. Чувствовал он при этом себя умным и знающим. Особенно приятно было давать пояснения греческому мудрецу, когда невдалеке ехала Белка. Случалось это нечасто. Большую часть времени она скакала на своей резвой лошадке вдоль растянувшегося на дороге отряда, смеясь и перекидываясь шуточками то с одним дружинником, то с другим. Но иногда отпускала поводья и ехала рядом с Доброшкой и Архимедом, вслушиваясь в их беседу. И тогда Доброшка особенно старался поразить ее своими разумными речами.

Но надолго никогда не задерживалась. Бросив на Доброшку лукавый взгляд, Белка давала шпоры коню и галопом уносилась вперед, поднимая на мокрой дороге фонтаны брызг. Ее волосы намокли от пропитавшей воздух влаги и, казалось, потемнели. Алый плащ трепетал на ветру, а серебряные височные кольца тускло поблескивали на фоне осеннего леса. Доброшка посмотрел Белке вослед и протяжно вздохнул.

Войско тем временем подошло к краю обширного болота, поросшего хилым кустарником и пожелтевшей по осеннему времени осокой. Посередь изумрудного мха сверкали лужицы темной воды, обещая неосторожному путнику неминучую и мучительную гибель.

Горячий жеребец Харальда беспорядочно топтался на месте, фыркал и прял ушами: чувствовал опасность трясины. Спокойным шагом к конунгу подъехал Илья. Подтянулись и варяжские воеводы. Стали держать совет. Утро было холодным, промозглым. Дыханье было знатко. Чувствовалось близкое наступление зимы.

Харальд перекидывался со своими дружинниками короткими, похожими на волчий рык фразами. Наконец он поднял взгляд на Илью и рыкнул что-то явно вопросительное. Восседавший на смирной каурой лошадке Архимед перевел:

– Харальд-конунг спрашивает: известен ли русскому хевдингу Илье проход через эту топь?

Илья окинул взглядом расстилавшийся перед ними угрюмый пейзаж. В отличие от беспокойного коня Харальда, его Бурушка-Косматушка стоял как вкопанный. Илья почесал в затылке, мощно откашлялся в кулак и, внимательно разглядывая сидящего на голой высохшей ели ворона, раздумчиво произнес:

– Тропинка-то есть…

Архимед перевел, Харальд снова что-то прорычал по-норвежски.

– Харальд-конунг спрашивает, чего же русский хевдинг Илья медлит и почему мы остановились, вместо того чтобы двинуться вперед и исполнить приказ Ярицлейва-конунга?

Илья отвечал солидно, обстоятельно, расправляя бороду и усы шитой серебром замшевой рукавицей:

– Тропинка есть, но узенькая и неверная. Сегодня есть, а завтра сунешься – и нет ее. Нужно каждый раз жердью щупать. Иначе того и гляди утянет хозяйка болотная к себе на пироги.

Архимед перевел, Харальд разразился длиной фразой, в которой Илья разобрал несколько раз помянутую Хель, хозяйку варяжской преисподней. «Ругается князь заморский, не терпится ему мечом помахать, кровушки человеческой изведать. Да пусть охолонет».

– Недели через две грянут морозы, топь эта превратится в чисто поле, по которой отряд пройдет легко и быстро. Если двинемся сейчас, времени уйдет столько же, но человек пять точно в этой черной жиже сгинет. Есть смысл подожать, тем более что окружающие леса богаты дичью и я обещаю варяжскому князю богатую охоту.

Лицо находившегося по правую руку от Ильи Доброшки вытянулось: «Неужели Илья не знает, что буквально в двух или, самое более, трех дневных переходах к полуденной стороне болото упирается в плоскогорье, по которому может пройти не только относительно небольшой отряд норвежского конунга, но и вся дружина киевского князя, если только у него возникло бы такое желание? Да и морозы… Хотя по утрам жухлая трава уже обильно покрывалась белым инеем, но настоящей стужи, которая замостит болото прочным льдом, ждать никак не менее месяца».

Доброшка уже открыл было рот, чтобы объяснить колохолмскому воеводе, варяжскому князю и всем окружающим, что пройти можно быстрее, проще, легче и лучше, но вдруг кто-то сильно дернул его за рукав свиты. Доброшка от неожиданности чуть не рухнул с коня наземь. Обернувшись, Доброшка увидел Белку, смотревшую на него дико округлившимися глазами. Палец одной руки был прижат к губам.

– Тсссс, дурак.

– Чего?

– Ничего!

Белка взяла под уздцы Доброшкиного коня и отвела в сторону, туда, где их уже не могли слышать совещающиеся.

– Совсем ополоумел? – Яростный шепот Белки вывел Доброшку из изумленного оцепенения.

– Да чего ты пристала? Тут же совсем рядом крепкая земля, нужно сказать Илье и князю Харальду!

– А то Илья без тебя не знает, что тут есть, а чего тут нет.

– Так вот не знает, стужи ждать собрался.

Белка изобразила на своем лице величайшую степень презрения и повлекла Доброшкиного коня еще дальше в перелесок.

– Вот правду говорят, что простота хуже воровства! – проговорила она себе под нос, но так, чтобы Доброшка слышал. Юный мечник не мог стерпеть, чтобы им помыкала девчонка, пусть даже почти княжна. Он ловко спрыгнул на землю и перехватил у Белки вожжи:

– Да что случилось-то, объясни как человек!

– Ничего пока не случилось, но может случиться, если один глупый мальчишка будет во взрослые разговоры встревать. Ты хоть и мечник теперь, а по сути все тот же отрок – говорить тебе заказано! Ты подумай, а что, если Илья не просто так варяжскому князю про твердый путь не говорит? Может, он задержать его хочет?

– Зачем?

– Да вот хоть затем, что мы подходим к землям, за которые Илья как воевода отвечает, к нашим родным землям подходим. Ты знаешь, как варяги себя в гостях ведут? Зазевался – и костей не соберешь. Может, он подготовиться хочет, людей колохолмских упредить, чтобы береглись, без лишней нужды по лесам не шастали и варягам на пути не попадались.

Смущенный неожиданным доводом Доброшка молча смотрел на сияющие глаза Белки и на разрумянившееся от холода и волнения лицо.

– Твоя правда. Едва не напортил.

– Ну ничего, не напортил – и ладно, не грусти.

Доброшка тряхнул головой:

– Не буду.

Вечером Илья созвал свою маленькую колохолмскую дружину на совет. В отсветах полыхающего костра лицо воеводы казалось огненным, говорил он вполголоса:

– Харальд пробудет здесь самое меньшее две недели. Потом, возможно, ждать ему надоест и он, несмотря ни на что, двинется в путь. Но немного времени у нас есть. Нужно предупредить Колохолм. Сам я поехать не могу – мое отсутствие сразу заметят. Да и Алешу отпустить не могу – по этой же самой причине. Выходит, ехать нужно кому-то из молодших. Думаю послать вот хоть Нежку. Но это полдела. Нужно послать вестника к Ворону.

Доброшка сидел, сгорая от стыда: Белка во всем оказалась права, ладно хоть не стала Илье рассказывать, как он своим языком едва не погубил всего дела. Поэтому вопрос, который тут же возник у него, когда Илья сказал про Ворона, он предпочел оставить при себе. Однако слова воеводы удивили всех. Повисший в воздухе вопрос озвучил Алеша:

– А это еще зачем? О чем нам с лесным князем говорить? Он измарагды скрал, нас чуть под дыбу не подвел. Какой смысл его предупреждать? Упадем как снег на голову с варяжской дружиной – не сбежит на сей раз.

Илья помешивал ореховым прутиком мерцающие во мраке угли костра. Вид его был задумчив. В глазах отсвечивали ярко-оранжевые искорки. Голос звучал глухо:

– Ворон не уйдет. Да и черт с ним. Но у него там люди. Сотен шесть в городе, да и около по деревенькам раскидано не меньше. Хорошо ли будет, если варяги их мечу по князя-Ярославову указу предадут? Дети у них, семьи. Жалко бедолаг: живые души. Варяжских мечей им не миновать, но нужно дать им возможность спрятать семьи.

Алеша пожал плечами:

– Послать вестника можно. Но послушает ли Ворон? Большой вопрос. Может и на сосне вздернуть гонца. Чувство благодарности ему неведомо. Кто же поедет?

Среди колохолмцев повисла томительная тишина. Потрескивал огонь, сияющие искры взвивались в ночное небо.

Илья обвел глазами круг друзей. Те сидели опустив голову. И только Белка, сидевшая до этого момента в глубокой задумчивости, подняла голову:

– Я поеду.