Ять
– Скажи мне, старый Эйнар, какой обиженный разумом человек назвал владения Ярицлейва-конунга Гардарикой, Страной городов? Эту страну нужно было назвать страной лесов, болот и неотесанных мужланов. Две луны скоро пройдет с тех пор, как мы выехали из Киева, а конца пути не видно.
– Да чего тебе не нравится, Харальд-конунг? Едем потихоньку. Ни Один, ни Тор в эти глухие места не заглядывают, а благодаря вездесущему греческому Богу все наши люди живы и здоровы. Ну или почти здоровы. Свена Большеротого пробил понос, но это не от дурной воды и не от гнилого воздуха, а только потому, что он тащит в рот все, что ни попадется на пути. Все-таки идем по твердой земле. Охота хорошая, мяса много.
– Ох, Эйнар, опять ты рассуждаешь как старик. Не пора ли тебе возвратиться домой под крылышко к толстухе-жене, сидеть всю зиму и лето в душной землянке и есть жареную селедку, запивая жидким пивом?
– От селедки я бы и сейчас не отказался. – Эйнар мечтательно закатил глаза и усмехнулся в седые усы. – И вообще, я и по молодости лет не сильно стремился познакомиться с миром владычицы Хель, поэтому и дожил до седин, чего, кстати, и тебе, конунг, желаю.
– Эти леса наводят на меня тоску. То ли дело море. Там врага видишь издалека. Все честно. У труса есть возможность убежать.
– И много ли от тебя трусов смогло убежать?
Харальд усмехнулся:
– Трус может хотя бы попытаться. А в лесу все сокрыто. Враг может поджидать тебя за каждым кустом, за каждым деревом. Враг, который не предложит честной схватки. Пустит стрелу – и носа не покажет. Мой Легбиттер изголодался по человеческой крови!
– Легбиттер твой сделан из гномьего железа, так что потерпит. А тоску твою мы разгоним доброй охотой. Илья-хевдинг обещал нам славную потеху. Пора напомнить ему о его обещании.
К охоте приготовились основательно. Загодя выслали в лес загонщиков. Выехали засветло. Холодный туман стелился по земле, укрывая лес белесой мглой. Харальд зябко ежился под отсыревшим плащом. Сонный Эйнар недовольно ворчал, поправляя подпруги.
– Зачем выезжать в такую рань? Добрый зверь спит в своем логове, а мы выезжаем в непроглядную темень.
– Не ворчи, старина. У русских есть пословица: «Кто рано встает, тому Бог дает».
– Что дает?
– Не знаю. Наверно, что-то хорошее.
– Вот именно, «что-то». Отправляться на охоту лучше после полудня, плотно пообедав и выпив пива.
– Илья-хевдинг придерживается другого мнения. Смотри, как бодр. Носится по лагерю как молодой буйвол.
Илья и в самом деле был бодр и деятелен. Нужно было распределить загонщиков так, чтобы никто из варягов нечаянно не наткнулся на плоскогорье, по которому можно обогнуть болото.
Голосистый охотничий рожок прорезал воздух звонким переливом – отряд тронулся. Сначала ехали осторожно, почти ощупью. Наконец забрезжил рассвет. Туман наполнился светом невидимо восходящего солнца. Сквозь призрачную мглу стали проглядывать стволы деревьев и даже небольшие «оконца» голубого неба. Лес пах сыростью и жухлой листвой. Отряд удалялся все дальше от берега болота, кони осмелели, всадники прибавили темп. Харальд и Эйнар поднялись на довольно высокий безлесый холм, с которого хорошо просматривалась простирающаяся вокруг равнина.
– Смотри, Харальд-конунг, этот лес – что твое море. Без берегов.
– Но по нему не поплывешь на драккаре.
– Твоя правда. Но именно поэтому боги создали лошадей. В чем-то конь даже лучше драккара. Ему можно довериться. Случись что – он сам найдет дорогу домой, да и всадника может спасти, случись беда.
– И все-таки я предпочитаю свой драккар всем коням мира.
– Я тоже, но не будем гневить богов нытьем.
В этот момент лес огласился звуками рожков. Загонщики напали на след зверя и призывали охотников начать преследование.
Харальд дал шпоры коню и по отлогому косогору устремился вниз. Зябкая дрожь, от которой конунг никак не мог избавиться ранним утром, как рукой сняло. Быстрая скачка, перекличка разноголосых рожков, азарт преследования – все это горячило кровь. Ветви порой хлестали Харальда по лицу, пару раз он едва не ударился лбом о мощные ветви, но всякий раз успевал вовремя пригнуться. Поначалу и справа, и слева от себя конунг слышал топот копыт, крики загонщиков, шум ломаемых кустов и веток. Но после сумасшедшей скачки, показавшейся Харальду совсем недолгой, он вдруг понял, что звуки охоты вокруг стихли.
Харальд выехал на большую поляну и остановился. Громадные черные ели окружали поляну ровным кругом. По желто-бурой траве стелились остатки тумана. В воздухе повисла немая тишина. Даже привычных лесных звуков не было слышно: не пели птицы, не стучал дятел, не скрипели могучие стволы. Харальд поднес к губам свой окованный в красную бронзу рожок и хотел протрубить призывный сигнал, но рука его на полпути замерла. С противоположного края поляны на него смотрел огромный олень.
Гордая осанка зверя придавала ему поистине царственный вид. Великолепная голова была увенчана короной ветвистых рогов. Влажные карие глаза смотрели на человека спокойно, без страха. Как будто даже с любопытством.
Харальд опустил рожок, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза: князь среди людей и князь среди зверей. Олень, казалось, никуда не собирался убегать. Рука Харальда потянулась к луку.
Олень наблюдал за его действиями с интересом. Он спокойно стоял, пока охотник снимал лук, доставал из берестяного тула длинную стрелу с ланцетовидным наконечником. Когда Харальд уложил стрелу на берестяное ложе и стал натягивать тетиву, ему привиделось странное: олень как будто усмехнулся, в глазах его вспыхнули красные огоньки. Вглядываться было некогда, Харальд оттянул сплетенную из воловьих жил тетиву к самому уху. Стрела готова была сорваться в смертоносный полет, но тут олень вдруг совершил гигантский прыжок, единым духом перемахнул поляну и, ломая сухие сучья, скрылся между елями. Харальд от неожиданности разжал пальцы, и стрела с протяжным воем ушла в небо.
– Ах ты, подлый зверь! – Конунг был не на шутку взбешен. Харальд пришпорил коня и устремился вслед за оленем. В густой чаще царственное животное скрылось из вида, но треск ломаемых ветвей вел охотника по следу. Некоторое время Харальд ничего не видел, кроме мелькавших среди темных стволов белых пятен под хвостом оленя, и не слышал ничего, кроме этого сухого треска. Ветви опять жестко хлестали его по лицу, но он не обращал на них внимания. Казалось, еще немного – и можно будет набросить на ветвистые рога ременную петлю или вонзить в бедро легкое копьецо.
Когда Харальд уже начал заносить руку для решающего броска, олень вдруг исчез, а конь резко остановился перед глубоким оврагом. Остановка был столь резкой, что Харальд едва не перелетел через голову коня. Недоуменно озираясь, конунг бросил взгляд на дно оврага и тут же забыл про оленя. В сумраке оврага струился лесной ручей. Глинистый берег был подмыт, со склона, судя по всему, совсем недавно сполз внушительный пласт земли. Из покатого склона торчал край кованного золотом ларца, в полумраке чеканные грани переливались благородным блеском.
Харальд спешился, осторожно стал спускаться в овраг, но подмытая осенними дождями глина в очередной раз отслоилась и поползла вниз. Харальд скатился, как ребенок со снежной горки, прямо в студеную воду ручья. Обтирая руки о парчовые штаны, он принялся огладываться. Ларца не было. Очевидно, новый оползень закрыл обнажившийся ларец и вновь погреб его под толщей земли.
Не пристало конунгу копаться в земле, но, по счастью, никого рядом нет. Ни для кого не секрет, что клады приносят счастье. Потому и прячут их люди и нелюди как можно дальше. Золото клада напитано удачей, как ячменная лепешка у тетушки Фриды – медом. Ларец показал свой бочок – теперь никуда не денется. Не будь Харальд сыном Сигурда Свиньи, если он не отроет этот золотой трюфель из земли! Гномам, эльфам, или кто там зарыл золото, придется поделиться с ним своим золотом и своей удачей.
Харальд принялся царапать склон пальцами. Сырая плотная глина поддавалась с трудом. Осквернять благородный Легбиттер копанием в земле было никак нельзя, но широкий сакс, хоть и был оправлен серебром, высоким происхождением похвастаться не мог. Уж во всяком случае был не благородней самого конунга. Поэтому после секундного раздумья Харальд выхватил его и вонзил в глину. Дело пошло быстрее: сакс резал склон как плотный овечий сыр – ломтями. Уже образовалась небольшая пещерка, в которой при желании мог укрыться десятилетний ребенок, а ларца все не было. Харальд окинул взглядом склон: там ли он копает? Вот ракитовый куст, вот полусгнивший пенек – все правильно. Харальд принялся копать с удвоенной силой. Глина летела во все стороны, сам варяжский князь напоминал теперь скорее не князя, а бедного углежога или вообще болотную нечисть.
Ларца по-прежнему не было. Уж не проделки ли это лесных демонов или ручейных нимф? Харальд готов был бросить начатое. И лишь мысль о том, что ему теперь придется в чумазом виде предстать перед охотой, не давала признаться себе в том, что он, пожалуй, зря спустился в овраг, лучше бы продолжал гнаться за оленем.
Выбившись из сил, он сел прямо на полусгнившее бревно, лежавшее поперек оврага. Что-то вышло не так. Все-таки без проделок нечистых духов тут не обошлось. Был ларец – и как сквозь землю провалился!
Харальд зачерпнул ладонью студеной воды из ручья и плеснул на разгоряченное лицо. Ощущение оказалось неожиданно приятным. Ледяная вода жгла кожу, смывая вместе с грязью раздражение. Несколько раз зачерпнув полными пригоршнями воду, Харальд, фыркая, умылся и отер лицо краем плаща. Нужно было выбираться наружу. Дело обещало быть непростым. Скользкие глиняные склоны уходили ввысь саженей на пять.
Харальд оглянулся вокруг. Пока он искал ларец, совсем рассвело. Солнце пускало косые лучи сквозь ветви деревьев, резным сводом покрывавшие лесной овраг. Муть, поднятую со дна ручья, унесло течением, вода вновь стала кристально чистой.
И тут Харальд увидел, что прямо под его рукой на дне ручья в пробившемся на самое дно оврага солнечном луче горит жарким блеском золотая монета. Боясь в очередной раз спугнуть удачу, он медленно, осторожно опустил в воду руку. Монета оказалась на диво большой, тяжелой. Не чета полуденным дирхемам, тонким как пергамент. Одна ее сторона была испещрена таинственными письменами. Харальд не силен был в грамоте, поэтому не смог определить, какой народ запечатлевает свой язык столь затейливыми знаками. Был бы рядом Архимед, он бы, наверно, определил, но ученый грек был далеко. На другой стороне красовался портрет важного лысого человека, сделанный весьма искусно. Но все это было неважно, а важно было то, что золота в монете не меньше унции.
Харальд с надеждой глянул на то место, откуда поднял золотой. И точно! Теперь удача окончательно повернулась к нему лицом: из желтого песочка торчал толстый бочок еще одной монеты. Не иначе оползень снес ларец в ручей.
Харальд принялся шарить по дну и всего лишь в футе ниже по течению нашел еще две монеты. Им снова завладела кладоискательская горячка. Он взрывал руками дно, пальцы онемели от холода, но чем дальше он продвигался, тем больше монет открывалось его взору. Одна, две, три. Харальд вытряхнул из охотничьей сумки все содержимое и ссыпал находки туда. Сумка уже достаточно сильно оттягивала плечо, когда Харальд, в очередной раз погрузив ладонь в воду, ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Способность видеть шестым чувством врага не раз спасала его в трудных ситуациях. Харальду показалось даже, что он видит боковым зрением фигуру, стоявшую на склоне оврага. Склон был в тени, поэтому понять, что это за фигура, было трудно.
Уняв сердцебиение, Харальд продолжал шарить рукой по дну. Однако о золоте он больше не думал. Главное было не показать виду, что он заметил человека на склоне, и, выиграв несколько секунд, приготовиться к обороне. Не разгибая спины, будто бы невзначай Харальд повернулся к опасной стороне правым боком, уперся покрепче ногами в землю и быстрым слитным движением распрямился, одновременно выхватив из ножен меч. Секунда – и вождь викингов стоял в боевой стойке, готовый сразиться хоть с целой армией. Верный Легбиттер хищно нацелился на незнакомца, таившегося под тенью склона, по острой грани и булатным узорам пробегали солнечные искры.
Но в следующую минуту острие меча медленно поползло вниз, к земле, а глаза конунга стали больше тех монет, которые он собирал на дне лесного ручья. Перед ним стояла улыбающаяся Елисава.
Волосы ее сияли золотом, на голове красовалась украшенная разноцветной византийской финифтью диадема, тяжелый аксамитовый плащ ниспадал до самой земли. Будто на пир собралась.
Харальд если и смутился, то только на самое краткое мгновение. Опустив в охотничью сумку последний золотой, он отер руки о край свиты и с достоинством поклонился княжне. Завел беседу как ни в чем не бывало. Пусть его штаны измазаны глиной, но никто не скажет, что конунг норвежцев был неучтив с высокородной девицей.
– Доброго здоровья тебе, прекрасная Елисава, дочь славного Ярицлейва! Могу ли я узнать, какой счастливой звезде я обязан счастьем видеть тебя в столь странном месте? Явилась ли ты одна или вместе со своим благородным отцом, князем великим?
Говоря эту весьма цветистую речь, Харальд, несмотря на присутствие горячо обожаемой им княжны, не забывал всматриваться в окружающее заросли. Не могла же княжна явиться посередь леса одна, без сопровождения? Где-то поблизости должны находиться дружинные отроки. Или хотя бы конь-то должен быть! Не пришла же Елисава в глухую пограничную лесную чащу пешком.
Какие-то странные тени пару раз промелькнули по верхнему краю оврага. Вдали послышался крик какой-то заполошной птицы. Однако ничего конкретного Харальду ни увидеть, ни почуять не удалось. Лес хранил величественное молчание. Молчала и Елисава, не отвечая ни слова на приветствие. Она лишь смотрела на конунга с печальной улыбкой. Это было странно. В былые времена она молчаливостью не отличалась.
Неловкая пауза затягивалась, но тут княжна сделала шаг, сафьяновый сапожок скользнул по размокшей глине, она пошатнулась, вскинула руки и неминуемо упала бы, если бы Харальд в мгновение ока не оказался рядом и не подставил свою мозолистую длань. Елисава ухватилась за нее своими нежными, унизанными дорогими перстнями пальчиками, крепко сжала и посмотрела в глаза конунгу благодарным взором.
Харальд расцвел: раньше гордая княжна вела себе куда как надменней. Но вот случай свел их в подходящем месте, и, если он будет вести себя правильно, дело может сладиться в самое ближайшее время. В самое ближайшее время он назовет ее своей невестой. Вот как крепко держит его руку русская княжна! Видимо, сильно испугалась. Какие, однако, сильные у нее пальцы. Так сжимает, даже больно…
Он попытался перехватить руку Елисавы поудобней, но не тут-то было. Нежные пальцы, казалось, одеревенели, были удивительно холодными. Харальд взглянул на них и с ужасом заметил, что из-под розовых ноготочков княжны выступили капли темной крови.
Волосы на затылке конунга встали дыбом, но он нашел в себе силы вновь заглянуть в лицо нареченной невесте. Лицо ее, за секунду до этого дышавшее свежестью, сиявшее маковым цветом ланит и губ, было покрыто землистой бледностью. Благодарная улыбка сменилась зловещим оскалом, изумрудные очи превратились в два черных провала, из которых, подобно черной смоле, вытекали смрадные слезы. Слезы текли по щекам, выжигая на них кровавые борозды. Кожа сходила клочьями, обнажая похожую на кору старого дуба плоть.
Харальд дернулся, титаническим усилием пытаясь вырвать руку из смертоносной ловушки. Но куда там! Рука оборотня, которого он принял за Елисаву, подобно древесному корню обвила его запястье. Твердые как железо, холодные отростки оплели грудь и нащупали пульсирующую жилку на шее.
