В сражении под Любутском Владимир не принимал участия. В это лето он выступил с конной дружиной к Галичу Мерскому, выполняя повеление Дмитрия. К этому времени все поволжские волости, некогда отторгнутые у Москвы тверским князем, вновь приняли у себя московских наместников. И только в Галиче, расположенном гораздо севернее Волги, по-прежнему сидел князем Прокл Иванович, враждебный московскому князю.

Отправляя Владимира в поход на Галич, Дмитрий дал ему разрешение поступить с Проклом Ивановичем по своему усмотрению. Оставит Владимир своего дядю в живых или предаст его смерти — галицкий удел в любом случае перейдет к нему. Такое решение принял Дмитрий.

На реке Костроме и ее притоках, а также вокруг Галицкого озера в стародавние времена жило лесное племя меря. Языком и обычаями меряне были сродни чуди и веси, соседствовавшим с новгородцами. Под натиском более многочисленных и лучше организованных славян меряне со временем ушли от Галицкого озера в глубь необжитых северных лесов. Славяне, основавшие на землях мери город Галич, стали называть его Галичем Мерским в память о мерянах и дабы отличать этот град от другого Галича, расположенного на Волыни. Тот южный Галич был гораздо древнее и славнее маленького Галича Мерского, затерянного в северной глуши.

На бородатое лицо Прокла Ивановича набежала хмурь, глаза его трусовато забегали, едва до него дошел слух, что к Галичу идет московская дружина.

— Три сотни конников скачут по Россохинской дороге, уже миновали Верхошино и Яр, — молвил гридень Ширяй, потревожив утренний сон Прокла Ивановича. — Не сегодня завтра московляне здесь будут. Я чуть лошадь свою не загнал, спеша сообщить тебе о сей напасти, княже.

Ширяй зашмыгал носом, завздыхал, давая понять Проклу Ивановичу, что тому неплохо бы вознаградить его за такое рвение. Ширяй был трусоват и алчен, как и все приближенные Прокла Ивановича.

Однако вместо награды Ширяй услышал из уст Прокла Ивановича сердитый окрик, повелевающий ему выйти вон из светлицы. Ругнувшись сквозь зубы, Ширяй удалился за дверь.

«Ну вот и ко мне потянулась длинная рука московского князя! — обеспокоенно размышлял Прокл Иванович, натягивая поверх исподней рубахи багряную княжескую свитку. — Пришел и мой черед от московлян отбиваться. Как же мне сих гостей непрошеных одолеть? Надо бы собрать на совет бояр и воевод своих. Сей же час собрать!»

Истинных бояр среди приближенных Прокла Ивановича было всего трое. Все прочие его советники были незнатного роду-племени, хотя и назывались тиунами и воеводами.

С той поры как Прокл Иванович вокняжился в Галиче, здешнее население убавилось наполовину. Люди разбегались кто куда, не желая терпеть бесчинства дружинников и слуг Прокла Ивановича. Самые смелые из галичан поплатились жизнью за попытки неповиновения насильникам и грабителям. Всех убитых галичан Прокл Иванович приказал захоронить таким образом, чтобы не было заметно ни могильного холма, ни надгробного камня.

Советники Прокла Ивановича, пришедшие к нему в терем, хором заговорили о том, что без сильных союзников ему в Галиче не удержаться. Мол, три сотни конных московлян могут быть головным отрядом идущего за ними пешего войска.

Огнищанин Зотей, насильник и сквернослов, заикнулся было про Мамаев ярлык, дающий Проклу Ивановичу право на галицкий стол. Но на него тут же зашикали и замахали руками все, кто был в гриднице.

— Никакой ярлык нам не поможет, — сказал чернобородый боярин Амос, падкий на вино. У него и сейчас было опухшее лицо после вчерашнего перепоя. — Дмитрий все едино свернет шею Проклу Ивановичу за то, что он некогда поддержал Михаила Александровича. Нас всех Дмитрий тоже прижмет к ногтю за ту же вину. — Амос обвел мутным хмельным взглядом всех присутствующих и поднялся со стула. — Вы как знаете, друзья-бояре, а я сегодня же двину из Галича в Вологду. В тех краях новгородцы хозяева, а им московский князь не указ.

Постукивая посохом по деревянному полу, Амос направился к выходу. У него был неуверенный шаркающий шаг. Длинный желтый кафтан на нем был помят и залит клюквенной брагой.

Со своих мест вскочили еще четверо приближенных Прокла Ивановича, объявив, что они тоже без промедления двинутся в Вологду.

— Эх вы, дурни! — бросил им вслед рассерженный Прокл Иванович. — Через год-другой Дмитрий и Вологду к рукам приберет. Куда тогда побежите?

— Через год-другой и станем думать, куда бежать, — ответил чернобородый Амос и скрылся за низкой дверью.

«Лепшие мужи и бояре», как на людях Прокл Иванович называл своих советников, явно не собирались ради него рисковать головой. Один за другим приближенные Прокла Ивановича расходились по домам, спеша собраться в дорогу и убраться из Галича до подхода московской дружины.

Прокл Иванович, чуть не плача от обиды и злости, костил своих воевод матерными словами, когда подле него никого не осталось.

«Брошусь в ноги московскому воеводе, — подумал Прокл Иванович, нервно теребя свою куцую бородку. — Повинную голову и меч не сечет. Авось удастся мне вымолить прощение у Дмитрия, ведь я ему родня».

Заодно Прокл Иванович надумал щедро поделиться своим награбленным добром с военачальниками, возглавляющими конный отряд, идущий в Галич. Ему, привыкшему преступать через совесть и закон, казалось, что на золотом тельце можно ускакать от любой беды.

К полудню дружина Прокла Ивановича разъехалась из Галича в разные стороны. Таким образом, Прокл Иванович на собственном опыте убедился, что преданность не купишь ни за какие деньги. Из всей челяди рядом с ним остались всего три человека: конюх, пекарь и брадобрей.

Галичане на радостях зазвонили в колокола, прознав, что к ним в город идет московская рать наводить былой порядок.

У Прокла Ивановича от леденящего страха перехватило дыхание, едва он узнал, что во главе московской дружины стоит его племянник Владимир Андреевич. Прокл Иванович сразу вспомнил про свое оскорбительное письмо, в котором он признавался племяннику, что обрюхатил его жену. В голове Прокла Ивановича зародилась паническая мысль, что, скорее всего, Владимир прибыл в Галич не случайно, но из желания жестоко отомстить тому, кто соблазнил его супругу.

Прокл Иванович решил спасаться бегством.

В то время как московская дружина входила в Галич через западные ворота, четыре всадника галопом вылетели из города через проезд в восточной воротной башне. Местные жители живо сообщили серпуховскому князю о бегстве их главного мучителя, указав и дорогу, по которой тот ускакал в лес. Владимир сам устремился вдогонку за дядей, взяв с собой десяток дружинников на резвых лошадях.

На ухабистой лесной дороге Прокл Иванович не справился со своим горячим скакуном и был сброшен с седла. Спутники Прокла Ивановича оставили его одного, слыша позади топот копыт настигающей их погони.

…Прокл Иванович бежал через лес, тяжело дыша, как загнанный олень. Его слепили косые лучи закатного солнца, пробивавшиеся между стройными стволами сосен. Оглядываясь назад, Прокл Иванович видел сверкающие на солнце шлемы московских дружинников, острия их копий — за ним гналось не меньше шести человек. Оторваться от этих быстроногих преследователей Проклу Ивановичу никак не удавалось. Выбросив меч и кинжал, Прокл Иванович тем не менее оставил при себе два кожаных кошеля, туго набитых серебряными монетами и золотыми украшениями, снятыми с униженных и обесчещенных женщин. Прицепленные к поясу мешочки с сокровищами ударяли бегущего Прокла Ивановича по бедрам, замедляя его бег.

То и дело спотыкаясь и падая, Прокл Иванович миновал светлый сосновый бор, скатился по сыпучему песчаному склону косогора, пересек низину, топча густые заросли розового иван-чая. Внезапно его обступили молодые ели и чахлые осины, а под ногами у него заколыхалась топь, укрытая мягким зеленым ковром из густого мха и осоки.

«Болото! — испугался Прокл Иванович, но тут же мысленно подбодрил себя: — Ну и ладно! В этом гиблом месте никто искать меня не станет!»

Владимир и пятеро его гридней шли по пятам за беглецом, рассыпавшись цепью среди кустов и деревьев. С вершины небольшого взгорья они отчетливо видели красную шапку с узким заломленным верхом на голове Прокла Ивановича, мелькавшую то в ольшанике, то среди осин. Казалось, беглец был уже почти у них в руках, и тут вдруг разросшийся на болоте ельник укрыл его от глаз преследователей.

Кто-то из гридней предложил вернуться к дороге, где были оставлены кони. Воинам совсем не хотелось соваться в это обширное неоглядное болото.

Владимир уже и сам был готов повернуть назад. Внезапно где-то невдалеке раздался отчаянный вопль его дяди, зовущего на помощь. Увязая в трясине где по колено, а где и выше, Владимир и его воины поспешили на этот крик. Они отыскали беглеца довольно быстро, но приблизиться к нему вплотную не решились. Прокл Иванович провалился в бездонное болотное окно, которое уже засосало его по самую шею. С перекошенным от ужаса лицом Прокл Иванович изо всех сил трепыхался в густой буровато-черной жиже, от которой несло гнилью и смрадными испарениями. Умоляя Владимира о спасении, Прокл Иванович слезливым голосом крикнул ему, что у него с собой полным-полно злата-серебра и он готов отдать все это своим спасителям.

— Надо помочь дядюшке, пока не поздно, — сказал Владимир, обернувшись к Яну Волосожару. — Дай мне свое копье, Ян. Живее!

— Не делай этого, князь, — быстро проговорил рыжеволосый гридень. В его глазах не было жалости к утопающему в трясине Проклу Ивановичу. — Ты уже хлебнул хлопот со своим взбалмошным дядей. Пусть леший утянет его в свою бездонную топь. Это станет ему возмездием за предательство!

— Что я слышу от тебя, Ян?! — возмутился Владимир. — Ты разве не христианин?

— Князь, избавься от своего дяди здесь и сейчас, — стоял на своем Ян Волосожар. — Иначе твое милосердие тебе же выйдет боком. Собаке собачья смерть!

Вскоре жалобные вопли Прокла Ивановича смолкли. Там, где болото поглотило его с головой, несколько секунд булькали и лопались воздушные пузыри, поднимавшиеся из темной зловонной глубины. Рядом на зеленой кочке из мха сиротливо лежала красная шапка.