VI
Агриппина, боясь мести князя Юрия, продала дом и имущество и уехала из Кучкова. Она остановилась в Киеве, где проживала ее дальняя родственница. Немного осмотревшись, приобрела большой дом, наняла женщин и занялась пошивом различной одежды.
Как-то Агриппина задержалась в мастерской, сильно утомилась. Сваренного ничего не было, готовить не хотелось, и она отправилась в харчевню при одном из рынков. Харчевня была полна торговцами, здесь они завершали свой рабочий день. Мест свободных за столами не было, и Агриппина уже хотела уходить, как ее позвал знакомый купец, которому она изредка сдавала свой товар. Она примостилась с ним рядом на скамеечке, заказала ужин.
— Ну что нового? Замуж еще не вышла? — шутливо спросил ее купец.
— Не берет никто! — притворно вздохнув, ответила она.
— Скучно, наверно, одной? Меня бы пригласила постельку согреть…
Купец жил с женой в ладах, семья у него была большая и дружная, шалостей за ним не наблюдалось, поэтому она ответила на шутливые слова шуткой:
— Будет невмоготу, приглашу.
Через некоторое время купец вдруг сказал:
— С тебя один молодец глаз не сводит. Видать, очень понравилась ты ему.
Агриппина знала, что она красива, недаром сам князь Юрий ухаживал, к вниманию мужчин привыкла, поэтому ответила нехотя:
— Пусть пялится, мне-то что.
— И то верно. Только взгляд у него что шило. Кажется, насквозь проткнет!
Агриппина оторвалась от еды, медленно подняла голову и взглянула в ту сторону, куда незаметно кивал купец. На нее из темных глазниц в упор смотрели блестящие, полные мрачного восторга глаза. Сердце у нее дрогнуло, а потом понеслось вскачь. Она не в силах была оторваться от этого завораживающего взгляда, он дурманил, заставлял забыть про все на свете. Кто он, этот мужчина с небольшой черной бородкой и кудрявой шевелюрой?
— Эге, да он тебя совсем околдовал, — словно издалека донесся до нее голос купца. — С ним ты можешь совсем голову потерять!
Она склонилась над чашкой, пытаясь взять себя в руки и в то же время чувствуя, как предательски горят ее щеки.
— Скажешь тоже! — наконец нашла она в себе силы вымолвить. — Ходят тут разные…
Купец хитро улыбнулся и больше не сказал ни слова.
Когда он ушел, неизвестный тотчас подсел к ней.
— Князь Галицкий Иван Ростиславич, — представился он. — Ныне изгой, живу на правах вольной птицы.
— Агриппина, — еле слышным голосом ответила она.
— Ты киевлянка? У тебя свой дом? — наседал он, даже не дав ей опомниться. — Меня преследуют, мне негде укрыться. Можешь ли ты предоставить мне убежище? Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого. Я не бандит, наоборот. Я из рода Рюриковичей, но так все сложилось…
— Идем со мной, — удивляясь самой себе, ответила она и пошла к выходу. Он последовал за ней.
В ее доме князь с особой тщательностью исследовал запоры на дверях, похмыкал, но не сказал ничего.
Она сказала:
— Вот твое место. Ложись, лучины на исходе, зажигать не будем.
Он тотчас разделся и улегся на широкую лавку, застеленную барахлом. Она подивилась, что мужчина не стал приставать к ней, устроилась в кровать не раздеваясь.
Агриппина уже засыпала, когда услышала легкий шорох. Она прислушалась. Кто-то осторожно, словно примериваясь, ковырялся снаружи у входа. Она поднялась, вгляделась. У двери с мечом в руках в напряженной позе стоял князь. Взглянул на нее, приложил палец к губам: помалкивай! У нее сердце ушло в пятки, ноги ослабели, она чувствовала, что вот-вот рухнет без сознания.
Какое-то время снаружи шла возня, потом вдруг в дверь сильно ударили чем-то тяжелым. Дверь вздрогнула, крючок вылетел из пробоя и повис, слегка покачиваясь; однако целой оставалась толстая железная щеколда.
Князь метнулся к крючку и вставил на прежнее место. Но почти тут же раздался новый удар, а потом еще, еще и еще… Агриппина закричала, не помня себя от страха. Он обнял ее за плечи, усадил на кровать, проговорил придушенно:
— В случае чего — беги за мной. Тогда спасешься…
Она замерла, боясь пошевелиться.
Между тем удары следовали один за другим. Наконец крючок вылетел, щеколда согнулась, и дверь открылась настежь. В дом вбежали мужчины, сколько — Агриппина в темноте не разглядела, да и не до этого ей было, совсем разум потеряла, только шептала как заклинание:
— Погибаю. Матушка моя родная, спаси меня…
В доме лязг мечей, топот ног, выкрики, стоны… Сколько это продолжалось, она не знала. Только вдруг возле нее оказался князь, молча схватил за руку, потащил за собой. Они бежали по какой-то улице, свернули в проулок. Наконец он остановился, приказал:
— Жди здесь. Я — скоро.
Сам нырнул в дверь какого-то сарая. Вернулся быстро, ведя за собой пару коней. Подсадил ее, сам легко запрыгнул в седло.
Успели выехать из города до закрытия крепостных ворот. Оглядываясь назад, он проговорил, щеря крепкие зубы:
— Тоже мне — вояки!.. Этот Петро, бывший слуга мой… Щенок неоперившийся, на кого полез? Я с детства с мечом в руках, меня дядька владеть оружием почитай чуть ли не с пеленок обучал… На князя он полез с криволапыми мужиками!
— Кто они? — не зная, то ли радоваться, то ли плакать, спросила она.
— Князь галицкий Владимирко подослал. Дядей он мне приходится. Бились мы с ним из-за Галицкого княжества. Жестокий он и беспощадный человек. Невзлюбили его галичане. И когда уехал он из города, меня избрали своим князем. Только недолго мне удалось повластвовать, пришел Владимирко с войском, осадил город. Отбили мы все приступы, а потом допустил я оплошность. Послушался доброхотов и вышел под стены сразиться в честном бою. Мало нас было, побил меня дядя. Пришлось бежать. Сначала жил во Владимире-Волынском, но подослал ко мне Владимирко убийц, еле ноги унес. Обосновался в Киеве, да вот тоже нашли…
— А за что он тебя преследует?
— Как за что? Я больше прав на галицкий престол имею, чем Владимирко. Меня избирал народ, а он силой захватил. Так что я для него очень большую опасность представляю. Он будет преследовать меня, пока жив!
— Отказался бы ты от престола, зачем он тебе? Зато живой останешься.
— Какая ты чудная! Это кто же от власти отказывается? Власть сильнее всего на свете! Ради нее не жалеют никаких богатств, предают дружбу и любовь и готовы пожертвовать жизнью! А ты говоришь — откажись…
— И куда мы теперь направляемся?
— Не знаю. Надо выбрать какого-нибудь князя и поступить на службу. Сейчас кругом войны, нас, князей, сильно не хватает, некому полки в бой водить. Для начала в Переяславль отправимся.
— А если не получится?
— Тогда подальше от Киева на север махнем. Слышала о таком княжестве — Суздальском? Вот туда, к князю Юрию, и подадимся, подальше от Владимирко. Там он меня не достанет!
— Только не в Суздаль! — испугалась Агриппина. — Мне там нельзя появляться.
— Что так? Или с кем-то поссорилась? Уж не с самим ли князем?
— Довелось встречаться.
— Нельзя так нельзя, о чем разговор! Мы птицы вольные, куда захочется, туда и полетим.
Заночевать решили в стоге сена. Устроившись поудобнее, повели неторопливый разговор.
— А что, действительно князь Владимирко такой жестокий человек? — спросила Агриппина. — Или просто ненавидишь его и наговариваешь?
— И то, и другое. Разумеется, любви у меня к нему быть не может, коли он меня княжества лишил. Но сама посуди, может человек казнить невинного человека? А он, когда вошел в Галич, многих иссек мечами, а еще больше предал лютой казни. Это безоружных людей! И жестоко, и недостойно русского князя!
— Страх какой, — поежилась Агриппина, кутаясь в конскую попону.
— Но, надо честно признать, он бывает человеком высокой чести, — продолжал Иван. — Поляки у него обманом захватили в плен отца, князя Володаря Ростиславича. Так он дал выкуп такой, что все поражались! На колесницах и верблюдах было привезено немыслимо много одежды, золота, серебра, драгоценностей… И отца вызволил-таки из неволи!
— Он по-настоящему любящий сын.
— А вот случай был…
И Иван рассказал, как Владимирко в Вислице расправился с венгром.
— Но ведь человек ему помог! — невольно вырвалось у Агриппины.
— Изменник! А изменников он не терпит!.. Вот кто мой злейший враг, которому я буду мстить всю свою жизнь. Тут уж так: или он меня, или я его!
Агриппина молчала. Слишком непонятен и страшен князь Владимирко… Наконец спросила:
— Неужели надеешься справиться с таким сильным человеком?
— Поживем — увидим. Пути Господни неисповедимы, — рассудительно ответил он.
На другой день, когда уже смеркалось, выехали на огонек. Двое мужчин варили на костре ужин, рядом стояли телега и лошадь. Князь Иван решил нагнать страху, наехал на незнакомцев лошадью, закричал зычно:
— Кто такие? По какому такому праву?
Мужики вскочили и со страхом уставились на вооруженного человека. Один из них забормотал:
— Мы здесь проездом… Ненадолго… Только на ночку остановились…
Иван рассмеялся, соскочил с коня, присел возле костра. В котелке варилось незамысловатое кушанье — репа без какой-либо приправы. Князь вынул из своей сумы хлеб, мясо, вино, пригласил к совместной трапезе. Мужики сначала мялись, но потом присоединились.
Постепенно разговорились. Оказалось, что оба они были у киевского боярина в закупах. Боярин дал им коня, сбрую, соху, борону, а они должны были с годами отрабатывать взятое. Все бы хорошо, но боярин умер, а его сын стал требовать лишнего, на возражения отвечал зуботычинами. Обратились было в суд, но там все было куплено. Оставался один выход — бежать. Согласно «Русской правде», коли поймают — быть им холопами, рабами. Вот такое невеселое повествование получилось…
— И как решили поступить? — спросил их князь Иван.
Тот, который постарше, с длинным носом и круглыми навыкате глазами, звать Сбыславом, ответил с вызовом:
— Да бродниками хотим стать!
Бродники — бродячие люди, предтечи казаков. Селились на окраине страны, вели вольный образ жизни. Защищали себя сами, а это в тех условиях безраздельного господства кочевников и князей делом было весьма многотрудным. Их было немного, проживали они, как правило, на стыке государств, куда власть правителей доходила не в полной мере.
— И куда же направляетесь?
— В низовье Дуная. Вольница там проживает. Вот к ней и хотим присоединиться.
— Откуда про нее прознали?
— Сосед наш недавно оттуда вернулся, порассказал. Привез с собой кое-какое богатство. Одежда, тряпье, золотишка немного. Отстроил дом, землицы прикупил, живет припеваючи. Вот и мы решили туда кинуться.
— Как же он сумел заработать?
— Говорит, честным трудом. Но мы-то догадываемся…
— И что еще он рассказывал о тех краях?
— Есть у бродников крепость, Берладом именуется. Вроде как столица вольных людей. Там они проводят вече, по-ихнему круг. На нем они избирают себе старшину, с ним совершают походы по суше и морю.
— А этот вожак у них — князь что ли?
— Нет, они признают князя галицкого. Только не подчиняются они ему. Ни тиунов, ни других людей княжеских к себе не пускают. Вольные они!
— Вот это мне по нраву! — Иван даже приподнялся на локте от волнения. — А что если и нам с тобой махнуть на этот Дунай, а, Агриппина?
Она с восторгом смотрела на него. Вот таким он ей нравился больше всех, за таким — хоть в огонь и воду!
— Значит, решено! Будет теперь нас четверо. Завернем в попутную кузницу, закупим мечи, ножи и прочие припасы, чтобы при случае нас голыми руками степняки или другой лихой народ не взял, и прямиком двинемся в вольное общество бродников!
По пути к Дунаю к Ивану Ростиславичу присоединилось еще до полутора десятка человек. Князь всех вооружил, взял под свое начало. Счастливо миновали неспокойную и опасную степь, подошли к городку Берладу. На берегу небольшой речки с тем же наименованием возвышался холм, на нем, огороженные частоколом, разбросаны были несколько десятков мазанок, полуземлянок, глинобитных и саманных домиков. Впрочем, и этому виду путники были рады, город обещал им желанный отдых.
Приблизились к настежь распахнутым воротам. Возле них, растянувшись на земле, спали два вооруженных человека.
— Охрана небось, — насмешливо проговорил князь. — Напились до бесчувствия и дрыхнут. Город можно голыми руками брать.
— Может, некому? — сделал предположение один из путников.
— Не скажи. Под боком и половцы, и печенеги. Да мало ли охотников до дармовщины!
Вошли вовнутрь. Шатались пьяные, кучковались выпивохи, из ларьков зазывали:
— Медовуха сладенькая!
— Вино заморское, пиво свежее!
— А вот рыбка сушеная, рыбка вяленая!
— Слышь, дядя, — обратился Иван Ростиславич к одному из владельцев ларька, — где тут у вас начальство?
— Тебе старшину или кого другого?
— Самого главного.
— Тогда вон в тот дом!
Жилище старшины мало отличалось от других домиков, может, побольше и поухоженнее. Князь вошел в избу. На деревянной кровати, застеленной периной и подушкой, спал здоровенный мужчина лет сорока. Виднелась стриженая голова с хохлом на затылке и вислые усы. Слышалось ровное, глубокое дыхание.
Князь вежливо кашлянул. Усы зашевелились, губы почмокали, наконец открылись глаза, долго смотрели на пришельца.
— Кто ты? — наконец спросил мужчина.
— С пополнением к тебе. Примешь?
— И много вас?
— Полтора десятка.
— Добре. Воины нам нужны. Оружие есть?
— Имеется.
— У всех?
— Как положено.
Мужчина сел на кровати, тряхнул головой, сгоняя остатки сна.
— Ты, я вижу, главный у них. Так слушай наш порядок. Мы проживаем братством. Питаемся сообща, и все у нас общее. Сейчас поселю в домики, подойдете к общему котлу, там вас покормят. Ну, а потом — на свежую голову — соберу круг, он все и решит: примет — будете дальше жить с нами, если против — извини, тут я бессилен. Но я думаю, что будет все нормально.
— Я не один пришел, с женой, — осторожно сказал Иван Ростиславич.
— Дело житейское, у нас есть такие. Живут, воюют. И тебе тоже хату выделю, есть небольшая, как раз на двоих. Заселите.
Наутро — круг. Люди пришли хмурые, пасмурные, с помятыми лицами, но смотрели дружелюбно, даже с некоторым интересом. Одеты были кто во что горазд: кто в льняные рубашки и широкие штаны-шаровары, на некоторых были одеяния из дорогих тканей, за цветные кушаки заткнуты кинжалы и короткие мечи. У одних торчали взъерошенные волосы, у других они были перевязаны. Большинство носили бороды, но некоторые оставляли длинные усы.
Старшина встал на небольшой помост и движением руки подозвал всех подойти поближе. Приказание было исполнено незамедлительно.
— Братья, — сказал он повелительным голосом, — я собрал вас для того, чтобы представить новых людей, которые хотели бы влиться в наше общество. Вот они стоят перед вами. Если есть вопросы, задавайте. А потом приступим к голосованию и решим, то ли принять их к себе, то ли отправить обратно той же дорогой, откуда пришли.
— А правду говорят, что среди них князь находится? — спросил кто-то.
— Князь? — переспросил старшина. — Такого не слышал.
И, обращаясь к пришедшим:
— И что, действительно среди вас есть князь?
После некоторого колебания вперед выступил Иван Ростиславич.
— Я из князей.
— И каких будешь?
— Из галицких.
— Наш город принадлежит галицкому князю. Значит, мы тебе подчиняемся? — насмешливо спросил старшина.
— Может, и подчинялись. Только прогнал меня с престола дядя мой, Владимирко. Нет у меня никаких владений. Я гол как сокол, вроде вас.
Эти слова вызвали оживление в толпе. Послышались голоса:
— Вот это дядя! Расправился с племянничком…
— Князя в бродники превратил!
— Как говорят, от сумы не отрекайся…
Когда говор поутих, старшина спросил Ивана:
— У нас князей нет. У нас все равны. Кого мы изберем, тот у нас и старший. Согласен ли подчиняться законам братства и мне, старшине?
— За тем и шел к вам. Буду равным среди равных.
— Вот это нам подходит. Ну что, братцы, берем бывшего князя в наше общество?
— Согласны-ы-ы!.. — выдохнула толпа.
— Про других и говорить не будем. Считайте себя зачисленными в вольные люди, — обратился он к спутникам Ивана. — А теперь, братцы, поговорим о деле. Вижу, поизносились и поиздержались вы основательно. У некоторых и на хлеб не осталось…
— Что на хлеб! — выкрикнул кто-то задорно. — Тут на вино не хватает!
Дружный хохот покрыл эти слова.
— Значит, всем нам пора отправляться на работу. А работа у нас недалеко — на Дунае. Так я говорю?
— Верна-а-а!
— Засиделись совсем!
— На промысел пора!
— Значит, так, — продолжал старшина, когда все успокоились. — Три дня даю вам на подготовку, а на четвертый выступаем. Чтобы все было у каждого в порядке, а самое главное — каждый из вас. Пьяных и с похмелья будем гнать в три шеи!
Четыре дня смолили и конопатили лодки, чинили весла, готовили припасы. На пятый, утром, вереница лодок потянулась по течению Берлада, затем по реке Сирет спустились в Дунай. Там в небольшом заливчике попрятали лодки, а сами укрылись среди кустарников, которых росло по берегам бесчисленное множество. По обе стороны были высланы дозоры, которые должны были дымом костров сообщить о появлении купеческих судов. Стали ждать.
Агриппина увязалась с Иваном, хотя он и пытался ее отговорить. Однако она у кого-то купила мужскую одежду, заткнула за кушак короткий меч и заявила решительно:
— Буду с тобой рядом, что бы ни случилось!
Теперь она с чисто женской заботливостью обустроила местечко, где они залегли: сначала наломала и настелила веток, а потом сверху накидала травы, которую нарвала на ближайшем лугу.
— Может, долго придется сидеть в засаде, — деловито говорила она. — А от сырой земли можно легко простудиться и заболеть.
Глядя на нее, шутя и посмеиваясь, оборудовали свои лежанки и другие бродники.
За это время Иван привык к Агриппине. Пусть они сошлись нечаянно, пусть не венчались, но он считал ее законной супругой, и даже больше того — надежным и верным другом, оберегал и защищал, хотя порой бывал грубоват, но она принимала все должным образом. Иван удивлялся, как легко сносила она тяготы жизни, лишения в пути, была терпеливой и ровной, и все больше и больше привязывался к ней.
Потянулись томительные дни ожидания. Сначала было интересно наблюдать, как мимо них величественно текли огромные массы воды. Противоположный берег виднелся тонкой темно-зеленой полосой, вода глянцево переливалась, ослепительно искрилась бесчисленным множеством блесток, иногда на ней возникали мощные буруны, которые увлекали за собой плывший мусор; громко крича, летали чайки, стремительно падая на поверхность глади, выхватывали рыбешку и тут же уходили ввысь; высоко в небе парили коршуны. Шла веками сложившаяся спокойная, мирная жизнь…
А потом все надоело. Не хотелось ни на что смотреть. Безделье изматывало, делало людей нервными. Питались, как обычно, сообща, на костре варила и жарила Агриппина. Она душу вкладывала в свое дело, и пища получалась вкусной и сытной. Только одному броднику почему-то не нравилась. Это был полнощекий, толстоватый парень, с сонными глазами, звали его Колояром. Он всегда немного еды оставлял в своей чашке, подходил к Агриппине и говорил капризным голосом, что на этот раз она или недосолила, или, наоборот, соли положила слишком много, или мясо недоваренное, или рыба расползлась в похлебке… Вот и на этот раз подошел он со своей чашкой и стал нудно выговаривать:
— Ну что ты, Агриппина, варить никак не научишься! То у тебя одного не хватает, то другое сделаешь не эдак…
Он ей так надоел и обрыдл, что она терпеть его не могла, поэтому спросила раздраженно:
— Что на этот раз тебе не по нраву?
— Чего-то ты в похлебку не доложила.
— Ну и чего же я забыла добавить?
— Чего-то такого не хватает.
— Ты скажи, чего бы тебе хотелось?
— Сам не знаю. Но вот чего-то недостает.
У нее кончилось терпение, и она в сердцах ответила:
— Ну не плюнула я в твою похлебку, прости Господи!
В засаде соблюдали тишину. Но тут раздался такой оглушительный хохот, что с деревьев слетели птицы и умчались вдаль. Кто-то держался за живот, кто-то катался по земле, а кто-то не мог справиться с обильно текущими из глаз слезами…
С тех пор Колояр к Агриппине больше не подходил.
И вдруг на второй неделе издали появились два корабля. Их увидели при восходе солнца, когда они были уже близко.
— Вставайте! Быстрее! Лодки выводите! — бегал между бродниками старшина, пиная некоторых засонь ногами. — Проспали, черти собачьи, лихоманку вам в душу!
— Мы-то при чем? Где дозор был? — отвечали ворчливо некоторые, но тут же бежали к воде и прыгали в лодки, торопливо выводя на простор.
Но было уже поздно. Река были необозримо широкой, а суда шли по самой ее середине; как гребцы ни старались, догнать их не было никакой возможности. Бросив весла, бродники тоскливо смотрели вслед удаляющейся добыче.
А потом, собравшись на поляне, дали волю накопившемуся возмущению.
— Звать сюда дозор!
— Судить их самым строгим образом!
— Наказать за ротозейство!
Впрочем, звать дозорных не пришлось, они сами приплыли. С виноватым видом вошли в круг, стояли, низко склонив головы. Тяжелым безмолвием встретили их появление бродники.
— Судить будем, — наконец произнес старшина. — Говорите, братья, как поступим с ними.
Иван Ростиславич много раз видел, как творили на Руси правосудие — и князья, и назначенные ими судьи, самому приходилось расследовать, когда правил в Звенигороде. Но там всегда решал один человек. На него можно было как-то повлиять, надавить, принудить, заставить, подкупить наконец; здесь судьями были все, и в этом отношении он был непредвзятым и беспристрастным.
— Кто старший среди вас? — послышался первый вопрос.
— Я, — ответил лысый, с вислыми усами худощавый сорокалетний мужчина с глубоко посаженными глазами.
— Расскажи, как проворонили купцов.
Тот оглядел присутствующих, потом своих подчиненных, вздохнув, ответил:
— Проспали…
— Это как же так, в дозоре-то?
— Да вот так. Утречком сон сморил. Сами знаете, как перед восходом солнца ко сну клонит…
Повисло тягостное молчание.
— Как же ты, Буеслав, такое сотворил? — с болью в голосе наконец проговорил старшина. — Ведь мы с тобой сколько лет плечом к плечу сражались, такого повидали…
— Да вот, бес, видно, попутал…
— И ты, значит, дозорным был?
— Да нет. Другой стоял.
— И кто же?
— Известно кто — Колояр.
Все стали смотреть на парня. Круглое лицо его медленно стало наливаться краской, среди белых ресниц начали копиться крупные слезы. Он несколько раз шмыгнул носом и затих, опустив плечи.
— Это правда, Колояр, ты заснул на посту? — стал допрашивать его старшина.
— Я, — еле выдавил тот.
— И не стыдно тебе перед товарищами?
— Стыдно…
— Вот мы ждали-ждали добычу, а ты все наши ожидания на ветер пустил.
Колояр кивнул головой и надрывно вздохнул.
— Что ж, отвечать будешь перед кругом.
— И Буеслав тоже! — выкрикнул кто-то. — Он у них за заглавного!
— И Буеслав ответит, — покорно согласился старшина. — Решайте, братья, как с ними поступим, к чему приговорим?
После некоторого молчания раздался голос:
— В воду обоих. Чтобы другим было неповадно!
Бродники одобрительно зашумели.
— Может, какое другое есть предложение? — спросил старшина.
В ответ — молчание.
— Ясно.
Старшина прошелся взад-вперед, стал говорить:
— С Колояром все понятно, уснул в дозоре, значит, должен ответить. А вот за Буеслава я хочу заступиться. Бывалый бродник, я его без малого полтора десятка лет знаю. Прошли с ними через многие стычки и сражения. Предлагаю наказать его при дележе добычи, а жизнь сохранить!
Тотчас раздались голоса:
— Это нечестно!
— Потому что он твой друг!
— Пусть ответит, раз начальником был!
Старшина обвел всех долгим взглядом, а потом проговорил решительно:
— Если так, то и меня топите. Я тоже ваш начальник!
Сразу все замолчали, в глазах бродников видна была растерянность.
Наконец кто-то проговорил:
— Ну раз так, то конечно…
— Ну как, братья, что решим? — спросил старшина.
— Колояра в воду! — выкрикнуло сразу несколько голосов.
Колояр заверещал, замахал руками и ногами, но его несколько дюжих мужиков тут же схватили и потащили под обрыв. Все стояли, ждали. Наконец крик оборвался, тогда начали медленно расходиться. В этот день на стоянке было особенно тихо.
Прождали еще неделю. Наконец увидели поднимающийся к небу дым, то давал знак дозор: плывет добыча! На сей раз судно шло против течения, на веслах, медленно. Бродники кинулись к лодкам и устремились наперерез. Иван греб изо всех сил, казалось, вот-вот сухожилия рук лопнут от напряжения. Рядом с ним, стараясь не отставать, трудилась Агриппина. Но вот и судно. С него полетели стрелы, дротики. «Господи, пронеси!» — мелькнуло в голове у Ивана; наверно, и другие молили о том же. Лодка ударилась о борт. Он вскочил, кинул якорек с веревочной лестницей и полез по ней, болтаясь из стороны в сторону. Над ним оказалась голова с разъятым ртом. Иван ткнул в нее острием меча, перепрыгнул через борт, оглянулся. Следом лезла Агриппина, в глазах азарт, страх, безрассудство — все вместе. Главное — жива! А теперь вперед!
Охрана была перебита быстро, слишком большая орава бродников ворвалась на судно. Перепуганных купца и каких-то людишек вместе с телами погибших скинули в Дунай, а судно подожгли и пустили по течению. И тут выяснилось, что нападавшие потеряли пять человек, их в упор расстреляли при подходе к кораблю. Среди погибших оказался старшина, стрела ему попала в шею.
Нагруженные товаром лодки отправились в обратный путь. Радость от захвата богатой добычи омрачалась гибелью старшины. Его не только уважали, но и по-настоящему любили. Во главе общества он был полтора десятка лет, все так привыкли звать его старшиной, что забыли настоящее имя. Наконец Буеслав сказал, что в миру он прозывался Любомиром, а вот как при крещении нарекли, он не знает.
После похорон Любомира созвали круг. Надо было избрать нового вожака. Сначала выкликнули Буеслава, но тот вышел на помост, поклонился обществу и сказал, что отказывается, потому что такая ноша ему не под силу, и тут же посоветовал назначить вожаком Ивана Ростиславича.
— Он от рождения князь, привык командовать, да и при захвате купеческого судна показал себя настоящим храбрецом!
Сначала бродники опешили от неожиданного предложения, некоторое время молчали, а потом стали бурно выражать свое одобрение:
— Давай князя!
— Пусть будет нашим старшиной!
— Любо-о-о!
Так бывший звенигородский князь Иван Ростиславич стал вожаком вольных людей и получил новое имя — Иван Берладник (по названию города Берлад), с которым вошел в летописи и историю нашей страны как один из самых знаменитых авантюристов Древней Руси.
После разграбления купеческого судна и похорон старшины бродники предались повальному пьянству. Иван Берладник много хмельного употреблять не любил и пытался уклониться от шумных застолий, но его всерьез предупредили:
— Трезвых мы не любим. Трезвые — народ подозрительный, себе на уме. Таких мы можем и зашибить до смерти. Так что будь с нами и в схватках боевых, и в веселье!
Пришлось подчиниться. Кое-что ценное Агриппина сумела припрятать, но остальное было спущено торговцам лавок, которые продавали еду и питье.
И вот во время гуляний родилась у него мысль, которая не давала ему покоя: а что если вырваться из узких берегов Дуная на просторы необъятного Русского моря? Вот где можно разгуляться вволю! И судов купеческих поболе, и мест для грабежа и разбоя предостаточно!
— Это ты славно придумал, — отвечали ему бродники. — Недаром мы тебя вожаком выбрали — соображаешь!
Однако некоторые возражали:
— Куда нам в моря! Мы и паруса не можем поднять, и у руля стоять не обучены!
— И не надо! — тотчас нашелся Берладник. — Вот вы зачем судно сожгли и моряков поубивали? Пусть бы у нас служили, морское дело под нашим наблюдением правили, а мы им долю добычи отчисляли. Куда им деваться? В море не сбежишь, кругом вода…
Так он говорил изо дня в день. И когда все было проедено и пропито, на созванном им круге против предложения захватить судно и выйти на нем в Русское море уже никто не возражал. Наоборот, будущее представлялось захватывающе интересным, и все готовы были выступить хоть завтра.
Два купеческих судна были захвачены через месяц. Хозяевами его были венгерские купцы, а моряков они набрали из разных народов, в том числе и славян. Им Иван предложил или на лодках отправляться восвояси, или присоединиться к бродникам. Большинство вернулось обратно, но несколько человек остались с бродниками. Один из них подошел к Ивану, произнес густым басом:
— Бери меня кормчим. Верно служить буду, князь.
Иван некоторое время разглядывал его. Чуть выше среднего роста, крепкого сложения, черная кудрявая шевелюра и бородка, приплюснутый нос, вывернутые толстые губы, исподлобья смотрит прямо, упорно.
— Откуда сам? — спросил он его.
— Лет десять начинал бродником, только не здесь, на Дону. Потом пристал к купцам, сначала моряком, потом стал кормчим. Хозяева не обижались.
— Знаешь, на что идешь? Разбойничаем мы.
— Вижу.
— Звать-то хоть как?
— Петро.
— А по батюшке?
— Павлов.
— Так вот, Петро Павлов, по душе ты мне. Становись у руля, будем бороздить моря вместе.
Когда вышли из устья Дуная, перед ними открылось море, огромное, необъятное, ленивое. Над ними простиралось высокое лазурное небо без единого облачка, безбрежная голубая водная гладь таяла в синей дымке горизонта. Дул свежий ветерок, бежали невысокие светло-зеленые волны. Это была такая захватывающая картина, что все на некоторое время замерли от восторга, а потом началось ликование.
Корабли в те времена ходили вдоль берегов, поэтому решено было стеречь добычу, спрятавшись в одном из заливов. Только встали на якорь, как бродники предались пьянству. Ни уговоры, ни запугивания Ивана не помогли, по-иному проводить свободное время они не умели. Пришлось смириться.
Простояли несколько дней. Наконец на краю неба был замечен парус. Снялись с якоря и поплыли наперерез.
Иван подошел к Петро Павлову, спросил:
— По-твоему, какое это судно — военное или торговое?
Тот прищурился, вглядываясь в далекий корабль, ответил не спеша:
— Трудно определить. Подойдем поближе, будет ясно.
— А в чем у них различие?
— Военное длиннее и уже, поэтому движется быстрее. Купеческое в воде сидит низко, грузно, потому что для перевозки товара предназначено.
— Значит, мы сойдем за купеческое? Не заподозрят нас в злом умысле?
— Да нет, могут разгадать.
— Это как?
— На купеческом народу немного, а у вас полным-полно.
— Значит, когда приблизимся, прикажу бродникам спрятаться, на палубе останутся только моряки.
— И еще. Мы идем наперерез судну, значит, пытаемся перехватить. Это наверняка вызовет подозрение, как бы ты людей ни скрывал. Там тоже люди не глупые.
— А что ты предлагаешь?
— Сделать вид, что идем в том же направлении. Нам, дескать, по пути. А потихоньку будем сближаться. Конечно, чтобы их догнать, уйдет больше времени, зато можно обмануть.
— Тогда так и делай.
Помолчали. Потом, скосив взгляд на Ивана, кормчий спросил:
— Зачем это ты бреешься?
— Как зачем? Принято так среди бродников: бороду брить, а оставлять вислые усы. Все-таки старшина я у них, иначе нельзя.
— Так-то оно так, да в море без бороды быть не годится.
— Это почему? Примета, что ли, плохая?
— Да нет. Но все равно — нельзя.
— Расскажи.
— Да все очень просто, сама жизнь морская заставляет. Это сейчас море спокойное. Но подуют ветры, полетят соленые брызги. А мы все время в движении, головой крутим, шея о воротник трется. Ну и сам понимаешь, когда на раздраженную кожу соленая вода попадается, язвы образуются. Ничем не спасешься, кроме бороды.
Иван подумал, ответил:
— Спасибо за совет. И другим передам.
Суда между тем настолько сблизились, что было видно, как ходят по палубе люди — в полосатых халатах, чалмах на голове. Вели они себя спокойно, не подозревая об опасности.
— Араб идет, — определил Петро. — Надо полагать, везет восточные пряности, виноградное вино, шелковые ткани и, конечно, оружие. Мечи и сабли дамасские славятся во всем мире.
— А вот мы сейчас проверим, что у него в тюках, — проговорил Иван и подал команду. В тот же миг поднялись во весь рост прятавшиеся бродники и, потрясая оружием, закричали что есть мочи. Это делалось не случайно: важно было напугать, лишить способности к сопротивлению противника, а потом с меньшими потерями победить его.
Так произошло и на этот раз. Увидев вооруженных людей, арабы забегали, заметались по палубе, бестолково кидались то в ту, то в другую сторону, а в это время на борта были брошены крюки с веревками, судно было подтянуто впритык, и на него стали прыгать пираты. Завязалась короткая схватка, часть арабов была убита, остальных Иван отпустил на лодках. Берег недалеко, спасутся.
И тут начался неистовый разгул. Бродники дорвались до вина, стали пить прямо из кувшинов, между делом развязывали тюки и раскидывали товар по палубе, надевали красочные одежды на себя, обматывались драгоценными тканями. Каждый похвалялся перед другими своими успехами при захвате судна, выставлял себя героем и сочинял то, чего и не было.
Иван между тем отозвал в сторонку Петро, к ним подошла Агриппина. Она тоже вместе со всеми принимала участие в захвате судна, лицо и глаза ее горели азартом прошедшей схватки.
— Товар мы взяли легко, — говорил Иван. — Но вот где нам его продать? Возвращаться в Берлад к прежним торговцам?
— А что делать? — высказалась Агриппина. — Войди в любой порт, нас сразу арестуют. Вид вон у нас какой, любого как разбойником — по-другому не назовешь.
— Да уж, на купцов мы не похожи, — задумчиво проговорил Иван. — Но тогда на веслах придется подниматься по Дунаю, а потом по двум рекам на лодках… Все перепились, кто грести будет?
— Ты да я, да мы с тобой, — пошутила Агриппина.
— Думаю так, — предложил Петро. — Надо подобрать несколько человек, одеть подобающим образом и на одном судне отправить в ближайший порт. Остальные подождут где-нибудь на берегу.
— Что ж, неплохая мысль, — одобрил Иван. — Ты здесь плавал, подскажи, в какую сторону двинуться.
— Недалеко на юг от нас расположен болгарский город Констанца. Не раз захаживали, богатый рынок видели. Купцы из разных стран торгуют. Вот туда я бы и посоветовал отправиться.
— Тогда так и поступим, — решил Иван.
По пути следования к Констанце отыскали подходящую бухту. Все товары были снесены на одно судно. Иван, Агриппина и Петро оделись в богатые платья, которые носили в те времена славянские купцы (мужчины поверх шелковых рубах надели свиты из тонкого сукна, на ногах — сапоги из мягкой кожи, края голенищ были отделаны яркой тесьмой; Агриппина нарядилась в темно-синее шелковое платье, перехваченное вязаным пояском, обулась в черевички, а голову покрыла плачеей, украшенной разноцветным бисером); восьмерым бродникам, которые их сопровождали, приказали облачиться в старые моряцкие куртки. В таком виде они и предстали на рынке в Констанце со своим товаром.
Торговля с самого начала пошла бойко. Всем руководила Агриппина, у которой оказалась крепкая хватка, а Иван все больше ходил по рынку и городу, беседовал с людьми, присматривался к крепостным сооружениям.
Он скоро выяснил, что охраняла городскую крепость полусотня во главе с боярином; воины жили в большом доме на холме, а боярин занимал одну из горниц на втором этаже. Постоянно дежурила десятка: пятеро стояли у ворот, остальные прогуливались по крепостной стене. Свободные от службы воины редко находились в доме, чаще всего болтались где-то в городе, часто без оружия. «А что, — размышлял Иван, — можно рискнуть! Пятьдесят воинов, конечно, сила немалая, но и не такая уж страшная. Продумать хорошенько и попытаться забрать крепость в свои руки. Тогда не только свой товар вернем, но еще нанесут жители и торговцы раз в десять больше!»
Он выбрал лучшие драгоценности и отправился к боярину. Часовому, стоящему у ворот, сказал:
— Доложи хозяину, что к нему с подарками пришел русский купец.
Тот поднялся на второй ярус, вернулся скоро.
— Боярин ждет.
Главе города было не менее пятидесяти лет. Он был толстоват, лицом полнощек, горбонос, коричневые глаза из-под прикрытых век смотрели внимательно, но дружелюбно. В просторной горнице на стенах — ковры, оружие, сам хозяин — в дорогом халате.
— Прими, боярин, мой скромный дар, — поклонившись, проговорил Иван. — Я давно торгую, но в Констанцу прибыл в первый раз. В городе наслышан о тебе, боярин, как о мудром и умелом правителе, поэтому хочу получить поддержку и покровительство.
Боярину понравилась речь Ивана, он усадил его рядом и стал расспрашивать о Руси: как идет торговля, кто сейчас правит в Киеве, часто ли досаждают половцы, от которых нет покоя и Болгарии. Выслушав обстоятельные ответы Ивана, пригласил к себе в гости.
— Приду непременно, — ответил Иван, раскланиваясь на прощанье. — И не один, а со своей супругой и товарищами. В моих запасах есть еще немало сокровищ, которыми можно удивить тебя, боярин!
В назначенный день к городу были подтянуты силы бродников, которые оставались в бухте; им было приказано сидеть в засаде и ждать сигнала. Четверо бродников с товаром тайно пронесли оружие и остались ночевать в одном из домов. А сам Иван с Агриппиной и тремя моряками вечером направились к боярину. Тот встретил их с распростертыми руками, усадил за стол, уставленный яствами и питьем. Иван преподнес его жене, молодой и красивой, ожерелье византийской работы, а хозяину — меч из дамасской стали.
Стемнело. Слуги зажгли свечи, гулянье продолжалось. Улучив момент, Иван вышел на улицу, снял фонарь, висевший над входом, и по лестнице поднялся с ним на крышу. Там он им сделал несколько кругов, подавая сигнал, а сам вернулся в горницу. Его короткой отлучки никто из хозяев не заметил.
А в это время, увидев знак, четверо вооруженных бродников, находившихся в городе с товаром, тихо пробрались к воротам и внезапно набросились на караульных. Те нападения не ожидали, сопротивления почти не оказали и были переколоты. После этого нападающие открыли ворота, в которые хлынули пираты. Они устремились к дому, где помещались воины крепости и проживал боярин, ворвались вовнутрь, завязалась жаркая схватка.
Услышав шум внизу, Иван выхватил спрятанный кинжал и приставил его к горлу боярина:
— Я, князь галицкий Иван Ростиславич, беру тебя в плен! Прикажи своим людям прекратить сопротивление, и я всем сохраню жизнь!
Жена боярина упала в обморок. Сам он, с трудом понимая, что происходит, спустился на несколько ступенек лестницы, ведущей на первый ярус, и произнес, стараясь сохранить достоинство:
— Воины крепости Констанца! Приказываю сложить оружие!
Сопротивление прекратилось. Всех разоружили, заперли в одной комнате, а оружие отвезли на судно. Боярина Иван приказал стеречь в его горнице и никуда не выпускать.
Утром начался грабеж города. Многие добровольно несли свои богатства и складывали на рыночной площади к ногам Ивана Берладника, у остальных отнимали силой. Куча добра росла на глазах. Предводитель бродников сидел в кресле и распивал вино, закусывая восточными сладостями.
В полдень прибежал моряк, проговорил испуганно:
— Беда, старшина! Зашел я в горницу, где сидел боярин, а там только наш охранник, лежит с пробитой головой…
— А боярин куда делся?
— Сбежал. Думаю, через окно…
Успех в захвате города и хмель кружили голову Ивана, он ответил снисходительно:
— Ну и пусть. Сбежал и сбежал. Не очень-то он нам нужен!
К вечеру грабеж прекратился, добычу стали перетаскивать на корабли. Бродники совсем перепились, орали песни, затевали между собой ссоры, дрались. Иван смотрел на это сквозь пальцы: не впервой, заберут награбленное, выйдут в море — кто их остановит?
Вдруг послышались шум, крик, Иван пригляделся. Через крепостную стену, противоположную от моря, перелезали какие-то люди в домотканой одежде и, размахивая вилами и топорами, бежали в направлении центра города. От них сломя голову удирали бродники. «Как видно, боярин привел селян и хочет вернуть себе город! — догадался Иван. — Но какие это воины? Мы их сейчас одним ударом прихлопнем!»
— Стойте! — вскочил он с кресла и замахал руками. — Ко мне, бродники!
Но, ошалев от страха, разбойный народ не обращал на него никакого внимания. Привыкшие к безропотному подчинению, пираты пришли в ужас только от вида разъяренных мужиков и улепетывали во все лопатки по направлению к морю.
«Какие богатства теряем!» — с сожалением кинув последний взгляд на кучу добра, подумал Иван и бросился вслед за ними.
Он подбежал к пристани, когда оба корабля отошли на приличное расстояние. Иван забегал по причалу:
— Вы что, старшину своего бросаете? Вернитесь! Головы всем поотрываю! На мачтах сукиных сынов перевешаю!
Но все было бесполезно, его никто не слушал. Он уже думал, что погиб, как рядом оказался Петро.
— Лодки! — крикнул он. — Садимся в лодки и догоняем суда!
Только успели оттолкнуться от берега, как на пристань ворвалась толпа вооруженных селян, среди них в разноцветном халате метался боярин, что-то кричал, размахивал руками. Но Ивану было не до него, надо было быстрее добираться до спасительных кораблей. Хорошо, что у преследователей не было луков и стрел, они легко бы их расстреляли с близкого расстояния.
Но все обошлось благополучно. Поднявшись на борт, спросил Агриппину:
— Кто приказал отчалить от берега, не дождавшись моего возвращения?
Она только развела руками:
— Все, кто чем мог, отталкивались от причала…
И, бросившись ему на шею, запричитала:
— Ох, Иван, я думала — ты пропал!..
Ладно, пусть будет так. Главное, они спаслись и снова вместе. Теперь надо уплыть в море, прийти в себя, а там видно будет…
Но беда не приходит одна. Только в темноте скрылся город, как задул сильный ветер, суда начало бросать по волнам. К Ивану подошел обеспокоенный Петро:
— Судя по всему, буря идет, а у нас все перепились, с кем кораблем управлять?
Иван ничего не ответил, да и кормчий, судя по всему, никаких слов не ожидал. Он постоял немного, молча вглядываясь в сгущающуюся темноту, потом проговорил как бы про себя:
— Вся надежда на Господа Бога…
Ветер крепчал, стал рвать паруса. Петро подгонял моряков, но те тыкались, как слепые котята, с трудом приходя в себя после выпитого вина. Вдруг возле борта взметнулась светло-зеленая волна, на мгновенье замерла, будто прицеливаясь, а потом обрушилась на палубу. Иван почувствовал мягкий, но в то же время мощный удар, его потащило вдоль борта и швырнуло на корму. «Унесет в море!» — обреченно подумал он, чувствуя свое бессилие перед могучей стихией.
Но ему повезло. Каким-то чудом удалось зацепиться за выступ и остаться на корабле. Отряхиваясь и отфыркиваясь, подошел к Петро.
— Все живы?
— Двоих смыло.
— Спасти никак нельзя?
— Какое там! Сам видишь…
Да, на море творилось невообразимое. Волны превратились в водяные валы, вздымавшиеся к небу, на их верхушках кипела белая пена; ветер рвал веревки на мачтах, гудел и ревел в снастях; низко, чуть ли не задевая верхушки мачт, мчались черные тучи, из которых лились потоки дождя. Дождь и соленые брызги смешались воедино, крутились в воздухе, мешая глядеть и дышать.
«Где Агриппина, что с ней?» — подумал Иван и стал оглядываться вокруг. Но новая волна протащила его по палубе, правда, с меньшей силой, и оставила на корме. Боясь подняться, чтобы не смыло за борт, он на четвереньках пополз по палубе и наткнулся на Агриппину. Та забилась в угол, сидела, уцепившись за деревянное ребро корпуса судна, голова втянута в плечи, в расширенных глазах метался страх.
— Жива? — спросил Иван.
— Мы погибнем, Иван, — синие губы ее едва шевелились. — Зачем ты позвал меня за собой?
— Ты сама напросилась, — ответил он. — Теперь держись, скоро это закончится.
Она вроде успокоилась, затихла. Но вдруг очередная волна обрушилась на них, вода залила палубу и, журча, стала сбегать в боковые отверстия. Едва отряхнулись, как их вновь и вновь стали накрывать водяные массы; они молча терпели, моля Бога, чтобы не смыло в море…
Буря стихла к утру. Встало солнце, огромное, зловеще-красное; оно светило, но не грело. По морю ходили большие пологие волны, раскачивая судно из стороны в сторону. Петро пересчитал людей, девятерых не хватало.
— Может, в городе кто погиб или на другое судно забежал, — сделал предположение Иван, когда кормчий доложил ему об этом. — Впрочем, все равно, раз нет, значит, нет.
— И второго корабля не видать, — оглядываясь окрест, проговорил Петро.
— Думаешь, погиб?
— Возможно, бурей нас разметало в разные стороны.
— И где теперь искать?
— Кто его знает! Поплывем по ветру, может, встретимся.
Поставили запасные паруса, корабль ходко побежал по волнам.
— Нам в Русском море оставаться долго нельзя, — сказал Петро. — Наверняка болгары известят все порты о нашем нападении, станут ловить.
— И куда теперь?
— Не знаю. Может, обратно в Берлад вернуться?
— Там рядом болгарская граница. Возьмут голыми руками.
Петро подумал, предложил:
— Поплыли в Эгейское море. Я несколько раз ходил в Египет, путь знаю. Там много островов, легко спрятаться. А пиратов еще больше. Главное пристанище у них — остров Крит. Там они как у себя дома.
Иван поразмышлял и пришел к выводу, что другого выхода у них нет, и дал согласие.
Проливы прошли благополучно и вырвались на простор. Небо было ясное, ярко светило солнце, задувал несильный, но настойчивый северный ветерок, судно шло ходко. По пологим светло-зеленым волнам струи ветра прочеркивали порой замысловатые сероватые зигзаги, выбивали пену. Корабль сопровождало стадо дельфинов. Стремительные тела их проносились у бортов, некоторые подныривали под судно у кормы и выскакивали перед носом. Одни светловато-коричневые, другие светлые с черными пятнами на спинах и боках. Глядишь на их забавную игру, и веселее становится на душе.
Команда разбрелась по судну, каждый занялся своим делом, но готов был при необходимости броситься выполнять команду. Иван и Петро стояли возле руля, неторопливо разговаривали.
— Эгейское море кишит морскими разбойниками, — рассказывал Петро. — Наверно, нигде их больше нет, как здесь, потому что в нем десятки островов, к любому приставай, ремонтируйся, пополняй пропитание, отдыхай и поджидай добычу. Какая власть за ними уследит? Говорят, римляне когда-то свои флотилии против них направляли, византийские императоры пытались зло искоренить, потом арабы — и все напрасно. Наоборот, их становится все больше и больше.
— Довелось встречать?
— Сколько раз!
— И чем кончались эти встречи?
— Да чем? — улыбнулся Петро толстыми обветренными губами. — Старались убежать. Дважды попадали в плен, несколько месяцев сидели взаперти, пока купцов и меня с ними не выкупали родственники.
— А отбиться не удавалось?
— Только однажды.
— Это как же? — искреннее удивился Иван.
— Купец не поскупился на охрану, набрал отчаянных парней, а когда пираты стали догонять нас, спрятал их в трюме. Разбойники думали, что нас мало, повели себя беспечно, а тут мы их и накрыли, всех в море покидали, а всю добычу купец себе забрал.
— Не надоело по морям скитаться?
Петро тряхнул волнистым чубом, скривил губы в скупой улыбке:
— Просолился я морской водой, пропитался морским воздухом. Не оторвать меня от моря.
— И семьи не нужно?
— Мечтаю заработать на собственный корабль и приняться за купеческое дело. А там, смотришь, и домик где-нибудь в приморском городке приобрету и семьей обзаведусь. Какие наши годы!
— А какие твои годы? — тоже улыбаясь, спросил Иван. Кормчий все больше и больше нравился ему, и он стал проникаться к нему доверием.
— Двадцать пять стукнуло.
— Почти ровесники мы с тобой. Только у меня мечты другие. Лишил меня дядя отчины, стал я князем-изгоем. У всех князей владения имеются, а я мотаюсь по белу свету как неприкаянный. Так вот хотелось бы мне где-нибудь свое княжество заиметь. Неважно где — на Руси или в каком-то другом государстве, или в море. Но чтобы я властвовал, чтобы у меня были подданные, чтобы я чувствовал себя князем. Прикидывал я в Берладе: не превратить ли этот город в столицу своих владений? Но слишком уж там мало населения, да и воины из бродников никудышные. Вот сейчас тоже мысль зародилась: если у эгейских пиратов такая сила, что ни арабы, ни византийские императоры их одолеть не могут, не попробовать ли их объединить в пиратское государство и установить свою власть в Эгейском море? Не в одиночку же они дают отпор противнику, как видно, соединяются под общим командованием. Стало быть, стремление к единству у них есть!
Петро неопределенно хмыкнул, проговорил задумчиво:
— Когда я у них был в плену, то не заметил никакого стремления к объединению. Каждое судно, каждый отряд действует самостоятельно. Но порой они могут сгуртоваться для проведения какого-нибудь разбойного дела или для отпора противнику. А потом снова распадаются. Едва ли тебе, князь, удастся сплотить их вокруг себя…
— Посмотрим, посмотрим…
— И как же ты собираешься править?
— По справедливости. Не буду навязывать своих законов, пусть мои подданные будут жить так, как привыкли, по своему праву. Освобожу всех рабов, в моем княжестве все будут свободными. Дань будут платить небольшую, я думаю, достаточно двадцатой доли. Заслуженных людей буду возводить в звание дворянства, а кто не захочет служить мне, переведу в разряд рядовых моряков. Когда я создам свое княжество, жители его уже не будут именоваться разбойниками, грабителями, ворами, распутными мошенниками и пиратами, а станут обыкновенными гражданами. И тогда императоры, короли и князья со всей земли отправят к нам посланников, добиваясь нашей дружбы.
Петро хотел рассмеяться, но, взглянув на серьезное и даже вдохновленное лицо Ивана, от смеха воздержался, однако притворно вздохнул и произнес:
— Ну, тогда ты меня совсем забудешь…
— Нет, наоборот. Я тебя возведу в ранг моих советников и буду держать при себе. Вот тогда ты станешь знатным и богатым.
— Премного благодарен за оказанную милость, — Петро шутливо поклонился.
Дни проходили за днями, а добыча не попадалась. Лишь мелькали у края моря паруса кораблей, но тут же исчезали, или проходили военные византийские суда, от которых сами старались увильнуть, чтобы не быть захваченными и повешенными. Наконец Петро сказал Ивану:
— Пресная вода и пища заканчиваются. Пора приставать к берегу.
— Предлагай, куда направиться.
— Самое подходящее место — остров Крит.
— Как мы к нему пристанем? Там же власть византийского императора!
— Она как бы есть, но ее там нет. Императорские чиновники давно смирились с присутствием пиратов и извлекают для казны и для себя большие выгоды. Они берут с каждого судна десятую часть доходов, кроме того, в различных лавках и на рынках пираты оставляют почти все награбленное, взамен получая хмельное, пищу и одежду.
— Ну что ж, Крит так Крит, — сказал Иван и приказал править к острову.
