V
Целый месяц Юрий жил в каком-то наваждении. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, его мысли всегда были о Листаве. Ему нравилось думать о ней, вспоминать их встречи, видеть перед собой ее образ. Он лишь теперь понял, что никогда не любил жену, что с Агриппиной у него было лишь мимолетное увлечение; настоящее большое чувство пришло только сейчас, к этой скромной и незаметной девушке. Не найдя силы сдержать себя, он все рассказал Ивану Симоновичу, своему другу детства. Выслушав Юрия, тот подумал, спросил:
— Может, перебесишься?
— Боюсь, нет. Никогда со мной такого не было. Так бы сорвался и улетел в Кучково!
— Да, друг, положение твое не из завидных. Трое детей на шее… Если затеешь развод, Мономах тебя по головке не погладит.
— О разводе я и не думал…
— А о чем же ты думал, когда встречался с Листавой?
— Ни о чем. Просто виделись мы с ней, да и все.
— Ну и продолжайте видеться! Тем более твоя Серафима не ревнует и спокойно относится к твоим любовным похождениям.
— Сейчас пока терплю. Но чувствую, что скоро не смогу жить двойной жизнью. Меня неудержимо влечет к Листаве, я хочу жить рядом с ней, и только с ней!
— Не знаю. Тут я тебе не советчик. Поступай, как считаешь нужным.
Разговор с Иваном не успокоил, а, наоборот, разбередил рану. Мысли Юрия метались, словно птица в тесной клетке. Наконец он не выдержал и ускакал в Кучково.
Боярин встретил его хмуро. Приказал истопить баньку с дороги, сытно и вкусно накормил, но потом, сославшись на нездоровье, ушел в свою горенку и больше к нему в этот день не вышел.
Листава его приезду обрадовалась, но была заметно печальна. Он сразу это заметил.
— Листава, о чем ты грустишь? — спрашивал он ее участливо.
— Нет, ничего, — отвечала она уклончиво. — Тебе просто показалось.
— Но я же вижу, что не такая, как была прежде. Синие круги под глазами…
— Это мне ночью плохо спалось. Духота и комары налетели, покоя не давали.
Он привез ей платье, сшитое по его заказу суздальским портным из византийской ткани. Подарок ее растрогал до слез, но взять она его не решалась.
— Что скажут в Кучкове, когда я пройдусь в нем? — спрашивала она его. — Да и дома не поймут.
— Скажешь, что подарил я.
— Легко подумать — подарок князя! А с какой такой стати?
— Любит он тебя, этот самый князь!
Она вздохнула и просто, без надрыва произнесла:
— А у этого самого князя жена и трое детей, и об этом все-все знают.
Юрий поперхнулся, долгое время молчал.
Наконец произнес, смотря себе под ноги, как провинившийся ребенок:
— Я сам об этом думаю постоянно. Не знаю пока решения, но оно будет. Знаю только одно твердо: мы будем вместе.
— Мне бы тоже хотелось, — простодушно проговорила она и доверчиво прижалась к нему. — Ты меня в мыслях и дни, и ночи преследуешь, покоя не даешь. Только о тебе и думаю. Совсем разум потеряла.
— Мы оба разум потеряли, — улыбнулся он.
Он уехал в Суздаль с твердым намерением развестись с женой.
Юрий и не заметил, что боярин не проводил его. А Кучка между тем находился в крайне угнетенном состоянии. Он вдруг решил, что давно влюблен в Листаву и только сейчас это понял. Мысли о ней сопровождали его повсюду, вызывая досаду и раздражение. Раньше ему было приятно ухаживание Листавы, ее поклонение. Он к этому привык, считал, что так и должно быть. Если бы она и дальше продолжала преследовать его, он не стал замечать ничем не примечательную, по его мнению, девчушку. Но она вдруг ушла к Юрию. Сначала это задело его, затем стало тревожить, и, наконец, он стал думать об этом постоянно, это превратилось у него в какую-то необъяснимую болезнь. Как это часто бывает у людей высокомерных и самовлюбленных, он внушил себе, что любит Листаву, любит давно, а Юрий отнял ее у него, отнял несправедливо, нечестно, и он должен ее во что бы то ни стало вернуть. Вот почему он избегал встреч с Юрием, вот почему не пошел провожать его.
На другой день после отъезда Юрия он случайно узнал, что Листава приболела и никуда не выходит. Он приказал испечь медовых пряников и, завязав несколько штук в узелок из кусочка холстины, отправился к ней.
Листава лежала в кровати, хлюпала носом и куталась в одеяло из шкуры оленя. В углу играл кознами братишка, но, увидев боярина, выскочил наружу.
— Доброго здоровья, Листава, — произнес он ласково. — Услышал о твоей немочи, решил наведаться. Вот пряников принес, мой повар для тебя расстарался. Ешь и поправляйся.
— Спасибо, боярин. Не знаю, чем благодарить за такое внимание.
— Пустяки. Обычное дело. Я всегда к тебе хорошо относился.
— Я знаю. И премного благодарна.
— Можно сказать, что всегда был надежным другом.
— Я всегда высоко ценила такое отношение.
— Хочу еще добавить, что я тебе больше, чем друг.
— Мне приятно это слышать.
— Ничего особенного. Просто живи и здравствуй.
— Да вот не очень хорошо здравствуется…
— Ничего, это дело наживное. Пройдет немного времени, выздоровеешь и снова будешь бегать в свою любимую рощицу. Мне бы хотелось, чтобы ты взяла меня с собой. Помнишь, как недавно этого хотела?
— Не забыла…
— Мне было все некогда и некогда. Но вот сейчас я стал немного свободнее и согласен вместе с тобой погулять по Замоскворечью.
— Спасибо, боярин. Только не пойму, зачем это тебе?
— Как зачем? Ты же знаешь о моих чувствах к тебе…
— Ты же сам сказал — дружеских…
— Нет, Листава, не только дружеские у меня к тебе чувства. Я люблю тебя. Я это понял давно, но сказать решился только сейчас. Надеюсь, ты тоже ко мне неравнодушна и ответишь взаимностью.
Листава откачнулась и стала смотреть на него во все глаза. Наконец произнесла:
— Это невозможно. Никак невозможно…
— Но почему?
— Мое сердце занято…
— Уж не князем ли Юрием? — сказал он пренебрежительно.
— Да, им. А что тут такого?
— Но он женат!
— Ну и что? Мы просто встречаемся, и мне этого достаточно. Я не собираюсь выходить замуж ни за него, ни за кого-то другого. Я так решила.
— Глупенькая! Такого не бывает. Рано или поздно родители просватают тебя.
— Это когда-то будет!
— И будешь жить с нелюбимым? Даже не представляешь, какая это мука. А меня ты любишь. Я ведь помню, как ты стояла перед окнами моего терема. Разве не было такого?
— Было, боярин. Было. Но только время то миновало, кануло в прошлое.
— Так не бывает! Если ты любила меня совсем недавно, значит, продолжаешь любить и сейчас.
— Нет, боярин, не так. Любовь у меня сейчас переведенная. Я любовь свою перевела с тебя на князя Юрия, и уж с этим ничего не поделать! — неожиданно решительно и твердо произнесла она и даже спиной выпрямилась, свысока поглядывая на Кучку.
Он на некоторое время смешался. Никак не ожидал столь крутого поворота в разговоре. Но, такая гордая, она еще больше понравилась ему. Наконец он пришел в себя, кашлянул для солидности, сказал назидательно:
— Зря ты так. И любовь твоя зряшная. Бросит он тебя. Обязательно бросит. Уйдет к другой, обманет и предаст.
— Это почему же?
— Потому что он — князь!
— Он не обманет и не предаст, потому что он — князь! — с вызовом возразила она.
И тут в Кучке заговорила спесь. Он вытянул шею, проговорил, растягивая слова:
— Я никого так не просил и ни перед кем так не унижался! Но ты еще пожалеешь, что не приняла протянутой руки! И запомни: Кучка помнит добро, которое ему кто-либо сделал, но он не забывает и не прощает зла, учиненного кем бы то ни было!
— Я никакого зла не сделала тебе, боярин, — тихо проговорила Листава, но Кучка уже не слушал. Он отшвырнул стул, на котором сидел, и быстро вышел из дома.
Листава глядела ему вслед, по щекам ее бежали слезы.
Через неделю приехал князь Юрий. Бросив поводья коня подбежавшему слуге боярина Кучки, он тотчас направился к дому Листавы. То ли у нее было особое чутье на его приезд, то ли ее известил какой-то мальчишка, но она выбежала из дверей — только косичка моталась по ветру! — и кинулась ему на шею. Он прижал к своей груди ее худенькое тельце, гладил по гладко причесанным волосам.
Наконец сказал:
— Вот я и приехал, чтобы забрать тебя с собой. Забрать насовсем. Теперь мы никогда не расстанемся. Ты поедешь со мной?
Она смотрела пьяными от счастья глазами и только кивала головой, не вымолвив ни слова.
— Мы поселимся в моем дворце, я накажу страже никого не пускать, мы будем время проводить только вдвоем. Мне больше никого не нужно, кроме тебя! Ты согласна со мной?
По лицу ее он видел, что она согласна на все.
— А потом мы совершим длительное путешествие. Мы посмотрим на старинные города Новгород, Смоленск, Киев. Такие красоты увидишь, о которых даже не мечтала!
У нее горели глаза, она видела себя в пути, рядом с любимым, а куда ехать — какая разница!
— Так, значит, ты согласна выйти за меня замуж? — наконец задал он вопрос, который надо было задать раньше.
— Конечно, — ответила она тут же. — Только нам надо пройти в дом и попросить благословения батюшки и матушки.
— Благословения?.. Ах, да. Обязательно надо. Сейчас же. Пойдем!
— Но погоди, — остановила она его. — А когда ты успел развестись со своей женой? Ведь ты у меня был совсем недавно.
— Я не разводился. Просто жена уйдет в монастырь, и я стану свободным. Так я решил.
Она осторожно, но настойчиво развела его руки, отстранилась и проговорила спокойным голосом:
— Нет, Юрий, пока ты не станешь холостым, никуда я не поеду и к родителям мы не пойдем.
Он понял, что уговаривать ее бесполезно, поэтому сказал примирительно:
— Прости, погорячился. Мне так хотелось быстрее соединить наши судьбы, что совсем потерял голову.
— Что ты собираешься делать?
— Переночую у Кучки, а завтра отправлюсь в обратный путь. Приеду, когда стану свободным человеком!
— Мне бы не хотелось, чтобы ты останавливался у боярина. Может, у нас переночуешь?
— А что так? Обидел чем? Только пусть попробует, я с него семь шкур спущу!
— Ну что ты! Просто и мне будет так спокойней, и родителям приятно. Все-таки сам князь посетил их дом!
Ему нравилось быть в радостном подчинении у нее.
— Ну что ж, уговорила. Пусть будет по-твоему. — И, хитро улыбнувшись, добавил: — Заметь: ты уже начинаешь командовать!
Она уцепилась за его руку и прижалась щекой к его плечу.
При их появлении в доме начался переполох. Князя не знали куда посадить, чем угостить. Хозяин, еще молодой бородатый мужчина, стукнул кулаком по столу и провозгласил:
— Все самое вкусное в доме — на стол! Эх, тряхну своей купеческой мошной, угожу князю родимому!
Сбежались соседи, их всех купец усадил за стол; проем двери заполнили любопытные мальчишечьи головы.
В разгар веселья явился Кучка.
— Проходи, боярин! — приглашал его хозяин. — Садись на почетное место, рядом с дорогим гостем нашим, князем суздальским! Отведай наши еду-питье!
Степан не стал отговариваться, выпил со всеми, закусил. Потом к Юрию с обидой:
— Это что же такое творится, князь! Приехал в мои владения, а ко мне в терем ни шагу? Обидел ты меня, князь, крепко обидел. Не ожидал от тебя такого, даже подумать не мог.
— Ну полно тебе, боярин! — успокаивал его Юрий. — Мы давно друг друга знаем, в военный поход вместе ходили, супостатов били! Стоит ли обращать внимание на какие-то пустяки. Сегодня не пришел, завтра явлюсь, какая разница!
— Большая, князь! Не придешь сегодня, затаю на тебя тяжкую обиду. А ведь нам еще долго править землями вместе, воинов собирать и в бой вести. Да мало ли что придется вместе делать. Как же с такой обидой жить, как нужду делить?
Юрий хорошо знал, что каждый князь в первую очередь опирается на своих бояр. Бояре и тиунам его дань собирать помогали, и воинов из своих крестьян набирали и вооружали, и полками в сражениях командовали… Да что он без бояр? Одно высокое звание князя остается да еще верная дружина. Нет, с боярами надо дружить, в них его, князя, сила, в них его будущее.
И он сказал:
— Не гневись, Степан. Так и быть, уважу твою просьбу. Давай выпьем еще по кружке вина, поблагодарим хозяина и отправимся в твой терем.
Листава с тревогой слушала их разговор, а потом проводила Юрия до порога.
— Завтра утром свидимся, — сказал он ей. — С восходом солнца прибегу!
Юрий и Степан прошли в боярский терем. Там их ждал накрытый стол, Степан сам налил бокалы.
— За встречу, князь?
— За встречу, боярин.
Выпили, закусили.
— Свататься приехал?
— Собирался, да не получилось.
— Неужто отказ получил?
— Да считай так.
— Почему? Аль звание не подошло?
Юрий понял шутку, улыбнулся.
— С этим все в порядке. Просто в Суздале не все семейные дела устроил. Завтра поскачу обратно.
— Ну дай-то Бог! — произнес Кучка, а у самого в глазах бесенята метались, он их прятал за полуприкрытыми веками.
Подошел слуга, что-то прошептал ему на ухо. Он бросил через плечо:
— Гнать в шею немедля!
— Кто-то пришел? — спросил Юрий.
— Агриппина. Хочет посидеть с нами за одним столом.
— И что?
— Ты же ее не жалуешь теперь!
Юрий подумал, что с того, что она побудет с ними? Жестоко он с ней поступил, слов нет. Не заслужила она того. Поверила ему, честь свою растоптала, а он откинул, как дрянную собачонку. Хоть чем-нибудь загладить свой поступок.
— Зови. Все веселее будет за столом.
Боярин кивнул слуге, тот вышел.
Через некоторое время в горницу вплыла Агриппина, разнаряженная, разрумяненная, умильно улыбающаяся, присела на краешек стула.
— Доброго здоровья, князь.
— Тебе тоже, Агриппина.
— Как пути-дороги? Благополучно ли доехал?
— Бог хранил от бед и напастей. Выпьешь с нами?
— С удовольствием, князь.
Хотя вино пили слабое, разбавленное, однако Юрий почувствовал, что сильно захмелел. Пора бы и об отдыхе подумать.
Агриппина вынула из-под шали кувшин, поставила на стол.
— Хотелось бы мне, князь, тебя своим вином угостить. На травах многих настаивала, в погребе долгие годы выдерживала. Не только на редкость вкусное, но и полезное для здоровья!
— Убери свое варево! Отравишь, чего доброго! — шутливо сказал Кучка.
— И, боярин! Как тебе не стыдно подобное говорить! Неужто я на такое способна! Да я первая приму, раз на то пошло!
И она налила себе в кружку вина из своего кувшина и выпила.
Мужчины рассмеялись, подбодрили:
— Ай да Агриппина!
— Не подкачала!
— Знай наших!
— Что ж, хочешь не хочешь, а придется выпить!
Вино было приятное на вкус. Юрий почувствовал, как оно горячими струйками стало расходиться по телу, сладостная нега начинала овладевать им, веки налились и казались таким тяжелыми, что было не поднять.
— Кажется, я перебрал, — пробормотал он. — В кровать пора.
— Агриппина, давай поможем князю. Тебе в какую постельку, князь?
— Как в какую? В обыкновенную, — ответил он и словно провалился в блаженную пропасть.
…Утром к Листаве прибежал мальчишка:
— Тетка Агриппина тебя зовет. Говорит — срочно!
— Передай: нечего мне у нее делать.
— Велела передать, что что-то важное хочет сказать!
— Ладно, беги. Сейчас явлюсь…
Она прибрала на столе, на котором готовила завтрак, отряхнула подол платья и направилась к дому Агриппины. Все утро у нее тоскливо ныло сердце. От чего, она и сама не знала. Все складывалось как нельзя лучше, князь зашел к ним в гости, хорошо пировали. Но тут явился Кучка, и сердце у нее упало. Не могла она забыть его приставаний со своей любовью, приглашения выйти замуж. Не верила она ему, неискреннее у него это было, не от сердца шло, а от уязвленного самолюбия. Женское сердце невозможно обмануть. Уши слышат одно, а оно говорит совсем другое, и верить надо только ему. Но ладно, утешала она себя, пусть к ней, Листаве, он что-то имеет, на что-то рассчитывает, но князю он бессилен плохое сделать, за это можно крепко поплатиться! Но почему же так ноет сердце?
Листава отворила дверь и вошла в дом. После яркого солнца в избе было полутемно, слюдяные окна пропускали тусклый свет. Она огляделась и, никого не увидев, спросила:
— Агриппина, ты дома?
В углу послышался шорох, она взглянула в ту сторону и увидела широкую кровать, на ней под одеялом двух людей. Первого она сразу признала, это была Агриппина. А второй человек… Нет, в это было невозможно поверить! Рядом с ней лежал князь Юрий. Листава подалась вперед, еще надеясь, что ей померещилось, но скоро сомнения ее рассеялись. Да, на подушке покоилась голова того, о ком она все эти дни непрестанно думала, кого больше всех любила, кому верила больше, чем себе. Это был Юрий!
Дико вскрикнув, она опрометью кинулась вон из избы. Не помнила, как вбежала в свой дом, упала на грудь отца, потоки слез хлынули из ее глаз.
— Что с тобой, что случилось, дочка? — спрашивал ее отец в растерянности.
Она ничего не могла ответить из-за душивших ее рыданий.
Сбежалась семья, мать обняла, что-то выспрашивала, а она, как безумная, никого не слышала, ничего не соображала.
Наконец она затихла, глаза ее высохли, она холодным взглядом обвела стоявших рядом с ней домочадцев, произнесла глухим, отрешенным голосом:
— Князь эту ночь провел в одной кровати с Агриппиной.
Из груди матери вырвался стон. Отец произнес с болью в сердце:
— Как же он решился так опозорить нашу семью!
Остальные молчали, словно громом пораженные.
Наконец, будто очнувшись, Листава произнесла:
— Отец, я не хочу больше здесь оставаться. Отвези меня к дяде Святославу в Волок Ламский. Я хочу пожить у него, подальше от этого стыда и срама.
— Хорошо, дочь. Велю запрячь коней, взять припасов на дорогу. Через полчаса тронемся.
Дядя Святослав ведал большим участком между реками Ламой и Москвой, у него было много лошадей, по волоку раскинуты большие коляски для перевозки судов из одной реки в другую, в сараях лежали запасные колеса, катки и другое подсобное снаряжение, у него трудилось много работников. Вот к нему-то в глухие леса и вознамерилась уехать Листава.
Не успел возок с отцом и дочерью скрыться за крепостными воротами, как в дом купца вошел князь. Лицо его было помято, глаза мутные. На людей не глядел.
— Мне с Листавой надо поговорить, — сказал он глухим голосом.
— Нет Листавы, — холодно ответила мать.
— Куда она могла деться?
— Уехала к родственникам.
— К кому? По какой дороге? Я еще успею догнать ее. Мне обязательно надо рассказать ей, как все произошло.
— Ничем не могу помочь, князь.
И мать ушла в дом.
Юрий кинулся в терем боярина.
— Что ты мне устроил? — набросился он на Кучку. — Почему я оказался у Агриппины?
— Как — почему? — удивился тот. — Сам напросился.
— Не может быть! Ты все врешь!
— Да нет, князь, я говорю правду. Разве мы смогли бы тебя без твоей воли отвести куда-то? Ты требовал, настаивал, даже грозился дружинников позвать, если мы не выполним твою волю.
Юрий сел на скамеечку, обхватил голову руками.
— Ничего не помню. Все из головы вылетело. Последнее, что осталось в памяти, как пришла Агриппина, принесла вино, как выпили по бокалу… Может, она что-то в него подмешала?
— Да что ты, князь. Мы же все вместе пили. Я, как видишь, хорошо себя чувствую.
— Но меня-то всего почему разламывает?
— Всяк по-разному хмель переносит. Иному, как мне, все нипочем. А другие по-страшному болеют, голову не знают куда приклонить. Ты перебрал сильно вчера, вот и мучаешься с похмелья.
— Но Агриппина куда делась?
— Да вот она. Не пропала твоя Агриппина.
— Еще раз скажешь, что моя, — убью! — свирепо проговорил Юрий.
В горницу вошла Агриппина, скромная, приглаженная, кроткая.
— Доброе утро, князь. Как спалось в моем доме?
Юрий с ненавистью взглянул в ее упитанное, самодовольное лицо и отвернулся.
— Он утверждает, — проговорил Кучка, — будто мы с тобой его в дом насилкой затащили.
— Что ты, князь! Разве нам по силам? Ты такой здоровенный, с тобой целый полк не справится. Сам напросился, захотелось снова побыть со мной…
Юрий понял, что больше находиться в тереме боярина он не должен.
Он встал, направился к двери, бросив на ходу:
— Вели седлать коня. И дружинников предупреди.
Скоро он выехал из Кучкова по дороге на Суздаль.
А Листава вернулась через пару месяцев. Побыв несколько дней дома, она тихо пришла в терем Кучки и сказала ему:
— Помнишь, боярин, предлагал скрепить наши узы законным браком?
— Помню, Листава.
— Остается ли твое решение неизменным?
— Я снова повторяю предложение выйти за меня замуж.
— Я долго думала над твоими словами, боярин, и теперь готова дать ответ.
— Я с нетерпением жду твоего решения, Листава.
— Я согласна выйти за тебя, боярин.
Через месяц была сыграна свадьба.
