Глава 16
Хозяйка могла говорить что угодно – Лида все равно была счастлива. «Обстоятельства? Если есть какие-то обстоятельства – значит, он жив! Так я и знала, что жив!»
Закрыв за собой дверь комнаты, она от избытка чувств немножко попрыгала и поплясала на рассохшемся паркете, стараясь не очень топать. Доплясав таким образом до окна, она отдернула штору, показала язык ночной темноте – Лида все еще была слегка навеселе – и с размаху опустилась на стул.
– Слава тебе господи! – сказала она, обращаясь к своей пишущей машинке и разбросанным бумагам. – Отлегло! И зачем я только в милицию ходила?
Она напилась холодной воды из чайника, расчесала растрепавшиеся кудри и впервые призадумалась. Ее ничуть не тронули назидания хозяйки, но все-таки кое-что смутило. Например – в каком таком месте мог оказаться Алеша, чтобы оттуда не было возможности позвонить? «Хотя, он говорил не о месте, а об обстоятельствах… Может, все-таки имелась в виду больница? Тогда почему не сказал какая? Я бы поехала туда прямо с утра!» Лида почти не была обижена, ей просто хотелось узнать подробности. Только теперь, когда она узнала, что муж жив и благополучен, Лида поняла, под каким гнетом прожила последнюю неделю.
«И как я еще могла что-то писать! – подумала она, рассматривая себя в зеркале. – Спала плохо, думала бог знает о чем… Теперь похожа на привидение – вон какие синяки под глазами! Ну, раз уж он вернется, мне сам Бог велел продолжать! Придет и почитает роман, он же так меня торопил…»
Она снова села к столу и просмотрела все написанное. Лида была так возбуждена, что ей не верилось, что сегодня она сможет работать. Но установившаяся в комнате тишина, тьма за окном и крупитчатый шорох снега по стеклу мало-помалу утихомирили взбудораженное биение сердца. Девушка зажгла лампу и еще раз прислушалась. Сейчас раздастся медленный, сосредоточенный стук машинки, но пока в ее власти было сохранить тишину неприкосновенной.
«Каждую ночь я как будто режу тишину на куски и сшиваю их… Цок-цок-цок… Главные тайны впереди, и они самые трудные. Нужно хотя бы записать свои мысли, иначе вконец запутаюсь… Итак, Эдвин жив, а Дэчери – это Баззард. Но кто такая старуха?»
И в самом деле, пока она даже не коснулась этой тайны, которая всеми исследователями признавалась значительной для сюжета. Лида попросту боялась это делать – ведь все, что касалось этой загадочной женщины, было покрыто туманом. Точнее – дымом опиума, которым та торговала в своем грязном лондонском притоне.
Об этой женщине было известно совсем немного. В ее притоне начинается действие романа, когда Джаспер просыпается от наркотического сна на грязной постели. По всей видимости, он опасается, не бредил ли вслух, не выболтал ли своих намерений насчет предстоящего убийства. Он прислушивается к остальным курильщикам, в том числе к старухе-хозяйке. И с облегчением убеждается, что в их бессвязных восклицаниях и вскриках «ничего нельзя понять».
«С этой старухой в самом деле ничего понять нельзя, – подумала Лида, перелистывая страницы романа. – Например, совершенно ясно, что она с самого начала терпеть не может Джаспера и всячески ищет возможность ему за что-то отомстить… Но… Ясно или нет? На последней странице она грозит ему кулаком, когда он ее не видит, и заявляет, что знает его лучше, чем ‘‘все эти преподобия вместе взятые’’. Откуда, собственно говоря, она его знает? И что она знает? Что он курит опиум? Джаспер сам признался в этом племяннику. Знает, что он страшно и странно бредил во сне? Но кто не бредит под влиянием наркотика? Так что она имеет в виду?»
«Потом, она признается, что ‘‘шестнадцать лет пила горькую’’, а потом взялась за опиум. Известно, что Джаспер явился к ней в притон совсем еще неопытным, зеленым юнцом, и она научила его курить. То есть они знакомы много лет. Старуха жадно следит за Джаспером – потому и приехала впервые в Клойстергэм вечером того дня, когда исчез Эдвин. И по странной случайности на кладбище с ним столкнулась. Это мне и приснилось месяц назад – изможденная, похожая на мумию старуха с диким кашлем, старинное кладбище, дождь, Эдвин, склонившийся над скрюченной фигурой…»
Лида оперлась подбородком о сложенные ладони и задумчиво уставилась в стену. Она знала, что перед ней загадка, которая справедливо считается неразрешимой. Диккенс просто не успел дать к ней никаких ключей. А может, и не собирался их давать? Может, все тайны старухи стали бы разоблачаться по ходу дела? Так или иначе, узнать это было уже невозможно. Налицо имелось только несколько фактов, один из которых – тот самый, что привиделся Лиде во сне, насторожил ее больше всего.
«Что там я кричала про лицо отца? Насчет отца не знаю… Не помню. Алеша мог и не разобрать. Но вот что старуха узнала Эдвина в лицо, когда впервые увидела его – это для меня ясно. А вот мой милый Каминг Уолтерс его не заметил… Да, если бы я с ним встретилась, мы бы в пух разодрались!»
«Он считает, что старуха сообщила Эдвину, что некоему человеку по имени Нэд (то есть ему самому) грозит страшная опасность, в благодарность за то, что тот ей дал денег на дозу. Он также считает, что сама по себе опасность для ‘‘Нэда’’ (о которой старуха узнала из бреда Джаспера) не имеет для нее никакого значения. Она просто ненавидит Джаспера и преследует его по личным мотивам».
Девушка задумчиво прикусила кончик карандаша, который уже носил отметины ее зубов. Она часто его грызла, когда задумывалась.
«Тут я с ним полностью согласна. С чего бы она стала выбалтывать имя Нэд первому встречному, если оно ей пригодится, чтобы погубить Джаспера? Она проникается симпатией к Эдвину, потому что он заботливо обратился к ней, когда увидел, что ей дурно, беспрекословно дал денег, и вот она старается отплатить, чем может. Расспрашивает, как его крещеное имя, как от него будет уменьшительное (Эдвин говорил ‘‘Эдди’’), и самое главное – есть ли у него подружка. О подружке тоже упомянуто неспроста – ведь в бреду Джаспер явно проговорился о мотиве своей ненависти к Нэду. Вот старуха и беспокоится – не этот ли услужливый молодой человек оказался в такой страшной опасности? Она успокаивается, получив отрицательный ответ насчет подружки, – Эдвин говорит правду, ведь они с Розой разорвали помолвку. То есть тайна Эдвина Друда для нее никакого значения не имеет. У нее есть своя тайна».
Лида опомнилась, вынула карандаш изо рта и спросила у него:
– Какая тайна?
«Когда Эдвин замечает старуху у кладбищенской калитки, она сидит, не поднимая глаза, вперив взгляд в пустое пространство. Когда он к ней обращается, она с трудом выходит из транса, потом останавливает взгляд на Эдвине… И внезапно глаза ее застилает мутная пелена, и она начинает дрожать всем телом. Эдвин резко выпрямляется, отступает на шаг и смотрит на нее в испуге – ему померещилось в ней что-то знакомое. ‘‘Боже мой! – мысленно восклицает он в следующее мгновение. – Как у Джека в тот вечер!’’»
«Они оба друг друга испугались! Оба что-то почувствовали! Эдвин немедленно связал припадок старухи с припадком дяди, который он уже наблюдал. А может, старуха и напомнила ему дядю? Может, она с Джаспером в родстве и потому его преследует? И по той же причине сама старуха задрожала, увидев лицо Эдвина. Она узнала в нем знакомые черты! Чьи? С Джаспером они совсем непохожи. Значит, она знала еще каких-то членов их семьи… Только вот семьи-то уже у них нет. Они одни на свете – дядя и племянник…»
«Кто она и почему снова следит за Джаспером, и выслеживает-таки его, уже после убийства Эдвина? Не щадя последних грошей и своих надорванных легких, едет в Клойстергэм, расспрашивает, вынюхивает… Может, она обычная шантажистка, которая собирается воспользоваться полученными сведениями для получения денег? Зачем же тогда грозить Джасперу кулаком? Что дурного ей сделал канонический певчий, отношения с которым у нее всегда были на уровне ‘‘товар-деньги’’? Джаспер платил, выкуривал трубку и уходил – разве тут есть причина для ненависти? А она и какого-то зелья ему подмешивает, чтобы он разговорился в бреду, и выспрашивает, сделал ли он уже то, что сто раз проделывал в воображении… И когда узнает, что сделал, тут же начинает за ним следить…»
Она отложила карандаш в сторону – подальше от искушения. Каминг Уолтерс предполагал, что старуха – мать Джаспера. Лида не знала, что и думать. Конечно, могло быть так, что отец Джаспера когда-то соблазнил простолюдинку, а когда та родила, отнял у нее ребенка. Курение опиума – порок наследственный. Молодой человек из порядочной семьи ни за что ни про что в притон не зайдет – не пошел же туда Эдвин. Благопристойный образ жизни кажется Джону Джасперу невероятно скучным и пустым, его неудержимо тянет на дно… Не вышел ли он с этого самого лондонского дна? И вот старуха, опознав его у себя в притоне, хочет отомстить отцу через сына… Такова версия комментатора.
Но никакой родни у племянника и дяди нет. Лида перешерстила весь роман и убедилась, что об их семьях вообще сказано на удивление мало. Ей показалось, что это явно неспроста. Ну что, собственно говоря, о них известно? Что родители Эдвина умерли давным-давно. Сперва мать, потом и отец. Отец перед смертью обручил его с Розой, которая тоже потеряла мать и была совсем еще малюткой.
Об Эдвине Друде известно хотя бы это. А о Джоне Джаспере вообще ничего! Он воспитывал племянника, был ему вместо отца родного – все считали, что он самоотверженно посвятил себя воспитанию Эдвина. Судя по разным фамилиям, у них родство по материнской линии. Или их покойные матери были сестрами, или одна из матерей приходилась сестрой одному из отцов, а выйдя замуж, естественно сменила фамилию. Итак, женская линия родства налицо. Но может ли быть матерью одного из них такая одиозная фигура, как эта старуха? Разве возможно скрыть такую тайну?
Лида снова вспомнила сцену в начале романа, когда Джаспер заявляет, чтобы его не смели называть «дядей». Эдвина это очень удивляет, а Джаспер объясняет свое раздражение тем, что их разница в возрасте составляет всего шесть-семь лет. Сцена выглядит очень подозрительно и сразу настораживает. Здесь нажата какая-то клавиша, очень важная для общего звучания романа.
«А если Джаспер и Друд – сводные братья? И родство у них по отцу, а не по матери? Причем Эдвин – разумеется, законный сын мистера Друда (он носит его фамилию, он наследник). А Джаспер – побочный. Чтобы как-то его легализовать, ему придумали легенду… Могли выдать за младенца с таким именем, который внезапно умер. Подменили – и все. О боже, я сейчас сойду с ума! Что можно сделать, имея на руках так мало фактов!»
Лида встала и принялась за свое любимое занятие – прогулку по комнате. Взад-вперед, от окна к двери, от стены к стене. Вскоре она начала казаться себе огромной мухой, которая бьется между запертых зимних рам, ударяясь то об одно стекло, то о другое, не видя преграды, но не находя и выхода.
«Эту загадку не решить. То есть не решить безошибочно. Сам Шерлок Холмс ничего бы тут не решил – слишком мало фактов. Но мне нужно хотя бы предположить, что представляет собой эта старая ведьма, потому что Дик Дэчери будет за ней следить! Он уже пытается узнать ее лондонский адрес, он явно будет вести переговоры с ее конкурентом Джеком-китайцем, он узнал от самой старухи, что та встретила на кладбище Эдвина накануне его исчезновения, убедился, как она ненавидит Джона Джаспера – человека, имя которого только что узнала!»
«Значит, имя ей было неизвестно, да и нужно лишь для поисков. Имя не важно, важно лицо… Лицо – вот что ее притягивает в Джаспере, вот что напугало в Эдвине. Ну почему? Значит, она когда-то знала их родителей? Насколько близко?»
Наконец, остался только один вопрос. Лида уже не бегала по комнате – она лежала, вытянувшись на постели, прикрыв глаза ладонью. Лампу гасить не хотелось, а зажигать ночник – того меньше. Она боялась этого красного огонька, который однажды увлек ее на самое дно кошмара.
«Мать она Джону Джасперу или нет? Если да – то они с Эдвином сводные братья. Каин и Авель. Мать или нет?»
* * *
– Я схожу с ума, – заявила она лучшей подруге утром, в понедельник.
Обе девушки опоздали в институт, причем Лида – на минуту больше. Выйдя из метро, она то и дело прибавляла шаг, чтобы догнать мелькающее в толпе знакомое красное пальто. Встретившись, подруги остановились напротив ворот института. Им нужно было только перейти улицу, пересечь двор, подняться на второй этаж и извиниться перед преподавателем… Но как раз этого делать и не хотелось.
– Эстетика, – красноречиво вздохнула Света, глядя на ворота так, будто за ними скрывалась пыточная камера.
– Да уж, – поняла ее тоску Лида. – А я, как назло, не выспалась… Мне не выдержать, он меня убаюкает…
– Так, может, выпьем кофе?
Лида согласилась. Ей очень хотелось поделиться новостями… А также отсутствием новостей. Вчера она весь день провела дома, каждую минуту ожидая телефонного звонка, но аппарат ни разу не соизволил подать признаков жизни. Утром она еще не очень беспокоилась, хотя танцевать уже расхотелось. Время от полудня до сумерек тянулось куда мучительней. Вечером, когда окончательно стемнело, а телефон все еще молчал, Лида обнаружила, что вот уже около часа сидит за пишущей машинкой и думает о человеке, который не имеет никакого отношения к роману.
Чтобы поставить чайник, пришлось выйти на кухню и столкнуться с Верой Сергеевной. Та проявила своеобразную деликатность, не стучась к ней в дверь и не навязываясь с разговорами, но кухня была как-никак нейтральной территорией… И хозяйка немедленно высказала свое мнение об Алеше. Со вчерашнего дня оно значительно ухудшилось. Теперь женщина прямо кипела от негодования.
– По-моему, это бессовестно, – сказала она. На плите сегодня ничего не варилось, духовка была пуста и холодна, а Вера Сергеевна сидела за своим столиком, пила кофе и курила. – Что это за хамская манера – позвонить и передать, чтобы ты не волновалась? Придет, мол, голубчик! Жди!
– Наверное, он иначе не мог… – неохотно ответила Лида. – Алеша не сказал, когда вернется?
– Скоро! – Хозяйка презрительно фыркнула в чашку, вызвав там горькую черную бурю. – Я бы на твоем месте перестала его ждать. Такой парень тебя не стоит.
Все это Лида и рассказала подруге, в свою очередь потягивая кофе (с молоком и сахаром). Та сидела напротив, перекатывая по мокрой столешнице стакан пива и ловя его то в одну ладонь, то в другую – будто забивая голы. Равнодушно выслушав Лиду, она сделала только один вывод – что теперь можно забрать заявление из милиции.
– А то меня уже таскали туда. И Сережу бы потащили, но он поссорился с отцом и ушел из дома.
– Опять вы все перессорились? – без особого интереса заметила Лида. – Конечно, заявление я заберу, раз Алеша позвонил… Но мне как-то не по себе. Не нравится мне все это! Почему он не перезвонил? Почему не поговорил со мной, а передал через хозяйку?
– Тебе же было сказано – «особые обстоятельства», – ядовито ответила та. – Если ты его любишь, этого должно быть достаточно! Однако интересный характерец у твоего мужа! Кто бы мог подумать, что он такой… Сдержанный! Девять дней молчал!
Света вообще не выглядела расположенной к сердечным излияниям. То есть выглядела еще меньше расположенной, чем обычно, что означало – совсем никак. Она хмуро гоняла по столу полный бокал, до сих пор не сделав ни единого глотка. Уже это было подозрительно само по себе.
– Ты расстраиваешься из-за брата или из-за машины? – поинтересовалась Лида.
– Одно связано с другим, – туманно ответила та и уставилась на бокал, будто надеялась увидеть в нем будущее, как в хрустальном шаре.
Если Лида провела воскресенье, томясь от бездействия и ожидания, и устала от них больше, чем от самой тяжелой работы, то ее подруга тоже не могла похвалиться тем, что ей удалось отдохнуть. Родители с утра остались дома. Отец заявил, что с него хватит модных развлечений, и засел в кабинете с растрепанными дореволюционными журналами, к которым питал непонятную привязанность. Мать потихоньку возилась на кухне, готовя воскресный обед. Она нарочно затянула готовку, надеясь, что сын все-таки явится и сядет за стол вместе со всеми… Но Сергей не пришел, и обедали они втроем.
За обедом отец молчал, жевал как будто с отвращением и вряд ли заметил, что именно ел. Света тоже едва прикоснулась к индейке, хотя всегда ее любила. Мать открывала было рот, желая что-то сказать, но, видя мрачные лица, тут же опускала голову к тарелке. Такого тягостного воскресенья у них не было давно – и Света была рада поскорее выйти из-за стола.
Шарить по ящикам, когда родители оставались дома, было невозможно. Бумаги могли быть либо в кабинете, где засел отец, либо в гостиной, где с комфортом расположилась мать. Она листала журнал, изредка поглядывая в телевизор, и Света не решилась при ней перерывать ящики секретера.
Поскольку искать документы в квартире не представлялось возможным, девушка решила обыскать свои воспоминания. Причем на этот раз ей пришлось нелегко – ведь поспорить было не с кем, разве с самой собой. Она положила на стол большой лист бумаги и выписала на нем вопросы в порядке их важности.
1. Где наши свидетельства о рождении? Мы их видели, но никогда не держали в руках.
Ниже, не в силах удержаться от спора, она подписала свое же собственное возражение:
«Ну и что? Когда мы были сопляками, нам документов не доверяли, а потом мы получили паспорта и свидетельства вообще стали не нужны».
2. Почему они выбросили наши детские вещи? Другие родители их сохраняют на память.
«Захотели и выбросили. Места не было».
3. Почему никто не помнит обезьянку?
«Дети не запоминают лиц, а взрослые – игрушек. Все естественно. Каждому свое».
Следующий пункт был длиннее всех и стоил ей больших трудов. Света разозлилась, прочитав то, что удалось вывести путем размышлений.
4. Мама когда-то ходила в музыкальную школу, но бросила. Она говорит, что бросила в начальных классах. А отец когда-то сказал, что мама охладела к музыке после замужества. Это никак не удастся связать. Если он имел в виду, что она бросила играть – тогда все понятно. Дети помешали. Но она призналась, что никогда хорошо не играла. Она интересуется музыкой, как всякий обычный человек – понемногу. Например, любит мюзиклы.
5. Сергей уверен, что бывал в том дворе и в том доме, он узнал женщину, которая открыла ему дверь.
«Не верю!»
Когда она написала последнюю строчку, ей в голову пришла крамольная мысль. Эта идея и встревожила Свету, и возбудила ее. «Ведь я могу спросить у него адрес и попросту проверить, повторится ли то же самое со мной! Мы двойняшки, у нас было одно детство на двоих, одни воспоминания. Обезьянку-то я вспомнила железно! Значит, если он узнал ту женщину, в самом деле узнал, а не выдумал, то и я должна ее узнать. Может, сходить туда?»
У нее возникло столько же «за», сколько и «против». Многое отвращало ее от этой авантюры, и прежде всего то, что, как ей показалось в милиции, их с братом считали причастными к пропаже Алеши. Если она тоже явится к его жене… «Но я ведь ее лучшая подруга! Все естественно! Это он подставился, когда туда ходил, а я в безопасности! Мы с Лидкой постоянно видимся!»
До восьми часов она успела так измучиться, что говорила с братом вяло, без энтузиазма. Сообщила, что свидетельств найти не удалось, рассказала о том, что удалось узнать насчет музыки. Сергей выслушал и остался очень недоволен.
– Мы должны поискать как следует, – заявил он. – А если не удастся найти документы в доме, нужно пойти в районный ЗАГС, где нас регистрировали, и взять копии. Так мы все узнаем.
– Это тебе тоже Наташа посоветовала?
– Ее мать.
– Несчастная у нее мать, – бросила Света, вспомнив худую, забитую женщину с несчастными глазами и вечно напряженным выражением лица. Она воспитывала дочь одна, работала в обычной школе учительницей русского языка… Ей можно было посочувствовать, но не помочь. Наташа азартно катилась в пропасть, раз и навсегда плюнув на предлагаемую ей скучную, «нормальную» жизнь.
– Да, несчастная, – тихо согласился Сергей. – Что же нам делать? Ты не можешь завтра прогулять занятия? Сходили бы в ЗАГС…
– Я даже не знаю, где он.
– Узнаем. Не в лесу живем.
– Ну ладно, – сдалась она. – Сходим после занятий. Пропустить еще день я не могу – у меня и так сплошные прогулы… Боюсь, будут неприятности. Если накопится куча прогулов, могут отчислить…
– Тогда я пойду сам, – заявил он. – Скажи, они еще ни о чем не подозревают? Ты была осторожна?
– Конечно. Представляешь, какой был бы позор, если бы они поняли, к чему я клоню… Папа так удивился, когда я спросила про обезьянку… Почему бы нам не бросить эту затею? Я уверена, что все кончится пустяками!
– А я уверен, что это будут не пустяки, – упрямо возразил брат. – Все, что мы узнали, слишком подозрительно.
– Все, что ты узнал! – подчеркнула она. – Помнишь, как сказано у Толстого? Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему… У нас свои скелеты в шкафу, но это еще не значит, что наша мама – не наша.
– Я бы с тобой согласился, если бы не узнал ту женщину. Все можно объяснить, кроме этого.
– Дай ее адрес, – потребовала Света. – Я тоже хочу на нее взглянуть.
Она не рассчитывала на сопротивление и была крайне поражена, когда брат неожиданно уперся. Он наотрез отказал в ее просьбе, мотивируя это тем, что уже достаточно напугал «маму» и если туда заявится еще и Света, будет только хуже. Сперва нужно все хорошенько разузнать и идти к ней с доказательствами на руках. То есть со свидетельствами о рождении, если не с признаниями отца.
– Ты просто боишься, что я разоблачу твой дикий бред, – презрительно фыркнула Света. У нее стало куда легче на душе. Она просила адрес, но вместе с тем боялась его заполучить. Потому что после этого могло произойти все, что угодно… В том числе и то, что ей придется признать правоту брата. – Ты держишься за навязчивую идею и никому ее не отдаешь. Типичное поведение сумасшедшего. Может, там и вовсе не было никакой женщины!
– Нет, была!
– Увижу – поверю.
– Спроси у своей подруги, как выглядит ее хозяйка. Ну, спроси!
Неожиданно девушка улыбнулась. Она решила слегка поиздеваться над братом и небрежно протянула:
– Слушай, как мне это в голову не пришло! На черта мне просить адрес, если я просто могу навязаться в гости к Лидке! Ты еще позвонишь?
Он бросил трубку. Света поняла, что перегнула палку, так бесцеремонно покусившись на его тайну, на его мечту… «Он хочет, чтобы я в это верила, но не проверяла… Он хочет, чтобы его бред стал моим. Потому что боится, что если кто-то взглянет на эту женщину трезвым взглядом, то сразу разоблачит обман. Самообман, вернее. И с чем он после этого останется?»
В тот вечер брат не перезвонил, и она не переставала об этом думать – все с большей тревогой. Пыталась набрать номер Наташи, но телефон, отключенный за неуплату, так и не ответил.
– Светка, ты здесь? – тревожно окликнула ее подруга. – Что с тобой? Да не расстраивайся так, все наладится!
Та опомнилась и как будто впервые обнаружив перед собой стакан, сделала несколько жадных глотков, лихорадочно облизывая губы от пены.
– У меня столько неприятностей, что все в голове перепуталось, – призналась она уже куда доверительней. – Никогда еще такого не было.
– Да, у меня тоже. И роман зашел в тупик…
– Ты все еще пишешь?
– А куда деваться? Раз взяла аванс…
Лида не стала говорить чересчур практичной подруге, что уже по большей части пишет не из-за взятого аванса и не потому, что рассчитывает сделать какие-то покупки к Новому году. Ее искренне трогали и волновали все тайны, оставшиеся нераскрытыми полтора столетия назад… И к тому же они помогали ей меньше думать о собственных неприятностях.
– С чем у тебя не заладилось? – поинтересовалась Света.
Она всерьез принялась за пиво и немного повеселела. Или это просто показалось Лиде, которая с увлечением рассказала, что никак не может определиться насчет того, кем именно окажется хозяйка притона.
– Кто-то считает, что она мать Джаспера. А я все сомневаюсь… Может быть, она просто шантажистка, которая думает легко заработать денег на его тайне… Как по-твоему?
– Может и так, – осторожно подтвердила та. – Есть еще предположения?
– Есть. По крайней мере, у меня. Она может быть еще в каком-то родстве с Джаспером… В более дальнем. Например, она родственница его матери, но вышла не за того человека, постепенно опустилась на дно, стала пить, а потом и до наркотиков дошло…
– Могло случиться и такое. Ну а еще? – подбадривала ее подруга.
– А еще то, что она все-таки его мать. Я все время упираюсь в эту стену.
Света посмотрела на нее как-то странно – будто подружка сморозила глупость, причем непристойную. А потом вдруг начала улыбаться – все ярче и шире. Девушка, ничего не понимая, ответила смущенной улыбкой.
– Советую ставить на то, что она его мать, – сказала наконец Света. – Диккенс любил этот прием.
– А вдруг Джаспер просто соблазнил ее дочку? Знаешь, на оригинальной обложке изображена девушка-простолюдинка, которая читает объявление о пропаже Эдвина Друда. Эта девушка и может быть дочкой старухи. Передаст ей новость, и та возьмется за Джаспера всерьез.
– Банально. И это у Диккенса уже было, – та отмахнулась пустым бокалом. – И сдается мне, что старуха ничего не знала о том, что неизвестного Нэда зовут Эдвином Друдом. Я ошибаюсь?
– Ты права, но…
– Тогда ни одно объявление о пропаже, хоть на лоб ей его прилепи, не скажет старухе о том, что пропал тот самый Нэд, которым бредил Джаспер.
Лида была потрясена тем, как хорошо ее подруга помнит роман, о котором совсем недавно отозвалась так пренебрежительно.
– Тогда кто эта девушка? – поинтересовалась она.
– Ее дочь, – отрубила Света. – Сестра Джаспера. Возможно – его сестра-близнец!
Потрясенная Лида откинулась на спинку стула. Такая безумная версия даже ей в голову не приходила. Она несколько раз собиралась с мыслями, чтобы возразить, но так ничего и не сказала.
А Света, чрезвычайно довольная собой, посмеивалась и жестикулировала сигаретой, будто подчеркивала каждое свое слово огненной чертой:
– Представь, какая будет интересная развязка! Джаспера в детстве оторвали от материнской груди. Дали другое имя, положение в обществе, усыновили… А девчонка была никому не нужна – с девчонками в Англии вообще не церемонились, как и с младшими сыновьями. Все это были не наследники, не продолжатели фамилии. И бедные брат с сестрой воспитывались порознь… И вот старуха ищет Джаспера, чтобы обеспечить через него дочери такое же положение и содержание, как у него.
– Интересно, – выговорила наконец ее подружка. – Но… В твоей версии все притянуто за уши. Где это сказано, что была еще и дочь? Я должна исходить из того, что все персонажи уже на сцене!
– А в этой жизни вообще все притянуто за уши, – с непонятным раздражением ответила та. – Порой такие персонажи являются…
И, неожиданно сменив тему, она заговорила о предстоящих в скором времени зачетах. Этой осенью Света окончательно запустила учебу, у нее не было и половины всех необходимых конспектов. Разумеется, Лида должна была ей помочь – на правах лучшей подруги. Лида никак не могла понять, почему эти права действовали, только если их предъявляла Света, и совершенно не имели силы, когда что-то требовалось ей самой.
– Ну ладно, завтра я принесу конспекты, – с сомнением проговорила она, сдавшись на уговоры или, судя по тону, скорее на приказы. – Только не потеряй, как было в прошлом году!
– Но я же их нашла!
– После сессии, – напомнила Лида. – В каком-то баре.
– Ладно-ладно, не потеряю. Сделаю ксерокс и верну. Можно будет забрать их прямо сегодня? Тогда получишь их обратно уже завтра.
– Но как же…
– Да просто, – оборвала та. – Поедем к тебе после занятий, и ты передашь мне тетради. Если твоя хозяйка такая неприветливая, могу даже в квартиру не заходить.
Света решила осуществить свой вчерашний план и лично убедиться в том, насколько достоверны россказни о дежавю и женщине с сиреневыми глазами. Тем более что убить вечер после занятий было совершенно не на что. Она очень сомневалась, что после вчерашней ссоры по телефону брат явится за ней после занятий. «С ЗАГСом он справится и в одиночку, – решила она. – Чтобы все узнать, достаточно одного свидетельства о рождении. Они же у нас одинаковые – отличаются только имена».
Лида только плечами пожала. Она опасалась, что скромным стоянием на лестничной площадке дело не ограничится. Ее подруга удивительно ловко проникала, куда хотела, а в том, что ей сегодня хотелось в гости, девушка даже не сомневалась. Но что было делать?
Они отсидели все лекции, обменяли книги в библиотеке и, наконец, вышли на свежий воздух. Все утро, весь день шел снег, и Лида невольно улыбнулась, увидев, какими светлыми и праздничными стали институтский дворик и Тверской бульвар за ним. Света тоже оглядывала двор, но без восхищения. Она как будто искала кого-то глазами и, не найдя, потянула Лиду к воротам:
– Давай скорее, у меня времени нет.
«Может, она и не задержится, – понадеялась девушка, когда они ехали в метро. – Совсем не хочется, чтобы Светка проторчала у меня допоздна…»
Войдя во двор, Света огляделась – одновременно напряженно и недовольно. Бросила косой взгляд на помойку, потом задрала голову, рассматривая окна.
– На каком ты этаже? – спросила она.
– На третьем. Разве брат тебе не сказал? – не выдержала Лида.
Та красноречиво на нее взглянула и вошла в подъезд. Лида поднималась первой, Света следовала за ней, чуть поотстав, оглядывая облупленные стены и треснутые стекла, как нечто поразительное, никогда прежде невиданное и требующее большого внимания. Лида даже удивилась:
– Неужели все так плохо?
– Нет, просто интересно… Это твоя квартира? У тебя есть ключи?
Лида вместо ответа отперла дверь. Никто не вышел ей навстречу, из кухни не слышалось ни шипения масла на сковороде, ни звука льющейся воды.
– Моя комната – там, – показала она Свете, которая нерешительно топталась у порога. – Ну иди же. Ты ведь не собираешься, в самом деле, стоять на лестнице? Пока я еще все найду…
Света держалась как-то испуганно и робко, совсем не похоже на свою всегдашнюю манеру. Она торопливо пересекла коридор и, едва дождавшись, когда Лида откроет свою комнату, шмыгнула туда первой.
Та не переставала удивляться. Ей показалось, что подруга чем-то напугана, но чего тут было бояться? Света по-прежнему напряженно оглядела стены, мебель, даже себя в зеркале на дверце шкафа… Осторожно присела на застланную постель.
– Тут очень хорошо, – тихо сказала она. – А твоей хозяйки нет?
– Кажется, нет. Впрочем, она вообще не шумная. Напьется, лежит у себя в комнате и читает. Тем более, вчера мы немножко поссорились из-за Алеши… – Лида подошла к письменному столу и принялась выдвигать ящики, отыскивая нужные тетради. – То есть не поссорились, а так… Не сошлись во мнениях.
– Как ее зовут, ты говорила?
– Вера Сергеевна. Только я тебе этого не говорила. А фамилия, – припомнила Лида, – Штосс. Интересно, да?
– Она немка, – как-то машинально уточнила Света.
– Скорее всего, да. Ты бы ее видела! Очень привлекательная женщина… Прямо как из старого американского кино.
– А глаза какие? – задала Света совсем уж неожиданный вопрос.
Лида удивленно на нее взглянула, но, когда поняла, что та спрашивает серьезно, добросовестно постаралась припомнить.
– Очень интересные, – ответила она после паузы, продолжая переворачивать ящики вверх дном. – Даже трудно описать цвет. Сперва мне казалось, что они серо-голубые, но сейчас думается, что оттенок другой. Необычный такой, лиловый.
– Лиловый или сиреневый?
– Ну, я не вижу особой разницы. По-моему, сиреневый – это выгоревший лиловый. А почему ты спрашиваешь? – все больше недоумевала Лида, выбрасывая на стол одну разбухшую тетрадь за другой.
– Да так, – уклончиво ответила та и тут же высказала пожелание осмотреть квартиру.
Лида согласилась:
– Если есть желание – посмотри. Только к ней не стучись, ладно? На всякий случай… Ее комната – первая по коридору, сразу от входа.
Света сделала успокаивающий жест и тихонько вышла. Через некоторое время Лида собрала все конспекты и слегка призадумалась, прислушиваясь к прежней, глухой тишине. Правда, думала она не о поведении Светы (та всегда была любопытна), а об Алеше. «Если он не позвонит сегодня, – с обидой подумала она, – может больше не звонить вообще. Что это такое? Все, кому я об этом рассказываю, чуть мне в лицо не смеются. Дескать, откопала сокровище, то ли еще будет… В самом деле, что он обо мне думает? Что у меня нервы стальные и мне на все плевать? Может, Вера Сергеевна права и это ему плевать на меня?»
Она сложила тетради в стопку и вышла в коридор. Лида сразу увидела подругу – та стояла перед запертой дверью. Зимний вечерний свет, падающий из кухни, слабо освещал ее со спины, тогда как лицо оставалось в тени. Но не лицо испугало Лиду – она насторожилась потому, что уж в очень странной позе стояла подруга. Казалось, что та постучала в дверь и теперь ждала, что ее вот-вот впустят. Света повернула голову слегка набок и к чему-то прислушивалась.
– Комната заперта, – негромко сообщила Лида.
Та вздрогнула и кивнула:
– Вижу. А почему?
– Хозяйка сказала, что заперла комнату давным-давно. Она хранит в ней всякие ненужные вещи.
– Разве у нее нет кладовки? Я заметила тут что-то похожее, – она указала в другой конец коридора.
Лида кивнула:
– Кладовка-то есть, но, наверное, ненужных вещей оказалось слишком много. Или ей просто лень убираться…
Она протянула тетради:
– Можешь не слишком торопиться, но к пятнице все-таки верни.
Та посмотрела на тетради так, как будто начисто забыла об их существовании, потом все-таки взяла и уложила в сумку.
– Я пошла, – как-то автоматически сказала Света. – А ее точно нет? Жалко.
«Еще пара лет в таком духе, и она окончательно сопьется. – Лида заперла за визитершей дверь. – Хотя сегодня она как раз почти не пила. Стакан пива не в счет».
Разгадка тайны часто зависит лишь от того, хотят ли ее знать.
