Глава 13
Только сейчас женщины и познакомились как следует. Татьяна никогда бы раньше не подумала, что это когда-нибудь произойдет, – слишком резкую антипатию она ощущала по отношению к матери Жени. Теперь Юлия вызывала у нее смешанные чувства – тут была и жалость, и удивление, и любопытство.
Она просидела у своей новой приятельницы почти два часа. Женщины устроились на кухне и запивали свои горькие разговоры черным кофе без сахара. Татьяна не курила, хотя ей очень хотелось зажечь сигарету. Одной из грустных новостей, которые сообщила ей Юлия, было то, что у нее уже полтора года быстрыми темпами развивается рак груди, и хотя она тут же, как узнала об этом, бросила курить и не пьет ничего крепче кофе, улучшений никаких…
– Уже была одна операция, готовлюсь ко второй, – сказала та, по виду – почти равнодушно. – Но я уж знаю – если начали тебя резать, они уже не остановятся, пока в могилу не ляжешь. Раньше нужно было спохватиться. А как, когда? Я работала, пахала, как ненормальная… Как все сейчас, кому удается хорошо зарабатывать. Держалась за своем место. Я ведь получаю больше мужа. Он на стороне не подрабатывает, сидит в своей поликлинике, очки старушкам и школьникам выписывает. Какой-то он у меня пассивный… С места его не стронешь. А я устроилась в квартирное агентство, риэлтером, и получала прилично.
Она вздохнула и сказала, что сама себе отмерила еще года два. Хотя уже сейчас чувствует себя настолько скверно, что сомневается в своем прогнозе, находя его слишком оптимистичным.
– Главное, я уже не знаю, зачем мне жить еще два года, – пробормотала она, поворачивая в руке пустую чашку и разглядывая кофейную гущу на дне. – Раньше все было ясно – семья, ребенок. А теперь что? Я беспокоилась за Женьку, как всякая бы на моем месте беспокоилась… Пока она училась в школе, я ее вот так держала! А потом упустила. Как раз нашла эту новую работу, стала меньше времени ей уделять. А оглянулась как-то – и нет у меня Женьки. У нее уже другие интересы, авторитеты, своя жизнь.
Татьяна почти не говорила – только слушала. Хозяйка предложила ей поужинать, но та отказалась, сославшись на отсутствие аппетита.
– Я тоже почти не ем, – призналась Юлия. – Едок остался один – супруг мой. Ему все по барабану – аппетит не пропадает. А что? Он здоровый мужик.
Она произнесла это с какой-то недоброй завистью, как будто то, что муж не болел смертельной болезнью, было непорядочно по отношению к ней самой. Юлия сообщила, что дочь тоже почти не ест дома.
– Готовит там у себя, – она указала пальцем в пол. – Там и ест, и своего хахаля кормит.
– Вы совсем махнули на нее рукой?
– А! Маши не маши – что изменится? Отец ей как-то надавал, чтобы не забывалась, – она его обхамила, представляете? Так к нам поднялся этот Петруша и поговорил с ним. Вон, – она указала на треснувшее и заклеенное скотчем стекло в кухонной двери. – Это осталось на память.
Оказалось, что мужчины форменно подрались. Правда, драка вышла короткой. Петр, едва войдя, заявил, что не позволит, чтобы Женьку избивали. Женька при этом часто демонстрировала полученные от него самого синяки, но парня это ничуть не смущало. Отец сказал ему, чтобы он катился отсюда, и тогда парень его попросту толкнул в грудь.
– Короче, порезанный локоть, синяк и разбитое стекло, – резюмировала Юлия. – И все осталось, как было. Я сказала мужу – хватит, не связывайся. Что мы можем сделать, если он живет в нашем же доме? Так можно было бы хоть Женьку запереть. А с другой стороны, как ее запрешь-то? Взрослая девица, а мы оба на работе. Правда, я сейчас все больше по больницам таскаюсь. Нет, ничего уже сделать нельзя.
Зашла речь и о старой истории – с ночевкой Жени у подружки. Юлия подтвердила то, что уже было известно от Алины.
– Да, как раз в одиннадцатом классе Женька и сорвалась у меня с цепи… Как раз тогда в наш дом и переехал этот Петр. А до этого квартира стояла пустая – старик умер, а другие наследники не объявлялись… Там и бомжи одно время жили – вскрыли дверь и поселились. Но мы это гнездышко быстро ликвидировали – вызвали милицию. А потом появился этот парень.
Она сказала, что до сих пор не знает, как произошло знакомство дочери с Петром. Однажды та не пришла домой после школы. Не появилась Женя и ночью. Обзвонили подруг – ни у кого ее не оказалось. А утром та как ни в чем не бывало, появилась дома – ей нужно было переменить учебники в сумке. Разумеется, был скандал и большое выяснение отношений. Однако Женя, которая до тех пор была довольно послушной девочкой, держалась на удивление стойко и твердила, что поскольку ей уже шестнадцать лет, она сама решает, что ей с собой делать. Захочет – и замуж выйдет, а их на свадьбу не позовет, раз они так…
– Ну, отец наставил ей пару синяков, да и я добавила, – призналась Юлия. – В школу она пошла к третьему уроку. А что ночевала на третьем этаже – это мы уже после узнали. Тогда она не призналась, где была…
– Так вы все-таки ее били? – переспросила Татьяна.
– Да по пальцам можно сосчитать, сколько раз, – горестно вздохнула та, – разве это называется – били? Вот меня отец лупил так, что один раз зуб треснул. А ей достанется по заднице в крайнем случае, и все. А как их не бить? Хамят же в глаза, язык без костей…
О том, что дочь забеременела, она тоже узнала совершенно случайно. Юлия пришла в женскую консультацию, по месту жительства, и в регистратуре ей по ошибке выдали карточку дочери – фамилии одинаковые, отчества, как на грех, тоже… Она торопилась на прием и поняла ошибку, только оказавшись возле кабинета врача. Спускаясь по лестнице, она полюбопытствовала узнать, как самочувствие дочери… И узнала, что та неделю назад была на приеме и ей диагностировали трехмесячную беременность.
– Что я пережила – трудно сказать. – Она даже прослезилась, и подводка под глазами превратилась из голубой в синюю. – Узнать об этом вот так! Да что же это такое! И молчала, как партизан, будто мы ей враги! Ну ладно, отцу могла не говорить, это не мужское дело, но мне, мне она должна была сказать!
Эти слова болезненным эхом отозвались в ушах у Татьяны. «Мне тоже нужно было это сказать. А Ирка не сказала. Господи, бывают ли матери, у которых с дочерьми все хорошо? Или они только думают, что все хорошо, пока жизнь не стукнет головой о стену?»
– Вечером я с ней поговорила по душам, – сказала Юлия. – Объяснила, что такой свободы, которой она хочет, больше не будет. Что раз она вляпалась, нужно расплачиваться. То есть пусть рожает. – Она нервно схватила кофейник: – Знаю, что вы думаете! Что такая мамаша, как я, не могла этого сказать? А как я могла послать свою дочь под нож? Я сама делала аборты не раз. И знаете что? Думаю, то, что сейчас со мной происходит, – именно из-за этого. Но тогда я была моложе, глупее… Потому и хотела удержать ее от аборта. А она заявила, что не желает калечить себе жизнь.
Двое суток Женю удалось продержать дома. Телефон был отключен и заперт под замок. Когда звонили в дверь – никто не открывал. Женька сидела у себя в комнате, но не плакала. Она дулась, тупо смотрела в книгу и явно что-то замышляла. Такого режима долго никто из родителей выдержать не мог – всем нужно было работать, а у Юлии как раз начались проблемы со здоровьем. И когда дочь буквально на пару часов оставили одну, она немедленно сбежала.
– И переночевала у нас? – спросила Татьяна.
– Именно.
– Но тогда она еще не успела сделать аборт?
– Нет, тогда нет… Хотя я боялась, что она уже сделала эту глупость. – Юлия придвинула гостье чашку. – Она это провернула в другой день, где-то неделю спустя… Отлеживалась не у нас, а у своего парня. Вот тогда-то я впервые поняла, что она на меня плюет и что даже отец ей больше не указ. Ну а потом все пошло вразнос – чем дальше, тем хуже.
– Вы в самом деле не знаете, чем занимается Петр? – перевела разговор на другую тему Татьяна.
Та ответила, что неоднократно задавала дочери этот же вопрос, но та говорила, что Петр работает в разных местах, больше ничего. Сама она по окончании школы никуда поступать не стала, а принялась где-то подрабатывать.
– Вы что – не знаете где?
– Она говорит разное. То устроилась каким-то менеджером, то «промо», то учится в школе манекенщиц… Только я сужу по тому, что вижу. А вижу я, что никакого графика у нее нет, приходит и уходит, когда хочет. Правда, в последнее время она вроде бы действительно где-то работает, потому что возвращается примерно в одно и то же время. И знаете, что я вам скажу? – доверительно произнесла та. – После того как погибла ваша дочка… Уж вы меня простите… Но Женя стала как-то серьезнее.
– В самом деле? – сдержанно откликнулась Татьяна.
– Да! Чаще заглядывает к нам, как-то внимательнее стала ко мне относиться. Например, спрашивает, не нужно ли каких-нибудь лекарств достать или денег на операцию. Представляете? Прямо как взрослая.
И опять в ее глазах показались слезы. Уже не обращая внимания на макияж, женщина беспощадно вытерла их тыльной стороной руки.
– Кто знает, может, все еще уладится, – жалобно произнесла она. – Женька девчонка неплохая… Она же добрая, мне ли ее не знать. Но этот Петр! Вот если бы он отсюда наконец свалил, я бы в церкви все свечи скупила и перед иконами поставила. Это же просто зараза какая-то, так он на нее влияет!
– А почему вы не переедете? – без особого интереса спросила Татьяна. Судьба Жени и ее будущее давно перестали ее волновать.
Хозяйка ответила, что о переезде надо было думать раньше – пока отношения дочери с ее возлюбленным не зашли слишком далеко. А теперь – какой в этом смысл? Они-то, может, и переедут, а вот Женька – вряд ли. Слишком давно она крутит этот роман.
– Скажите, а то, что у нее были и другие приключения, – правда? – спросила Татьяна.
Женщина призналась, что было и такое, только на фоне Петра все кажется невинным детским лепетом. Она измученно заявила, что теперь готова простить дочери все – и аборт, и непослушание, и бог знает какие истории, о которых уже поползли слухи… Только бы та бросила наконец этого стервеца.
– А ваша дочь считает его хорошим парнем.
– Она его, кажется, боится, – вздохнула Юлия. – Чему удивляться? Он же чуть мужа моего не пришиб. А отец – единственный человек, которого она по-настоящему слушалась. Получается, он у нее на глазах показал, кто тут главный… Раньше она отца боялась, теперь его. Всю жизнь кого-нибудь боится…
Уже прощаясь, Татьяна спросила – нет ли у нее случайно фотографии Петра? Та замахала руками:
– Да вы что?! На черта мне!
И, запнувшись, добавила, что дошла в своем отчаянии до того, что как-то решила обратиться к колдунье, – прочитала объявление в газете, что таким способом можно устранить нежелательного знакомого. Для этого нужно было фото. И тогда она перерыла все вещи дочери, но ничего не нашла. Обратилась к ней самой – но просьба была отвергнута. Колдунья, впрочем, согласилась обойтись и без фото, но это показалось Юлии подозрительным, и она разуверилась в ее добросовестности.
Нельзя сказать, что женщины расстались подругами, но, во всяком случае, Татьяна многое поняла и многое ей простила. Она заторопилась домой, не желая столкнуться с ее супругом, да и время уже было позднее. На третьем этаже она слегка заколебалась – не попробовать ли еще раз заглянуть к Жене? Но одна мысль о том, что придется общаться с Петром, удержала ее от этого. Теперь, после рассказа Юлии, она и сама его боялась – причем всерьез. Алины тоже дома не было. И Татьяна поехала домой.
Из еды в холодильнике оказалась пачка масла и кочан подвядшей капусты. В последние дни она совсем не ходила по магазинам. Татьяна чертыхнулась, но тащиться в супермаркет было уже не под силу, поэтому она решила потушить капусту, заправив ее черным перцем. Когда голоден – и это сойдет. Она поставила кастрюлю на медленный огонь и со вздохом отправилась в комнату – посмотреть вечерние новости.
Женщина просидела в кресле минут пять, пытаясь вслушаться в то, что говорит диктор, но ее мысли блуждали очень далеко от мировых и внутрироссийских проблем. Она думала о Нелли – не позвонить ли ее родителям? Может, девушка уже нашлась?
Обдумывая этот вопрос, она обводила взглядом комнату. И, наткнувшись на приоткрытую дверцу шкафа, остановилась. Уходя из дома, она закрыла дверцу. Это Татьяна помнила совершенно точно, потому что в последнее время в доме стала летать моль, и она старалась, чтобы та не добралась до теплых вещей. Женщина встала, пошла к шкафу и прикрыла дверцу. Та не желала закрываться – мешали упавшие на дно вещи. Она раздраженно открыла шкаф и замерла.
То, за что она больше всего опасалась – Ирина новенькая шубка, – исчезла. Вот здесь она висела – милая бежевая вещица из каракуля, в целлофановом чехле… И вот ее нет.
Не веря своим глазам, Татьяна сдвинула вешалки, посмотрела даже на пол, как будто такая вещь могла затеряться, как иголка. Шубки не было.
Кроме шубы, из шкафа исчезла также зимняя шапка мужа – он проносил ее всего два сезона, а также ее собственная дубленка. Татьяна не очень ею дорожила, вещь была довольно заурядная. Но другой у нее не было! Она смотрела в полупустой шкаф и пыталась понять, что же могло произойти. Неужели она сама в припадке безумия куда-то упрятала эти вещи, а теперь начисто об этом забыла? Да не может этого быть! И не очень-то много мест в их небольшой квартире, куда можно спрятать такую груду кожаных и меховых вещей. Разве что на антресоли – но те забиты до отказа материалами для ремонта…
Она беспомощно огляделась. Взгляд упал на сервант – там, в шкатулке… Сколько раз она себе говорила – не держать драгоценности на виду, все собиралась найти место поукромнее, все откладывала и вот…
Шкатулки не было. Она исчезла оттуда со всем своим содержимым. Там хранились старомодные золотые сережки с жемчугом – еще мамины. Мамино жемчужное ожерелье – Татьяна одевала его редко, а вот Ира просто обожала. Опять же – Ирины сережки с бриллиантами. Бриллианты были смехотворные – крохотные, почти без блеска. И стоили эти серьги не так уж дорого. Но сколько счастья они доставили десятикласснице Ирке, когда та вымолила себе наконец этот подарок к Новому году! Ее радость, зверские прыжки и слезы стоили любых бриллиантов, самой чистой воды… Было в шкатулке и старое колечко с каким-то красным камнем – Татьяна сама толком не знала его стоимости. Серебряные вещи – две браслетки, кольца с самоцветами, цепочка с крестом. Мужнины запонки с эмалью. Его золотая заколка для галстука с маленьким рубином – подарили коллеги на работе, к юбилею. У них было принято дарить дорогие подарки.
Татьяна смотрела на пустое место в серванте, и точно такая же пустота была у нее в голове. Она пыталась осознать то, что произошло, и не могла. Не могла протянуть руку, двинуться с места, что-то предпринять. Просто стояла и смотрела. До тех пор пока с кухни не потянулся противный горький запах подгоревшей капусты.
Только это стронуло ее с места. Она пошла на кухню, выключила конфорку, присела за стол. Наконец явилось слово, которое она искала и не могла найти, – «обокрали». А за ним потянулась рваная цепочка бессвязных мыслей – «кто», «как», когда», «пока меня не было дома», «что теперь делать»…
Наконец она пришла в себя окончательно. Первым движением было пойти в прихожую и проверить замки на входной двери. Дверь была в полном порядке – никаких следов взлома. Она тщательно обследовала скважины с внешней стороны – они даже не были исцарапаны. Ломом такую дверь не отожмешь – железная, сделана на совесть. Нет, ее никто не взламывал. И замки в полном порядке – открываются как по маслу. Тогда что?
Она вернулась в прихожую и взглянула на подзеркальник. Там всегда лежали ключи. Три связки – Ирина, ее собственная и мужа. Теперь – две. Вот ее связка – на ней висел брелок с адресом и телефоном мастерской, которая ставила им железную дверь. Ирина – с брелоком, который та купила сама. А ключи Алексея были, наверное, при нем. Где бы он сейчас ни находился.
– Это слишком, – произнесла Татьяна вслух.
И тут же вспомнила про деньги. Конверт с деньгами. Был в ящике письменного стола Иры. И Алексей это знал. После поминок деньги исчезли. Куда проще было подумать на кого-то из гостей, чем на собственного мужа. Тот не мог взять этих денег!
А он их взял.
Эта мысль была так ясна и беспощадна, что женщина даже застонала. «И я же спрашивала его – куда подевались деньги?! А он, гад, начал удивляться: „Знать ничего не знаю!“ И в тот же день исчез, уехал к своей подружке! А теперь? Явился подчистить квартиру?! Это что – начался раздел имущества?! Еще до развода, до суда?!»
Апатия внезапно сменилась яростью. Она бросилась в спальню, потом в комнату дочери. Раскрывала шкафы, выдергивала оттуда вещи, шарила по незатейливым тайникам, которые были известны всей семье. За батареей, в спальне, лежала тоненькая пачка долларов – то, что удалось собрать за последние полтора года. После банковского кризиса, когда они потеряли немалую сумму денег, Татьяна предпочитала такой – дедовский – способ хранения сбережений. Но денег в тайнике не было. Пропал также ее совсем новенький фен, висевший возле зеркала, из бара исчезла бутылка виски, стоявшая там для торжественного случая… А в большой комнате она, наконец, заметила исчезновение видеомагнитофона.
Обшарив квартиру, Татьяна упала в кресло и минут пять ругалась – вслух, громко, тщательно подбирая самые смачные выражения. Она бы отдала все имущество, которое еще осталось в квартире, за то, чтобы сейчас иметь возможность дать пощечину своему супругу. Но это было невозможно.
«Он же попросту меня обокрал! – бесилась она. – Пришел, как вор, когда меня не было дома! Упер все самое ценное! Деньги забрал! Ладно деньги, их в основном заработал он. Но как он посмел унести мои драгоценности? Мои, мамины, Иркины! А ее шубка! Он что – собрался подарить ее любовнице?! А… дубленка моя?»
У нее тряслись руки – такая грубая, низкая подлость просто не укладывалась в голове. Зато теперь ей было ясно, почему муж до сих пор не оставил никаких координат. «Ну разумеется, чтобы я не могла дозвониться и высказать ему все! Только на что он рассчитывает? Собрался разводиться – так мы неизбежно встретимся на суде. Ведь будет суд, придется делить имущество! И что его ждет? Как он думает, интересно? Что я ни слова ему не скажу? Или он спер все эти вещи, чтобы шантажировать меня? „Давай развод, тогда все верну?“ Да глупости, ребенка теперь нет, разведут и так, без шантажа… И в конце концов, когда он намерен разводиться, если решился окончательно? Чего он тянет, гад?»
Единственным способом связаться с мужем было позвонить к нему на работу. Татьяна решила сделать это завтра же, с утра. Гордость – в сторону. Оскорбленное самолюбие – туда же. После того как ее обокрали, она не могла больше ждать у моря погоды.
* * *
Она позвонила ему в десять утра – уже со своего рабочего места. На работе еще никто не знал о том, что она рассталась с мужем, и Татьяне не хотелось это афишировать. Поэтому она вышла в коридор, к платному автомату-таксофону. Тот, к счастью, работал.
Алексей оказался на рабочем месте. Он бодро откликнулся, но, услышав голос экс-супруги, сразу замолчал. Татьяна раздраженно заявила:
– Ты ведешь себя, как ребенок! Напакостил и молчишь! Как ты все это объяснишь, интересно?
Молчание. Она распалялась все больше:
– Какого черта ты унес из дома вещи? Можешь это объяснить? Я не говорю, что это непорядочно, – о порядочности с тобой вообще нет смысла говорить! Но как ты смел взять Иркины сережки и шубку? Деньги – ладно, черт с ними, твои зимние вещи я сама предлагала забрать… Но мой фен, моя дубленка, мамины драгоценности! Ты соображаешь, что делаешь?
На том конце провода послышалось сдавленное восклицание. Татьяна язвительно рассмеялась:
– Или, может, это не ты взял, а твоя подружка? Ты отдал ей ключи от нашей квартиры? Или она сама взяла? Ты, вообще, знаешь с кем живешь? Она точно продавщица? Может, домушница?!
Ему с трудом удалось прервать поток ее слов. Алексей возбужденно перебил жену:
– Погоди, о чем ты? Какие сережки? Какой фен? Я ничего не брал!
– Что?!
– Ты с ума сошла? – недоверчиво спросил он. Его голос звучал вкрадчиво и осторожно, как будто он в самом деле имел дело с буйнопомешанной и боялся раздражить ее еще сильнее. – О чем ты говоришь? Все, что я взял, – взял при тебе. Ты видела, как Катя укладывала сумки…
– Глаза бы мои этого не видели! – воскликнула она. – Скажешь, ты вчера у меня не был?
– Да я работал вчера весь день!
– Ну, так значит, в обед наведался или после работы! – рявкнула Татьяна. Она забыла о том, что ее могут услышать и теперь говорила во весь голос. – Скажешь, не заходил и ничего не брал?!
– Да не брал я…
– …!
Она бросила трубку и тут же заметила рядом сотрудницу. Та вышла в коридор покурить, а место для курения, как назло, располагалось неподалеку от автомата. «Она все слышала!» – подумала Татьяна, но никакого стыда не испытала. Ей уже было море по колено. Она опять набрала служебный номер Алексея. Тот взял трубку немедленно, и голос у него все еще был раздраженный.
– Опять ты? – вырвалось у него.
– Опять я! Немедленно скажи, где ты сейчас живешь! Адрес, телефон!
– Зачем тебе?
– Зачем?! В милицию на вас заявлю! Ты не имеешь права выносить из дома вещи! Тем более, мы с тобой еще не разведены! Это воровство, понял, воровство! Ты меня обокрал вместе со своей сучкой!
На этот раз трубку бросил он. Татьяна дрожала, она едва могла устоять на ногах. Никогда в жизни ей не приходилось так разговаривать с мужем. Чувство было ужасное – будто ее ошпарили кипятком. Сотрудница, которая давно уже перестала затягиваться своей потухшей сигаретой, смотрела на нее остановившимися, широко распахнутыми глазами. Она, вероятно, тоже не предполагала, что человек с высшим гуманитарным образованием, да еще с таким спокойным нравом, как у Татьяны, может употреблять подобные слова…
Татьяна еще раз позвонила мужу через час – за это время она успела взять себя в руки. Успокоиться до конца ей все-таки не удалось, но она дала себе слово – на этот раз обойтись без взаимных оскорблений. Все равно этим ничего не добьешься…
Алексей дал ей свой новый адрес и телефон. Казалось, он хочет этим ограничиться, но она остановила его:
– Скажи, ты в самом деле не был вчера у меня?
– В самом деле, – мрачно ответил он.
– А…
– Катя? – догадался тот. – Она тоже у тебя не была. Прекрати! За кого ты ее принимаешь?
«А за кого мне ее принимать? – подумала Татьяна. – Украла у меня мужа, так значит, и на многое другое способна…» Но вслух этой мысли не высказала, только мягко поинтересовалась – где Алексей держит ключи от их квартиры.
– Ключи? – задумался он. – Да я их дома оставил.
– Ну вот, она и могла их взять.
– Да нет же, у тебя дома!
– Что?! Где?
– Я не помню…
Он и в самом деле часто клал ключи куда попало. Татьяна знала эту его привычку и часто ругала его по утрам, когда происходили утомительные сборы на работу. Чаще всего Алексей убеждался, что найти свои ключи не может, и тогда хватал связку, принадлежавшую Татьяне или дочери. Тот, кто уходил из дома вторым (обычно Ира), так же бесцеремонно завладевал оставшейся связкой. Ну а тот, кому выпало уходить позже всех, чертыхаясь, обшаривал всю квартиру…
– Ты не брал ключей? – недоверчиво переспросила она. – Ну и где они? Мне что-то на глаза не попадались! Все свои вещи ты забрал, в карманах их быть не может?
– Посмотри на холодильнике, – измученно сказал бывший супруг. – И скажи еще раз, честно – у тебя правда пропали вещи? Какие?
Татьяна их перечислила. Алексей выслушал ее и сказал, что у него бы никогда совести не хватило унести Иркины вещи. А уж тем более – дубленку Тани… И пусть на Катю тоже не думает – это, конечно, не очень объективно с его стороны, но он считает ее честным человеком.
Татьяна не стала возражать – ее гнев уже остыл, его сменило искреннее недоумение.
– Ладно, я поищу твои ключи, – пообещала она. – Только… Кто же в таком случае взял вещи?
Алексей спросил, нет ли следов взлома. А может она, уходя, как-то забыла закрыть дверь? Обе версии Татьяна сразу отвергла. Он вздохнул:
– Тогда я не знаю. Домовой унес.
И опять она не возражала. Ей вдруг захотелось плакать – женщина чувствовала себя облапошенной, глупой и одинокой. Выдержав паузу, чтобы справиться с дрожащим голосом, она спросила, когда же он, собственно, собирается подавать на развод?
– Это срочно? – нерешительно спросил Алексей.
– Да мне-то некуда спешить. А вот тебе…
– Я… Я сейчас так занят на работе, – выговорил он с запинкой.
– Понятно. Я тоже занята, самыми разными делами. Алеша… – Она назвала его так, и сердце у нее сжалось. – Вы в самом деле так давно меня обманывали? Полтора года?
Пауза. Она слышала в трубке его сдавленное дыхание. Потом он сказал, что это действительно продолжается уже давно.
– Почему ты мне не сказал?
– Я думал, что это несерьезно.
– А потом оказалось серьезно? Она беременна?
– Нет… Нет, – повторил он уже тверже. – Не в этом дело. Просто я… Я не могу даже объяснить… Мне тяжело было оставаться с тобой.
– После смерти Иры? – Она повысила голос. – Я напоминала тебе о прошлом, да? Но, Алеша…
Тот перебил ее, заявив, что и сам окончательно не разобрался в своих чувствах. Что она в чем-то права – пока не исчезла дочь, он даже не думал уходить к Кате, да и та никогда на этом не настаивала. Нельзя даже сказать, чтобы эти встречи с ней были единственной отдушиной для него…
– Я благодарен тебе, – сказал он очень тихо. – Мне с тобой было хорошо… Прости.
Татьяна плакала, молча глотая слезы. Она отвернулась к стене, чтобы никто не видел ее дрожащих губ и намокших, распухших от туши ресниц.
– Но когда исчезла Ирка, дома стало так пусто, – продолжал он, размеренно и безжалостно, вряд ли сознавая, какую причиняет боль. – И я впервые подумал, а что я тут делаю? Понимаешь, пришла эта мысль – что я тут делаю? А потом задумался вообще о многом. Почему я тут? Зачем? Кому я нужен?
– Мне нужен, – сдавленно откликнулась она.
– Я не заметил. – После паузы Алексей договорил: – Я не думал, что на Ирке так много держится. Что она нас связывает. А больше… Больше, пожалуй, ничего… Ты меня почти не замечала. Только понукала – иди туда, сделай это, собери свои вещи, иди ешь…
– Она тебя не понукает?
– Нет. С ней, понимаешь… – Он запнулся, застенчиво, почти как мальчишка. – С ней я чувствую себя человеком.
– А со мной? – запальчиво переспросила она.
– С тобой – никем, – последовал неожиданный ответ.
Татьяна задохнулась. Она даже не смогла ему ничего ответить. Алексей почувствовал, что перегнул палку, и стал прощаться. Он обещал позвонить – в самое ближайшее время. Хотя у него сейчас столько работы…
Она повесила трубку.
* * *
Ключи нашлись не на холодильнике, а на подоконнике кухонного окна. Она взяла их и осмотрела. Да, те самые, разумеется. Только на этой связке из всех трех не было вообще никакого брелока.
Она присела к столу и задумалась, поигрывая зажатыми в руке ключами. Она не слишком верила Алексею, что его новая подружка – женщина порядочная. Почему она должна этому верить? Она ведь с нею не знакома. Но теперь ей и самой казалось, что Алексей не мог ее обокрасть. Единственным, что он мог унести из квартиры, были его собственные вещи. И муж имел бы на это полное право. Но он не сделал этого – не имел возможности сделать. У него просто не было ключей. А кроме того, забрать, в преддверии лета, свою зимнюю шапку… Это же просто нелепо! Причем он оставил свою дубленку. Или ее оставили те, кто ее обокрал, – не позарились… Вещь была изрядно поношенная, засаленная на локтях. Татьяна все собиралась отнести ее в чистку, но никак не могла выкроить время. Предполагалось, что мужу будет куплена новая зимняя куртка, более соответствующая его служебному положению. С меховым воротником, хорошей фирмы… Однако теперь это была не ее забота.
Она мимоходом подумала, что всю жизнь ее раздражало, что приходится брать на себя заботу о супруге. От стирки его вещей до содержимого его карманов – он спокойно мог забыть дома кошелек, права, не говоря уже о каких-то мелочах. Она так привыкла опекать его в каждом движении, каждом поступке, что уже воспринимала это как нечто естественное, хотя и не переставала раздражаться по этому поводу.
А теперь… Теперь не приходилось заботиться ни о ком. Ни о дочери – та переняла у Алексея его рассеянность. Ни о нем самом. И теперь, когда женщина отвечала уже за одну себя, эта ответственность казалась ей такой мизерной. Оказывается, чтобы быть счастливой, нужно быть немножко несчастной… Измученной, замордованной домашними делами. Только не одинокой. Не одинокой – ни в коем случае…
«Мне нужен кто-то, – подумала она, в отчаянии пряча лицо в ладонях. – Все равно кто – человек, собака, кошка… Я не могу быть одна. О боже, я думала, что устала от всех, а я не могу быть одна! Человек не должен быть совсем один. Я хочу, чтобы во мне кто-то нуждался…»
Но некого было позвать на помощь, некому было позвонить. Семья когда-то съела все ее свободное время, она растеряла друзей и подруг. И теперь их не было. Никого. Некому было излить душу. Остались только люди, сочувствие которых было ей совсем не нужно. Потому что они, в сущности, были чужими…
Она встала и походкой сомнамбулы прошла в комнату дочери. Если бы хоть остались постеры на стенах! Но не осталось ничего. Пятна клея на обоях, запыленная занавеска на окне, заправленная постель. Женщина упала на стул возле письменного стола. Да, из этого ящика пропали деньги. Их взял не Алексей – что уж яснее… Он не мог их взять. Он бы никогда не посмел. Он не такой. Тогда… кто?
Она снова выдвинула ящики, один за другим, как будто деньги неожиданно могли обнаружиться там – среди старых тетрадок, забытых мелочей, фантиков от жвачки. Денег, разумеется, не было.
Она взяла в руки тетрадку по литературе. Одиннадцатый – последний класс. Она вспомнила Иру такой, какой та была в то время. Иногда – строптивая, иногда – покладистая, просто золотая… Со своими экстравагантными увлечениями, детскими тайнами, наивными влюбленностями в певцов и актеров… А что, в сущности, на самом деле представляла из себя ее дочь?
Татьяна подумала, что не знала этого. У дочери была подруга, которая в то время уже успела испытать на себе, каково забеременеть от человека, который не собирается на тебе жениться и спокойно может ударить твоего отца… Знала об этом Ира или нет? В ту ночь, когда Женька пришла к ним ночевать, девчонки долго шептались. Нет, Ира, конечно, знала. И молчала, как убитая. Единственное, что она изволила сообщить, так это то, что у подружки очень строгие, деспотичные родители. В ее понимании – это был деспотизм?
Татьяна открыла тетрадь и пробежала глазами по строчкам сочинения на тему: «Человек, на которого я хочу быть похожим». Что ж, тема сама по себе неплохая. Молоденькая учительница, верно, сама еще не решила для себя этот вопрос. Так вот, ее милая маленькая дочка ни на кого не желала походить. Все казались ей лжецами и посредственностями. С одной стороны, это было интересно. Значит, рядом с нею жил уже вполне сформировавшийся человек, который презирал идеалы и стереотипы. А с другой…
В этом возрасте все хотят быть похожими на кого-то. А она не желала. Откуда это разочарование, почти цинизм? Откуда отрицание всяких идеалов? Почему она содрала все постеры со стен, уничтожая следы своих бывших кумиров? Была ли она уже тогда, в школе, знакома с Петром? Или со слов Жени знала, насколько обманчивым может быть идеал?
Татьяна закрыла тетрадку.