Глава 12

– Вася наверху, я же сказала, – ответила женщина, едва взглянув на нее.

– А я уже там была, – сообщила Дуня. – Он меня к вам послал.

– Послал? – удивилась та, наклоняясь и подхватывая на руки кошку – та на сей раз вознамерилась пойти погулять. – Заходите…

Дуня попала в обширный коммунальный коридор. Он скупо освещался лампочкой на перекрученном шнуре – она висела где-то в глубине коридора, освещая прикрученный к стене телефонный аппарат. Из недр квартиры – из кухни, скорее всего, – выплыла тучная бледная старуха и, с любопытством оглядывая Дуню, медленно втиснулась в свою комнату. Это выглядело так, будто раскормленная сырая улитка с трудом влезает в свою раковину.

Мать Василия чуть раздраженно качнула головой:

– Ну, идемте!

Девушка, озираясь, пошла за ней. В ванной комнате слышался шум льющейся воды и чье-то яростное фырканье. Судя по этим звукам, мылся мужчина. Где-то в глубине квартиры работал телевизор – ей даже удалось расслышать обрывок какого-то идиотского диалога. Явно смотрели сериал.

Женщина достала из кармана халата ключ и отперла одну из дверей. Увидев удивленные глаза девушки, она шепотом пояснила:

– Такие уж тут соседи. Нужно запираться, даже когда на минуту выходишь.

Она открыла дверь и первым делом швырнула в комнату кошку, сопроводив этот жест энергичным матерком. Дуня, смущаясь, вошла.

Комната была большая – метров тридцать, не меньше, в два окна. Дуня сразу отметила отгороженный старомодной полированной «стенкой» угол. За ним стояла кровать, виднелась часть письменного стола, на полу возле кровати валялись заношенные до желтизны кроссовки. Там явно обитал Вася – когда не сидел на крыше, конечно.

– Ну и зачем он вас послал? – спросила женщина, не торопясь наводя порядок на столе.

Стол стоял посреди комнаты, на нем громоздилась грязная чайная посуда, ореховая скорлупа, смятые и залитые кофе газеты. Сесть девушке не предложили, и она замерла посреди комнаты, поправляя на плече ремень сумки. Руки были грязные, правая ладонь саднила – она ободрала ее о кирпичи. И вообще, Дуня чувствовала себя крайне неуютно – весь дом со своей темной лестницей, жутким глухим «колодцем» и этой унылой квартирой наводил на нее тоску.

Женщина обернулась, не услышав ответа на свой вопрос, и Дуня торопливо сообщила, что именно ей нужно. Та подняла жидкие рыжеватые брови:

– Васина фотография? Что, в самом деле?

– Да, и желательно из последних.

Больше всего Дуня боялась, что та не даст ей посмотреть альбомы, а просто выберет снимок по своему вкусу. Тогда можно было считать, что она потерпела полную неудачу. Стоило обольщать Светку, лезть на крышу и обдирать ладони, чтобы вернуться ни с чем… Но женщина даже не потянулась к семейным альбомам. Дуня давно их приметила – они лежали на хлипкой этажерке, неподалеку от окна. Три пухлых альбома, из которых в разные стороны торчали обломанные углы снимков.

– Да вы что, девушка?.. – протянула та наконец. – Вы точно из института?

– Ну да, – уже всерьез нервничая, ответила Дуня и уже собралась было продолжить рассказ о том, каким интересным получится их выпускной фотоальбом, но женщина ее остановила:

– Да я уже все отдала!

– Что?! – У Дуни сел голос – ей почудилось, что она ослышалась.

– Заходила уже девушка из института и забрала его снимок, – подтвердила женщина.

Она держалась все более настороженно и подозрительно оглядывала девушку. Что и говорить, вид у той был странноватый – разодранные чулки, растрепанные волосы. Дуня машинально убрала за спину исцарапанную руку и жалобно спросила:

– Не ошибка ли это?

– Какая ошибка! – повысила голос мать Василия. – Была до вас девушка из института, я вам говорю. Посмотрела альбомы, взяла снимок и ушла.

– Когда она заходила? – воскликнула Дуня. – Какая она? Такая маленькая, полная, да? С каштановой челкой?

Женщина испуганно кивнула – Дуня заразила ее своим волнением. Девушка прикусила губу: «Какая же я дура… Если уж я доперла, куда нужно идти, то Нелка и подавно. Она уже была тут и видела снимки этого Петра Врача. Он это или все-таки другой? Да нет, не может быть таких совпадений! Фамилия слишком редкая – это он! А наверху – его брат!»

– Когда она к вам заходила? – повторила Дуня.

– Позавчера, кажется. – Та все больше тревожилась. – Да что случилось-то? Что вы такую возню подняли с этим альбомом? Тем более что Вася-то давно отчислился.

Дуня постаралась взять себя в руки и на ходу сочинила историю. Она заявила, что та девушка прямого отношения к альбому не имеет. Это с ее стороны чистая самодеятельность. Так что она все-таки очень просит показать ей альбомы. Тем более что та девушка сейчас надолго уехала за город и никто не знает, как с ней связаться.

Женщина ошеломленно выслушала этот бред и наконец нерешительно предложила Дуне сесть. Было ясно, что она очень сомневается – как обращаться с гостьей? Выставить ее за дверь или все-таки быть повежливее? Дуня немедленно уселась и схватила в руки альбомы.

– Только, если что-то будете брать, спросите сперва у меня, – предупредила ее женщина. – А то унесете какой-нибудь снимок, а он у меня один…

То, что искала Дуня, попалось ей на глаза почти сразу, – как только она перевернула первую страницу. Снимок был большой, занимал весь лист. Портрет братьев – Петра и Василия. Сомневаться больше не приходилось – она узнала старшего брата. Узнала сразу, несмотря на то что снимок был черно-белый и сделан лет десять назад. Она замерла на секунду, потом, не выдавая своего волнения, перевернула следующие несколько страниц.

Еще фотография Петра – уже в нынешнем возрасте, может, чуть младше. На этот раз снимок был цветной, и Дуня, рассмотрев его, убедилась, что глаза у парня скорее зеленые, чем серые.

Фотографий Василия тоже было предостаточно, но она почти не обращала на них внимания. Однако продолжала листать альбом, делая вид, что высматривает подходящий снимок. Ее волновала мысль, что эти же самые страницы всего сутки назад перелистывала и Нелли. А потом пропала – исчезла бесследно.

– Она утром заходила или вечером? – небрежно спросила Дуня, не поднимая головы от альбома.

Женщина все это время стояла у нее над душой – она явно рассчитывала на то, что гостья быстро управится со своим делом, или же просто не доверяла ей настолько, что предпочитала не сводить с нее глаз.

– Ближе к вечеру, – ответила та. – Уже темнело, хотя, кажется, дождь шел… Так, около шести часов.

Дуня попыталась сообразить, как это Нелли умудрилась быть в двух местах одновременно – у Антонины Григорьевны и тут? И вдруг поняла, что речь идет о разных числах. Здесь, судя по словам хозяйки, она побывала четвертого числа – в тот день ее уже вовсю искали, Нелли не ночевала дома.

– Это точно было позавчера? – спросила девушка.

И услышала раздраженный ответ, в котором выражалась надежда, что она (то есть мать Василия) еще в маразм не впала и в календарь иногда заглядывает. Дуня кротко извинилась и снова принялась переворачивать страницы.

Щеки у нее горели, но вовсе не от смущения. «Она была тут уже после своего исчезновения! Слава богу – она была еще жива, здорова! Только… Где же она ночевала? У кого-то из наших? У нее других-то друзей и не было, она застенчивая… Но если так – почему этот человек молчит? Родители ведь с ума сходят, отец в больнице… А вдруг…» Ее осенила страшная догадка, и руки задрожали так, что один снимок выскочил из пазов. Пришлось вставлять его обратно, но пальцы плохо ее слушались. «А если она действительно обратилась к кому-то с просьбой переночевать… И это оказался тот самый человек, который был для нее опасен?! Ведь в нашей компании есть такой – она сама говорила! Тот, кто пригласил Петра и Иру на день рождения, тот, кто их впустил, тот, кто потом в этом не признался! А она так энергично взялась за дело – он мог испугаться, что она быстро докопается до правды… И потом, откуда Нелка вычислила адрес Василия? Неужели просто вспомнила его фамилию – вот-де, учился у нас такой, и нашла по адресной книге? Может быть… В деканате она точно не бывала – тут наши пути расходятся. Институт был попросту закрыт в праздничные дни. Нет, она как-то по-другому докопалась до этого Василия… Иначе, чем я предполагаю. И попала сюда. Еще живая – даже после этой странной ночевки неизвестно где. В конце концов, она ведь могла просто пересидеть ночь в зале ожидания, на вокзале. И ночных бистро в Москве полно…»

Дуня вдруг представила свою подругу – как та, испуганная, сонная, беспомощная, пьет кофе в каком-нибудь грязном ночном заведении и к ней наверняка пристают… И у нее сжалось сердце. Но почему же Нелли не пошла ночевать домой? Чего-то боялась? Кого-то выслеживала? Была жива – и могла позвонить родителям, предупредить, чтобы не волновались… Но не позвонила. Располагала известной свободой действий, раз пришла сюда – и не зашла при этом домой. Это было просто непостижимо и не вязалось с тем образом Нелли, который давно составила себе ее подруга.

Женщина грубо ее окликнула:

– Ну что вы зеваете? У меня ведь ужин еще не готов, а я сиди с вами!

Дуня хотела было заметить, что ее вовсе никто не просит стоять и караулить каждое ее движение. Но промолчала – ей не хотелось ссориться с этой женщиной. Та продолжала ворчать, и девушка вежливо ответила, что она может взять альбом с собой на кухню, если ее нельзя оставить одну в комнате. Та на секунду оторопела, а потом неожиданно согласилась:

– Ладно, идемте. Только комнату я запру, вещей не оставляйте.

Дуня повесила на плечо тяжелую сумку, прихватила альбомы и отправилась следом за хозяйкой.

Над раковиной возилась старуха – не та, тучная, которая встретилась им сначала, а напротив – маленькая и сухощавая. На голове у нее был какой-то диковинный чепчик, в котором Дуня с изумлением опознала бывшие теплые рейтузы. Старушка мыла и чистила в раковине морковь. Мать Василия сделала ей замечание, что такие вещи нужно проделывать над помойным ведром, а то сток засоряется, а ведь за прочистку платит только она! Старуха даже не отреагировала. Либо она была глуха, либо не ставила соседку ни в грош. Впрочем, скандала так и не получилось – женщина спокойно принялась доставать из шкафчика посуду. Дуня присела на табуретку в углу, брезгливо отодвинувшись от стены.

Здесь, на кухне, все было таким же нечистым и запущенным, как все в этом доме. Стены когда-то давно были окрашены казенной голубой краской, но теперь сделались какого-то мышиного оттенка. Стекла в единственном окне пожелтели от насевшего на них жира и копоти – их давно не мыли. Плиточный белый пол был во многих местах выщерблен, под одним из столов Дуня заметила мышеловку – к счастью, пустую, иначе бы ее стошнило. Мышей она боялась меньше, чем высоты, но все-таки предпочитала с ними не встречаться. Она открыла очередной альбом, искоса поглядывая на мать Василия.

Та пристроилась возле второй раковины и принялась промывать рис. При этом она даже что-то напевала – на удивление верным, приятным голосом. Старуха принялась тереть морковь на старой, сточенной от употребления терке. Вошел мужчина – голый по пояс, в тренировочных штанах. Он бросил взгляд на Дуню, на секунду остановился, но мать Василия немедленно заявила, что это к ней. Дуня опустила глаза в альбом.

Детские, школьные, семейные снимки. Все это ее не интересовало. Снимков институтской поры было мало, да Василий и проучился недолго. Тут были и такие, которые имелись в архиве у самой Дуни, – их группа во дворе, на фоне вывески института. Подобный снимок она предъявляла Светке. Когда? Сегодня утром! Так давно…

Она перевернула страницу. Опять двойной портрет братьев – обе страницы занимали сплошь двойные портреты. Василий и Петр. Василий и какой-то мужчина – родственник, скорее всего. Было что-то общее в напряженных взглядах этих светлых глаз. Василий и…

«Ленька. – Она не верила своим глазам. – Ленька, ей-богу! Они что – дружили? Стоят в обнимку, улыбаются… Не понимаю!»

Снимок был сделан не в институтском дворе, это было какое-то другое место, довольно неприглядное – то ли склады, то ли гаражи… Снятые на нем парни в самом деле производили впечатление близких приятелей – только улыбки несколько принужденные, как будто они были немного не в настроении. Дуня подняла глаза, убедилась, что никто за ней не следит и быстро вынула снимок из альбома. Перевернула, проверив, нет ли даты. Даты не оказалось. Девушка поколебалась – вставить снимок обратно или забрать? «Нет, такая выжига, как эта тетка, наверняка все проверит. Не буду рисковать, вдруг придется сюда вернуться?»

Она рассматривала альбом дальше, с большим вниманием вглядываясь в лица. И буквально через несколько страниц нашла то, что окончательно ее потрясло. Снимок был крайне неудачный – видимо, фотограф попался неопытный, не понимал, как нужно управляться со светом, и поставил своих моделей в тени – под навесом какого-то заведения с игральными автоматами. Автоматы были видны через раздвижные стеклянные двери. Но главное было не это. Дело в том, что на фото были изображены Леня, Ольга и опять же Василий. Дуня с трудом разглядела их лица – так они были затенены. А сам снимок был смутно ей знаком.

«Где я могла такой видеть? У меня точно нет, да и потом, когда же это снимали? Уже после того, как Леня ушел из института? Видимо… Но еще не расстался с Олей. То есть буквально за несколько дней до того, как они разбежались, – ведь это случилось почти сразу…»

И она вдруг вспомнила, почему эта фотография произвела на нее впечатление уже виденной когда-то. Такой же снимок был у нее в сумке! Это его выбросила из альбома Антонина Григорьевна, стараясь уничтожить малейшие следы Ольги… Тогда Дуня не обратила на него внимания – была слишком взволнована и просто присоединила его к остальным. Да и сама Антонина Григорьевна вряд ли долго разглядывала снимок, иначе вряд ли решилась бы выбросить фотографию сына. Правда, он вышел так неудачно…

«Это уже за пределами моего понимания…» Дуня украдкой расстегнула сумку, достала оттуда тонкую пачку фотографий Ольги, выбрала нужную, сравнила. Абсолютно идентичные – сделаны с одной пленки. Только ее снимок худшего качества, потемнее – либо фотобумага оказалась похуже, либо в мастерской схалтурили. На том снимке, что в альбоме, четкость была повыше – потому и удалось хоть что-то разглядеть.

«Значит, они дружили втроем, так, что ли? Но я вообще не помню этого Василия, кто с ним общался-то? В наш кружок он никогда не входил… Может, Леня сошелся с ним после того, как его отчислили? Тот ведь тоже ушел из института… Странно. На почве чего они сошлись?»

Девушка дернулась – оглушительно грохнула об пол пустая кастрюля, ее выронил мужчина, который бестолково толкался у свободной плиты, пытаясь зажечь конфорку. Мать Василия громко и беззлобно выругалась, он поддержал ее безотносительным матом. И тут Дуня вспомнила. «Да ведь Антонина Григорьевна говорила, что компаньон Лени – бывший его сокурсник! Так это он и есть! Василий Врач! Это они вдвоем задолжали восемь тысяч долларов и не смогли расплатиться! О, черт!»

Она торопливо запихнула снимки Ольги обратно в сумку. Мать Василия наконец изволила обратить на нее внимание:

– Что это вы спрятали?

Дуня встала, прижимая к груди альбомы:

– Это мои снимки. Я у вас ничего не взяла.

Женщина враждебно встретила ее вызывающий взгляд:

– Это как понять? Уже ничего не нужно, что ли?

– Я бы взяла один, да боюсь, вы не отдадите.

– Какой? – Вытирая мокрые руки о халат, та подошла поближе.

Дуня сложила альбомы на табурет и торопливо открыла верхний:

– Это отсюда. Вот этот.

Она ткнула пальцем в снимок, где была изображена троица у входа в зал игровых автоматов. Женщина вгляделась и удивленно подняла глаза:

– Этот? Да он никудышный.

– Сойдет, – махнула рукой Дуня.

– Но тут его почти и не видно, – с сомнением произнесла та, разглядывая снимок. – Почему этот? И он тут не один.

– А это все наши. Сокурсники.

Дуня слегка покривила душой – Ольга никогда не училась с ними в экономическом институте. Та пожала плечами:

– Ну ладно, берите. Этот мне не нужен. А подружка ваша взяла другой.

– Какой? – У Дуни загорелись щеки. Это могло навести ее на какой-то след пропавшей подруги. Знать бы только, в каком направлении та пошла…

– Я потому и отдала, что у меня есть второй, – пояснила женщина и взяла другой альбом. – Сейчас найду.

Пока она искала, Дуня стала вынимать фотографию из целлофанового кармашка. Снимок шел туго, хотя фотобумага была тонкой. Внезапно из-под него проглянула сложенная в несколько раз плотная белая бумага. Явно не фотография. Не успев разобрать, что там такое, Дуня торопливо вытащила все вместе и сунула в карман. Женщина как раз обернулась к ней с альбомом:

– Вот этот она взяла. Но учтите – я его уже не отдам. Это – самый удачный портрет, я сама посоветовала его взять.

«Сама посоветовала, а Нелка послушалась, чтобы не внушать подозрений, – подумала Дуня, разглядывая снимок, где был изображен один Василий. – Что ж, портрет действительно недурной… Только он мне совсем неинтересен».

Она горячо поблагодарила женщину за помощь, попрощалась и сказала, что торопится. Та пошла открывать ей дверь. Задержавшись на пороге, Дуня небрежно спросила – давно ли она видела Леонида? Леню Коростелева – Вася еще с ним вместе учился, а потом они занимались бизнесом.

– Леню? – без удивления ответила та. – Да сто лет назад, еще до того, как у них все дело лопнуло. А что, у него опять неприятности?

– Да как сказать. – Дуня слегка прикусила нижнюю губу. – Он умер. Разве сын вам ничего не говорил?

Сын ничего ей не говорил – как ни удивительно. Но может, он и сам ничего не знал? Дуня раздумывала над этим все время, пока спускалась по лестнице, и даже пару раз споткнулась – в этой темноте невозможно было различить ступени, если не смотреть все время под ноги. Когда она вышла во двор, он неожиданно показался ей светлым и уютным – таков был контраст с вонючим темным подъездом.

Девушка направилась к подворотне, напряженно раздумывая – что же делать дальше? Сперва, едва выйдя из квартиры, она хотела было опять залезть на крышу и поговорить с Василием более подробно. О бизнесе, например, об Ольге, о долгах Лени. Но ее удержала мысль, что опять придется рисковать жизнью и позвоночником, взбираясь по практически несуществующей лестнице. Такие сцены часто снились ей в кошмарах – тоже лестницы без ступеней, глубокие пролеты и провалы. Только тогда она карабкалась по ним, спасаясь от невидимого преследователя. А теперь сама превратилась в того, кто преследует жертву.

«Нет, туда я больше не полезу, – решила она. – У меня, в конце концов, есть теперь его телефон, можно просто назначить где-нибудь встречу. Только не на крыше – стара я для этого… И потом, как-то там жутковато. Но парень вроде не агрессивный, даже не приставал… Хотя, казалось бы, сам бог велел».

Перед входом в подворотню ей пришлось задержаться – впереди, заслоняя собой всю дорогу, ковыляла та самая тучная старуха, которая встретилась ей в коммуналке. Соседка приоделась для прогулки – на ней было бордовое осеннее пальто, украшенное газовым шарфиком, а на голове красовалась вязаная шапочка, того фасона, которую любят носить рэперы. Дуня попыталась было обойти ее с одной стороны, потом – с другой, но тут же поняла, что это бесполезно. Старуха так энергично размахивала своей палкой, что можно было запросто получить по ногам. А ноги у девушки и так болели – она чувствовала, что здорово потянула какую-то связку.

Наконец старуха выползла на улицу, за ней выскочила Дуня. Но уйти ей не удалось – бабка внимательно на нее взглянула и тут же обратилась с просьбой: перевести ее через улицу. Девушка оторопела – в этом месте движение было оживленное, перехода не было, и пришлось бы тащиться на угол, к подземке… «А она так ползет, что у меня минут двадцать уйдет на эту благотворительность…»

Но отказать старой женщине она не смогла и взяла ее под руку – там, где не было палки. Старуха взмахнула клюкой, указывая направление, и они потащились по улице, как две улитки – старая и молодая.

Дуня не собиралась с ней разговаривать – та начала первой. Она поинтересовалась, не к Врачам ли та заходила.

– Ага, – кивнула Дуня.

– Не «ага», а «да», – поправила ее старуха. – «Ага» говорить неприлично, ты же вроде образованная девушка.

Дуня онемела: «Во-первых, что это за нотации, а во-вторых, откуда она взяла, что я образованная?! Чудная бабка!» А старуха продолжала расспросы – что ей нужно было у Врачей?

– Это не по поводу размена?

– Размена?

– Они ищут, с кем бы комнатами сменяться, – пояснила та. – Хотят квартиру, с доплатой.

– Я ничего об этом не знаю. А у них разве две комнаты?

– Да, вторая стоит запертая. Там и Петя жил, и сдавали они ее. А теперь заперта и все.

Дуня подумала, что же мешало Васе в таком случае поселиться в той комнате – неужели на крыше удобнее? Но старуха не дала ей собраться с мыслями:

– Так ты чья – Петра или Васи? Что-то для обоих слишком хороша!

Несмотря на комплимент, Дуня наконец обиделась. Сперва нотации, потом эта бесцеремонность… А до перехода было еще так далеко! Когда старуха заговорила, она потащилась еще медленнее.

– Ну, так что? – не отставала от нее бабка. – Чья невеста?

– Ничья, – буркнула Дуня.

Бабка неожиданно остановилась и внушительно произнесла:

– Слава богу!

Дуня вконец оторопела:

– Почему?

– Да потому что оба парня у Люды – подонки, – с прежним жаром заявила старуха. – Я сразу, как тебя увидела, расстроилась – кому же из них такая досталась, думаю? Хорошая девушка, сразу видно, а он ей жизнь испортит. Ну ты меня успокоила. Иди! – Она выпустила ее руку: – Дальше сама долезу. Я только хотела с тобой поговорить, да и не тороплюсь никуда. К подружке иду, чай пить.

Но Дуня не ушла. Она заинтересовалась этой старухой – та явно могла ей что-то рассказать о парнях. А с кем можно было еще поговорить? Во всяком случае, не с их матерью… Она вызвалась все-таки проводить свою подопечную – до самого дома подружки. Та охотно приняла ее помощь:

– Что ж, вместе веселее.

– Еще бы, – поддержала ее Дуня. – Я тоже никуда не тороплюсь. А скажите… Вы не заметили девушку, которая к ним позавчера приходила?

И она описала Нелли. Старуха огорченно ответила, что проворонила эту гостью, – не все же время ей торчать в коридоре, бывают и другие дела.

– А когда она была?

– Ближе к вечеру.

– Ну, я телевизор смотрела, наверное…

– Жаль, – заметила Дуня. – Это моя подружка, понимаете?

– Так вот что! Ты сегодня насчет нее пришла разузнать?

Дуня обрадовалась, что старуха сразу ее поняла, и попросила – ничего об этом Людмиле не рассказывать.

– Потому что ей я сказала, что пришла по другому вопросу.

Старуха заговорщицки улыбнулась – и улыбка вышла такая озорная, что ее бледное, сырое лицо даже показалось моложе.

– Ясно, не скажу. Честно говоря, мы с Людой не очень-то дружим. Непонятная она какая-то. То огрызается, то сама на рожон лезет, ссорится, то просто молчит. Хотя судьба у нее нелегкая, но нельзя же так озлобляться! Я-то чем виновата? А она мне каждую вину в строку ставит. Доживет до моих лет – на себе испытывает, каково это, когда молодые с тобой не церемонятся…

Но разговор, к счастью, не ушел в область коммунальных дрязг. Старуха поинтересовалась, какое отношение к Любе и ее парням имеет подружка Дуни.

– Ну уж она-то точно с одним из них связалась?

Дуня качнула головой:

– Я не знаю. Думаю, что нет. Она просто… Как бы вам сказать…

Девушка колебалась. Сообщить старухе честно, что Нелли пропала, что и следа ее нигде не осталось? И попросить молчать? А где гарантия, что та сдержит слово? Какие бы натянутые отношения у нее не были с Людой, но проговориться можно и ненароком. Сказать подружке, соседке, а там, пошло-поехало… И Людмила сразу забеспокоится. Она и так уже насторожена, как будто опасается чего-то. И тогда больше туда не придешь – и на порог не пустят.

– Ну что она? – помрачнела старуха. – Беременна, что ли? Как та, другая? О господи боже ты мой…

Дуня замерла:

– Как?! Вы знали Иру?!

– Да, ее звали Иринка… А тебя-то как?

Выслушав ответ, старуха сообщила, что Дуня – имя замечательное, у нее была подружка Дуня, очень хорошая женщина, уже умерла, от водянки. Ее саму звали Анна Петровна. А Иринка заходила к ним как-то пару раз, сталкивались в коридоре.

– Когда же это было? – спросила девушка.

– Да когда же? Весной.

– А точнее? В апреле? В марте?

– В марте, – встрепенулась старуха. Она остановилась – они уже добрались до подземного перехода, но спускаться не спешили. – Сейчас точно вспомнила – перед восьмым марта это было! Прямо перед праздниками! Потому что я как раз ставила тесто, ко мне должны были внучки зайти!

– Значит, она была там в начале марта?

– Да, это в первый раз. А потом – еще раз, после праздников. И все – больше не заходила.

Анна Петровна поведала, что в первый раз даже не разглядела девушку толком – заметила только ее ярко-голубое пальто и подумала про себя, что та рановато переоделась в демисезонное – опять похолодало. А вот во второй раз они разговорились, и девушка даже посидела у нее в комнате.

– Так плакала, бедная, так убивалась, – жалостно произнесла Анна Петровна. – Я ее чаем напоила, она отдышалась и ушла.

– А почему она плакала?

– Да потому же все – ей кто-то из парней Людкиных сделал живот и бросил… Ты ведь знала ее. Так, что ли, было?

– Вроде бы так, – осторожно согласилась Дуня. – А кто – она вам не сказала?

– Да она и не говорила особенно… Я ей дверь открыла, она меня спросила – нету ли дома кого из Врачей? Она вообще-то им звонила, три раза. Никого их не было, Петя вообще тут почти не живет, заходит иногда денег забросить. Да, этого у него не отнимешь – хоть о матери заботится. А Васька – шлялся где-то, Люда была на работе. Я ее спросила, что передать, а она вдруг как заплачет!

Старуха рассказала, что тут же провела девушку к себе в комнату, усадила, стала расспрашивать, что случилось.

– Я ее про ребенка сама спросила – не первый день живу, знаю, почему девчонки плачут. Такие вот молоденькие, как она да ты… Она только кивает и дальше ревет. Чаю попила, немножко успокоилась, глаза вытерла. Сказала, что ждать не будет, пойдет. Извинялась, что разревелась, – нервы, говорит. Я ей советую – плюнь, не реви из-за этих дураков, семейка поганая, не стоит тебе сюда замуж идти. А она мне вдруг говорит: «А я не собираюсь ни за кого замуж, я сама проживу!» Я ее одобрила – чем дурной муж, лучше никакого, а ребенок – это же всегда счастье!

– Так к кому она приходила – к Петру или к Васе? – напряженно переспросила Дуня. – Она ведь должна была сказать имя! Разве вы не спросили – от кого будет ребенок?

– Спросила… Да она не ответила. – Анна Петровна призадумалась и наконец авторитетно изрекла: – Думаю, что все-таки к Петру. Такой не женится, его не обломаешь. А вот Васька бы женился.

– Так Петр там не живет, вы сами говорите! Почему же она туда пришла?

– А кто ее знает? Прижмет – забегаешь по всему городу… Так что, твоя подружка, вторая, тоже забеременела?

Дуня с негодованием отвергла это предположение. Она решила воздержаться от полной откровенности и сказала старухе, что ей известно, будто сыновья у Людмилы – ребята не слишком надежные, и, когда она узнала, что Нелли с ними познакомилась – стала переживать за нее. Потому и пришла сегодня – прояснить ситуацию.

– Только вы, ради бога, – никому не говорите, зачем я приходила!

Старуха дала честное слово, что не скажет. Зачем она будет вредить таким славным девушкам! Она поинтересовалась дальнейшей судьбой Ирочки. Дуня и тут не стала откровенничать. Она понимала, что сообщение о смерти девушки испугает старуху, и та уже не будет молчать – такое шило в мешке не утаишь, она обязательно заговорит об этом с какой-нибудь подружкой… Дуня ограничилась тем, что сказала, будто у Иры все по-прежнему.

Старуха вздохнула:

– Девчонки, девчонки, губите себя, а ради кого? Хоть бы рассмотрели как следует, прежде чем в постель ложиться!

Дуня улыбнулась:

– Ну ко мне это не относится.

– Вот и я говорю – ты слишком для этих двух подонков хороша, – проворчала та. – Ладно, мне пора… Только вот куда идти? Туда или обратно? – Она рассмеялась: – Ну, лапочка моя, мы и заболтались! Теперь уже поздно в гости идти. Пойду-ка лучше в магазин, а потом домой. По телефону пообщаемся, ничего… Уже лето скоро, будем с Фимкой на лавочке встречаться.

Прежде чем они распрощались, девушка взяла с нее слово – если Нелли опять появится в этой квартире, пусть старушка найдет возможность перемолвиться с ней парой слов. И обязательно передаст, чтобы та позвонила ей, Дуне. Она еще раз описала внешность девушки, и старуха заверила ее, что ни с кем не перепутает девушку. И напоследок дала Дуне чисто женский совет – сделать «химию». Анна Петровна сообщила, что сама в юности была кудрявенькая, и парням это намного больше нравится.

– А за модой не следи! Мода проходит, а мужчинам нравится все одно и то же, – заметила она, лукаво улыбаясь. – Чтобы фигура была хорошая, кудряшки и глаза голубые. Ты хорошенькая, зачем это скрывать?

Дуня засмеялась и сказала, что подумает.

Идя к метро, девушка устало думала, что вряд ли в этой просьбе – связаться с Нелли – была необходимость. «Нелка и сама отлично соображает, что мы все волнуемся… Однако никому не звонит. И что ей моя просьба, если она даже родителей бросила? Нет, с ней что-то случилось… В ту ночь она, может, не имела возможности позвонить. Но вот когда зашла к этой Людмиле… Почему она не сделала звонка оттуда? Никто за ней не гнался, ни за кем она не следила, телефон – вон он, висит в коридоре на стене. Что проще – снять трубку, набрать номер? А она не позвонила. Это было четвертого, а сегодня уже шестое… Господи помилуй! С ней точно что-то случилось!»

Уже в метро, ступив на эскалатор, она вспомнила о своих трофеях и открыла сумку. Фотографию, которую ей подарила Людмила, она даже в руки не взяла. Зато бумажку, которая была спрятана под снимком, развернула и прочитала очень внимательно. Она читала ее, спускаясь вниз, читала, остановившись на платформе, в вечерней толпе… Перечитывала в вагоне.

Это была долговая расписка – на имя Лени. Расписка на восемь тысяч долларов. Имя кредитора она видела в первый раз. Но удивило ее вовсе не это. Весь текст был размашисто перечеркнут жирным крестом. А внизу было приписано: «Уплачено полностью». И дата – февраль текущего года.