Глава 7

За ночь облачное небо очистилось, и воскресное утро выдалось ярким и солнечным. Казалось, возвращается лето – его самые жаркие, горячие дни. Только время от времени, неведомо откуда, тянуло холодом, который напоминал, что август на исходе и обольщаться не стоит. Варя стояла у подъезда, перекинув плащ через локоть, жалея о том, что захватила зонтик и позабыла о солнечных очках. Сегодня они пригодились бы куда больше. Время от времени с ней здоровались выходившие из подъезда соседи. Они делали это тактично и с большим сочувствием, каждый раз напоминая Варе, что она теперь вдова. Отвечая им, женщина ощущала неловкость. Ей казалось, что она должна иметь более скорбный вид. Например, одеться в черное и повязать траурную кружевную косынку – в ней на поминках сидела только Изабелла Степановна.

«Когда мы с Андреем только собирались пожениться, я часто думала, могу ли я без него жить? – вспомнила Варя. – Если с ним что-то случится, я покончу с собой. Да, странно теперь об этом вспоминать! Как будто это были не я и не он… А мы и в самом деле были другими. Не знаю, лучше или хуже, но по крайней мере мы были влюблены. Тогда бы я плакала, убивалась… Вряд ли бы руки на себя наложила, но слез было бы целое море… А сейчас? Странно, но до меня даже не доходит, что он в самом деле умер…» Варя нашла, наконец, точное определение своим чувствам. Муж ушел из жизни слишком внезапно. Он не был болен. Если бы пришлось долгие месяцы выхаживать его, обретать надежду, снова терять ее – то сейчас ей было бы намного тяжелее… И в то же время легче. Если бы с ним произошел несчастный случай – она бы тоже не смирилась так просто. Если бы его убили – она бы звонила следователю каждый день, не спала ночами, металась, не находя себе места… Но как понять то, что произошло в поезде? Это выглядело так, как будто он сошел на промежуточной станции, не доезжая до конечной остановки. Не взял багажа, не попрощался с ней

– попросту бросил все это, как что-то ненужное, не имеющее никакой ценности. К ее горю примешивалась обида, и Варя не плакала.

– Варечка, не нужно ничем помочь? – обратилась к ней соседка с пятого этажа. Эта жизнерадостная полная брюнетка только что вывела на прогулку обожаемого внука. – Ты только скажи, не стесняйся. И заходи к нам, если заскучаешь. Чай попьем, телевизор вместе посмотрим.

– Спасибо, – растроганно ответила Варя. – Только скучать мне особенно некогда. Сейчас у меня отгулы, а потом опять на работу.

– И к лучшему! – одобрила соседка. – В работе все забывается. Главное – не замыкайся! В гости побольше ходи, к себе приглашай! Ты ведь еще молоденькая, симпатичная. Да в твои годы некоторые в первый раз замуж идут!

Варя смущенно улыбнулась, но ответить не успела. К ним медленно подъехала машина – бежевая, вся пятнистая от неудачной подкраски «Волга». Водитель притормозил и высунулся в окошко:

– Квартира пятьдесят два не здесь?

– Это я! – невпопад откликнулась Варя и торопливо попрощалась с соседкой. Уже садясь в машину, она мельком глянула в окно и увидела, что соседка во все глаза разглядывает машину и ее владельца. Варя отвернулась. «Еще решит, что я сразу же после похорон закрутила любовь, – смущенно подумала она. – Прямо по ее рецепту!»

– Выезжать удобнее с другого конца, – сказала она. – Вон туда… И направо. А… куда мы поедем?

Утром, когда он позвонил ей, она не успела задать этот вопрос. Мужчина напомнил о себе, это ему она звонила вчера по домашнему телефону Елизаветы Юрьевны. Представился – вчера он был слишком ошеломлен, чтобы это сделать. Его звали Николай. Сказал, что им необходимо встретиться и поговорить – желательно, не откладывая. Варя не совсем была уверена, что дело такое срочное, но когда Николай сказал, что Лиза просила ей кое-что передать… Она назвала свой адрес, а он описал, как выглядит его машина. Как выглядит сам Николай, Варя не расспрашивала – это показалось ей излишним. И кем он приходится покойной, она тоже до сих пор не знала. И сейчас пыталась угадать, осторожно поглядывая в его сторону. Рассматривать его в упор ей казалось неудобным.

– Куда поедем? – Николай, казалось, озадачился этим вопросом. – Ну я не знаю. Можно и к нам.

– К вам?

– Ну, на квартиру, где я живу.

Варя слегка встревожилась, хотя его вид особых опасений не внушал. Скорее, его внешность удивила ее.

Она никак не думала, что Елизавета Юрьевна могла заинтересоваться таким кавалером. Вряд ли он был ее братом – никакого внешнего сходства. У нее было узкое, нежное лицо с тонкими чертами, а у него – широкое, круглое, обрюзгшее… И нос уточкой. У нее были каштановые пышные волосы, у него – какие-то неприглядные рыжие клочья, которые вряд ли были расчесаны этим утром… Николай сидел, и поэтому Варя не могла определить его рост. Но была уверена, что когда тот встанет, его макушка окажется где-то на уровне ее подбородка. «Господи, да что у них общего? – мучительно соображала она. – Кто он ей? Если не родственник, то… муж?! Да нет, не может быть!»

– Может быть, лучше посидим в кафе? – нерешительно предложила она. Но Николай запротестовал. Он сказал, что не хочет говорить на людях. И в конце-концов, почему Варя отказывается поехать к нему домой? Неужели она его боится?

До сих пор женщина не решила для себя этот вопрос. Но когда он прямо его задал, ей стало как-то не по себе. «В самом деле, неужели я его боюсь? Да что за глупости! Он мелкий, хотя и толстый. Я с ним как-нибудь управлюсь, если что…» Она сказала, что у нее нет возражений – ему виднее, куда ехать. И замолчала, глядя в окно.

Они ехали довольно долго – прошло почти полчаса, прежде чем мужчина припарковал «Волгу» во дворе, окруженном бело-голубыми, панельными башнями. Николай запер машину, набрал код на исцарапанной двери подъезда и широким жестом пригласил Варю войти. Она неприязненно оглядела облупленные стены. У них был такой вид, будто по ним стреляли дробью. И всюду – какие-то закутки, темные углы… Такие подъезды пугали ее, она предпочитала безыскусную планировку хрущевских лестничных клеток. Уж там точно, маньяку спрятаться негде.

Лифт был под стать подъезду – густо исписанные стены и потолок, следы поджога на пульте. Варя бросила косой взгляд на Николая. Тот стоял молча, опустив голову, будто о чем-то задумавшись. Ему и в голову не приходило развлекать гостью приятными разговорами. Да она и не рассчитывала на это. «Все-таки, кем он приходился Лизе?» – она, с его подачи, стала называть покойную по имени. Так ей было легче, ведь Варя явно была старше ее. Да и начальницей Андрея эта женщина уже не являлась…

– Ну, вот тут мы и жили, – Николай отпер стальную, обитую черным дермантином дверь и любезно пропустил Варю вперед. – У меня не убрано… Ну вы меня простите.

– Конечно, – робко откликнулась она, переступая порог. – А, так у вас ремонт…

Обои в прихожей были содраны. Голые бетонные стены явно ждали, когда ими займутся – в углу Варя заметила рулоны новых обоев, пачку клея, кисть… Запирая дверь, Николай обернулся через плечо и пояснил:

– Это Лиза ремонт затеяла. Надоело жить в грязи. Ну я и делал понемногу… А теперь не знаю, когда и кто все это закончит. Мне-то уже ничего не нужно. Выпить не желаете?

– Нет-нет, – торопливо отказалась она.

– А почему? Вы-то не за рулем.

– Ну, я… Просто не пью, – твердо сказала она.

– А я пью, – так же твердо ответил Николай, и ей послышался какой-то вызов в его голосе. – Не разувайтесь, нет смысла.

Он провел ее в комнату, где был, видимо, эпицентр ремонта. Половина комнаты была в таком же состоянии, что и коридор – оголенные бетонные стены, белые следы шпаклевки… Другая половина была уже оклеена веселенькими обоями в зеленый и желтый цветочек. Варя высмотрела наименее захламленное кресло и присела. Она осторожно осматривалась и признавалась себе, что и жилье Елизаветы Юрьевны представляла себе немного по-другому.

Беспорядок был страшный и, видимо, старый… Везде валялась скомканная рваная бумага, куски содранных обоев, грудами лежала одежда, место которой было в стиральной машине. Испачканный клеем спортивный костюм, носки и майки в большом количестве, растянутый синий свитер… Варя сняла его со спинки своего кресла, чтобы сесть поудобнее, и положила на диван. Хозяин тем временем удалился на кухню и теперь звякал там посудой. Варя ощущала себя все неуютнее. «Зачем я сюда приехала? – ругала она себя. – Неужели нельзя было по телефону выяснить, что просила передать Лиза?» «Ага, по телефону! – возразила она самой ссбе. – Он так неожиданно позвонил, так настаивал, что я просто ничего не сообразила… Где он там возится?»

Хозяин вернулся в комнату с двумя стаканами. В одном, который он вручил Варе, оказалась кока-кола. В другом плескалось нечто прозрачное, и Варя догадалась, что это вовсе не вода.

– Примите еще раз мои соболезнования, – сказала она, чтобы нарушить воцарившееся молчание. Николай сделал еще один судорожный глоток и кивнул:

– Спасибо! Вы, кстати, единственный человек, который мне соболезнует.

– Как это?

– А так. Ее родители на меня вчера набросились, будто я виноват! Я поехал к ним вечером, чтобы известить… А они уже знали. – И как бы про себя добавил:

– Можно подумать, им одним тяжело!

Варя не знала, что сказать в ответ. Расспрашивать, почему родители Лизы так отнеслись к этому странному человеку? «Глупый был бы вопрос! – подумала она. – Мои тоже были бы против, если бы я жила с кем-то подобным… Неужели он все-таки…»

Николай подтвердил ее догадку, сообщив, что прожил с Лизой шесть лет и они даже хотели пожениться. Вот только он-то остался при своих прежних намерениях, а Лиза передумала.

– Так что я здесь вроде гостя, – ядовито заметил он, окидывая взглядом ободранные стены. – Гость, понимаете? Или квартирант. Квартира Лизина. Ну, а вместо того чтобы платить ей за комнату, я делаю ремонт. Чтобы уж совсем без дела не сидеть. Ну, теперь-то хрен! Пусть сами все доделывают!

И он осушил стакан. Варя невольно поежилась. «Какой странный у него взгляд… Глаза выкаченные, злые… И что она в нем нашла? Я не удивляюсь, что Лиза передумала выходить за такого замуж!» Николай тем временем встал, и, ни слова не говоря, прошел на кухню. Там снова послышалось стеклянное звяканье – наверное, только что выпитая порция водки показалась ему чересур мизерной. И тут Варе на глаза снова попался синий свитер, который она же переложила на диван. Это ей что-то напоминало. Кто-то упоминал о синем свитере в связи с выкаченными глазами какого-то мужчины…

Она вспоминала недолго. И когда Николай вернулся – с наполненным почти до краев стаканом – Варя уже стояла, сжимая в руках сумку. Он удивился:

– Как, уходите? Что ж вы не сказали, что торопитесь?

– Я не тороплюсь, но мне пора, – неловко ответила она. Варя с удовольствием бы вышла из комнаты, но хозяин преграждал ей дорогу.

– Погодите, вы что – все-таки испугались? – удивился он еще больше. – И чего боитесь? Что я пью? Да вы не обращайте внимания! Я нормальный человек и к вам не полезу. Мне таких развлечений не нужно, знаете ли. Я предпочитаю добровольное согласие.

Варя крепче сжала сумку – его заверения ей совсем не понравились. «Если он подойдет ко мне, я его огрею по башке, – быстро соображала она. – В сумке зонтик. Он тяжелый, должно сработать!» Николай вопросительно посмотрел на нее и пожал плечами:

– Да как хотите. Не интересно, что вам Лиза передала, ваше дело, идите. Только она говорила, что это важно.

– Так скажите, в чем дело, и я пойду, – натянуто ответила она.

– Скажите! – передраззнил он, явно забавляясь ее испугом. – Она весь вечер сидела, писала, столько бумаги изорвала! По-вашему, я могу все это в двух словах рассказать?

Он бесцеремонно отодвинул женщину в сторону, и она почувствовала, что рука у этого толстого коротышки твердая. Варя чуть не вскрикнула, но ей стало стыдно. Она снова выругала себя: «Взрослая женщина, а ведешь себя, как школьница! Ну и что, что он мужчина? Неужели не отобьешься? Тем более что теперь я куда ближе к двери, чем он!»

Николай вышел в смежную комнату. Оттуда теперь доносился стук выдвигаемых и тут же задвигаемых ящиков, шелест бумаги и отчетливое чертыхание. Варя прислушивалась и при этом пыталась восстановить в памяти слова уборщицы из фотомастерской. Та описывала некоего мужчину, который несколько раз врывался в мастерскую и устраивал сцены Елизавете Юрьевне. По словам уборщицы, заведующая после таких происшествий была сама не своя, едва не плакала… «Как та девушка описывала мужчину? Маленький, полный, в растянутом синем свитере… Глаза круглые, навыкате, и очень злые… Да, это он! Конечно, он! Господи, так это ее сожитель! – Варя пыталась взять себя в руки, чтобы Николай не заметил ее страха, когда вернется в комнату. – Ну и что? Даже если это он – все равно, уборщица хватила через край, когда назвала его убийцей! Да разве такую колоритную фигуру не заметили бы в то утро?! Тем более он там уже бывал не раз. Нет, он не мог этого сделать. Он даже не знал, что Лиза погибла, когда я ему звонила!»

Николай вернулся в комнату, протягивая гостье изрядно помятый конверт:

– Это Лиза для вас уложила. Весь вечер писала, я даже удивился. Никогда не видел ее за этим делом. Вообще, вы замечаете, что люди теперь редко что-то пишут? Даже письма уже не в ходу. Обходятся телеграфом и телефоном.

Варя согласилась, что это так. Сама она никогда не писала даже поздравительных открыток. Ближняя родня жила в Москве, а с дальними родственниками связь поддерживала ее мать.

– Я еще спросил Лизу, почему бы ей не бросить мучиться и не передать вам все на словах? Разве не легче? – продолжал Николай. – А она так странно ответила, что, может быть, уедет и лучше пошлет вам письмо по городской почте. По-моему, она перетрудилась, – усмехнулся он. – Куда ей ехать? Сто лет никуда не ездила. Ну а когда это случилось… Я вспомнил, что она как раз накануне сидела и писала, и решил, что это важно. Вот и позвонил вам. Она сказала, у вас муж умер. Это правда?

Варя молча кивнула и взяла конверт. Он не был запечатан, и она заглянула вовнутрь.

– Там кроме письма, еще кусок пленки, – удовлетворил ее любопытство Николай. – Я посмотрел. Вчера, когда вернулся от ее родителей… Да, устроили вы мне денек… Вы, конечно, не виноваты, я бы все равно узнал. Но лучше бы попозже! Может, по мне не скажешь, но я до сих пор, как оглушенный…

И, видимо, в доказательство своих слов, он снова припал к стакану. Варя подняла глаза от конверта:

– Скажите, вы в самом деле ходили в фотомастерскую и устраивали ей сцены?

– Сцены в мастерской? – усмехнулся он, вытирая губы. Насколько Варя могла заметить, он привык ничем не закусывать.

– Вы меня хорошо поняли, – повторила она. – Я говорила о вашей жене. То есть…

– То есть невесте, – он продолжал усмехаться. – Понятно. Она вам нажаловалась, что ли? Близко же вы сошлись. Не ожидал… Вообще-то, Лиза не слишком откровенничала с чужими. Ну, не мне судить, может, вы вызвали у нее доверие.

– Она мне не жаловалась, – оборвала его Варя. Она почувствовала себя немного увереннее, может, потому, что видела – хозяин с трудом держится на ногах. В таком состоянии он был ей не слишком опасен. – Но я говорила кое-с кем из мастерской и мне описали вас. И рассказали про скандалы, которые вы ей закатывали прямо на работе.

И тут он взорвался – так неожиданно, что Варя даже испугаться не успела. Она только увидела, что стакан, который Николай только что держал в руке, пронесся в воздухе и ударился о стену – ту, что была еще не обновлена. В комнате остро запахло водкой, по бетону расползлось темное пятно.

– Скандалы?! На работе?! – прошипел он и полез в карман. Варя отступила, но он все-навсего вынул сигареты и судорожно закурил, бормоча себе под нос: – Как же, конечно… Скандалы! Кому же знать, как не посторонним! Они всегда все знают! Конечно, я негодяй, конечно, цеплялся к ней, ломал ей жизнь… Вы-то вроде неглупая женщина, так зачем повторяете за дураками?! – повысил он голос. – Какие скандалы?! По-вашему, я не имел права пойти и посмотреть, кто клеится к матери моего сына?! Имел или нет?!

– О, боже мой, – пробормотала Варя. – Я ведь не знала…

– Да что вы вообще знали!

После этой вспышки он внезапно обессилел. Мужчина подавленно опустился в кресло, прямо на кучу тряпья, и вяло затянулся сигаретой. Варя готова была поклясться, что глаза у него стали мокрыми. Но возможно, в этом был виноват дым.

– Вы будете там стоять или уйдете? – поинтересовался он, видя, что гостья стоит в дверях, не двигаясь с места.

– У нее был сын? – вместо ответа, спросила Варя. Она присела на самый край кресла, но уже не потому, что выбирала позицию, из которой можно сразу вскочить и улизнуть. Она перестала бояться этого человека. Как ни странно, но в тот момент, когда он разбил о стену стакан, ее страх куда-то улетучился. Злобы в этом жесте не было. Только отчаяние.

– У нее… – пробормотал тот. – У нас! Почему все говорят – «у нее»? Разве я совсем ничего не значу? Все-таки, я отец! Может, не такой, как им хотелось бы, но отец, и пошли они все к черту!

– А где ребенок? – Варя была уверена, что в квартире кроме них никого нет.

– У ее родителей. Я видел его вчера. – Глаза у него заблестели еще сильнее, и он наклонил голову, яростно колотя пальцем по сигарете. Уже не осталось пепла, который нужно было стряхивать, но Николай терзал сигарету до тех пор, пока не сломал. Тогда он бросил окурок прямо на пол.

– Вы подожжете квартиру, – тихо сказала Варя. – Тут столько бумаги…

– А… Плевать. Все к лучшему, верно? И что она умерла, тоже к лучшему. Некого теперь ревновать, верно? Не перед кем выглядеть подлецом, дебилом… Знаете, как она меня называла? Своим наказанием. Вы как

– согласны с ней?

И, не дождавшись ответа, он снова заговорил. Варя его не прерывала. Она видела, что этому человеку необходимо выговориться.

– Если бы вы посмотрели на меня лет пять-шесть назад, вы бы не сказали, что я чье-то наказание, – почти агрессивно заявил он, хотя Варя и не думала никак его обзывать. – Думаете, Лиза в бреду была, когда со мной сошлась? Или ослепла? Да ни черта, я ей нравился, она в меня влюбилась! Не верите, да? Трудно это представить? Вы думаете, сколько мне лет? Ну, не стесняйтесь – прикиньте на глазок!

Варя, немного посомневавшись, осторожно ответила, что вероятно, Николаю около тридцати. Он фыркнул:

– Около! Мне и есть тридцать, через полгода исполнится!

«Ого, – Варя старалсь не смотреть на его весьма заметную лысину. – А я бы сказала – сорок. Хорошо, что придержала язык, а то бы он опять что-нибудь швырнул…»

Из дальнейшего рассказа хозяина выяснилось, что он по профессии фотограф, хотя по образованию химик-технолог. Но незадолго до окончания института молодой Николай сообразил, что его будущая профессия вряд ли принесет ему материальное благополучие. Ни на кого, кроме себя, он рассчитывать не мог и всерьез задумался, как заработать на жизнь. Фотографировать он любил всегда. С пионерских лет посещал кружки, участвовал в выставках, даже взял какую-то премию. И вот начал понемногу присматриваться к новой профессии. На все свои сбережения купил хорошую аппаратуру. Дал объявление в газету, снимал свадьбы, похороны – и в конце-концов стал прилично зарабатывать. Даже купил машину – ту самую, которая сейчас так непрезентабельно выглядела.

– Но тогда это была не «Волга», а картинка, абсолютно новенькая, – заверил он гостью. – Лиза на меня из-за машины внимание обратила. Не верите? А зря. Только не подумайте, что она клюнула на красивую тачку. Не в этом дело! Вы только представьте, девчонка совсем молодая, хорошенькая, и всякая сволочь к ней лезет, а я ее подвез и пальцем не тронул. Она и впечатлилась.

Он познакомился с Лизой на очередной свадьбе, которую был призван запечатлеть в назидание потомству. Эта работа приносила хорошие деньги, но выматывала. Приходилось весь день носиться вслед за свадебным кортежем, высунув язык, и раз пятьдесят, не меньше, решать сложный вопрос – выпить или отказаться?

– Странные люди, – заметил Николай с почти добродушным смешком. – Все хотели получить хорошие фотографии и при этом напоить меня. Как будто одно с другим совместимо. Не знаю, может, у других получается совмещать, но я не могу работать пьяный. А напиваюсь сразу. Ужас – сколько уж лет прошло, а я все еще, как школьник, после первой рюмки хорош. Наверное, организм такой…

Лиза на свадьбе выступала не в роли невесты – но тоже все время была на виду, и снимали ее постоянно. Она была свидетельницей и очень смущалась, потому что кто-то настоял, чтобы ей на грудь надели уродливую красную ленту с надписью «свидетель».

– Я снял с нее это безобразие, – вздохнул Николай.

– Она, бедная, так счастлива была, будто ее из саней выпрягли. Я даже помню, какое на ней было платье. Мужики таких вещей никогда не запоминают, а я помню. Сиреневое платье с бахромой. Тогда это было модно, а сейчас я что-то таких платьев не вижу. Оно ей очень шло.

Он рассказал, что Лизу тоже заставляли слишком много пить, и уже в ресторане, когда до конца празднества было еще далеко, ей стало дурно. Она захотела уйти со свадьбы пораньше, но ее не отпускали – как свидетельница она была обязана остаться до конца. В конце-концов, девушка просто сбежала и стояла на крыльце ресторана, в явном затруднении, как быть дальше, каким способом добраться до дому?

– Метро и автобуса она бы не перенесла, слишком много в нее влили водки… – вспоминал Николай. – А я тоже как раз вышел свежим воздухом подышать. Какая-то противная была свадьба, угарная. Бывают такие

– вроде люди повеселиться собрались, а все как-то не в радость. По-казенному. Те, кто постарше, это редко чувствуют. А Лиза была совсем молоденькая, ей стало противно. Знаете, сколько ей было? Девятнадцать. И между прочим, – значительно добавил он. – Я был у нее первый. И она ни разу об этом не пожалела! Жила со мной, как у Христа за пазухой! Зарабатывал я прекрасно, одевал ее, как куколку, на море два раза ездили…

Он погрустнел. Сказал, что наверное, не поженились они именно из-за той дурацкой свадьбы. Что у Лизы осталось какое-то отвращение к подобным церемониям. А может, это была просто отговорка. Он сам признал, что не всегда имел силу воли, чтобы отказаться от угощени, и в результате, часто возвращался после трудового дня пьяным. А она… Конечно, не радовалась и начала задумываться.

– Черт, нужно мне было настоять, чтобы мы тогда же сразу поженились! Не знаю, почему мы не решились… Хотели подождать, проверить себя. А потом привыкли жить так. Если бы мы поженились, она бы сейчас вела себя по-другому…

И он впал в мрачное оцепенение. Варя украдкой взглянула на часы. «Если он будет рассказывать мне всю свою жизнь, я не скоро выберусь… Встать и уйти? Нужно решиться…» Она воспользовалась паузой и как можно мягче сообщила, что в самом деле торопится, что дома у нее жуткий беспорядок после поминок. Ведь только позавчера похоронили ее мужа…

– Кстати, он тоже был фотографом, – сказала она, укладывая конверт в сумку.

– Да знаю, конечно, – пьяно кивнул Николай. – Я же знал его прекрасно. Андрей? Кузмин? Ну, верно.

– Вы знали его?! – изумилась Варя. – Почему же вы мне не сказали?

– А смысл? – заметил тот. – Ну, знал. Сто лет знал. Погодите-ка минутку, я сейчас…

Варя заметила, что он бросил взгляд на уже подсыхающее на стене пятно, и догадалась, зачем Николаю снова понадобилось на кухню.

– Прошу вас, не пейте больше, – она отложила сумку и подошла к нему. – Вы же сами говорите, что на вас это плохо действует… Вы знали Андрея? А я не помню, чтобы он о вас говорил… Как ваша фамилия?

– Шуртаков, – ответил тот. – И знаете что, не берите на себя слишком много! Я пока что здесь хозяин, и если хочу – пью.

Ей не удалось его удержать, и он вышел. На этот раз он не принес в комнату стакана, из чего Варя заключила, что он выпил на кухне, не отходя от холодильника. И возможно, прямо из бутылки. Во всяком случае, когда Николай вернулся в комнату, его сильно качнуло, и он с трудом нашел свое кресло.

– Отчего он умер-то? – вяло спросил Николай, глядя на гостью уже без особого интереса. Ему явно хотелось спать.

– А Лиза разве не сказала? – довольно резко ответила женщина. Ее оскорбил хамский тон этого вопроса.

– Да нет, она не говорила. Только сказала, что умер. Что его, видимо, довели… Он что – болел?

– Он покончил с собой.

При этом известии хозяин перестал сонно моргать и удивленно уставился на Варю. А та смотрела на него чуть не ли не с ненавистью. Этот человек раздражал ее своей бестолковостью, бесцеремонностью, от него разило дешевой водкой… И она совсем не понимала, какие причины могли заставить такую женщину, как Лиза, жить с этим отребьем. «Может, он и был хорошим фотографом, но те золотые денечки явно позади! – зло подумала она. – Гнать его надо было в шею – тоже мне сокровище! И он еще ревновал эту несчастную девушку! Не удивляюсь, что она ходила заплаканная…»

Николай тем временем откашлялся и с необычной для него деликатностью спросил, известна ли причина такого поступка? Варя коротко сообщила, что причина не известна никому даже дело до сих пор не закрыто. Николай удивился:

– Дело? А зачем дело? Что – и самоубийством нельзя покончить, чтобы дело не завели?

– Наверное, можно, – пожала плечами женщина. – Но все случилось при очень странных обстоятельствах. Он повесился в поезде. Почему же ваша жена ничего вам не рассказала? Странно! Она ведь знала, что вы были знакомы?

– Конечно! Он и в гости к нам заходил.

Варя невольно прикусила губу, но Николай ничего не заметил. «Еще одна новость, – с досадой подумала она. – Когда это он умудрялся ходить в гости? Мне говорил, что сразу после работы идет домой…» Николай ничего скрывать не стал – вероятно, потому, что не подозревал, что его рассказ Варе неприятен. Он расказал, что познакомился с Андреем года три назад. Он, Николай, продавал тогда свой фотоаппарат, причем в прекрасном состоянии и недорого. Позвонил своим знакомым, которые имели отношение к фотоделу, и те свели его с Андреем. Тот очень хотел купить фотоаппарат, но в последний момент передумал – был уверен, что найдет и получше, и подешевле.

– Я не обиделся! Что ж, хозяин-барин! – добродушно рассказывал Николай. – Мы выпили немного, поболтали о том, о сем. Я его в гости позвал, с Лизой познакомил. Она, правда, была не очень рада. У нас тогда сыну всего годик исполнился, и она не любила, когда чужие приходят…

– И часто он у вас бывал? – осведомилась Варя.

– Да бывал иногда… А уж после того как Лиза к ним в мастерскую устроилась… Да, я же вам не сказал

– я ее фотографировать обучил. И надо вам сказать – снимала она не хуже многих. Только ее родители были недовольны. Только и слышалось, что она «со шпаной связалась». Она же на экономическом училась, когда мы познакомились, а из-за меня бросила. То есть из-за ребенка… Ну это все равно.

Он загрустил, но все-таки закончил рассказ. Рассказал, что родители Лизы, в конце-концов, приняли к сведению, что дочь решила посвятить себя фотографии. Заставили ее восстановиться на экономическом факультете заочно и получить диплом. И после некоторых усилий, предпринятых ее родителями, Лиза в свои двадцать пять лет, стала заведующей фотомастерской, попав на это место, можно сказать, с улицы.

– Они бы ее на более хлебное место пристроили, но она не соглашалась, – заметил Николай. – А вот устроить куда-то меня… На это они ни за что не шли! Ну, разве это нормально, что я, здоровый мужик, сидел дома без работы, а она вкалывала за двоих? Я же знаю, зачем они пошли ей навстречу! Хотели меня добить – вот зачем устроили ее на работу! А потом житья не давали, твердили, что она содержит меня, алкоголика, а я даже на игрушки сыну заработать не могу! А как бы я заработал? Я же продал всю свою аппаратуру, когда нам с Лизой было туго. Где они тогда были со своими советами и деньгами? Она их просила помочь – а они заявили – пусть тебя муж содержит, если он настоящий мужик!

– А почему она пришла именно в Андрееву мастерскую? – с трудом вставила словечко Варя. Это был момент, которым она больше всего заинтересовалась, выслушав его исповедь. – Это случайность?

– Да нет, это же Андрей и посоветовал ей устроиться к ним, – усмехнулся тот. – Во-первых, у них прежняя заведующая ушла в декрет на три года, а заменить ее из персонала было некем. Там было нужно экономическое образование. А во-вторых, он же выгодное дело устроил – теперь начальница была ему как бы обязана… А я, между прочим, был против, чтобы она туда пошла.

Варя попросила объяснить, почему. И получила шокирующий, немедленный ответ. Николай заявил, что в последнее время, примерно год назад, стал замечать, что его жена как будто заскучала с ним и теперь высматривает, к кому бы переметнуться. Все чаще случались скандалы, выяснения отношений. Ребенок в основном жил у родителей, потому что дома обстановка складывалась неблагоприятная. А родители подзуживали дочку вызвать милицию и раз навсегда избавиться от «этого наказания». То есть от Николая. Естественно, что в такой ситуации, видя, что интерес жены к нему совершенно исчез, он заподозрил, что она переключилась на кого-то другого. И первым, кого он заподозрил, был Андрей.

– Знаете, какой он Лизкин портрет сделал? – агрессивно спросил он у Вари. – Не видели у нее в кабинете?

– Видела, – еле сумела выдавить Варя. Ей было нехорошо. Не то, чтобы она вдруг стала разделять ревнивые чувства Николая… Но слушать все это все равно было неприятно.

– Неплохо сработано, верно?

Она подтвердила и это.

– С любовью, можно сказать? – допытывался тот, с каким-то мазохистским упорством.

Этого она уже не стала комментировать. Она слишком отчетливо помнила тот портрет, который висел за рабочим столом в кабинете заведующей. Тогда у нее возник вопрос – кто мог так сфотографировать эту женщину? С той секунды, когда она узнала, что Николай и сам фотограф, она автоматически приписывала эту работу ему. Но теперь он ее поразил. «А мне Андрей такого подарка не сделал, – с горечью подумала она. – Конечно, он меня снимал много раз… Но ничего подобного у него не получалось. Конечно, может быть, дело в модели. Она и моложе, и симпатичнее… А может, он ее лучше понимал?»

Николай тем временем закончил свой рассказ о том, как жена устроилась на работу, как он в конце-концов убедился, что с Андреем Лизу ничего не связывает, кроме профессиональных интересов… И как заподозрил, что у жены в самом деле появился какой-то мужчина – не из числа ее сотрудников. По версии Николая, они встречались именно на работе, так что он являлся в фотомастерскую именно затем, чтобы накрыть злоумышленников на месте преступления. А вовсе не потому, что хотел отравить жене существование – как могут подумать какие-нибудь идиотки из ее подружек…

Рассказ его, видимо, утомил, потому что Николай тяжело заворочался в кресле, облизал губы и сказал:

– Извините, я на минутку…

– Вам хватит, – Варя уверенно прижала его руку к подлокотнику кресла. Она совсем осмелела, увидев, что тот почти беспомощен. – Вы же сейчас свалитесь и уснете.

– А вы что – против? – пьяно ухмыльнулся он. – Почему вы тут командуете, а? Довели своего мужа до петли, а теперь за меня беретесь? Этого даже Лизе не удалось!

Никогда в жизни Варя бы не подумала, что сможет ударить человека. Бывало, что ей приходилось наказывать кошек, когда те окончательно попирали все приличия и нравственные правила. Один раз она поймала мальчишку, который издевался над щенком, и лупила его до тех пор, пока не подумала, что наказание, пожалуй, уже превысило тяжесть преступления. Но чтобы она могла ударить по лицу почти незнакомого мужчину, который, к тому же, ничем ей не угрожал… И все же она его ударила. Ударила, схватила сумку и, задыхаясь от ярости, выбежала из квартиры. Вызывая лифт, она с замиранием сердца прислушивалась, ожидая, что Николай погонится за ней. Но в тамбуре было тихо, и она уехала беспрепятственно.

«Ну и негодяй! – Варя захлопнула тяжелую дверь и в замешательстве остановилась на крыльце. – Довела мужа до петли?! Алкоголик! Неизвестно еще, кто из нас кого довел! У него тоже, между прочим, умерла жена!» Но она тут же устыдилась этих мыслей. «Он, кажется, вообще озлоблен на весь женский пол. Не стоит обращать внимания. Однако интересные вещи он рассказывает про Андрея! Какие-то друзья, о которых я и понятия не имела… Посоветовал Лизе устроиться в его мастерскую? Да какое ему было дело до этой девушки? У нее ведь муж и маленький ребенок – неужели даже это его не отпугнуло?!»

Она впервые чувствовала настоящую ревность. Это усугублялось тем, что Лиза в самом деле была очень красива. А вот насчет своей внешности Варя никогда не была слишком высокого мнения.

Она с юности старалась как можно сильнее изменить себя. Выщипывала свои широкие темные брови, превращая их в две острые, будто нарисованные, стрелки. Страдала от того, что ничего не может поделать со своими глазами – а ей так хотелось, чтобы они были одинакового цвета! В детстве, из-за разного цвета своих глаз, она считала себя просто уродом. Родственники постоянно отпускали шуточки по этому поводу. В детском саду она была предметом всеобщего интереса, но не из-за себя самой, а из-за своих глаз. Левый был у нее светло-карим, а правый – неопределенно-голубым, с коричневым «цветочком» вокруг зрачка. Эта разница была почти незаметна на растоянии трех-четырех шагов – тем более, что Варя уже в детстве приобрела привычку не глядеть прямо в лицо себеседнику, чтобы не привлекать внимания к своим глазам. Позже она свыклась с этой странностью. Ее жених, а позже муж даже находил это интересным. Но он как-то обмолвился, что если бы цвета были более контрастные, к примеру, черный и серый – тогда эффект был бы просто потрясающий. «А так…» Это его «а так…» добавило Варе еще один комплекс по поводу своей внешности – как будто было мало тех, которые привила ей мать, издавна твердившая, чтобы Варя себя красавицей не воображала. Та и не воображала, она пыталась себя изменить. Хоть немного – ей казалось, что это будет только к лучшему…

Она со школы красила свои каштановые волосы в светло-русый цвет. Пыталась увеличить объем губ с помощью светлой блестящей помады. Но больше всего ее удручал нос – довольно заметно вздернутый. Когда она была подростком, такие носы были в моде – благодаря популярной певице Сандре. И Варя пользовалась успехом у сверстников, втайне страдая и мечтая иметь идеально прямой нос, который, может быть, и не привлечет такого внимания… Ее всегда уязвляло то, что муж, делая ее фотографии, стремился как-то скрасить эту курносость. Значит, это ему не нравилось. А у Лизы нос был именно такой, о каком мечтала Варя. Эта полудетская обида, оказалось, не угасла с годами. Варя показалась себе некрасивой, всеми брошенной, никем не любимой. И к тому же старой. Она сделала несколько шагов, опустилась на скамейку возле песочницы и просидела там минут десять, ни о чем не думая, ничего не делая, пытаясь успокоиться.

«Сегодня же покрашу волосы, – думала она, разглядывая влажный серый песок у себя под ногами. – Нельзя распускаться. И еще что-нибудь с собой сделаю. Начну заниматься спортом. Буду бегать по утрам». Ей пришло в голову, что все эти меры нужно было принимать еще раньше, когда Андрей только сдружился со своей хорошенькой заведующей. Но как она могла знать, что ей угрожает какая-то опасность? Она была настолько уверена в своем муже…

Она поняла, что испытывает довольно нелепое чувство – сердится на мертвую. Попыталась убедить себя, что это по меньшей мере глупо – но ничего не вышло. Ей даже не хотелось доставать из сумки конверт, который передал Николай. «Она обо мне, видите ли, беспокоилась! – язвительно подумала Варя. – Раньше нужно было беспокоиться! И если у них с Андреем ничего не было, все равно, я уверена, что она с ним кокетничала! А вообще, здорово получается! Она сидит в том кабинете, а за дверью работает мой муж… Практически – наедине!»

Варя в этот миг вся отдалась своей злобе и постаралась забыть, что ни о каком уединении на рабочем месте не могло быть и речи. Ведь двери у помещения, где снимал ее муж, попросту не было. Неужели любовники могли встречаться под прикрытием одного черного занавеса? А запираться в кабинете у Лизы тоже смысла не имело – в любой момент мог прийти клиент, желающий видеть фотографа. Но ревновать было и больно и вместе с тем упоительно. Варя не скоро пришла в себя.

Она очнулась от весьма чувствительной прохлады. По-прежнему щедро светило солнце, но высокий шестнадцатиэтажный дом накрывал ее своей тенью. Она хотела надеть плащ, но, пошарив рядом на лавочке, обнаружила, что его нет. «Конечно, я его забыла наверху!» Варя ясно увидела свой плащ – она повесила его на ручку кресла, а убегая, после отвешенной хозяину пощечины, не вспомнила ни о чем, кроме сумки. «Значит, придется идти туда еще раз… Господи, что же я ему скажу? А вдруг он набросится и даст сдачи? Да нет… Скорее всего, он напился до бесчувствия и теперь его никакими звонками не разбудишь!»

Варя вздохнула, открыла сумку и достала конверт. Николай ее не обманул. Там действительно лежал кусок пленки – кадров на пять, не больше. И записка. Сперва Варя рассмотрела пленку на свет. Это были, вероятнее всего, те самые кадры, которые потеряли в мастерской. С двадцать седьмого по тридцать второй. Насколько Варя могла видеть на негативе, на двух из них снова был запечатлен тот самый дворик, где сфотографировался Андрей. Она узнала лужу и уходящие ввысь стены. Остальные подробности можно было различить, только отпечатав снимки. Еще два кадра были потрачены на съемку какой-то улицы, наверное, весьма живописной – иначе, зачем Андрей тратил свое время и пленку? И еще на двух Варя увидела женский силуэт. Это, несомненно, была женщина. Женщина с пышной прической, в пиджаке, судя по цвету негатива – светлом. Она была сфотографирована возле какой-то подворотни два раза. Первый раз фотограф взял ее по пояс, второй – вполоборота, в полный рост. Варя отметила, что женщина довольно полная и, несмотря на это, носит юбку, не достающую до колен.

«Что это за персонаж? – удивилась Варя. – Час от часу не легче. Какая-то баба…» Она развернула записку и углубилась в чтение. Почерк у Лизы был неровный, буквы скакали вверх-вниз, так что казалось, будто та писала, сидя в стремительно несущемся поезде. А может быть, просто спешила. Варя прочла первые строки и забыла о своих ревнивых мыслях. Записка была без обращения, без обычного приветствия и начиналась с места в карьер.

«Я обещала узнать, кому ваш муж мог отдать деньги. У меня была одна неприятная догадка, но я не хотела вас напрасно тревожить и решила проверить. Теперь я, кажется, знаю. Возвращаю вам часть пленки – догадываюсь, что эту пленку отснял Андрей, а не вы. Иначе, откуда на ней могла взяться эта женщина? Я оставила эту пленку у себя, когда отдала вам готовые фотографии. Отпечатки с этого куска были сделаны в нашей же мастерской, о чем я сейчас очень жалею. Дело в том, что я отдала пленки в работу, не думая, что там окажется что-то важное. Мне казалось, что это обычные фотографии, какие делают муж и жена, когда едут в отпуск. Получив отпечатки, я поняла, что это далеко не так. Я их просмотрела перед тем, как ехать на похороны. Снимки этой женщины я вынула из общей пачки и уничтожила. Если вам будет нужно взглянуть на нее поближе, а я думаю, что вы захотите это сделать, тогда отдайте пленку в печать. Но только не в нашу мастерскую! Мне бы не хотелось, чтобы там опять ее увидели».

Лиза перевернула густо исписанную страницу. Она перестала ощущать холод – напротив, ей стало душно от волнения. Лист дрожал в ее руке, когда она стала читать дальше.

«Я знала, что он был знаком с этой женщиной, что она приезжала к нему в Москву и они виделись. Но я не думала, что он опять с ней встретится. Вы ее, я думаю, не знаете. Она живет в Питере. Ее зовут Антонина Павловна Дубовская. Я уверена, что это она требовала у Андрея деньги – или дачу. Дело в том, что я тоже ее хорошо знаю, она в прошлом январе приезжала в Москву и заходила ко мне в мастерскую. Я вышла, чтобы купить что-нибудь к чаю, потому что у меня ничего не было, я гостей не ждала. Андрей был на своем рабочем месте. Если у них и произошел разговор в моем кабинете, то это могло быть в этот отрезок времени. Я отсутствовала около часа. Конечно, не потому, что ничего не могла купить. Я вам честно признаюсь, что мне просто не хотелось возвращаться и опять видеть эту женщину. О причинах я вам писать не буду. Но я уверена – если она потребовала от него денег – он их…»

Лиза заглянула в конверт в поисках второго листа, где должно было находиться окончание фразы. Но в конверте больше ничего не было. Женщина вскочила и решительно направилась к подъезду. Ожидая, пока кто-нибудь не подойдет к двери и не наберет код, она снова и снова репетировала, что скажет Николаю. «Только две фразы. Где мой плащ? И где второй лист? И ни в какие разговоры „за жизнь“ не вступать. Хватит с меня. Конечно, он потерял второй лист, алкаш несчастный, он же признался, что заглядывал в конверт. И читал, я думаю. Ой, такой-то ревнивец, конечно, все за ней читал, каждый клочок бумаги просматривал! Все-таки, я ей не завидую…»

Из подъезда выбежали дети. Варя, пропуская их, придержала открывшуюся дверь и вошла в подъезд. Лифт стоял на первом этаже, она вошла и нажала кнопку. «Антонина Павловна Дубовская? – думала она, прислушиваясь к неровному громыханию лифта. – В жизни не слышала такого имени. Сегодня же закажу снимки. Интересно, почему Лиза просила, чтобы их делали не в ее мастерской? »