Глава 11

Татьяна Робертовна вышла на крыльцо мастерской и с помощью скотча наклеила на дверь короткое объявление. Оно состояло всего из одной фразы: «Фотосъемка временно прекращена».

Объявление она написала сама, уже в конце рабочего дня, устав объяснять клиентам, что фотографа у них в настоящее время нет. Многие пожимали плечами, спрашивали, где находится ближайшая мастерская и уходили. Но были и такие, которые желали знать, когда появится фотограф.

– Когда мы его примем на работу, – объясняла Татьяна Робертовна.

Одна женщина, которая желала сняться на удостоверение, оказалось, помнила Андрея Кузмина. Она поинтересовалась, почему его уволили. «По-моему, это был хороший фотограф.» Кассирша, не подумав, заявила, что тот умер, а женщина, которая его временно заменяла, тоже умерла, так что сейчас фотографа у них нет. После такого добросовестного объяснения женщина пулей вылетела из мастерской. Приемщица упрекнула Татьяну Робертовну:

– Вы бы еще подробности убийства ей сообщили. Какое кому дело, кто у нас умер! Еще начнут нас стороной обходить. И так уже муж заявляет, чтобы я отсюда увольнялась.

– Да ты что? – удивилась кассирша. – Он что, думает, мы тут все перемрем?

Она пыталась пошутить, но ей самой стало жутковато от своих слов. Тогда Татьяна Робертовна написала объявление и вывесила его на двери, чтобы пресечь дальнейшие расспросы.

Работы в тот день было немного. Наташа – та самая приемщица, муж которой опасался за ее жизнь, – предположила, что до людей все-таки дошел слух о нехороших делах в их мастерской, и они пошли в другую. Никто не возразил ей прямо. Закрыться решили пораньше – после того как в течение десяти минут никто к ним не зашел. Борис предложил устроить складчину и сбегать за водкой – помянуть Елизаету Юрьевну. Его единодушно поддержали – все ощущали напряжение и хотели его как-то сбить.

– А на похороны-то пойдем? – спросила Надя, вторая приемщица, поднимая стопку и беря печенье. – Наверное, нужно самим позвонить, спросить, на какое число назначили.

– А кому звонить? С кем она жила? – поинтересовалась Татьяна Робертовна.

Этого, как оказалось, никто толком не знал. Борис припомнил, что Елизавета Юрьевна как-то обмолвилась, что ее ждет муж, но больше никогда о нем не говорила. Зато Ирина, лаборантка, точно знала, что у заведующей был маленький ребенок.

– Сын, – уточнила она.

Женщины запричитали. О том, что у заведующей был ребенок, никто из них не слыхал, и теперь они бросились упрекать Ирину:

– Что же ты раньше молчала? Ты откуда это знаешь?

Та рассказала, что как-то столкнулась с Елизаветой Юрьевной в магазине, неподалеку от мастерской, уже по окончании работы. Та рассматривала детскую одежду и приценивалась к мальчишеской курточке. Ирина подошла ближе, заведующая заметила ее, и тогда они разговорились.

– Я даже и не спрашивала, для кого она покупает куртку. Она сама сказала, что у нее сын. Я еще спросила, почему она никогда его в мастерскую не приведет, нам не покажет… А она как-то странно себя повела. – Ирина поставила на стол опустевшую стопку. – Замолчала, стала куртку ощупывать, хотя уже хорошо ее рассмотрела. Потом заговорила совсем о другом. Ну я и решила, что ей, может, неприятно будет, если все узнают о ребенке. Мало ли почему… Поэтому я вам не стала рассказывать.

– Ну конечно, – вступилась за Ирину кассирша. – Может, он без отца растет, а может, вообще, бог знает от кого! Елизавета была молодая, а в молодости каких только глупостей не делают! Вот моя дочь, например…

И она поведала миру, что ее дочка, большая любительница музыки, недавно потребовала, чтобы ей дали денег на новый фирменный диск своего любимого исполнителя. А когда мать ей отказала, заявив, что четыреста рублей – это треть ее зарплаты, отца на работе тоже золотом не осыпают, и вообще, к чему такие траты… Тогда дочка попросту заперлась в ванной и попыталась перерезать себе вены.

– Слава богу, что я на табуретку встала и заглянула в окошко, – возбужденно рассказывала кассирша. – Я как раз на кухне возилась, с ужином. И так мне вдруг стало сердце хватать – ну просто ужас! Я ведь тоже расстроилась, что не могу своему ребенку этот проклятый диск купить! Говорила ей – купи кассету, в тридцать раз дешевле получится! А она говорит, что в фирменном диске какой-то там вкладыш с фотографиями, и черт-те что еще… И вот будто меня подтолкнули – я встала на табуретку и заглянула в окошко. А она сидит на полу, ревет, и шпателем по руке водит! Мы как раз ремонтом занимались, под ванной лежали шпатели. Один совсем новенький, острый… Я чуть в обморок не упала!

– Ну и купили вы ей диск? – поинтересовалась Наташа.

– Конечно, – с оттенком гордости произнесла Татьяна Робертовна. – Лучше мы на макаронах недельку посидим, чем ребенка угробим!

Мнения сотрудниц разделились. Некоторые считали, что Татьяна Робертовна поступила неправильно. По их мнению, нужно было задать девчонке хорошую трепку и объяснить, что на диски пора зарабатывать самой – ну, хоть в «Макдональдс» устроиться. Другие говорили, что у детей и так слишком мало радостей, и гнусно лишать их последнего удовольствия. Борис в дискуссии участия не принимал, зато когда все замолчали, авторитетно высказался:

– Вряд ли бы она себе вены перерезала. Уверен, что это она специально сделала, чтобы на своем поставить. Шпателем этого все равно не сделаешь.

– Тебе-то откуда знать? – вскинулась оскорбленная кассирша. Ей не понравилось, что кто-то преуменьшал опасность, грозившую ее ребенку. – Ты что, пробовал шпателем зарезаться?

Их остановила Ирина:

– Прекратите вы про зарезанных говорить! Ведь до сих пор Елизавета в глазах стоит!

Все разом замолчали. Татьяна Робертовна тяжело дышала и поглаживала пышную грудь – слева, где сердце. Борис закурил и принялся разливать по второй стопке. Пили без тостов и не чокались – как на поминках. Стол накрыли в торговом зале, в других помещениях было невозможно развернуться. Сотрудники уселись вокруг круглого стола, где посетители обычно просматривали пленки и заполняли конверты. Когда Ирина остановила спорщиков, многие невольно покосились на черный занавес. Порванные петли пришили, занавес теперь висел ровно, как прежде… Но никогда он не притягивал к себе таких взглядов – робких и неприязненных.

– Мне просто не верится, – тихо сказала Наташа. – Только в эту субботу она была жива… Хотя я и мертвую ее видела, и милиция здесь вчера была… А мне все-таки кажется, что это все не по-настоящему.

– И мне тоже! – воскликнула Татьяна Робертовна. – Слишком уж она молоденькая! Я понимаю, когда такие тетки, как я, умирают, мы-то хоть пожили. Но когда молодые… Ужасно! Да еще ребеночек остался… С кем же он сейчас? Муж-то был или нет? Борис! Борис, к тебе обращаются!

Тот очнулся – все это время он не сводил глаз с черного занавеса.

– Странно, – сказал он, как будто про себя.

– Что странно? – тормошила его кассирша. – Муж у нее был или нет? Что она тебе про него говорила?

– Странно, что мы ничего не слышали, – сказал он.

– Ведь это было за стенкой, совсем рядом.

Ирина попросила его перестать – ей и так плохо. Но он упорно стоял на своем:

– Нет, я хотел бы знать, почему она не закричала! Ведь что получается – кто-то туда вошел, постучался к ней в кабинет… И зарезал ее! Ну конечно, она могла с первой секунды не разобраться, зачем к ней зашли, но что же она не закричала, когда увидела нож?! Мы же были рядом, и в мастерской толпа народу, неужели она думала, что мы ей не поможем! Я понимаю, что она не слишком тесно с нами общалась, но позвать-то могла!

Ему никто не ответил. Ирина сидела, закрыв лицо ладонями, как будто желая отгородиться от его слов. Внезапно она отняла руки и хрипло сказала:

– Кто-то звонит. Не слышите?

И действительно, послышался звонок у служебного входа. Наташа недоуменно взглянула на часы:

– Кто бы это…

Она встала, собираясь открыть, но Борис не пустил ее одну. Те, кто остался в зале, ощущали странное напряжение и не двигались, пока не увидели, что Борис и Ирина возвращаются. За ними шла Лена.

– Вы что так рано закрылись? – возмутилась она. – Я дергала, дергала дверь… Сами же сказали, чтобы сегодня я пришла вечером.

– Да, – подтвердила Надя. – Совсем из головы вон! Это же я попросила прийти убраться. И потом, надо, в конце-концов, смыть то пятно…

И она указала на черный занавес. Все ее прекрасно поняли. Пятно засохшей на стене крови оставалось там до сегодняшнего дня. В субботу, когда увезли тело, его заметили немногие. А в воскресенье, на следственном эксперименте, никто не решился спросить, можно ли смыть кровь. В конце-концов, было решено, что пятно уничтожат без консультации со следователем, ведь оно уже было сфотографировано.

Лену передернуло:

– Да вы что?! Чтобы я стала трогать эту гадость?! Да никогда!

– А кто же ее будет трогать?! – возмутилась Надя. – Я, что ли? И потом, это не гадость, это кровь!

– Вот я и говорю, что гадость! – уже плаксиво, заметила Лена. – Я не нанималась сюда кровь отмывать!

Борис слегка обнял девушку за плечи и усадил за стол:

– Давай, выпей с нами. Мы поминаем Елизавету. В конце-концов, если тебе так страшно, я могу смыть это пятно. Резиновые перчатки у тебя есть?

Лена опять содрогнулась. Сказала, что перчатки имеются, но она и в них не прикоснется к этому проклятому пятну.

– Интересно, а кто же будет кабинет Елизаветы отмывать? – поинтересовалась Надя. – Здесь-то одно небольшое пятно, а там была целая лужа! Я как вспомню – в глазах темнеет…

Борис прервал дискуссию, разлив остатки водки. Лена выпила и попросила у него сигарету. Затянувшись, она заявила, что кабинет тоже отмывать не будет. Ни за что на свете! Она же потом руки до костей сотрет, ей все будет казаться, что на них осталась кровь. Женщины стали возмущаться ее брезгливостью, напоминать о служебных обязанностях Лены, но Борис заступился за девушку:

– Да что вы ее ругаете! Она же совсем еще ребенок. Конечно, ей страшно. И потом, она дело говорит. Интересно, кто же будет возиться с этими пятнами в кабинете? Там их не так уж мало… Стол вообще, может, придется выбросить. Все-таик за ним человек умер, кто захочет сесть на то же место?

– А меня больше волнует, когда кабинет откроют, – заметила кассирша. – Там в сейфе все бумаги. Ну ладно, эту неделю мы как-то проработаем, а там все равно понадобится документация. И потом… Нельзя же нам без начальства. Там мы долго не протянем. Значит, скоро новый хозяин появится.

Они обсудили ситуацию. Их фотомастерская была только одной из нескольких, принадлежавших к товариществу с ограниченной ответственностью. В последний раз директор товарищества взял на работу заведующую со стороны. В мастерской вскоре распространился слух, что Елизавета Юрьевна – дочка каких-то приятелей этого директора и попала на такую ответственную работу по блату. Да и ее возраст всех смущал. Но новая заведующая оказалась весьма деловитой, серьезной женщиной. Она всячески старалась оправдать свое назначение. А когда выяснилось, что она, вдобавок, неплохой фотограф, все с ней смирились. Некоторая искусственность отношений, появившаяся с самого начала ее работы, все-таки осталась. Елизавета Юрьевна так ни с кем и не подружилась, никому не поверяла свои тайны, ни с кем не разговаривала о своих радостях и огорчениях… Но никто, в том числе и она сама, не стремился что-то изменить. Это всех устраивало. Кто теперь займет ее место, можно было только гадать.

– Никто из нас – это точно, – сказала Надя. Она раскраснелась – то ли от водки, то ли от праведного возмущения. – Возьмут опять кого-то со стороны, а мы пляши под его дудочку.

– Много тебе Лиза дудела? – возразил Борис. – Ладно, дамы, я предлагаю открыть вторую бутылку. Как-никак, я купил две.

Дамы немного поломались – никому не хотелось выглядеть в глазах сотрудниц алкоголичкой. Но Борис, в конце-концов, налил всем. Даже Лене, которая отказывалась:

– Если родители унюхают, что от меня пахнет… Я просто не знаю, что будет.

Но несмотря на свои страхи, она все-таки выпила. Татьяна Робертовна, уже под изрядным хмельком, принялась пересказывать свой утренний визит к следователю. Описала свою встречу со вдовой Андрея, насмешливо передала, как следователь пытался ее убедить, что у Варвары Кузминой разные глаза.

– Может, он ее специально рассматривал, не знаю, – пренебрежительно говорила она. – Заявил, что у нее один глаз голубой, а второй – карий. Только и я еще не до конца ослепла. Глаза у нее обычные. Усталые только. А та, которой я квитанцию выписывала, была с разными глазами – вот честное слово! За пять шагов видно, и вглядываться не приходится! Черный глаз и голубой – с ума можно сойти! Жуть!

– Такого вообще не бывает, – заявила Лена. Она тоже захмелела, и только поэтому решилась вступить в спор с кассиршей, которая была намного ее старше. – Я никогда такого не видела!

Ее не поддержали. Выяснилось, что людей с глазами разного цвета знал каждый из присутствующих. Только Надя не смогла никого припомнить, но зато заявила, что у них в подъезде живет белая ангорская кошка, у которой тоже один глаз черный, а другой голубой.

– Правда, кошка почему-то абсолютно глухая, – добавила она, и все рассмеялись. За столом воцарилась непринужденная обстановка, многие закурили. Казалось, что повод, ради которого они тут собрались, был не таким уж печальным, во всяком случае, все постарались поменьше о нем вспоминать. Но так или иначе эта тема все равно всплывала – тогда смех умолкал и анекдоты оставались недосказанными…

– Интересно, зачем той женщине понадобилось подделываться под Кузмину? – спросил Борис. – Какой в этом смысл? Ведь все равно, при опознаниии подлог раскроется. Странно как-то. Вот вы, Татьяна Робертовна, сразу поняли, что это не та?

– Конечно, – самодовольно ответила кассирша. – И как он меня не мурыжил, я все равно на своем поставила.

– А следователю хотелось доказать, что это была сама Кузмина?

Кто-то высказал предположение, что следователю просто очень хочется поскорей арестовать убийцу. И поэтому он рад ухватиться за первого попавшегося. Надя заметила:

– В самом деле, жену Андрея могли бы арестовать… Но только ее сразу бы выпустили, мы почти все видели ее хоть по разу. И уж как-нибудь отличили бы от той женщины.

– Убийца – дурак! – заявил Борис. – Может, он рассчитывал, что мы не видели настоящую Кузмину?

– Тогда он не знал, что тут работал ее муж! – вступила в дискуссию Наташа. – Иначе бы не стал подделываться под нее.

Лена осмелела настолько, что решилась перебить взрослых:

– А я думаю, что она пришла просто для отвода глаз!

– Как это? – удивился Борис.

– Ну так. Сами же говорите, что сразу поняли, что она не настоящая Кузмина. Так какой смысл под нее подделываться? Ее все равно не посадят! Я думаю, что убил кто-то другой, а она отвлекала внимание! – Лена победно оглядела присутствующих и убедилась, что произвела эффект. Все слушали ее очень внимательно. Она перевела дух и авторитетно закончила: – Ну сами подумайте – вы эту фальшивую Кузмину все помните, только про нее и говорите! А ведь к заведующей еще кое-кто заходил – и все об этом забыли! Но об этом все равно узнают! И тогда Кузмину отпустили бы, даже если бы уже арестовали!

– Ну тогда просто хотели ей отомстить, – высказалась Надя. – Сразу двух зайцев убить… Ой, пардон!

И она замолчала. Но этой неловкости никто не заметил – все были слишком увлечены своими догадками. Особенно волновалась кассирша – как-никак, а она оказалась главной защитницей вдовы Андрея и сегодня отстаивала перед следователем ее интересы. Она заявила, что эта женщина вызывает у нее доверие, что она никак не могла так поступить и ее, бедную, просто хотят подставить. И подставили бы, если бы не она! Только она не дала сбить себя с толку, так прямо и высказала все следователю! Напоследок Татьяна Робертовна поинтересовалась:

– А кстати, Боря, почему ты говоришь, что убийца

– дурак? Надо говорить – дура, это ведь женщина!

– А я думаю, что женщина не могла такого сделать! – Веско произнесла Ирина, перекрывая гул возражений.

– Да вы что, какая там женщина?! Сами подумайте, что случилось – Елизавете горло перерезали! Где вы видели женщину, которая на такое подйет?!

– А из ревности? – воскликнула Лена. Она уже была совсем пьяна, и Борис украдкой отодвинул от нее только что налитую стопку. – Из ревности что угодно можно сделать!

– Ты бы могла зарезать из ревности? – поинтересовался Борис.

– Да! – неожиданно ответила Лена. – Любая женщина могла бы!

Ирина попросила ее не говорить глупостей, приведя старую поговорку о том, что в доме повешенного не говорят о веревке. Все снова притихли. Кое-кто вспомнил о неотложных делах и засобирался домой.

Первой ушла кассирша. Она с сожалением покидала теплую компанию, заявив, что они давно уже не сидели по-человечески – работа заела. Но дома ее ждали голодные дети, нужно было срочно соорудить им что-нибудь на ужин. Она напомнила Лене, чтобы та, закончив уборку, тщательно заперла запасной выход и отнесла ключи ей на дом. Один экземпляр ключей обычно хранила у себя заведующая, другой – кассирша. Они всегда договаривалась накануне, кто завтра придет на работу первой, отопрет мастерскую и снимет ее с сигнализации. Но в крайних случаях ключи доверяли даже уборщице – замки были довольно простые, постановка на сигнализацию тоже не отличалась сложностью. В таком случае девушка должна была завезти ключи касирше – та жила совсем рядом, за несколько домов от мастерской, по той же улице.

– Конечно, Татьяна Робертовна, все сделаю. Ведь не в первый раз, – успокоила кассиршу Лена.

Та шутливо погрозила ей пальцем и сказала, что у молодежи ветер в голове. А если мастерскую обкрадут – кто будет отвечать? Напоследок она пожаловалась на своего ленивого супруга и избалованных детей, которые себе даже яйцо сварить не умеют, и ушла, криво подкрасив губы. Походка у нее была нетвердая, и она воинственно размахивала сумкой.

– В самом деле, поздновато… Давайте по последней, дамы, и по домам, – вздохнул Борис. – Кстати, и бутылку прикончим. Лен, ты только все это безобразие со стола прибери,

Он указал на пустые бутылки, стопки и раскрошенное печенье:

– Завтра сюда с утра люди придут…

Лена вдруг прижала пальцы к горящим щекам:

– Погодите! Так вы что – все сейчас уйдете?! А я останусь?! Нет, я не согласна! Я одна кровь отмывать не буду!

– Ну, так берись за дело сейчас! – посоветовала Ирина. – Мы уж подождем минут двадцать.

От страха юная уборщица значительно протрезвела. Лена побежала в подсобку и вскоре вернулась с ведром горячей воды и тряпкой. Она жалобно спросила Бориса, не согласится ли тот смыть пятно? Ведь он вроде пообещал… Тот отмахнулся:

– Да перестань, я пошутил. Я и дома никогда не прибираюсь, еще не хватало, чтобы на работе. И вообще, что ты так психуешь из-за пятна? Что – с кровью дела не имела? Тебе сколько лет-то?

Лена залилась краской и молча откинула занавес. Ирина укоризненно взглянула на своего коллегу:

– Ну что ты смущаешь девчонку! Сам же говоришь – она еще ребенок.

– Ну, не настолько же, – бросил он. – Ладно, давайте выпьем.

За стеной раздалось шарканье мокрой тряпки. У Ирины дрогнула рука, в которой она держала налитую стопку, водка выплеснулась на столешницу.

– Скоро нам всем нужно будет лечиться, – сказал Борис, поглядев на ее бледное лицо. – Ну, умерла она и умерла. Сколько народу умирает! Ты, надеюсь, не веришь в призраков?

– Перестань, – прошептала та. – Не все такие твердолобые, как ты. Я боюсь, ты понял? Боюсь, и все. И эта девчонка боится. И все мы боимся, и ты тоже боишься!

У нее началась истерика. Она выплеснула водку на стол, зажала лицо и зарыдала. Испуганные женщины принялись ее утешать. Надя тоже была очень бледна и твердила, что при первой возможности уволится.

– Не могу я спокойно работать, когда за стеной человека убили, – твердила она. – Мне клиент говорит, какие кадры заказать, а я записываю совсем другие… Сегодня конвертов десять перепортила.

Наташа гладила лаборантку по голове, как маленькую, и пыталась отнять ее ладони от лица. Но та мотала головой и продолжала надрывно всхлипывать. На шум из-за занавеса выглянула испуганная Лена:

– Что у вас еще слуичлось?

– Ничего, – отрезал Борис. – Бабы расклеились, одна ты держишься. Я-то считал, что ты здесь самая маленькая, а это они оказались хуже младенцев.

Лена повыше натянула резиновые перчатки и снова исчезла. Она возилась несколько минут. Было слышно, как она двигает стул. Потом резко щелкнула резина – девушка стянула перчатки, откинула занавес и появилась в дверном проеме.

– Я там кое-что нашла, у плинтуса. Вот, поглядите. Выбросить, или кому-то надо?

Все повернулись к ней – даже заплаканная Ирина, которая никак не могла успокоиться. Девушка протягивала к ним руку, держа что-то на кончике указательного пальца:

– Интересная какая-то штучка. Вроде бы из стекла, но она гнется… Я ее не сразу заметила.

Наташа внимательно рассмотрела то, что протягивала девушка, и пожала плечами:

– Не знаю, что это. Выбрось.

Зато Борис заинтересовался находкой. Ему с трудом удалось взять крохотный полупрозрачный кружочек, вдавленный в середине – тот никак не давался, ускользал между кончиками пальцев.

– Интересно, – пробормотал он. – Как будто от пуговицы? Или, может, от какого-то украшения? Дамы, вам лучше знать, это по вашей части.

Но дамы только переглядывались и пожимали плечами. Наташа повторила свое предложение – отправить находку в мусорное ведро. Эта штучка явно не имеет никакой ценности, да и с уборкой пора закругляться – не сидеть же тут до полуночи! Лена снова взяла свою находку, всмотрелась, и вдруг воскликнула:

– А, я поняла, что это такое! Это же линза!

– Что? – удивилась Наташа. – Какая линза? От фотоаппарата отскочила?!

– Да нет, от глаза! Это контактная линза! – Лена счастливо засмеялась, перекатывая на ладони свою находку. – Я вспомнила, что недавно читала в журнале рекламу. Так там были такие же линзы. И видите – она цветная! Голубая! Вот, предположим, у меня глаза серые, а если я надену эту линзу, у меня станет голубой глаз!

Она вдруг посерьезнела и сжала кулак:

– А знаете, ведь эта штука дорогая. Я читала в рекламе, что она может стоить долларов сто, или даже больше. Если она фирменная. Может, приколоться, попробовать надеть?

Наташа пожала плечами:

– Охота тебе в глаз совать всякую гадость! Она же, можно сказать, из помойки! Надо ее продизенфицировать!

– А чем? Водкой можно?

Борис покрутил пальцем у виска:

– Ага, а еще лучше – сразу окунуть глаз в водку! Дезинфекция навсегда! Если это линза – тебе придется разориться на специальный раствор! Точно, девушки, я тоже вспомнил, что это такое. У меня приятель носит линзы. Но и мучается он с ними, никак привыкнуть не может. Хочет от очков отказаться, они у него запотевают. Наверное, все-таки останется он при своих очках. Не принимают у него глаза эту штуку. Все время слезятся, он моргает, и линзы выскакивают. Он уже одну пару посеял…

Лена продолжала радоваться своей находке. Она перечеркнула даже те неприятные ощущения, которые девушка перенесла, отмывая кровавое пятно.

– Ну ладно, куплю я этот раствор, сколько он стоит-то? – рассуждала она сама с собой. – Зато, когда я эту штуку надену, у меня глаза станут разные!

Она все еще разглядывала линзу, когда поняла, что наступила тишина. Подняв глаза, Лена обнаружила, что все собравшиеся как-то странно смотрят на нее. Девушка удивилась:

– Вы что?

– А ну-ка, дай, – Наташа протянула ладонь. – Дай ее сюда.

– Но это я ее нашла!

– Дай! Не будешь ты ее носить! Ее надо отдать следователю!

Девушка испуганно взглянула на Бориса, будто ища у него защиты. Но тот молчал. Наташа, не слушая возражений, сама взяла линзу с ладони у Лены и повернулась к свету:

– Вы понимаете, что она нашла? Вы понимаете, откуда взялись у той женщины разные глаза? Борис!

– Я понимаю, – откликнулся тот.

– Ты только что сказал, что у твоего приятеля глаза слезятся от этих линз? Так?

– Да.

– У той женщины глаза тоже слезились! И она все время моргала, ты помнишь, Надя?

Ее подруга молча кивнула. Было видно, что она хочет что-то сказать, но не в силах справиться с непослушными губами. Наташа достала из сумочки носовой платок, уложила линзу в серединку и аккуратно завернула:

– Лена, я тебя поздравляю, – сказала она, укладывая находку в сумочку. – Мне кажется, ты нашла очень важную для следствия вещь.

Девушка боролась с разочарованием. Было ясно, что ей очень не хочется расставаться с такой ценной и необычной вещью, которая досталась ей совершенно даром. В конце-концов, она вздохнула:

– Ну, если это так нужно для следствия… Вы думаете, у той женщины были цветные линзы?

– А откуда же у нее такие контрастные глаза? Ты разве не слышала, что говорила Татьяна Робертовна? А она утверждала, что глаза были абсолютно разные, неестественно разные! – Наташа выделила последние слова. – Конечно, неестественно! И моргала она потому, что это было для нее неестественно, непривычно! Она, я думаю, надела эти линзы впервые в жизни!

– Чтобы подделаться под Кузмину? – севшим голосом спросила Ирина.

– Конечно. Ведь у Кузминой тоже разные глаза – я не верю, что следователь совсем слепой и это ему почудилось. Наша Татьяна могла не разобраться, ведь она, не при ней будь сказано, видит не особенно хорошо. Резкий контраст ей в глаза бросился, а у самой Кузминой, наверное, все выглядит не так контрастно. Я-то сама ее глаз не помню, но следователю лучше знать.

– И убийце тоже.

Это сказала Надя. Ее передернуло, она зябко повела плечами и встала из-за стола:

– Мне пора домой. Ну что, вы остаетесь?

– Я тоже пойду, – Ирина вскочила, будто ее подхлестнули. – Господи, как поздно! Наташа, ты идешь? Или собираешься все тут прочесать? Ведь должна быть еще одна линза, как ты считаешь?

– Еще одна? – удивилась та.

– Конечно. Татьяна Робертовна говорит, что у той женщины один глаз был голубой, а другой черный. Значит, свои глаза у нее совсем иного цвета – ни того, ни другого. Должна быть еще одна линза – черная.

– А почему? – возразила Наташа. – Может, у нее естественный цвет глаза – черный!

– Эй, Лена, ты знаток линз! – чуть насмешливо обратился к девушке Борис. – Можно из черного-черного глаза сделать такой голубой, чтобы наша Татьяна Робертовна это сразу заметила?

Та хихикнула:

– Да не думаю. Черный цвет не так легко перебить. Я об этом читала. Вот если бы у кого-то из нас были черные глаза, мы бы сразу и проверили – забьет линза этот цвет или нет.

Но черных глаз ни у кого не оказалось. Искать вторую линзу тоже никто желания не изъявил – исключая Лену и Бориса. Лена еще не закончила уборку, и ей так или иначе, нужно было задержаться. А Борис добровольно вызвался ее охранять – на всякий случай, как он выразился.

Уходя, Ирина подозвала его к себе и шепнула:

– Слушай, ты только не вздумай приставать к девчонке. Потом неприятностей не оберешься.

– Если я захочу приключений, то обращусь к тебе, – таким же заговорщицким шепотом ответил он. – Не переживай, я ее люблю братской любовью.

Та слегка нахмурилась – видно, его заверения не вызвали у нее особого доверия. Однако Ирина ушла. Оставшись в торговом зале один, Борис прошелся от стены до стены, легонько посвистел и крикнул, обращаясь к Лене, скрытой занавесом:

– Ну что? Ничего больше не нашла?

– Ищу, – послышался оттуда сдавленный голос. Лена явно говорила, низко склонившись к полу. – Пока ничего нет, только грязь. Вчера натоптали, что ли? Будто стадо слонов прошло. Борис, вы слушаете меня?

– Ага, – откликнулся он, с удобством располагаясь у захламленного стола. Он даже закинул одну ногу на столешницу, чего никогда бы себе не позволил при других сослуживицах. Он был лаборантом – рангом выше приемщицы, но ниже кассира, фотографа, а также заведующей и прочего начальства. Но, уж во всяком случае, он был особой поважнее уборщицы и знал, что она ни слова ему не скажет, хотя стол придется мыть именно ей.

– Знаете, в тот день, ну, когда убили Елизавету Юрьевну… Я убиралась, вы же меня заставили, а сами все ушли… Мне было так страшно! И тут пришла одна женщина, такая странная…

– Привидение? – предположил он, разминая сигарету. Занавеска отодвинулась, и оттуда показалось раскрасневшееся лицо Лены:

– Ну перестаньте, пожалуйста! Никакое не привидение, живая женщина. Она сказала, что Елизавета – ее подруга и делала для нее снимки… Я уж точно не помню, что она мне наговорила, только я впустила ее. Она очень просила пропустить. А потом прошла сюда и рассматривала кровь на стене.

Борис выпустил струю дыма и небрежно заметил:

– Ну и в чем дело? Понятно же, что приходила сама убийца.

– Вы что, всерьез? – уронила тряпку Лена. – Нет, правда?! А почему?!

– Да потому что убийцу всегда тянет на место преступления, темная ты девица! Неужели ты этого не знаешь?

Лена не знала. Борис закинул на стол вторую ногу и сладко потянулся:

– Эх, молодежь, молодежь… Всему-то вас нужно учить… Ну и что сделала преступница, увидев кровь? Побелела, задрожала? Быстро в страхе убежала?

У девушки дрогнули губы – она, видимо, сомневалась, улыбнуться ей или возмутиться. В конце-концов, она сказала:

– Ничего она такого не сделала. Посмотрела на пятно и ушла.

Борис вдруг посерьезнел:

– Ты что, правду говоришь? Я думал, так… Запугать меня пытаешься.

– Ну конечно, правду!

– А ты кому-нибудь про это рассказывала?

– Нет. А надо было?

Борис некоторое время смотрел на нее так, будто сомневался в ее умственных способностях и наконец вздохнул:

– Слушай, заканчивай уборку. Или я уйду, а ты опять будешь помирать со страху.

Он даже помог ей убрать посуду со стола. Лена работала молча, и, казалось, думала о чем-то своем. Борис даже спросил, почему она вдруг загрустила. Девушка подняла на него глаза:

– Так, ничего… Я вдруг подумала, а если это правда…

– Что именно?

– Да так. Ничего. Не может этого быть.

Он взглянул на часы, и Лена, поймав этот взгляд, подхватила мусорное ведро:

– Пойду выкину. Да вы идите, если вам нужно. Я не боюсь.

Борис довольно некстати припомнил предупреждение Ирины – не заигрывать с этим ребенком. Может быть, потому что отчетливо ощутил, что мастерская абсолютно пуста и они здесь одни. Впрочем, это предупреждение ничего удивительного в себе не заключало. У него с Ириной то налаживался, то давал сбой вполне безобидный служебный флирт. Но решительных шагов никто из них не делал. С одной стороны, они проводили вместе очень много времени – даже слишком много, когда просиживали целыми днями за стоящими рядом компьютерами. С другой стороны, Борис никак не мог решить – хочется ли ему видеть Ирину еще и после работы? Не будет ли это явным перебором? Возможно, девушку терзали какие-то другие сомнения, но она об этом не говорила. Однако чувствовала себя вправе ревновать его к молоденькой уборщице.

Борис пожал плечами:

– Если тебе не страшно – я действительно пойду. Ты не думай слишком много о той женщине. Может, это знакомая Елизаветы. Я же так просто, пошутил…

Он попрощался и ушел. Девушка проводила его до дверей, вышла во двор, вытрясла ведро в мусорный контейнер. Постояла немного во дворе, глядя на затянутое облаками небо, прикидывая, успеет ли она попасть домой до того, как начнется дождь. Вернулась в мастерскую и заперла за собой дверь.

Нужно было протереть прилавки, стол для заказов, полить цветы на стальной подставке. Чтобы было веселее работать, она включила магнитолу, стоявшую за прилавком. Магнитола была собственностью мастерской, а вот диски, которые стояли рядом в коробке, принадлежали сотрудникам. Они приносили свою любимую музыку на работу, чтобы скрасить свой довольно однообразный труд. У Лены никаких дисков здесь не было – ее зарплата не позволяла тратить деньги даже на самые дешевые диски российского производства. Да и полный рабочий день она здесь не проводила – значит, и скучала меньше остальных.

Девушка придирчиво пересмотрела диски. Борис слушал «Битлз» и Алиса Купера, Татьяна Робертовна – Аллу Пугачеву, Наташа – Рики Мартина, Ирина предпочитала Энрике Иглесиаса. Борис неоднократно издевался над их вкусами, спрашивая, по какому признаку они отличают одного от другого. Девушка выбрала любимый диск Нади – та часто ставила душещипательного Криса Айзика.

Убираться под музыку было куда веселее, чем просто шаркать тряпкой и высматривать пыль на подоконниках. Лена сделала звук погромче – в конце-концов, она сейчас совершенно одна, чувствует себя полной хозяйкой, и никто ей ничего не запретит! Она доела печенье, оставшееся после застолья и снова взялась за уборку. Чтобы было повеселее, Лена даже принялась подпевать. Английского языка она не знала, поэтому просто подвывала, стараясь попадать в тон.

Она уже заканчивала уборку, когда ее слуха достиг звонок у запасного выхода. Лена быстро убрала звук и побежала к двери. Она почему-то чувствовала себя виноватой, хотя ничего дурного не делала. Правда, слушала чужой диск, но ведь это же еще не преступление! И диску от этого хуже не станет!

Она посмотрела в глазок и открыла дверь:

– А я заканчиваю уже… Что-то забыли?

И пританцовывая, вернулась в зал. Бросила в ведро тряпку, прополоскала ее, принялась отжимать. Ее отражение плясало в темной воде, искажалось, шло кругами. И вдруг она увидела там еще одно лицо. Девушка подняла голову, хотела что-то спросить…

Ее рот зажала сильная, на удивление жесткая рука, и Лена от неожиданности выпустила тряпку. Она попытылась взвизгнуть, потому что уже в этот миг поняла все, и как она была права, и как была глупа… Это было ее последней мыслью, или одной из последних.