Глава 25

Пробуждение было стандартным. Зато беглый визуальный осмотр свидетельствовал, что я находилась в незнакомом месте, которое в другой ситуации непременно бы оценила по достоинству, постаравшись извлечь удовольствие из своего в нем пребывания.

В новорусском особняке просто грех не понежиться в сауне, не купнуться в бассейне с натуральной морской водой и не сыграть партию-другую в бильярд. А располагай я свободным временем, так можно было бы даже вздремнуть в солярии или размяться на тренажерах. Теперь же мне было не до увеселений. Присоединяться к здешнему празднику жизни никто не приглашал. И я подозревала, что хозяева здешнего великолепия лично для меня предусмотрели несколько иную программу развлечений. Я поежилась и принялась пялиться по сторонам.

Итак, я в загородном особняке. Широченные окна выходят в сад, и, кроме зелени, деревьев и прочей растительности, в поле зрения ничего не попадает. В черте города так не бывает. Вывод, ясное дело, совершенно для меня не утешительный. Ничуть не больше меня порадовало и финансовое благополучие владельцев. Я не раз встречала богатых буратин, и ни один из них не соответствовал даже заниженным требованиям морального кодекса строителя коммунизма. Нет, я предпочитаю иметь дело с простыми смертными, а не с господами, свободно швыряющими тысячи зеленых бумажек на мозаичный паркет, мраморный камин с позолоченной решеткой и мебель, обитую тисненой кожей.

Будь у меня возможность двигаться, я бы уже обследовала окна и дверь, а заодно примерилась к массивной бронзовой статуэтке, украшающей столик красного дерева, с резьбой и позолоченными инкрустациями. Если не ошибаюсь, он называется ломберным, и в антикварных лавках трепетно сдувают пыль с вещей куда менее изысканных.

Увы, дотянуться до всего перечисленного я могла разве что взглядом: связанные руки и ноги сильно затрудняли мою задачу. Я проверила крепость проклятого скотча и с разочарованием убедилась, что спеленали меня на совесть.

Дверь бесшумно распахнулась, и я встретилась с голливудским красавцем. Если раньше он смотрелся как подручный папаши Мюллера, которого принудили к профессиональным обязанностям в свободное время и на общественных началах, то теперь при виде меня глаза у него загорелись. Было ясно, что выкормыш группен-фюрера приступает к любимому делу творчески и с полной отдачей.

— Ну достала ты меня, черт бы тебя побрал! До самых печенок проняла. Что я с тобой теперь сделаю, дрянь, ты ни в одном ужастике не увидишь!

У парня ко мне, несомненно, имелся личный счет. За меня ему, ясное дело, если что и дали, так не медаль. Потому как к его могучему синяку под правым глазом мы с кочергой никакого отношения не имели.

— Напугал, одноглазый, — фыркнула я. — Чем глупостями голову забивать, думал бы лучше, как удрать, пока не поздно. Не отягощая при этом своего положения и не увеличивая срока тюремного заключения, который тебе придется мотать в самое ближайшее время.

— Ну до чего ты баба упертая, — возмутился потенциальный зэк. — У тебя что, гадина, другого интереса в жизни не было?

— А у меня и сейчас нет, — мстительно прошипела я. — И если кто-нибудь из вашей теплой компании надеется отделаться легким испугом, то напрасно. Можете прямо сейчас договариваться с родственниками о передачах. В тюрьме выбор блюд не такой, как в «Мариотте».

Мужик потихоньку начал успокаиваться, в его взгляде даже промелькнула жалость. Так смотрят на кролика, перед тем как включить его в меню.

— Ты зря считаешь, что мое положение хуже. От тюрьмы зарекаться не стану, хотя вряд ли ты меня туда отправишь. Кстати, на зоне не так уж плохо. Но главное — там живут. А сколько тебе осталось?

Не хочу кривить душой. Во мне бушевал не героизм, а обыкновенная злоба. Которая начисто отключает даже инстинкт самосохранения. Дав выход эмоциям, я усугубляла свое и без того не блестящее положение, но, попытайся я их сдержать, меня бы просто разорвало на части.

Я немедленно дала собеседнику оценку по всем возможным параметрам. Указала на непоправимые дефекты его внешности, образования и умственного развития, наличие которых несмываемым позором легло бы даже на престарелую мартышку. И в заключение пожелала врагу таких перемен в судьбе и биографии, что, окажись мои пророчества верны хоть наполовину, парню стоило удавиться, причем незамедлительно. Боюсь, я даже немного переборщила, помянув недобрым словом предков недоумка. Они-то, может, как раз и не одобряли такого родственничка. Вниманием я обошла, по-моему, исключительно потомков негодяя. И только потому, что испытывала сомнения в возможности их появления у столь дефектного образца.

И чего я, спрашивается, добилась? Парень пошел красными пятнами и со всей дури принялся колотить меня по голове.

— Идиотка самонадеянная, тупая дура, — бесновался он. — Не захотела легкой смерти, значит, получишь какую заслужила. Я тебя лично утрамбую под асфальт! Живую! Только сначала искромсаю в вермишель!

Пожалуй, я переборщила с правдой-маткой. Пока не поздно, следовало повернуть разговор в другое русло. А затем растянуть его как можно дольше. Аллочка прекрасно понимает, как серьезно мое положение, и усилия наверняка прикладывает титанические. Кстати говоря, когда она всерьез начинает психовать, окружающим легче сделать все, что она желает, чем упираться. Так что ментам ее истерики все равно не выдержать. Тем более у нее все нити к расследованию. Ведь в принципе я поняла картину верно, ошиблась только с исполнителями. Не догадалась, как широк их круг. И все равно. Размотать клубок можно. Сообразила бы она кого надо простимулировать прибавкой к жалованью, и порядок.

— Под какой еще асфальт? — взвыла я. — И прекрати рукоприкладство! Останутся следы, а моя смерть должна выглядеть самоубийством!

— Твоя морда уже неактуальна! — мстительно парировал наглец. — Из-за тебя и этого стручка недоделанного (это он про Геннадия так образно?) мы на даче засветились. И теперь ты просто исчезнешь! Ясно? Но сначала я тебя…

Руки у меня были связаны за спиной, так что вытереть кровь из разбитого носа я не могла. Зато сумела довольно натурально всхлипнуть.

— Ну почему добрые и красивые мужчины обходят меня стороной? — жалобно поинтересовалась я.

У мужика натурально отпала челюсть, а глаза рванули в противоположные стороны. От обалдения он превратился в соляной столп.

— А уж если мужчина к тому же и умен, то у него для меня не находится ничего, кроме пощечины.

Я хлопнула ресницами, как вскормленная на душещипательных романах придурковатая барышня, и с укором уставилась на бандита. Тот оказался натурой тонкой и чувствительной. О недавних подвигах мужик уже вспоминал со стыдом и сожалением.

— Нет, жизнь не задалась, — разоткровенничалась я, поедая глазами красавца, в данный момент выглядящего так, словно его одновременно поразили столбняк, умственное и половое бессилие, чума, чахотка и энцефалит. Какая жалость, что у меня связаны руки, в таком состоянии я бы его скрутила даже без кочерги.

Закрепляя успех, я пространно поведала обезумевшему мужику о своем всегдашнем преклонении перед сильными, неординарными личностями и замолчала. Потому как выдохлась. В голове сначала воцарилась пустота, потом ее место занял стишок про серого козлика. Который жил-был у бабушки и от которого в скором времени остались лишь незначительные фрагменты. Озвучивать образец устного народного творчества, дабы не будить ненужных ассоциаций у своего охранника, я не рискнула, а ничего другого в голову не шло. К счастью, парень слегка очухался и сам подал голос.

— Ты хоть понимаешь, что натворила, дуреха? — В голосе явно слышалось сожаление. Держу пари, под асфальт он меня закатает без всякой радости. — Ну чего тебе не жилось спокойно?

Я потупилась и горестно вздохнула. Потом воспользовалась паузой и опять спросила, как его зовут. На сей раз парень назвался Семеном. Еще немного, и он бы рассказал о себе все. Подозреваю, более внимательной слушательницы он бы не нашел. Однако не вышло. Дверь снова распахнулась и впустила очередного моего знакомого, сердобольного Ивана Сергеевича, специалиста широкого профиля, играючи справившегося с моей булимией. Правда, теперь я не захотела бы с ним встретиться в подворотне даже белым днем и при значительном скоплении народа. Поминальная песнь про козлика вдарила по нервам с новой силой.

— Прогуляйся, — равнодушно бросил Семену ангел-сантехник. — А мы тут словечком перекинемся.

Бросив на меня печальный взгляд, парень испарился. Что-то мне совсем не понравилось, как он на меня смотрел. Неужто прощался?!

Меня скрутило от ужаса. Теперь я знала наверняка, кто заправляет преступным бизнесом в больнице и кто владеет роскошным особняком. Мужик не просто держался хозяином, он им и был. И если он не самый опасный и непредсказуемый человек из всех, кого я знаю (а с бандитами я теперь накоротке), то весь мой жизненный опыт можно отправлять на свалку. Он все равно мне больше не понадобится.

— Рада? — Он приблизился ко мне вплотную и взял за подбородок. — Идиотка. Какого хрена ты полезла в чужие заморочки?!

Так вот у кого неприятностей больше всех! Надеюсь, от меня он не ждет сочувствия?

Оказалось, нет. Как и пострадавший по моей вине Семен, мужик собирался на мне отыграться.

— Ты еще на что-то рассчитываешь? — Он не отрывал взгляда от моего лица. Стоило колоссального труда спрятать свой страх. — Думаешь, Алла рванула в милицию с заявлением, что тебя похитили? И не мечтай. Все твои дурацкие бумажки у меня. — Он потряс перед моим лицом знакомыми листочками, и я чуть не лишилась рассудка.

— Где Алка, что ты с ней сделал, негодяй?! — прохрипела я. Как они посмели, мерзавцы, подонки!

— Да все с ней в порядке. — Садюга довольно сощурился. — А ты все-таки дура. И в людях не разбираешься совершенно. Что мужей, что подруг выбираешь себе на шею. И ведь неглупая вроде девка? Только дура, — с удовольствием повторил бандит.

— Оставь в покое моих мужей, — зашипела я. — И тем более Аллу. Ты ее мизинца, негодяй, не стоишь!

— Да неужели? — обрадовался мерзавец. — Это в каком же смысле? По части вероломства? Так это да. Я друзей с потрохами не продаю… Разве что коллег, — заржал он после небольшой паузы. — Твоя бесценная подруга, между прочим, вчерашний день провела в компании бывших сокурсников, а сегодня полдня сидит в очереди к хирургу районной поликлиники.

— Господи, но зачем?! — ужаснулась я. Разумного объяснения такому поведению подруги не находилось.

— Она тебя сдала. Со всеми потрохами, — радостно повторил сантехник-мафиозо. — А сегодня утром оставила участковому заявление о твоей пропаже. И особенно подчеркивала твое неадекватное состояние и психическую неуравновешенность. Видишь ли, никто из видевших тебя в последнее время не усомнится, что у тебя поехала крыша.

— Что ты сказал?! — Я не могла поверить. Здесь была какая-то ошибка. Алла могла что-то не понять, да что там скрывать, не понять она могла что угодно, но предать?! — Нет! Да и с какой стати? Ради чего?

— Я ее об этом попросил, — скромно потупился собеседник. — Она мне давно ни в чем не отказывает.

Так они любовники? У Аллы появился мужчина?! Но почему я ничего не знала?! Она скрыла?! На память пришли подружкины вопли, которые я посчитала некоторым преувеличением. Алка верещала, будто я мешаю ее личной жизни. Мне-то казалось, что таковой у нее уже давно не наблюдалось, но я, похоже, ошиблась.

— Вы знакомы, — тупо произнесла я. — И давно?

— Не очень, — признался главный негодяй, — но мы уже очень хорошие… гм… друзья. Во всяком случае, у Аллочки от меня нет секретов, — добавил он. — И слушается исправно.

«Врет, все врет!» — билось в голове, но разумом я не могла не понимать, что вводить меня в заблуждение мерзавцу не для чего. Если он просто хотел мне сделать побольнее, достаточно было намекнуть, что Алла у него и он с ней сделает что-то ужасное. И тем не менее, думать о подруге как о предательнице я не могла. Ну не могла, и все тут! Следовало сконцентрироваться на побеге, чтобы не упустить хоть малейший представившийся шанс, а мысли о подруге вышибали почву из-под ног и делали внутренние страдания нестерпимыми.

С этим разберусь позднее, решила я. Сейчас актуально только то, что помощи не дождаться, значит, я могу рассчитывать только на себя. Не очень, по правде говоря, утешительное соображение!

Планов по спасению у меня не было. Да что там говорить, у меня не было ни одной стоящей идеи, самой захудалой мысли не приходило в голову. Как избавиться от пут, потом от этого бандита, потом от всех остальных преступников, которых тут, должно быть, толпа? А уж о том, как отсюда стану выбираться, сокрушив все это мафиозное гнездо, я и подавно не размышляла. До фантазий ли в моем положении. Вот если бы со мной был Гена… А кстати, что с ним? Неужели на моей совести его смерть?

— Где Геннадий? — строго спросила я.

— Кто-кто?

— Геннадий. Мой любовник. — Я сама от себя не ожидала столь дикого признания, но выражение лица мерзавца не шло ни в какое сравнение с моим собственным удивлением. Он выглядел просто потрясенным.

— А… зачем ты его… ну… по голове? — осторожно осведомился мужик. И мне показалось, немного подался назад. Хотя я была связана и безоружна.

— Поссорились, — кротко ответствовала я. — Так что с ним?

— Да пока ничего, — отмахнулся Иван Сергеевич. — А ты что, всегда так… обижаешься?

Воцарилось недолгое молчание. Похоже, мужик возносил Господу благодарственную молитву за то, что ему не пришло в голову поухаживать за мной.

На всякий случай я кивнула, и мужик неосознанно поежился. Я решила ковать железо, пока моральный дух противника сломлен. Мне обязательно нужно увидеться с Геной. Он сумел одолеть нехлипкого Олега, будучи связанным, как и я. Каким образом? Понятия не имею. Но почему бы не попробовать еще раз? Вместе у нас вдвое больше шансов.

— Я хочу его видеть, — безапелляционно сообщила я. — Имею я право на свое последнее желание, в конце концов?!

Судя по ожившей мимике собеседника, право-то я имела, но выполнять он его не собирался.

— Значит, боитесь? — вздохнула я. — Беззащитную связанную женщину.

— Да таких беззащитных на цепь сажать надо, — огрызнулся пристыженный бандит. — Ты мне скольких уже перекалечила!

— Ну-ну, — пригорюнилась я. — Боишься, значит. Умирать от руки мужчины не обидно. А вот быть убитой трусом — оскорбление. Ну да ладно, то, что мужики почти перевелись, не твоя, гад, вина. Эта национальная трагедия. Всеобщая, можно сказать, боль.

Мучиться со всеми россиянами мужик не собирался, угрызаться совестью тем более. Он рассвирепел и заорал, чтобы я не брала его на понт. А потом вылетел из комнаты, как будто с ним я тоже собралась «поссориться».

Оставшись в одиночестве, я снова вспомнила Клементину. Создавалось впечатление, что героиня бессмертного произведения сделалась прямо-таки моей путеводной звездой. Уж она бы точно сидела и сокрушалась по поводу постигших ее бедствий. Я что, состязаюсь с ней в скудоумии?

Я пристыженно заерзала, и руки, стянутые за спиной проклятым скотчем, поцарапались о какую-то деталь моего собственного туалета. Вот ведь бестолочь! У меня есть великолепная булавка, а ломаю голову, как мне освободиться! Да еще и уповаю на Геннадия. Теперь, между прочим, моя очередь его выручать!

Усилия от меня потребовались титанические. Кто полагает, что перепиливать несколько слоев отечественного скотча булавкой — удовольствие, может на досуге потренироваться. Правда, у меня было преимущество. Ежеминутное ожидание собственной гибели невероятно стимулирует если не умственную активность, так уж физическую точно.

Бронзовая танцовщица оказалась менее увесистой, чем мне мечталось. Пустая она, что ли, внутри? Безобразие! Времени на поиски чего-нибудь более приемлемого у меня не оставалось. Мой главный мучитель, по-видимому, уже выплакал свои обиды и теперь торопился обратно. Торопливые шаги, приглушенные ковровым покрытием, приближались. Я метнулась к двери и изготовилась к бою.

Удар я нанесла со всей силы. И не попала по голове только потому, что неверно рассчитала местонахождение этой самой головы. По моим прикидкам, ей следовало находиться значительно выше. Но я же не ожидала, что под руку мне снова подвернется любитель пышных форм! На этот раз пострадало плечо.

— Твою мать, — вызверился мужик, хватаясь за травмированную часть тела. — Связать тебя, что ли, не могли?!

— Да я распуталась, — покаялась я. — Не нарочно. Я ведь думала, что это Иван Сергеевич.

— Ты еще и думаешь иногда? — неподдельно удивился Геннадий. — С этим делом советую тебе завязывать. Плохо получается.

Не дожидаясь ответной любезности, он схватил меня за руку и рванул на выход. Несмотря на здорово попорченную внешность (к урону, причиненному мной в Алкиной квартире, добавилось так много новых штрихов, что я бы не взялась их даже пересчитывать, не то что замазывать), юркий мужичонка несся не хуже охотничьей собаки, да еще и ухитрялся волочь за собой меня и шепотом ругаться.

— Навязалась ты на мою голову. От тебя вреда больше, чем от всей бандитской группировки, вместе взятой! А уж как ты майору подгадила, просто слов нет! На цепи таких, как ты, держать надо!

От возмущения я чуть не пнула его ногой. Удержалась просто невероятным волевым усилием. Не знаю, уж какому майору я там дорогу перешла, пусть в крайнем случае сам выскажет свои претензии. А оскорблять себя не позволю. Они что, сговорились сажать меня на цепь, как дворовую собаку?!

Скорее всего, я бы все-таки проявила недовольство доступными средствами, но мы как раз пробегали мимо моего главного обидчика, распластавшегося на медвежьей шкуре. И медведь, и сантехник были в крови.

— Это кто его так? Ты? — порадовалась я на бегу.

— Нет, сам поскользнулся, — рявкнул Гена. — Ты быстрее можешь? И без глупых вопросов?

Быстрее я могла, а вот без вопросов никак. Не имея возможности их озвучить, просто изнывала. Кто такой Геннадий? Он из органов? Значит, про то, что творится в проклятой больнице, знают? И нас все-таки спасут? Сомнительно, что, кроме поскользнувшегося Ивана Сергеевича, здешний бастион никто не охраняет.

Мы проскочили невесть сколько коридоров, и у меня уже начали отстегиваться ноги и саднить рука, которую не выпускал двужильный Гена, когда путь преградили. Может, конечно, мальчиков было не так уж много, — что моему суперу восемь-двенадцать человек? Но ребятки целились в нас из автоматов. И мы с Бэтменом затормозили. Ему, как всегда, досталось по полной программе, меня же на радостях, что не упустили, всего лишь стукнули прикладом по голове. Я даже сознания не потеряла, — видно, организм потихоньку начал привыкать. Нас снова разлучили. На сей раз местом моего пленения стала не роскошно убранная гостиная, а скромная комнатенка, что-то вроде подсобки. Меня примотали к массивному креслу и придирчиво освидетельствовали крепость пут. Предварительно обыскали, избавив от булавки и почему-то часов. Никаких эмоций бугаи не демонстрировали, вероятно, потому, что до сих пор со мной дела не имели и претензий личного характера не накопили.

В приоткрытую дверь потянуло сквозняком, и я поежилась. В проеме нарисовалась Аллочка собственной персоной, одна, без охраны и без наручников. На ее румяном округлом личике я не заметила следов отчаяния или ужаса. Подруга была совершенно безмятежна.

— Ты? Что это значит? — глупо поинтересовалась я.

— Не догадываешься? — усмехнулась Алла. — Ванечка же вроде объяснил.

Я промолчала, и Алла не удержалась от ремарки:

— До чего же ты все-таки доверчива! Вот дура! Написание занюханной диссертации, знаешь ли, еще не свидетельствует о сверхъестественном уме!

Я смотрела на знакомые черты и удивлялась, как они поменялись за рекордно короткое время. Мягкие линии затвердели, от губ до крыльев носа наметилась волевая складка. И я считала, что знаю эту девочку как облупленную? Ее я прикрывала от малейшего дуновения ветра и заслоняла своим телом от невзгод?

— Ты сделала это сознательно? — не выдержала я. Казалось бы, все ясно, но человек всегда цепляется за соломинку, лишь бы не расстаться со спасительными иллюзиями. Я уже знала много и могла не сомневаться, что предала меня подружка по зову сердца, а не в силу обстоятельств, и, тем не менее, с радостью бы услышала любую ложь. — Он тебе угрожал?

Аллочка пожала плечами:

— С какой стати мне кто-то будет угрожать? Это ты изображала из себя борца за права угнетенных. А за глупость надо платить. Вот ты и заплатишь! А я вселюсь в твою квартиру, продам излишки собственности и поеду путешествовать. Знаешь, я всегда об этом мечтала.

— Так ты из-за наследства. — Я понимающе кивнула. В прошлом году, перед удалением аппендикса, я написала завещание, по которому оставляла Алке все. Кто же знал, что моя бесхитростная и беспомощная подруга только ждет момента расправиться со мной и завладеть долгожданным наследством?

— Думаешь, дело только в деньгах? — усмехнулась Аллочка. — Глупости! Даже если бы мне не перепало ни копейки, я бы поступила именно так. Я тебя ненавижу! Давно бы придушила, да в тюрьму не хотелось. И когда представилась возможность тебя изничтожить да еще и бабки получить, я почувствовала себя самым счастливым человеком на земле! Въехала?

Я не въезжала. Хоть убейте, не могла понять, с чего Алле меня ненавидеть. Она хотела меня убить?! За что?!

— Значит, ты так ничего и не поняла? — покачала Алла головой. — Получается, ты и впрямь была о себе слишком высокого мнения. Я едва сводила концы с концами, а ты купалась в роскоши! И кидала мне время от времени жалкие подачки! «Бери, Алка, иначе до зарплаты не дотянешь!» Думаешь, мне хватало такой ерунды?! Унижала меня, как могла, благодетельница чертова!

У меня отвисла челюсть, а Алла продолжала шипеть рассерженной змеей:

— Ты отбивала всех, кто мной интересовался! Тащилась, уводя парней, которые на меня западали! Я что, должна была тебе руки за это целовать?!

Аллочка отпустила грязное ругательство, и я всем телом ощутила ее ненависть. Неконтролируемую, проникающую во все поры и убивающую живое в человеке. Алки больше не было. Ее уничтожила злоба. Вместо нее появилось чудовище. Хитрое, великолепно приспосабливающееся к ситуации и не обремененное человеческими чувствами и эмоциями. С этим монстром говорить бесполезно. Его не убедишь, что у меня и в мыслях не было кого-то отбивать, что все это — плод больной фантазии, а я никогда не испытывала ни малейшей радости от Алкиной неустроенности. Ну кого я у нее отбила?! Своих собственных мужей?!

— Все, кому я нравилась, — визжала Аллочка, — после знакомства с тобой теряли всякий ко мне интерес! Скажешь, тебе они были не нужны?! А мне что с того?! Ты забавлялась, а я страдала! Даже Игорь…

— Что за Игорь? — затрясла я головой. — Ты про кардиолога?

— Про кардиолога, — подтвердила собеседница. Теперь она была бледна, только два лихорадочных пятна украшали щеки вместо обычного румянца. — Ты увела его, стерва, хотя прекрасно видела, как он мне нужен!

Придавленная непосильным грузом этой чепухи, я только и могла что поражаться собственной слепоте. Из Алки актриса — ну никакая. Невозможно контролировать себя постоянно, а мы почти все время проводили вместе. Она наверняка иногда выдавала себя взглядами, жестами, поведением. Неужели мне было так одиноко, что я предпочла не замечать очевидного?

Неизвестно, каких еще собак, кроме кардиолога, Алла собиралась на меня повесить, но нашего полку прибыло. Аллочкин любовник с перевязанной головой при поддержке своих сатрапов ввалился в подсобку. Не обращая внимания на просветленный взор подруги — теперь уже его, а не моей, — он сделал знак подручным, и Аллочку скрутили.

— Ты что?! Зачем?!

Связанная Алка полетела на пол, а сантехник повернулся ко мне и доверительно шепнул:

— Это мой тебе подарок, Танечка, жалко, что посмертный. Ну да ладно, хоть помирать будешь легче, зная, что эта тварь не станет жировать на твои же деньги!

А потом меня снова чем-то огрели, и я привычно погрузилась в беспамятство. Вырубалась я под мелодию незабвенного «козлика». Если случайно выживу, на это животное не смогу глядеть без содрогания!