Наташа плохо понимала, что в конце концов произошло. На вечер сегодняшнего дня у нее была назначена решающая операция, к которой она готовилась почти месяц. Почти месяц в своих мечтах она лелеяла тот день, когда человек, обагривший свои руки кровью ее мужа, поплатится за это жизнью. Почти все, что нужно было ей для осуществления этой идеи, было готово — шприц, заполненный маслянистой желтоватой жидкостью, и набор отмычек. Она знала, что внешне все будет выглядеть вполне невинно: острый приступ стенокардии, резкая загрудинная боль, потеря сознания, судороги, смерть от паралича дыхательных мышц.

Она остановилась именно на этом способе потому, что он показался ей наиболее тихим и бесшумным. Загодя рассчитала необходимое количество медикамента на килограмм веса пациента, приготовила необходимую дозу. Осечки быть не должно. Недавно раздобытая информация из первых рук гласила, что Пепел увлекается наркотиками. Ей сообщила об этом одна из девчонок, которую этот тип изредка приглашал к себе повеселиться. Правда, Наташа не знала, что девчонка сама давным-давно на игле и умеет мастерски врать. Может быть, пышногрудая молдаванка спутала своего клиента с кем-нибудь другим, а может быть, намеренно соврала чудной девице, приставшей к ней с идиотскими расспросами насчет клиента.

Именно информация, полученная от молдаванки с Тверской, послужила Наташе отправным толчком для разработки ее плана. В таких условиях укол — это было бы идеально! Никто не будет определять, отчего скончался наркоман, — обыкновенная передозировка! А кто сделал укол, разве так важно? Осталось только подбросить шприц в квартиру Пепла и дальше молчаливо ждать развития событий. Однако действительность спутала все ее планы. Когда Наташа проникла в квартиру Пепла, чтобы подбросить шприц, ее ждало крупное разочарование. Ничто в квартире не говорило о том, что человек, проживавший там, действительно сидел на игле. Она перерыла все вещи, обыскала все, до последней щелки, — ничего! Никаких ложек с запекшимися остатками на дне, никаких спиртовок, на которых прогревают растворенный героин, чтобы очистить его от примесей, никаких пакетиков с порошком, никаких шприцев! Или жилец этой квартиры умело шифровался, или же он никогда не употреблял наркотики.

Она слишком долго разрабатывала план операции, чтобы теперь быстро изменить его. Прошло уже много времени, слишком много! Оставалось взять дело в свои руки.

Она уже сняла номер в гостинице, куда должна была переехать после того, как с Пеплом будет покончено. Наташа взяла себе за правило после каждого случая менять место жительства. И вот сейчас она возвращалась домой, чтобы захватить кое-какие вещи, которые могли пригодиться в дальнейшем. Речь шла не о женских шмотках, а о дорогой технике — аппаратуре для прослушивания, отмычках и кое-каком полезном инструменте, на который она возлагала большие надежды.

Все мысли Наташи были заняты предстоящей операцией. Может быть, именно поэтому она не заметила несколько милицейских машин, застывших в соседнем переулке, парня в подъезде, который будто бы был поглощен прослушиванием плейера, но на самом деле не плейера, а рации…

Лифт привычно взвыл и поплыл вверх. Когда Наташа открыла дверь тамбура и заметила пустой дверной проем со следами щепок, было уже слишком поздно. За ее спиной безмолвно выросла одна фигура, по бокам — еще две. Бежать было некуда…

— Вы проживаете в этой квартире? — спросил ее мышиного типа человек в гражданской одежде. Наивный, он надеялся, что задержанная своими руками подпишет себе приговор.

— Нет, — отвечала она. — Я пришла к подруге.

— Как зовут подругу?

— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии адвоката!

— Это ваше оружие?

Человек в штатском приподнял газету, и Наташа увидела, что прямо ей в лицо грозно ощерилось что-то страшное и огнестрельное. Она ничего подобного в своей жизни никогда не встречала. Ее сын любил комиксы, герои которых потрясали огромными пушками, из которых впору стрелять было по танкам, но сама она не разбиралась в оружии.

— Нет, — ответила Наташа вполне искренне.

— Вы снимали эту квартиру?

— Нет, я приходила к подруге.

— Как же все-таки зовут подругу?

— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии адвоката!

И все начиналось сначала. Наташа старательно тянула время, оценивая ситуацию, — врагов слишком много, бежать не удастся.

— В отделение! — приказал раздраженный человек в штатском, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

— С удовольствием! — Наташа обнажила в улыбке ослепительные зубы. — С таким красавчиком, как ты…

Она демонстративно открыла сумку, достала из нее зеркальце, посмотрелась в него, расчесала волосы. Другой рукой она незаметно достала шприц и, точно булавку, наколола его на ниспадающие складки плаща, моля Бога, чтобы никто этого не заметил. Но конвоиров ее, кажется, больше интересовал тот огнестрельный монстр, что лежал перед ними на столе, чем причесывающаяся женщина.

— Гляди-ка, какая штука!

— Атас!

— Сержант, уведите задержанную!

На запястье защелкнулся наручник. Другой наручник намертво приковал ее к сержанту.

«Ключ!» — отметила про себя Наташа, заметив, куда сержант прячет ключи от наручников.

Они спустились вниз и сели в машину. В салоне было темно. На улице кружился редкий снег, быстро тая на черном, масляно блестящем асфальте.

— Ну что, подружка, хочешь ночь провести в отделении? — подмигнул сержант, скуки ради стараясь завязать разговор.

— Если с тобой, то отчего же нет, — шутливо ответила Наташа. — Ты такой лапочка!

Сержант покраснел. Наверное, девица — обыкновенная шлюха, которая живет с рядовым бандитом. Главное — выбить из нее сведения, где ее хахаль.

Одной рукой Наташа нащупала шприц, спрятанный в складках плаща, и надавила на поршень — холодная жидкость невидимым фонтанчиком брызнула на пол салона. Надо было оставить половину дозы — милиционер выглядел слишком хлипким.

— Лучше бы сразу сказала, где твой парень! — усмехнулся сержант. — И тебе, и нам меньше хлопот!

— А хочешь, ты будешь моим парнем? — Она задорно подмигнула, одновременно прикидывая в уме, сколько оставить раствора, чтобы нейтрализовать охранника и в то же время не отправить его на тот свет — ей не нужны лишние жертвы!

— С удовольствием, когда освободишься! — съехидничал сержант.

Он еще хотел добавить несколько слов, но в это время в его бедро впилась рассерженная холодная игла.

— Ты… Ты что! — только и успел промолвить он и стал корчиться на сиденье, жадно хватая губами холодный воздух.

Сунув шприц в сумку, Наташа дрожащими пальцами выудила из кармана милиционера ключ от наручников, и через несколько секунд вторая ее рука была свободна. Нашарив кобуру, она вынула оттуда тяжелый и холодный «ПМ». Пригодится…

Со стороны подъезда послышался шум и людские голоса…

Когда патрульные обнаружили хрипящего на заднем сиденье сержанта, было уже слишком поздно. Не слишком поздно спасать своего коллегу, но слишком поздно искать задержанную — ее уже и след простыл.

А в это время из соседнего двора уже выезжала неприметная машина, в багажнике которой лежала сумка с париком, толстыми очками и одеждой, место которой было скорее на помойке, чем в сумке молодой женщины.

А еще через некоторое время другая оперативная группа в другом районе города выехала на место происшествия и обнаружила там труп криминального авторитета Пепла, лежащего возле колес собственного автомобиля.

Во время судебно-медицинского исследования патологоанатом достал из его тела двенадцать пуль. А оперативники отыскали в подъезде нелепые стариковские очки с толстыми линзами. И никто не связал эти два происшествия в разных концах города воедино.

Звонок.

— Школа Святой Анны слушает.

— Здравствуйте. Скажите, могу я поговорить с воспитанником Полем Войтылой? Это его мать.

— Сожалею, мадам. У вашего сына легкая форма гриппа. Он в изоляторе.

— Что-нибудь случилось? Что-то серьезное?

— Нет, мадам. Небольшое недомогание. Не беспокойтесь, у нас лучшие врачи. Я передам ему ваши пожелания скорейшего выздоровления и скажу, что вы волнуетесь.

— Спасибо большое. И еще скажите ему, что я совсем скоро прилечу.

— Непременно, мадам.

Отбой.

Павлик сидел один в комнате возле телевизора и напряженно размышлял. На экране скакали и кривлялись приторно-смазливые мультяшки, говорившие ненатуральными кукольными голосами. Но мальчика не интересовали мультики. Ему было о чем подумать.

Во-первых, он уже в самолете понял, что тетя Алла никакая не тетя Алла, несмотря на ее прическу и темные очки. Он понял это потому, что она ни разу за время полета не вспомнила о Вовке, а ведь у настоящей тети Аллы рот никогда не закрывался, все время она сообщала окружающим новости о своем сыночке. Кроме того, тетя Алла даже не заикнулась, где его мама, — настоящая тетя Алла вряд ли так поступила бы… И еще — она ни разу не спросила об успехах в английском, что тоже было очень странно. И еще — друзья этой странной тети все время называли ее Жанной, что вообще не лезло ни в какие ворота.

Во-вторых, Павлик гадал, кто те люди, которые встречали его с подложной тетей Аллой в аэропорту. Они выглядели как гангстеры из дешевого американского боевика и вели себя соответственно. Их карманы заметно оттопыривались, как будто они были битком набиты оружием. Кто же они? Вдруг это те самые враги, о которых рассказывала ему мама?

Внезапно раздался грохот в коридоре — Павлик вздрогнул. Может быть, это за ним? Может быть, они будут его даже пытать, как мальчика из фильма «Последний шанс» (воспитанники тайно смотрели его в дортуаре мальчиков в школе Святой Анны). Там одного мальчика били злые бандиты, прижигали ему сигаретами кожу, но он сбежал от них… Павлик подошел к окну и прижался лицом к пыльному стеклу. Второй этаж, ерунда! Но еще двухметровый забор — в боевиках заборы всегда под током!

Шаги в коридоре звучали все ближе и ближе. Внезапно дверь отворилась, и какие-то люди втолкнули в комнату черного, грязного человека с окровавленной штаниной. Человек, шатаясь, приблизился к продавленной тахте, рухнул на нее, обморочно прикрыв глаза, и затих. Павлик с опаской разглядывал своего нового соседа.

Минут пять он даже не шевелился, боясь, что страшный незнакомец внезапно набросится на него. Постепенно страх рассеялся — мальчик понял, что человек, разметавшийся на старой тахте, даже слабее его.

Мужчина застонал и еле заметно пошевелился.

— Пить! — еле слышно сорвалось с запекшихся губ.

Павлик оглянулся. Эта просьба могла относиться только к нему. Он налил в стакан воды и опасливо приблизился к незнакомцу.

Желтоватые зубы застучали о край стакана, кадык задергался, проталкивая внутрь спасительную влагу, а в прорезе века показался лихорадочно блестящий зрачок.

Наконец мужчина без сил откинулся назад и удовлетворенно замер, опустив веки. Павлик вновь вернулся к телевизору.

Мультики закончились, начался интересный фильм про разведчика, но мальчик почему-то не мог следить за его содержанием, — у него появилось неприятное чувство, что за ним кто-то пристально наблюдает.

Павлик оглянулся и увидел, что мужчина уже не спит, и его настороженные карие глаза внимательно изучают его. Мальчик жалко улыбнулся. Улыбка — это было единственное доступное ему в этой ситуации оружие. В школе Святой Анны на уроках психологии старый профессор из Бернского университета твердил своим воспитанникам: «Когда вы чувствуете, что положение безнадежное — улыбайтесь!»

— Ты кто? — Незнакомец наконец разомкнул запекшиеся губы. — Как ты сюда попал?

Павлик слегка дернул плечом:

— Привезли.

— Что ты здесь делаешь?

— Смотрю телевизор. — Мальчик вновь улыбнулся и сочувствующе спросил: — А вы что, болеете?

Его собеседник пошевелил ногой и поморщился:

— Да… Небольшая царапина, а эффект такой, что… А мамка и папка твои где?

— Папу убили, а мама не знаю где, — с видимым хладнокровием ответил мальчик. — Я учился в школе Святой Анны в Ундервельте, а потом приехала тетя Алла и сказала, что отвезет меня к маме. Но, по-моему, она соврала. И еще мне кажется, что никакая она не тетя Алла, тем более что все ее называют Жанной. Только вы ей не говорите, ладно?

— Ладно. — Запекшиеся губы еле заметно раздвинулись в улыбке. — А как тебя зовут, парень?

— Павел Морозов, мне уже семь лет, — солидно отрекомендовался мальчик. — А вы кто?

— Зови меня дядей Сережей, — улыбнулся мужчина, приподнимаясь на одном локте. И потом добавил: — Ну, как мы с тобой будем выбираться отсюда, парень?

Его втолкнули в просторную комнату, в которой находилась лишь хрупкая фигура, стоявшая против света со скрещенными на груди руками. Он остановился перед ней, стараясь удержаться на подкашивающихся от слабости ногах.

— Ну что, поговорим? — дружелюбно улыбнулась Жанна. — Садись, как говорится, в ногах правды нет!

Косарев рухнул на стул. Голова мучительно кружилась, постоянно хотелось пить — казалось, глотка превратилась в наждачную бумагу, во рту еле ворочался воспаленный разбухший язык.

— А я ведь тебя узнала! — продолжала Жанна, все так же вынужденно улыбаясь.

— Я тоже…

Не было смысла скрывать, что раньше они встречались.

— Итак, доблестный офицер ФСБ, отличник боевой и политической… Так, кажется, у вас говорят? И так глупо попался!

Косарев молчал. Напротив лицо с жесткими хищными чертами постепенно расплывалось в нечеткое пятно — обычные реакции организма на огнестрельное ранение.

— А ведь я думала о тебе, — неожиданно призналась Жанна. — Если бы тогда не вступился за меня, что бы со мной было… Какой черт тебя дернул вылезать со своей защитой? — искренне недоумевая, удивилась она. — Ты только навредил. Адвокат сказал, что твои слова тогда произвели большое впечатление на суд — как же, офицер, фээсбэшник. Совершил благородный поступок, но все же сказал свое «фе», осудил негодяйку. Слушай, девяносто девять процентов людей и не подумали бы явиться в суд, чтобы рассказать, как они помешали одной ненормальной утопиться…

— Да, девяносто девять процентов людей не стали бы тебя останавливать, — усмехнулся Косарев. — И были бы совершенно правы!

— Ты думаешь? — серьезно спросила Жанна. Ее лицо выглядело задумчивым. — Кто знает, может, и так.

— Общество бы точно выиграло от этого.

— Общество? Самое смешное, что и мне самой от этого было бы только лучше! — неожиданно призналась она, и тут же в ее голосе внезапно зазвучал металл: — Ну да ладно, хватит романтических воспоминаний… Что было, то быльем поросло. Мы теперь по разные стороны баррикады. Впрочем, всегда были по разные… Ну, рассказывай!

— Дай попить! — попросил он, кивком указав на бутылку с водой.

Пока он жадно пил, она не сводила с него внимательного изучающего взгляда. Ее густые брови почти сошлись на переносице, напоминая чайку, парящую в небе, а закушенная нижняя губа побелела.

Когда Косарев наконец оторвался от воды, ему стало сразу же легче. Голова обрела вожделенную ясность и трезвость мысли.

— Знаешь, что тебя ждет? — спросила она.

— Догадываюсь, — буркнул он.

Он действительно знал, что после случившегося исход только один — смерть. «Двум смертям не бывать», — усмехнулся он и насмешливо спросил:

— А ты что же, здесь за главную? Вон как тебя халдеи слушаются…

— Нет. — Жанна отвела взгляд. — Главный здесь Лучок. Но это не имеет никакого значения… Тебя это совершенно не касается!

— Почему, можно узнать?

— Потому что это моя игра! И будет она проходить по моим правилам.

— И на чьей же стороне ты играешь?

— На своей. — Жанна интригующе замолчала и отвернулась. — Но и это не важно! Важно, на чьей стороне ты будешь продолжать игру…

— И что ты предлагаешь? — Косарев насторожился.

Кажется, у нее имелись на него собственные виды, и ему до смерти хотелось знать какие. Возможно, это помогло бы ему закончить начатое дело. Любой ценой. Даже ценой собственной жизни.

Он пристально взглянул на свою собеседницу — она молча расхаживала по комнате, скрестив руки на груди. «Поза защиты, обороны», — отметил про себя Косарев, по роду службы знакомый с азами психологии. От кого же она хочет защититься? Кто ей угрожает? Не он же! Ведь она прекрасно осведомлена, что офицеры ФСБ не воюют женщинами, детьми и стариками. Кодекс чести не позволяет!

Напрягая память, он стал вспоминать все, что когда-либо слышал об этой женщине, такой неприступной и напряженной, совершенно беззащитной внешне — одним ударом он мог бы отправить ее к праотцам. Косарев еще во время службы в органах слышал о ней, но не предполагал, что Жанна, та самая девушка, которой он в промозглый осенний денек не позволил свести счеты с жизнью, и Жанна, любовница одного из самых могущественных бандитов в городе, — одно и то же лицо. Годы сильно поработали над ней. Куда исчезла младенческая розовость лица, приглушенный ресницами блеск темно-смородиновых глаз? Некогда умоляюще-потерянный взгляд теперь стал жестким и безжалостным, а глаза лихорадочно сверкали, точно у больной.

В оперативных разработках ФСБ она проходила только как сожительница Лучка и ни в чем особом не была замечена. Правда, номинально Степанкова занимала небольшую должность в охранном агентстве «Элида», но никто не верил, что на самом деле она действительно участвует в планировании операций, в выбивании денег из коммерсантов, в торговле наркотиками и в прочих неблаговидных делах. В спектакле, где все роли жестко закреплены за актерами, ей отводилось место в массовке, толпе, кордебалете. И никто не подозревал, что на самом деле она играла главную роль…

— Я предлагаю тебе тоже играть на моей стороне! — между тем произнесла Жанна.

Косарев молчал. Она раскроет свои карты сама, только не нужно ее торопить.

Жанна неожиданно приблизилась к нему и осторожно коснулась кончиками пальцев его руки. Она была так близко, что пышные волосы задели его лицо, и ноздри взбудоражил слабый запах, исходящий от ее одежды. Это был легкий тревожный аромат, запах чуть увядших гроздьев акации, юга, моря, запах ущербной луны, стоящей над горизонтом… И этот аромат неожиданно обезоружил его, лишая недоверия и злости.

— Ты знаешь, — негромко произнесла она, поднимая к нему лицо. — Может быть, тебе это покажется странным… Но…

Он молчал. Жанна как будто ждала от него вопроса и, не дождавшись, прошептала:

— А ведь я всегда мечтала о таком мужчине, как ты… Еще тогда, помнишь? Мне казалось, что ты тот единственный, кто мог бы защитить меня от внешнего мира и от себя самой. Но… — Она тяжело вздохнула и отвернулась — по ее вздрагивающей спине стало ясно, что она плачет.

Постепенно Косарев перестал понимать, что происходит. Он привык действовать прямолинейно и всегда знал, с какой стороны его поджидает опасность. Но сейчас никакой опасности не было. Были женские слезы, слабость и еле слышный аромат духов, похожий на запах увядшей акации.

Внезапно Жанна положила руки ему на плечи. Ее ресницы были мокры, а в темных глазах явственно блестели слезы.

— Может, мы встретились не случайно, а? Может быть, судьба специально дала нам этот шанс? Может, все еще не поздно перерешить?

Она была так близко от него… И этот дурманящий аромат… Он чувствовал слабость и от ранения, и от их близости, и от ее демонстративной слабости — он так давно не был с женщиной…

— Что ты хочешь? — хриплым голосом спросил Косарев.

Глядя на него долгим взглядом, Жанна произнесла с тревогой и болью:

— Ты ведь знаешь, живым тебя отсюда не выпустят…

— Знаю, — неловко усмехнулся Косарев.

— Тебя ждет мучительная смерть. Я подслушала один разговор… Тебя будут пытать!

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Был слышен гомон птиц за окном, шум ветра в кронах.

— Я не хочу, чтобы ты так глупо, так нелепо умирал. Я не могу допустить этого! — с открытой болью произнесла Жанна и, как бы пытаясь скрыть волнение, закрыла лицо ладонями. — Я не могу, — горячо зашептала она. — Не могу! Не хочу, не хочу, чтобы ты умирал!

— Тогда отпусти меня! — углом рта усмехнулся Косарев.

Его собеседница еле слышно всхлипнула, а потом глухим голосом, точно решаясь на что-то важное, произнесла:

— Давай уйдем вместе…

Она сжала ладонями его небритое лицо и горячо зашептала:

— Послушай меня, Сергей… Я знаю, что у тебя больше никого нет. И у меня тоже, ты знаешь… И я больше не могу так жить! Но поверь мне, что это не лучший выход — умереть от рук бандитов. Я знаю, знаю, как мы можем избежать смерти! Послушай, для них главное — деньги! Если Лучок получит деньги, большие деньги, он отпустит и тебя и меня…

— Где же я возьму деньги? — удивился Косарев.

Ее глаза были так близки от него… Они были так глубоки и влажны. Слабое теплое дыхание, вырываясь из полуоткрытых губ, коснулось его лица.

— Я знаю, где… Точнее, знаю, у кого, — горячо зашептала Жанна, настороженно оглядываясь. — Ты видел мальчика там, наверху?

— Да. — Косарев напрягся, и его собеседница мгновенно уловила это напряжение.

— Это сын миллионера Морозова. Его убили, а все деньги забрала его жена. Сейчас она скрывается где-то в Москве. Кажется, она кого-то наняла, и у нас уже завалили полбригады. В таких условиях Лучок не захочет войны. Он согласится на часть денег, чтобы только выйти из дела. Если саму Морозову не найдут… Что ждет ее сына, ты можешь догадаться сам. Мне страшно даже думать об этом!

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — нахмурился Косарев.

— У нас один только выход… — Она заговорила горячо, сбивчиво, в ее голосе невольно прорывалась страсть. Или ему это только показалось? — Понимаешь, один! Я отпущу тебя, чтобы ты помог мне найти ее. Потом мы отдадим деньги, вернем мальчика матери и сбежим от Лучка и его банды. Это наш единственный шанс!

— Но если ты меня отпустишь, то что будет с тобой?

Она низко опустила голову, точно покоряясь своей судьбе:

— Моя жизнь в твоих руках. Как и жизнь мальчишки, и жизнь его матери… Я не хотела похищать мальчика из школы, меня заставили… Только ты один можешь нас спасти! Никто, ни милиция, ни ФСБ, никто не в силах это сделать, только ты! Лучок не дурак, он прекрасно знает, что ты не можешь сбежать, — для милиции, как и для гэбистов, ты вне закона, обратной дороги тебе нет. Деньги тебе не нужны, свою жизнь ты ни во что не ценишь… Но только от тебя зависит жизнь трех человек. Решай!

В бессильной муке она закрыла лицо ладонями. Сквозь сомкнутые пальцы за собеседником следил настороженный зрачок.

Косарев осторожно положил руку на ее вздрагивающее теплое плечо.

— Но ведь тебя могут убить! — сказал он.

— Нет. — Жанна неожиданно прижалась к нему всем телом. Кожа у нее была горячая, сквозь тонкую ткань блузки высокая упругая грудь жгла тело, давно не ощущавшее чужого животного тепла. Горячая волна возбуждения мгновенно пронеслась по жилам.

— Я должен все обдумать, — все более пьянея от ее близости, хрипло произнес он.

— Некогда думать, дорогой, — мягко отстраняясь, произнесла она. — Или да, или нет. Мне бы хотелось, чтобы ты сказал «да»…

«Это бы решило столько проблем!» — подумала она.

— Да! — произнес он вслух и удивился про себя: «Так вот какая твоя игра…»