ГЛАВА 17
– Сегодня мы нарушаем традицию, сложившуюся в нашем клубе, и зовем к себе гостей после установленного часа. Многие назовут это забвением обычаев. Я же назову это новым стилем жизни. Консервативность никогда не была мне присуща… – Тут Лариса вежливо улыбнулась и переждала редкие хлопки, раздавшиеся с мест.
Дольше всех аплодировала Люба. Она сидела очень прямо и равномерно била в ладоши, глядя на Ларису с издевательской улыбкой. Эти хлопки, раздававшиеся в тишине, заставили всех обернуться в ее сторону. Некоторые с трудом подавили злорадный смех, мельком глянув на Ларису. Иные поморщились, словно осуждая такое поведение в присутствии гостей.
Сама Лариса и бровью не повела. Она встретила взгляд Любы и раздвинула губы в улыбке еще шире, дожидаясь тишины.
Наконец та опустила руки и сложила их на коленях. Она была в очень простом розовом платье, открывающем плечи и колени, волосы были туго стянуты в узел и заколоты шпильками из слоновой кости, пальцы без колец сами сверкали, как драгоценности. На Дашу она не смотрела, словно не узнавая ее. А Даша, совсем забыла о своем маскараде, удивлялась, почему Лариса так беспокойно на нее поглядывает.
«Напрасно я взгромоздилась на этот табурет. Выставилась на всеобщее обозрение, словно для того, чтобы меня получше разглядели… Она привела с собой пятерых мужчин и трех женщин. Отгадай загадку: кто из них хочет тебя убить и хочет ли кто-то это сделать вообще?»
Чтобы удержаться на табурете, который, казалось, медленно поворачивался под ней, она положила локоть на стойку и приняла далеко не торжественную позу. Девушка чувствовала на себе взгляды гостей и членов клуба и говорила себе, что смотрится просто скандально.
Лариса наконец кончила речь. К этому времени ее перестал занимать вопрос, что это за блондиночка качается на табурете у стойки бара. Дашу она узнала не столько по лицу, сильно измененному макияжем и париком, сколько по очертаниям ее фигуры, которую успела основательно изучить за прошедшие ночи.
А Даша тем временем слезла с табурета и неверными шагами пошла куда-то в глубь бара. Наткнувшись бедром на чей-то столик, она машинально присела за него. Перед ней оказался бокал с чем-то шипучим. Она выпила и узнала вкус шампанского. Пузырьки защипали горло и язык, и это немного привело ее в себя.
«Мне нужны аспирин и постель… – – подумала она, ежась в своем легком платье. – Как тут шумно. В ушах ломит. Как они все кричат! Неужели нельзя говорить потише, потише…»
– Здесь очень уютно, – раздался рядом чей-то голос.
Она подняла глаза и увидела сидевшего рядом мужчину. На вид ему было лет тридцать пять, он был худощав, смугл и элегантен. Даша впервые сидела рядом с человеком в смокинге и заинтересовалась им, несмотря на то что ей было так плохо.
«Как дирижер… Он довольно симпатичный. Кто-то из гостей… Почему он сидит один?»
– Простите, что я к вам села, но я просто не видела, что тут кто-то есть…
Мужчина засмеялся, голос у него был приятный:
– Это не очень меня радует. Значит, вы сели ко мне случайно?
– Да. – Она слегка поежилась и умоляюще взглянула на него. – Скажите, тут холодно или мне кажется?
– Вам кажется. – Он несколько поумерил любезную веселость и внимательно разглядывал Дашу, ничуть не скрывая этого. – Здесь очень тепло, очень уютно, и вы прекрасны! Вы член клуба?
– Да. – Девушка увидела, что он долил шампанским стоящий перед ней бокал, и рассмеялась. Она уже немного захмелела от своего жара и вина. – Я член клуба, самый настоящий. Вы мне не верите?
– Вы для этого слишком красивы… – Мужчина понизил голос и огляделся по сторонам. – Я никогда не думал, что здесь может появиться что-то подобное. Я довольно хорошо знаю клуб, но вас никогда не видел. Вы стали членом клуба недавно?
Несколько дней, как стала. Совершенно случайно, тут вы правы… Может, я и не вписываюсь сюда, но пока об этом не знаю. Мне еще никто этого не говорил. Вы первый!
– Упаси Боже, никому не говорите, что я вам такое сказал! – Он ласково заулыбался. – Особенно Ларисе! Она оторвет мне голову! Обещайте молчать, хорошо? И давайте знакомиться – меня зовут Сергей.
– Даша. – Она заметила его выжидательно протянутую руку и подала свою.
Слегка привстав с места, он приложился к ее руке губами и снова сел. Ее почему-то перестало знобить. То ли от разговора, то ли от выпитого шампанского она согрелась и немного оживилась, ей хотелось разговаривать, смеяться, кокетничать. Но Даша не забывала смотреть на часы и следить за минутной стрелкой. Через десять минут Люба должна покинуть бар и отпереть ей дверь Ларисиного кабинета. Даша молилась про себя, чтобы все вышло именно так, как они задумали.
А ее новый знакомый тем временем задавал самые разнообразные вопросы:
– Где вы работаете? Вы замужем? Есть ли у вас ребенок? Как попали в клуб?
Это начинало ее раздражать, и она ответила довольно резко:
– Честное слово, вы очень много хотите знать! Вы спрашиваете такие вещи, словно хотите меня в партию принять. Или еще в какой-нибудь клуб!
– Почти угадали! – кивнул он. – Только не совсем клуб, так сказать…
Болтаете? – раздался над Дашиной головой голос Ларисы. Спустя секунду та уселась за столик, не спросив позволения. Ее белое платье туго натягивалось на груди от прерывистого дыхания. Лариса выглядела очень возбужденной, глаза блестели необыкновенно ярко. Она казалась моложе своих пет. – Ну, Сережа, как ты находишь мою подопечную?
И она ласково погладила Дашу по плечу. Та замерла и постаралась не выдать своего отвращения к прикосновению этой руки. И Лариса ничего не заметила. Она оставила руку у Даши на плече и принялась болтать:
– Сегодня она немного переменила внешность, гак что для тебя это было неожиданностью, верно? Я думала, ты ее не узнаешь!
Тот пристально смотрел на Дашу, пока той не стало казаться, что совершается нечто странное. Сергей и Лариса как будто говорили о чем-то известном всем троим, но Даша на самом деле ничего не поняла.
– А, вот оно что! – протянул он наконец. – Волосы, да? Это парик?
– Догадался… – ласково сказала Лариса. – Не могу сказать, что я в полном восторге, но, в конце концов, каждый развлекается, как может! Даша, не расстраивайся, тебе очень идет…
– Что-то с памятью у меня… – Мужчина быстро-быстро заморгал глазами, вглядываясь в Дашу. – Как вы, женщины, умеете меняться! Где мне все упомнить! Лара, как ты поживаешь?
Лариса принялась толковать с ним о чем-то своем, и Даша предпочла встать из-за столика и начать осуществлять свой план. На часах уже было ровно десять. Любы в баре уже не было.
К этому времени за столиками уже поглощался роскошный праздничный ужин, хлопали пробки шампанского, в бокалах вздымалась и опадала пена, и все чаще раздавался чей-то заливистый, полупьяный смех.
Толстуха раскраснелась, что-то втолковывая своей соседке – худой как жердь даме, одной из приглашенных. На морщинистой шее у дамы сияло колье с какими-то красными камнями, и камни эти произвели на Дашу жуткое впечатление. Они глядели на нее, словно налитые кровью глаза. Девчонка, сидевшая рядом с толстухой, вожделенно глядела на колье гостьи и тоже вставляла словечки в их беседу. Словечки, видимо, были глупые, потому что дамы – и толстая и худая – начинали при этом визгливо хохотать. А девчонка была очень этим довольна. На Дашу она посмотрела с неприкрытой ненавистью, и та поняла, что именно эта особа собиралась изуродовать ей лицо.
«Больше нам не придется свидеться, – сказала Даша про себя, отводя от нее взгляд и направляясь к выходу. – Больше никого из вас не увижу, и слава Богу! Сейчас же покину клуб! Люба, конечно, поможет мне выйти!»
Уже в конце бара ее нагнала Галя. Она была совершенно пьяна, едва стояла на ногах, ее лицо непрерывно подергивалось, словно пенка на молоке. Глаза смотрели тупо и неосмысленно.
«Да она же настоящая алкоголичка! – поняла вдруг Даша, глядя на нее. – Боже мой! Совсем опущена! Сколько она успела выпить?»
У нее не было ни времени, ни охоты разговаривать с пьяной Галей, и она попыталась от нее избавиться:
– Мне надо в туалет, знаешь ли! Вернись в бар, я потом к тебе подсяду.
– Все-все знаю… – Галя игриво погрозила ей пальцем, и этот жест не вязался с бессмысленным выражением ее глаз. – С Любой трахаться пошла? Люба – да, Люба любит… блядство, Люба очень любит сладенькое…
Ее шатало, и Даше пришлось схватить и прислонить девушку к стене, чтобы она не упала на входившего в бар господина. Этот мужчина, пожилой, седой как лунь, осмотрел девушек с легкой усмешкой в глазах и прошел, ничего не сказав им.
Даше было почти хорошо, и голова понемногу прояснялась. Свое недавнее состояние она теперь списывала на сильное нервное возбуждение, а не на простуду. И сейчас, когда пришло время действовать, недомогание прошло, как будто его и не было. Единственным препятствием к выполнению плана была невероятно пьяная Галя.
Даша попыталась вразумить ее:
– Слушай, вернись туда. Что ты так напилась? Когда успела? Я вовсе не на свидание иду, почему ты так думаешь? Иди, прошу тебя! И я приду через десять минут.
Галя закатила глаза и принялась икать. В какой-то миг Даша испугалась, что та задохнется, но Галя немного оправилась и с трудом произнесла:
– Она со всеми так… Она не сказала, что хочет тебя трахнуть?
Что?! – Даша тряхнула ее так, что та стукнулась головой о стену. – Повтори, что ты сказала? Она хочет меня…
– Ты наивная ду-роч-ка… – выдавила из себя Галя. – Тьфу, как мне плохо… – Она сделала попытку съехать по стене на пол, но Даша не дала. – Почему ты меня держишь? – капризно спросила она. – Я не хочу, чтобы ты меня держала. Др-рянь!
Даша растерянно оглянулась. Бросить сейчас Галю она не решалась, а сдать ее с рук на руки было некому.
– Хватит материться! Стой прямо и шагом марш в бар! Иди, выпей еще!
– Я тебя ненавижу! – вдруг зарыдала Галя. – Я ее люблю! Суки! Суки!
– Слушай, Дездемона! – Даша потеряла всякое желание ей помогать и отпустила руки. Галя тем не менее осталась на ногах. – Иди-ка ты! Нужна мне твоя Люба, как я не знаю кто! Целуйся с ней сама, я иду в туалет, поняла? Отстань от меня!
Она пошла по коридору и еще успела услышать, как Галя прокричала ей вслед:
– Она тебя все равно трахнет! Вот увидишь! – И снова рыдания.
Даша была вне себя, она не поверила пьяному бреду Гали, но в то же время на сердце стало тяжело. Девушка даже замедлила шаг, когда добралась до лестницы и стала подниматься.
«Тут никому нельзя верить, – думала она, все же заставляя себя идти вперед. – Почему она сказала, что Люба меня… Она просто дура, пьяная, глупая… Может, она правда влюблена в Любу, но это вовсе не значит, что та имеет какие-то виды на меня… Какая гадость!»
Она подошла к двери в кабинет Ларисы. Прежде всего постучалась – на всякий случай. Она не могла допустить, чтобы кто-то застал ее за этим занятием – самовольным проникновением в кабинет. Но ей никто не ответил.
Тогда Даша нажала ручку, предварительно убедившись в том, что коридор пуст, и почувствовала, как дверь мягко подалась. «Открыто!» – поняла она и с этой минуты уже безоговорочно поверила в успех.
В кабинете никого не было. Прежде чем открыть другую дверь, Даша снова постучалась. В ответ она не услышала ни звука. И эта комната была отперта и пуста. Горел неяркий свет. Даша отметила отсутствие статуй.
«Их убрали. Вовремя, иначе я перебила бы их напоследок. Компьютер? Вот он!»
Она нервно нажала обе кнопки, и экран медленно осветился. В процессоре что-то загудело, и Даша испугалась, что производит слишком много шума. Кроме того, она боялась, что свет в комнате может привлечь чье-нибудь внимание.
Девушка торопливо погасила настольную лампу, которую, видимо, оставила для нее включенной Люба, и решила довольствоваться светом экрана. Его было вполне достаточно.
По экрану бежали странные надписи на тарабарском языке, и в конце концов все остановилось, и перед Дашиными глазами появилась фраза, написанная обычными буквами, по-русски: «Введите код».
Даша быстро достала шпаргалку, чуть не разорвав при этом платье, и вчиталась в нее. Потом, робко прикасаясь пальцем к клавишам, набрала следующие слова: «Мария-Антуанетта 1987». Она ждала, но цвет экрана не менялся, ничего не менялось.
«Неужели я что-то напутала?»
Даша ткнула пальцем в клавишу «ввод». Шпаргалка Любы вещала, что это самая важная клавиша, с помощью которой можно уладить все проблемы.
На экране внезапно появилась надпись: «Неправильно набран код».
«Как неправильно? – возмутилась Даша. – Все верно!»
Но, перечтя набранный ранее код, она убедилась, что сделала ошибку в слове «Антуанетта» – написала его с одним «т». С замиранием сердца набрала код заново.
На этот раз сработало. Экран очистился и принял насыщенный голубой цвет. Она выполнила все операции, записанные в шпаргалке, радуясь каждый раз, когда на экране что-то менялось. Когда он поменялся в последний раз и перед ней возник печатный текст, Даша чувствовала себя так, словно нашла выход из лабиринта.
Наклонившись над экраном, она торопливо читала, глотая строчки и не сразу понимая их значение.
«Договор, заключенный числа… Заказчик обязуется выплатить Исполнителю сумму непосредственно перед отъездом Исполнителя на место работы… Исполнитель обязуется выполнить весь объем работ в заранее установленный срок, согласованный с Заказчиком… Работу считать оконченной после отправки изделий Заказчику… Законченность изделий и их качество определяются независимым экспертом, выбранным Заказчиком из числа работников мастерской. В качестве эксперта может выступить любой мастер… Мастерская не несет материальной ответственности за невыполнение заказа, за несоблюдение сроков работ… Все претензии Исполнителя к Заказчику и Заказчика к Исполнителю решаются в судебном порядке… Исполнитель:
Демин А.Н. Заказчик: Игнатьева Л.В. Дата подписания…»
Прочтя все это, Даша нажала кнопку, которая должна была перелистнуть страницу и выдать на экран последующую часть текста. Так следовало из Любиной записки. Экран очистился. Теперь он сиял ровным голубым светом, словно на нем никогда ничего и не было.
«Текст кончился, – поняла она. – Текста больше нет. Голова болит. Что там сказано? Мастерская не несет материальной ответственности… Ни за что не несет материальной ответственности… Я сейчас умру… Как все глупо… Из-за этого я сюда пришла? Никто не виноват. Никого нельзя поймать за руку. Все – полная чепуха. Ты круглая дура…»
Она протянула руку и выключила сначала экран, а потом процессор. Все звуки, производимые компьютером, тут же смолкли, а экран еще долго фосфоресцировал в темноте. Внезапно ей пришло в голову, что срок ее карантина закончен.
«Я здесь три дня и три ночи. Последний день кончился сейчас, а последняя ночь была сегодняшняя.
А этой ночью я уже свободна. Меня никто не сможет задержать. Это конец. Значит – надо уходить…»
Девушка прошла к двери и распахнула ее, собираясь выйти. Она уже сделала шаг, как вдруг ее внимание привлекло мерцание в углу кабинета. Ей показалось, что это большие позолоченные часы, но она тут же все же вспомнила, что в том углу не стояло ничего подобного. А теперь там что-то было – высокое, блестящее и неподвижное.
«Пустяки», – сказала себе Даша и собралась было сделать шаг вперед, как блестящее полотно отстранилось от стены и сделалось гораздо определенней. И она узнала пустые глазницы, золотые щеки, сведенные судорогой, издевательскую ухмылку. Где-то пониже засверкало золотое солнце.
Даша закричала. На этот раз ей удалось закричать так, как она уже не раз кричала про себя, когда представляла свою очередную встречу с маской, – пронзительно, отчаянно, громко. От этого крика у нее зазвенело в ушах, и ей показалось, что она кричит беззвучно. Она не слышала сама себя.
Маска двинулась к ней, хотя поначалу слегка вздрогнула. Даше показалось, что та не ожидала такой реакции. Продолжая кричать, девушка бросилась обратно в комнату и плотно прикрыла дверь, налегая на нее всем телом.
Через мгновение она почувствовала мощный нажим с той стороны – маска пыталась открыть дверь. Даша изо всех сил сопротивлялась. Ноги у нее ослабли, сердце колотилось. На миг дверь приоткрылась, и Даша прижалась еще сильнее, сильно, как только могла. В голове у нее мелькнуло, что маска почему-то не может совладать с дверью.
«Он не сильнее меня», – решила девушка.
Дверь снова закрылась, и ей показалось, что натиск ослаб, а то и вовсе исчез. Она приняла это за тактику маски и продолжала держать дверь, готовясь к очередной попытке ее открыть.
Так продолжалось то ли несколько секунд, то ли несколько часов – время для Даши перестало существовать.
Вдруг в кабинете прозвучали шаги – она слышала их совершенно отчетливо. Стучали высокие женские каблуки, и она поразилась этому.
«Почему каблуки? – спросила она себя, сильней налегая на дверь. – Господи, если бы я могла запереться!»
– Это просто смешно! – раздалось в кабинете, и она узнала голос Ларисы. Ей отвечала Лера, и Даша просто не знала, что и думать. Куда делась маска и откуда здесь вместо нее явились две женщины – ей было совершенно непонятно.
А Лера говорила, нервно похохатывая:
– Что я тебе говорила?! Это говно пролезло сюда без его участия!
– Я не могу в это поверить. – Лариса говорила громко и возбужденно, видимо, она выпила. – Ветельников не имеет о ней никакого понятия! С ума сойти! Он не узнал ее! И сказал, что дело тут не в парике.
Этому коту парик не помеха, – злобно подтвердила Лера. – Он узнает своих подруг в любом виде. Просто она не имеет к нему отношения… И подумать только – об этом тебе говорит не кто иная, как Любка! Это надо же! Если бы она не подсела к вам, когда вы смотрели друг на друга, как два барана, и не объяснила все, как было, вы никогда бы не разобрались, что девка вас надула! Представляю, как наслаждалась она, когда втолковывала тебе и Ветельникову, что в клуб попасть очень просто без всякой рекомендации!
Даша едва не упала в обморок, слушая их диалог. Она перестала налегать на дверь и теперь просто опиралась на нее, чтобы не свалиться замертво. Ноги плохо держали ее.
«Люба? – огненным пунктиром проносилось у нее в голове. – Люба все про меня сказала? Что это такое? Она специально заманила меня и выдала им? Теперь они откроют дверь и вытащат меня… А что они со мной сделают? Компьютер! Отпечатки моих пальцев! Они смогут доказать, что я туда лазила! Мне конец!»
– Твоя идиотская прихоть! – между тем кричала Лера. Лариса при этом молчала, что очень удивило Дашу. – Твоя дурацкая прихоть – взять эту девку в клуб! Она пришла неизвестно откуда, а ты сразу приняла ее! Невероятно, как ты до сих пор держалась за свое место! Ну теперь кончено! Даже не надейся, что тебя оставят в покое! Разборка была у всех на глазах, тебе это понравилось?!
– Перестань! Не трави душу! И так хватило… Такой скандал… Напрасно мы ушли! Надо было остаться и дать ей по морде…
– Уже надавалась! Ты уже всем дала по морде и все тебя ненавидят!
– Помолчи, прошу тебя… Мне плохо.
Голос Ларисы звучал так слабо и подавленно, что Даша не узнавала его. Она пыталась понять, что было причиной такого состояния Ларисы: то, что она обнаружила обман, или публичная ссора с Любой. Одно девушка понимала совершенно ясно – Люба предала ее, использовав в личных целях всю информацию, которую ей удалось добыть.
На сердце у нее стало очень тяжело. Тяжело и пусто одновременно, как уже бывало за последнее время.
«Когда я выберусь из всего этого, то окончательно перестану верить в людей. А может быть, я никогда не выберусь…»
В кабинете раздался звон стекла, журчание льющейся жидкости. Видимо, Лера давала подруге что-то выпить. Некоторое время там царила тишина, потом раздался глубокий вздох Ларисы:
– Мне надо вернуться. Неизвестно, что она там проповедует.
– Известно, – язвительно, но уже без прежней злобы ответила Лера. – Говорит, что ты занимаешь свое место просто по привычке. Говорит, что ты провалила начало сезона закупки.
– Я умру! Среди гостей – партнер, – простонала Лариса. – Он ее слушает, эту курву…
– Зачем ты убежала? – сурово спросила Лера. – Ты неслась по коридору, будто за тобой черти гнались. Чуть не сбила меня с ног. Интересно, почему же ты оставила партнера объясняться с Любкой? Она ему наговорит! Она еще скажет, что у тебя денег нет!
– Мерзавка! – прошипела Лариса, и Даша не поняла, к кому это относилось. – Мерзавка, обе вы мерзавки! Любка думает, что меня так легко подсидеть! Пусть там распинается, но, когда дойдет до дела, все будут иметь его только со мной! Меня все знают! Я еще никогда не провалила сезона! Никогда! И он тоже это знает!
Она задыхалась, тогда как голос Леры прозвучал очень спокойно, разве что мрачней обычного:
– Все тебя знают, в том-то и дело. Тебе следовало быть осмотрительней. Эта история с маленькой сучкой всем показала, что тебя можно водить за нос. Ты сама понимаешь, что здорово сглупила с ней. Все решат, что ты просто старая дура.
– Как ты сказала?!
– Старая дура, – монотонно повторила Лера. – Это не я сказала, это все они так скажут. Я думаю иначе. Ты просто глупая влюбленная дура. Но еще не старая, нет, не старая…
Даша, позабыв на время о своих проблемах, слушала их затаив дыхание, но те вдруг замолкли.
«Почему они молчат? Наверное, Лариса сейчас прибьет Леру…»
Но вскоре она расслышала слабый, но удивительный звук – Лариса плакала.
Она плакала тяжело, навзрыд, а Лера почти испуганно ее утешала:
– Ну что ты, брось! Перестань, говорю! Могут войти и увидеть!
– Пусть входят и видят! – рыдала Лариса. – Я больше не могу!
Перестань! – теперь уже просила Лера. – Перестань, прошу тебя! Что с тобой такое… Ну, пусть Любка изощряется, это ее последняя гастроль! После такого мы не будем с ней особо церемониться! Пусть берет свой вклад и катится на катере к едреной матери! Ну, брось убиваться! Это не последний день! Все устроится! Скоро мы получим статую, обратим ее в деньги и купим товар… Ну? Ну что ты?
Она уговаривала ее точно мать больного ребенка, а Лариса, не унимаясь, лила слезы и кричала в истерике:
– Мне все равно, все равно! Я все равно выгоню Любку, все равно продам этих золоченых болванов и куплю товар, все равно, понимаешь ли ты, все равно! Все у меня получится, потому что всегда, всегда получалось!
– Так что же ты плачешь? – немного растерянно спрашивала подруга.
– Дура ты и ничего не понимаешь… – Лариса говорила глухим, каким-то не своим голосом, но больше не всхлипывала, и ее речь слышалась яснее. – Просто годы мои идут, а ничего нет, ничего.
– Я не понимаю, – как-то деревянно ответила Лера. – У тебя ведь все есть. Деньги, клуб. Работа. Все, что хочешь.
Ты пойми, что меня правда любят только за деньги, – тихо сказала Лариса. – Вот эта маленькая девочка – зачем она сюда пришла? Ветельников ее мне не подсовывал, значит, денег она от него не получила. От меня тоже не хотела. Но она чего-то хотела и скоро сказала бы – чего. И я бы сделала то, зачем она сюда пришла. Понимаешь? Но она пришла сюда не ради меня. Чего бы она тут ни искала, это была не я! И ты права. Я стала старой дурой. У меня нет семьи, нет ничего. Нет никого на свете.
Лера откашлялась и немного погодя спросила, как бы извиняясь:
– Лара… А как же я?
– Ты? – Лариса вздохнула. Пол в комнате заскрипел – видимо, одна из женщин расхаживала по кабинету из угла в угол. – Ты? Ты же знаешь…
Они замолчали, и Даша поняла, что долго у двери она не выдержит. Ее постоянно мучило чувство, что Лера или Лариса откроют дверь или просто захотят удостовериться, заперта она или нет. Девушка мечтала спрятаться, но куда – не знала. В то же время ей хотелось дослушать их разговор. А больше всего на свете она желала оказаться вне клуба и как можно дальше от него.
«Раз они все знают, мне тут больше нечего делать. Кроме того, и я все узнала. Все, то есть ничего. Все и было ничем. Никто не несет ответственности. Джакометти не должен был убивать его. И клубу не было нужды разбираться с Аркадием в судебном порядке, потому что статуи все-таки пришли из Венеции… Столько, сколько надо. Почти такие, как надо. А какие они должны были быть – не знал никто. Это знаю только я. И еще это знает Игорь Вадимович, которого сейчас нигде нет. А может быть, есть?»
Она уже начала обдумывать, как ей покинуть клуб, чтобы не попасть никому на глаза, как в кабинете раздался усталый голос Ларисы. Видимо, та окончательно превозмогла свою истерику и теперь говорила сдержанно, почти сурово:
– Ты была у его жены?
– Да, – ответила Лера. Ее голос звучал глухо, видимо, она стояла у дальней стены. Даша замерла, прислушиваясь и боясь даже переступить с ноги на ногу. При каждом движении паркетный пол потрескивал. – Я была у нее, но ее не оказалось дома.
– Надо было дождаться… – Лариса помолчала. – Почему я должна думать обо всем? Это я поручила тебе. Нельзя было так просто уходить оттуда. Время не ждет. В клубе творится полная чертовщина. Ладно. Обещай мне, что завтра ты ее дождешься.
– Хорошо, я буду караулить у ее дома, сколько скажешь. А сейчас пойдем туда.
Даша припала ухом к двери и услышала, как в замке кабинета повернулся ключ. Ее заперли.
***
Комиссар Арицци мирно курил и любовался, как в воде играют солнечные зайчики. Вода плескалась прямо за окном – при желании ее можно было зачерпнуть рукой, перегнувшись через подоконник. Неделю назад он перевелся в другое отделение полиции и теперь блаженствовал – его дом оказался совсем рядом, и он мог ходить туда обедать.
Это сослужило ему хорошую службу – Фульвию все чаще можно было застать дома. Сегодня он видел, как она играла с малышом. Мелочь, обычное дело! Но ему было приятно это видеть, приятно смотреть на смеющуюся Фульвию, на ее рыжие волосы, которые дергал малыш. За последний месяц она посвежела, стала немного полнее и как будто спокойнее.
Арицци все это очень нравилось, но он не мог понять причины такой перемены в жене. «В сущности, зачем искать причину?» – лениво думал комиссар, стряхивая пепел за окно. Он с интересом смотрел, как пепел, падая в воду, темнеет и превращается в маленький черный комочек.
«В сущности, зачем все портить? Раз все наладилось, значит, для того были причины. Глупо тревожить женщину, если она успокоилась. Да к тому же ей может не понравиться, что я интересуюсь такими вещами. Все в порядке, а это главное! Если так продержится еще неделю, приглашу ее мать в гости. Пусть лучше она ездит к нам, чем Фульвия к ней».
Блаженные мечты Арицци прервал телефонный звонок. Он взял трубку и несколько раздраженно сказал:
– Алло! – Комиссар не любил, когда его беспокоили незадолго до конца дежурства. Это всегда грозило задержкой, а задерживаться он не хотел, особенно в последнее время. Миновала та пора, когда служебный кабинет казался ему уютнее, чем собственный дом. Теперь он все чаще мечтал об отставке или о более спокойной профессии.
Ему звонил Нино. После перевода Арицци он никак не мог успокоиться, звонил каждый день, словно для него разлука с комиссаром была невыносимой. Арицци же звонки бывшего сослуживца раздражали, вызывая неприятные воспоминания об инциденте с Фульвией.
– Комиссар? – Нино, казалось, переполняли родственные чувства. – Ты не занят?
– Да как тебе сказать, дружок, – пробормотал тот. – Я тут раздумывал, не стоит ли мне попросить у начальства повышения и перевода для тебя. Ты гниешь заживо в Венеции. Этот город не для твоего размаха. Что ты мне звонишь?
– Ох, комиссар… – Нино вздохнул. – Спасибо, что ты думал обо мне, да только это невозможно. Мне дали такого волка!
– Что ты говоришь? – оживился Арицци. Ему было чрезвычайно интересно услышать от Нино отзыв о его новом начальнике.
Этого комиссара, который пришел на место Арицци, звали Таджио Андзотто. Нрав у него был крутой, самолюбие непомерное, а лицо – зверское. Видимо, предки его добывали себе пропитание, встречая в темных переулках незадачливых кавалеров, выходящих из игорных домов с карманами, полными золота.
Но Таджио Андзотто делал себе карьеру иначе. Он прославился тем, что нещадно муштровал подчиненных, невыносимо долго и тщательно разбирал каждое дело, даже самое незначительное, и пользовался любой возможностью, чтобы выказать свою личную храбрость.
Арицци, задумав перевестись в другой район, долго выбирал и выбрал его. Андзотто же с восторгом согласился перевестись на это место. Он давно мечтал показать себя в центре.
Арицци же переехал в более спокойный квартал. На новом месте его больше всего грела мысль о том, что Нино сейчас вертится, как на раскаленной сковороде. Он исполнил свое намерение и отомстил Нино, как мог.
«Убивать его было бы глупо! – пожимал он плечами, каждый раз кладя трубку после разговора с ним. – А оскорбить – мелко. Андзотто будет моим ангелом смерти. Нино либо уедет из Венеции, либо утопится в канале, и выберет самый вонючий. Такой же, как его совесть».
Пока Арицци злорадствовал, Нино смиренно жаловался:
– Это ужасно, комиссар, этот человек ненормальный! Он сделал мне выговор за непришитую пуговицу. Боже мой, когда мне ее пришивать, если я целый день мотался по его глупым поручениям!
– Как, Нино, ты носишь форму?! – изумился комиссар. – С каких же пор?
– С тех самых, как он пришел на твое место, друг, – мрачно ответил Нино. – Это чудовище, у него черная душа, такого я еще не видел! Мне вчера даже некогда было пожрать, клянусь, даже пиццу не мог съесть! Он насмотрелся фильмов про полицию, чтоб ему лопнуть!
«Хорошо его разобрало! – с удовлетворением подумал Арицци. – В сущности, даже к лучшему, что он мне звонит! Все-таки испытываю какое-то моральное удовлетворение… А то и месть не была бы местью…» И сочувственно спросил:
– Так скверно, да? Что же он, совсем неподступный? Поищи к нему подход, дружок! К каждому человеку можно найти подход!
– К нему – нельзя, потому что это не человек! – Нино в своих претензиях к Андзотто дошел до крайности. – У него просто нет души, комиссар. Таких надо сразу убивать. Я просидел в катере на ветру, без куртки, целый день и не мог уйти, потому что этот негодяй опрашивал в доме каких-то, видите ли, свидетелей! А на меня глазели мальчишки и показывали мне свои грязные задницы! Честное слово, комиссар, никогда я еще не чувствовал себя настолько полицейским, как вчера. Это было просто ужасно!
– Постой-постой… – Арицци искренне развеселился. Ему уже не было досадно, что Нино позвонил в конце дежурства. Он закурил другую сигарету и сощуренными смеющимися глазами стал смотреть в окно, одновременно разговаривая. – Почему ты был без куртки? Он что, и куртку у тебя отобрал?
– Нет же, комиссар… – Голос Нино звучал так, словно он сомневался в умственных способностях Арицци. – Куртку я снял сам, она ведь форменная. Я надеялся, что так не буду бросаться в глаза, но нет! В результате на меня напал жуткий насморк. Сейчас я принял две таблетки аспирина, но он все равно меня не отпустил…
– Аспирин или насморк?
– Тот, чье имя я не хочу называть вслух! – злобно ответил Нино. – Андзотто! Он хочет, чтоб я сдох. Комиссар, скоро я не выдержу и пошлю его ко всем чертям! Тогда меня вышибут из полиции, и пусть!
– Что ты говоришь? – Арицци не верил своему счастью. – Куда же ты тогда денешь свой ум и свою силу? Пойдешь в актеры?
– Шутишь, комиссар, – обиделся Нино. – Найду себе занятие получше, и прежде всего уеду отсюда.
Арицци благостно вздохнул. Это было даже больше, чем он ожидал. Теперь он чувствовал даже какую-то симпатию к Нино.
«Как-никак мы с ним неплохо работали вместе, пока не случилась эта нелепая история… Бедный парень!»
И еще он подумал, что Фульвии никогда не расскажет, как вынудил бедного парня уехать из Венеции.
«Забыто и кончено! Скоро его тут не будет…»
Комиссар сам себе не признавался, что все еще ревновал и готов был оборвать телефонный провод в своей квартире, чтобы в его отсутствие Нино не позвонил жене. Но это была бы глупость, недостойная мужчины.
– Тебе чертовски не повезло, что и говорить. Если бы я знал, что так получится, еще подумал бы, прежде чем переводиться… А что вы расследуете? Убийство?
Он решил поговорить из вежливости еще пару минут и отправляться домой. Нино же принял его интерес за чистую монету и возбужденно заговорил:
– Непонятно, комиссар! То ли убийство, то ли самоубийство.
– Что ж, обычное дело. В таких случаях можно заключить пари. Ставлю на то, что это самоубийство.
– А я думаю, что убийство, – возразил Нино. – Комиссар, да ты ведь знал того парня! Помнишь уборщика из мастерской Джакометти?
– Что-то помню, – нехотя признал комиссар. Все, что относилось к тому периоду его жизни, он не слишком любил вспоминать. – Кажется, Серджо. Такой доходяга, он?
– Да, комиссар. Тот страшный доходяга. Он был наркоман и здорово причастился в последнее время. Слопал столько, что не каждому под силу.
– Скатертью дорога, – отозвался Арицци. – От этого и помер?
– Не совсем так. Его нашли на Канале-Гранде. Красовался прямо на фарватере. Портил весь вид. Ну и парочка ссадин на руках, словно он дрался, и еще рассечена скула. Так что его могли и столкнуть. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так что я стою за убийство.
– А что думает твой комиссар? – ехидно поинтересовался Арицци. – Он за что стоит?
– Он стоит за то, чтобы сжить меня со света. Сегодня мы опять там были и опрашивали весь квартал. Ему нечего больше делать, как возиться с этим несчастным.
– Что же, желаю успеха. – Арицци решил закругляться. – Да, будешь еще там, передай мой привет Джакометти.
– Как, комиссар? – удивился Нино. – Вы не слыхали? Но он ведь умер! Еще неделю назад или чуть меньше. Об этом и в газете было.
– В самом деле? А он-то отчего?
Приступ. Сердце, кажется, отказало… Помер прямо в своем кресле, в мастерской… Бедняга, хотя и порядочная сволочь.
Как ни странно, комиссар при этом сообщении почувствовал нечто вроде огорчения.
«Таких людей, как Джакометти, становится у нас все меньше, – подумал он, вспомнив колоритного хозяина мастерской. – Скоро их совсем не останется, и тогда Венеция будет просто каменным трупом. Без людей она мертва, туристы ей не нужны, хотя они ее кормят. Ее люди – это ее кровь. Последний венецианец умрет в последний день Венеции. Она его не переживет. Тогда слетятся стервятники со всего света и расклюют ее по кусочкам… Никто не вспомнит о нас…»
Он погасил сигарету и сказал Нино почти дружески:
– Позвони мне еще, когда что-нибудь будет ясно. Бедный старик! Мастерскую теперь закроют?
– Нет, его брат приехал из Милана. Так что все в порядке. Марка останется та же. Марка – это деньги. Ведь Джакометти знали все. Комиссар, можно принять твою ставку?
– Господь с тобой, на что я поставил? – испугался комиссар.
– На Серджо, – напомнил Нино деловитым тоном. – Ты стоишь за то, что это самоубийство, а я думаю, что убийство. Сколько записать?
– Запиши прощальный ужин. Когда ты будешь уезжать, я дам тебе ужин, если проиграю. А если выиграю – ты меня угостишь.
– Здорово! – обрадовался Нино. – Посидим по-мужски, вспомним старое!
– Это точно, по-мужски, – невесело усмехнулся комиссар. – Женщины все портят.
Он положил трубку и посмотрел в окно. Погода была чудесная, и комиссар решил пойти прогуляться с Фульвией и малышом.
«Парню следует больше бывать на воздухе. Он слишком бледен. Как все венецианские дети, впрочем…»
Так они и сделали. Сперва погуляли, потом посидели в кафе, глядя на красные цветы в кадках, расставленных вдоль набережной канала. Малыш все тянулся поиграть с ними, Фульвия смеялась, хватая его ручонки и притягивая к себе, а сам Арицци сидел с таким спокойным и уверенным видом, словно для него никогда не существовало неприятностей и проблем.
Домой они вернулись, когда малыш начал клевать носом. Фульвия уложила его и пришла в спальню. Арицци ждал, лежа в постели, укрывшись до подбородка шелковым одеялом. Фульвия разделась, неторопливо складывая вещи на стуле, поглядывая на себя в зеркало и откалывая одну шпильку за другой от своих роскошных рыжих волос.
Арицци терпеливо наблюдал за этим знакомым представлением. Ей всегда доставляло удовольствие помедлить, прежде чем лечь с ним. И он приказал себе не интересоваться больше, так ли она медлила, прежде чем лечь с кем-нибудь другим. Думать об этом было невыносимо.
Она скользнула к нему под одеяло и прижалась всем телом. Он снова обратил внимание на то, как она пополнела, и сказал ей об этом. Она засмеялась, ничуть не огорчившись, целуя ему шею и висок, и зашептала что-то на ухо. Выслушав, Арицци, не поворачивая головы, спросил:
– И давно?
– Месяца два.
– Этого не может быть! – Арицци схватил ее за плечи и сильно потряс. – Я не трогал тебя! А если и трогал, то предохранялся! Это не мой ребенок!
– Глупый, – нежно сказала Фульвия. Ее глаза смотрели ласково и ясно. – Ребенок твой. Я могу поклясться жизнью сына. Он твой, только твой. У нас было один раз без предохранения. Ты просто забыл. А женщины такого не забывают.
Он задохнулся от ненависти. Задохнулся и решил встать и отойти от нее подальше.
«Иначе я сделаю глупость и убью эту шлюху».
– Клянусь тебе, – снова начала она, видя, что ее доводы не оказывают на него должного воздействия. – Он твой. Клянусь жизнью сына!
– Не клянись жизнью невинного ребенка, шлюха! – вскричал Арицци. Теперь он стоял у окна и дрожащими пальцами доставал из кармана пиджака сигареты. – Не смей клясться его жизнью, иначе ты его больше не увидишь. Убирайся отсюда! Все эти дни я гадал, почему ты стала такая шелковая, и вот – пожалуйста! Это ублюдок Нино, и ты должна лежать в его постели, а не в моей. Ты все перепутала. Заведи себе записную книжку и больше так не ошибайся. Спи с отцами своих детей, наставляй им рога, рожай им ублюдков! Но меня из этого списка вычеркни!
Негодяй! – Она все еще лежала в постели. На ее смуглой щеке проступило бледное пятно, как всегда в минуты волнения. – Негодяй! Ты никогда не будешь счастлив! Ты недостоин того, чтобы иметь семью! Ты меня больше не увидишь!
– Убирайся!
Он отвернулся к окну и стал слушать, как она вылезает из постели, открывает шкаф, вытаскивает из-под кровати свой чемодан… Все, как было тысячу раз. Но этот – последний. Он не выдержал, схватил в охапку свою одежду, вошел в комнату малыша, оделся там, поцеловал его, сонного, и ушел в ночное кафе. Оттуда он отправился прямо на службу.
Погода снова испортилась. Можно было подумать, что опять вернулся февраль. Арицци так и думал, маясь над чашкой кофе и запутанным отчетом, в котором какой-то идиот сделал бессмысленные карандашные пометки. Время от времени Арицци тушил одну из своих бесчисленных сигарет и пытался позвонить домой. Никто не брал трубку.
«Уехала к матери, – думал он, слушая гудки. – Или ушла к Нино. Будь они все прокляты!»
Нино позвонил ему после полудня.
– Комиссар! – взахлеб заговорил он, едва Арицци сорвал трубку и прижал ее к уху. – Комиссар, ты выиграл!
– Что?! – заорал Арицци.
Я говорю, что это было самоубийство! Одна старуха видела, как он прыгнул в канал. Правда, она почти слепа и всему району известна как сумасшедшая, но это все-таки показание, первое во всем деле, и Андзотто немного поутих! В сущности, он просто дотошный парень… Так что если я соберусь уехать отсюда, то приглашаю в кафе! Правда, пока я уезжать не собираюсь…
В голосе Нино что-то переменилось, и Арицци, прекрасно уловив это, крикнул, чуть не плача от бессилия:
– Идите вы все к черту!
И, не дожидаясь оправданий Нино, бросил трубку.