Лиза
Операция «Переезд» завершилась, можно было ехать домой. Но Миша сказал ей:
– Слушай, если не очень устала, то давай съездим в одно место.
Он весь день сегодня выглядел озабоченным. Отвлекался, только когда возился с вещами и с ребенком, болтал с Андреевной. А в машине снова напрягся. Лиза не стала лезть в душу, но то и дело поглядывала на друга с беспокойством. Может, он из-за Сонечки обиделся? И тут же согласилась съездить, куда ему нужно.
Приехали в тихий дворик где-то на окраине города. И тут у Лизы впервые екнуло сердце: «Неужели привез к себе домой? Зачем это, не нужно!»
За эти дни она в общем-то многое узнала о Михаиле. Знала, что большую часть жизни он прожил в маленьком научном городке Сарове, родители его были учеными-физиками, докторами наук. Миша был поздним ребенком, он родился уже тогда, когда наука в стране начала загибаться и научная деятельность родителей пошла на спад. Тем не менее после окончания школы он по стопам отца поступил в университет, на физфак. Но отучился только два года. Потом мать сообщила, что отец его заболел, тяжело и необратимо. После этого Миша оставил учебу и через знакомых получил работу шофера в фирме Рэма Гриневича. Через год сподобился возить и самого хозяина, заменяя приболевшего сотрудника. Хозяин его приметил и определил в личные водители для своей несовершеннолетней дочери.
Коллеги сразу предупредили: оттуда не возвращаются. Устроили отвальную, больше похожую на похороны. Но Миша был убежден: если честно выполнять свои обязанности и быть терпеливым, то все получится. Сам с собой заключил пари, что сдюжит. Но через два месяца работы с Ульяной он уже начал задумываться о том, чтобы уволиться по собственному желанию. Удерживала только мысль об отце. За это время он сделался законченным женоненавистником, хотя и до этого женский мир был для него тайной за семью печатями. Постоянной подруги никогда не имел, понимая, что вытянуть стариков родителей и собственную семью одновременно он просто не в силах. А в короткие связи вступать не мог из-за патологического чувства ответственности. Так и жил монахом, заморозив себя до лучших времен.
Иногда Лизе ужасно хотелось его растормошить. Но она тут же спохватывалась: нет, пусть это сделает другая женщина, чистая, достойная. Отношение к ней Михаила было для нее загадкой. Каждое новое утро она находила его в машине внутренне застывшим, застегнутым на все пуговицы. Это пугало ее и расстраивало. Как будто он видел в ней Улю. Но стоило ей заговорить о своих заботах, страхах, о Сонечке – Миша тут же оживал и становился заботливым и деятельным другом. Но – всего лишь другом. А Лизе порой так хотелось большего…
Вот и сейчас она решила довериться судьбе и ни о чем не спрашивать. Зашли в подъезд, на лифте поднялись на какой-то высокий – кажется, последний – этаж. Миша по-прежнему ничего ей не объяснял. Достал ключ из кармана, открыл дверь.
Лиза застыла на пороге. Воздух в квартире был спертый, пахло пылью и чем-то вроде лаванды.
– Это твоя квартира? – подняла она глаза на Мишу. Тот уже скидывал ботинки, тащил из-под табуретки какие-то тапочки.
– Нет, что ты, я в коммуналке живу, – ответил тот. – И к себе в гости я бы тебя сперва пригласил вообще-то. Я хочу тебе кое-что показать. Только не пугайся.
– После таких слов мне уже хочется в обморок упасть.
– Ты сначала в комнату зайди, – посоветовал Миша.
Она зашла, осмотрелась. Комната как комната, ничего необычного. Вся мебель из прошлого века, и, похоже, с той поры в комнате никто и не живет. Громоздкая мебель вдоль стен, круглый стол посередине…
Стол? Лиза вздрогнула и уставилась на него во все глаза. Круглую столешницу полностью закрывала бордовая плюшевая скатерть. Она давно потеряла свой вид, тарелки и стаканы оставили на ней свои глянцевые следы. Края спускались почти до пола. По периметру скатерть окаймляла густая бахрома. На каждую бахроминку внизу была нанизана небольшая продолговатая ракушка. Они чередовались: красная, голубая, зеленая, желтая, а потом все повторялось. Там, где ракушки оборвались, бахроминки расплелись и смешно топорщились целым веером непослушных курчавых нитей.
Лиза опустилась на корточки и дрожащей рукой приподняла скатерть. Там, под столом, было настоящее кукольное царство. Стоял маленький деревянный стол, тоже накрытый скатертью из куска яркого атласа. На нем – пожелтевшая от времени кукольная посуда, жестяные кастрюльки и приборы, вырезанные из бумаги малюсенькие салфеточки. Вокруг стола сидели резиновые пупсы и пластмассовые куклы с пухленькими коричневатыми ножками и ручками, с широко распахнутыми голубыми глазенками. Их полусжатые кулачки чинно лежали на скатерти. Сколько лет длился этот бесконечный пир? Куклы об этом молчали. И только одна из них, больная или наказанная, лежала с закрытыми глазами в кроватке у задней ножки стола. Кукла была инвалидом – у нее не было руки. Маленькая собачка берегла ее покой на коврике у кровати.
Девушка не сумела встать на ослабевшие ноги и просто села на пол.
– Кто это сделал? – дрожа, прошептала она. – Куда ты меня привел? Как такое может быть?
– Лиз, не пугайся. – Миша не стал поднимать ее с паркета, а просто сам опустился рядом, сжал в своих ладонях ее похолодевшие от страха пальцы. – Это квартира Надежды Сергеевны. Она всегда оставляет мне ключи, чтобы я присматривал за порядком. А вчера зашел, посмотрел на этот стол – и меня как током ударило. Заглянул под скатерть, а там все как ты рассказывала. И я подумал – ты должна сама это увидеть.
– Но почему, – бормотала Лиза, – почему это все так странно выглядит? Разве… разве в этой квартире есть ребенок?
– Да тут уже сто лет никто не живет! А ребенок здесь когда-то был – Ульяна. Потом Рэм Григорьевич перевез семью к себе. Надежда Сергеевна иногда сама здесь убирается, но домик под столом не разрушает. Наверное, ей приятно вспоминать то время, когда Ульяна была маленькой хорошей девочкой и играла в куклы, а не устраивала пьяные дебоши в клубах.
– Но если это Улин домик, то почему я его помню?!
– Может, вы сестры? – предположил Миша.
– Ага. Близнецы.
– Двойняшки не обязательно бывают похожи.
– А потом я оторвала кукле руку и меня отдали на перевоспитание в семью алкоголиков.
Лиза затряслась всем телом. Миша, совершенно потерявшись, до боли сжал ее ладошки.
– Прости, я глупости несу, не слушай. Нет, конечно, это исключено. Но ведь ты помнишь именно этот стол? Значит, ты тут бывала, так? Может, тебя маленькую приводили в гости к Ульяне?
Лиза перестала рыдать и прислушалась к своим ощущением:
– Это возможно, но я не помню здесь никакого другого ребенка. Я играла одна. Боже! Мы будто существовали в параллельных мирах.
– Этому должно быть объяснение.
– Я должна увидеть эту вашу Ульяну! – Лиза решительно вскочила на ноги. – Возможно, она тоже помнит из детства какую-нибудь странность.
– Вряд ли ты с ней сумеешь договориться. Учитывая нынешние обстоятельства…
– Не важно. Я не могу ждать!
Лиза заметалась по комнате. Миша поймал ее, почти силой усадил на диван и сам сел рядом.
– Постарайся думать о чем-то другом.
– Я не могу!
– Тогда не думай ни о чем! – скомандовал Миша. – Отключи сознание. Давай я буду рассказывать тебе о чем-нибудь.
– Рассказывай, – уже спокойнее согласилась Лиза.
– О чем бы таком рассказать? Слушай, мои родители считали, что нельзя ребенка ругать, а тем более бить. Оставался единственный способ – ставить в угол. Подходящий угол у нас в квартире был всего один. Когда я раскусил суть дела, то стал заранее готовиться к наказанию. Обои там отставали от стенки, я надрезал их и сделал карман. Туда я стал складывать все, что могло пригодиться мне во время стояния в углу: книжки, карандаши, пластилин, в общем, все самые нужные вещи. И однажды среди ночи этот карман отвалился с таким грохотом, что родители схватили меня в охапку и выскочили на улицу. Они решили, что началось землетрясение. А потом…
– Не нужно, Мишенька! – взмолилась Лиза. – Ничего не получается. Вот ты говоришь, а я думаю о том, что меня никогда не ставили в угол, зато орали на меня, били и выгоняли на улицу. И я не понимаю, чем я заслужила такую участь! Ведь если я взаправду жила в этой квартире, а Ульяна – нет, значит, нас однажды уже поменяли местами. Ты понимаешь?!
– Прости, – сказал Миша. – Я полный идиот.
– Ты не идиот, но лучше молчи. Знаешь, что ты можешь сделать?
– Что? – почему-то шепотом спросил Миша.
– Просто посиди со мной рядом. Даже обними, если хочешь.
Миша привлек девушку к себе, и оба притихли.
– Знаешь, мне так жаль, что я не встретил тебя раньше, – вдруг сказал Миша.
У Лизы от этих слов в груди возник соленый комок, грудь сдавило, и она зашипела, борясь со спазмом в горле:
– Зачем тебе было встречаться со мной прежде? Да ты хоть понимаешь, какой дрянью я была? Грязной дрянью! Одно оправдание, что я ради Сонечки на все была готова! Да я на панель только потому не пошла, что боялась: убьют или заболею, а Соня одна останется. Да я даже Рэма Григорьевича когда увидела, первая мысль была: что ж, с этим я бы смогла, у него с деньгами порядок. А в твою сторону в то время я бы даже не посмотрела, так и знай.
Миша молчал, и она со страхом ждала, что сейчас он уберет руки, и она умрет от холода и одиночества. Но Миша, сделав по своей привычке паузу, чтобы все обдумать, сказал невозмутимо:
– Что ж, я считаю, твоя любовь к дочери все оправдывает. Я не могу до конца представить, как сложились бы наши отношения, но я бы от тебя не отказался. Просто пришлось бы поднапрячься, раздобыть деньги и позаботиться о тебе и о Соне.
– Но ты можешь сейчас заботиться обо мне, – мучительно краснея, выдавила из себя Лиза. – И деньги доставать не надо.
И развела губы в улыбке, словно приглашая Мишу посмеяться вместе с ней. Но он сделался только еще серьезнее:
– Лиза, ты должна понять… ты мне очень нравишься, но между нами ничего не может быть. Даже если я не буду работать на твоего отца, ты все равно останешься для меня… недостижима. Так я воспитан. Родители мне всегда твердили, что жена должна быть ровней. Я мог бы полюбить девушку из низов, поднять ее до себя, но – не наоборот. Алтаевы на деньгах не женятся. Это закон.
– Ничего не может быть… – сдерживая слезы, прошептала Лиза. – Но дружить ведь мы можем?
– А мы и так дружим, – вроде как удивился Миша. – Твоим другом я буду всегда.
– И на том спасибо.
«Может, это и к лучшему, – замерев, думала Лиза. – Дружить хорошо, в дружбе нет всяких гадостей, дурацких ссор. Так у меня отныне и будет: дочь, друг, Андреевна».
И в этот момент они услышали, как в замке проворачивается ключ. Потом хлопнула входная дверь и кто-то, не таясь, прошел по коридору. Молодые люди вскочили, будто застигнутые врасплох.
– Давай спрячемся, – одними губами попросила бледная до синевы Лиза.
– Здесь есть кладовка, – шепотом отвечал ей Миша. – Черт, стоп, с какой стати мы должны прятаться? Мы тут на совершенно законных основаниях. Вдруг это Надежда Сергеевна вернулась?
– Нет! – вскрикнула Лиза. – Я не готова с ней встречаться!
– Просто сиди и молчи, – распорядился Миша. Сам же он отошел к окну, прислонился спиной к подоконнику. Оба напряженно смотрели на дверь в комнату.
– Мама! – разнесся вдруг по квартире вопль, полный тоски. – Мамочка, ты здесь? Где ты-ы?!
Лиза окаменела от ужаса, а Миша сказал ей одними губами:
– Не бойся, это Ульяна. Я не знал, что у нее тоже есть ключи. Но все к лучшему – ты же хотела с ней поговорить.
Через мгновение дверь приоткрылась, и на пороге возникла понурая щуплая фигура. Увидев незваных гостей, Уля вздрогнула, метнулась было к выходу, но остановилась, узнав своего бывшего шофера. Минуту она не произносила ни звука, только порывисто вздыхала и переводила с Михаила на Лизу безумный взгляд. Потом взвизгнула:
– Вы что тут делаете? Как посмели сюда вломиться?!
– Ульяна… – Миша запнулся, не зная, как теперь обращаться к бывшей хозяйке. – Мне Надежда Сергеевна оставила ключи.
– А она?!
– Елизавета Рэмовна зашла со мной за компанию.
– Убирайся! – во всю мощь легких завопила Уля, наступая на Лизу. – Это мамина личная квартира! Тебя отец признал, не мама! Она тебя и на порог не пустит, самозванка!
– Уля, успокойтесь, – попросила Лиза. – Я ведь ни на что не претендую. И мне нужно с вами поговорить.
– О чем это? Что еще ты хочешь у меня отобрать?
Глаза Ульяны побелели от бешенства. Миша, хорошо зная, какова она в гневе, поспешил встать между девушками.
– Встала и ушла отсюда! – орала Уля. – Живо! Я сейчас квартиру подожгу! – И на самом деле вытащила из кармана джинсов зажигалку.
– Хорошо, я уйду, – согласилась Лиза. И быстро пошла в сторону двери.
– Эй!
Она обернулась, полная надежды. Вдруг Уля согласится с ней поговорить?
– Где моя мать? – спросила девушка, кривя рот и глядя в сторону. – Ты должна знать, когда она вернется. Или уже приехала?
– Нет, Надежда Сергеевна все еще в Америке. Рэм Григорьевич говорил, что она лежит в какой-то клинике. Но, кажется, ничего серьезного. Вообще-то я не расспрашивала его об этом, – чувствуя себя виноватой, призналась Лиза.
– Потому что тебе наплевать, – резюмировала девушка. – Слушай, я прошу, исчезни куда-нибудь, растворись! Зачем ты влезла в мою жизнь? У тебя ведь почти что и не было родителей, тебе не понять… Я еще не очень взрослая, и мне нужны мои отец и мать! К тому же у меня плохие наклонности…
– Ты же знаешь, это не от меня зависит, – тихо ответила Лиза.
Миша за руку потянул ее к двери.
– Твоя мать тоже больна, – с каким-то диким торжеством в голосе проговорила Уля. – Та, которая алкоголичка. Хотя, конечно, тебе и на нее наплевать.
– Откуда ты про нее знаешь? – замерла на месте Лиза.
– А я теперь живу там! Где мне еще жить? Я больше никому на свете не нужна!
– Ты можешь жить здесь, – машинально проговорила Лиза. – А что с ней?
– Допилась до чертиков, вот что! Отчим твой сгинул, а она уже и не встает. Соседка говорит, что нужно вызывать перевозку, да кто же с пьянью станет возиться?
– Я приду завтра, – сказала Лиза. – Уля, а кто еще сейчас в квартире живет?
– Да никого почти, – пожала плечами девушка. – Старуха какая-то древняя, твоя мать и я.
– А… парень, молодой, весь в наколках?
– Это который с зоны откинулся? – небрежно спросила Уля. – Так нет уж его, опять загребли. Он деньги у кого-то на улице отобрал, ну и повязали. А ты чего про него спросила?
– Ничего, – помотала головой Лиза. – Значит, я приеду завтра, часов в шесть. А ты лучше туда не ходи, живи здесь, нормальная же квартира.
– Спасибо, – с ненавистью прошептала ей вслед Уля. Глаза ее лихорадочно блестели, по губам пробегала диковатая улыбка.
