Глава 16

Юлия Борисовна Скуришина (в недавнем девичестве – Кочеткова) твердо стояла на своем, она ничего не знала о происхождении картин. Объясняться с представителями закона ей пришлось вечером того же дня, как у нее побывала Саша. Саша не хотела больше ничего скрывать. Вернувшись домой, она сразу же позвонила следователю, который вел дело об убийстве Нины Дмитриевны, и выложила ему все подробности своих злоключений. Из двух золота выбрала меньшее и предпочла иметь дело с законом.

В тот же вечер на квартире у Юлии Борисовны был сделан обыск. В качестве понятых присутствовали потрясенные соседи. Они уважали эту даму – такую тихую, такую приличную. Им трудно было поверить, что она перепродавала краденые картины.

Сама Юлия Борисовна тоже, казалось, не верила, что такое безобразие случилось именно с ней.

Она была раздавлена, от прежней самоуверенности не осталось и следа. Неровно накрашенные губы дрожали, подведенные глаза опухли от слез. Она глупо смотрела на все происходящее и выглядела совершенной идиоткой. Ей задали вопрос, признает ли она своими указанные картины. Саша, которая тоже присутствовала при обыске, подтвердила, что все картины на месте. Юлия Борисовна пробормотала, что картины не ее, она их не покупала.

– Почему они находятся у вас?

– Меня попросили подержать их… – Женщина чуть не порвала тонкий носовой платочек, который теребила в пальцах.

– Подержать? Что это значит? Вы должны были их продать?

Юлия Борисовна всхлипнула и жалобно посмотрела на следователя:

– Да, просили продать, если смогу… Но я же понятия не имела, что они краденые!

Через час обыск был закончен. Больших денег в квартире не было обнаружено. Драгоценности большей частью оказались поддельными. Юлия Борисовна любила увешивать себя дорогой бижутерией, предпочитая Сваровского. Прочие картины, находившиеся в квартире искусствоведши, по мнению Саши, особой ценности не представляли. Кроме того, она их видела и раньше. Понятые подписали протокол и ушли. Кроме следственной группы, из посторонних в квартире осталась только Саша. Она тоже с радостью ушла бы, но ее попросили задержаться.

Девушка старалась не встречаться взглядом со своей бывшей наставницей. Она чувствовала себя неловко – донос мог выглядеть как месть за то, что Юлия Борисовна сунулась не в свое дело, отчитала Сашу за то, что она увела чужого мужа… Но деликатничать было неуместно. Девушка сидела в углу, в продавленном плетеном кресле, и гладила перепуганного кота, все время жавшегося к ее ногам.

В этой ситуации ей больше всего было жаль животное. Несчастный кот, старый, умный, законопослушный, – он ничем не заслужил этот обыск.

– Вы знали, чьи это картины?

При этом вопросе Юлия Борисовна быстро вытерла слезы и попыталась улыбнуться. Она изо всех сил старалась сохранить видимость спокойствия, но это у нее получалось плохо.

– Да, конечно, – храбро ответила она. – Потому я и позвонила Саше.

Саша съежилась в своем кресле и принялась усиленно гладить кота. Конечно, она рассказала следователю истинную причину того, почему так интересовалась Корзухиным. Поведала и об испорченной картине, и о своих поисках, и о даме-заказчице, и о ее муже… Дала также телефон Ларисиных родителей.

Рассказывая об этой женщине следователю, она не испытывала никаких сомнений, никакой жалости.

Ларисе так и не удалось убедить девушку в том, что она не имела отношения к смерти Кати и Артема. Саша решила, что во всем этом запутанном деле должен разобраться следователь. Ее дело теперь – сторона.

– Значит, вы говорите, что картины получили на продажу и денег за них не платили? – уточнил следователь. На Сашу он внимания не обращал, говорил только с Юлией Борисовной. Та кивнула. – Кто вам принес картины?

Юлия Борисовна сжала губы и процедила:

– Я этого человека видела в первый раз.

– Он принес сразу все картины?

– Да. В огромном пакете из коричневой оберточной бумаги. Она и сейчас лежит в чулане.

– Вы поняли, что картины принадлежат Корзухину? Или он сам вам это сказал?

Юлия Борисовна коротко пояснила, что человек этот представился наследником погибших (каким-то родственником Екатерины Корзухиной).

Что она про эту страшную историю читала в какой-то газете. Но про то, что была убита еще и тетка Кати, а картины украдены, – об этом Юлия Борисовна не слыхала. Иначе, конечно, не взяла бы картин.

– Я об этом впервые услышала от Саши, – вздохнула она. – Конечно, это было потрясение. Скажите, что же теперь будет?

На этот вопрос ей не ответили. Зато поинтересовались, где сейчас находится муж Юлии Борисовны. Саша украдкой посмотрела на часы. Время было позднее, половина двенадцатого. Даже если этот человек работает, пора ему быть дома.

Она не скрыла от следователя, что днем в квартире, кроме хозяйки, был еще какой-то мужчина.

Сказала, что слышала его голос. Но когда к Юлии Борисовне пришли с обыском, она оказалась дома одна.

– Муж уехал, его нет в Москве, – ответила Юлия Борисовна, продолжая размазывать по лицу косметику. Ей явно хотелось подойти к зеркалу, но она не решалась сделать этого, хотя находилась в собственной квартире.

– Значит, сейчас вы живете одна?

Та подтвердила, бросив косой взгляд на Сашу:

– Да. Правда, у меня бывают гости, я человек общительный…

– Сегодня у вас тоже были гости? – Следователь встал и принялся рассматривать расставленные вдоль стены картины. Он впервые видел произведения Корзухина в таком объеме. – Кроме Александры Юрьевны, разумеется.

– Ну, она не гость, а свой человек, – иронично заметила хозяйка. – Да, заходил еще один старый знакомый. Саша, ты, наверное, даже видела его? Он был у меня, когда ты пришла.

– Только голос слышала, – столь же любезно ответила Саша. – Мне показалось, что он был чем-то очень недоволен.

Она поймала взгляд следователя и замолчала. Тот взглянул на часы:

– Александра Юрьевна, спасибо, вам пора домой. Время позднее. Мы бы вас подвезли, но места в машине у нас нет.

– Спасибо. Я сама доберусь. – Девушка в последний раз погладила кота и встала. Она обмотала горло шарфом, взяла куртку, валявшуюся в углу дивана, и, попрощавшись со всеми, вышла.

Как только Саша ушла, хозяйка почувствовала себя свободнее. Присутствие Саши явно стесняло ее.

Юлия Борисовна встала, посмотрела на себя в зеркало и попросила разрешения умыться. Ей разрешили. Она вернулась в комнату причесанная, напудренная и довольно бодрая с виду.

– У меня есть коньяк, – приветливо сказала она. – Не откажетесь?

Следователь отказался от лица всей группы. Юлия Борисовна любезно поинтересовалась, может ли она выпить одна. Ей разрешили. После изрядной порции своего любимого напитка Юлия Борисовна совсем оживилась и уверенно заговорила:

– Я знаю, практически с каждым, кто занимается картинами, рано или поздно происходит такая неприятность. Что поделаешь? Меня пока Бог миловал, и вот все-таки я попала на краденку. Но вы же понимаете – я и не подозревала, что картины краденые. Если бы я знала!

– Понимаем. Давайте вернемся к человеку, который принес вам эти картины. Как он выглядел?

Когда пришел? Что говорил, на каких условиях предложил вам картины? Когда собирался зайти за деньгами?

Юлия Борисовна припомнила, что это был парень лет двадцати пяти – тридцати. Здоровый мордатый шатен, светлые глаза, широкий нос… Тип Жана Маре, но куда грубее и примитивней. Она его хорошо запомнила потому-де, что сперва он ее напугал.

– Он вошел со своим пакетом, поставил его к стене и, не здороваясь, прошелся по всем комнатам.

Явно смотрел – одна я дома или нет. Я испугалась.

Решила, что картины – только предлог, чтобы меня обокрасть. Конечно, брать у меня нечего, но я испугалась за себя…

– Как же вы впустили в квартиру незнакомого человека?

Юлия Борисовна пояснила, что он предварительно позвонил по телефону, представился, сказал, что у него есть деловое предложение.

– Я услышала про картины Корзухина и в самом деле заинтересовалась. Я ведь читала про это ужасное дело, и потом, в последнее время появился интерес к его картинам, о нем стали говорить художники. Я решила, что смогу продать картины. У меня не очень-то много средств к существованию, приходится цепляться за все, что подвернется.

Парень оставил ей картину, не потребовал ни задатка, ни расписки. Адреса своего не дал, сказал, что это ей ни к чему, телефона у него нет, зато он обязательно зайдет через неделю: узнает, как продвигаются дела. Это показалось ей подозрительным, но она не стала возражать. Попрощался вежливо и еще раз твердо сказал, что зайдет через неделю. Так что она ждет его со дня на день.

– Какого числа он принес картины?

– Двенадцатого ноября, – четко ответила Юлия Борисовна. – Позвонил он вечером, часов в шесть-семь… А пришел поздно – часов в одиннадцать. Сказал, что раньше не мог.

Следователь не стал объяснять, что Нина Дмитриевна была убита и ограблена именно двенадцатого ноября, за час до звонка.

– Вы утверждаете, что он не назвал точную дату, когда придет за деньгами?

– Нет. Но сегодня шестнадцатое, значит, он должен зайти дня через два-три. – Юлия Борисовна глотнула коньяку и неожиданно задиристо заявила:

– Вы мне можете не доверять, но я говорю правду! Он толком-то не представился, а я как-то не сообразила, что все это странно. Может, я и вернула бы ему картины, но как? Ни адреса, ни телефона… Не выбрасывать же их на помойку! Я никогда не торговала краденым, так что опыта у меня нет, выворачиваться не умею! Можете устроить у меня засаду – ради Бога!

– А что, – задумчиво перебил ее следователь. – Если разрешите, мы так и сделаем. Квартира у вас большая, один человек вас не стеснит. И вам будет спокойнее. Кстати… Он вам не сказал, почему обратился именно к вам? Ведь в Москве столько перекупщиков, художественных салонов, коллекционеров, в конце концов?

– Ну, теперь-то я понимаю, а тогда удивилась, – бросила та. Она совсем перестала церемониться. – Вы бы тоже могли сообразить! Владелец салона все проверяет, и ему нужно предъявить паспорт. Перекупщик может не спросить документов, но он всегда в курсе всех художественных сплетен и сразу сообразит, откуда взялось столько полотен Корзухина. А я?

Я ведь не торгую картинами. Это так, случайный временный приработок. И я всегда действовала только по просьбе добрых знакомых, никогда даже комиссионных не брала.

– А этот продавец предложил вам какое-нибудь вознаграждение за услуги? Или вы решили помочь ему бескорыстно?

Та фыркнула:

– Корыстно, разумеется. Я же его не знала, зачем заниматься благотворительностью? Он предложил мне двадцать процентов от каждой проданной картины.

– Это хорошие условия?

– Нормальные.

Юлия Борисовна не возражала против того, чтобы в ее квартире остался человек. Она только плечами пожала:

– Раз так надо – пусть живет ваш человек. Только готовить я не умею и не люблю. Привыкла жить одна, так что не ждите разносолов.

Следующие два дня она совсем не выходила из дома. Если звонили, она говорила под наблюдением милиционера. Тот быстро обжился на новом месте, и Юлия Борисовна даже привыкла к его присутствию в доме. Она дала ему спортивный костюм мужа – чтобы он переоделся. Одноразовую бритву.

Разносолов у нее и в самом деле не было, но омлет и колбасу она исправно готовила три раза в день. За все это время муж Юлии Борисовны ни разу ей не позвонил.

– Куда он уехал? – поинтересовался милиционер.

Женщина отвечала, что муж в Питере, отдыхает по турпутевке, и она понятия не имеет, в какой гостинице он живет. Она не ревнива и поэтому вовсе не требует, чтобы он каждый день отчитывался по телефону.

За эти два дня следователь встретился с Иваном Корзухиным. Тот признал, что печати сорвал самовольно, но надо же ему где-то жить? Рассказал, что полгода скитался по друзьям, так как был не в состоянии прокормить семью. Что вернулся домой только тринадцатого ноября, вечером, и обо всем случившемся ему рассказали соседи. Иван держался скованно, говорил вяло и маловразумительно. От него разило водочным перегаром. Было заметно, что последние дни он пьет постоянно – усиленно поминает близких. На вопрос, неужели он полгода жил в Москве, рядом со своей семьей, и ни разу не дал о себе знать, Корзухин ответил, что семье были нужны не его сочувственные слова, а деньги.

А денег не было.

– Не проще ли было развестись с женой? – заметил следователь. – Она еще успела бы устроить свою жизнь.

Иван потер небритую щеку, поморщился. Сказал, что никогда не возражал против развода. Катя не захотела. А теперь незачем это обсуждать – это просто демагогия. Кто виноват и что делать – глупейшие вопросы. И пусть Катю оставят в покое – она в этой жизни достаточно вытерпела. Больше он на эту тему говорить не желал. На вопрос, не собирается ли он связать свою судьбу с другой женщиной, Иван нервно ответил, что не желает «ей» мешать. Пусть «она» строит жизнь, как хочет. А он человек конченый и «ей» совсем не пара.

Было ясно, что этот человек может рассказать куда больше, чем хочет. Из показаний Саши было известно, что Лариса Васильковская часто встречалась с Корзухиным и была с ним знакома давно.

И загадочная «она» – женщина, чье имя Корзухин называть не хотел, – была, скорее всего, именно Васильковская. Следователь посоветовал ему быть откровеннее, но Иван посмотрел на него так, что разговор вскоре закончился. Уходя, следователь обратил внимание, что Иван работает. Вместо мольберта он использовал допотопную гладильную доску. На ней стоял большой картон с начатой картиной – цветы в стеклянной банке. Иван мрачно объяснил, что жить ему как-то надо, и тут как раз подкинули заказ.

– Кто заказал картину?

– А вам не все равно? – бросил Иван.

Ему посоветовали не грубить. Иван неохотно признался, что заказов на него посыпалась уйма, но работать много он все равно не может. Так что никогда ему не разбогатеть.

– Когда мог работать – меня не брали, стали брать – не могу работать. Революционная ситуация. – Он щелкнул по шее с лукавым и независимым видом. Время от времени он начинал разыгрывать роль доброго русского алкоголика. Но глаза у него были серьезные и злые, так что игра пропадала впустую.

Он назвал имя владелицы художественного салона Ирины Житной. Дал ее телефон. Сказал, что нарисует для нее картинку, а потом посмотрит. Руки у него прыгали, опухшие глаза смотрели угрюмо. Картина была начата, а цветы, служившие моделью, давно завяли, и было видно, что Иван не горит желанием продолжать работу. Следователь пожелал ему удачи и ушел, так и не сказав, что украденные картины нашлись. Это было несколько преждевременно – роль самого Корзухина в этом деле оставалась неясной.

К тому времени следователь уже выяснил, что телефон, который предоставила Саша, принадлежит родителям Ларисы Николаевны Мухиной, в замужестве – Васильковской. Она выписалась из этой квартиры еще в семьдесят восьмом году, после того, как вышла замуж за Васильковского Дениса Григорьевича. Его нынешний адрес тоже был известен. Но было решено не трогать даму и ее супруга до тех пор, пока к Юлии Борисовне не явится «владелец» картин. Если дама находилась с ним в связи, его легко можно было спугнуть.

Утром девятнадцатого ноября, в половине двенадцатого, в квартире Юлии Борисовны зазвонил телефон. Женщина взяла трубку и, выслушав первые слова, сделала условный знак милиционеру, который, как обычно, стоял рядом. Она подняла руку, что значило – звонит «владелец» картин.

– Да, кое-что продала, – сообщила женщина.

Текст этого сообщения был согласован со следователем. – Только я сильно простудилась, сижу дома…

Если не боитесь гриппа… Нет? Тогда приезжайте пораньше, ближе к вечеру у меня поднимается температура. – Она выслушала ответ и положила трубку. – Он сказал, что приедет через час, – растерянно сообщила она. – Боже мой… Вы не будете шуметь? Соседи и так Бог знает что обо мне думают.

Операция захвата была разыграна как по нотам.

Когда в дверь позвонили, Юлия Борисовна пошла отпирать одна. Она впустила парня в прихожую и сказала, что продано пять картин, однако у нее нет надежды продать еще.

– Лучше заберите их, – сказала она, проводя гостя в комнату, где по-прежнему стояли корзухинские полотна. Тот вошел, осмотрел их и спросил, сколько удалось выручить за проданные картины. Юлия Борисовна назвала сумму – пятьсот долларов. Судя по его виду, парень остался вполне доволен.

– Я сейчас принесу вам деньги, а вы, пожалуйста, упакуйте картины. Я больна и не могу этим заниматься.

Тот не возражал. Женщина вышла из комнаты, а через минуту гость уже лежал на полу. Он глухо ругался, но сопротивления не оказывал. При нем были складной нож с лезвием чуть больше пяти сантиметров и газовый баллончик – немецкого производства, с шестипроцентной перцовой добавкой.

Через полчаса незадачливый продавец был увезен вместе с картинами Корзухина в милицию. С Юлии Борисовны была взята подписка о невыезде до окончания следствия. И судя по лицу женщины, она была счастлива, что отделалась так легко.

При задержанном из документов был только военный билет на имя Матвеева Петра Сергеевича. Тот злобно объяснил, что как раз ехал в военкомат, становиться на учет. Недавно обменял квартиру, до сих пор не переоформил всех документов. А паспорт у него на прописке. Направили запрос в военкомат и паспортный стол. Парень наблюдал за этим спокойно. Казалось, за свои документы он не волновался.

И в самом деле, их подлинность была установлена в течение полутора часов.

– Ну, я могу идти? – поинтересовался Матвеев, когда проверка была закончена.

– Можете, но не сегодня. Давайте поговорим, – сказал следователь.

Он хмыкнул:

– Раз вы так просите… Кстати, на каком основании меня задержали? Что вы тут говорите, будто меня взяли с поличным? С каким поличным? Я ни к чему не прикасался.

– Зачем же вы пришли к Скуришиной?

– К кому? – нагло переспросил парень, разваливаясь на неудобном стуле. – К этой старой грымзе? Так просто зашел, хотел купить у нее картину, невесте в подарок.

– Жениться собираетесь?

– Ага, скоро, – кивнул он. – Кстати, если желаете, наведите справки в ЗАГСе. Там лежит наше заявление, регистрация назначена через десять дней.

Сигареты у него не взяли, и он закурил, не спрашивая разрешения. Следователь не стал этого запрещать. Он рассматривал парня и прикидывал, когда именно стоит провести очную ставку и каким образом. Этого парня или его фотографии должны были увидеть жильцы дома, где жила семья Корзухиных.

В том случае, если кто-то его узнает и назовет хотя бы приблизительную дату, когда видел Матвеева…

Из всех вещей, изъятых у парня, внимание следователя привлек газовый баллончик. Он стоял у него на столе – маленький, яркой веселой окраски. И следователь замечал, что парня этот баллончик злит. Во всяком случае, он косился на него с неудовольствием.

– Живопись любите, значит? – приветливо спросил следователь. – Интересуетесь искусством? И что же хотели купить?

– А так, что-нибудь типа натюрморта, – так же дружелюбно ответил парень. – Чтобы Танька на кухне повесила. У меня теперь большая кухня, там целую выставку можно развесить.

– Так зачем же вы продавали картины? – воскликнул следователь. – Повесили бы на кухне!

И портреты, и пейзажи, и натюрморты – что хотите!

Парень наморщил лоб и посмотрел на следователя с тупым поддельным удивлением:

– Какие картины?

– Картины Ивана Андреевича Корзухина.

– Первый раз про него слышу.

– Да? – удивился следователь. – А ведь этот художник в последнее время поднялся в цене. Только и разговоров что о Корзухине. Вы же ценитель живописи, нужно знать имена модных художников.

Он непроизвольно играл баллончиком, делая вид, что хочет нажать на пульверизатор. Парень инстинктивно отшатнулся, и следователь поднял на него глаза:

– В чем дело? Испугались? Кстати, зачем вам эта игрушка? Это же дамское средство защиты от насильников.

– А, так… – процедил парень.

– Тоже подарок невесте?

Тот промолчал, и глаза у него приняли наигранное тупое выражение. Он больше не смотрел ни на баллончик, ни на картины, которыми был уставлен тесный кабинет. Их еще не унесли – следователь попросил оставить их на время допроса.

– Газ с перцовой вытяжкой. – Следователь внимательно осматривал баллончик. – Немецкий. Где покупали?

– В магазине.

– В каком?

– Да на Варварке где-то, адреса не помню.

– Хорошо, найдем.

– А что, это преступление? – взъерепенился парень. – Уже и баллончик купить нельзя? Вон у нас по улицам с автоматами ездят, а меня за баллончик цапнули!

– Да не в баллончике дело, – миролюбиво успокоил его следователь. – Хотя вещь убойная. Вы знали, что покупали, – такой даже наркомана с ног свалит. А дело, понимаете, в том, что этот баллончик мне уже попадался. Точнее, следы от него.

– Какие еще следы? – проворчал парень.

– Вам бы повнимательнее расспросить в магазине, что именно покупаете, – отрезал следователь. – Этот аэрозоль имеет в своем составе специальную краску. Ее можно разглядеть в инфракрасных лучах, и держится она трое суток после напыления. Краска-свидетель. Слышали о таких? Дамы очень любят такие тонкости. Скажем, обезвредили грабителя или маньяка, а пока бегали вызывать милицию, он пришел в себя и сбежал. Но краска-то держится. Поймают его, просветят, и привет. Не слышали? Нет?

Странно.

Парень легонько присвистнул:

– Ну и дела… Честное слово, не знал. И что вы хотите сказать? Такой баллончик один на всю Москву? Какое мне дело, где вы эту краску видели? Я им вообще не пользовался.

– Это экспертиза установит. – Следователь упаковал баллончик в пакет и уложил его в ящик стола. – А дело в том, что эта краска была на трупах Екатерины Корзухиной, ее сына Артема Корзухина, а также их родственницы, Нины Дмитриевны Поповой. Прежде чем их убить, всех троих оглушили газом. Убивали уже в бессознательном состоянии.

Парень молчал, и глаза у него бегали, не останавливаясь ни на одном предмете.

– Прямо сказки какие-то? – рассуждал следователь, рассматривая картины. – Обокрали Попову, оглушили ее газом, пометили попутно этой краской… Все картины – вот эти самые – утащили.

Сдали их на реализацию бедной искусствоведше, а та ни сном ни духом, что они краденые… Столько шуму, а чего ради? Понимаю, если бы машину угнали или сейф с бриллиантами вскрыли. Да просто на деньги позарились – мало ли их в Москве водится? Но чтобы картины утащить, да еще не Бог весть какие… Нет, это надо быть таким ценителем искусства!

Парень взорвался и подскочил:

– Понял, на что вы намекаете! Только со мной у вас не выйдет! Я этого не делал! Не было меня там!

– А кто там был?

– Почем я знаю?

– А кто картины принес Скуришиной, тоже не знаешь? – Следователь бросил вежливое обращение и тоже повысил голос. – А кто старухе череп разбил – тоже не знаешь? Кто квартиру поджег – не знаешь?

– Да не я, не я! – Парень грузно опустился на стул. Он изо всех сил пытался взять себя в руки, было видно, что он дрожит от возбуждения. – Не был я там, поняли? Мне только картины передали, сказали, кому позвонить и куда отнести. Все! Понятно?

Все! И не знал я ничего, понятия не имел, что они краденые! Мне нужно было на свадьбу денег подзаработать, я и согласился! Знаете, во сколько сейчас свадьба обходится? Почему я должен в такой день во всем себе отказывать?! Чем я хуже других?

– Да уж, ты лучше других, сразу видно, – перебил его следователь. – Кто передал картины?

– Женщина, я ее не знаю, – упавшим голосом сообщил парень.

– Как ее зовут? Какая она из себя? – Следователь достал из стола несколько листов бумаги и придвинул к парню ручку. – Пиши. Я тебя не тороплю, но предупреждаю – вляпался ты серьезно, очень серьезно. На свою свадьбу ты даже в гости не попадешь. А если хочешь, чтобы она хоть когда-нибудь состоялась и чтобы невеста тебя долго не дожидалась – пиши.

– Да, черт, что писать, не люблю я писать! – брызгал слюной парень. Руки у него тряслись. – Я так расскажу.

Двенадцатого ноября в шестом часу вечера он ездил по центру на своей старой «Ниве» и высматривал седока. Парень часто подзарабатывал извозом, потому что основной зарплаты не хватало, а машина просто на куски разваливалась. На обочине стояла женщина в длинном темном пальто, пыталась остановить машину. Рядом – огромный сверток в коричневой оберточной бумаге. Что-то такое плоское и угловатое. Он подрулил, договорились о цене. Ехать ей нужно было на окраину города. Точного адреса она не назвала, просто сказала как ориентир станцию метро. Она села на заднее сиденье. Сверток запихали в багажник. У нее была с собой большая сумка, се она поставила себе на колени. Впрочем, в багажнике уже не было места. Через несколько минут женщина сама заговорила с водителем.

– Она спросила, не хочу ли я заработать. – Парень неловко выковыривал из пачки сигарету. Вся наглость с него слетела, он говорил быстро и сбивчиво. – Почему нет, я согласился… Деньги всегда нужны. Она сказала, что хочет продать свое наследство, картины какие-то. И даст мне телефончик какой-то старой грымзы. Она сама так сказала – старая грымза. Сказала, чтобы я сейчас позвонил из телефона-автомата и договорился, что сдам картины на реализацию. И чтобы говорил этой бабе, будто это мое наследство… Лажа, словом.

– Ты что же, не понял, что дело темное?

– Понял, – честно сознался тот. – Ну и что?

Куда ни плюнь – везде дело темное. Если бы она предложила ограбить эту бабу или еще что – я бы послал ее или сдал первому попавшемуся менту…

Черт, извините. А тут – вполне приличная дама, и предложение нормальное, ничего страшного.

– Она предложила тебе деньги?

– А как же!

– Сколько?

– Двести марок. Тут же расплатилась. Сказала, что, когда я сдам картины, даст еще пятьсот.

– Почему именно марки? – удивился следователь. – Сейчас долларами принято расплачиваться.

– А я бы и фунты взял, и йены, – отмахнулся парень. – Мне все равно. Я сперва что-то подозревал, конечно. Особенно когда она про телефон сказала. Подумал, что я выйду из машины, пойду к автомату, а она угонит мою развалюху… Правда, кому эта груда железа нужна… И все равно страшновато было. Сказал, пусть она выйдет со мной. Она не возразила. Я позвонил, и та старая грымза сразу согласилась. Я тут же договорился о встрече – все сказал, как велела Лариса.

– Как? – переспросил следователь. Несмотря на выучку, он не справился с собой, и голос выдал его возбуждение. – Как ее имя? Лариса? А дальше?

– Дальше не знаю, неудобно было спрашивать фамилию. А отчество тоже роде ни к чему, она еще не старая.

– Какая она из себя?

– Черненькая такая, сильно накрашенная… Лет за сорок. Уже не первой свежести, – охотно поделился своими впечатлениями парень. Он немного повеселел, так как видел, что следователю важно то, что он рассказывает.

Женщина, назвавшаяся Ларисой, внимательно выслушала пересказ его разговора с реализаторшей, сказала, что оставляет картины у него в машине, и приказала сегодня же вечером отвезти их Юлии Борисовне. Обещала, что деньги за услугу передаст на другой же день, после того как ее поручение будет выполнено. Парня интересовал еще один вопрос, и он попытался выяснить его тут же. Когда картины будут проданы, кто пойдет к искусствоведше за деньгами? Лариса на миг задумалась, и это его удивило. Он-то считал, что она все давно для себя решила. Наконец женщина сказала, что деньги у Юлии Борисовны будет брать он вплоть до тех пор, пока не будут проданы все картины. А потом она сама ему позвонит, и он отдаст ей все деньги сразу. То есть она как бы назначила парня своим полномочным представителем.

– Нет, вы представляете? – возбужденно говорил Матвеев. – Это же чистая лажа! Получается, что я могу отстегнуть себе сколько хочу – кто же меня будет проверять? Продаю будто бы от себя, а Ларисе скажу любую сумму. Она возьмет, куда ей деться?

– Она оставила свои координаты?

– Нет. Зато мои взяла. Но с тех пор ни разу не звонила, так что не знаю, где она. Она даже приблизительно не сказала, когда позвонит. И вообще, знаете… – Парень сделал значительное лицо. – У меня создалось впечатление, что она не больно-то дорожит этим наследством. Иначе зачем она отдала его первому встречному? Да еще и деньги за это заплатила!

– А баллончик у тебя откуда?

Матвеев снова замкнулся. Наконец с величайшей неохотой он сообщил, что баллончик нашел на заднем сиденье своей машины, уже после того как пассажирка вышла. Наверное, он выпал у нее из кармана пальто или из сумки, когда та расплачивалась.

– Вы виделись с нею на другой день? Почему ты не отдал баллончик?

Парень хмуро пояснил, что решил оставить его себе. Он часто берет случайных пассажиров, а ездит всякая шваль. Если какие-нибудь подонки захотят его ограбить или убить, он прыснет им в морды этой гадостью. А уж про газ с перцовым содержанием он слыхал только хорошие отзывы. Такой действительно валит всех – и психов, и алкашей, и наркоманов.

– Ты узнаешь эту женщину, если увидишь?

– Конечно, – встрепенулся парень. – Да хоть сейчас покажите, узнаю!

В подъезд, где жили Васильковские, было не так-то просто попасть – внизу стояла железная дверь с домофоном. Однако, когда набрали номер квартиры Васильковских, им тут же ответил женский голос.

Узнав, что это милиция, женщина безропотно открыла электронный замок, и группа вошла в подъезд.

Так же просто их впустили в квартиру. Здесь неожиданно оказалось много народу. Полный мужчина лет пятидесяти, в клетчатом теплом халате и тапочках на босу ногу, с желтым болезненным лицом. Женщина – приятной внешности, лет за шестьдесят, заплаканная, какая-то заторможенная.

Женщина помоложе – пышная блондинка в алой пушистой кофте, лет сорока. Еще какой-то пожилой человек. Первой заговорила блондинка, следователь узнал этот южный говор – она разговаривала с ними по домофону:

– Есть какие-то новости про Ларису Николаевну? Мы так ждем…

После краткого замешательства выяснилось, что в этом доме уже побывала милиция. И действительно ждали.., результатов вскрытия. Лариса Николаевна Васильковская, тридцати восьми лет от роду, скончалась вчера вечером, приняв сильнодействующее сердечное лекарство, которое ей ни один врач не выписывал. Пожилая пара оказалась родителями покойной. Мужчина в халате – мужем Васильковской. Денис быстро взял инициативу в свои руки.

– Проходите. Мы спать не ложились, ни я, ни они… Я их сразу вызвал, как только увидел Лару…

Следователь переглянулся с помощником. Он все еще не раскрывал истинную причину своего визита.

Арестовывать было некого – это он уже понял. Они прошли в спальню, где все уже было прибрано. За ними, вытирая слезы, шла домработница, которая представилась Светланой.

– А я ничего и не знала! – Из всех присутствующих плакала только эта женщина, которую не связывало с покойной ничего, кроме денег. – Сегодня утром я пришла, как обычно, Денис Григорьевич меня не предупредил… И тут узнала! О Господи! И такая молодая, моложе меня…

Денис вглядывался в посетителей, но вопросов предпочитал не задавать. Предложил выпить, встретив отказ, вздохнул:

– Я бы с радостью напился, но… Желудок барахлит, не могу.

– Что она приняла? – Это был первый вопрос следователя.

– Что-то говорили по-латыни. Не понял я названия. Пузырек увезли, он был пустой. Никогда у нас в аптечке такого не было! И где Лариса его взяла? Говорят, очень сильное средство, слона свалит с приступом.

– Записку оставила? – Следователь шарил взглядом по спальне. На стене над постелью висела картина – деревенский пейзаж. В последнее время он привык обращать внимание на все картины подряд. Но тут была деталь, которую он сразу заметил.

Подпись Корзухина. Он хорошо изучил ее и теперь узнавал с первого взгляда, не хуже Юлии Борисовны. – Чье приобретение? – поинтересовался он, останавливаясь перед постелью.

– Жена откуда-то притащила, – махнул рукой Денис. – В последнее время увлеклась живописью.

– Давно у вас эта картина?

– Как вам сказать? Где-то в середине месяца я ее заметил. Я-то вообще здесь редко спал, – чуть смущенно признался вдовец. – Все больше в кабинете.

– Почему это? – Следователь покосился на него. – Нелады?

– Да нет. Это я виноват, конечно. У меня же постоянно желудочные приступы, а ей разве приятно все это видеть? Иногда даже вырвет, и спать не могу, ворочаюсь, свет включаю, стонать начинаю… Мне самому легче спать отдельно. Зачем ей мучиться…

Денис неожиданно умолк и закрыл глаза ладонью, будто ему очень тяжело говорить о покойнице.

Следователь тем временем осмотрел все. Он заметил фотографию в серебряной рамке – снимок стоял на трюмо. Женщина средних лет, в блестящих сережках, вечернем платье. Привлекательная брюнетка с недоброй улыбкой, смуглая, глаза черные.

– Это она?

– Да, – кивнул Денис, хотя, казалось был занят исключительно своими переживаниями. – Может, выпьете чаю, кофе?

От чая отказываться не стали. Родители Лариса! сидели в столовой и смотрели телевизор. Они даже не повернулись, когда в комнату вошел Денис с посетителями. Денис прошептал:

– Они с шести утра сидят и смотрят все подряд.

– .Не уверен, что они что-то видят. Родители просто в трансе… Не верят, что она умерла. Знаете, я же сперва им сказал, что ее увезли в больницу. Когда они приехали, ее тут уже не было. Всю ночь я их подготавливал, только к утру сообщил, что на самом деле случилось. Они с той минуты ни звука не произнесли. Сидят вот и смотрят… Я уже за них боюсь.

– А что случилось? – Следователь взял у Светланы чай и поблагодарил. – Это самоубийство, точно доказано?

Денис широко распахнул глаза, а у Светланы на .подносе забренчала чайная посуда.

– Вообще-то все так думают, но мы от вас хотели узнать, – осторожно заметил хозяин дома. – Разве вы не по этому делу?

И следователь сказал, что в принципе – по этому.