Книга: Отдаленные последствия. Иракская сага
Назад: Глава 2 В походе
Дальше: Глава 4 Морпехи в Аль-Бааре

Глава 3
Крепость Аль-Баар

Халиф и его муширы
Многие считали, что поход, так спешно и неожиданно предпринятый Аль-Хасаном, был ошибкой. Солнцеподобный ошибался и раньше; видит Аллах, он привык играть на струнах судьбы, словно у него в руках сковородник с медными прутьями, а не хрупкий и благородный инструмент. Халиф любил рисковать. Но этот его поход мог оказаться последним... Мысли эти, конечно же, вслух не высказывались, и даже в выражении лиц не проявлялись, но факты их подтверждали... Варвары пришли с запада, откуда Багдаду еще никто не осмеливался угрожать, поскольку на пути у захватчиков лежала Великая пустыня. До халифа доходили противоречивые сведения: то это были желтоволосые дьяволы, духи снегов, которые высадились на побережье Срединного моря, опустошили богатые портовые города и теперь шли в Багдад за новой добычей... То это были дикие степняки – наполовину люди, наполовину лошади, у которых в обычае питаться печенью поверженных врагов... А может, это были и те и другие, коих объединила общая ненасытная жадность и общая ненависть к культуре и наукам, процветавшим на землях халифата, и, конечно же, стремление к его несметным богатствам. О, зависть человеческая! О, алчность звериная, которые суть одно и то же! Беда правоверных мусульман в том, что свет золотых вершин цивилизации горит слишком ярко, привлекая дикие и голодные племена из далеких земель...
Когда Аль-Хасану доложили, что войско варваров прошло через пустыню, разбило передовые отряды эмира Казима и сожгло несколько селений на западных границах, он решил сам выйти им навстречу. Советники-муширы, мудрейшие из мудрейших, чьим речам внимал еще покойный отец Аль-Хасана, убеждали его выждать в стенах Багдада, выждать, пока варвары, и так вымотанные переходом через пески, не обескровеют под ударами Казима и сами не приползут к нему, моля о пощаде.
Но халиф настоял на своем. Он собрался в два дня и вышел на запад. Гордый Аль-Хасан снарядил в поход пышную свиту, словно собирался не на войну, а на сентябрьскую охоту. В обозе с ним ехали все шесть муширов, в том числе и седой почтенный БенБарух, главный мушир и провидец, который громче других убеждал его не покидать Багдад. Видит Аллах, ехал он не по своей воле, поскольку вдобавок ко всему еще страдал острой подагрой. Ехала даже юная принцесса Гия, чьим очам уж точно не пристало видеть ужасы войны, а нежному телу – переносить тяготы походной жизни.
По мере того как они приближались к крепости Аль-Баар, которую Солнцеподобный избрал, чтобы соединиться в ней с эмиром Казимом и нанести изза толстых стен сокрушительный удар по варварам, сведения о численности вражеского войска. Когда халиф миновал Фаллуджу, ему говорили о трех тысячах всадников; когда он прошел полпути до АрРамади, шпионы доносили уже о девяти тысячах; когда же Ар-Рамади остался давно позади и Аль-Баар находился всего в нескольких днях пути, в шатер к халифу доставили гонца от эмира, который сказал, что варвары идут тридцатитысячной ордой, они бодры и свежи, и к ним неведомо откуда прибиваются все новые и новые отряды дикарей.
У Аль-Хасана, к слову сказать, было всего два легиона отборного – да, отборного, покрытого славой, но отнюдь не бессмертного! – войска, которое еще ни разу не выходило из боя без победы и ни разу еще не отступало. Да и поздно было отступать, гордый Аль-Хасан это прекрасно понимал. Он велел передовым отрядам свезти в Аль-Баар все припасы, какие удастся найти в окрестностях, а также украсить к своему прибытию крепость флагами, серебром, золотом и парчой.
И вот шестой день и шестую ночь сидит он в крепости, отправляя одного за другим гонцов к воюющему Казиму, но вернулся лишь самый последний, весь покрытый кровавыми струпьями от ран.
– Они идут стеной, как саранча, от края земли до края,– сказал гонец.– Казим убит. Они поглотили его войско, как акула поглощает морскую мелочь, не насытившись ею. Во главе их стоит дьявол с железным лицом, он весь закован в броню, и зовут его Аль-Тамаси по прозвищу Мясоруб. Убить его невозможно, и среди его воинов есть такие же, как он, железнолицые, неуязвимые для стрел и мечей. Есть там и другие – вместо глаз у них гниющие раны, а вместо ног у них злые лохматые лошади,– эти еще хуже, потому что на место одного убитого приходят семеро, и с каждым днем их становится больше и больше.
– Откуда тебе это известно? – спросил Аль-Хасан.– Ты их видел?
– Да, мой повелитель.
– И они не смогли тебя убить?
– Нет, мой повелитель. Я убил двух воинов и ранил третьего, но вынужден был бежать, чтобы донести до тебя весть о гибели Казима.
– Вот видишь,– сказал Аль-Хасан.– Ты один справился с тремя варварами. И мое войско справится с их войском, если даже оно превосходит нас в несколько раз по численности. Только бежать мы не будем. Нет в мире причин, по которым воины халифа могут показать свою спину врагу.
– Да, вы правы, мой повелитель,– сказал гонец и потупил взор.
Его казнили под окнами халифской башни. В тот же день Аль-Хасан вызвал к себе Бен-Баруха и сказал:
– Что говорит тебе твой дар прорицания? Какое будущее видишь ты для нашей армии?
Почтенный Бен-Барух знал о судьбе гонца и предвидел свою собственную судьбу.
– Я вижу твою славную победу, Солнцеподобный,– ответил он дрожащим голосом и склонил седую голову.
– Варвары разлились по всей равнине, как если бы Срединное море вышло из берегов,– проговорил Аль-Хасан.– Эмир Казим мертв, его войско разбито. Гарнизоны с северных и южных окраин не успеют дойти сюда, даже если будут идти без сна и отдыха. Помощи нам ждать неоткуда. Как же я смогу одолеть варваров, почтенный Бен-Барух?
– Аллах поможет правому,– только и смог выговорить прорицатель.– В великой битве на древней земле Месопотамии, вооруженный одним лишь посохом, пророк Дауд одолел закованного с ног до головы в железо и вооруженного копьем и мечом Джалута...
– Ты забыл, что кроме посоха у Дауда была праща, а Джалут и понятия не имел, что это такое! – возразил халиф.– Где твоя праща?
Бен-Барух склонил голову.
– Аллах пошлет нам помощь,– тихо проговорил он.– Пошлет оружие, силы которого никто не знает...
– Молись же тогда,– сказал ему Аль-Хасан.– Молись день и ночь, почтенный Бен-Барух. Потому что, если твое прорицание окажется лживым, ты умрешь первым!
А на седьмой день пришло известие, что на юге, в землях Анбара, с небес спустился огромный змей. Его видели кочевники, населяющие эти дикие места. У змея железная голова с длинным хоботом, у него длинное железное тело, сочлененное из многих частей, как у ядовитых гадов, обитающих в пустыне. Его глаза горят подобно белому пламени, и всякий, на кого он взглянет, тут же слепнет. Змей ползет в направлении Аль-Баара, издавая острую вонь и изрыгая черный дым. Местные жители бегут прочь, стараясь не попадаться змею на глаза. Они уверены, что змей – это исчадие ада, и его вызвали варвары, чтобы испепелить земли халифата. Старейшины города Муммака, узнав о его приближении, решили задобрить чудовище и принесли ему в жертву сперва барана, а потом двух невинных детей. Но это не помогло. Змей пришел в ярость и сжег барана своим огнем, а детей хоть и сожрал, приняв таким образом жертву, но, тем не менее, продолжил движение в сторону города.
– Ужас свел их с ума,– сказал Аль-Хасан.– Старейшины Муммака поступили как язычники.
– Воистину так, Солнцеподобный,– ответил младший мушир, повествующий о происшедшем.
– Когда он должен приблизиться к крепости? – спросил Аль-Хасан.
– Никто не знает,– сказал мушир.– Змей может двигаться как угодно быстро. Как только он захочет, он будет здесь...
– Аллах прогневался на нас,– задумчиво проговорил Аль-Хасан.– Но я не ведаю причины его гнева. И потому не могу ничего исправить.
Сказав так, он встал и хлопнул в ладоши.
– Приведите сюда Бен-Баруха,– грозно велел халиф. И стража исполнила приказ бестрепетно и жестко.
– Ты солгал мне,– сказал он, когда несчастный провидец, зажатый с двух сторон копьеносцами, стоял перед ним, дрожа от страха.– Вместо обещанной тобой помощи, небо породило чудовище на погибель всем нам. Ты умрешь, почтенный Бен-Барух, сегодня же вечером. Я даю тебе время поразмыслить о своей смерти и ужаснуться.
Провидец рухнул на колени:
– Пощади, Солнцеподобный! Я не хотел тебе лгать!
В этот момент в покои халифа бесшумной тенью скользнула высокая девушка, закутанная с ног до головы в строгую черную ткань. Но даже этот кокон не мог скрыть стройности и гибкости фигуры, а платок, которым женщины высшего сословия закутывали лицо вместо хиджаба, открывал большие, чуть раскосые, карие глаза и кусочек нежной матовой кожи. Она тоже опустилась на колени, и из-под подола выглянули мягкие узорчатые башмачки без задников, туго обтягивающие маленькие ступни и обнажающие гладкие розовые пятки.
– Прошу пощадить твоего главного мушира, отец,– почтительно сказала она.– Я видела сегодня вещий сон: ядовитый скорпион дрался с мерзким пауком. Может статься, что Железный Змей послан не на погибель, а в помощь нам. И прорицание почтенного Бен-Баруха сбудется!
Солнцеподобный халиф Аль-Хасан, который хоть и был великим воином, но в гневе своем уподоблялся бешеной лисице, кусающей всех подряд, сурово взглянул на дочь:
– То, что старик играл с тобой в детстве, Гия, не может перевесить его ошибочных пророчеств. А ты защищаешь его, прекрасно зная, что я никогда не меняю решений и могу обрушить свой гнев на тебя...
– Да, отец, я знаю,– ответила девушка.– Но гнев Аллаха страшнее твоего гнева. Если ты ударишь по Его руке, протянутой тебе в помощь, нам всем несдобровать.
Красота и разумные речи прекрасной Гии были столь убедительны и неотразимы, что сердце АльХасана смягчилось.
– Хорошо,– сказал он.– Бен-Барух будет жить, пока не придут новые известия с юга.– И, помолчав, добавил: – Если твой сон окажется пророческим, дочь моя, то вместо того, чтобы лишиться последнего своего прорицателя, я, похоже, приобрету двух... И да будет так!

 

Ирак. Усиленный взвод. Привал в Муммаке
Селение черным пятном растеклось вдоль дороги. Сперва попадались отдельные хижины, разбросанные по обочине, словно их случайно здесь обронил громадный, но рассеянный великан с дырявыми карманами. «Таунхаус»,– как всегда неуклюже пошутил Джелли. А потом колонна вдруг оказалась внутри скопления низких небеленых лачуг, подступавших к дороге настолько близко, что Палман своим танком едва не снес пару глиняных дувалов. Луч прожектора выхватывал справа и слева уходящие в бесконечность плоские крыши, заросшие сорной травой. Не считая башни минарета, видневшейся на северо-востоке, здесь не было ни одного высокого, хотя бы в два-три этажа здания. Ни одного фонаря, ни одной вывески. И ни души вокруг. Это была огромная деревня, застроенная как попало, погруженная, судя по всему, в глубокий сон. Далеко от дороги, где-то в самой глубине селения, в нескольких домах горели огни, но их было совсем немного.
Скорость опять сбросили до минимума. По приказу Санчеса брезент на грузовиках подняли, оружейные стволы нацелились во тьму, поверх них морпехи могли вволю любоваться пустынными улицами, по которым гулял, рисуя длинные зловещие тени, луч палмановского прожектора. Все напряженно молчали, только Фолз бормотал что-то под нос, обеспокоенно вертя головой. Профессор Макфлай привстал, навалился на борт всей своей тушей, словно даже принюхиваясь к обступившим дорогу ветхим постройкам.
– Где же жители? – проворчал Фолз.– Вообще никого. Ни пьяного, ни трезвого, ни живого, ни мертвого...
– Смотри, как бы тебя не уложили тоже,– сказал ему Санчес.– Убери башку, дурак.
– Куда я ее уберу? – огрызнулся Фолз.– Между ног засуну? Мы здесь со всех сторон простреливаемся, я чувствую себя как бык на бойне! Какого хрена было соваться сюда на ночь глядя...
– Правильно!.. Если нарвемся на засаду – всем конец!..– зашевелились морпехи.
– Молчать! – прикрикнул Санчес.– Матрос Фолз, пойдете первым номером в ночной караул!
Фолз вполголоса выругался и уставился в пол. Вдруг впереди раздался глухой удар, треск дерева и шорох осыпающейся земли. Все вздрогнули.
– Спокойно! – Санчес поднял руку.– Все нормально. Видно, Палман не вписался...
И точно: через некоторое время дорога сворачивала под небольшим углом, и здесь, в свете фар, они увидели покореженный дувал и разбитое в щепу деревце.
– Тупые айраки, я просто поражаюсь,– не успокаивался Фолз.– Тут на скутере едва развернешься, не то что на машине. Как они передвигаются? Пешком ходят? Бочком протискиваются между домами? Они бы еще поперек дороги свои заборы поставили...
Наконец, дома раздвинулись – колонна выехала на площадь. Капитан голосом подал сигнал остановки. Взвод покинул машины и выстроился вдоль колонны. Мако обошел строй, глянул на темнеющие в десятке метров строения и четко поставил задачи:
– Отделение сержанта Андерса прочешет ближайшие кварталы, сержант Санчес распределяет посты. Капрал Хэкман руководит организацией ночлега. Машины поставить в круг, внутри разбить палатки. Заправщик в сторону, под усиленной охраной. Поодиночке никто не ходит, только группами, оружие держать наготове. Горячего ужина не будет, сухой паек получите у матроса Миллера ровно в десять тридцать. Приступайте!

 

Бозонель. Научный центр
– До сих пор это были чисто теоретические разработки, не подтвержденные экспериментами,– задумчиво проговорил мэтр Гринвей, рассматривая таблицу радиоуглеродного анализа почвы.– А теперь получается, что коллайдер «омолодил» землю под собой на семьсот лет! Кстати, каков размер зоны изменений?
– В тоннелях трудно точно замерить,– пояснил Плюи.– Но разница очевидна, мы брали контрольные пробы. Тут камню две тысячи лет, а рядом – тысяча триста!
Главный конструктор ускорителя встрепенулся.
– По моим прикидкам сто метров на тридцать. Или около того.
Это совещание в «Ведьмином Котле» происходило под грифом «секретно». Руководителя группы исследования темпорального поля физического факультета Сорбонны Гринвея и его главного теоретика Алекса привезли тайно, в автомобиле с занавешенными окнами.
– Поразительно! – мэтр Гринвей с силой провел рукой по лицу, будто проверяя, насколько гладко он выбрит.– Я никогда не думал, что наши расчеты выйдут в практическую сферу... Все упиралось в колоссальный расход энергии, а у нашей группы никогда не было особо мощных силовых установок... Да что там наша группа – во всем мире их не было! Ваш ускоритель – уникальное сооружение, первое в таком роде... И вот результат!
– По существу, это и есть «машина времени»! – оживился мэтр Алекс, который все время щелкал клавишами своего микроноутбука.– Правда, не такая, как описывал Уэллс и другие фантасты. Она не сама перемещается между веками, а перебрасывает материальные объекты...
– Мы не ожидали подобного эффекта,– развел руками Главный конструктор ускорителя мсье Жераль.
Научный руководитель проекта мсье Плюи кивнул:
– Да. Это как раз то, что относится к «отдаленным последствиям». Самое главное, что никто не скажет точно – где заканчивается физическая граница этих последствий! Я думаю, что по всей линии проекции в земной толще произошли изменения. И мягкие грунты, и скальная основа, и мантия, магма, ядро – все изменило физико-технический состав на соответствующий тринадцатому веку. И на той стороне земного шара почва наверняка изменилась. Но это можно проверить: достаточно зачерпнуть песок в точке проекции. А дальше? Произошли изменения в ближнем космосе? А в дальнем? В звездных системах и на планетах по линии проекции? Как это проверишь?
Гринвей повторил свой жест.
– Темпоральное поле не рассеивается. Так что, теоретически, ваш луч пронзил Вселенную насквозь, отбрасывая все на своем пути на семьсот лет назад.
– Я бы не был столь категоричен,– возразил Алекс.– Это наши представления о явлении, которого мы, практически, не знаем. Надо учитывать нелинейные изменения, флуктуации, неизвестные закономерности...
Теоретики заспорили между собой. Сотрудники ускорителя терпеливо ждали. Морис из Службы безопасности как всегда молчал, иногда делая пометки в небольшом блокноте. А кроме них, пятерых, в специально оборудованной переговорной комнате с защитой от прослушивания никого не было.
Спор затягивался. Плюи деликатно кашлянул:
– Извините, коллеги, вы не могли бы отложить высоконаучную дискуссию? – перебил теоретиков Плюи.– У нас сугубо практическая проблема: пропал человек. Молодой паренек, Клод Фара. Он работал в нижнем туннеле. Что с ним произошло? И где он может быть?
Темпоральщики переглянулись. Гринвей пожевал губами.
– Если проводить аналогию с землетрясением... Там смещаются и сталкиваются огромные тектонические плиты, происходят подвижки – по вертикали и горизонтали... В результате образуются трещины и провалы, меняется ландшафт, появляются новые горы и исчезают старые, разрушаются здания... Так вот, время – это четвертое измерение, оно тоже представляет собой сферу, обитаемую сферу. Эта сфера, как и земная, имеет свою структуру – кору, мантию и ядро. И здесь случаются свои катаклизмы, только сдвигаются и сталкиваются огромные темпоральные пласты. Происходит диффузия разных времен, взаимопроникновение, поэтому этот ваш Фара мог оказаться где угодно...
– Погодите, мэтр Гринвей,– поднял руку Плюи.– Я что-то не слышал, чтобы в результате землетрясения житель Чикаго попал хотя бы в Спрингфилд. Не говоря уже о Москве или Австралии.
Гринвей усмехнулся.
– Зато благодаря землетрясению Моисей смог провести евреев через Красное море. Возможно, там имело место и времятрясение! Тогда сорок лет блужданий по пустыне получают совсем другое объяснение: они просто перенеслись на сорок лет вперед...
– Это вы уж слишком,– скривился Жераль.
Мэтр, как бы защищаясь, выставил ладонь:
– Нет-нет, я ни в коем случае не посягаю на Библию. Меня интересует только физическая сторона феноменов. Вы читали, что во время землетрясения повышается концентрация радона в воде, падает уровень в колодцах, беспокоятся животные... А что будет при времятрясении? Помутится сознание, вода закипит через полсекунды или не закипит вообще, погаснет огонь... Испарится бензин, утратит способность к делению уран-235. Возможно, несколько возрастет радиоактивный фон. Будут сходить с ума часы – стрелки замрут в разном положении, потому что переход во времени не одномоментен, а с разбросом – плюс-минус... У некоторых людей возникнут расстройства здоровья: тошнота, понос, головокружение...
– Извините, мэтр Гринвей,– вновь перебил Плюи.– Так где наш парень?
– Гм...
Мэтр помолчал. Похоже, у него язык не поворачивался сказать то, что должно было прозвучать.
– По времени он теперь... в тринадцатом веке... Хотя звучит это довольно дико... Расчеты и формулы – одно, а практика – совсем другое... Да... Но как ни невероятно это звучит – он первый путешественник во времени и сейчас находится в Средневековье! Хотя его пространственное положение определить невозможно.
Наступила тишина. Глаза у Мориса округлились. Он был предметно конкретным человеком и никогда не читал фантастику. А теперь фантастика проникла в его повседневную жизнь.
– А как вернуть его обратно? – спросил Плюи.
Гринвей опять переглянулся с коллегой. Алекс пожал плечами.
– Надо воспроизвести обстановку перехода во времени, только с противоположным вектором...
– Что это значит? – не выдержал Жераль.
– Не знаю. Я же не экспериментатор... Просто физические условия второго запуска должны быть диаметрально противоположны первому.
Плюи поднял палец:
– А если запустить ускоритель в обратном направлении? Ну-ка, дайте мне листик бумаги...
– Как это будет выглядеть на практике? – спросил Жераль, пока научный руководитель проекта что-то азартно считал.– То есть как произойдет возвращение?
Алекс опять пожал плечами:
– Трудно сказать. Может быть, условием будет нахождение объекта в зоне темпорального луча... А может, возвращение произойдет независимо от его местонахождения...
Гринвей напряженно размышлял.
– Чужеродные тринадцатому веку объекты должны вернуться в любом случае, я так думаю. Притом в том же месте, где и исчезли.
Алекс кивнул:
– Пожалуй... Но если объект находится в зоне воздействия темпорального луча, то он вернется в тот же момент, как исчез. С небольшим временным отклонением – от нескольких минут до часа. Это вызвано естественными флуктуациями темпорального поля. А если он успел переместиться в другое место, то тогда вернется в момент повторного воздействия...
Плюи оторвался от своих расчетов.
– Что ж, если перенастроить полярность магнитов, то получить противоположный вектор вполне реально... А скажите, пожалуйста, коллеги...
Секретное совещание продолжалось.

 

Ирак. Усиленный взвод.
Ночлег в Муммаке
Группа Андерса вернулась через сорок минут. Им не удалость обнаружить ни одного жителя. Во многих домах очаги еще были теплыми, где-то остались зажженными примитивные масляные лампы, причем масло в них еще не успело выгореть. Кое-где, на низких глиняных возвышениях, заменявших столы, стоял не успевший остыть ужин. Но поселок нельзя было назвать необитаемым: где-то в загончиках блеяли оставленные овцы, по лабиринтам улиц носились тощие собаки, в одном из домов Андерс обнаружил огромного петуха, деловито обходившего пустые комнаты.
Вообще, кроме загадочного отсутствия людей здесь поражала крайняя убогость обстановки. Даже в лучших из домов не было мало-мальски приличной мебели, не говоря уже о холодильниках и телевизорах... Кстати, электричества здесь тоже не было. Сперва Андерс предполагал, что где-то в поселке стоят дизельные генераторы, но так и не нашел ни одного.
По приказу Андерса на крыше одного из домов был выставлен пост с мощной оптикой ночного видения, который зафиксировал движение в восточной части поселка – далеко, где-то на самой окраине. Идентифицировать объекты не удалось, но они были достаточно крупными и сбиты в большие группы – возможно, это люди... или какой– нибудь домашний скот.
– Жители могли просто уйти, они боятся карательных операций,– предположил Андерс.– Пропаганда Саддама им всем свернула мозги набекрень...
– Посмотрим,– сказал Маккойн.– Пока что никаких активных действий не предпринимать. Пустим два патруля по прилегающим улицам и выставим дополнительный пост на крыше. А пока что ужинаем и ложимся отдыхать. Всё.
Из темноты вдруг выдвинулась плотная фигура Санчеса:
– Разрешите обратиться, сэр!
– Что случилось, сержант? – повернулся к нему Маккойн.
– Мне кажется, сэр... Нам лучше уйти отсюда, сэр,– вполголоса проговорил Санчес. Он явно был не в своей тарелке.– Я слышал чужие шаги... Профессиональные шаги разведчика... Я хотел его застрелить, но он просто растворился в темноте... И я почувствовал, что если пойду его искать, то не вернусь живым...
Маккойн оглянулся на Андерса.
– Говорите громче, сержант. У вас слуховые галлюцинации?
– Солдаты беспокоятся, сэр! – отчеканил Санчес.– Наша позиция простреливается со всех сторон, мы не сможем контролировать весь поселок. Нам нужно отойти за пределы...
– Я вас понял,– перебил его Маккойн.– Место плохое, согласен. Но мы остаемся здесь. Это мое решение. Еще вопросы?
Санчес сжал зубы:
– Вопросов нет, сэр.
– Можете идти.

 

* * *
Ахмед уверял, что в селениях, расположеных на границе с пустыней, должен быть общественный колодец. Однако на площади колодца не оказалось, поэтому Смиту, Прикквистеру и Крейчу было поручено найти воду. Все трое заканчивали ставить палатку для экспертов ООН и с удовольствием бросили это занятие.
– Подтяните два шнурка, завяжите узел и закрепите тросики на колышках,– дал последнее наставление Смит.
– Я пойду с вами,– заявил профессор Макфлай.– По одному не пускают, так хоть в компании прогуляюсь. Сижу здесь как дурак... Кстати, коллеги, не хотите присоединиться? Пока я ехал в грузовике, признаюсь, даже несколько соскучился без вас.
– Извините, Теодор, я не настолько соскучился,– Грох, обессиленно заполз в обвисшую палатку.
– Это не очень учтивый ответ,– сказал вежливый Люк Чжоу и полез следом. Но тут же высунул голову и с чувством заверил Макфлая: – Просто я устал сильнее, чем соскучился.
– А я не хочу гулять,– без затей ответил Кенборо, подтягивая нужные шнурки и затягивая нужный узел. Палатка сразу приняла более приличный вид.– Я хочу спать. Только привяжу эти тросики...
Макфлай пожал плечами и направился вслед за морпехами. Ночь поглотила всех четверых. Переводчик Ахмед проследил, как зыбкие тени нырнули в переулок и, обойдя бивуак, нашел командира, который выбирал места для ночных постов.
– У меня есть для вас сообщение, капитана,– волнуясь, проговорил Ахмед.– Сегодня я слышал, как полный профессор сказал другому штатскому, что он никогда не был в России...
Маккойн поднял бровь.
– Ну и что? Я тоже не был в России. И надеюсь, что меня туда никогда не пошлют...
Ахмед кивнул, соглашаясь со второй частью капитанской фразы, и покачал головой, возражая против первой. Со стороны это выглядело странновато.
– Но вы же говорили вчера, что несколько раз ездили в Москву. И вы не знаете русских поговорок...
Капитан оживился.
– А профессор Макфлай это говорил? Кому?
– Моя. В смысле я. То есть мне,– для убедительности Ахмед ткнул себя большим пальцем в грудь.
Маккойн подумал, что европеец или американец использовали бы указательный, но оставил этот факт без комментариев.
– А где сейчас профессор?
– Ушел с солдатами искать колодец. Вон в ту улицу...
На этот раз для обозначения направления переводчик использовал указательный палец, как и положено.
– Держите, профессор, на всякий случай,– Смит вынул из ножен штык и протянул рукояткой вперед.– И не отставайте! Санчес сказал, что слышал чужие шаги, а он зря болтать не станет...
– Я не люблю оружия,– сказал Макфлай, но штык взял.
Держа винтовки наготове, морпехи выбрали одну из хижин, как-то нелепо, полубоком, развернутую к площади и окруженную несколькими чахлыми оливами. Чтобы найти вход, пришлось обойти кругом невысокий дувал. Узкие деревянные воротца, сбитые из кое-как обработанных досок, были незаперты. Во дворе дико воняло.
– Может, они тут просто сдохли все? – предположил Крейч.
Ему никто не ответил. Они пересекли крохотный двор и остановились у прикрытого соломенной циновкой входа. Смит отодвинул циновку, посветил внутрь фонарем.
– Подожди,– Прикквистер схватил его за рукав и оглянулся по сторонам.– Профессора нет. Куда он делся?
Они нашли его почти сразу. Макфлай стоял перед воротами в нелепой позе, чуть присогнув колени и расставив руки в стороны, словно его только что приложили кирпичом по голове. Штык нелепо торчал вперед, как указка в руке школьного учителя.
– Какого дьявола, профессор...– зашипел Прикквистер.– С вами все в порядке?
Макфлай вздрогнул и выпрямился.
– Не знаю,– сказал он.– Пока что не знаю. Вы видите эти ворота?
Повисло молчание. Морпехи переглянулись.
– Ворота,– повторил Макфлай, тыча клинком перед собой.– Кедровые доски, обработанные вручную. Видите? Простые веревочные петли, потому что железо стоит очень дорого. Навесной медный замок самой элементарной конструкции, которую изобрели еще древнегреческие механики. Вы видите все это?
Смит подозрительно посмотрел на него.
– Ну,– сказал он.
– Благодарю вас,– сказал Макфлай без тени своей обычной иронии.– Значит, мне не мерещится.
Он сунул в рот сигару и прикусил ее так, что хрустнули табачные листья.
– Просто точь-в-точь такие же двери я нашел здесь в октябре 89-го во время раскопок. Выглядели они, конечно, похуже, и веревка совсем истлела, и медь сыпалась под пальцами... Эти ворота сейчас находятся в Багдадском музее, в экспозиции «Городская культура середины 13-го столетия».
Смит громко выдохнул.
– Послушайте, мистер. У нас тут ужин на носу, а воды нет. Давайте не будем заниматься ерундой. Давайте будем искать воду, хорошо? Все вместе, да?
– Мы очень хотим есть, аж в животе сосет,– поддержал товарища Крейч.
Макфлай с трудом оторвал взгляд от ворот.
– Да, конечно, молодые люди,– проговорил он.– Идемте.
Колодца здесь они не нашли. Ни снаружи, ни внутри. Зато обнаружили источник неприятного запаха – это был узкий канал с нечистотами, что-то вроде открытой канализации, проходивший через двор. В доме на земляном полу валялось какое-то тряпье, посередине стояла большая печь с круглым отверстием, в котором светились еще не остывшие угли.
– Жилище булочника,– негромко сказал Макфлай.– Он выпекал лепешки на продажу, раскладывал их прямо на дувале, там, со стороны площади. Там должно быть небольшое окошко, что-то вроде прилавка... Хотите, пойдем посмотрим?
Он оглянулся на своих спутников. Но морпехам, судя по всему, было начхать на окошко.
– Мы раскопали весь этот квартал в первый же сезон. Багдадский музей тогда отрядил нам целый отряд копателей практически за бесценок, у нас еще были нормальные отношения... Ага, вот ручная мельница – ее я, правда, не помню. А это деревянный ларь – в нем, наверное, хранился вчерашний хлеб. Слушайте, может быть...
Крейг с неожиданным для него проворством тут же оказался рядом и приподнял крышку. Ларь был пуст.
– ...Может быть, они законсервировали этот город? – Макфлай ходил по дому, трогал вещи, восхищенно цокал языком.– Или восстановили его, как туристический объект, а? Город-музей! Смотрите, здесь даже все тряпье домотканое, ни одной фабричной вещи. Тогда становится понятно, почему людей нет, и все такое... Но это же бешеные деньги, это миллионы! А Багдадский музей всегда ходил у Саддама в пасынках, там над каждым динаром дрожали... Не понимаю.
– Вот и хорошо,– нетерпеливо заключил Прикквистер.– Пошли отсюда, пока начальство с нас шкуру не спустило.
– К тому же воняет здесь как-то не по-музейному,– добавил Смит.
– Пошли,– разочарованно пожал жирными плечами Макфлай. Он пожалел, что рядом нет интеллигентного и компетентного собеседника, например такого, как Люк Чжоу или Кенборо... Они не отмахнулись бы так грубо от обсуждения интереснейших научных проблем. Даже малосимпатичный коллега Грох бы не отмахнулся...
Как раз в это время в натянутой, как положено, палатке коллега Грох говорил о Макфлае:
– Я напрямую спросил, как историк и археолог попал в группу поиска ОМУ? Убедительного ответа он не дал! Это раз!
Грох загнул указательный палец.
– Кроме того, он владеет специфическими знаниями об очень узкой области российской субкультуры...
Чжоу и Кенборо переглянулись.
– Какими именно? – в один голос спросили они.
– Ну, например, вы знаете, как в России называют полицейских? – прищурился Грох.
– Конечно,– улыбнулся всезнающий китаец. И произнес по слогам:
– Ми-лы-цы-о-нэры!
– А на сленге? – не успокаивался Грох.
Эксперты молчали.
– Вот то-то! А Макфлай знает! Му-со-ра! И притом утверждает, что никогда не был в России! Это два и три!
Грох торжественно загнул средний и безымянный палец. Хотя любой специалист по русской культуре мог заметить, что в стране, где полицейских называют мусорами, при перечислении начинают загибать пальцы с мизинца.
– А у него есть допуск к секретным материалам? – поинтересовался Кенборо.
– Я тоже сразу об этом подумал,– кивнул Грох.– Мы имеем допуск к сведениям особой важности. И если Макфлай – русский шпион...
Чжоу многозначительно поднял палец:
– У шпиона должны быть шифры, средства тайнописи, связи, оружие...
Три пары глаз обратились к огромному рюкзаку Макфлая.
– Значит, надо проверить его вещи,– озвучил Кенборо общую мысль.
Полог палатки резко откинулся. На пороге стоял капитан Маккойн.
– Это здравая мысль, джентльмены! – произнес он, выпятив квадратную челюсть.– Боюсь, что для официального обыска у меня нет оснований. Но вы вполне можете порыться в вещах своего товарища... Штатские у штатского – это совсем другое дело!
Через минуту содержимое рюкзака было вывернуто на брезентовый пол. Пара клетчатых рубашек, бритвенный станок, чудовищного размера трусы, несколько пар носков...
– Похоже, что он их раскопал на какой-то помойке,– брезгливо сморщился Грох.
– Кроме этой штуки! – капитан Маккойн нагнулся и быстро раскидал кучу безобидных вещей.
Под ними обнаружился предмет отнюдь не безобидный – пистолет. Не маленький двуствольный «дерринджер», явно предназначенный для самообороны, а восемнадцатизарядный «глок» – оружие серьезное, мощное и безотказное, позволяющее при необходимости решать тактические боевые задачи.
Эксперты по оружию массового уничтожения ахнули. Маккойн усмехнулся. Это вам не привычные иприт, цианид или атомная бомба!
– Значит, Макфлай и взаправду шпион? – выдохнул Кенборо.
– Точно шпион! – кивнул Грох.
Маккойн покачал головой:
– Зачем шпиону оружие? Фотоаппарат, сканер, микрофон, «ночной глаз» – другое дело! И какая польза от пистолета, лежащего в рюкзаке, когда его хозяин ходит по ночному и явно враждебному поселку? Ваш профессор только подражает солдатам, а сам неопытен, как ребенок...
Люк Чжоу улыбнулся, выставив вперед четыре передних зуба.
– «Вооружение воина состоит из трех вещей: веры, надежды, любви»,– нараспев процитировал он.
Капитан усмехнулся еще раз:
– У морпехов кроме веры есть еще винтовки, гранаты, пулеметы и пушки. Так, знаете, на всякий случай...

 

* * *
Вода обнаружилась на территории рыночных складов, на северной стороне площади. Профессор Макфлай вспомнил, что во время раскопок нашел там засыпанный колодец, укрытый под портиком с четырьмя колоннами. Так оно и оказалось. И склады, и портик с колодцем – все было на месте, к полному восторгу профессора. И в колодце был не песок, а холодная вода, немного отдающая мелом.
С полными флягами и двумя пищевыми канистрами они вернулись в лагерь как раз к ужину. Машины уже развернулись защитным кругом, прикрывающим лагерь со всех сторон, прожекторы освещали конусы палаток и небольшую площадку между ними, где матрос Миллер, исполняющий в походе обязанности повара, раздавал сухой паек. В проходе между танком и бронетранспортером Санчес за что-то распекал Фолза, стоявшего в карауле с винтовкой наперевес.
– Кого там несет? – рявкнул Санчес, увидев приближающиеся фигуры.
Прикквистер назвал пароль.
– Мы ходили за водой,– сказал он.
– Пацана с девчонкой не видели? Которые в штабной машине сидели?
– Никак нет, сэр.
Санчес выругался и ушел.
– Что случилось? – спросил Смит.
– Сбежали, сучьи дети,– кисло сообщил Фолз.– Ни тебе спасибо, ни до свиданья. А я еще вдобавок по шапке получил из-за них...
– Сбежали, и сбежали,– здраво рассудил Смит.– Мы же их в плен не брали, так ведь?.. Пошли ужинать, короче.
– Только профессор Макфлай пусть вначале зайдет к капитану,– вспомнил Фолз.

 

Арабский халифат.
Лагерь Томаса Мясоруба
Маленькие лошади найманов, покрытые густой длинной шерстью, больше походили на волков, чем на лошадей, даже нрав у них был волчий – злобный и вздорный. Но они были неутомимы в пути, поэтому передовая часть отряда вернулась в основное расположение до наступления утра.
Еще за несколько лиг до цели они услышали гул, подобный гулу мощного водопада, который по мере приближения к лагерю распадался на отдельные звуки пьяного ора и звона оружия, не смолкавшие здесь ни днем ни ночью. Вся равнина, насколько хватало глаз, была затоплена огнями костров. От этого грозного зрелища сердце Уйгуза Дадая, предводителя отряда найманов, забилось сильнее. Несколько часов назад, в Муммаке, оно билось так же, когда один из слуг Железного Змея услышал его в ночи и лязгнул железом. Но Уйгуз Дадай замер, растворившись в темноте, и пришелец не увидел его и не смог пустить в ход оружие. И Дадаю не пришлось в очередной раз напоить вражеской кровью свой кинжал.
Они поздоровались с бородатыми стражниками, и те опустили копья, проехали мимо белых шатров кипчакских всадников, миновали стоянку рослых бритоголовых воинов, прибившихся к ним еще под Эдессой и называвших себя «людьми Зиара», проехали через «квартал отбросов», где обитал всякий сброд, интересующийся исключительно пьянством и грабежами, и только потом попали в наиболее чистую часть лагеря, занятую гвардейцами Томаса Мясоруба. Правда, и здесь хватало пьяных воинов, блюющих себе под ноги и спящих вповалку прямо на выжженной траве, но с этим уже ничего нельзя было поделать – Уйгуз Дадай хорошо знал нравы, царящие в любой наемной армии. Чуть поодаль от остальных стоял огромный алый шатер, у которого дежурили четверо трезвых и опрятных воинов, одетых в странные стальные халаты, которые принято носить на родине Томаса.
– Я командир лазутчиков,– сказал Уйгуз самому высокому и сильному.– Мы только что вернулись с вестями для короля. Передайте ему, что Уйгуз Дадай придет к нему, когда он пожелает.
Воин пристально посмотрел на него. Черты лица напоминали складки стального халата.
– Можешь идти прямо сейчас. Король Томас не спит. Возможно, он выслушает тебя и даже одарит своими милостями.
Великан протянул руку, в которую Уйгуз послушно вложил свою кривую гибкую саблю и обоюдоострый кинжал.
Потом он невольно замешкался. Странно! Вот так, сразу, без предварительного доклада, к Мясорубу обычно не пускали.
– Иди же,– сказал воин, и Уйгуз с усилием шагнул через порог.
Томас Мясоруб сидел в исходящей паром и пышной мыльной пеной большой деревянной ванне, вместе с двумя девицами, которые втирали пену в его тело льняными рукавичками. Третья стояла рядом с ванной на коленях, держа в руках серебряный поднос с вином и кусками жареного мяса. Девиц этих Уйгуз не помнил, да оно и неудивительно,– Томас менял их регулярно, как платки, что ему подавали после омовения. Между ванной и входом стоял Руфус-Медведь, его личный телохранитель и оруженосец, и в самом деле похожий на огромного медведя, украшенного по странной прихоти заморской моды длинными рыжими косами. Огромная волосатая лапа лежала на рукояти меча.
А недалеко от входа, так, чтобы королю было видно из его ванны, висел, подвешенный на стальных крюках, голый человек. Неестественно вывернутые члены его, черные, будто отмороженные пальцы и кровавая шапочка на темени, где кожа была срезана вместе с волосами, говорили о том, что человек немало претерпел, прежде чем упокоился на этих крюках подобно куску баранины,– возможно, крюки эти даже показались ему избавлением, королевской милостью, на которую Томас Мясоруб был столь щедр...
Однако не это заставило содрогнуться сурового Уйгуза Дадая. Лицо убитого было покрыто коркой засохшей крови, узнать его было невозможно, но на предплечье он разглядел знакомый узор из переплетенных змей – Уйгуз хорошо помнил день, когда старый шаман набивал этот узор костяной иглой, окрашенной темным ореховым настоем, и Орчин, его младший непутевый братец, только что прошедший обряд инициации, громко смеялся, хоть слезы текли по его щекам... Да, сомнений быть не могло. Орчин. Это был Орчин.
В горле Уйгуза родился сдавленный стон, мышцы напряглись. И в тот же момент в спину ткнулось острие меча – высокий стражник с улицы неслышно вошел следом. Его ждали. И предвидели, что он захочет отомстить за брата.
– На колени перед королем! – заорал Руфус.
Уйгуз опустился на колени и замер, ожидая, что сейчас услышит свист остро отточенного лезвия, а в следующий миг он встретится со своим младшим братом на просторах великой Заоблачной Степи... Но ничего не произошло. Уйгуз перевел дух, подполз к бадье и поцеловал мокрую руку Томаса, свисающую вниз.
– Можешь встать,– сказал Томас, внимательно разглядывая его.
Он был пьян.
Уйгуз встал.
– Что ты принес мне? – спросил Томас, как ни в чем ни бывало.
– Мы достигли пределов Муммака, мой король, как ты и велел,– хрипло выдавил Уйгуз.– В городе больше восьми сотен жителей. А также скот и птица, и вода, и другие припасы, хотя много было вывезено в Аль-Баар по приказу халифа. Город практически не укреплен, гарнизон отбыл в крепость, так что взять Муммак не составило бы труда.
– Не составило... Бы? – переспросил Томас заплетающимся языком.– Почему – «бы»?
Уйгуз не переставал поражаться тому, как этот вечно пьяный и, на первый взгляд, недалекий человек сумел сколотить вокруг себя и держать в повиновении огромное войско, которое огненной лавиной прошло по бескрайней территории от Эдессы до западных границ Арабского халифата, сметая и уничтожая все на своем пути. Секрет, возможно, крылся в звериной интуиции Томаса и в его звериной, опять-таки, жестокости, которая быстро обрастала легендами, заставляя цепенеть врагов еще до того момента, когда он, Томас Мясоруб, предстанет перед ними во плоти и во всеоружии.
Железную дисциплину в своей армии Мясоруб поддерживал с помощью двух разборных виселиц, перевозимых в обозе, и заимствованного у римлян обряда децимации, когда в струсившем легионе казнили каждого десятого. Правда, он усовершенствовал эту процедуру. Отряды отвечали не только за трусость на поле боя: серьезное нарушение любого солдата – и головы летели с плеч, причем не каждая десятая, а каждая пятая! Командиры в строях наводили дисциплину палками и мечами, виновных клеймили раскаленным железом, сжигали на кострах и разрывали дикими лошадьми.
Впрочем, может, был и другой секрет, даже наверняка был, и Уйгуз Дадай вроде бы знал его, но ему не дано было облечь это знание в слова.
– Потому что город уже занят, мой король,– проговорил Уйгуз после паузы.
В наступившей тишине он слышал, как трется льняная рукавичка о волосатую грудь короля. Томас хлестнул по лицу ласкавшую его девицу, грязно выругался и сказал:
– Кем он занят, черт тебя подери?
– Чудовищем, мой король,– сказал Уйгуз.– Страшным чудовищем, которое местные жители зовут Хадид Хайят – Железный Змей...
Король вдруг громко расхохотался и зачем-то опять ударил девицу локтем в грудь. Та сперва вскрикнула от боли, а затем принужденно рассмеялась вслед за Мясорубом.
– А-а, чудовище из глупых сказок! – вскричал он.– Я уже слышал о нем тысячу раз, от старух и сказителей, и вот слышу опять! И от кого? От командира найманской конницы Уйгуза Дадая! Которого я считал мужчиной!
Уйгуз переступил с ноги на ногу:
– Мои люди видели, как он вполз в город, мой король. В длину он больше ста саженей, имеет тело гибкое и блестит, как сталь. Он изрыгает огонь и плюется огненными стрелами. Жители в страхе бежали из города, боясь попасться ему на глаза... Я сам видел, как светилось небо над рыночной площадью, где Змей свернулся в кольцо, чтобы отдохнуть...
– Так надо было воспользоваться случаем и отрубить ему, спящему, голову, ты, женщина в штанах! – проорал, брызгая слюной, Томас Мясоруб.– Тупой кривоногий чурбан! Такой же тупой, как твой братец!
Уйгуз выпрямился и застыл. Руфус шагнул вперед, бросив на повелителя короткий вопросительный взгляд. Легкий кивок головы, прикрытые веки, движение мизинца – и он зарубит командира найманов прямо на месте. Что ж, смерть сопровождала и куда меньшие вспышки королевского гнева... Но знака не было, Мясоруб накричался и вдруг утих, даже не глянул в сторону оруженосца. Руфус вернулся на место.
– Я был излишне осторожен, мой король,– тихо сказал Уйгуз.– Я не хотел отнимать у тебя ни редкостной добычи, ни славы.
– Врешь ведь, собака,– пробормотал Мясоруб.– Врешь, а?
Он взял кубок с вином, выпил, откусил от куска мяса и сунул остаток в рот девушке, держащей поднос. Та принялась торопливо жевать, не забывая одновременно благодарно улыбаться.
– Но ты хотя бы додумался прихватить из Муммака скот и продовольствие? Раз уж жители сами вышли тебе навстречу со своим скарбом?
– Конечно,– сказал Уйгуз.– Основная часть моего отряда гонит сюда две дюжины волов и стадо овец, они будут здесь не позже полудня.
– Вот и хорошо.
Король кивнул девицам, те проворно выпрыгнули из ванны, смущая взор Уйгуза своими белыми нагими телами, и развернули чистые простыни. Томас Мясоруб приподнялся, подтянулся на руках, опираясь на края, и не без труда выбрался наружу. Девицы тут же принялись вытирать его. Он вырвал простыню из их рук, обмотал ее вокруг бедер и подошел вплотную к Уйгузу.
– Нет на свете никаких драконов, запомни это, воин,– сказал он, дыша тяжелым винным перегаром.– За свою жизнь я не видел ни одного. Видел боевых слонов, растаптывающих целые отряды, видел диких коней, рвущих зубами противника, видел прирученных волков, загрызающих сторожевые караулы неприятеля, видел лучников, со ста шагов попадающих в глаз врагу... Много чего видел, все что есть на свете. А драконов на свете нет! Есть человеческое хитроумие и коварство, которые опаснее любого дракона. А драконы живут в сказках. Я не верю сказкам. Я их на дух не переношу. Поэтому всегда побеждаю.
Мясоруб замолчал, сверля его взглядом. Уйгуз мог поклясться, что в этот миг король был совершенно трезв, и даже более трезв, чем он сам, хотя, согласно обычаям найманов, никогда в жизни не брал в рот вина.
– Твой брат хотел уверить меня, что не замышлял ничего плохого,– продолжал Мясоруб,– когда за обедом шепнул предводителю зиаров, будто король Томас пропил последние мозги. Еще одна глупая сказка. Вредная сказка. Мои мозги на месте, я ему это доказал. В конце концов твой братец сознался, что да – он хотел подбить зиаров на бунт и встать во главе войска, чтобы вести его на Багдад. Да! Да!.. Если бы я верил сказкам, я был бы трупом еще на подходах к Эдессе...
«О, боги, если бы это было так!» – подумал Уйгуз, надеясь, что его чуткий король, улавливающий шепот во время шумной пирушки, не способен еще читать чужие мысли.
– Единственное, в чем он не сознался, так это в твоем участии в заговоре,– сказал Мясоруб.– И здесь я склонен ему верить. Потому что...– Он ухмыльнулся, вспомнив о чем-то, для него, видимо, приятном.– В общем, утаить ничего он не мог. Скорее уж наговорить лишнего...– сказав это, Мясоруб развернулся и отошел в глубь шатра, где девицы уже приготовили его одежды.
– Так что можешь идти с миром, Уйгуз Дадай. Отдохни, наберись сил. Завтра мы дождемся твоих всадников и снимемся с лагеря, чтобы встретиться с напугавшим тебя драконом и посмотреть, что он такое есть на самом деле...
Уйгуз поклонился и стал пятиться к выходу.
– Милость королевская, олух!! – крикнул Руфус, багровея от гнева и сжимая меч.
– Благодарю тебя, мой король, за щедрые милости твои, коими я незаслуженно одарен,– пробормотал, спохватившись, Уйгуз.
– Ступай, ступай,– махнул рукой Мясоруб.
Уйгуз быстрым шагом вышел из шатра, взял свое оружие и, клокоча от бешенства, вскочил на коня. Он издал гортанный крик, на который из темноты выступили четверо найманских всадников, сопровождавших его в походе.
– Домой,– коротко сказал Уйгуз.
Они повернули коней и поскакали к своим серым войлочным шатрам, расположенным в восточном конце лагеря, в благоразумном, но, увы, не гарантирующем безопасность, отдалении от королевских щедрот и королевского гнева.
...Девицы уснули на ковре, обняв друг дружку, словно нежные сестры. Руфус дежурил снаружи,– спать ночью ему, как оруженосцу и личному охраннику короля, запрещалось, но и терпеть постоянно его молчаливое присутствие, отдающее запахами пота и чеснока, Томас не хотел.
Король встал со своего ложа и, тихо ступая, прошел в угол, где стоял его личный походный сундук,– обитый медью неподъемный ларь с сокровищами Томаса Мясоруба. Он открыл его, пользуясь хитрым ключом с бородкой, который висел у него на шее. Здесь были и золотые арабские динары, и камни из антиохийской сокровищницы, и бесценное оружие из личной хранительницы правителя Дамаска, и даже золотой кубок, который, пожалуй, и мог быть той самой священной Чашей Тайной Вечери, за которую его принимал покойный граф Кастильский, если бы... Если бы все это опять-таки не было красивой сказкой. Мясоруб не верил ни в Христа, ни в Аллаха, увольте – тут уж ничего не поделаешь. Крестовый поход был идиотским проектом, и, если бы он, тогда еще просто Томас Арчибальд Йорк – не король и даже не сэр, а простой бедный рыцарь,– хоть на мгновение проникся этой идеей, он тоже был бы идиотом. Как и многие его товарищи, мир их праху.
Но он не проникся и увел свой небольшой отряд из Святой земли при первой же возможности, которая представилась во время провальной кампании под Газой. Тогда он спас от резни горстку солдат, а уже через месяц под его началом собралось больше полутора тысяч клинков. И они все прибывали – разочаровавшиеся, осатаневшие от крови и невзгод остатки армии крестоносцев, их вчерашние враги – сирийцы, турки и египтяне, разрозненные и деморализованные горстки воинов, превратившиеся в банды разбойников, отчаянные отряды кочевников, ходившие весенними рейдами по богатым землям Востока, и даже лысые и темнокожие, словно дьяволы, зиары, о которых никто еще не слышал в христианском мире... Томас знал, что настоящие богатства ждут их не на побережье, не в Святой земле, которая пусть и окутана священным ореолом, но за последние триста лет начисто разграблена и обескровлена непрерывной войной. Богатства – там, дальше на востоке, в сытой и благополучной Эдессе, в Багдаде и Ар-Рамаде...
А ведь именно так оно и вышло. Все просто и доступно, если только отвлечься от красивых сказок. Вот они, богатства, вот он, сундук Томаса Мясоруба – лучшее подтверждение этой теории... Честно говоря, здесь хранится лишь малая часть сокровищ, которые не вместились бы ни в один из существующих сундуков. Но здесь – самое дорогое сердцу короля. А впереди его ждет Багдад, и все несметные богатства багдадских правителей наполнят его сокровищницу – сотни, нет, тысячи таких сундуков. Надо только разгромить сарацинское войско и взять крепость Аль-Баар, стоящую на пути, как кость в горле... И он сделает это, как сделал с десятком других крепостей!
Мясоруб запер сундук, пинками разбудил девушек, и они привычно, с тревожной готовностью, заняли места на его ложе.

 

Усиленный взвод неизвестно где
Смиту в эту ночь снился дом. Отец гнал самогон в старом дровяном сарае. Покряхтывала спираль на электрической плитке, в воздухе остро пахло можжевеловыми ягодами и сивухой, отец в своей любимой клетчатой рубахе стоял над бачком с брагой – «моя чугунка», как он ее называл,– и с веселой улыбкой смотрел на Шона.
– Ты ж смотри только, от...– приговаривал он, наставив указательный палец.– Не спали брагу, не перегрей. А то рванет систему так, что костей не соберешь, от. Да чисти змеевик, чтоб не забился, без лени... От тогда будет слеза, чистая слеза, помяни мое слово, матрос Смит... Слышишь меня?
И вдруг полыхнул огонь, стеной встал между ними, обжег Смиту лицо. Сквозь рыжее марево Смит различал фигуру отца, который метался по сараю, объятый пламенем, продолжая твердить на разные лады, словно заевшая пластинка:
– Слышишь меня, матрос Смит? Матрос Смит!
Он проснулся от тычка в плечо, открыл глаза и тут же зажмурился. В глаза бил свет фонаря.
– Ну, что разлегся, матрос? – бился над ухом голос сержанта Санчеса.– Вставай! Твоя очередь заступать в караул!
Смит вскочил на ноги.
– Слушаюсь, сэр.
На часах половина третьего. Самая паскудная смена – собачья вахта. Смит выбрался из палатки, надел и на ходу застегнул шлем, поудобней устроил винтовку – зажал приклад под мышкой и ладонью подхватил снизу цевье, чтобы при необходимости быстро открыть огонь. Впереди маячила широкая спина сержанта.
– Сменишь Джелли на шестом посту,– бубнил, не оборачиваясь, Санчес.– В пять придет Миллер, сдашь ему смену...
– Да, сэр,– автоматически отвечал Смит.
Окончательно он проснулся минут пять спустя, когда Джелли с сержантом ушли, и Смит остался один. Он прикрывал лагерь Было тихо и холодно, на угольно-черном небе ярко светили крупные южные звезды. Стаканчик отцовской можжевеловки сейчас не помешал бы, это точно... Ветеран корейской кампании 52-летний Джордж Смит гнал самогон с тех самых пор, как приобрел большой дом с голубой двухскатной крышей под Лексингтоном, ставший для родившегося здесь вскоре Шона родным.
На участке стояли старый коровник и дровяной сарай, давно не использовавшиеся по назначению: в доме было электрическое отопление, а говядину здесь давно привыкли покупать в лексингтонских супермаркетах. И старший Смит устроил в сарае свою «лабораторию грез». В округе многие гнали самогон, по собственному рецепту и исключительно для личных нужд, но в десятых числах декабря, между Днем благодарения и Рождеством, местные джентльмены устраивали общую попойку, где смитовская выгонка неизменно признавалась лучшей.
Шон помнил острый запах браги и можжевеловых ягод с самого детства, хотя период варки занимал от силы дней десять в году, он помнил вечное ворчание матери, и звуки банджо и аккордеона во время вечеринок. Отцовский самогон, кстати, едва не стал причиной его гибели в той памятной аварии на трассе... Но в погребе, как залог будущей жизни, хранился дубовый бочонок, на котором был выбит год его рождения – созревший там напиток должен быть распит в день возвращения Шона из армии.
...Он продрог. Прошел несколько шагов в одну сторону, в другую. На крыше, на фоне звезд, вырисовывался чей-то силуэт – там дежурили подчиненные Андерса с приборами ночного видения. На другом конце площади, еле различимый в свете звезд, нес вахту еще один часовой, присев на корточки и оперевшись о ствол винтовки. Возможно, он спал.
Смит в который раз вспомнил слова Прикквистера о глобальной ядерной катастрофе. Море огня, раскинувшееся от Восточного до Западного побережья Штатов. Покрытый обломками зданий и заваленный обугленными трупами Лексингтон. Его родной городишко, сожженный и отравленный радиацией, спрятавшиеся в подвалах соседи, закрывшиеся в погребе под самогонным аппаратом родители... А он стоит здесь в тишине, вдыхает прохладный воздух и любуется звездами.
Разве такое может быть? Нет, конечно. Как не могло быть и того, что он видел в кошмаре, когда треснулся головой. Расстрелянная, сожженная колонна, убитые ребята, да и он сам со снесенным затылком... Шон Смит был конкретным, реальным парнем. Он не верил в сны, кошмары, страшные сказки и всякую чертовщину. Но надо было признать, что какая-то чертовщина со взводом все же происходила.

 

* * *
Выступили в шесть утра.
В десять ноль-ноль прошли отметку 76, рядом с которой, судя по карте, должнен находиться городок Эль-Ильяс, с автозаправкой и ремонтной мастерской. И под которым стоял временный гарнизон. Но ничего не было: ни городка, ни мастерской, ни заправки, ни гарнизонов. Ни-че-го! Пусто. Степь.
Капитан Маккойн вспомнил, с каким трудом он получил автозаправщик. И стафф-сержант – старший топливной группы, и уоррент-офицер – командир топливной колонны, и 1-й лейтенант – замначальника по тылу, все трое заняли глухую оборону: дескать, какого черта получать на взвод, пусть и усиленный, две цистерны топлива? Для того, чтобы пройти триста миль? Да там заправки на каждом шагу и минимум три временных гарнизона! Только намек на особую важность задания и ссылка на полковника Джордана сдвинули дело с мертвой точки. Тем более что полковник подтвердил эту версию.
Тупорылый топливовоз был похож на тяжелого неповоротливого жука с кожухом вместо раскладных крыльев. Под кожухом – две узкие цистерны: одна с бензином, вторая с соляркой. Капитан, не хвастаясь своей прозорливостью, но явно удовлетворенный, скомандовал в очередной раз заправиться из своих запасов. Машины и бронетехника окружили заправщик и уткнулись в шланги, как голодные поросята в свиноматку. Потом колонна двинулась дальше.
Маккойн сделал запись о заправке в походный журнал и теперь смотрел в окно, размышляя о текущих делах.
Пожалуй, капрал Хэкман вполне сможет заменить убитого Дэвиса. И он заслужил повышение. Решено: когда взвод доукомплектуется, капрал Хэкман станет сержантом Хэкманом – командиром третьего отделения... Теперь Макфлай... Профессор пояснил, что пистолет купил для самообороны, разрешение полиции штата действительно имеется, то что он потащил пушку через океан, конечно, нарушение, но это не касается военных властей... На шпиона он похож мало, да и что тут может представлять интерес для шпиона? Штатное вооружение морской пехоты? Мелкий, как пыль, сыпучий песок из Синайской пустыни? Доведенные саддамовским режимом до крайней нищеты поселки? Короче, это ерунда... А вот то, что вокруг происходит какая-то чертовщина, это факт! Но факт неосязаемый и не имеющий материальных подтверждений, а значит, мало отличающийся от догадки...
Местность была пустынной, без признаков жизни. Только в стороне от дороги время от времени появлялся густой дым костров, как будто сопровождая усиленный взвод. В четырнадцать часов никто уже не сомневался, что либо карты врут, либо они по каким-то причинам заблудились. Оба предположения были крайне маловероятными, если не фантастичными,– но Аль-Баар, до которого, по идее, уже рукой было подать, морпехи не надеялись обнаружить на положенном ему месте. Никто не надеялся, даже Маккойн.
Однако в 17.10 лейтенант Палман передал по внутренней связи:
– Прямо по курсу населенный пункт. Четыре километра. Похоже, наша крепость...– Через минуту он добавил: – ...Только на руины она совсем не похожа.

 

Халиф Аль-Хасан и Железный Змей
– Змей приближается, мой повелитель,– доложил младший мушир, и голос его дрогнул.– Наблюдатели уже подали сигнал с ближних подступов.
Аль-Хасан, великий воин и мудрейший из рода Аббасидов, не так давно вернулся с женской половины, где совершил немало славных подвигов. Вид он имел несколько уставший и помятый.
– Хорошо же,– сказал Аль-Хасан, принимая из рук молчаливого слуги чашу с козьим молоком.– Пусть Бен-Барух встретит его, поднесет дары и проводит в крепость. Коли он прав и Змей пришел к нам на помощь, то Бен-Баруху нечего бояться. А коли нет... ну что ж, тогда он умрет первым, как я и обещал. И все увидят – кто из нас настоящий прорицатель!
Младший мушир удалился. Аль-Хасан выпил молоко и подошел к окну, выходящему на каменистую пустыню, не имеющую ни конца ни края. Вдалеке над пустыней висело красноватое облачко пыли, далекое облачко, дрожащее в мареве раскаленного воздуха... из которого вдруг взмыли вверх две ослепительно-яркие звезды. Халиф невольно отшатнулся. Стоя в шаге от окна, храня угрюмое молчание, он наблюдал, как они зависли в небесной синеве, брызнули желтыми огнями, и покатились вниз, оставляя за собой дымный, постепенно бледнеющий след. Он пытался истолковать этот невиданный танец звезд, но ничего не получалось. Тогда он просто решил, что это благоприятный знак.
Вошел склоненный до пола слуга и доложил, что явились командиры легионов. Аль-Хасан кивнул: пусть войдут.
– Поднимайте людей на стены,– обратился халиф к четырем опытным, не знающим страха военачальникам. Их тела украшали шрамы, а биографии – славные победы. Если они получат приказ сражаться с Железным Змеем, то выполнят его без страха и сомнений. Тем более что другого выхода у них нет.
– Враг или добрый гость пожаловал к нам – то мне покамест неведомо. Будьте начеку, ибо, похоже, сейчас решается наша судьба! – закончил свое напутствие Аль-Хасан.

 

Усиленный взвод у Аль-Баара
Лейтенант Палман послал одну за другой две желтые сигнальные ракеты, они косо вонзились в небо, зависли в верхней точке и медленно поплыли вниз, загибая дымный след исполинскими вопросительными знаками. Идут свои – принять готовы? В ответ десантники должны были послать зеленую ракету: все о’кей, добро пожаловать. Но ответа не последовало.
Все разговоры стихли, и только радист бубнил в микрофон, делая тысяча первую попытку вызвать Аль-Баар. Даже профессор Макфлай, возбужденный посещением покинутого жителями города и не умолкавший всю дорогу, в какой-то момент вдруг захлопнул рот на полуслове и замолчал, пытаясь что-то разглядеть за завесой пыли, поднимаемой колонной. Смит вцепился в рычаги управления и жевал печенье, ощущая горячее дыхание Прикквистера рядом со своим правым ухом. Упревшие под тяжелыми бронежилетами солдаты хмуро переглядывались и, словно соревнуясь друг с другом, нервно жевали входящую в сухой паек резинку.
Чем ближе становилась крепость, тем нереальнее она казалась. Да, Палман был, несомненно, прав: никакими руинами здесь и не пахло. Крепость стояла на невысоком гранитном «столе», торчащем из песка, искусно вписанная в рисунок скалы и, как выразился бы художник, развивающая его в пространстве. Высота «стола» равнялась примерно тридцати футам; там, где он заканчивался, брали начало мощные высокие стены из желтоватого камня, издалека кажущиеся абсолютно гладкими, как дорогой отделочный кафель.
Четыре граненые башни опирались на мощные основания у края скалы и взбирались, выступая из стен, на головокружительную высоту. Они были украшены длинными зелено-лиловыми полотнищами с изображением летящей птицы; такие же полотнища свешивались со стен, навевая морпехам ассоциации с фольклорными празднествами вроде «МедиевалФест». Там наряженные в старинные костюмы девушки, из-под длинных юбок которых порой выглядывают кроссовки «Найк», подают холодное пиво, детишки со смехом катаются на пони, их родители наслаждаются хот-догами, а какие-нибудь парни, обряженные в кольчуги и шлемы – в обычной жизни это банковские клерки, работники автозаправки «Шелл» или «синие воротнички» с ближайшего заводика,– парни эти сражаются на затупленных мечах, а под вечер горланят за общим столом «We are the champions»...
Ряженые парни в кольчугах здесь присутствовали. По всей верхней линии крепостной стены, иссеченной аккуратными U-образными выемками-бойницами, стояли причудливо одетые люди, которые как нельзя лучше подходили под это определение. Капитан Мако разглядел в бинокль ощетинившиеся стрелами луки, сверкающие острия пик, блестящие шлемы и темные, почти черные, суровые лица под этими шлемами. А еще – какие-то механизмы на стенах, ковши и платформы в деревянных каркасах наподобие детских качелей. Возле них было особенно многолюдно, там все просто кипело от бурной, лихорадочной деятельности, и Мако был уверен, что, если бы не шум моторов, он наверняка услышал бы густой мат-перемат, стоявший над крепостью.
У Палмана была более мощная оптика – сдвоенная труба с тридцатикратным увеличением. Высунувшись из люка, он долго разглядывал крепость и смог даже рассмотреть царапины и вмятины на шлемах, пот и некоторую растерянность на темных лицах, острые кромки кривых сабель... Все выглядело вполне натурально, взаправду! Он протер глаза, не зная, что докладывать, потом пожал плечами и сплюнул на броню. Слюна тут же закипела.
– Сэр,– передал он Маккойну,– там какие-то придурки сидят. Я не знаю. Кино снимают, что ли... Десантников не наблюдаю. Может, мне еще раз ракетой отсигналить?
Капитан подумал и по громкой связи приказал:
– Развернуться в линию, заглушить моторы! Оружие к бою! Приготовить гранаты! Готовность номер один! Палман, ракету!
Усиленный динамиком голос гремел над пустыней и разносился по окрестностям. Колонна выстроилась полукольцом на дальности прямого выстрела от крепости. Танковая пушка, пулеметы, винтовки и гранатометы нацелились в каменные стены. Когда пыль немного осела, Палман дважды выстрелил из ракетницы.
Ряженые парни в кольчугах замерли на стене, как по команде их лица поднялись к небу, потом раздались крики, даже не крики – вопли, словно вместо желтых «сигналок» в небе заплясало северное сияние или вырос ядерный гриб. Палман даже не удержался, глянул наверх – нет, все в порядке, никакого атомного облака, обычные ракеты...
– Послушайте,– раздался в наушниках внутренней связи пыхтящий голос Макфлая.– Это же что-то вроде исторического заповедника. Вроде как инсценировка Средневековья. Стены – декорация, на них актеры в исторических костюмах, с бутафорским оружием... Короче, вроде театра...
– Ага,– сказал Палман.– Театр в самый разгар войны. Очень похоже!
– Ну и что? – успел удивиться профессор, но у него, похоже, тут же забрали микрофон.
– Посмотрите на крайнюю башню, лейтенант,– напряженным голосом сказал Маккойн.– На верхний ярус. Можете узнать, кто это?
Палман чуть повернул трубу. Сперва ничего не заметил, кроме каких-то потеков под узкими окнами, словно кто-то блеванул оттуда, причем не один раз. Потом обнаружил, что из каждого окошка свисают темные, в тон потекам, то ли мешки, то ли ворохи тряпья... Он дал максимальное увеличение: трупы. Черные, вздувшиеся, обезображенные птицами и солнцем трупы, подвешенные вниз головой на короткой веревке вроде кукана.
– Ни хрена себе актеры,– проговорил Палман, сдерживая рвотный рефлекс. И доложил капитану:
– Ничего не разобрать. Ни лиц, ни одежды.
Он услышал, как в кабине «Хаммера», где-то за спиной капитана, вопит Макфлай:
– Да все нормально! Они ненастоящие, я уверен!.. На каждой средневековой крепости висели такие, это у них что-то вроде талисмана, украшения... чтобы врагов отпугнуть!.. Это же просто...
– Цепью вперед! – крикнул в динамик Маккойн.
Решительно взревели моторы.
– Палман,– сказал капитан,– расклад такой: в крепости должны быть десантники, но вместо них сидят какие-то ряженые арабы призывного возраста, а на башне висят трупы. Понимаешь, что это значит? В общем, выдвигайся вперед – ворота видишь на юго– восточной стене? Сократи дистанцию и развороти их фугасами. А я по громкой связи предложу им сдаться, Ахмед переведет. Дальше будем действовать по обстановке. Но если у них висят наши десантники, я сравняю эту декорацию с землей!
Палман не успел ответить – из ворот появились всадники и, огибая крепость, поскакали к колонне. Дюжина конников в белых одеждах – для нападения явно маловато.
«Может, это они свадьбу снимают?» – вдруг мелькнула у Палмана дурацкая мысль. А где тогда невеста?
Всадники приближались неторопливо, ровным клинообразным строем. Оружия у них видно не было. Зато седой длинномордый старик, ехавший впереди, все время держал поднятой правую руку с белым платком.
– Ага, они сдаются,...– прошуршал в наушниках голос Мако.– Остановка, ждем, моторы не глушить!
Всадники остановились за несколько шагов до «Лейви», который оказался крайним на левом фланге. Они спешились, один из всадников помог сойти с коня старику. Тот, не опуская руку, сжимающую платок, словно она у него засохла, с достоинством сошел на землю и что-то выкрикнул. Его спутники дружно бухнулись на колени. Все они были в белых халатах и таких же тюрбанах – так одеваются посланцы, прибывшие с миротворческой миссией.
– Санчес, каждого из этих клоунов на прицел,– скомандовал Маккойн и упруго выпрыгнул из машины.– Андерс, Ахмед, за мной.
– Я тоже,– привстал Макфлай.
– Вы останетесь в машине, профессор!
– Но...
– Никаких «но»!
Мако захлопнул перед ним дверцу и пошел навстречу посланникам. Те продолжали стоять на коленях, бормоча что-то под нос и исподлобья, украдкой, жадно разглядывая капитана, словно он был какой-нибудь стриптизершей в стрингах и сетчатых колготках.
Подойдя вплотную, Мако остановился, заложил руки за спину и озвучил привычную формулу:
– Я капитан Маккойн, корпус морской пехоты. Война закончена, режим Саддама Хусейна свергнут. Вы находитесь на территории, подконтрольной армии США. Предъявите ваши документы.
Ахмед перевел. Арабы растерянно переглянулись. Переводчик стал что-то объяснять, но те только переглядывались и качали головами. Так продолжалось несколько минут.
– Они никогда не слышали про Америку и президента Буша,– изумленно повернулся к Маккойну Ахмед.– И про Ирак тоже. Они ничего не знают про войну. И кто такой Саддам Хусейн они тоже не знают!
– Что за чушь! – рыкнул Маккойн, сдвигая брови.– Если не перестанут валять дурака, я их расстреляю!
Длинномордый старик как-то странно засуетился, потрясая своей вытянутой рукой, и повернувшись, что-то приказал одному из своих спутников. Тот сразу достал из-за спины висящий на шнурке сверток и передал ему. Глядя в глаза Мако, старик осторожно, со значением, развернул белую ткань. Под ней оказалась кривая сабля, в сверкающих на солнце золотых ножнах, усыпанных камнями, переливающимися всеми цветами радуги. Старик бережно протянул саблю капитану и произнес короткую речь.
Ахмед нахмурился и что-то переспросил. Старик лишь молча сверкнул на него глазами.
– Этого человека зовут Бен-Барух, он говорит, что пришел с пустыми руками, то есть безоружным, но...– Ахмед мучительно подбирал слова.– Но его повелитель, как я понял... да, повелитель Аль-Хасан готов наполнить твои руки богатыми дарами...– Ахмед искоса посмотрел на саблю и добавил: – И этот меч, как я правильно понимать, он ваш. Это и есть богатый дар...
– Мне нужны документы, а не меч,– повторил Мако, и машинально положил руку на кобуру.– Повторяю: всем предъявить документы!!
Распознав угрозу, арабы загалдели, будто обсуждая непостижимую суть требований незнакомца, и для доходчивости помогая себе жестами. Старик прикрикнул на них, вроде как призвал к порядку. Ахмед прислушался и негромко сказал капитану:
– Да нет у них никакой документ, сразу ж видно. Они дикий какой-то. Я его язык даже плохо понимать, начальник, странный наречий, может, это горцы... И черный, как чурбан. В наших краях такой не водится. Может, армяне или курды с северный нагорье... От них точно ничего не добьешься.– Переводчик доверительно наклонил голову и понизил голос.– Только лучше, чтобы вы приняли подарок,– Ахмед незаметно кивнул на старика, который с усилием держал тяжелую саблю на вытянутых руках и пялился на капитана с застывшей на лице улыбкой.– Иначе будет кровная обида. Горцев легко оскорбить, и, кто знает, чем это кончится...
Мако шагнул вперед, принял саблю и осторожно вытянул золотую, с камнями рукоятку. Из ножен показалась бело-голубая сталь с замысловатым дамасским узором.
Капитан плохо разбирался в старом оружии, точнее сказать, вообще не разбирался – любой клинок он рассматривал как средство для выполнения конкретной боевой задачи. И все-таки появилось ощущение, что он держит в руках очень ценную антикварную вещь, а не рядовую поделку из сувенирной лавки... Наверное, ему следовало поцеловать клинок, как это показывают в исторических фильмах. Но капитан не был обучен изысканным манерам, тем более что представлял себя со стороны и понимал: при морпеховском камуфляже «дезерт», каске, бронежилете, и «кольте» на поясе, он с этой штукой смотрится довольно комично. Поэтому он только слегка кивнул старику, изобразил благодарную улыбку и передал меч Андерсу.
Старик приободрился, разулыбался и разразился очередной речью. Его спутники снова загалдели, как бы поддерживая то, что он говорил.
Ахмед морщился, переводя взгляд с одного на другого.
– Чего они хотят? – спросил капитан.
– Они приглашают к своему повелителю, который готов принять нас как дорогих и почетных гостей...
Мако на миг задумался:
– Ладно. Тогда пусть ведут нас в крепость. Там разберемся.
И, вытянув руку, сделал жест, как будто похлопал снизу по попке раскачивающуюся на качелях мулатку. Длинномордый Бен-Барух истолковал его правильно и, явно довольный, встал, поклонился, прижав правую руку к сердцу.
– Добро пожаловать в Аль-Баар! Мы все – ваши слуги!
Его спутники тоже поднялись с колен и повторили жест преданности и почтения. Вик Андерс невольно отметил про себя, что все они низкорослые и коренастые, точь-в-точь как те люди из вчерашнего раскопа,– самый высокий из всадников был на полголовы ниже Вика.
– Все, по машинам! – скомандовал Маккойн.
Всадники скакали впереди, будто показывая дорогу к воротам, при этом они возбужденно галдели и кричали что-то людям, стоявшим на крепостной стене. Со стены доносился ответный ор, вся эта нелепая массовка размахивала своими древними пиками и мечами, по выражениям смуглых бородатых лиц не понять было, то ли они радуются, то ли, наоборот, негодуют.
Санчес сидел в трясущемся грузовике мрачнее тучи, смотрел на все это и молча кипел. Он считал, что Маккойн поступает неправильно, что это ловушка, надо было схватить этих ряженых всадников, а еще лучше просто накрыть крепость огнем, пробить брешь между двумя башнями, войти туда в дыму и пламени, и тогда уже разговаривать, ведь коварные айраки понимают только язык силы...
Огромные кованые створки юго-западных ворот были гостеприимно распахнуты настежь, хотя на них также обнаружилась парочка трупов, висевших обыденно и непринужденно, точно хеллоуинские бумажные скелеты.
Механик-водитель Барт придавил педаль газа, дернул рычаги, «Абрамс» с ревом преодолел последнюю сотню метров и, оставляя позади клубы удушливого дыма, влетел в крепость, развернулся со скрежетом на правой гусенице, и замер прямо посередине просторной площади, нацелив пушку в шарахнувшуюся толпу напуганных местных жителей. Раздался стон ужаса, и странно одетые люди повалились на колени.
Но тут на площадь ворвались бронетранспортеры, «Хаммер», грузовик с солдатами и, наконец, огромный тупорылый заправщик, который с трудом прошел в ворота. Послышались свистки и крики сержантов, морпехи высыпали из машин с оружием наперевес и рассредоточились, окружив технику жестким, неприступным кольцом. Коленопреклоненная толпа с очередным стоном пала ниц.

 

Уборщик
Разгадка оказалась ужасна и до обидного проста: в центре площади на каменном помосте стоял огромный закопченный котел. Конечно же, медный. Под ним были разложены облитые смолой дрова и вязанки хвороста.
Вся площадь запружена людьми в странных одеждах – уборщик даже не представлял, что на свете бывает столько сумасшедших. Возможно, их собрали со всех желтых домов Европы, подумал он. Что-то вроде фестиваля. В передних рядах, на покрытых коврами креслах сидели психи в ярких одеждах, от которых в глазах рябило; у мужчин были холеные бороды, а у женщин лбы выбриты особенно тщательно и высоко. У тех и других головы окружали большие стоячие воротники. Уборщику показалось, что где-то в толпе мелькнул мясистый нос Простака и лисья мордочка Маттеуса,– тех самых типов из Котлена, которые схватили его в пещере...
Над толпой висел тяжелый запах пота, чеснока и старого пригоревшего масла, где-то тоскливо и нестройно вопили волынки. Что касается масла, то им палач смазывал внутренние стенки котла, орудуя длинной палкой с навернутой на конец паклей.
– Это чтобы ты не выскочил наружу,– словоохотливо пояснил он Клоду, когда того под улюлюканье толпы возвели на помост.
Палач был низкорослый, полный, в широком черном балахоне и такой же остроконечной маске с прорезями для глаз и рта. Из-под балахона виднелись нелепые обтягивающие ноги желтые штаны и туфли, похоже, деревянные. На шее висела толстая белая цепь с каким-то медальоном неправильной формы.
– Жар пойдет, кожа к меди пристанет, а когда такое случается, то каждый норовит снаружи оказаться. Оно и понятно...– Толстяк вздохнул и спросил вдруг: – Танцевать любишь?
Клод Фара молча смотрел на него мутными невидящими глазами. Сквозь пелену он рассмотрел, что медальон изображает пляшущие языки пламени.
– Вот сегодня натанцуешься вволю,– бурчал палач, продолжая растирать масло по стенам котла.– Ежели, конечно, обморок тебя не свалит. Только на медном костре обморока долго ждать придется, семь потов сойдет, голос семь раз сорвешь. Я-то знаю, что говорю... Я тебе что посоветую – ты двигайся больше, прыгай, скачи... Скачи, не бойся, все равно не вылетишь отсюдова, никто еще не вылетал. Тогда и нам удовольствие доставишь, и сам скорее устанешь. А там и забытье придет...
– А «золотой» костер... это что? – спросил уборщик. Язык у него едва ворочался от ужаса.
– Обычный огонь, ничего интересного,– сказал толстяк.– Крикнут пару раз, дернутся на веревке, а потом наглотаются дыму, и дальше уже как мертвые... А ты правильно выбрал, не сомневайся. Все очень довольны. Хоть и некромант, говорят, а с пониманием...
Он отбросил палку с паклей и приставил лестницу к котлу. Двое солдат отволокли слабо сопротивляющегося уборщика к ее подножию, а на помост тем временем взошли отец Игнасий и бородач в берете. Отец Игнасий произнес короткую речь, в которой обвинил уборщика в черном колдовстве и сговоре с дьяволом и заново озвучил факт передачи нераскаявшегося грешника в руки светских властей города Женева. Затем выступил бородач, который зачитал решение магистратуры:
– ...и согласно его собственной воле предать сожжению в открытой емкости, называемой также «медным костром», а оставшиеся пепел и кости выбросить на городскую свалку...
– Ну, полезай, все готово, честь по чести,– палач слегка подтолкнул его.– И прыгай повыше, прыгай...
Уборщик замотал головой, не в силах вымолвить ни слова. Палач кивнул солдатам, те схватили уборщика за руки и ноги, заволокли вверх по лестнице и просто перекинули через край котла. Он пребольно ударился спиной, но даже и сейчас, вопреки всем своим ожиданиям, не потерял сознания. Вслед за ним в котел полетели мобильник, плеер и превратившаяся в комок мятого картона пачка «Кента». Снаружи поднялся громкий ор, от которого загудели стенки котла.
Уборщик вскочил, голова поднялась над краем котла. Внизу шумно бурлила толпа, люди гроздьями облепили крыши близстоящих домов. Над крышами, в спокойной и торжественной синеве, плыли облака; на востоке, ближе к зениту, пылал еще один раскаленный котел, такой же, как и тот, в котором ему, Клоду Фара, предстоит поджариться на виду у всей этой сумасшедшей братии... Да что же это делается?! Неужели его и правда сожгут ни за что ни про что?
В дно трижды постучали – палач дал знать, что огонь разожжен. И сразу потянуло дымом. Вновь послышался голос отца Игнасия, толпа ответила на него радостным скандированием, чем-то вроде футбольной речевки. Но потом все звуки покрыл протяжный вопль, от которого мурашки пошли по коже.
– А-а-а-а!
Клод Фара не сразу понял, что кричит он сам. Кричит и подпрыгивает, будто хочет вылететь наружу и улететь на прохладное мягкое облако. Когда он остановился, чтобы перевести дыхание, в легкие хлынул горячий смрадный воздух. Он уже весь был покрыт потом, пузырящееся масло сбегало вниз по стенкам котла, воздух плыл и дрожал. У ног уборщика собралась изрядная лужа, с поверхности которой начали срываться хлопья черного дыма, а ступни, которые он то и дело попеременно поднимал, чтобы хоть немного остудить, просто горели огнем.
Он вновь стал прыгать. Ни к селу ни к городу вспомнилось холодное подземное озеро, в котором он, окоченевший, молил об адском пекле. Все мечты сбываются! Вот как! Ура! Ура! Стоит только сильно-сильно захотеть!.. Он подпрыгивал все выше, а потом поскользнулся и шлепнулся в шипящую лужу спиной. У него чуть глаза на лоб не вылезли от боли, он издал дикий вопль, а толпа снаружи взорвалась восторженным криком... И в ответ этому крику откуда-то донесся грохот и треск, словно рушится мир.

 

Назад: Глава 2 В походе
Дальше: Глава 4 Морпехи в Аль-Бааре