Глава 5
ЗА ЗАПАХОМ ТАЙГИ…
Подмосковье. Малаховка
Видавшая виды «девятка» уже скрылась за поворотом, а Мончегоров все смотрел ей вслед. Последнюю неделю шли дожди, то тут, то там стояли лужи, и уехавшая машина оставила рубчатый след на асфальте. Он выделялся из всех других таких же следов…
— О чем задумались, Иван Степанович? — окликнула его Катя. — Гостей провожаете?
Мончегоров вздохнул.
— Сын с внучками приезжали. Мне ведь сегодня шестьдесят пять стукнуло. Не забыл Сашка… Торт привезли, колбаску, вот, рубашку подарили…
Он опять вздохнул. Видно было, что, несмотря на все перечисленное, день рождения не стал праздником.
— Ой, поздравляю! Жаль, я не знала, — засуетилась Катя. — Я бы пирожков испекла… А рубашка украинская, что ли?
— Да, сын из Киева привез…
— Красивая!
Кате уже за пятьдесят, ей давно пора быть Екатериной Ивановной, а она все как девочка, которая тридцать пять лет назад нанялась убираться на дачу академика Федорова. Нет, выглядит она, конечно, на свои годы, даже старше, но отношение к ней осталось прежним: «Катя, сбегай в магазин», «Катя, на кухне пол протри», «Катя, мусор вынеси…» Сам Митрофан Апполинариевич давно ушел из этой бренной жизни, а командует ею соплюха, двадцатипятилетняя Наталья — внучка академика, которую Катя и вырастила…
— Ничего, завтра испеку, Иван Степанович! — морщинистое лицо Кати лучилось благожелательностью. — Испеку и принесу!
Катя не замужем, болтают, что она просто «подбивает клинья» к солидному холостяку, а ведь она от чистого сердца, хотя, может, кое-какие мысли у нее и имеются… Она добрая, открытая, а все вокруг почему-то злые, и не только языками… Высокомерные — никогда не здороваются, а то и вовсе не смотрят в его сторону…
— Слушай, Катя, а как ты Наташку Федорову зовешь? — поинтересовался Мончегоров. — Небось по имени-отчеству и на «вы»?
— А как же по-другому, Иван Степанович? — Катя удивленно всплеснула руками. — Они ведь хозяева, а мы — прислуга. Как же нам их звать?
— Хозяева! — Мончегоров сплюнул и, обходя лужи, медленно пошел к себе. Он был высок, сухопар, с длинным волевым лицом человека, привыкшего руководить и принимать решения. Впрочем, за последние годы эта привычка ослабела, а может, и совсем исчезла. Кем командовать-то? Разве что кошками…
Улица была довольно широкая, до половины асфальтированная, а дальше засыпанная слежавшимся намертво, еще с советских времен, гравием. Непривычные для нынешних времен низкие штакетники, деревянные домики из почерневших от времени досок — все обветшало и требует ремонта. Когда-то это был элитный район — госдачи, такие домишки с участками считались роскошью. И жила здесь номенклатура, да те, кого она обласкала: рядом заместитель министра рыбной промышленности, через два дома митрополит, потом дипломат, в конце квартала — Генеральный прокурор, на параллельной улице — известные художник и писатель… И если с кем-то встречался на улице, те всегда здоровались, приветливо улыбались…
Сейчас представления изменились: у крупных чиновников собственные кирпичные дворцы за десятки миллионов долларов, в такие халупы они даже прислугу не заселяют… А остались здесь в основном дети и внуки тех, прежних, да нувориши нового времени, которые сами по себе ничего не стоят, но при встрече задирают к небу свои ничего не значащие носы…
Скрипучая калитка рассохлась, петли разболтались, но тенистый сад по-прежнему в летнюю жару дарил приятную прохладу. А сейчас и жары-то нет, по вечерам приходится даже печь протапливать. Ступени крыльца скрипели и ходили вверх-вниз под ногами. Время беспощадно, и, видно, без ремонта не обойтись…
Мончегоров зашел в вытянутую комнату с двумя окнами, выходящими прямо на цветочные клумбы и газон. Стол был не убран: спешить некуда — больше гостей не будет. Налил в большую чашку с петушками кипяток, добавил заварку. Он пил только крупнолистовой черный чай без сахара. В хрустальной вазочке клубничное варенье, которое так любят Верочка и Иришка. Бабушка Мария специально для них выращивала клубнику и каждый год наваривала несколько десятков банок. Но это последняя партия, больше не будет… Марии Ивановны не стало в прошлом году — инфаркт. Возможно, если бы она оставалась в Москве, а не кочевала с ним по тайге, была бы сейчас жива…
«Почему так? — думал Мончегоров. — Я работал в опасной зоне, хватал дозы, и ничего — жив-здоров. А Мария жила в поселке, там фон почти всегда был в норме, однако именно она, а не я… Потому что волновалась за меня, переживала мои проблемы, всю жизнь на нервах…»
Сам Мончегоров чувствовал себя хорошо и продолжал поддерживать физическую форму. Правда, подъем переворотом на турнике он уже давно не выполнял, но раз пять подтягивался, да и пробегал несколько километров каждое утро. И Сашка, слава Богу, на здоровье не жалуется. Он родился, когда они уже вернулись в Москву, и Иван Степанович искренне надеялся, что на здоровье сына никак не отразится прошлая работа отца.
Он все-таки убрал со стола, помыл и перетер тарелки, спрятал в шкаф. Впереди маячило время, которое надо как-то убить. Как? Он перечитал все книги в доме и местной библиотеке. Особенно любил исторические, интересовался развитием религии, но сейчас читать не хочется, а телевизор надоел. В советское время тоже много навязчивой лабуды показывали, но была жизнеутверждающая идея и хорошие, добротно сделанные фильмы. А сейчас беспросветный мрак, чернуха, да лживая реклама — смотреть противно!
Правда, на помощь пришел Интернет. Верочка научила деда пользоваться Всемирной паутиной, зарегистрировала в «Одноклассниках». Это оказалось увлекательным. Он попал в центр виртуальной тусовки, где все хотели со всеми знакомиться и дружить, сообщали о каждом своем шаге, выкладывали фотографии экзотического отдыха на Гоа, Мальдивах или Канарах, даже демонстрировали, как выглядят мудреные блюда, которые они вкушали и про которые Иван Степанович никогда не слышал: фуа-гра, террин из гусиной печени, карпаччо с трюфелями, консоме из косули и даже таинственный Сан-Джакобс…
Только ему-то что выкладывать? Ялтинский санаторий 1986 года? Себя, в старомодном костюме и нелепой шляпе, на набережной? Или в полосатой пижаме на веранде? Или пельмени да яичницу, которые он ест почти каждый день? Разве это стоит выставлять на всеобщее обозрение? Да и кто сейчас его поймет? Посмеются над смешным дядькой — и все! Тогда он отсканировал и выложил несколько фотографий из той, его настоящей жизни. Которой он до сих пор гордился, хотя она оказалась выброшенной псу под хвост…
Вот он в брезентовом костюме и каске на фоне озера, вот в штабном вагончике наклонился над картой, проверяя привязку русла, вот они с Евгеньичем идут через тайгу по только что вываленной просеке… Жаль, что снимки черно-белые, не видно, что брезентуха синяя, каска желтая, а у него розовые щеки… И не видно, какой неземной, нежно-бирюзовый цвет воды в озере…
Тогда не существовало цифровых фотоаппаратов, а с цветной пленкой было столько возни… Да и вообще, снимать там было строго запрещено, если бы узнали, то даже высокая должность главного инженера проекта вряд ли бы помогла… Но наступили другие времена, сейчас все можно. Да и все сроки прошли… Ему многие писали, особенно люди, связанные с тайгой: геологи, охотники, лесорубы, даже искатели метеоритов… «Это не Нижняя Тунгуска?» Или: «Я где-то в тех краях охотился на медведя!» Или: «Я тоже искал золото на Ваче…» Или еще что-нибудь в этом духе.
Он писал ответы, получал новые вопросы, снова писал, сам спрашивал… Вечера стали проходить быстрее. Вдруг объявились несколько одноклассников, сокурсники по институту, и совершенно неожиданно — Виталька Докукин, который узнал себя на фотке, где они ломятся по свежей просеке, перепрыгивая через толстые стволы. Он, оказывается, последние годы работал на Новой Земле (где же еще?), потом вышел на пенсию по выслуге лет да так и остался в тех краях — в Нарьян-Маре. С женой развелся, дети уехали в Рязань, без дела тоскует, еле сводит концы с концами: все денежные запасы уничтожили дефолты и кризисы…
«Все, как у меня, один в один!» — подумал Иван Степанович. И вдруг вспомнил, что они одногодки, только Виталька на десять дней младше. Там, в тайге, они объединяли дни рождения, заготавливали дичь, нарушая «сухой закон», настаивали спирт на клюкве… Весело было! Может, оттого, что были молоды, строили радужные планы и надеялись, что они сбудутся…
Он был рад, что внезапно отыскался старый друг Виталька. И вдруг понял, что все остальные виртуальные знакомцы ему неинтересны: ни вообще посторонние люди, ни давние знакомые, давно ставшие чужими. В переписку он больше ни с кем не вступал. Иногда обменивались письмами с Евгеньичем, но переписка длинной не бывает: «Как дела?» — «Нормально… А у тебя?» — «Тоже…»
Но интернет-зависимость не отпускала, он все равно проводил вечера не у телевизора, а за компьютером, просматривая экзотические фотографии и видеоролики. Ему было интересно изучать, как живут в разных уголках Земли. Вот племя пигмеев в сегодняшней дельте Амазонки, вот экспедиция к заброшенному в джунглях городу ацтеков, вот индейцы в Большом Колорадском каньоне…
Хотя до вечера было далеко, Мончегоров сел к ноутбуку, поднял крышку, включил.
— Хозяин! Хозяин! — послышалось с улицы.
Мончегоров вышел на крыльцо. За штакетником стояли мужчина и женщина.
— Можно вас на минуточку? — Голос у женщины был приятный.
— Можно. Отчего же нельзя? — Иван Степанович подошел.
Незнакомка была и на вид приятной, хотя что-то в ее внешности настораживало. Может быть, чрезмерно обтягивающий кожаный костюм, может вульгарный ярко-рыжий цвет волос, может, цепкий, оценивающий взгляд, может быть, явная неискренность улыбки, может быть, спутник — огромный, слоноподобный, с необремененным интеллектом лицом.
— Здравствуйте, мы из агентства «Марианна-Лимитед», — представилась женщина. — Меня зовут Ирина, а это Алексей…
Она указала на своего спутника. Тот стоял неподвижно, с каменным лицом не очень удачной статуи.
— Предлагаем услуги по оформлению сделок с недвижимостью…
— Каких сделок? — удивился Мончегоров. — Я ничего не продаю и не покупаю!
— Как? — подведенные карандашом тонкие брови взлетели в подлинном или мнимом удивлении. — Вы разве не знаете, что здесь будут строить современный коттеджный поселок?
— Меня это не интересует! — буркнул Иван Степанович.
— Вы не поняли, — терпеливо объясняла Ирина. — Ваши дома снесут, выплатят компенсацию по кадастровой стоимости. А через наше агентство вы можете продать дачу гораздо выгодней! Не по спекулятивной цене, конечно, но и не по кадастровой…
— Как снесут дома?! — повысил голос Мончегоров. — А меня куда денут?!
— Так вот я же и говорю, продадите через наше агентство — сможете купить приличную однушку, например, в Голицыно… Это, конечно, не Малаховка, но воздух там тоже замечательный…
— Да пошли вы знаете куда, со своей однушкой! — рявкнул Мончегоров и развернулся спиной к неприятным визитерам.
— А ваша дача застрахована на случай пожара? — раздался сзади густой голос каменной статуи, и он резко развернулся. Не очень удачно вырубленное лицо Алексея по-прежнему ничего не выражало.
— Вы… Ты мне угрожаешь?! — вызверился Иван Степанович.
— Да что вы… Просто я занимаюсь страхованием… Вот и поинтересовался.
Говорил он вроде вежливо, но слова есть слова, а с такими рожами редко интересуются, а чаще угрожают.
Аферисты какие-то! Лиса Алиса и кот Базилио!
Иван Степанович проследил, куда пойдет подозрительная парочка. Сверяясь с каким-то блокнотом, они пропустили дом заместителя рыбного министра, но постучали в калитку академика Федорова.
«Конечно, не застрахована, — рассуждал Мончегоров, зайдя в дом. — Здесь ни у кого дачи не застрахованы. Раньше и мыслей об этом не возникало — у номенклатуры и так все шло как надо, никакие страховки не нужны…»
Он сел за компьютер, но смотрел на монитор без интереса. Неожиданные визитеры поселили в его душе смутное беспокойство. А вдруг правда? Ведь видел же он в новостях, как неплательщице коммунальных платежей сытые дяди отрезали свет и перекрыли канализацию… Да еще с самодовольным видом вершителей справедливости… И вытащили под камеру эту несчастную женщину, похожую на загнанного зверька, и грозили забрать дочку в детдом, потому как ребенку нельзя жить в таких условиях… Заботливые, сволочи! И не стесняются на всю Россию свой беспредел показывать! Вдруг и его выкинут, как паршивого щенка? Куда ему идти?
Переезжать к сыну, в бибиревскую «двушку»? Саша-то не откажет, только их там и без него четверо, а через пару лет девочки подрастут — вообще не развернешься… Да и с невесткой отношения у Мончегоровых-старших как-то сразу не заладились. Явно это заметно не было, но приезжала Елена крайне редко, и не просто прохладой от нее веяло, а арктическим холодом…
Да нет, не может быть, никто его не выселит! Он же не неплательщик!
Решил связаться с риэлторской конторой, спросить, что там у них за сотрудники и почему так нагло себя ведут. Набрал справочную, но оказалось, что там «Марианна-Лимитед» не зарегистрирована. Позвонил в администрацию, в налоговую — нигде про нее не слышали. Откуда же приходили эти типы?
На следующий день пришла Катя, принесла свои пирожки с вишнями, колбасу и молоко из магазина.
— Ой, Иван Степанович, слышали, что нас здесь всех выселить хотят?! Вчера к нашим какие-то люди приходили, предлагали дачу продать. Представляете, за бесценок! А то, говорят, вообще ничего не получите… Потом к Лисовченко пошли, к Семеновым, короче, всех обошли!
— Мало ли, что кто хочет, — сердце Мончегорова беспокойно ворохнулось, но он скрыл собственные опасения за маской уверенного безразличия. — А еще больше болтают!
— Ох, нет, Наталья Андреевна позвонила знакомым, те говорят: сейчас в хороших местах у простых людей действительно дома отбирают. Из-за участков — земля-то здесь дорогущая: миллионы долларов стоит! И платят копейки, а деваться некуда: кто откажется — сожгут. За большими деньгами всегда стоят бандиты. Бывает, и люди горят вместе с дачами…
— Да что за глупости! — возмутился Мончегоров. — Как так — сожгут?! Да я завтра же пойду в милицию и напишу заявление!
Катя развела руками.
— Так нет уже милиции, Иван Степанович! Полиция теперь…
— Ну, в полицию пойду, — сбавил пыл Мончегоров.
Ни в милицию, ни тем более в чужеродную даже по названию полицию ему идти не хотелось. И вообще не хотелось думать о выселении.
— А ну их к шуту! — махнул он рукой. — Катюша, давай-ка лучше чайку попьем с твоими пирожками!
— Давайте, — обрадовалась женщина. — Сейчас бутерброды сделаю… У меня и наливочка вишневая есть…
Она полезла в большую клеенчатую сумку.
Наливка оказалась сладкой, душистой и пьянящей. Через час Катя раскраснелась, и на лице Мончегорова заиграл румянец, как в молодости.
— Кем вы работали, Иван Степанович? — спросила она. — А то, слышала, Бабрыкин Васильцову говорит: «Я, мол, номенклатура ЦК, ты — номенклатура Московского обкома, а Мончегоров кто такой? Какой-то инженер-мелиоратор! Как он вообще сюда попал? Что это за номенклатура такая?»
— Да обычный список ответственных должностей, — усмехнулся Иван Степанович. — Кого утверждает ЦК, кого обком, кого горком… Сейчас все это ничего не значит. Главное, что человек сделал в своей жизни! Я много лет в тайге провел… Помнишь, песня была…
Он напел:
Сырая тяжесть сапога,
Роса на карабине,
Кругом тайга, одна тайга,
И мы посередине…
Слуха у него не было, но приятный баритон позволял в молодости исполнять под гитару. Хотя он уже очень давно не пел и сейчас даже смутился своего порыва.
— Так вот, это про меня. И моих друзей…
— Так вы геологом были, а не этим… мелиоратором? Там же небось и медведи водились, и тигры — не страшно было?
— Это ерунда! — махнул рукой Иван Степанович. — У нас там Огненный Дракон имелся, который тысячу медведей мог в один миг проглотить… Его побаивались…
— Драконов не бывает! — рассмеялась Катя.
— Бывают, еще как бывают! Про них просто не знают, а кто знает — не рассказывает. Их мой друг Евгеньич укрощал, а я ему помогал…
— Да бросьте шутить, Иван Степанович! — хохотала Катя. — Хорошо, что вы из этой своей тайги выбрались!
Мончегоров вздохнул.
— А ты знаешь, меня туда все время тянет… Там я был очень значимым человеком, мы делали важное дело, государственное… Не то что эти Бабрыкин и Васильцов… А теперь они кичатся, что они патриоты, а я — никто! Получается, там я был стране нужен, а здесь…
Он досадливо махнул рукой.
— Ну, почему, Иван Степанович! И здесь вы нужны…
Катя встала, обошла стол, положила руки на плечи Мончегорову, ее лицо придвинулось вплотную. Сейчас на нем не было морщин, зато была очаровательная девичья улыбка…
* * *
Нарьян-Мар
— Забыли все про меня, старик, забыли! — Докукин огорченно выпятил нижнюю губу. — День рождения как-никак… Правда, дата не круглая, шестьдесят три, но все-таки… Где поздравления, подарки, цветы, торты, открытки? Где хотя бы смс? Хотя у меня мобильного нет… А может, на него и пришла сотня поздравлений! Как думаешь?
Собеседник скептически молчал.
— Говоришь, откуда сотня поздравителей узнала бы номер несуществующего телефона? — расшифровал его молчание Докукин. — Согласен, не в телефоне дело. Просто я никому не нужен… По большому счету, мне это все равно. Мне ведь тоже никто не нужен. Что, дружище, думаешь, вру?
Друг молчал, проявляя железную выдержку.
— И правда, вру! Василий и Петро могли поздравить. Да и Нинка, как-никак почти тридцать лет прожили… А остальные мне и правда до лампочки! Ты и сам знаешь, мы уже тоже тридцать лет знакомы и разводиться не собираемся…
Друг молчал, даже после того, как Докукин вынул шомпол из стволов. Потому что разговаривал он с ружьем.
Этот «Зауэр — три кольца» Виталий Евгеньевич купил очень давно у сослуживца за пятьсот рублей — баснословную по тем временам сумму, из-за чего Нинка устроила громкий скандал… Хотя зарабатывал он тогда, как академик или директор военного завода — рублей семьсот, и вполне мог себе это позволить. Просто характер у жены был такой. Хотя, может, не был, а стал — когда женились, от скромной девочки скандалами и не пахло, а поездила двадцать лет по глухим гарнизонам — и превратилась в мегеру… А может, он сам во всем виноват — постоянные разъезды, медвежьи углы, зашкаливающая секретность, предельный фон…
Вздохнув, он протер ружье израильской оружейной смазкой, потом прошелся чистой ветошью — на белой ткани не осталось ни пятнышка… Крупповская сталь удовлетворенно блестела — ни одной царапинки, ни одной раковины в стволах. А ведь двустволка выпущена сто десять лет назад — в далеком 1902 году…
Это настоящий раритет, который очень ценится среди настоящих охотников и любителей оружия. Конечно, сейчас выбор стволов такой, что глаза разбегаются! Несколько лет назад Виталий Евгеньевич был в Москве и зашел в магазин «Кольчуга» близ Красной площади — чего там только нет! И двустволки, и трехстволки, и бокфлинты, и горизонталки, и полуавтоматы, и «нарезняки» любых мастей: слегка упрощенные после конверсионной переделки автоматы и пулеметы Калашникова, СВД, карабины Симонова, штуцеры-нитроэкспрессы для охоты на носорогов и слонов…
Правда, и цены неподъемные, даже для отставного полковника с пенсионными надбавками за особые условия работы. Все накопления — а было у него на книжке пятьдесят тысяч рублей, сгорели — то дефолт, то кризис неплатежей, то хренолт, они там, наверху, научились все ловко объяснять, но ничего непонятно. Вот, совсем недавно выплатили компенсацию — пятьдесят тысяч. Только рубль-то совсем другой стал! Раньше на эти деньги можно было и машину купить, и гараж, и домик на черноморском побережье… А теперь шестизарядный «Бенелли» под сто тысяч вытягивает…
Но он и не собирался ничего покупать. Он привязывался к вещам и любил свой «Зауэр», любил чистить его, чувствовать холодное прикосновение смертоносной стали, пробуждающее у любого мужчины инстинктивное, на бессознательном уровне, уважение к скрытой сдержанной силе. Он даже, иногда, мысленно разговаривал с ружьем, как с другом, тем более что друзей-то у него и не было — все остались в той, прошлой жизни. Их и тогда-то было не слишком много — режимная работа накладывала отпечаток: с годами все становились замкнутыми, настороженными, опасающимися подходов… Да и не приветствовалось в их среде тесное сближение, особисты косились — где дружба, там сговор… Только со Степаном Мончегоровым они как-то сошлись, тот хотя и гражданский, но парень аккуратный, обязательный, порядочный… И к основной работе он был не допущен — занимался своей мелиорацией, и все. Хотя гриф и на него натянули — все ведь в одном котле варились, как тут разграничить…
Он захлопнул стволы, еще раз прошелся по ружью мягкой фланелью, придирчиво покрутил «Зауэр» перед окном, но никаких дефектов в мягких бликах света на смазанном воронении не выявил и с удовлетворением, которое всегда испытывал от хорошо выполненной работы, поставил его в угол за кроватью.
Сейф у него, конечно, был. Но друзей в железные ящики не запирают, иначе какая дружба? И в заточении он тебе никакой не помощник. Да и от кого прятать-то? Дети взрослые, уехали далеко-далеко, в какую-то Рязань. С Нинкой они благополучно развелись, и она тоже уехала в Рязань. Почему-то все уезжают в Рязань… Так что живет он один, даже кошки нет. Потому что дружба с кошкой — это уже подозрительно: она может что-то выведать и намурлыкать тем, чужим… А «Зауэр» железный, от него ни слова, ни мяуканья не услышишь…
Участковый, Сергей Иванович, конечно, заходит, проверяет соблюдение разрешительной системы. Только он, когда ружье регистрировал, «засветил» удостоверение военного пенсионера, и молодой лейтенант проникся уважением к пожилому полковнику. Так что придет Сергей, поболтают за чашкой чая об охоте да ружьях — вот и вся проверка. Лейтенант понимает, что в его руках раритетный «Зауэр» беды не принесет.
Да и что такое для Виталия Евгеньевича двустволка, пусть даже двенадцатого калибра? Хлопушка… Нет, мухобойка… Тоже нет — муравьиный чих! Он ведь одним махом снес трехсотметровый хребет в Саянах, за пять минут вырыл водохранилище Чаган диаметром пятьсот двадцать и глубиной девяносто метров, одной рукой выбросил «на гора» десять миллионов тонн руды — никакой Стаханов за ним не угонится.
Ведущий специалист по МЯВР Виталий Евгеньевич Докукин вздохнул, вспоминая удачные проекты. «Вега», «Озеро», «Днепр-2»… Впрочем, были ли они удачными? Конечно, на них он дослужился до полковника, на них защитил степень кандидата физико-математических наук, на них получал приличное денежное содержание и надбавки… Он старался изо всех сил, буквально лез из кожи — это он придумал экранировать заряд слоем карбида бора для уменьшения загрязнения, он догадался использовать сразу два ЯВУ, чтобы столкновение ударных волн увеличило выход руды, он предложил выносить заряд за пределы рудного тела, в прилегающие породы, чтобы снизить заражение…
И эти проекты, действительно, оценены как удачные. Но… Но запущенная в Чаган рыба мутировала и передохла, вымерли 90 % микроорганизмов, до сих пор радиоактивность там в двадцать раз выше нормы, хотя озеро все равно используется для водопоя скота… А «Тайга»? Он первый понял, что это мертворожденный план. Потому что взрыв трех ядерных зарядов проложил только 170 метров канала. А надо пройти несколько тысяч километров! Это тысячи взрывов — целая ядерная война, всю страну загадят радионуклидами! А если использовать смешанный способ и в основном прокладывать русло тракторами и экскаваторами, то рыть придется сто лет…
Он опять вздохнул, уже печально. Настроение почему-то испортилось. Завтра надо выйти поохотиться. Может, удастся развеяться, да подстрелить заодно пару уток… Дичь он отдает соседу с третьего этажа, чтобы не возиться. А Игорь Васильевич в прошлом — повар, он любит разделывать, потрошить птицу, да и готовит хорошо. И обязательно приглашает на обед, но Виталий Евгеньевич не идет: отольет в кастрюльку свою долю супчика, заберет котлетки или жареные ножки, а ест дома. Он не любит случайной компании. К тому же сосед всегда заводит пластинку об одиночестве немолодых людей, а от таких разговоров на душе становится тошно. Докукин об этом не думает, его одиночество не тяготит, он даже с другими охотниками не общается. Раз в месяц потреплется с участковым об охоте — и вполне достаточно!
Он привык быть один — даже если вокруг сослуживцы или Нинка, он все равно отделен от них оболочкой из своих мыслей, из служебных проблем, из режимных требований. И ему нравился нынешний спокойный и размеренный образ жизни, нравилось не зависеть от рабочих планов, требований режима, приказов начальства, нравилось делать то, что хочется и когда хочется. Он был доволен своей жизнью. Двухкомнатная квартира на последнем этаже блочной пятиэтажки, сносная пенсия, даже «Зауэр»… Хотя по телевизору и в Интернете видел, что откровенные воры и мошенники живут во дворцах, разъезжают на баснословно дорогих машинах, имеют телохранителей и многочисленную прислугу, каждый месяц проводят две недели на зарубежных виллах и яхтах…
Но он им не завидовал. Это перхоть на плечах страны! Вот только то, что они по всему миру разъезжают… Он с детства мечтал увидеть Германию — страну чистоты и нерушимого порядка. Но всю жизнь был «невыездным», да и сейчас его вряд ли выпустят… Хотя, с этими нашими «перестройками» да «послаблениями», всё может быть. На сайте «Одноклассники» в своем альбоме «Любимые обои для рабочего стола» он выложил фотографию заснеженного Нойшванштайна — прототипа замка Спящей красавицы в Диснейленде, источника вдохновения Чайковского для балета «Лебединое озеро» и воплощения любви Людвига Второго к музыке Вагнера. Побывать бы там когда-нибудь… Только он понимал: нет, не побывает, поезд ушел! Наверное, меньше для своего Отечества сделал, чем эти толстосумы…
«Кстати, об „Одноклассниках“… — вспомнил Виталий Евгеньевич. — Что-то Степка Мончегоров молчит. Надо ему написать, старому черту…»
Неожиданно в дверь позвонили. Бесшумно подойдя, он выглянул в глазок. На лестничной площадке, белозубо улыбаясь, стояли двое, оба по виду выходцы с Кавказа. В руках усатого — большой полиэтиленовый пакет, у безусого — бумажный пакет поменьше.
«Сейчас что-нибудь втюхивать будут — утюг или соковыжималку, — подумал Докукин. — Знаю я эти штучки: самое лучшее, последний экземпляр…»
— Кто вы и что надо? — строго спросил он.
— Здравствуйте, Виталий Евгеньевич! Мы из военкомата!
— Что, повестку в армию принесли? — буркнул Докукин.
Кавказцы вежливо рассмеялись.
— Нет, поздравление!
«Странно, с чего это военкомат про мой праздник вспомнил? — удивился отставной полковник. — И почему каких-то чернявеньких прислал?»
— Ну, проходите, раз так… — Он открыл дверь и показал неожиданным гостям в сторону кухни.
Кавказцы выставили на стол бутылку коньяка, пышный хлеб и деликатесные закуски. Один выложил на тарелки нарезку: горбуша, нельма, сырокопченая колбаса, вяленое мясо… Усатый достал из шкафчика три рюмки, открыл коньяк, разлил.
— За ваш день рождения, Виталий Евгеньевич! Желаем вам сибирского здоровья, кавказского долголетия и царского могущества!
Докукин машинально чокнулся, выпил и закусил горбушей. Он оказался в дурацком положении: с какой стати он пустил в квартиру незнакомых людей, да еще пьет с ними? Но с другой стороны — и отказать как-то неудобно. В конце концов, эти чернявенькие — единственные, кто проявил к нему внимание.
— Так кто вас послал? — спросил он.
— Военком, Павел Трофимович Чистяков, — ответил гость и разгладил узенькие щегольские усики. Второй в это время снова наполнил рюмки.
— Давайте выпьем за подполковника Чистякова! — произнес он. — За настоящего офицера и порядочного человека!
Докукин выпил еще раз, закусил колбасой, попробовал мяса. Настроение улучшилось. Но неловкость не проходила.
— А вы кто такие? — спросил он, оглядывая улыбающихся гостей. Одеты прилично — черные, в узкую серую полоску костюмы, белые сорочки, яркие сине-красные галстуки. По виду — все дорогое, отличного качества. Приветливые лица, грамотная речь, кавказский акцент почти не ощущается.
— Извините, Виталий Евгеньевич, мы не представились…
«Хорошие психологи, они специально повторяют мое имя-отчество, — подумал Докукин. — Людям нравится слышать свое имя, это располагает…»
— Я Иса, а это Магомед, — продолжил усатый. — Учимся в военной академии, по специальности кадрового комплектования, приехали на стажировку. Павел Трофимович рассказал, какой вы замечательный человек и какую важную работу выполняли. Вот мы и решили вас поздравить…
В сознании Виталия Евгеньевича прозвучал тревожный звонок. Его личное дело хранится в сейфе в Москве, ни военком, никто в Нарьян-Маре, да и никто в России, кроме нескольких человек в Министерстве обороны, не знал, какую работу он выполнял. Значит, это подход!
— А в какой академии? — спокойно спросил он и отправил в рот очередной ломтик колбасы.
— Имени маршала Жукова… Кадровый факультет.
— Значит, будущие работники военкоматов?
— Да…
— Ну, тогда давайте за кадры! — Докукин поднял рюмку. — Кадры решают все!
А когда все выпили, встал.
— Спасибо за поздравление. Павлу Трофимовичу привет!
Но гости не торопились уходить.
— У нас к вам предложение, Виталий Евгеньевич, — вежливо произнес Иса. — Нас интересует продолжение проекта «Тайга». Это связано не со службой, а с бизнесом, сейчас эти категории переплетаются. Завершение проекта принесет большие деньги, и все причастные получат свою долю. Это аванс!
Иса достал из кармана пиджака конверт и, приоткрыв, показал толстую пачку долларов.
— Интересно! — сказал отставной полковник. — И что от меня требуется?
— Ничего особенного. Обычные консультации. Экспертная работа.
— Ничего себе «обычные»! Я таких денег никогда не видел! У меня даже давление подскочило… Пойду, приму таблетку…
Он расслабленно направился в комнаты, но, выйдя из поля зрения, преобразился и быстро метнулся в спальню. Два патрона всегда лежали в прикроватной тумбочке, друг «Зауэр» благодарно принял зеленые картонные цилиндрики в смазанные патронники. Направив оружие на дверь, Докукин придвинул телефон и набрал «ноль-два».
— Алло, милиция? — негромко сказал он. — Ну, да, полиция, то есть… Моя фамилия Докукин. Ко мне домой пришли подозрительные нерусские…
— Что значит «подозрительные»? — перебил дежурный. — Как нерусские, так сразу и подозрительные?
— Они предлагают мне большие деньги за консультации…
— Так причем здесь полиция? Мы вмешиваемся, когда отнимают деньги!
Поняв, что не сможет мгновенно рассказать, в чем состоит подозрительность и почему ему нельзя предлагать деньги за консультации, Докукин растерялся.
— У вас участковый есть, Сережа…
Виталий Евгеньевич судорожно пытался вспомнить фамилию и отчество лейтенанта, но ничего не получалось. Кровь молотками стучала в висках, наверное, давление действительно подскочило…
— Гражданин, у нас разбой и ножевое, а вы жалуетесь, что вам деньги дают! — раздраженно сказал дежурный. — Хотите участкового — звоните на его номер, он у вас на пункте полиции написан!
В трубке раздались частые гудки… Странное предложение! Что, ему сейчас бежать к этому пункту и номер искать?
«Черт! — подумал Докукин. — Придется самому…»
Зажав приклад под мышкой и опустив стволы, Виталий Евгеньевич вернулся на кухню. Отстраненным сознанием он как бы видел происходящее со стороны. Напряженные лица кавказцев, руку Магомеда под столом, себя, вставшего в дверях и вскинувшего ружье.
— Руки вверх! — «Зауэр» хищно рыскал стволами с одного на другого.
Полковник Докукин хотя и был повелителем атомного огня, но в такую ситуацию попал впервые и действовал так, как учат герои лихих кинофильмов. Там злодеи послушно поднимают руки, а не стреляют через крышку стола. Поэтому он не понял, что приглушенный хлопок — это и есть выстрел. Пуля пробила плиту ДСП, разбила тарелку с колбасой, пересекла тесное пространство кухни и угодила в грудь хозяину. Тот отшатнулся, ударившись спиной о косяк двери, но успел рефлекторно нажать на спуск, и дробовой сноп снес половину головы нервно поглаживающему усики Исе. Магомеда забрызгало кровью, но он, не обращая на это внимания, выдернул пистолет из-под стола и еще раз выстрелил в уронившего ружье, прижавшего руки к ране и покачивающегося на ослабевших ногах военного пенсионера. На этот раз пуля попала точно в сердце, и Докукин безжизненно рухнул на пол.
Кухня наполнилась запахом сгоревшего пороха, от грохота двенадцатого калибра заложило уши. Магомед вскочил, быстрым движением рыси наклонился к распластавшемуся на полу телу Исы, вложил ему в руку свой пистолет и, перескочив через лежащего ничком Докукина, бросился к двери. На миг задержавшись у зеркала в прихожей, он схватил с вешалки шарф и вытер лицо, но только размазал липкую красную жидкость. Плюнув, он ужом выскочил на лестничную площадку, придержав дверь, тихо защелкнул замок. Внизу раздавались возбужденные голоса:
— Стреляли, что ли? Или газ взорвался?
— Это на пятом…
Вскарабкавшись по вертикальной железной лестнице, Магомед толкнул чердачный люк. К счастью, он оказался не заперт. Выбравшись на крышу, он намочил шарф в оставшейся после дождя луже, привел себя в порядок и, спустившись через пожарный люк другого подъезда, вышел на улицу.
Через десять дней в следственном отделе Следственного комитета подводили итоги расследования.
— Хозяин квартиры пенсионер Докукин застрелил неизвестного у себя на кухне, — докладывал следователь. — Судя по тому, что стрелял дробью номер три, на гуся, а не картечью или жаканом, к убийству он не готовился. А его убили из пистолета «ПМ» с глушителем, значит, убийство было подготовлено. На столе лежал конверт с десятью тысячами долларов, а в кармане у убитого незнакомца обнаружен шприц с раствором цианида… Перед совершением убийств Докукин звонил в отдел полиции и сообщил, что к нему пришли двое «подозрительных нерусских», которые дают ему большие деньги…
— Странная история, — покачал головой начальник отдела. — Деньги, цианид… Значит, что-то предлагали: согласится — пряник, откажется — кнут. А он схватился за ружье и испортил сценарий…
Следователь пожал плечами:
— Кто бы тут ни оказался виноватым, привлекать к ответственности некого… А деньги вполне могут принадлежать хозяину дома…
— Да, усложнять не имеет смысла, — кивнул начальник. — Есть факты и есть догадки. Мы должны опираться на факты. Вооруженный неизвестный совершил разбойное нападение на квартиру пенсионера, тот оказал сопротивление. Так и запишем. А уголовное дело подлежит прекращению в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности.
— Есть! — четко ответил следователь.
Расследование действительно должно опираться на факты.
* * *
Подмосковье. Малаховка
Ни в милицию, ни в полицию идти не пришлось. Полиция сама к нему явилась, в лице деловитого участкового уполномоченного, которого Мончегоров раньше никогда не видел.
— Старший лейтенант Ванин, — бросил он руку к козырьку. — А это специалист районной администрации и заместитель районного архитектора.
Он указал на строгих мужчин с папками под мышкой, те едва заметно кивнули.
Готовясь к визитам официальных лиц, Иван Степанович второй раз в жизни надел на «парадно-выходной» пиджак орден Трудового Красного Знамени. Первый раз Николай Викторович Подгорный прикрепил его к лацкану в 1972 году в Георгиевском зале Кремля. Указ о награждении был секретным, после банкета орден пришлось сдать, двадцать пять лет он пролежал в сейфах первых отделов, потом награду вернули, посоветовав шепотом: «Особенно с ней не светись — мало ли что…» Но все сроки давности прошли, а государственная награда все-таки придает солидность, может, поможет, и власть проявит уважение к орденоносцу…
Но комиссия на высокую награду не обратила ни малейшего внимания. Представители власти сообщили Мончегорову, что тридцатилетний срок аренды участка закончился, к тому же непонятно, по каким основаниям он вообще попал на госдачу, не входя в категорию соответствующей номенклатуры… А раз так, то оснований продления срока аренды не имеется, ему дается месяц на добровольное освобождение госдачи. Подпишите уведомление. Вот здесь…
Как в тумане, Мончегоров подписал отвратительно выглядящую бумагу с выполненным на принтере текстом и размазанным фиолетовым штампом, которые когда-то небрежно шлепали на кривые машинописные строчки с забитыми буквами.
Через час заявились давешние «лиса Алиса и кот Базилио». Теперь Ирина не улыбалась, а была строга и деловита.
— Надумали продавать, Иван Степанович? — сухо спросила она. — А то вообще без денег останетесь… Не положено вам ничего.
— Если не положено, чего же вы ходите? И конторы такой не существует…
— Добра вам хотим, а добро с конторами не связано, — пояснил Алексей, хотя его внешний вид никак не сопрягался со словом «добро». И напоследок спросил: — Что это у вас за значок такой, прикольный? Может, хоть его продадите за пятихатку? У меня племяш значки собирает…
— Да пошел ты!
— А вот грубить необязательно! — высокомерно сказала «лиса Алиса», и они обиженно удалились.
Мончегоров лихорадочно задумался: что делать? Обратиться к коллегам? Но последние десять лет он работал в Научно-исследовательском институте мелиорации, оттуда ушел на пенсию, сейчас НИИ расформировали, да и чем могут ему помочь инженеры-конструкторы? Попробовать поднять старые связи?
Он нашел пухлую записную книжку с выцветшими чернильными записями, пролистал, определяя — кому можно позвонить. Но обзвон кончился ничем. Некоторые номера поменялись, некоторые телефоны не отвечали, некоторых абонентов уже не было в живых. Но могущественный Валентин Иванович — бывший куратор из ЦК отозвался, сразу вспомнил звонящего, внимательно выслушал.
— Ты понимаешь, Иван Степанович, — наконец, сказал он. — Времена изменились. Раньше я бы позвонил в аппарат, попросил ребят, они бы позвонили в территориальный райком, и все решили бы. А сейчас куда звонить? Кто меня помнит? И кто будет слушать? Тем более при нынешнем беспределе, когда все решают деньги… Так что, братец, извини… Попробуй с ними судиться, хотя сам понимаешь…
Все свои возможности Мончегоров исчерпал, но ни на шаг не приблизился к решению внезапно возникшей проблемы. Он чувствовал себя как человек, внезапно оказавшийся в тоннеле метро перед надвигающимся поездом. Можно броситься наутек, пробежать некоторое время, но рано или поздно тебя перемелют бесчувственные холодные колеса…
Прошла неделя, как-то днем в прихожей раздалась трель звонка от входной калитки.
«Неужели уже выселять пришли? — мелькнула первая мысль. — Вроде еще время не вышло. И не могут же они без суда… Черт, нужно было ружье завести!»
Мончегоров поднялся на мансарду, аккуратно, чтобы не заметили с улицы, выглянул в окно. За штакетником стояли двое мужчин в костюмах и при галстуках — явно официальные лица. Но участкового, которого ожидал увидеть Мончегоров, с ними не было. Приставов-исполнителей — тоже.
«Странно, — подумал Иван Степанович. — Не будут же выселять без властей…»
Позвонив еще несколько раз, незваные гости отошли от калитки и сели в черную «Тойоту-Камри», стоявшую прямо напротив входа во двор. Но не уехали. Шло время — пять минут, десять, пятнадцать. «Камри» продолжала стоять на месте. «Не уедут», — понял он.
Выждав еще минут десять, Иван Степанович надел прямо на домашнюю рубашку и растянутое трико пиджак с орденом и направился к калитке. При его появлении приехавшие одновременно вышли из машины. Получилось у них это так ловко, будто в синхронном плавании. И одеты они были одинаково: темно-синие костюмы, белые сорочки, черные галстуки, начищенные черные туфли. Водитель остался за рулем, а синхронная пара подошла к калитке. Одному было лет двадцать пять, второму — за тридцать, оба явно выраженной восточной внешности. Иван Степанович ясно понял, что никакого отношения к выселению они не имеют.
— Здравствуйте, Иван Степанович! Мы представители Правительства Республики Казахстан, — сказал тот, что был помоложе.
«Вот тебе раз! Какое отношение ко мне имеет Казахстан?»
— Меня зовут Карим, а его Наби, — говоривший указал на своего спутника. — А отчества наши вам трудно будет запомнить, да мы ведь и моложе, так что можно по именам. У нас к вам деловой разговор.
Мончегоров терялся в догадках, зачем он понадобился Правительству Республики Казахстан, но тревога постепенно уходила — гости пришли точно не из-за дачи.
— Заходите, поговорим. — Мончегоров распахнул калитку.
Приглашать в дом посторонних людей он не любил, провел в сад, и они расположились на деревянных лавках в обвитой виноградом беседке — хозяин по одну сторону небольшого стола, гости по другую.
— Может, чаю? — прервал затянувшуюся паузу Мончегоров, пытаясь вспомнить, есть ли у него сахар.
— Если не возражаете, предлагаю пообедать, — Карим достал сотовый телефон. — У нас все с собой, водитель накроет стол, а за едой легче вести и дружескую беседу, и деловой разговор…
Мончегоров не возражал. Карим позвонил, и через минуту крепкий мужчина в таком же костюме принес большую сумку, молча застелил стол бумажной скатертью и разложил на ней душистый лаваш, масло, баночку красной икры, пластиковую коробочку финского сыра, палку сырокопченой колбасы, ресторанный контейнер с остро пахнущими, распластанными и хорошо прожаренными цыплятами табака. В завершение на столе оказалась узкая бутылка незнакомого коньяка, минеральная вода, стопка разовых тарелок, пачка салфеток, пластиковые вилки, ножи и рюмки.
Водитель так же молча ушел, а Карим сделал приглашающий жест.
— Прошу, Иван Степанович! Все наше, казахское! Это кызы — конская колбаса, — он раскрыл большой складной нож и ловко ее нарезал. — А такого коньяка сейчас по всей России не найти!
— Да это просто пир на весь мир! — У Ивана Степановича даже слюна выделилась. Таких деликатесов его скромный домик никогда не видел. Да и он не пробовал столь изысканной снеди со времен того самого кремлевского банкета по случаю награждения участников проекта «Тайга».
— За приятное знакомство с уважаемым аксакалом, славные дела которого оценены столь высокой наградой, — Карим почтительно указал на орден. Мончегоров сдержанно улыбнулся: наконец-то хоть кто-то заметил! Пластиковые стопки бесшумно соприкоснулись и разошлись, разнося содержимое по назначению.
Коньяк действительно оказался мягким и ароматным. И цыпленок был изготовлен по всем правилам: хорошо отбит, нашпигован чесноком и зажарен под гнетом. Когда-то Иван Степанович с Евгеньичем ели такого в «Арагви».
Выпили еще, закусили. Карим шутил, рассказывал анекдоты, успевая сделать хозяину бутерброд с икрой и в очередной раз наполнить рюмки. Наби молчал, улыбался шуткам своего спутника, иногда пристально рассматривал Ивана Степановича, как будто хотел заглянуть ему в душу. Как-то незаметно бутылка опустела, и водитель принес новую. Иван Степанович расслабился, на душе потеплело, и даже перспектива выселения отошла куда-то на задний план. Но зачем пришли гости? За что хлебосольно угощают его и щедро поят? Он ведь не выделяет кредиты, не устраивает на «хлебные» должности, не распоряжается землей и сырьевыми ресурсами…
— Вы, наверное, думаете, зачем мы к вам пришли? — будто прочитав его мысли, заговорил Наби. Он явно был старшим — Карим сразу замолчал. Так уходит с арены клоун, развлекающий публику до начала основного номера.
— Думаю, — признал Мончегоров. — И чем больше думаю, тем больше прихожу к выводу, что вы меня с кем-то перепутали…
— Ну, что вы, — слегка улыбнулся Наби, как взрослый улыбается несмышленому внучонку, считающему, что Земля плоская. — Мы пришли к вам как к активному участнику проекта по переброске сибирских рек в Среднюю Азию.
— Тогда вы не ошиблись, — удовлетворенно кивнул Иван Степанович.
Ему было бы неприятно, если бы эти милые люди накормили и напоили его по ошибке.
— Проект это основная часть моей жизни. Я пришел на него в тысяча девятьсот семидесятом двадцатидвухлетним мальчишкой, а ушел в тысяча девятьсот восемьдесят шестом Главным инженером… Но это дела давно минувших дней… Чем они могут быть вам интересны?
Наби покачал головой.
— Для Казахстана и сегодня это очень важная и живая тема. Сибирь-Аральский канал решил бы проблему с нехваткой воды, с засолением почв, с высыханием Аральского моря… Но началась перестройка, приоритеты изменились, и проект был остановлен. А в республике не хватает воды, и положение ухудшается с каждым годом…
— Н-да… — задумчиво протянул Мончегоров. — Но что здесь можно поделать?
— Наше правительство хочет поставить перед Россией вопрос о возобновлении проекта и доведении его до конца. Для нас это первоочередная задача. Речь идет о повышении эффективности сельского хозяйства, а следовательно — о подъеме экономики Казахстана, об улучшении жизни населения… Очень важный и своевременный вопрос!
— Да, но чем я могу быть вам полезен?
— Нам нужен консультант. Необходима проработка вопроса, обоснование возможности возобновления работ, экономические и всякие другие расчеты…
— Это так неожиданно…
Мончегоров задумался.
— Проект выгоден не только Казахстану. Полторы тысячи километров канала пройдет по России — через Курганскую, Оренбургскую и Омскую области. Это оживит экономику и российских областей, станет мощным фактором политической и экономической интеграции!
— Пожалуй… Но почему именно я?
— Вы крупнейший эксперт в данной области. Лучше консультанта на стадии подготовки к межправительственным переговорам нам не найти!
Мончегоров польщенно улыбнулся. Столько лет прошло, а ведь помнят его, помнят! И ценят! Только почему-то не свои соотечественники, а иностранцы… Хотя какие они иностранцы? Все были советскими людьми, живущими в братских республиках, а потом порезали общий пирог на куски да растащили по разным квартирам, думали — обретут счастье… Ан не выходит: кто-то подавился, кто-то быстро съел и голодает…
— Откуда вы, кстати, обо мне знаете?
Гости в ответ только улыбнулись.
— Кто же вас не знает!
— А, ну да, — смутился Мончегоров, так ничего и не поняв из столь туманного объяснения. Но уточнять не стал. — Что ж…
Он задумчиво пожевал губами, что-то прикидывая.
— Это очень большая работа, ею занимались несколько институтов и министерств. Геология, математика, картография, экономика, наконец…
Он оборвал фразу на полуслове.
— Для одного человека она просто неподъемная…
Наби успокаивающе погладил его по руке.
— Мы это понимаем. Но от вас не требуется новый проект. Общее обоснование, не больше. Страниц на десять — пятнадцать. Впоследствии вы возглавите рабочую группу, а пока…
По кивку старшего Карим достал из борсетки пачку стодолларовых купюр в банковской бандерольке и положил перед Мончегоровым. Того бросило в жар: он никогда не видел таких денег. Сколько здесь? Тысяч пять, не меньше! Рука непроизвольно потянулась к деньгам, но он ее отдернул.
— Это аванс, — сказал Наби. — После подготовки и обоснования проекта возобновления работ получите еще столько же…
Ничего себе! Это же какие деньжищи!
— Что ж, я согласен! — кивнул Иван Степанович и сунул деньги во внутренний карман пиджака. Он ощутил, как его охватывает тот молодой азарт, который остался в далеком прошлом. — Мне понадобится две недели. Хотя… Черт, совсем забыл!
— В чем дело? — насторожился Наби, заглядывая ему в глаза.
— Да, у меня небольшие проблемы… Хотя какие, к черту, «небольшие»?! — Мончегорова словно прорвало. — У меня большие проблемы! Меня выселяют! Ходят какие-то люди, предлагают продать дачу, грозят пожаром, полиция и районное начальство с ними заодно! Сейчас у меня это сидит, как кол в голове! Я вряд ли смогу работать в таком состоянии. Да они могут меня выселить в любой момент, я и расчеты не успею закончить…
Гости переглянулись.
— Не волнуйтесь, — твердо сказал Наби. — Больше вас никто не будет беспокоить.
И посмотрел на Карима. Тот кивнул.
— Как не волноваться? Они нашли непорядок в документах, приходили из администрации, сам заместитель районного архитектора, все сказали, чтобы я выселялся!
И снова Наби посмотрел на него, как взрослый на несмышленыша.
— Даже не думайте об этом, Иван Степанович, — повторил он. — Очень скоро вы убедитесь, что мы не бросаем слов на ветер. Карим, дай нашему уважаемому хозяину визитную карточку. Если что-то понадобится — звоните!
Черная «Камри» уехала. Иван Степанович проводил ее взглядом, потом перевел взгляд на белый прямоугольник из твердого картона с золотой надписью: «Посольство Республики Казахстан, заместитель руководителя аппарата Карим Худобейдыров». Выглядело это очень солидно.
Гости практически не ели, и почти вся закуска осталась нетронутой на столе. Он выпил еще рюмку, съел кусочек конской колбасы, пересчитал доллары — там оказалось не пять, а все десять тысяч. «Надо же!» — он только головой покрутил.
Весь следующий день Иван Степанович посвятил разбору старых рабочих тетрадей, хранившихся на пыльном чердаке. Черновые эскизы и записи, непонятные непосвященным, могли стать хорошим подспорьем для подготовки обоснования. Конечно, они касались только открытой части проекта, однако хранить их дома тоже было запрещено. Но он оставил их, так — на всякий случай. И вот пригодилось…
«На основе этих черновиков можно сделать грубое обоснование, — думал Мончегоров. — Плюс мои пояснения… Надеюсь, их это устроит… А если нет, что ж, придется вернуть аванс…»
Он погрузился в работу. Приятно было чувствовать себя нужным и востребованным. Свободные часы перестали тянуться бесконечно, их уже не надо было убивать: наоборот, времени не хватало. Он садился за стол сразу после утренней пробежки и яичницы, а ложился поздно, когда уставали глаза. Телевизор и Интернет стали не нужны.
Спустя пять дней приехал лично районный архитектор в сопровождении незнакомого молодого человека. Выглядел он примерно так же, как «страховщик» Алексей, — широкоплечий, с мощной шеей, но дело даже не во внешнем виде, а в развязно-уверенных манерах, в тяжелых биоволнах угрозы, чувствующейся на расстоянии… И архитектор — дородный мужчина с большими залысинами — явно чувствовал эту угрозу.
— Извините, Иван Степанович, произошло недоразумение, — утратив начальственную вальяжность, пролепетал он, непроизвольно косясь на своего спутника. — Мы не знали, что вы ответственный работник. Но теперь недоразумение разъяснилось, мы все исправили: договор аренды продлен еще на двадцать лет.
Вручив необходимые документы и пожав Мончегорову руку, архитектор поспешно удалился. У Ивана Степановича словно камень с души свалился. Окрыленный, он достал визитку Карима, набрал его номер и сердечно поблагодарил.
— А как наши дела? — спросил Карим.
— Работаю. Скоро все будет готово…
— Ну, и отлично! Надеюсь, вы поняли, что мы не бросаем слов на ветер…
— Да, спасибо! И вы сможете убедиться, что у меня тоже слова не расходятся с делами!
— Очень рад! Надеюсь на плодотворное сотрудничество!
Они попрощались, очень довольные друг другом. Во всяком случае, Иван Степанович был очень доволен Каримом. Он с удовольствием допил остатки казахского коньяка, потом снял с пиджака орден, снова положил в коробочку и спрятал в шифоньер, под белье. Деньги спрятал во встроенный в шкаф сейф, который можно было вывернуть обыкновенным гвоздодером. Немного подумал и, отгоняя сомнения, рубанул ладонью воздух. Что ж, если Казахстану он оказался нужнее, чем родной стране, будет консультировать казахов!
* * *
К следующему приезду казахов Мончегоров подготовился основательно: навел порядок в доме, разложил на столе бумаги с расчетами и схемами, карту, приготовил заварку черного и зеленого чая, достал из подвала банку клубничного варенья. Скромно, конечно, но это не званый обед, а довесок к деловому разговору.
Карим и Наби приехали за пятнадцать минут до назначенного времени, поздоровались за руку, как старые друзья.
— Мы рады, что вы согласились… помочь нам.
По секундной заминке Иван Степанович понял, что Карим хотел сказать: «работать на нас».
— Спасибо за помощь в решении моей проблемы, — в свою очередь сделал реверанс Мончегоров. И подвел гостей к столу. — Подготовительные работы были выполнены на сто процентов. Проведены все расчеты. Вот направление канала, — он провел карандашом по линии на карте. — Первый этап — провести воду из Оби в Казахстан, второй — довести ее до Узбекистана. Как я понимаю, второй этап вас не интересует…
Наби и Карим синхронно кивнули.
Иван Степанович придвинул профильные кальки.
— Канал должен был быть судоходным. Профиль трапециевидный, ширина вверху сто двадцать метров, внизу — семьдесят пять, глубина пятнадцать. Среднегодовая расчетная рентабельность — шестнадцать процентов. Думаю, вам судоходность не нужна. Так?
Снова синхронный кивок.
— Значит, ширину и глубину можно уменьшить, это существенно удешевит проект, — сказал Мончегоров. — Теперь, что касается реальных объемов. Проложено всего четыре километра канала. Возникли трудности с грунтами, профилем скальных залеганий… С учетом этого…
Мончегоров замолчал, уставившись в линию на карте. Небольшой отрезок сплошной, дальше длинный пунктир. Его предстоит пройти. Дальше надо было говорить про Огненного Дракона, а все, что с ним связано, находилось под семью грифами секретности. Из-за него засекречивались даже обычные мелиоративные работы, даже профиль канала и объем перебрасываемых стоков. Другое дело, что все сроки давности миновали и строгие подписки утратили силу. И обойти молчанием Дракона нельзя — без него дальше не пойдешь…
Он откашлялся, будто пробивая в горле печать запрета. Но следующие фразы все равно прозвучали хрипло.
— С учетом этого был использован мирный атом — произведены два подземных ядерных взрыва. Еще три атомных заряда были заложены, но…
Мончегоров снова выдержал паузу и перевел взгляд со схемы на гостей — они смотрели напряженно и заинтересованно, нетерпеливо ожидая продолжения.
— После прекращения строительства шурфы забетонировали, а сами бомбы должны были впоследствии извлечь и увезти. Если это сделано, надо планировать один характер работ. Если они остались — другой. Но необходимо смотреть все на месте. В каком состоянии отрытая часть канала, как выглядит трасса. За двадцать пять лет и рельеф мог измениться, а просеки наверняка заросли…
— Да, да, конечно, — задумчиво кивнул Наби. — Иван Степанович, мы просим вас лично оценить состояние объектов. Доставка туда и обратно за наш счет, щедрые командировочные. А сумма вашего гонорара будет утроена. Нужное оборудование и снаряжение мы обеспечим. Согласны?
Случилось чудо: из далекого прошлого в небольшую, изрядно надоевшую комнатку повеяло забытым запахом тайги. Мышцы снова налились молодой силой.
— Согласен!
Мончегоров присел к столу, быстро набросал на листе список: современные карты среднего и крупного масштабов, теодолит, компас, дозиметр-радиометр… Что еще понадобится? Он никогда не занимался материально-техническим обеспечением — для этого существуют отделы снабжения. Подумав, дописал: комбинезон, резиновые сапоги сорок третьего размера, каску, плащ-накидку, энцефалитную аэрозоль, один костюм химзащиты, брезентовые антирадиационные бахилы…
— Таежная одежда нужна для всех участников, — пояснил он.
— Хорошо, — Наби взял список. — Нам понадобится ваш паспорт, чтобы приобрести билеты. Когда вы будете готовы вылететь?
— Да… Хоть завтра!
— Мне нравится ваш боевой настрой, — едва заметно улыбнулся Наби. — Ориентируйтесь на послезавтра.
Мончегоров отдал свой паспорт и проводил гостей до калитки. Потом долго сидел в беседке, размышляя. Все-таки консультировать гостей у себя дома — это одно, а ехать с ними за тридевять земель — совсем другое… Что он знает об этих людях? Да ничего! А если они в тайге перережут ему горло и утопят в болоте? Но зачем для этого везти в тайгу? Перерезать горло можно прямо здесь, в беседке, после щедрого угощения… Но зачем им это? Зачем платить ему большие деньги? Зачем помогать с дачей? Нет, похоже, они действительно в нем заинтересованы. Но почему тогда в душе зародилось странное беспокойство?
Вернувшись в дом, решил позвонить сыну. Просто услышать родной голос, поговорить, рассказать о неожиданной поездке. Это придаст ему уверенности и рассеет смутную тревогу.
Мобильный выключен или находится вне зоны досягаемости. Сегодня суббота, Сашка должен быть дома. Но ответил только металлический голос автоответчика. Странно. Хотя мало ли куда они могли поехать — к друзьям на Истру, например…
— Здравствуйте, это я… дедушка… В смысле Иван Степанович. Сынок, я уезжаю на пару недель, может быть, на месяц. По работе. Там, куда я еду, связи, наверное, не будет. За дачей Катя присмотрит, все ключи оставляю ей. Ты тоже приезжай, когда время будет. И возьми кое-что в моем сейфе, у тебя надежней будет, пока меня нет. До свидания…
И, подумав, все же добавил:
— Уезжаю с человеком… то есть — по предложению человека, чью визитку оставлю на столе…
Воскресный день прошел в сборах. Мончегоров достал из кладовки свой огромный «полевой» рюкзак, сложил белье, «мыльно-рыльные» принадлежности, свитер крупной вязки, запас обычных и шерстяных носков — словом, то, что обычно брал в экспедиции. Нашел давно устаревший стрелочный дозиметр в запыленном чехле, протер, вставил свежие батарейки — прибор ожил. Подумав, добавил нож с широким клинком в кожаных ножнах.
Позвонил Карим, уточнил время приезда машины — завтра в десять.
После обеда Мончегоров сходил к соседям, попрощался с Катей, оставил ей ключи от дома и от мебельного сейфа.
— Ты присматривай там, чтобы порядок был…
Женщина всплеснула руками.
— Вы какой-то другой стали… Бодрый, веселый, даже помолодели…
— Это потому, Катюша, что я возвращаюсь в места своей молодости! — От полноты чувств Иван Степанович приобнял соседку за плечи.
— Да, а где этот… Ключ от почтового ящика-то? — озаботилась вдруг Катя. — Вдруг письмо важное придет?
Иван Степанович почесал затылок.
— Так он у меня дома. А писем важных я уже давно не получаю…
— А вдруг?
— Ну, пойдем, поищем…
Они вернулись к Мончегорову, стали искать ключ, а нашли давешнюю забаву…
Сын так и не перезвонил…
* * *
Сибирская тайга
Водитель на «Тойоте-Камри» приехал ровно в десять. Оглянувшись на обветшавшую дачу, Мончегоров вздохнул и решительно сел в машину. В Шереметьеве его встретил Карим с тем самым человеком, который привозил архитектора.
— Рустам! — представился тот, сложив губы в улыбку. Но биоволны угрозы никуда не делись, только ослабли.
«Лицо европейского типа, — отметил Мончегоров. — Видимо, полукровка…»
У обоих были при себе огромные камуфлированные сумки-баулы, которые вместе с рюкзаком сдали в багаж. Теодолита Мончегоров не увидел, но вопросов задавать не стал: обеспечение экспедиции — не его проблема. С собой в самолет взяли лишь ноутбук в специальном кейсе, когда при досмотре Карим расстегнул «молнию», внутри оказались и какие-то бумаги. Туда же, чтобы не рассовывать документы по карманам, Карим положил паспорта и билеты всех участников экспедиции. По поведению спутников Мончегоров понял, кто тут старший — Карим отдавал, а Рустам исполнял распоряжения, как само собой разумеющиеся. Значит, и он подчиняется Кариму?
«В общем-то это логично и правильно, — подумал Иван Степанович. — В конце концов, я работаю на них. А кто платит, тот и заказывает музыку».
Взревели турбины, и «Боинг-737» круто набрал высоту. Вечерний аэропорт Омска встретил «казахско-российскую экспедицию» яркими огнями и моросящим дождем. Мончегоров отвык от перелетов. Из-за четырех часов, проведенных в воздухе, и разницы во времени навалилась усталость. Он даже подумал, что, может быть, переоценил свои силы. Но стоило сойти по трапу на сибирскую землю, как нахлынули воспоминания и усталость смыло губкой молодого задора. С того времени в аэропорту многое изменилось, но воздух… Здесь он был не таким, как в Москве. Воздух его молодости…
До железнодорожного вокзала доехали на такси. В зале ожидания он сидя вздремнул, но через час объявили посадку на нужный поезд. Четвертого пассажира в купе не было. Ивану Степановичу уступили нижнюю полку, и он сразу же провалился в тяжелый сон. Когда проснулся, спутники уже разложили на столе незатейливый завтрак — невесть откуда взявшуюся курицу-гриль и пирожки с капустой, Рустам принес чай. Мончегоров испытал некоторую неловкость: он как бы перешел на иждивение чужих людей… Но это чувство быстро прошло — в конце концов, он старше по возрасту, да и выполняет главную роль в экспедиции. Поезд шел через лес, и он с удовольствием всматривался в сплошную череду хвойных и лиственных деревьев. Как будто машина времени перенесла его в 1970 год… Но тогда не было сотовых телефонов, в который почтительно говорил Карим:
— Доброе утро! Да, все в порядке, мы уже подъезжаем. Ну, и отлично, значит, сразу двинемся в путь!
Мончегоров обратил внимание, что Карим ни разу не назвал ни имени собеседника, ни своего собственного. Конспирация? Или у них так принято? Впрочем, у кого «у них»? У казахов? У представителей Казахского правительства? А ведь больше он о своих спутниках ничего и не знает!
Через час поезд сбавил ход и остановился. Трое мужчин, преодолевших менее чем за сутки почти три тысячи километров, спустились на перрон небольшой станции и вдохнули полной грудью свежий прохладный воздух с отчетливыми нотками хвои и сырой листвы.
— Тайгой пахнет, — потянулся Мончегоров. — Знаете эту песню:
А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги…
Карим и Рустам переглянулись.
— А что это за песня? — удивился Рустам. — Я никогда не слышал…
— И рифма неважная, — добавил Карим, оглядываясь по сторонам.
Иван Степанович вздохнул.
— Давно ее пели. Сейчас в ходу совсем другие песни.
Десяток высадившихся из состава пассажиров уже разошлись, когда к ним подошел высокий крепкий мужчина в камуфляже, с давно небритым лицом. Заправленные в сапоги штаны, расстегнутая куртка, свитер под горло. Явно местный житель, скорей всего, лесоруб…
— Доброго дня! — дохнул он спиртовым перегаром и ощупал всех троих неожиданно цепким взглядом. — Кто из вас Карим?
— Я Карим!
— А я — Тайга. — Мужик протянул руку, но Карим оставил жест без ответа. Растопыренная кисть повисла в воздухе, на тыльной стороне синело восходящее солнце с редкими лучами и красовалась многозначительная надпись «Север». В свое время Мончегоров повидал много таких татуировок и хорошо знал, что они обозначают.
— Тундра ты серая! Чтобы я больше кличек ваших не слышал! И не опаздывать! — резко наехал на него Карим. — Ты меня понял?! Где остальные?
— Вон они. — Татуированная рука указала на стоящих в стороне двух таких же небритых мужиков. — А один за вокзалом, шмотки сторожит.
Тайга махнул в сторону одноэтажного кирпичного здания.
— Здесь же как: только отвернулся, к вещам ноги приделают, — словно оправдываясь, сообщил он.
— Берите сумки и вперед! — резко приказал Карим.
Тайга повернулся и совсем другим голосом рыкнул:
— Взяли узлы, по-шустрому!
Мужики подбежали, подхватили сумки и рюкзак — ноутбук Карим им не доверил. Один был в телогрейке, второй в зеленой куртке с надписью «Минмонтажстрой» на спине, оба в сапогах. Все трое были похожи друг на друга — то ли неряшливым видом, то ли разношерстной одеждой, то ли необремененными интеллектом лицами, то ли угадывающимся уголовным прошлым…
Когда-то Мончегоров работал с таким контингентом — из них набирались разнорабочие, грузчики, помощники геодезистов, водители… Жители окрестных поселков, бичи и прочий беспаспортный люд, который стекался к месту заработка за пятьдесят и сто километров. За ними нужен был глаз да глаз… И конечно, жесткая рука. Он называл такие бригады «шайками» и всегда носил при себе оружие.
Впрочем, тяжелый багаж «шайка» донесла исправно. Они обошли вокзал. На подобии привокзальной площади — пятачке, засыпанном укатанной щебенкой, было пусто. Справа, у сваленных в кучу потрепанных рюкзаков, переминался с ноги на ногу еще один член «шайки». Слева, у закрытого киоска, стоял большой черный «Лендкрузер» с тонированными стеклами. Изнутри доносилась громкая музыка.
— Идите туда, я сейчас! — приказал Карим и направился к джипу.
Ивана Степановича покоробил столь неуважительный тон и то, что он не был из него выделен, а оказался на одном уровне с «шайкой». Хотя и Рустам с ним в одной компании… Значит, обижаться не стоит.
Их сумки и рюкзак легли в общую кучу «шмоток», мужики закурили, отравляя чистый воздух ядовитым горьким дымом. Мончегоров поморщился.
— А на чем же мы поедем? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Так откуда ж мы знаем, мил человек! — удивился мужик в куртке «Минмонтажстроя». — Наше дело маленькое… Вы же тут главные!
— Заткнись! — остро зыркнул на него Тайга. — Дело маленькое — вот и сопи в две дырки!
— Сейчас Карим все порешает, — объяснил Рустам. — Подгонят транспорт и все, что нужно…
Так и оказалось. Через пять — десять минут послышалось тарахтение движка, и на «площадь» в сизом облаке выхлопа выехал «транспорт», который оказался конверсионным вездеходом на базе БРДМ. Выглядела машина очень внушительно — самый настоящий броневик на четырех огромных колесах. Закрытый сдвижной заслонкой винт на корме и скошенный, как у лодки, нос выдавал ее способность плавать.
— Ничо себе! — оживилась, захохотала «шайка». — Целый танк подогнали! А где же пушка?
Из верхнего люка высунулась улыбающаяся физиономия с растрепанными рыжими волосами.
— Здорово, орлы! Кто старший?
«Шайка» угрюмо молчала.
— Да чего вы волками смотрите? Я водитель, Володя. Чего стоите, как засватанные? Грузитесь!
— Еще один командир! — негромко буркнул Тайга. — У нас свои хомуты на шеяках, своих возчиков слушаем!
Рустам стоял молча, как будто его это не касалось.
— Дело ваше! — Голова исчезла.
Они постояли еще несколько минут. Мончегоров несколько раз набирал номер сына, но тот по-прежнему не отвечал. Наконец, «Лендкрузер» взвыл музыкой, выпуская Карима, развернулся и уехал. Номеров на машине не было.
— Чего ждем? Карета подана! — подошедший Карим явно был в хорошем настроении. Довольно ловко он открыл тяжелую боковую дверь и скрылся внутри. Следом полезли остальные.
Вещи сложили в рундуки под расположенными вдоль бортов диванами, обтянутыми кожзаменителем, и уселись лицом друг к другу, разделенные квадратным столом-книжкой. Раздвижная дверь отделяла пассажирский салон от кабины, в которой Карим негромко разговаривал с водителем. Тайга привычно заглянул в плоские шкафчики: в одном находилась аптечка, в другом стояли два ружья и карабин «Тигр» с оптическим прицелом.
— Из такого медведя запросто завалишь! — восхитился Тайга, вертя в руках карабин. — Тут, если на стол стать, можно прямо через верхний люк шмалять!
— Поставь на место! — приказал Рустам. — И ничего без спроса не трогать!
Тайга зыркнул было на него недобро, но тут же пригасил вспыхнувший в глазах злой огонек.
— Да чё ему сделается!
Он захлопнул дверцу и заглянул в третий шкаф. Здесь были продукты: колбаса, хлеб, консервы, крупы в целлофановых кульках, чай, сахар…
— Не слабо затарились, хавки тут с запасом, — одобрил Тайга.
— А водка есть? — заинтересовался Облом.
— Водки нет…
— Про водку забудьте! — вмешался Рустам.
— Да ладно, мы и без ихней водки обойдемся! — довольно засмеялся Муха. — Надо будет, кайф найдется…
— Ты что, не понял? — Рустам угрожающе свел брови. — У нас сухой закон!
— А у нас — нет, — продолжал веселиться Муха.
— Степаныч! — позвал Карим. — Загляни-ка сюда!
Мончегорова покоробило от такой фамильярности, но он подошел и, пригнувшись, стал в проеме раздвижной двери. На приборной панели лежала карта, водитель и Карим поочередно водили по ней пальцами.
— Так как нам лучше ехать? — требовательно спросил Карим.
— Вот здесь, — подавшись вперед, стал показывать Мончегоров. — После соединения Иртыша с Омью должно было быть Калачинское водохранилище…
— Слушай, друг, — перебил водитель. — Мне не интересно, что там должно было быть… Говори, как ехать!
— Можно вот здесь, так немного короче, но тогда сначала через Омь нужно переправиться…
— Короче, куда нам нужно, покажи! А как туда доехать — я сам разберусь!
— Ты этот тон засунь себе в задницу! — неожиданно для самого себя рявкнул Мончегоров. — Какой ты мне друг?! Твое дело сидеть и шевелить педалями! И слушать старшего!
В пассажирском салоне сзади наступила тишина. Водитель опешил.
— Да, Володя, ты с Иваном Степановичем повежливей, — примирительно сказал Карим. — Он тут был большим начальником…
Мончегоров перевел дух. На миг в нем проснулся главный инженер крупнейшего проекта СССР. Но вспышка тут же прошла.
— Точно нужную точку я не могу сейчас показать. Километров двести на север, вот сюда, — он обвел карандашом довольно крупный участок карты. — А там сориентируемся…
— Ну, селение там, рядом, было какое-нибудь? — осторожно спросил Володя.
Иван Степанович пожал плечами:
— Конечно! Во-первых, мы рабочий поселок поставили: вагончики, домики сборные щитовые, ангар-склад, диспетчерская, штаб… Все это должно остаться — там места дикие, безлюдные, поэтому и начать…
Мончегоров запнулся.
— Поэтому и начать строительство решили оттуда…
Водитель смотрел в карту, а Карим внимательно рассматривал Ивана Степановича, будто проверяя — правильно ли он говорит.
— Во-вторых, неподалеку был поселок с таким странноватым названием… Занадворовка, что ли… Но людей оттуда переселили. Хотя некоторые, по-моему, остались.
— Ладно, все ясно, поехали! — подвел итог Карим.
Мончегоров вернулся на место. Рустам и Тайга предупредительно подвинулись, сидящие напротив Муха, Облом и Карнаух старались не встречаться с ним глазами. Значит, признали, что он относится к другой, более важной породе. Но это признание надо все время поддерживать и подтверждать свой авторитет, иначе разорвут на куски, как любая стая разрывает утратившего силу вожака…
* * *
Вначале вездеход шел достаточно мягко — сперва по дороге, затем по тропинке, протискиваясь между стволами и легко ломая молодые деревца, потом по просеке… В пассажирском отсеке воняло ваксой, немытыми телами, а в дешевом табачном дыме можно было топор вешать. По настоянию Ивана Степановича открыли верхние люки, но это не очень оздоровило атмосферу.
— Еще… Еще… Стал…
— Банк! Давай еще… Ушел!
— Муха, открывай! У меня девятнадцать!
— Бл… Восемнадцать…
С каждым десятком километров рельеф усложнялся, в салоне началась качка. Иногда БРДМ переваливалась через поваленные деревья, иногда проваливалась на полметра-метр, пассажиров бросало друг на друга, падали на пол карты, что вызывало взрыв возмущения, впрочем, сдерживаемого настолько, что даже обходилось почти без нецензурных слов. Карты поднимали, собирали разлетевшиеся деньги, и партия продолжалась. Играла только «шайка»: Иван Степанович не знал таинств «очка», Рустам просто отказался, не объясняя причин, а Карим так и остался в кабине рядом с водителем.
Чем дальше на север продвигалась экспедиция, тем гуще становилась тайга и тем хуже дорога. Качка превратилась в шторм. В конце концов «шайка» была вынуждена прекратить игру: карты и деньги разлетались ежеминутно.
Через шесть часов пути вездеход, тяжело преодолев овраг, остановился, порядком надоевший гул двигателя смолк. Пассажиры высыпали наружу, разминая кости и подмывая тугими желтыми струями окружающие деревья.
— Слышь, как говоришь, тебя зовут? — спросил Карим у встретившего их первым мужика.
— Тайга! — с вызовом повторил он.
— Я же тебе сказал, чтобы без всяких кликух! — нахмурился казах.
— Кончай блатовать, бугор! — скривил губы Тайга, оскаливая неровные острые зубы. Он вел себя совсем не так смирно, как утром на вокзале.
«Видно, запах тайги действительно меняет людей, — подумал Мончегоров. — Или не меняет, а просто сдирает оболочку цивилизованности, обнажая первобытную суть каждого…»
— Ты не начальник, а мы не на зоне! — продолжал напирать мужик. — Может, еще паспорта проверишь? Или пальчики откатаешь?
Карим сжал челюсти и угрожающе уставился на дерзкого помощника. Но тот не отвернулся — только прищурился. С минуту они сверлили друг друга испепеляющими взглядами, потом Карим махнул рукой и принужденно усмехнулся:
— Ладно, Тайга, так Тайга — тебе жить! Командуй своим, пусть готовят стоянку — обедать будем!
Тайга отдал распоряжения. Муха начал рыть яму для костра, Облом натаскал веток и сучьев, а Карнаух взял в вездеходе двустволку и скрылся между деревьями. Вскоре разгорелся костер, над ним установили складную треногу, подвесили котелок с водой. Муха чистил картошку и лук, Облом приготовил крупу и две банки тушенки, Тайга наблюдал за ними. Карим отвел в сторону Рустама с водителем и что-то тихо говорил, иногда бросая взгляды в сторону костра. Наверное, обсуждал, как усмирить «шайку» и заставить повиноваться.
«Э-э-э, не все так просто в этой чудной компании, — думал Мончегоров. — Нет среди них единства. Хотя, конечно, это одна шайка-лейка… Только одни „шайка“, а другие — „лейка“… А я где? Похоже, где-то между ними…»
Предоставленный сам себе, Мончегоров подошел к костру. Тайга посмотрел на него и шагнул в сторону, как бы приглашая стать рядом. Это было проявление дружелюбия. В ответ Иван Степанович достал пачку «Мальборо», захваченную как раз для подобных случаев.
— Закуришь?
— Ого, какие! — заскорузлые пальцы с трудом подцепили одну из плотно вбитых в красивую коробочку сигарет.
— Значит, большим начальником был? — глубоко затянувшись, спросил Тайга.
— Вроде того. А почему у тебя прозвище такое?
— На зоне прилепили. Я же из тайги. Вот и пошло: Тайга, Тайга…
— И сколько отбыл?
— Девять.
— Ничего себе! Это за что же?
— Застрелил одного, случайно…
— За «случайно» столько не дают.
— Да они не поверили.
— Так, может, не случайно?
— Может. Он у меня соболей из петель вынимал…
Вдали раздались слабые хлопки выстрелов. Муха и Облом оживились.
— Дуплет! Видно, Карнаух добыл свежатинки! Хорошо, что консервы не открыли…
Пока ждали охотника, все надели противомоскитные сетки и тщательно застегнулись: гнус свирепствовал все сильнее — лез в глаза, забивался в нос и рот. От разбрызгиваемого спрея «Рефтамид» воздух наполнился ядовитым запахом с оттенком ванилина.
Минут через сорок появился Карнаух с большим тетеревом в руке. Птицу мгновенно ощипали, разделали, порубили на куски и бросили в кипящую с овощами и крупой воду. Все собрались вокруг, нетерпеливо рассматривая бурлящее варево и жадно вдыхая ароматы наваристой похлебки.
— Тут жилье неподалеку, — вдруг сказал Карнаух.
«Шайка-лейка» оживились.
— Откуда знаешь?
— Вначале следы колотушек на кедрах увидел, потом ветер дым принес да собачий лай…
— Далеко? — деловито спросил Володя.
Карнаух пожал плечами.
— Километров пять… Но в тайге свои меры. Там, может, болота или бурелом…
Рустам повернулся к Кариму.
— Так, может, туда на ночлег подадимся? В этой коробке всем не разместиться.
— Палатку поставите, не облезете! — обиделся за «коробку» водитель.
— Посмотрим! — коротко бросил Карим. Ивану Степановичу показалось, что он чем-то озабочен.
Похлебка удалась на славу — оголодавшие люди вмиг опустошили котелок и до костей обглодали птицу. «Шайка», развалившись на мягкой земле в вольных позах, курила, сняв противомоскитные сетки и распахнув куртки. То ли «Рефтамид» подействовал, то ли сытость, но комары им уже не мешали. Раскрасневшиеся, они рассказывали анекдоты, громко смеялись, обнажая плохие зубы. Муха несколько раз запевал:
— По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский «Воркута — Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Опасаясь тревоги и криков солдат…
Но его никто не поддерживал, и песня гасла. Зато очередной анекдот вызывал взрыв продолжительного хохота. Если бы не полное отсутствие спиртного, можно было подумать, что «шайка» пьяна.
«Лейка», напротив, выглядела мрачно. Некоторое время все трое стояли напротив костра, рассматривая веселящихся рабочих, потом Карим чуть заметно кивнул Володе. Водитель обошел костер, будто направляясь в ближайший кустарник, но сам, наклонившись, быстро поднял лежащую рядом с Карнаухом двустволку и отпрыгнул в сторону.
— Ты чо хватаешь?! Отдай! — Карнаух встал, сделал шаг вперед, протянул руку к ружью, но Володя ловко ударил его острым углом приклада в солнечное сплетение. Тот с утробным стоном скрючился и упал на колени.
— Да ты чо?! — «шайка» вскочила на ноги. Муха и Облом, хищно ощериваясь, выдернули из-под курток ножи. Тусклая сталь зловеще заблестела, призванная вселить страх в неопытные души. Но здесь таких, как оказалось, не было.
Совсем рядом оглушительно грохнул выстрел.
— Назад! Бросили перья! — Тон Карима был не свойственным для представителей любых правительств. Так же, как пистолет в руке, шарящий по застывшим фигурам членов «шайки», вмиг утративших агрессивный настрой.
Ножи упали на землю, один косо воткнулся и задрожал, словно сам испугался.
— Кто разрешил брать ружье?! Кто разрешил охотиться?! Кто разрешил пить?!
— Так мы же не в зоне, начальник! — сказал Тайга, но не так уверенно, как огрызался накануне. То ли вкусный обед смягчил его характер, то ли реальная возможность получить пулю в набитый желудок.
— Рустам! — Карим взмахнул рукой.
Помощник подскочил к Тайге и неожиданно полоснул его ножом по животу. Клетчатая ткань рубашки распахнулась, из пореза обильно хлынула красная жидкость, заливая брюки и сапоги…
У Мончегорова от ужаса закружилась голова. При нем еще никогда не убивали людей, да еще таким варварским способом. А Рустам так же лихо распорол живот Мухе и Облому, выкрасив их одежду ниже пояса в красный цвет. Иван Степанович наверняка бы потерял сознание, если бы не странности этой расправы: мужики не падали с отчаянными воплями, не бились в конвульсиях, заталкивая обратно выпадающие кишки, — они просто скорбно смотрели на мокрую одежду, и на лицах не отражались предсмертные муки: только досада и сожаление. К тому же ощутимо запахло спиртом…
Он уже и сам начал догадываться, что произошло, когда Тайга вытащил из-за пазухи распоротую грелку. Муха и Облом последовали его примеру.
— Э-эх, сколько клюковки пропало! — сокрушенно сказал Тайга. — А зачем так резко?
— Карнаух, выливай, быстро! — приказал Карим.
Тот достал грелку, из горловины которой тянулась длинная резиновая трубка, вывинтил пробку и, скривившись, как будто ему удаляли зуб, вылил настоянный на клюкве спирт.
— Если бы не эта прокладка, ты бы мне весь ливер отбил, — укоризненно сказал он Володе.
Водитель усмехнулся.
— Рукопашный бой с оружием, тема четвертая, — весело пояснил он. — Расслабляющий удар прикладом и добивающий — штыком. Скажи спасибо, что штыка нет.
— Спасибо, — буркнул Карнаух, нюхая опустошенную грелку.
Настроение у «шайки» было безнадежно испорчено. Но на этом уроки дисциплины не закончились.
— Скажи, Тайга, ты ведь на зоне не качал права с хозяином? Почему? — доброжелательно спросил Карим.
— Знаешь поговорку: закон тайга, прокурор медведь? — глядя в землю, ответил Тайга. — Там если возбухнешь, себе дороже выйдет.
— Правильно мыслишь, — вроде как похвалил его Карим. — Только мы и сейчас в тайге. И знаешь, кто тут медведь и прокурор?
Тайга молчал. Он уже понял, что и здесь вольное поведение не сойдет ему с рук.
— Не знаешь, — констатировал Карим. — А вот сейчас мы это выясним. Выходи против Рустама. Один на один, без ножей…
— Да зачем… И так все ясно!
— Нет, пока не ясно, — доброжелательно настаивал Карим. — Выходи!
— Ну, можно и выйти! — Тайга сплюнул, сбросил куртку, рубашку, заношенную майку и, играя мускулами, направился к Рустаму.
От мощного татуированного тела шел пар, синие орлы, львы и голые женщины с интересом разглядывали будущего потерпевшего, которому богатая тюремная роспись должна была внушать ужас. Тот казался совсем неподготовленным к схватке: стоял неподвижно, расслабленно, в той же одежде, в какой был. По сложению противники не уступали друг другу, Тайга даже был на полголовы выше. Он угрожающе наклонил голову и выпятил нижнюю челюсть, от чего выражение лица не стало более мягким и добрым.
Остальные члены «шайки» с интересом наблюдали за происходящим. Они видели своего кореша в «разборках» и были уверены в исходе предстоящей драки. Но никакой драки не получилось. Сократив дистанцию, Тайга присел, принимая боевую стойку, и молча бросился в атаку. Рустам сделал полшага в сторону, махнул рукой, челюсти Тайги лязгнули, он пробежал пару метров, упал лицом вперед, да так и остался лежать. Это была не драка, это была расправа. Так матерый волк мимоходом, одним движением лапы, разделывается с обнаглевшим дворовым псом.
Рустам стоял в прежней расслабленной позе, равнодушно глядя, как Муха и Облом брызгают на товарища водой и трут уши, приводя в чувство. Наконец, он пришел в себя и сел, оглушенно тряся головой.
— Продолжаем? — спросил Карим.
— Не-а, хватит, — хрипло ответил Тайга, глядя в землю и озабоченно трогая челюсть.
— Может, на ножах попробуете?
— Не-е…
— Ну, как скажешь, — Карим развел руками. — Кстати, я забыл, как тебя зовут?
— Виктор…
Карим покачал головой.
— Не годится. Виктор — значит победитель. А какой ты победитель? Так и будешь Тайгой!
Побежденный скрипнул зубами, но головы не поднял.
Карим ждал ответа, но не дождался, поэтому задал очередной вопрос:
— А ты понял, кто здесь закон, медведь, суд и прокурор?
Тайга кивнул.
— Кто?
— Ты…
— Вот и правильно, молодец! — Карим просиял. — Небольшое недоразумение улажено, дальше все идет по плану. Вы делаете свою работу, соблюдаете дисциплину и получаете хорошие деньги, как договорено! А насчет клюковки не жалейте — вернемся в город, я вам такой стол в ресторане накрою — закачаетесь! Договорились?
Он обвел взглядом всю «шайку» по одному, каждый кивнул или сказал «да». Инцидент был исчерпан, и атмосфера вроде разрядилась. Карим повеселел.
— Собирайтесь, двинемся к жилью! — приказал он. — В избе ночевать удобней, да, может, в баньке попаримся…
Мончегоров первым залез в вездеход, достал из рюкзака нож и повесил на пояс, под одежду. Через десять минут снова взревел двигатель, и БРДМ, отклоняясь от курса, двинулась в сторону неведомо кому принадлежащего жилья. Это могла быть заимка охотников, или убежище лихих людей — беглых зеков, разыскиваемых преступников, браконьеров… Да мало ли кто может скрываться в тайге на площадях больших, чем Франция и Германия вместе взятые!
Иван Степанович и Рустам вольготно развалились на своем диване: Тайга перешел к товарищам и теперь сидел напротив, открывая и закрывая рот и озабоченно ощупывая челюсть.
— Болит? — спросил Мончегоров, перегибаясь через стол и повысив голос.
Тайга только кивнул и махнул рукой.
«Итак, здесь две компании, — продолжал размышлять Иван Степанович. — Основная — Карим и Рустам, ну, и я вроде как с ними… На месте организовал экспедицию тот, кто сидел в „Лендкрузере“, — он обеспечил вездеход с Володей и необходимыми припасами, он дал Кариму пистолет — в самолете его никак не провезешь… А эти мужики — вспомогательная рабочая сила, кто-то их нанял, однако особенности дикого характера таких людей в условиях тайги рвутся наружу, вот Карим и поставил их на место… Причем сделал это очень умело! Самому Мончегорову однажды тоже приходилось пугать „бичей“ пистолетом, только в воздух он не стрелял и показательных поединков не устраивал. К тому же оружие ему было положено по должности, на него имелось разрешение, и получил он его под роспись в милиции, а не за тонированными стеклами джипа без номеров… Хотя сейчас все проще, особенно вдали от крупных городов… А Карим — хороший психолог, вон как закончил „урок дисциплины“ — пообещал ресторан, перешел на дружеский тон и сгладил конфликт, чтобы не оставлять в сердцах у мужиков скрытой обиды… Вон, сидят, болтают, скалятся, как ни в чем не бывало, только Тайга хмурый и челюсть у него опухла, как бы не перелом, а то намучаемся с ним: здесь стоматологических кабинетов нет…»
Машину качнуло, двигатель смолк.
— Приехали! — крикнул из кабины Карим.
* * *
Скит старообрядцев
Селение было небольшим, около полутора десятка деревянных домиков — несколько добротных, но потемневших от времени срубов, остальные кое-как слепленные развалюхи. Они стояли на открытой возвышенности, здесь дул ветерок и гнуса оказалось намного меньше, чем в зарослях. Вездеход остановился на околице, метрах в ста от огораживающего поселок невысокого заборчика из длинных жердей. Карим взял «Тигр», дал двустволку Рустаму и позвал третьим Мончегорова, остальным приказал сидеть в машине. Выходя, Иван Степанович машинально бросил взгляд в кабину и увидел, что Володя выглядывает в верхний люк, а в руках у него автомат. Откуда у них боевое оружие?! Впрочем, раздумывать над этим было некогда — главное, чем обернется встреча… Тайга — это не Москва и не Омск, поэтому сейчас выходящая из-за надежной брони троица испытывала такие же чувства, как моряки Джеймса Кука, высаживающиеся на открытый ими остров. Что их там ждет? Агрессивно или мирно настроены аборигены? Не живут ли здесь каннибалы? Кстати, судьба самого Кука сложилась далеко не лучшим образом…
Непрошеных гостей вышли встречать несколько десятков человек: бородатые мужчины, женщины в длинных юбках и платочках, завязанных под подбородком. Они стояли тесной кучкой у хлипких ворот, а метрах в десяти впереди, опираясь на вырезанный из ветки посох, пришельцев ожидал старик с седой бородой по пояс, властным выражением лица и жестким взглядом. Он был в широком брезентовом плаще и нелепой здесь летней шляпе, рядом стояли четверо мужчин среднего возраста, тоже небритых, за плечами ружья и старинная «трехлинейка». Переведя взгляд с платочков и бород на небольшой домик с четырехскатной крышей под крестом, Мончегоров понял: «Старообрядцы…»
— Поговоришь с ними, Иван Степанович? — шепотом спросил Карим. — У тебя лучше получится…
«Это уж точно», — подумал Мончегоров, уже не обращая внимания на непочтительное «ты».
— Поговорю, — так же шепотом ответил он.
И, слегка поклонившись, обратился к старику, как представителю всей общины:
— Здравствуйте, люди добрые! Мир вам и покой вашим жилищам. Меня зовут Иван Мончегоров…
— И вам здравствовать, — отозвался старик, несколько удивленный столь учтивыми оборотами, которыми тайга обычно не балует. — А я Силантий Бельский… Вы кто будете?
— Геологи мы… А я инженер-мелиоратор, — сказал Иван Степанович половину правды.
— А почему на танке приехали? — недоверчиво спросил Бельский. — Военные геологи, что ли?
— Да нет, самые обычные. Это не танк, это вездеход…
— А вы эти… Староверы? — вмешался Карим.
Бельский недовольно поджал губы.
— Нет, Карим, вера, она всегда одна, — мягко поправил Иван Степанович. — А вот обряды появились новые, их не все приняли. Так что называют их старообрядцами…
— То так, — кивнул старик и с интересом глянул на Мончегорова. — Откуда такие подробности знаешь?
— Читал, интересовался. Знаю, что в девятьсот тридцатом году Патриарший Священный Синод снял с вас прошлые проклятия…
— И это верно, правда свое берет, — кивнул Бельский. — А вы небось золото ищете? Так нет здесь этой дьявольской забавы…
— Почему золото?
Старик улыбнулся, и его жесткий взгляд слегка смягчился.
— Ну, не кедровые же шишки!
— Слюду мы разведываем, — сказал Мончегоров, стараясь держаться ближе к правде. В этих краях действительно много лет назад открыли месторождение слюды, но экономически его разработка оказалась невыгодной. И в свою очередь спросил: — А откуда у вас польская фамилия?
— Верно заметили. — Старик погладил бороду. — Прапрадед мой из-за гонений на веру бежал в Польшу… Там работал на пана, взял его фамилию. Только потом его все равно схватили и выдворили в Сибирь.
Он помолчал.
— Ну, а к нам за какой надобностью?
— Переночевать пустите? Нас восемь человек, в машине не поместимся…
Силантий снова построжал лицом.
— Извиняйте, у нас с этим строго… Мы чужих не пускаем…
— Не волнуйтесь, мы заплатим, — вмешался Карим.
Старик презрительно улыбнулся.
— Зачем нам деньги? Какая польза от них? Ни есть нельзя, ни носить, ни медведя отпугивать…
— Мы не доставим вам беспокойства, — как можно мягче сказал Иван Степанович. — У нас больной, может, у вас фельдшер есть…
Старик выставил вперед сухую морщинистую ладошку.
— Извиняй, Иван. Ты мне приглянулся, был бы один, может, и пустил бы. Но мы чужих не привечаем!
В это время стоящий сзади мужчина лет сорока с «трехлинейкой» за спиной, наклонившись, что-то зашептал Силантию на ухо. Карим и Рустам синхронно шагнули назад и расстегнули куртки. Но это не было сговором. Силантий вздохнул, почесал затылок, не глядя, протянул руку назад. Мужчина что-то вложил в нее, и Силантий показал руку гостям. На ладошке лежал винтовочный патрон.
— Таких зарядов дадите?
— Конечно, дадим, — облегченно сказал Карим. — Сколько надо?
— Не меньше десятка! — сказал Силантий настолько неуверенно, будто просил невозможное.
Рустам молча вынул из кармана запасной магазин, выщелкал патроны и высыпал в подставленные мужчиной ладони.
— И канистру горючего! — добавил Силантий.
— Без вопросов, — кивнул Карим. — Баньку истопите?
— Ладно, ночуйте, — нехотя сказал Силантий, оставив вопрос без ответа. — Только к нашим не приставать, по селу не блудить, водку не пить… Посуду с собой возьмите, у нас у каждого своя и ложка, и плошка… Как солнце зайдет, ложитесь и спите себе с Богом, а поутру уйдете. Вот, мой сын вас проводит…
Он повернулся к мужчине с «трехлинейкой»:
— Василий, отведи их в дом усопшей Пелагеи.
И, развернувшись, пошел восвояси. Остальные обитатели, оживленно судача, быстро разошлись по домам. Когда вездеход подъехал поближе и его пассажиры, собрав вещи, двинулись за Василием, поселок был пуст и казался вымершим, хотя из маленьких окошек за ними с любопытством наблюдали десятки пар глаз. Во дворах копошились куры, с лаем рвались с цепей большие лохматые псы. На пустыре возле хлева стояли трактор и семитонная прицеп-цистерна, выкрашенная почти облупившейся зеленой краской. «Такие были у нас в рабочем поселке», — отметил про себя Мончегоров.
Пустой дом находился в самом конце поселения, смотря восточным окном на приблизившуюся вплотную тайгу. Из соседней избушки вышла на крыльцо женщина в длинном черном платье, но, увидев незнакомцев, торопливо забежала обратно.
— Вот, ночуйте! — Василий широким жестом распахнул скрипучую дверь. Запора на ней не было.
В единственной комнате хотя царил нежилой дух, но, как ни странно, было убрано. Вдоль стен стояли две деревянные кровати. В углу находилась божница, на икону накинуто небольшое полотенце с вышивкой. В другом углу располагалась печь. У окна — кухонный стол, две табуретки, над столом висел шкафчик для посуды.
Карим занял одну кровать, Рустам — другую. «Шайке» пришлось разложить спальники на полу, впритык один к другому. Водитель постоял у двери, махнул рукой и ушел спать в вездеход. Мончегорову досталось место у двери. Он заметил, что челюсть у Тайги распухла еще больше, и напомнил Василию, что им нужен фельдшер. Тот издал неопределенный звук и ушел. Но через некоторое время вернулся с немолодой женщиной довольно крупного сложения в длинной черной юбке, белой кофте и белом платке.
— Вот, Ефросинья, она у нас лучше фельдшера лечит…
Целительница внимательно осмотрела всех маленькими цепкими глазами, подошла к Тайге, бесцеремонно взяла его за подбородок, осмотрела заметную припухлость под левым ухом, осторожно пощупала…
— Это он тебя так угостил? — Женщина кивнула на Рустама, чем вызвала всеобщее удивление. Откуда она может знать такие подробности?
— Нет, я сам упал, — с трудом ответил Тайга — рот у него уже еле-еле открывался.
— Хорошо только сустав выбил, а не сломал! — сказала Ефросинья. — Ну-ка, потерпи!
Она сделала резкое движение, раздался щелчок, Тайга коротко вскрикнул.
— Всё, всё, поставила на место, — успокаивающим тоном произнесла целительница. — Сейчас Василий мазь принесет, чтобы опухлость сошла…
Она направилась было к двери, но остановилась и напоследок осмотрела всех гостей. Ничего не сказала, только покачала осуждающе головой. Да губы поджала так, что они превратились в куриную гузку. Потом вышла, Василий последовал за ней.
— Чего она на нас так пялилась? — спросил Муха. — Глаз у нее, как у ведьмы!
— Заткнись, — оборвал его Тайга. — Баба мне реально помогла!
Через некоторое время Василий принес баночку с черной, резко пахнущей мазью, отдал Тайге, а неловко скорчившегося на полу, у двери, Мончегорова поманил пальцем.
— Пошли со мной, отец зовет. Только посуду свою возьми.
Иван Степанович понял, что это приглашение на ужин.
Силантий Бельский жил на середине короткой улицы в бревенчатом доме, тоже с одной комнатой, но более просторной. Он сидел за столом, покрытым расшитой узорами небольшой скатертью, а может быть, полотенцем. Перед ним стояли самовар, чугунок с картошкой в мундире, глиняная тарелка с солеными огурцами и сковорода с жареными грибами.
— Угощайтесь, Иван, — добродушно произнес хозяин. — Василий сказал, что у Пелагеи вам места не нашлось. А я вижу, вы человек образованный, у нас такие редко бывают. Последний раз приезжали, когда атом взорвался… Тут не так далеко, верст сто или двести — мы и огонь адский видели, и гул подземный слыхали… Вот они понаехали, все приборами что-то мерили, а те, что в белых халатах, мне палец прокололи… Я тогда молодой был, вырвался, в окошко выпрыгнул и в тайгу убежал…
Иван Степанович не успел проголодаться, но с удовольствием отведал грибов и соленых огурчиков, накладывая их своей ложкой в свою алюминиевую миску.
— Как же вы тут живете? — спросил он, когда Силантий замолчал. — На сотни километров вокруг ни людей, ни жилья…
— А зачем оно нам? — Старик пожал плечами. — У нас все есть. И дичь, и рыба в озере совсем близко. И пилорама, чтобы бревна распускать. А работы много — скучать некогда.
— А как же дети? Им же учиться надо!
— Мы их и учим. Азбука есть, псалтырь и часослов тоже имеются. А если кто захочет — тот в Большой Мир уйдет, мы никого не держим…
— Как же он уйдет? — удивился Мончегоров. — Пешком, через тайгу?
Силантий кивнул.
— Можно пешком, за два дня к Листвянке выйдешь, а там на лодке… Да к нам, бывает, и вертолет прилетает, продукты привозят, гвозди, инструменты, горючее…
— А кто все это привозит?
— Разные люди, — уклончиво сказал старик. — И наши братья по вере, которые в Большой Мир ушли. И доброжелатели…
И неожиданно спросил:
— А вы на Атомное озеро идете?
— Почему так решили? — Иван Степанович даже опешил.
— Ефросинья сказала, — пояснил старик. — Она все чувствует. И про вас все рассказала.
— И что же она рассказала?
— Что драка у вас была, один другому челюсть своротил… Что крови на твоих друзьях много…
— Они мне не друзья, просто судьба свела, — открестился Мончегоров и тут же устыдился, хотя сказал чистую правду. — У них трудные судьбы, за свои грехи уже ответили…
Силантий прищурился:
— Где же они ответили, любопытно мне?
— В тюрьме отсидели. И тот, кому челюсть выбили, и другие…
— Это не ответ! — Старик сурово сжал губы и нахмурился. — Отвечать они потом будут, когда станут гореть в геенне огненной! За душегубство нет прощения! Особенно этот, чернявый, кровью замазан, да и дружок его — тоже…
— Карим с Рустамом? — изумился Иван Степанович.
Тайга рассказал о своем грехе, ну, может, остальные члены «шайки» отнимали чужие жизни, но «представители правительства»… Нет, наверняка Ефросинья что-то перепутала… Или вообще выдумала!
— Ну да, которые с тобой пришли. Так они и назывались…
— Гм… Наверное, это какая-то ошибка, — растерянно произнес Мончегоров. — А про меня она что сказала?
— Про тебя…
Силантий бросил острый взгляд из-под тяжелых век.
— Сказала, что это ты выпустил тогда дьявольское пламя!
Мончегоров чуть не упал с табуретки. Не может быть! Как сохранить секреты за режимными ухищрениями, если обычная женщина, живущая в глухой тайге, видит их так же ясно, как сам он видит торжествующую улыбку старообрядца?
— Вижу, теперь поверил, — удовлетворенно кивнул Силантий. — Так что опасайся своих друзей-то!
— А почему вы мне это сказали? — растерянно спросил Мончегоров.
— Почему, почему… По кочану! — исчерпывающе ответил старообрядец.
Иван Степанович сидел молча, не зная, как реагировать.
— Ладно, поговорили. — Силантий встал. — Ты ночуй у меня, — старик кивнул на широкую кровать. — А я к Василию пойду, у него есть место…
Иван Степанович заснул, как только прикоснулся к подушке, и спал как убитый. А проснулся, когда в небольшие окошки заглянуло вставшее над тайгой солнце.
— Что у вас выспрашивал этот старик? — спросил Карим, когда они грузились в машину.
— Да ничего не выспрашивал, — ответил Иван Степанович.
Он прекрасно выспался, чего нельзя было сказать о его спутниках. Все выглядели помятыми и недовольными. Только Тайга сиял: опухоль исчезла, и чувствовал он себя совершенно нормально. Суровый, не склонный к сантиментам мужик даже подошел к Мончегорову и крепко пожал руку.
— О жизни здесь рассказывал, о вере. Мне это интересно.
— Да, я слыхал, как ты с ним по этой теме складно причесывал. — Карим усмехнулся, но тут же погасил улыбку. — А про то, куда идем, спрашивал?
Мончегоров вдруг почувствовал, что от него повеяло запахом смерти. Смерти для всей старообрядческой общины.
— Да нет, с чего бы? Мы его вообще не интересуем.
— Да? Ну, ладно… А что ты на меня так смотришь? — взгляд Карима заледенел.
Иван Степанович замер. Он действительно пристально разглядывал «представителя правительства», отыскивая в нем черты или признаки убийцы. Неужели он прочел его мысли? Как Ефросинья…
— А смотрю я так, уважаемый Карим, потому что удивляюсь вашим манерам, — с иронией сказал он. — В Москве они были более изысканными…
— А-а-а. — Лед растаял. — Извините, Иван Степанович, действительно… Тайга огрубляет. Но этого больше не повторится!
— Не страшно, я не кисейная барышня…
Мончегоров сам не мог объяснить, почему скрыл истинное содержание беседы и не рассказал про удивительный дар Ефросиньи. Просто интуиция подсказала, что так будет лучше.
Через полчаса вездеход покинул скит старообрядцев. В часовне дети пели псалмы, несколько мужчин трудились на пилораме, кто-то возился на огороде, кто-то ушел в тайгу охотиться или собирать грибы. Все свободные от работы вышли к воротам и смотрели вслед диковинной машине, уносящей чужаков навсегда из их жизни. Впереди, тяжело опираясь на грубый посох, стоял Силантий Бельский. Он знал, что этот визит навсегда останется в неизобилующей событиями памяти общины, рассказывать о нем будут и через десять, и через двадцать лет.
Бронированная машина скрылась в тайге.
