Глава 6
Время стрельбы

Сев за стол, Буланов обнаружил рядом со своей тарелкой корявый детский рисунок. На нем был изображен длиннорукий уродец рядом с белой машиной. На машине написано «мерсс», в небе пылают ярко-красные буквы: «з днем ражденя папа!».

Козырь хмыкнул. Сегодня ему стукнуло тридцать два, все верно. Под утро Полина вручила подарочный пакет с туалетной водой за полторы сотни баксов, а затем вручила себя – раздобревшую за семь лет супружеской жизни дуру с обвислыми животом и грудью, пахнущую мятным спреем. Козырю сто лет не сдалась туалетная вода, он никогда ею не пользуется. А вот женой хочешь не хочешь воспользоваться пришлось – все-таки сестра заместителя мэра, ссориться с этой чертовой родней Козырю не резон.

Буланов снова хмыкнул, глядя на рисунок. Его сын, семилетний Кирилл Васильевич, сидел напротив и вяло приканчивал свою порцию овсянки.

– С днем рождения, – робко озвучил сын, не поднимая глаза.

– Это ты меня нарисовал? – Буланов показал на рисунок.

– Ну.

– Чего-то у меня руки слишком длинные.

– Нормальные руки, чё.

– Для гориллы, может, и нормальные. Я ж не горилла.

Сын заулыбался в тарелку и перестал жевать. Словно почуяв перебой в нормальной работе детского организма, из коридора примчалась нянечка, запричитала: «Кирюша, Кирюша! Уже половина восьмого, в школу опоздаешь!»

– Не опоздает, – отрезал Козырь. – Сегодня я сам его отвезу.

У Кирюши от восторга даже челюсть отвисла. Последняя ложка овсянки, которую он успел перед этим отправить в рот, упала обратно в тарелку. Папа – сам! – отвезет его в школу на своем белом «Мерседесе»! По этому случаю завтрак был закончен с космической скоростью, уже через две минуты Кирилл, одетый и обутый, ждал в прихожей.

Козырь неторопливо встал из-за стола, придирчиво оглядел сына. Новенькая куртка-«натовка», ботинки на толстой подошве, утыканные карманами брючки – все это барахло покупалось в специализированных бутиках и стоило немалых денег. Кирюха выглядел как отпрыск богатого и уважаемого семейства. Все в тему, все так и должно быть. И то, что лицом Кирюха пошел в отца, даже губы поджимает точь-в-точь как Козырь, – это тоже в тему. Вот только…

Только не хватает в нем булановской стали и булановского задора, вот в чем дело. И слишком много другого…

Приоткрылась дверь спальни, оттуда показалась Полина с помятым заспанным лицом.

– Еще не ушли? Слушай, Вася, я на вечер заказала зал в «Ямайке»… Отец будет, и все наши, и Зема… Даже Григорий Леонидович обещал прийти. Так что ты сегодня не поздно, ладно?

Земой в узком кругу называли мэра Тиходонска, Петра Ивановича Замятина. А Григорий Леонидович был главой администрации губернатора Тиходонской области.

– А кто тебя просил? – сказал Козырь.

– Ну как? Положено ведь… Ты ж сам хотел сойтись с ними поближе.

Верно, хотел. Было.

– Предупреждать надо!

Козырь отвернулся и с глухим раздражением посмотрел на покорно дожидающегося сына.

– Ну чего глаза прячешь? – Он вдруг вспомнил, что собирался с Волкодавом метнуться с утра на консервный завод, где сегодня проводилось собрание акционеров. – Смотри на меня, не тушуйся, как баба. Вот так. И всегда прямо смотри, понял?

Кирилл старательно уставился на него, пожирая глазами.

– А куртку эту пиндосовскую выбрось на хер. Ты не пиндос, запомни. Пиндосы за бугром живут. Увижу еще раз – обоим выпишу, и тебе, и матери…

Он глянул на Полину, хотел добавить что-то еще, но махнул рукой и стал обуваться.

Белый «Мерседес» мчал по резервной полосе, оставляя за собой облако водяной пыли. Всю ночь лил дождь, несколько улочек на окраине подтопило, и даже здесь, на главном проспекте города, стояли глубокие лужи. Несмотря на час пик, поток машин двигался медленно, осторожно, перед каждым перекрестком собирались пробки. И только Волкодаву все нипочем. Он давил в пол педаль газа, сигналом и фарами сметая другие машины со своей полосы. Белая акула разрезала косяк сельди. Казалось, даже уличная грязь не пристает к этому гладкому стальному телу. На фоне будничных замызганных «Жигулей», «дэушек» и «Фордов» длинный белоснежный «Мерседес» казался существом из другого мира. Да так оно, по сути, и было: здесь, в этом дождливом суетливом мирке, акулы не живут – они здесь питаются.

Семилетний Кирюха с восторгом пялился в окно, размахивал руками, строил рожи водителям соседних машин. Те только угрюмо провожали его глазами. В колонках наяривал шансон, в жарко прогретом салоне висел запах табачного перегара, но опьяненному Кирюхе нравилось все – и шансон, и перегар, и даже дядя Волкодав, бритый под ноль, похожий на огромный узловатый кулак.

– Хватит, – сказал Козырь, не оборачиваясь.

– Чего? – покосился Волкодав.

– Не тебе. Пацану. Кирюха, слышь?

За громкой музыкой Кирилл не услышал его.

– Хватит дразнить этих уё… – гаркнул Козырь и неожиданно запнулся. – Слышишь, нет? Эй!

Кирилл повернул к нему раскрасневшееся от возбуждения лицо.

– Сядь нормально, говорю! – прикрикнул Козырь.

– Да папа, смотри! Они ж ползут, как неживые! – Сын не унимался. – А мы их всех обгоняем! Во как!

– А чё, пацан верно подметил, – почтительно подхихикнул Волкодав. – Будущий лидер, ясен перец…

– А ты воспитатель хренов, – сказал Козырь.

Волкодав осклабился, глянул в зеркало заднего вида.

– Эт-да!

Очередной перекресток пролетели на мигающий желтый, едва не протаранив в бок нетерпеливую «Волгу», выскочившую впереди остальных. Волкодав, ругнувшись, ударил кулаком по сигналу.

– Куда лезешь, козел! – пропищал Кирюха в заднее стекло. – На, отсоси!

Волкодав заржал в голос. Козырь тоже не удержался, хмыкнул. И тут же, обернувшись, влепил сыну сильную затрещину, от которой Кирилл едва не свалился на пол.

– Со старшими так не разговаривают, понял? – Он наставил на опешившего Кирилла указательный палец. – Ну чего глаза опять прячешь? Смотри сюда, запоминай. Каждый мужчина за свои слова отвечает. А ты ни хрена не отвечаешь – потому что не мужчина пока еще, а сопля малая. Понял? Сиди и помалкивай.

Козырь откинулся в своем сиденье, сосредоточенно уставился в окно. В зеркало заднего вида Волкодав видел, как мальчишка из последних сил сдерживается, чтобы не разреветься, хмурит брови и сжимает зубы. Самому Волкодаву, выросшему в глухом интернате под Воронежем, было непонятно, чего еще нужно этому пацаненку, у которого в жизни и так все есть. Даже папа с мамой. Странные дети пошли.

– Емельян вчера вечером отзвониться обещал, – сказал он, пытаясь отвлечь раздраженного шефа. – Пропал куда-то… Бухает, что ли. Или спит в тряпку.

– Добухается, – резко отозвался Козырь. – Что там по москварям? Кто их порвал вчера в сквере?

– Да сами, скорее всего. Менты одного баклана вычислили, тот с псиной гулял неподалеку, видел все. Говорит, крутился там парень какой-то с гранатой, в кустах прятался… Ну а потом взорвался. Ошметки кой-какие собрали, весь сквер обшарили. Сходится вроде бы: один труп. На большее не наскребли.

– А где тогда остальные?

Волкодав неуверенно пожал плечами:

– Так Емельян же ими и занимался… Гонцов рассылал, все такое…

Прервав его, по салону рассыпалась резкая трель мобильника. Козырь мельком глянул на экран: звонил Умный, – поднес трубку к уху.

– Слушаю…

Волкодав перестроился в правый ряд, свернул к гимназии. Это было одно из самых престижных учебных заведений в городе, многие зажиточные и влиятельные родители возили сюда своих чад с разных концов Тиходонска. Поэтому сейчас, за десять минут до звонка, узкая улочка была буквально запружена машинами. Ни секунды не думая, Волкодав вырулил на пешеходную дорожку, где тоже было довольно многолюдно, и попер, разгоняя прохожих, прямо к крыльцу гимназии. Встретившись в заднем зеркале с глазами Кирюхи, бандит заговорщически подмигнул.

Все это время Козырь молча слушал по телефону возбужденную речь Умного. Слушал и мрачнел с каждой секундой. Лихо развернувшись, «Мерседес» остановился перед самыми ступеньками. Кирилл стал выбираться наружу, вопросительно поглядывая на отца, чтобы проститься. Но Козырю было не до него.

– Суки… Во, суки. Ладно. Собирай братву, будьте на месте. Мы скоро, – сказал он в трубку. – Потом повернул к Волкодаву перекошенное от бешенства лицо: – Они Емельяна грохнули. Аккурат рядом с той трубой.

Волкодав присвистнул. Дело запахло большой войной.

– Гони в «Рай», – сказал Козырь.

Перегнувшись через сиденье, Волкодав захлопнул заднюю дверь перед носом сошедшего на тротуар Кирилла. Громко сигналя, белый «Мерседес» помчал прочь.

Примерно в то же время, когда в гимназии прозвенел звонок к первому уроку, на тиходонском вокзале объявили о прибытии поезда из Москвы. В единственном спальном вагоне состава приехала известная московская поп-группа вместе со своей администрацией, осветителями, звукорежиссерами, телохранителями и основными инструментами. Грузчики выносили огромные ящики и брезентовые сумки, оттесняя толпу промокших фанаток, истерично орущих и визжащих.

– Во, шавки безмозглые, – Муравей поежился, глубже воткнул голову в воротник куртки. – И чего орут-то?

– Лабухов встречают, – мрачно ответил Жердь.

Они стояли на перроне у открытой двери соседнего купейного вагона, оглядывая выходящих пассажиров.

– А что за лабухи? Серьезные – или так, приблатненные?

– С пулей в башке, – Жердь через плечо покосился на двух рослых негров, выскочивших из спального вагона, пожевал губами и длинно сплюнул на асфальт.

– Не понимаю я этой современной музыки, – глубокомысленно заметил Муравей. – Слова есть, смысла нет. Звуки какие-то тоже есть, а мелодии – хрен. Пык-мык, как из жопы. И чего эти шавки бесятся – хоть убей, не пойму…

– Ничего, у нас своя музыка будет, – сказал Жердь.

– Ага, – с сомнением произнес Муравей. – Хрен-наны называется.

Он упрямо выдвинул вперед челюсть, сморкнулся, вытер пальцы о джинсы.

– Не возьму в толк, что ты задумал, – продолжил он. – Дело гнилое. Отловить его, сучару, башку отстрелить – и все. А ты Зимний штурмовать затеял…

– Хватит бздеть, – сказал Жердь. – Вон, подарок прибыл, гляди.

Он глазами показал Муравью на последнего пассажира, вышедшего в тамбур. Муравей кивнул и подобрался. Пассажир подождал, когда на перрон выберутся мамаша с дочкой и чемоданом на колесиках, затем подхватил две огромных спортивных сумки, легко спустился по ступенькам и остановился перед Жердем и Муравьем.

– Ну? – сказал он вместо приветствия.

Жердь покосился на сумки:

– Привез?

– А ты не видишь?

– Чисто?

– Аптека.

– Ладушки. Пошли.

Закончив этот краткий диалог, тройка направилась к выходу с перрона. У стеклянных дверей вокзала к ним присоединился еще один тип, у которого из рукавов куртки выглядывали синие от наколок пальцы. На парковке поджидала неприметная «Лада-десятка».

Через полчаса Жердь распахнул дверь покосившегося флигеля на Богатяновке, который стал на время их штаб-квартирой. В передней валялись грязные ботинки и пустые баллоны из-под пива, под сломанной вешалкой навалена одежда. Пахло сыростью. Жердь и Муравей проводили гостя в кухню, закрыли дверь. Откуда-то из соседних комнат доносился негромкий говор – там отдыхали Жердевы отморозки, ударная часть бригады.

– Такие вот дела, Шнур, – сказал Жердь. – Сам видишь…

Шнур – поскольку именно под этой кличкой гость был известен в окружении Дяди – Караваева, – опустил сумки на пол и хмуро огляделся:

– Видал и похуже.

Муравей метнулся к буфету, достал кусок колбасы, хлеб, початую бутылку водки, поставил на стол.

– Не, – сказал Шнур, – жрать не буду. Давай к делу. Чего звал? Тюрьму штурмовать надумал?

– Сперва покажи, чего привез, – сказал Жердь.

– Что заказывали, то и привез.

Шнур наклонился, расстегнул «молнию». Жердь и Муравей заглянули внутрь. Муравей едва не подавился колбасой и закашлялся. Жердь врезал ему по спине, после чего на кухне воцарилось молчание.

– «РПГ-32», – прервал паузу Шнур. – «Вампир».

– Чего? – не понял Жердь.

– Новейший супергранатомет. Пробивает любую броню, даже с активной защитой. А есть термобарические заряды. Про вакуумную бомбу слышал?

– И ты умеешь с ним управляться? – спросил Жердь.

– А какого бы хрена тогда я сюда перся?

Муравей хмыкнул, отошел к столу, отрезал себе еще колбасы.

– Да толку-то! – проговорил он с набитым ртом. – Гаубицу еще приволокли бы! Много кипежу из хрен-на-ны…

– Закройся, – велел ему Жердь. – В общем, Шнур, план у меня такой. Сегодня местный пахан, Козырь, день рождения отмечает. Он чует, что жареным пахнет, поднял всех своих клоунов по тревоге, да небось и ментов зарядил. Гулять будет в своей точке на набережной. Охраны наставит – мама не горюй. Километр так точно оцепит… Сечешь?

Шнур покосился на Муравья, который озабоченно сновал взад-вперед между столом и дверью.

– Погодь-погодь, так что – твой гранатомет за километр достанет? – Муравей остановился.

Шнур посмотрел на него как на идиота:

– Нет. Семьсот метров – предел. Но лучше с меньшей дистанции.

– Так что тогда толку с этой трубы?! – заорал Муравей на Жердя. – Понты проколотить решил, чтоб перед шефом отчитаться? А нам один хрен с пацанами под пули лезть? Это и есть твой гребаный план?!

Жердь ударил Муравья по плечу. Вроде дружески, но так, что тот перекосился.

– Мозгов у тебя, Муравей… как у насекомого, – снисходительно заметил он. – Твое дело молчать, слушать и делать, что я говорю!

– И шкуру свою подставлять, да? – осклабился Муравей.

Жердь грохнул кулаком по столу, бутылка водки слетела на пол и разбилась. В соседней комнате смолкли разговоры. Муравей стер ухмылку.

– Еще раз встрянешь… Урою. Понял?

– Понял, – Муравей достал из кармана зубочистку и принялся ее грызть.

– А план у меня, Шнур, такой…

Ермолай лежал в кустах, лицом вверх, рядом с недавно засыпанной траншеей. Глаза открыты, обожженный порохом лоб продырявлен точно посередине. Одна нога разута, наружу торчал зеленый носок. Грязная туфля, снятая с ноги, была кем-то с силой всажена в разорванный рот.

Козырь стоял в двух шагах от трупа, заложив руки за спину, прямой как струна. Волкодав нерешительно топтался рядом. Умный, надвинув брови на глаза, смолил уже вторую сигарету. Корень, Тапок и остальная братва сгрудилась на почтительном расстоянии.

– Они будут молиться, – произнес Козырь громко, чтобы слышали все. – Молиться, чтобы сдохнуть хотя бы так, как сдох Ермолай… Но хрен им это поможет.

Помолчали. Тапок хотел было что-то добавить, но его толкнули в бок, и он закрылся.

– Сегодня у меня день рождения, – продолжил Козырь. – Москвари знали. Этот подарок я им не забуду. Заметано… У него кто-то был?

Все не сразу поняли, что он имеет в виду. Первым нашелся Умный:

– Сестра вроде бы… где-то в Нижневартовске.

– Закопайте его здесь.

Козырь повернулся и пошел в сторону базы. Умный потянулся следом. Волкодав быстро отдал распоряжения, касающиеся «похорон», велел Корню с остальными дожидаться распоряжений, а сам поспешил следом за шефом. Когда он вошел в сырой, нетопленый гостевой домик, там уже шло совещание.

– Шакал, Киркос, Фанат, Винт… Всех на уши. Всех людей, какие есть, – в город, на вокзалы, в гостиницы, в агентства. Искать. Умный, ты передашь им приметы: одежда, рост, все такое… У Киркоса есть мазила один, он тебе фоторобот слепит. Размножишь. Чтоб у каждого бойца было по картинке. Где тот шустрик, что следил вчера за москварями в сквере?

Козырь и Умный повернулись к только что вошедшему Волкодаву: наблюдатель был из его личной команды. Волкодав понял, куда они клонят.

– По городу шарит, наверное, где еще… – на ходу соврал он.

– А не свалил бы тогда из сквера, и шарить бы не пришлось. И Ермолайку бы мы не потеряли… Верно, Козырь? – подпел Умный.

Волкодав холодно взглянул на него. Похоже, Умный решил воспользоваться ситуацией и застолбить все места рядом с шефом, сделаться его главным визирем, правой и левой рукой одновременно. Вот только по Митьке ли кафтан?

– Шустрику я подписываю смертный приговор, он просрал мое доверие и свои прямые обязанности. Ты, Волкодав, с ним в доле.

Козырь поднялся с места, неспешно подошел к телохранителю и с размаху отвесил ему хлесткую пощечину. Волкодав пошатнулся, побледнел, только щека вздулась и побагровела. Козырь так же неспешно вернулся и сел на место.

– Но по случаю дня рождения обоих вас прощаю. С шустриком своим разберись сам, и чтобы он мне на глаза больше не попадался.

– Я понял, – прохрипел Волкодав.

Злоба душила его, дикая злоба. Только не на Козыря, конечно, – потому что Козырь всегда прав, Козырь когда-то вытащил из говна его – обычного воронежского гопника, безмозглого щенка, вытащил и сделал тем, кто он есть… Волкодавом. И злился сейчас Волкодав только на себя, а еще на своего наблюдателя, упустившего москвичей. Пусть шеф по доброте душевной помиловал этого придурка, Волкодав миловать его не собирался. Вот только не мог придумать ему подходящей лютой кары…

– Умный ищет москвичей, а на тебе, Волкодав, сегодня вся охрана. Не обосрись на этот раз. Я решил не отменять стол. – Козырь выпрямился, положил на стол тяжелые кулаки. – Праздник будет. И все, как планировалось. Иначе эти пидоры московские решат, что мы зассали.

– Верно, – кивнул Умный. – Стратегически это правильное решение.

– А ты приволоки их мне сюда часикам к восьми, – глянул на него Козырь. – Это будет еще правильнее. И повеселимся заодно душевно.

– Конечно-конечно… Но я вот что еще подумал, Козырь, – Умный приподнял брови и задумчиво почесал подбородок. – Война началась, это факт… Пусть даже мы москвичам сегодня кишки выпустим – так ведь на этом не закончится… Ни в восемь часов, ни в девять, верно?

– И что?

– Я думаю, надо вперед смотреть. Рассчитывать ходы. К примеру, захочет Дядя-Каравай выслать к нам завтра новую бригаду…

– Пусть высылает, встретим, – перебил его Волкодав, сжимая кулаки.

– Неправильно, – сказал Умный. – Надо им там, в Москве, паяльник в жопу воткнуть. Создать им там проблемы, разорить бизнес, трупов навалять…

– Па-а-я-яльник, – передразнил Козырь. – Что конкретно предлагаешь?

– Я наводил справки: у Дяди в Москве четыре казино, где приторговывают дурью. Дядя имеет с этого процент – почти половину того, что наваривает на сукне и рулетке. У него свой круг поставщиков, конечно, но там своя фортуна, свои разборки, и этот круг время от времени обновляется… Я ж сам с этого живу, знаю…

Умный широко улыбнулся, но в тот же миг улыбка погасла.

– Так вот, мы подсылаем ему своего казачка с отборной дурью. Сдаем по невысокой цене, втираемся, так сказать… И вместе с этой дурью впариваем шлак, отравленного герыча им задаем, от которого не то что белые кони поскачут, а чистый пи…ц придет!

– Думаешь, Дядя станет колоться этим говном? – засомневался Волкодав.

Умный рассмеялся и покачал головой:

– Нет, не думаю. Колоться будут другие. Те, кто покупает дурь в его казино. И дохнуть будут один за другим. Дошло теперь?

Волкодав сжал губы, ничего не сказал. Козырь встал из-за стола, небрежно потрепал Умного по щеке – то ли в знак признания его стратегических способностей, то ли с издевкой.

– Мыслишь правильно, Умный, перспективно мыслишь. Но Москва далеко, перспективы тоже дело неблизкое. А сегодня у меня день рождения, просто мой день, понимаешь? И мне хватит самого скромного подарка… Подари мне этих гадов, чтоб я мог им бошки поотрывать.

С утра непогодило, клиентов ноль. В журнале предварительных заказов аж до 19–00 ни одной пометки. Экипаж плавучего бара «Таврида», заступив на службу, безвылазно сидел в дощатой конуре на пристани и под стрекот старого обогревателя успел дважды расписать «тысячу», в результате чего бывший старпом, а ныне администратор Кутиков упрочил свое материальное положение на 140 рублей, а капитан Терещенко опять сидел на сдаче.

– Хотите, Глеб Иванович, я научу вас новой карточной игре – «стержень с резьбой» называется? – сказал Кутиков, небрежно сдвигая колоду. Он переглянулся с барменом по кличке Буфет, и оба заулыбались.

Терещенко почувствовал подвох, нахмурился и принялся сдавать, старательно поплевывая на палец.

– А на фига оно мне нужно? – не выдержал он.

– Хорошая игра, дядя Глеб. Она даже в тестах на уровень интеллекта упоминается. Помогает выявить, кто умный, а кто не очень.

– Ага. Так то ж обычный «дурень», наверное, и есть…

– Нет, Глеб Иванович, говорю вам: «стержень с резьбой» зовется. Интеллектуальная гимнастика. Я правильно говорю, Буфет?

– Абсолютная правда, – радостно подтвердил бармен.

– Так и чего? – проворчал капитан. – Хочешь сказать, если ты выиграешь, то умнее меня считаться будешь?

– Ну-у… Для этого ж выиграть надо сначала, – сказал Кутиков, изображая лицом, какое это непростое дело – выиграть у самого капитана Терещенко.

– Вот я вас сейчас для первого дела разделаю без всякой резьбы… А потом на гальюн отправлю обоих, выполнять инструкцию «шесть-шесть», – спокойно заметил Глеб Иванович. – И чтоб там все блестело, как во Дворце профсоюзов на новогодней елке. И никакой игры не надо, все и так ясно будет…

Он развернул веером свои карты, поплевал на палец, растолкал по мастям. Помрачнел:

– Вот зараза…

В дверь каморки постучались.

– Открыто!

На пороге возник долговязый парень с неприятным колючим взглядом, оглядел присутствующих, буркнул: «Дрась». Следом протиснулся крепко сбитый, уверенный в движениях мужик, по виду – бывший спортсмен, может, и тренер какой.

– Слушаю вас, – сказал капитан Терещенко, откладывая карты в сторону и солидно надевая на голову фуражку с разлапистым золоченым «крабом».

Долговязый не торопился с ответом, продолжая сверлить присутствующих черными, как смородина, глазками. Потом вдруг улыбнулся и произнес совсем другим тоном:

– Хотим красиво отдохнуть на этом красивом пароходе, отец. Получится?

Тапок нервничал и никак не мог отрегулировать подсос. Купленный на «Фортуне» всего неделю назад «жигуль», дергаясь и подпрыгивая, еле добрался до стоянки у аэропорта.

– Найди, попробуй, ага! Забодал этот Умный. Будут они нас дожидаться, московские эти. Завалили Ермолая и сразу свалили. Они ж не идиоты, как наши. Ага. Это Умный сидел бы, в носу ковырял, хитрожопые планы рисовал. А эти сели сразу и уехали, ага. Уже в Москве своей небось в ванне отмокают… Вылезай, пошли!

Сидящий рядом Миклуха оторвал взгляд от листка офисной бумаги, где были изображены какие-то ублюдочные рожи, нарисованные торопливой и не лишенной полета фантазии рукой.

– А?.. – сказал Миклуха. Он явно не слышал излияний напарника.

Тапок бесцеремонно вытолкал его из машины, запер дверь на ключ. Две ссутуленные фигуры направились к зданию аэровокзала, зябко подняв плечи и пряча руки в карманах. Навстречу им бесконечным потоком летел жесткий норд-ост, несущий запах уже не влаги, не прелых листьев, но первого снега.

– Зайдем, маханем по стакану. Потом к цыпе одной, Алевтине, она в бухгалтерии работает, у нее есть выход ко всем компьютерам, где списки пассажиров. Или как там у них это зовется…

– Сервер, – подсказал Миклуха.

– Один хрен, – согласился Тапок. – Чего нам этот Репин в своей картине изобразил? Ты хоть запомнил что?

– Не знаю, – сказал Миклуха. – С такими рожами, как у него, я бы только в одном месте искал. В цирке.

Тапок засмеялся.

– Там еще можно будет глянуть записи с камер наблюдения. Алевтина нам полный экскурсион устроит, если я скажу, у нее в аэропорту на все маза есть. Мой человек.

Миклуха промолчал. Они миновали забитую машинами стоянку такси, вошли в здание и сразу направились к бару. Взяли два коньяка по сто, выкурили по сигарете, поглазели на табло. Два московских рейса ушли ночью и рано утром, третий был в 21–20.

– Я ж говорю, они уже дома, ага, – повторил Тапок, словно там светящимися буквами было написано, что московские бандиты успешно закончили свою гастроль. – Да и кто сказал, что они на самолете полетят? Братва на самолетах не летает, тут столько мусоров – и проверяют, и раздевают… Куда волыны денешь, дурь и все такое…

– Ага, – кивнул напарник.

Тапок решительно поставил пустую рюмку на стойку, вытер рот ладонью:

– Но служба есть служба, Миклуха. И приказы надо выполнять, ага. Иначе хухня получится, а не дело. Надо доковырять.

С ним никто не спорил. Они поднялись на галерею, прошли через один коридор, повернули в другой, где пахло застарелым табачным дымом, оказались у металлической двери с надписью «Служебное помещение». Тапок подергал ручку, постучал ногой и отчего-то засмущался.

– Сейчас, сейчас, – сказал он, доставая мобильник.

Пока он рылся в списке номеров, дверь неожиданно открылась, из нее выплыла немолодая полная дама с высокой прической. Упершись взглядом в Миклуху, она отшатнулась и грозно изогнула брови. Миклухе даже как-то тоскливо стало – во взгляде этом ясно читалось, что дама какая-то большая начальница, а он оказался в том месте, где ему уж точно никак не следовало быть.

Но тут начальница увидела Тапка и мгновенно преобразилась.:

– Лешенька, вы?!

Брови радостно выстроились домиком, щеки взлетели вверх и напружинились, открыв кокетливые ямочки, лицо залил румянец.

– Вы ко мне, Лешенька?

Миклуха и не знал, что Тапка зовут Лешей. Это даже звучало как-то странно. Тапок и есть Тапок. Так его прозвали за то, что он до полусмерти забил одного барыгу обычным домашним тапком. Без утюга, без пластикового пакета добился результата – и тот показал свой тайник!

– Типа, Алечка, так, – развязно ответил Тапок, отвешивая шутовской поклон. – Я тут с друганом, это… с коллегой то есть. К тебе можно?

Алевтина просияла и произнесла со значением:

– Кое-кому ко мне всегда можно.

«Цыпа! – подумал Миклуха и мысленно передразнил Тапка: – Цыпа, ага!» Вместо грозной начальницы он видел сейчас влюбленную мамонтиху лет в районе пятидесяти.

Они прошли в просторный кабинет, всю стену которого – метра четыре или пять – занимали несгораемые шкафы и полки с папками и скоросшивателями. У противоположной стены, рядом с окном, выходящим на ангары, стоял рабочий стол, увенчанный большим компьютерным монитором. В торце громоздился мощный диван, соизмеримый с габаритами хозяйки.

– Чаю? Кофе? Может, бутербродиков запечь?

– А водочки нельзя? – приосанился Тапок.

Под водочку Алевтина, то и дело краснея, расспрашивала о творческих успехах Тапка, о какой-то передаче на местном канале, в создании которой Тапок якобы участвовал, – несла полную чушь, короче. Но Тапок уверенно врал, изображая из себя журналиста, приобнимал бухгалтершу за бока и плотоядно ржал ни к селу ни к городу, а в конце концов заявил, что они с друганом, с коллегой то есть, готовят новый сюжет о работе аэропорта: система учета и контроля, то-сё, пятое-десятое. И им ну до зарезу нужно посмотреть, как эта бодяга выглядит и как работает, чтобы потом прямо прописать все это в сценарии…

Миклуха молчал, уверенный, что сейчас Алевтина просто охренеет от такой наглости и вызовет охрану. Алевтина не охренела. Глядя на Тапка влюбленными глазами, она открыла на своем компьютере электронную картотеку пассажиров, где значились все, кто летал в Тиходонск или из Тиходонска или делал здесь пересадку, начиная аж с 2002 года. Потом она с гордостью продемонстрировала систему текущего учета, где хранились паспортные данные пассажиров, купивших или заказавших билеты на рейсы в пределах сегодняшней даты плюс-минус трое суток. Тапок и Миклуха прилипли к экрану, хотя ловить здесь, по идее, было нечего – погонялово и особые приметы в паспортных данных не значились.

– Вон, смотри, четыре места подряд – 25 «а», «б», «в» и «г» – все семьдесят второго года рождения, все мужики, русские, место рождения – город Москва, – вполголоса заметил Тапок, тыча пальцем в экран. – Может, они и есть?

– Так это ж ночной рейс, эти уже улетели… – Миклуха зевнул.

– Верно. Ну да ладно, для отчета сгодится. Алечка, нам бы распечатать эту байду для сценария, ага?

– Я могу в электронном виде скинуть, – улыбнулась Алевтина. – Так гораздо удобнее.

– Не, не. У нас на студии принимают только эти, как их. Бумажки, короче, – Тапок хрюкнул. – Электричество экономят, типа того.

Алевтина кивнула и принялась звонить какому-то администратору. Там вышла маленькая заминка – видимо, администратор не сразу въехал, зачем бухгалтерии понадобился доступ к мониторам охраны. Алевтина объяснила ему таким тоном и в таких выражениях, что Миклуха почему-то решил, что именно в этом кабинете решается, каким самолетам взлетать, а каким оставаться на земле, и куда им лететь, и с какой скоростью, на какой высоте, и вообще многое другое.

Они начали просматривать суточный архив записи трех камер, работающих рядом с кассами, и пяти – на регистрационных турникетах. Оказалось, даже в режиме ускоренного воспроизведения занятие это долгое и утомительное. Время от времени пространство перед камерами наполнялось мельтешащими телами, которые уже после первых пяти минут просмотра начинали сливаться в одно серо-сине-коричневое тело, бестолково размахивающее руками и тягающее с места на место свои серо-коричневые сумки и чемоданы. Если бы они искали одноногого негра, задача бы упростилась, наверное. Но у них на руках был лишь рисунок какого-то самоучки и краткий список особых примет, в котором значилось, что один из московских по кличке Жердь – очень высокий, а другой, Муравей, – наоборот, не очень…

Смысла в таком копании было ни на грош, Миклуха это очень быстро понял. Тапок – тот, видимо, с самого начала так и полагал и использовал визит в аэропорт для того лишь, чтобы похвастаться своими высокими знакомствами и обеспечить перед начальством, перед Козырем то есть, видимость кипучей деятельности.

Миклуха тупо сидел перед монитором, время от времени нажимал на паузу и увеличивал изображение, а мыслями уже был на вечернем банкете в «Раю» по случаю Козырева дня рождения, куда были приглашены все бойцы от мала до велика. Миклуха гадал, будет ли бассейн с девками, как в прошлый год, или по случаю смерти Ермолая ограничатся водкой и холодцом…

И вдруг что-то заставило его насторожиться.

– Тапок, слышь? – позвал он.

Алевтина копалась на своих стеллажах – пыталась включить музыкальный центр, а осоловевший Тапок дремал полулежа на диване с пустой рюмкой в руке.

– Чего? – буркнул он, не вставая.

– Чего-чего! Глянь, говорю! – крикнул Миклуха.

Тапок, кряхтя, поднялся и поковылял к столу.

– Не знаю, кого там Репин рисовал, но эти клоуны там точно где-то рядом стояли. Зацени только эти рожи. – Миклуха показал на экран, развернул картинку с «фотороботом» и сунул ее Тапку. – И посинели они не от холода, как я понимаю, а?

В фокусе камеры находились двое парней, принадлежность которых к роду хомо сапиенс выдавала разве что современная одежда (довольно качественная, кстати) и отсутствие в руках примитивных орудий труда наподобие палок-копалок. В остальном это были чистые неандертальцы с грубыми лицами, гипертрофированными челюстями и узкими скошенными лбами. Впрочем, они мало отличались от Тапка и Миклухи.

Неандертальцы как раз приблизились к окошку кассы и беседовали с девушкой-оператором. Один выложил на полку мощные кулаки, густо покрытые синими татуировками.

– Ну и ладно, – сказал Тапок равнодушно. – Цирк уехал, клоуны давно улетели. Это ж архив, ага. Дела дней этих, как его…

– Давно минувших, – сказал Миклуха.

– Во. Так и доложим Козырю: такого-то числа, во столько-то… Какое там число стоит на записи? Во, сегодняшнее. И время… время, это…

Тапок и Миклуха одновременно посмотрели каждый на свои часы, а потом друг на друга.

– Так время, это… Ага. Теперешнее, что ли? – сказал Тапок, который всегда дольше соображал.

– Ебтель! – догадался Миклуха и врезал себе рукой по лбу. – Это ж не архив! Эта камера сейчас работает! Это кассы на первом этаже, мы там проходили только что! Они там сейчас!..

До Тапка дошло.

Он схватил мобильник и принялся давить на кнопки.

– Там звук можно включить? – Миклуха обернулся к Алевтине, застывшей у стеллажей с СД-диском в руках. – На камере этой?

– А-а?..

Она засуетилась, уронила диск, зачем-то бросилась собирать осколки от коробки.

– Звук! – крикнул ей Миклуха. – Звук где?

Алевтина наконец подняла голову и удивленно пробормотала:

– А там колонки надо… Сбоку маленькая кнопочка. Вы разве не включали?

Тапок уже связался с Умным и орал в трубку, что нашел москвичей, пидоров этих, ага, пусть срочно высылает бригаду, пока эти пидоры, значит, не улетели. Каждый раз, когда Тапок изрыгал очередное матерное проклятие, Алевтина, смотревшая на него во все глаза, как-то странно приседала.

Миклуха наконец нашел включатель «on/off» на боковой панели колонок, нажал его и сразу услышал гул большого помещения, шум очереди у касс и сквозь все это – отчетливый гнусавый басок:

– …а стоять особо некогда. Нам по-быстрому, Аленушка, лады?

– Сколько вам билетов?

– Восемь, до Москвы, Аленушка. На сегодня, на девять двадцать. И улетим мы из вашего гостеприимного города, как журавли сытые…

Это говорил один из неандертальцев, в черной кепочке блином. Его товарищ засмеялся, услышав про журавлей.

– А мы клином, это, типа… Клином журавли, гы-ы…

Первый взглянул на него и сказал:

– Чего лыбу растянул? Ксивы давай. Тебе Жердяй ксивы отдал?

Второй сунул лапищу в карман и извлек оттуда пачку красных обтрепанных книжечек.

– Ксивы российские, ксивы американские, аргентинские, – прогудел он, дурачась. – Какой страны желаете?

– Глохни, дурак, – вполголоса оборвал его второй и передал паспорта в кассу.

– Нам самым первым классом, Аленушка.

– Где шконки мягкие и «белую» наливают… – уточнил второй. – А стриптиз там можно заказать?

Миклуха встал из-за стола и быстро натянул куртку. Тапок уже стоял на пороге, одной рукой держась за дверную ручку, другой торопливо вытирая рот после поцелуев бухгалтерши.

– Это они, точно, – сказал Миклуха. – Вот, ёлки, надо же…

– Не ссы, наши будут через семь минут, – бросил Тапок. – Пока, Алечка! Я твой должник и все такое! Скоро приеду, будем вместе смотреть мой репортаж по телику и пить шампанское! Будь здорова, дыши носом!

– Аревуар, – интеллигентно сказал Миклуха.

Милиция работала по усиленному варианту. На Южном, Аксайском и Западном мостах через Дон контрольные посты ГИБДД тщательно фильтровали автомобильный поток. Раскрашенные патрульные машины дорожно-патрульной службы стояли через каждые двести метров на Левобережном шоссе, проверяя документы у водителей и заглядывая в багажники просочившегося через стационарные кордоны автотранспорта. Наряды ППС прочесывали все Левобережье, досматривали пустующие базы отдыха, контролировали посетителей многочисленных кафе и ресторанов. Особенно высокая плотность патрулирования наблюдалась в районе базы отдыха «Рай».

Ничего особо удивительного в этом не было: Тиходонск – столица Южного округа, в котором уже много лет идет необъявленная война с периодическими обострениями обстановки. К тому же личный состав знал, что у авторитетного бизнесмена Буланова сегодня день рождения, а следовательно, надо предотвратить возможные эксцессы, связанные с нарушениями общественного порядка и ущемлением прав и законных интересов граждан.

Прилегающие к «Раю» лесопосадки в радиусе одного километра тоже находились под контролем. Их прочесывали взад-вперед крепкие парни с заряженными картечью охотничьими ружьями, на которые имелись соответствующие разрешения. И хотя под вечер никакая охота не начинается, да и дичи, требующей картечного выстрела, здесь отродясь не водилось, охотинспекция не обращала на эти мелкие нарушения никакого внимания. «Охотники» сидели на окружающих «Рай» базах, заходили в близлежащие питейные заведения, ездили по шоссе на личных машинах, толклись возле въездного шлагбаума…

Как говорится – мышь не проскочит! Волкодав был доволен.

Но специалисты знают, что даже государственным службам охраны удается предотвратить только семь процентов покушений. К любому замку можно подобрать ключ, любую броню можно пробить, любой шифр можно расшифровать. Вопрос только во времени, затратах, профессионализме и творческом подходе. В борьбе нападения и защиты, которая полностью укладывается в такой раздел науки управления, как теория игр, основную роль играет оригинальность замысла, а также правильно подобранные силы и средства. Какая сторона преуспеет в этом соревновании, та и выполнит поставленную задачу. Но при этом всегда возможны отклонения от рассчитанного результата вследствие случайностей, неблагоприятного стечения обстоятельств и неожиданных действий посторонних лиц.

Но Волкодав об этом не задумывался.

Еще в недалеком прошлом речной буксир «Таврида» тягал по Дону баржи с песком и щебнем, и даже имени у него тогда не было, а был только порядковый номер, что-то вроде «Р-14АЛ». Четыре тесные каюты на нижней палубе, десять спальных мест, где осенью можно околеть от холода, а летом – от комаров и духоты. Когда пароходство в середине 90-х переживало период реорганизации, многим его собратьям не повезло: у кого-то в морозную зиму 1994-го разорвало дизель и искорежило обшивку, кто-то вообще загадочным образом исчез из всех списков и реестров, растворился в мутных водах новой экономики, как растворяется в Дону мешок украденного сахара.

Наш же работяга попал в списки коммерческой распродажи, ушел за копейки в собственность бывшего замначальника пароходства и год простоял в доках, покрываясь ржавчиной. Зато потом по его гулкой палубе застучали тяжелые башмаки ремонтной бригады и тонкие каблучки девушек-дизайнеров из конторы «Интерьеры Саблина Лтд». Каюты переделали: расширили, обшили полированным деревом, поставили широкие мягкие полки, как в спальных вагонах… В надстройке оборудовали бар и маленькую кухоньку, на палубе сделали кленовое покрытие под навесом для танцпола, во всех укромных местах врезали мощные динамики, развесили лампочки и световые шнуры. Все выкрасили, подмарафетили и после одиннадцати месяцев ремонта бывший буксир сошел на воду уже в качестве первого на Дону плавучего бара категории «А» под гордым именем «Таврида».

Ни к Таврическому дворцу, ни к истории древней Тавриды, ни даже к роду Потемкиных-Таврических наше судно никакого отношения не имело, и почему его так назвали – о том было известно лишь бывшему замначальника пароходства, которого вскоре застрелили при невыясненных обстоятельствах. И началась для старого трудяги непривычная – легкая, разгульная жизнь: обильные столы, пьянки-гулянки со стриптизом, картами, а то и чем похуже…

Наценка категории «А» отсеивала явных маргиналов и сужала спектр гуляющих до той части маргинального общества, которая по неразборчивости и глупости новейшего времени почему-то именуется «элитой». Явные братки, полукриминальные бизнесмены, банкиры, коррумпированные чиновники, не очень щепетильные прокуроры, столичные «фирмачи», однажды даже серьезные воры пытались провести здесь плавучую сходку, но дело испортил милицейский спецназ. Баснословно дорогие коньяки и виски при этом не отличались хорошей родословной, а смешивать коктейли (кроме разве что «Полярного сияния») Буфет так и не научился. И кормили не очень изысканно, можно даже сказать плохо, просто из рук вон. Для особо почетных гостей привозили с берега десятки лоснящихся лещей и рыбцов, мешки отборных красных раков, ароматные шашлыки… Но главное происходило не за столами, а внизу, в облагороженных каютах. Туда завозили красивых и стройных развеселых девиц, и на мягких диванах ставились последние точки в шикарном речном отдыхе и многоточие в знаменитом тиходонском гостеприимстве.

Словом, «Таврида» разительно отличалась от «Р-14АЛ», и Терещенко Глеб Иванович – человек пожилой, скромный и порядочный, такой же простой трудяга, как его буксир, чувствовал себя очень неуютно в своей новой роли не то капитана, не то массовика– затейника при загульных пассажирах с их бесстыжими подругами.

Но справедливости ради надо сказать, что от капитана Терещенко здесь ровным счетом ничего не зависело.

– А чего это вы с поклажей? – поинтересовался он у новых пассажиров, увидев, как те проносят в каюту две длинные увесистые сумки. – С багажом не положено, граждане.

Жердь на него и бровью не повел, простучал каблуками по ступенькам и был таков. Шнур удивленно притормозил:

– А чего такое, отец? Через таможню идем, что ли?

– Да не через таможню… Просто куда тут с чемоданами? Если водка, так свою проносить нельзя… А если нет, то чего можно везти на прогулку?

Шнур с сомнением посмотрел на свой багаж.

– Так это ж не чемоданы, отец! Это су-у-ум-ки! И потом, мы водку не пьем.

И пошел себе вниз.

– А чего вы тогда сюда пришли? – удивился ему в спину Терещенко.

– Аппаратура там, кино снимать будем. Не бери в голову. Крути штурвал да поглядывай по сторонам.

Более странных пассажиров видеть ему не доводилось. До начала шестого «Таврида» шла вверх по течению, вдоль пустынных берегов с голыми черными скелетами деревьев. А эти двое молча сидели за стойкой, дули чай и хрустели чипсами и арахисом.

Ровно в 17–30 Глеб Иванович вежливо известил пассажиров о том, что они возвращаются к пристани, поскольку на 19–00 «Таврида» зарезервирована. Жердь и Шнур переглянулись.

– А что там у них за срочность? – поинтересовался Жердь. – Большое начальство гуляет, что ли?

– Не могу знать, – ответил Терещенко. – Написано: ужин на шесть персон, продолжительность три часа, вдоль городской набережной. Предоплата внесена, места заказаны.

– Во как, и предоплату внесли! – удивился Жердь. Он загрузил в рот горсть орешков и шумно захрустел. – Деньги у них водятся, значит. Серьезные люди. А мы тебе в два раза набросим, отец, не переживай. И забей ты на них вот такой болт.

Пассажиры рассмеялись. Буфет, протирая за стойкой стаканы, выразительно посмотрел на Терещенко и подмигнул. Но капитан был человеком старой закалки.

– Никак не могу, – отчеканил Терещенко, развернулся и поднялся к себе в рубку.

Кутиков сидел в капитанском кресле, листая старый выпуск «СПИД-инфо» и дымя в потолок приторно-сладким «Руном», от которого Терещенко мутило.

– Так надо было втрое попросить, – быстро оценил ситуацию администратор, выслушав рассказ капитана. – Начальству объясним, что генератор накрылся, были вынуждены лечь в дрейф, все пироги. Он у нас, кстати, и так вот-вот накроется. А сумки эти, – Кутиков показал пальцем вниз, где каюты. – Возможно, долларами набиты под завязку. Всю жизнь потом себе не простим.

– Ты ох…ел, Кутиков, – сказал Терещенко, ничуть не удивившись.

Он хорошо знал своего старпома, но в администраторе открывал все новые и новые стороны.

– А если там труп на куски разрубленный?! Идем домой, и точка. А ты спустись в моторный, проверь все ремни, раз у тебя такое беспокойство имеется…

Кутиков отложил газету, потянулся:

– Не обижайтесь, дядя Глеб, но вы еще в совке живете. План – закон, выполнить его – долг, а перевыполнить – честь… Общественное выше личного… И другие глупости из прошлого века… Ну подадим мы борт ко времени, и что толку? Ну погуляют очередные жирные боровы, нажрутся, набросают презервативов. Нам-то какая польза? А тут живые деньги себе в карман положим!

Капитан посмотрел на него как на полного дебила.

– У нас же заявка! В журнале записана, предоплата получена!

– Ну отдадим им эту тысячу! А заработаем десять!

Терещенко хмуро покачал головой:

– Нет. Я такой науке не обучен. Деньги разве главное?

Бывший старпом тоже хорошо знал своего капитана, потому только рукой махнул:

– А что главное, а, Глеб Иванович?

– Душа, честь, совесть спокойная, – обстоятельно ответил Терещенко.

Кутиков гыгыкнул и ушел.

Не доходя до железнодорожного моста, капитан Терещенко заложил обратный вираж и направил «Тавриду» к родной пристани. Встав на курс, он зарядил трубку неизменной махрой, фальшиво замычал какой-то мотивчик, бросая неодобрительные взгляды на оставленную Кутиковым желтую прессу с фотографиями голых грудей и задниц. Совсем распоясались, что хотят, то и печатают! Раньше за это в тюрьму сажали… Глянуть, что ли, на это безобразие? Но нет, надо смотреть вперед, чтобы не сорвать бакены и не наскочить на мель.

– А ты зря не послушался, – раздался за спиной холодный голос.

Терещенко обернулся. В рубке стоял пассажир – тот, долговязый, с глазками как пиявки. Капитан нахмурился:

– Сюда посторонним нельзя!

Жердь хмуро глянул на него, протянул свою длиннющую руку и сбил с головы фуражку с золоченым «крабом». Потом со сноровкой забойщика скота несколько раз коротко и быстро ударил капитана под дых.

Тот переломился надвое, открыл рот, выронив трубку, и стал оседать на пол. Жердь поймал его за волосы, приложил лицом о приборную панель – только потом отпустил. Глеб Иванович Терещенко рухнул, ударившись щекой о привинченную к полу ножку капитанского кресла. Во рту противно хрустнуло. Жердь смотрел сверху, как он корчится от боли и пытается сделать вдох. Медленно, словно нехотя, он поднял ногу, прижал подошвой ботинка голову капитана к полу:

– Слушай, лошара, мне пох… кто тебя ждет на пристани. Ты больше не капитан, ты говно. Будешь слушать меня, будешь плыть туда, куда я скажу. Если хочешь жить, внуков нянчить, борщ жрать и все такое. Ты понял меня?

Грудная клетка, в которой торчал невидимый кол, вдруг расправилась, капитан сделал вдох и задергал головой.

– Тогда вставай, отец. Вставай, не обижайся. Больше не трону, если не рыпнешься. А за обиду дам тебе лично сто долларей! Где у тебя связь с берегом? Вот это? – Жердь снял с панели над штурвалом черный пластиковый короб на витом шнуре. Оборвал шнур, бросил короб на пол, раздавил каблуком.

– Что еще? Мобильник есть?

Жердь рывком приподнял капитана, который все никак не мог разогнуться, повернул спиной к себе, толкнул на приборную доску и стал шарить по карманам. Терещенко стоял, глядя невидящими глазами в окно рубки, пока пассажир с глазами-пиявками выдергивал из заднего кармана его брюк старую «Моторолу» с антенной, и слушал, как дробно, с каким-то противным хлюпаньем, стучат разбитые зубы. Потом перевел взгляд вниз. Не красный даже, а грязно-бурый клапан туманной сирены находился в дальней части приборной панели, но до него можно было дотянуться. Наверное.

– Это не я говно! Это ты говно! – невнятно проговорил он и, выбросив в сторону левую руку, лег на панель управления.

Где-то над их головами, над свинцово-серым Доном, над пустынными берегами возмущенно взревел хриплый бас трудяги-буксира «Р-14АЛ»… Но звучал он недолго. Жердь, нисколько не поменявшись в лице, аккуратно схватил Терещенко за ворот, отшвырнул в сторону. Отключил сирену, повернулся к капитану, лежащему на полу, и ударил ногой в лицо. На тяжелый ботинок брызнула кровь.

– Хочешь сдохнуть как герой – сдохнешь! – спокойно сказал Жердь. – Но все равно будешь делать как я хочу. Только будет больнее, лошара. Вот и вся разница.

Он достал из кармана куртки нож с длинным выкидывающимся лезвием, хрюкнул носом, сплюнул и посмотрел в окно.

– Вникай: за кишки привяжу к штурвалу, и будешь рулить. Плакать будешь и рулить. Хочешь?

– Нет, – с трудом выдавил Терещенко.

С ним никогда раньше так не обходились. Больше всего в этой неспровоцированной жестокой расправе его поражала полная уверенность этого бандита в своем праве бить, унижать и убивать кого угодно, причем совершенно безнаказанно. И еще он впервые в жизни почувствовал, что честь, достоинство, долг и все другие правильные слова тускнеют и растворяются при приближении к животу узкого и острого лезвия… Это противоречило всему, чему его учили на протяжении пятидесяти пяти лет жизни! И это было неправильно: так просто не могло быть!

– А теперь давай, разворачивай опять свою посудину. Гони вверх по течению, в район баз отдыха.

Хватаясь за стену, Глеб Иванович кое-как поднялся, доковылял до штурвала, начал разворот. Из-под моста показался пассажирский многопалубный катер, похожий на белый праздничный торт. Жердь поднял с пола ветошь, бросил капитану:

– Вытри рожу.

Рубку огласила резкая трель мобильника. Жердь поднес телефон к уху. Это был Муравей.

– Кажись, началось, – скороговоркой сообщил он. – Вся стоянка забита, народу тьма. Охраны видимо-невидимо, на дороге ментов много… Близко никак не подойдешь… Здорово ты придумал!

– Машину этого козла видишь?

– Да. Белый «мерс». Недавно подъехал.

– Где он?

– Не знаю. Вроде в главный зал направился. Но точно не скажу.

– От Фили с Дугласом слыхать что?

– Не, молчат.

– Ладно. Будьте на местах…

– Долго еще?

Жердь повернулся к Терещенко и миролюбиво спросил, как будто ничего не было:

– Сколько до баз ходу, отец?

– Минут двадцать—двадцать пять, – хрипло сказал Глеб Иванович.

– Часа через пол буду. Отзванивайся, если что.

Жердь закончил разговор и спрятал трубку в карман. Застучали шаги на металлической лестнице, в рубку вошел Шнур. Жердь вопросительно глянул: что?

– Аптека, – сказал Шнур. – В сортире их запер. Даже не дернулись особо.

– Муравей доложился, там уже началось, – сказал Жердь. – А Филя молчит, что-то там у них не в порядке.

– Да и хрен с ними. Терпеть не могу на самолетах летать, – сказал Шнур. – Ну что, я пойду пока тромбон распакую, так?

Он глянул на Жердя.

– Иди, – сказал тот. – Я в твоих тромбонах все равно не разбираюсь. Присмотрю за старым дурнем.

Капитан Терещенко до крови закусил губу.

– Слыхали? Сирена… – Тапок встрепенулся, привстал даже. – Ага, сирена. Рявкнула и стихла. Чё это такое, а?

Он подошел к перилам, озабоченно повертел головой вправо-влево, зачем-то еще посмотрел вниз, на воду, пошмыгал носом, словно пытаясь учуять, откуда исходит опасность.

– Это на реке, – сказал он уверенно. – За мостом где-то, ага.

Сообщение это не вызвало бурной реакции на террасе. Все были слегка навеселе – все, кроме Тапка, который явно набрался, да плюс к тому с каждой минутой, казалось, пьянел больше и больше. Говорили, что он имеет привычку смешивать «хиросиму» – подсыпает в водку валиум и прочую дрянь. Хотя если бы так, то Умный или Козырь, наверное, давно дали бы ему под жопу – на кой ляд им сдался задроченный нарк?

– Как вы взяли этих московских? – лениво спросил Корень.

Миклуха выпятил грудь:

– Я их по фотороботам вычислил, как в кино! А потом стволы в бок – и в тачку засунули. Там еще по башке настукали!

– Ты говори, кто стукал! – потребовал Тапок и выпятил грудь.

Корень хмыкнул.

– Это что! Сейчас их в подвале так обрабатывают! Я им не завидую!

– А эта сирена меня за душу взяла, – продолжал свою мысль Тапок.

Плотно зашторенные окна главной гостиной «Рая» озарялись желтыми, голубыми, зелеными и красными всполохами. Там, в большом зале, шел пир горой: звучала громкая музыка, народ жрал, пил, танцевал и произносил здравицы в честь Василия Буланова, Козыря, дорогого именинника… Оклеенное бронированной пленкой стекло мелко вибрировало, но сдерживало мощную звуковую волну, на террасе слышен был только пульсирующий бас и ударник да еще плеск волн о деревянную платформу.

Туманную сирену, прокричавшую вдалеке, слышали все, но никому не было до нее дела.

Трое парней из бригады Фаната, занятые в сегодняшней операции по розыску московских, вполголоса переговаривались о чем-то своем. Веселый Яшка Лаборант сворачивал на самодельном станочке косяк для Миклухи, сопровождая свои действия подробными и сумбурными комментариями. В обширном хозяйстве Умного Яшка был «главспец по качеству» – скромный гений, который мог на вкус определить любую постороннюю примесь в дури вплоть до десятых долей процента, а место происхождения товара указывал с точностью навигационного устройства. Корень просто сидел на террасе сам по себе, сидел и курил, глядя перед собой. Именно к нему и обращался Тапок, которого после событий в аэропорту и выпитой водки все не отпускала нервная суетливая озабоченность:

– Это ж, наверное, тот самый катерок… «Ставрида», ага? – Он несколько секунд выжидающе буравил Корня глазами. – Ермолаев катер, ущутил? Ермолай хотел там плавучее казино замутить, ко всем приставал… Ага?

– Ага, – с подчеркнутой артикуляцией отозвался Корень, не меняя позы.

– Типа того… Тоскует душа, – сказал Тапок. – Зовет, типа. Ага. И тоскует.

– Кого душа? – поинтересовался Корень.

– Ермолая, ясно, – сказал Тапок.

– А куда зовет?

Тапок подумал:

– Не знаю. Может, ему просто тоскливо там, под трубой… – Тапок задумчиво шмыгнул носом. – Вот он сигнал и подает: привет, брателлы, типа… Ага.

Корень как-то не проникся.

– Привет он тебе на том свете скажет, дурила, – буркнул он. – Нажрался в сопли, гонишь пургу.

– А чего гоню? Чего пургу? – искренне удивился Тапок. – Ты ж сам сирену слышал, нет? Это ж факт!.. Я ж фактами это, как его…

– Оперируешь, – улыбнувшись, вставил Миклуха.

– О-пе-рирую, – подтвердил Тапок.

– Ты у нас типа опер, – сказал Корень.

Фанатовские парни загоготали. Тапок медленно развернулся к ним, скорчив грозное лицо и выставив указательный палец. Но тут какая-то новая мысль овладела им, лицо Тапка снова вытянулось, брови поползли вверх.

– А может, он предупредить о чем нас хочет? – произнес он таким уморительно таинственным тоном, что впору было заподозрить, будто Тапок просто разыгрывает идиота. – О чем-то плохом, ага? Сигналит Ермолай с того света: опасно! беда! зырьте в оба, брателлы!.. Ага!

– Святой Ермолай, в натуре! – радостно поддержали его гипотезу фанатовские.

– А это уже не ваша печаль, – с той же отчетливой артикуляцией сказал им Корень. Бредни упившегося Тапка ему самому действовали на нервы, но и гости, люди совершенно тут посторонние, явно переступали рамки приличия.

– Да мы и не печалимся, – заметил кто-то из фанатовских. – Ржем, как видишь.

– Ржать в своем стойле будешь, – отозвался Миклуха. Подумав, добавил: – И срать тоже.

– Какие грозные виды, – заметил фанатовский, поднимаясь с места.

Миклуха поднялся тоже, на ходу затирая о скамейку недокуренный косяк.

– Остыли, идиоты, – поморщился Корень. – Сегодня именины у старшого, не портите ему праздник. И себе, кстати, тоже.

Фанатский подумал, подсчитал что-то в голове и натянуто рассмеялся:

– Истину глаголешь!

– Ага. Вот и топай тогда, выпей водки. Говорят, в ней тоже истина, – сказал Корень.

Шумно поднявшись со скамейки, фанатские потянулись к выходу. Через открытую дверь на террасу выплеснулся громкий и мутный, как частица потопа, звуковой вал.

И снова наступила тишина. Тапок стоял, спиной опасно прислонившись к перилам, и балансировал рукой с зажженной сигаретой.

– Верно, брателлы. Как-то холодно здесь вдруг стало… – пробормотал он. – И куда это мы только зы… зы… ф-ф-фф… Как это, Миклуха?

– Смотрите, кто-то пожаловал, – оборвал его Корень, показывая на тонущий в сумерках невысокий пригорок у въезда в «Рай». Дорогу, идущую по его вершине, прорезал свет автомобильных фар.

– Машина… Нет, две. А наши все на месте, никого не ждем вроде бы.

– Я Киркоса еще не видел, – сказал Яша Лаборант.

– Киркос в Самаре, его не будет, – сказал Миклуха.

– А кто тогда?

– А хрен его знает. Менты дорогу обсели, да и пацаны Волкодава все контролируют, на въезде он сам дежурит, его забота…

Корень тяжело поднялся, уперев руки в скамейку. Подошел к Тапку, отвел его подальше от перил, взял у него изо рта сигарету и бросил в его же недопитый бокал.

– Смотри, кувыркнешься, дурила. Прочухался хоть немного, а? Пошли, согреемся, может, сожрем чего.

– Ништяк, – Тапок мотнул одновременно головой и рукой. – Идите. Я щас. Щ-щас.

Большой гостиной она называлась не зря. В центре зала волной застыла полукруглая сцена, где разместились не только участницы известной московской поп-группы – три сисястые девицы, прозванные в столичной тусовке «Поющими трусами», хотя на самом деле название у них было другое, – но и две тонны аппаратуры, и походная дым-машина, из которой полз, стекая вниз и раздаваясь по полу, густой тяжелый туман. Танцевальной группе, состоящей из бритых негров с обнаженными торсами, пришлось, правда, разместиться вокруг сцены. Но это не беда, потому что, во-первых, они негры, а во– вторых, потому что места в зале хватало с избытком.

В-третьих, всем было наплевать на то, что происходит на сцене и вокруг.

Подумаешь, группа. Подумаешь, негры.

Колыхались головы в пульсирующем свете и тоже как бы дружно и ритмично, удивительно слаженно пульсировали на «раз-два-раз-два». Десяток-другой голов. Кто такие? Так сразу и не скажешь. Белковые организмы, представители рода хомо сапиенс. Многие из присутствующих входят в элиту Тиходонска, если, конечно, верить местным журналам, ими же и оплачиваемым. Многие состоят на учете в милиции, а некоторые в ней работают, и в милиции, и в специальных службах, некоторые принадлежат к местному бизнесу.

Вот ровный пробор сосредоточенно спешащего куда-то Умного. Вот дергается в танце огромная плешивая голова директора тароремонтного предприятия Камальяна, рядом подпрыгивает богатая прическа его жены, а вот голова замначальника строительного управления тиходонской мэрии – эту ни с кем и ни с чем не спутаешь, геометрически правильный шар… Голова главного редактора «Тиходонских новостей» Заринова, пустые головенки богато одетых, ухоженных девушек без определенного рода занятий. Вот хитроумные головы торговых работников, а вот – явно милицейские чины: на их головах отпечатались круглые нимбы от фуражек. Вот владелица крупного пиар-агентства – что за восхитительное каре, что за классические черты! И тут же – несколько угловатых черепов, едва прикрытых шерстью, – будто представители другого биологического вида, другой ветви эволюции… Маскарад какой-нибудь? Хеллоуинские маски? Нет, это всего лишь рядовые бойцы из группировки Фаната, люди непростой и героической судьбы – люди, люди, не сомневайтесь! Раздва! Раз-два!.. А вот представители банды Шакала, а вот люди Киркоса… И между ними затесалась пара антропологически идеальных голов с модными прическами… Это телевизионщики с местного канала – кажется, редактор отдела новостей и кто-то из его помощников… Идет мирная беседа, взаимопроникновение, так сказать, культур… Прекрасно! Где еще можно видеть такую трогательную картину? В общем ритме – раз-два! Раз-два!

Только нет здесь головы именинника. Где он? Может, в соседнем зале, где, по некоторым слухам, дают бесплатный порошок и танцуют стриптиз и куда вроде как свалила большая часть мужской половины приглашенных? Посмотрим, посмотрим…

Точно. В смысле, что – да, на столах и в самом деле танцуют приятные девушки топлес, атмосфера праздника здесь гуще и слаще, и здесь так же в едином ритме пульсируют нимбы, светлые головы, модные прически и похожие на мятые плоды киви черепа… Хотя черепов все-таки больше.

А именинник? Козырь-то где? Неужели один из них?

Ни в коем случае.

Вниз, вниз! Вниз по неприметной лестнице, где через ступеньку скучают охранники Волкодава, они не пропустят ни директора тароремонтного предприятия, ни великолепную пиар-агентшу, никого постороннего, пусть вы даже пролетающая мимо по своим делам муха. А внизу, на просторной гранитной площадке – дубовая дверь бильярдной, великолепная резная «трехдюймовка», скрадывающая любые звуки и надежно хранящая тайны хозяина «Рая».

За дверью – вот он, именинник. Василий Павлович Буланов, Вася Козырь, его сиятельство герцог Тиходонский. Средних размеров черепная коробка – меньше, чем у тароремонтного директора, пропорциональный невысокий лоб – ниже, чем у главного редактора, светлые волосы, серые глаза, несколько запавшие, вполне заурядный нос, жесткая линия губ и опять-таки средних размеров подбородок с ямочкой – ничего особенного! Но как же? Как удалось этому обычному человеку собрать под одной крышей такую разношерстную публику, заставить их всех пульсировать в одном ритме, словно единый организм? Совершенно непонятно… Если только не предположить, что это действительно единый организм, часть современного социума и каждая его клеточка выполняет определенную задачу и обеспечивает бесперебойное функционирование целого.

Вот рядом с герцогом, в позе Аполлона стоит подоспевший Умный, который считает себя – надеется во всяком случае, что это так, – мозгом именинника. Тут же три богатыря, как из сказки, – это тоже охранники Волкодава, только не при параде, а в обычных тренировочных костюмах, у одного даже пятно свежей крови на рукаве, – кем эти себя считают? Правой и левой рукой? А может, и ногами? Увы, у именинника такое множество рук и ног, что сам он их сосчитать не может, и, вполне вероятно, оценивает здоровяков гораздо ниже, как… ну, кровяные тельца какие-нибудь.

Зато милицейские чины, присутствующие сейчас в главной гостиной, заслуженно считаются теменной и затылочной частью черепа именинника, его «крышей». Директор тароремонтного предприятия – что-то из органов пищеварения, селезенка, наверное… Пиар-агентша – это какой-то важный лицевой мускул, отвечающий за общее приятное выражение лица… Главный редактор газеты, а также симпатяги-телевизионщики – это органы выделения, приспособления для слива и сброса нечистот, – а как иначе? Очень, кстати, важную функцию выполняют… Все вместе они и в самом деле представляют собой единый организм, никакого преувеличения. Потому они здесь, потому им хорошо и весело рядом друг с другом, и – «раз-два-раз-два»…

В бильярдной мягкий зеленый полумрак, горит только один светильник над центральным столом. Справа у стены – два стула, к которым привязаны двое громил, видом напоминающих давным-давно вымерших неандертальцев. Но это тоже не маскарад и не хеллоуинские маски. Это москвичи Филя и Дуглас – в общем-то тоже люди, хотя назвать их так сейчас язык не повернется. Они практически трупы. Оба жестоко избиты, на месте лиц – голое мясо, из разорванных ртов падают на грудь, на пол черные сгустки. Эти двое не являются частью организма Василия Павловича Буланова, скорее даже наоборот. Жить им осталось недолго.

– Ну что, никак? – интересуется у них Козырь. – Не рожается?

Проходит секунда, другая, один из полутрупов по имени Филя заметно вздрагивает и бормочет еле слышно:

– Урылись, ай, урылись… Вот те крест… Не-е…

– Скажешь, где твои, где Жердь с Муравьем, будешь жить, – напомнил на всякий случай Козырь. – Стены гудят, музыка гремит – слышишь? Это мой день рождения, народ гуляет. Толпа народу. Там и врачи есть, один хирург, другой стоматолог… Нет, стоматолог тебе не нужен. Зато хирург хороший, не одного человека с того света вытащил. И тебя вытащит, хоть ты мне сто лет не сдался. Чувствуешь: я не обещаю тебе бабла, островов с пальмами, места подле себя и все такое? Ненавижу, когда своих сдают. Но если я обещал сохранить тебе жизнь, я сохраню. Даже хату тебе подыщу, где перекантуешься, пока на ноги не встанешь, и сиделку найду молодую и не самую страшную…

– Аленушка… нам восемь до Москвы… – ни к селу ни к городу ляпнул полутруп Филя.

Козырь замолчал, посмотрел на Умного.

– Ничего они не скажут, – сказал он. – Мюллер ты крыжопольский. Они уже дырку в собственной жопе не сыщут, не то что Жердя этого.

– Знают. Скажут, – гнул свое Умный. – Дай мне их еще на пару минут.

Козырь встал:

– Кончайте их, и точка. Не надо было трогать их в аэропорту, сами бы довели до места. Теперь чего… Ладно. У них на двух бойцов меньше, нам лучше.

Умный спорить дальше не стал – на то он и Умный, только пожал плечами:

– Сегодня, думаю, они уже не сунутся, не тот расклад. А завтра по новой город чистить пойдем…

– Во-во. Будешь дворником у меня работать, пока тему втыкать не научишься.

– Как скажешь, шеф, – заскучал Умный.

Козырь повернулся к охранникам, скрестил указательные пальцы на руках: сворачивайтесь. У тех мигом взялись откуда-то тонкие кожаные ремешки, они обошли Филю и Дугласа сзади, накинули ремешки им на шеи. Дуглас вдруг закашлялся, уделав ботинок охранника кровью. Тот затанцевал на месте, пытаясь смахнуть с обуви черную слизь. Мат-перемат, хрипы, стоны…

Дальше Козырю было неинтересно. Он открыл дубовую дверь и вышел на площадку. К нему навстречу по лестнице спускался один из бригадиров Волкодава.

– Из оцепления только что передали: к вам гости, Василий Павлович.

– Гости? – насупился Козырь. – Какие еще гости?

– Ну, не совсем гости, а супруга ваша. Говорит, вы куда-то ехать должны.

Козырь долго молчал, соображая, потом выругался. На скулах у него проступила краска:

– Твою мать. Опять не вовремя!

В обычном гальюне, каким оборудованы буксиры серии «14», Кутиков с Буфетом не уместились бы, конечно. Там и одному Буфету, парню немелкому, было бы тесно. Но в модернизированной уборной плавучего бара «Таврида» места хватило всем. Старпом «Тавриды» и бармен были прикованы к водопроводной трубе, ведущей к биде, – именно к биде, а не к унитазу, который здесь также имелся. Предусмотрительный Шнур, поместивший сюда этих двух разгильдяев, помнил, что им с Жердем еще придется отправлять здесь свои естественные надобности, а ссать на живых людей надо по поводу, а не просто так.

Вот Шнур и мочился сейчас в унитаз, любуясь на рожи пленников, которые успели прийти в себя, но сидели тихо и в глаза не смотрели.

– И то правильно, – одобрил он. Хотя примерное поведение свидетелей ничего не меняло – конец у них был один.

Закончив свое дело, застегнувшись и сполоснув руки в умывальнике, он добавил на прощание:

– Это мы пивка у вас одолжились слегонца. Не в обиду.

Покинув гальюн, он спустился в машинное отделение и приладил к цистерне с мазутом компактную магнитную мину с радиовзрывателем. Потом зашел в бар, выложил на плюшевый диван обе свои сумки, раскрыл. Внутри, упакованные в поролон, находились компактное пусковое устройство гранатомета «РПГ-32» «Вампир» и два цилиндрических заряда к нему, чуть меньше метра в длину каждый. Во второй сумке – еще три заряда. Он быстро привел оружие в боевое положение – сноровка у Шнура явно имелась. Подошел к стойке, пробежал глазами по ряду бутылок, словно собирался ради проверки ахнуть из гранатомета по этой красоте. Но нет – взял «Чинзано», свинтил крышку, отпил и поставил на место. Подумал, отпил еще раз. Да, теперь хватит.

Сверху, из рубки, послышался зычный голос Жердя:

– Давай, подходим!

Шнур взвалил гранатомет на плечо, один заряд зажал под мышку, сумку с двумя тяжелыми цилиндрами взял в свободную руку и пошел наверх.

– …Смотри на тот берег, – протянул руку Жердь. – Видишь огни?

– Чего ж не видеть, – степенно ответил Шнур. – Не слепой.

– Значит, расклад такой. Муравей по машинам считал на парковке – человек восемьдесят—сто, не меньше. И там несколько корпусов, втыкаешь? Основная часть в главном корпусе, но там не все, они в разных местах, там пять домиков типа, и в каком из них Козырь окажется – неизвестно…

– Да с двухсот метров я там все на хер разнесу, – спокойно сказал Шнур, разглядывая мигающие в сумерках огни.

Жердь метнул в него быстрый взгляд – не любил он пустой похвальбы, особенно перед самым делом. Но Шнур будто не заметил ничего. Он стоял на палубе, опираясь на грязно-зеленый цилиндр «Вампира», и курил, сдувая пепел под ноги.

– Мне количество не нужно. Мне нужно качество, – проворчал Жердь, косясь на его сигарету. – Смотри, стрелок, сейчас искра упадет на снаряд, уроемся все тут…

– Не уроемся. Его хоть в печку бросай, ничего.

– Все равно. Стоишь тут, светишься, будто гранатометами торгуешь… Вон, катера какие-то идут – убери ты его пока от беды. Нам только спалиться не хватало сейчас.

– Не мельтеши, Жердь, не зуди. – Шнур набрал дыму полные щеки, прополоскал во рту, задумчиво пустил его носом. – Точка возврата – слыхал? Так мы ее прошли, аккурат когда я внизу хлебнул какой-то дряни из красивой бутылки… Теперь не спалимся, не уроемся, и никто нам на всем белом свете теперь не помешает. Вот как вода в унитазе кружится, кружится, а потом падает… только мы уже не кружимся, Жердь, мы падаем. И главное сейчас не думать ни о какой х…не, очиститься от всего лишнего. Только о деле, ни о чем больше…

– Все, закройся, – мрачно оборвал его Жердь. – Ты прав, суетиться поздно. Я пошел наверх, гляну деда, он там уже десять минут капитанит без меня… А ты будь здесь. Подам сигнал, когда пора. Но и сам смотри, твой тромбон – тебе и карты… И не пей больше всякой дряни, лады?

– Я в Урус-Мартане под завалами два дня на таком тромбоне играл. Ну, не совсем таком, конечно, – попроще… Без водки и без дирижера. И без антрактов… – Шнур выплюнул окурок в воду. – Лады, Жердь, не переживай. А деда своего за ширинку держи, чтоб не напакостил.

– Погоди, Вася. Давай спокойно. Что я должна сказать людям и что должна сказать Земе? И всем остальным? Что у тебя опять аврал на работе? Какой аврал, на какой работе? Это же не мне лапшу вешать! – Полина говорила подчеркнуто ровно и спокойно, даже иронично, как опытный педагог разговаривает со школьным хулиганом.

Вот это спокойствие и ироничность просто выводили Козыря из себя… К тому же он терпеть не мог, когда его называют Васей.

– Да мне плевать на них! – заорал Козырь. – На х… я их видал! Кто они такие?!

Личный водила Полины, ее охранники из машины сопровождения – все его, Козыревы, люди, бывшие «гвардейцы», – благоразумно удалились с парковки, чтобы не слышать, как босс бранится с супругой. Меньше знаешь – здоровее будешь.

– От братца твоего толку, как от мартышки на свадьбе! Скалится во всю пасть, а сам гадит в тарелку! Что он мне помог в последнее время? Где его помощь? Хоть одного черножопого отсёк, как я просил? Хрена!! «Черные» лезут в город через его кабинет! Через Зему твоего лезут! Они только скалятся! А я сам! Сам разгребаю это говно, своими руками!

– Да ты, Вася, просто делаешь их работу! – с улыбочкой заметила Полина.

У Козыря даже дыхание перехватило. Он буквально за шкирку поймал себя, в последнюю секунду поймал, чтобы не убить ее на этом самом месте. Сучка тупая, она что, не понимает, с кем имеет дело?.. С чем она играет?

– Да, – выдавил он охрипшим голосом, стараясь взять себя в руки. – Я делаю их работу. Очищаю город от всякой мрази. Запомни это раз и навсегда. Поэтому я не собираюсь кататься в твою сраную «Ямайку» и раскланиваться со всякими клоунами картонными. Сама вали туда и развлекай их.

Они стояли на парковочной площадке у третьего корпуса «Рая», под высокими пятиметровыми окнами бассейна. Полина заявилась на двух «Лендроверах», с эскортом, типа Ангела Меркель какая. Раньше она не совалась в «Рай» без предупреждения – да ее бы никто и не пропустил: нету Козыря, и все тут, до свиданья. Но в этот раз все было по-другому, врать не имело смысла. К тому же утром он не отказывался от визита в «Ямайку», он тогда еще не знал про Ермолая, ничего еще не знал. Зато сейчас знает, и уйти западло – ребят бросать, неуважение выказывать… Да московские – человек шесть как минимум – все еще в городе, могут в любой момент объявиться здесь, будет стрельба, будут говенные разборки. По большому счету, Козырь в это не верил – меры приняты, мышь не проскочит, но вероятность есть! Поэтому вряд ли поймут, если он бросит своих гостей и укатит догуливать в «Ямайку». Только сучке этой ничего не объяснишь, она и слушать не станет, у нее своя линия…

– Никак не пойму тебя, Василий. Ведь мы договаривались, мы все обсудили… – Полина продолжала ровно гундосить, словно воздушный компрессор. – Я пригласила уважаемых, серьезных людей, полмесяца бегала за ними… они согласились поздравить тебя, посидеть в одной компании… И вдруг ты заявляешь, что не хочешь туда идти. Просто мальчишество какое-то, у меня в голове не укладывается!

Козырь знал, как уложить, утоптать, утрамбовать в ее тупой башке всю необходимую информацию. Он даже позавидовал московским отморозкам – эти ничем не связаны, могут замочить ее в любой момент. Ему-то пока что нельзя. К большому сожалению.

– А кто тебя просил назначать на сегодня? – прорычал он. – Я тебя просил? Надо было на завтра договариваться, и все бы было нормально! Сама заварила эту кашу, сама и расхлебывай!

– Но ведь я для тебя стараюсь!!.. – На сей раз у нее прорвалось что-то вроде визга. Лицо покраснело, тщательно уложенные кудряшки надо лбом мелко затряслись.

– Какого х…я? – грубо перебил ее Козырь. – Не надо за меня стараться, я сам как-нибудь.

– Сам?!.. Да сам ты только и будешь водку жрать со своими мордоворотами и терки свои тереть, больше ничего! Ты дальше нашего тиходонского болота и видеть ничего не хочешь! Сам!.. Ты!.. Я из тебя человека сделать хочу, идиот ты, шантрапа!

Он ударил ее совсем несильно, но Полина отлетела к самой машине, треснулась плечом о дверцу «Лендровера». Козырь не дал ей упасть, поймал, встряхнул, сказал:

– Ты наркоты объелась, что ли? Ох…ела совсем? Думаешь, если братец в мэрии сидит, значит, все можно? Да я вас обоих в асфальт вколочу, даже не пикнете…

Полина повела себя странно. Мягко, с неожиданным для ее фигуры изяществом вывернулась из-под его руки, отошла на шаг, улыбнулась как ни в чем не бывало:

– Дурак. Никого никуда ты не вколотишь. Кишка тонка, Вася. Григорий Леонидович тебе не ровня. И Ганчук, начальник городского УВД, тоже не по зубам. А Бельский – зам полпреда Президента? А Игорек Лопушанский, сын самого сенатора… и его женушка Тамара, кстати, тоже, которая без пяти минут начальник Финансового управления области?.. Попробуй, вколоти – от тебя от самого мокрого места не останется, сам под асфальт ляжешь…

– Погоди, а при чем тут Ганчук с Бельским? – насупился Козырь. – И этот, как его, Лопушанский?

– Они тоже придут, – сказала Полина и улыбнулась еще шире. – Придут, придут. Я всем приглашения разослала и лично Григория Леонидовича попросила. А раз он будет, хоть на полчаса заглянет, то и все явятся.

– Вот дура. Почему ты так думаешь?

– Потому. Ганчук – его зять, а с Бельскими и Лопушанскими у них старая семейная дружба, они каждый Новый год вместе отмечают в Эмиратах. Ну и тут тоже приедут всей компанией. Они себя будут свободнее чувствовать в этом окружении, и нам не помешает знакомство свести… – Полина вскинула голову, сжала губы, отчеканила по слогам: – Это федеральный уровень! Фе-де-ральный! Это серьезная игра, это дальний прицел, перспектива, черт тебя дери! Это совсем не тот сброд, что у тебя там сейчас жрет деликатесы и наливается «Хеннесси»! К тому же без них – ты полный ноль! Нищий арестант!

Она подбоченилась, нагло глядя могущественному супругу в лицо, на котором расплывалась некоторая растерянность. Козырь понимал, что без благосклонного безразличия властей его всемогуществу придет мгновенный конец. То есть наступит полный п…ц! Мгновенно лопнут все его фирмы, налоговики выкатят неподъемные штрафы и уголовно наказуемые суммы укрытых налогов, ГИБДД лишит прав и его, и всех его водителей, менты вспомнят все грехи – от нецензурной брани в общественных местах до бандитизма и убийств…

– К тому же, сам представь, солидные люди, благодаря протекции тех, кого они уважают, соизволили прийти к тебе в гости. А ты их продинамишь. Какие будут последствия? Просто представь хорошенько.

Козырь не верил своим ушам. Он с каким-то нездоровым интересом рассматривал свою жену, как рассматривают свиную тушу перед разделкой.

– Ты права, Полиночка, конечно права! – стиснув зубы, произнес он. – Надо ехать.

Так и не суждено было катеру «Таврида» стать плавучим казино – ни для покойного Григорьева-Пана, ни для Ермолая, тоже покойника, ни для кого-то еще. Ему предстояло превратиться в ракетный катер. «Р-14АЛ» + «РПГ-32» в совокупности составляли «средства» предстоящей операции, а Шнур и Жердь – ее «силы».

«Таврида» шла в свой последний рейс, шла со скоростью в семь узлов по фарватеру, плавно забирая к Левому берегу. Вот нырнула под ярко освещенный мост, на котором с перестуком шел товарняк на Краснодар, уверенно прошла по оси между второй и третьей опорами, а вскоре по правому борту открылась бетонная набережная «Рая», заполненная разгоряченными людьми и украшенная разноцветными фонариками.

На разбитом лице капитана Терещенко успела засохнуть кровь, и только из дырки на месте выбитого зуба сочилось еще потихоньку, и Глеб Иванович то и дело сплевывал на пол рубки. Но он крепко стоял за штурвалом, расставив ноги, как во время сильной качки, хотя вода была спокойная, спокойнее не бывает, и в городе мирно горели вечерние огни. И еще капитан Терещенко улыбался – не скалился во весь рот, как дурак, нет, просто щурил хитрые злые глаза, словно на уме у него что-то было, какая-то каверза. Он тоже, хотя и невольно, относился к «силам» тщательно подготовленного покушения, и в этом была существенная ошибка Жердя. Ему не следовало делать то, что он сделал.

– Ты оглох, что ли? – орал над ухом Жердь. – Левее бери, говорю! Вон к той пристани забирай!

– А я и беру, – ворчливо отвечал Терещенко и в тон ему добавил: – Ослеп, не видишь, что ли?..

Жердь не ослеп, конечно, но он обладал обычным зрением обычного сухопутного существа, поэтому двух бакенов, которые обозначали Горбатую мель, намытую во время строительства моста в 78-м, бакенов, к которым постепенно подбирался Глеб Иванович, он не заметил.

– Ладно, не зуди… Вообще-то ты правильный фраер, держишь фасон!.. Так и надо, – Жердь похлопал капитана по плечу, огляделся. – Слушай, а чего это мы без фейерверков идем, без музыки? У вас же тут до херища лампочек всяких развешано… Ну-ка, давай устроим праздник, отец! Гулять так гулять! Где тут у вас все это включается?

Внизу, на палубе, Шнур давно занял боевую позицию – присел на колено у левого бортика, уложил гранатомет на плечо, застыл серым изваянием. От бетонной набережной в реку врезались деревянные мостки: один, второй… шесть мостков, но только у одного из них покачивалась на легкой волне маленькая трехместная моторка. Вынырнули залитые иллюминацией корпуса. Полукруглая светящаяся надпись гордо извещала всякого проплывающего мимо, что здесь находится «Развлекательно-оздоровительный комплекс „Рай“». Прилепившиеся к перилам набережной парочки, группы, отдельные покачивающиеся личности… Гости Козыря прогуливаются, беседуют. Кто-то помахал им рукой… Кто-то сблевал через перила.

До них уже близко. Метров триста. Нормальная дистанция. А можно и вообще вплотную подойти…

– Муравей, слышишь? – кричал по телефону Жердь в капитанской рубке. – Мы на месте! Как обстановка?

Обстановка была хреновой. Белый «Мерседес» Козыря ни с того ни с сего вдруг выехал со стоянки. А к Муравью неожиданно подошли два крепыша в кожаных куртках и джинсах, причем настроенные явно недоброжелательно.

– Что молчишь? – надрывался Жердь. – Алло! Оглох, что ли? Отвечай!

Но Муравей не мог говорить, потому что незнакомцы дали ему под дых, завернули ласты, приставили к голове пистолет и отобрали телефон. Один из них даже успел немного послушать.

– Кто там разоряется? Говори, сука! Что задумали?

Еще пара ударов пришлась по почкам.

– Ничего, отведем в подвал, там заговорит, – процедил второй.

На «Тавриде» Жердь выругался и сунул аппарат в карман.

Шнур рассматривает главный корпус с огромными окнами, внутри которых бьется-переливается северное сияние. Сквозь рокот дизеля и вопли Жердя стали доноситься звуки музыки. Терраса у воды, там несколько людей в шезлонгах, рядом столики с пивными бокалами, Шнуру даже показалось, что он видит «холстеновского» рыцаря на одном из бокалов – черную фигурку на черном коне с занесенным для удара мечом.

Совсем близко. Двести сорок метров. Двести десять. Сто девяносто. Сто шестьдесят.

Не нужно никаких приборов, Шнуру определить расстояние до цели – раз плюнуть, у него своя рулетка в мозгах крутится. Результат долгой практики. Полторы сотни метров – уже можно бить наверняка. Но лучше подойти поближе.

«Таврида» вдруг тоже осветилась огнями, вспыхнула, словно приветствуя посетителей «Рая», из мощных динамиков вырвался рев военного оркестра, играющего «Прощание славянки». Шнур покосился наверх, на окна рубки:

– Придурок долбаный!

На террасе люди поднимались с шезлонгов, что-то кричали, видимо, что-то приветственное, радостное, хотя за шумом ничего не слышно. На человека с гранатометом на изготовку им почему-то было плевать. Скорей всего, его просто никто не видел:

Шнур приподнял плечо, уложил поудобнее «Вампир», поймал в прицел нижнюю часть среднего окна, за которым метались тени танцующих. Ни в Урус-Мартане, ни в Ачхое, ни позже, в Бамуте и Грозном, Шнур не видел еще такой цели. Он плавно повел на себя спуск, готовый услышать над ухом визг стартующей гранаты…

И в этот самый миг палуба ушла у него из-под ног. Под днищем заскрежетало, корпус катера издал тоскливый гулкий звук, словно снизу по нему врезали несколько дюжих молотобойцев. В рубке посыпались стекла, застучали по стальной палубе. Шнур покачнулся, выставил свободную руку, чтобы не упасть, и все равно упал. «Вампир» успел выплюнуть облачко огня и дыма, к берегу ушла короткая оранжевая дорожка, проследить за которой Шнур не успел. Наскочивший на мель катер еще раз вздрогнул, накренился на левый борт и застыл.

А на берегу граната с двойным зарядом вспахала кусок бетонной набережной, размолола камень в мелкую пыль и развеяла в горячем воздухе вместе с несколькими отдыхающими, а потом врезалась в стоянку автомашин, где томились не приглашенные к столу водители.

В один миг «Рай» превратился в пылающий ад, в ад кромешный. Несколько секунд после взрыва длилась звенящая тишина, причиной которой, как знал многоопытный Шнур, было лишь временное оглушение, результат резкого перепада давления. Потом поднялся, стартуя сразу на максимальной громкости и на самой высокой ноте, многоголосый ор. Пострадали несколько человек – от кого-то остались только запах горелого мяса и дымящиеся обрывки одежды, трое раненых катались по земле; загорелись машины, огонь разметался по траве и стволам прибрежных ив. Уцелевшие люди в ужасе разбегались с веранды, метались по берегу, как подстреленные псы, воя на разные голоса. Из главного корпуса на улицу стал активно валить народ.

Шнур быстро вскочил на ноги, выбросил опустевший пусковой контейнер гранатомета, заменил его новым.

– Что там у вас такое, а?! – заорал он на Жердя. – Вы что там, бляди, совсем, да?..

Ждать ответа было некогда. На этот раз ничто не помешало Шнуру выстрелить точно. Заряд, способный пробить семисантиметровую танковую броню, легко, как бумагу, прошил стену главной гостиной «Рая» и влетел внутрь, в танцевальный зал. Все, кто не успел убежать отсюда после первого выстрела, вылетели наружу вместе с осколками кирпича, мебели и посуды. А те, кто не вылетел, оказались погребены под рухнувшей несколькими мгновениями спустя крышей.

«На сладкое» у Шнура были припасены еще одна кумулятивная и две термобарических гранаты. Первой он разнес стену корпуса с бассейном, рядом с которым совсем недавно беседовали Козырь и его супруга, а «термобарами» закидал уже не защищенную стенами толпу. Два полупрозрачных купола распыленного аэрозоля, словно гигантские огненные пузыри, с грохотом лопнули на набережной, окрасив бетон и воды Дона кровью и горячей липкой сажей. «Рай» пылал так, что слепил глаза: лишь белый огонь да глухая темень, в которой метались и умирали невидимые с катера люди.

В суматохе повезло Муравью – он вырвался, выхватил лезвие, полоснул одного конвоира по лицу и убежал. Никто за ним не гнался и даже не стрелял вслед, он спокойно вышел на шоссе, воссоединился со своей группой и, не «добавляя перцу» разгромленному «Раю», угнал оставленную без присмотра машину. Потом с чужого телефона несколько раз набрал Жердя, но тот не отвечал.

Ракетный катер «Таврида» тем временем тонул. Вода поднималась, заливала левый край палубы, подбиралась к надстройке. Шнур стоял по щиколотку в воде, упираясь свободной рукой в бортик, и смотрел на пылающий берег. Сразу в двух местах – за мостом на Правобережье, в районе Портовой улицы и за Гребным каналом почти одновременно включились, загавкали две сирены. Он отсоединил и выбросил в воду последний отработанный контейнер, спрятал пускач в футляр, повесил на спину. Прикурил сигарету. То отталкиваясь, то придерживаясь за шаткие перила, дошел до носа, перебрался на правый борт и направился к лестнице, ведущей в рубку. Там, на железных ступеньках, увидел застывшее в переломанной позе тело – это капитан Терещенко, полголовы у него снесено несколькими выстрелами в упор. Жердь сидел на верхних ступеньках, приложив к лицу какую-то ветошь. Из-под тряпки сочилась кровь.

– Он, гад, на мель нас посадил, – сказал Жердь. – А в меня из ракетницы зафигачил, чуть не убил… Сука.

– Я ж говорил тебе: держи деда, не ведись, – сказал Шнур.

– А я что?! Не держал? – вскипел сразу Жердь.

– Ладно, всё, – сказал Шнур. – Уходим. Кипеж поднимается, надо сваливать скорее.

– Так чего, плыть будем?! – выругался Жердь.

– Нет, лететь! Давай, шевелись, надо лодку спускать!

– Сам шевелись, за меня не ссы, – огрызнулся Жердь.

С трудом раскрутив скрипучую лебедку, они спустили на воду вельбот, Шнур несколько раз дернул за рукоятку. С третьего раза мотор схватился, и он направил вельбот прямо к горящему «Раю». Здания полыхали, на охваченной огнем стоянке взрывались машины. Веранда была пустой, если не считать разбросанные тут и там тела, похожие на тряпочные куклы. Где-то далеко выли и кричали люди. Рядом с пристанью прямо на бетоне сидела женщина с обгоревшими волосами, из одежды на ней было только рваное платье, кое-как висящее на одном плече. Она оцепенело смотрела перед собой.

Убедившись, что работа выполнена на совесть, Шнур описал широкий полукруг, взяв курс на редкие огоньки противоположного берега. Когда они пересекли фарватер, Шнур достал радиовзрыватель и нажал кнопку. Сзади чтото рвануло, но не особенно громко. Через несколько минут языки пламени осветили перекошенный буксир «Р-14АЛ», который медленно уходил под воду.

В кармане у Жердя зазвонил телефон.

– Ну, чего? Вы где? – взволнованно зачастил Муравей. – Тут все на ушах стоят. Туда и пожарные, и менты со всего города несутся…

Жердь на минуту задумался:

– Мы плывем через реку, встречайте на другой стороне. Напротив большого пожара, не ошибетесь!

Шнур вдруг вспомнил про свидетелей в гальюне. Впрочем, что о них думать… Но мысль о буфетчике породила определенные ассоциации.

– Продрог я, – сказал он Жердю. – В буфете хоть догадался прихватить чего-нибудь?

– Ты что?! Не до того было! Ты тех двоих кончил?

– Они сами кончились. Не захлебнулись, так сгорели. А бутылку ты зря не прихватил. Все ведь шло штатно. Впрочем, у меня есть запас!

Шнур достал из куртки плоскую фляжку, отвинтил крышку, выдохнул, посмотрел на звезды и сделал большой глоток. Водка была холодной и обжигающей – точь-в-точь пожар на осеннем Дону.

Сперва Буланову показалось, что вся эта братия – Ганчуки эти, Бельские, сынки Лопушанские, – что пришли они сюда, главным образом, себя показать, в своей тусовке потереться, а уже попутно – на его рожу полюбоваться вблизи. Вроде как экзотика, перчинка этакая – ужин в клетке с тигром… Все видали эти люди, все попробовали в этой жизни – и Лас-Вегас, и Чикаго, и вулканы в Новой Зеландии, и змеиные языки под соусом, и лунное затмение в горах Непала – вот только не пили они еще с Васей Козырем, королем тиходонским… Типа как с настоящим дикарем-каннибалом сфотографироваться.

Ну и он на них вблизи поглядел. На их хваленый «другой» уровень. «Федеральный», как с придыханием говорит Полина. Ничего особенного – так же пьют, так же жрут, только понтов поболе… Ганчук, глядя поверх головы, вручил бутылку «Абрау-Дюрсо» 1896 года, какой-то там «французский тиражъ», а заместитель полпреда Бельский подарил ему тяжеленный серебряный портсигар с веселыми камешками, свысока так – мол, знай наших! Но даже не в подарках дело – на хера ему сдалось столетнее шампанское, он лучше водки выпьет, здоровее будет, – дело в другом. В их повадках, в разговорах, да много еще в чем. Тут они действительно другие. Для этих людей деньги не просто ничего не стоящая обыденность, как для всяких олигархов-миллиардеров, деньги – это просто грязь под ногами… Главное – власть, она куда важнее денег! Когда-то власть имущие вообще без денег жили – и Сталин, и Хрущев, и Брежнев, и первые секретари обкомов… А в последнее время деньги во власть сами приходят – несут со всех сторон, в акционеры включают, бонусы назначают, дорогущие авто дарят, виллы всякие… Так что пусть себе лежат эти разноцветные бумажки, как приложение к власти, не помешают. Никто не отнимет, никто не спросит: откуда, мол, взялось это все богатство? Живут эти ребята как хотят, надо только правила свои соблюдать, и преград в жизни никаких не будет. Можно брать, что нравится, можно делать, что приятно. Интересно им стало посмотреть на Васю Козыря – собрались, поехали, посмотрели, как-то свысока, словно на зверюгу в зоопарке, поудивлялись. Станет скучно – уедут… А захотят – и действительно сунут его в клетку! Рядом с ними «Герцог Тиходонский» чувствовал себя оборванным босяком, трущимся о порог богатого дома в надежде завести полезное знакомство.

Козыря все это напрягало, настроение испортилось. Первые полчаса в «Ямайке» он сидел мрачный, с вымученной улыбкой принимал поздравления, но почти не разговаривал ни с кем. Полину, если бы подкатилась к нему – убил бы. Точно. Выкинул бы в окно. Смотрел на нее и думал: «Неужели она с кем-то из них трахается? Не зря ж осмелела… Только кому она нужна?»

Потом подпил, подсел к Ганчуку со штофчиком, тот вначале глянул неприветливо, но Василий напомнил, что они учились в одной школе, Ганчук на два года старше. Старшеклассники на всякую мелюзгу внимания не обращают, да и будущий генерал ничем не выделялся. Но Козырь помнил его – полного некрасивого парня в коротковатом коричневом костюме, потому что он, согласно школьным легендам, однажды навалял школьному физруку так, что тот неделю сидел на больничном.

– Слушай, а из-за чего вы тогда сцепились с физруком?

Ганчук заулыбался по-человечески:

– А ты как думаешь?

– Говорили, из-за бабы, из-за Лолитки этой, как ее…

– Кравец, – сказал Ганчук, совсем оттаивая. – Лолита Кравец… Нет, ты что. Глупости. Она красивая девчонка, ей до меня какое дело… Нет. Стас тогда просто залупнулся, что я через коня прыгать не хочу.

– Через какого коня?

– Спортивного, снаряд такой.

– И что?

– Ничего. Он орать стал, материться, оскорблять. А когда замахнулся, я ему в челюсть и двинул.

– И все? – Козырь засмеялся. – Так тебя ведь должны были из школы выгнать… Со свистом. Вон, Кот-Мурыча из нашего класса, его даже в интернат для несовершеннолетних определили – а он всего-то зуб выбил председателю дружины.

Ганчук тоже засмеялся:

– Так то ж был Кот-Мурыч. А я – Федор Николаевич Ганчук, простой рабочий парень. Чувствуешь разницу?

Принесли второй штоф. Не успели его располовинить, как к Ганчуку подбежал какой-то шустрик в штатском костюме, что-то шепнул ему на ухо. Ганчук немного переменился в лице, извинился, вышел из-за столика и мигом куда-то пропал.

И тут же позвонил Волкодав:

– Стреляй меня, Козырь. На куски режь… Москвари наш «Рай» разбомбили…

– Как разбомбили?!

– Так. Будто из пушек. Людей положили немерено, машин пожгли! Одни головешки остались!

– Что?! Да как они… Как ты…

Сорвав галстук и расстегнув ворот рубахи, Козырь шел по заполненному залу, который сейчас напоминал разворошенный муравейник. Вокруг у начальников разного уровня тревожно звонили телефоны, они получали какие-то сообщения, поспешно собирались и уходили.

– ЧП… ЧП… – поспешно объясняли они женам и даже забывали подойти к имениннику попрощаться.

Но Козырю было не до них. Пошатываясь, он вывалился на балкон. Дул пронзительный ветер, но он не обращал на это никакого внимания.

– Быстро готовь «ответку»! – прохрипел именинник. – По всем линиям! Ты понял?! Завалить всех, сжечь всю Москву!

И заорал уже в полный голос:

– Пусть отвечают по полной, суки!!!

– Следы от удавки на шее, обширные кровоподтеки, переломы пальцев рук и точечные ожоги на теле, – перечислял судмедэксперт Палсёмыч, растирая колено, ушибленное во время спуска в подвал. – Я, конечно, могу и ошибаться, но… Честно говоря, впервые наблюдаю такое странное действие взрыва фугаса на человеческий организм. Как полагаете?

В подвале было душно. Сверху пробивался запах гари, а кровь и смерть вопили прямо из-под ног.

– Может, это все быть последствием взрыва, товарищи сыщики?

Палсёмыч скользнул взглядом по майору Мамонтову, затем уставился на Петровского и перестал моргать. Это у него привычка такая.

– Очень смешно! – скривился Денис Петровский, и фраза прозвучала чуть резче, чем он хотел. – Там, Палсёмыч, наверху вторая и третья группа работают. Спасатели еще троих откопали, и шесть трупов у пристани Дерзон осматривает. Вы бы поднялись, Палсёмыч, чтобы ускорить процесс…

– А-а. Да, конечно, иду, – спохватился судмедэксперт и, прихрамывая, пошел к загроможденной обломками лестнице.

– И вы поднимайтесь с ними, – сказал Петровский понятым. – Потом протокол подпишете.

Когда они остались вдвоем, Мамонт обернулся к Денису:

– Ну, что скажешь? Есть тут «линия Т»?

Они не виделись года два, а то и больше. Мамонт за это время не то чтобы располнел, а как-то посолиднел, что ли. Начальник отдела по борьбе с терроризмом! Да и сам Денис уже не тот худенький неопытный мальчик – он теперь старший следователь следственного комитета по городу Тиходонску, не сегодня завтра, глядишь, и «важняком» назначат. С Мамонтом они друзья, хотя дружба эта, в основном, протекает в телефонном режиме. Сто раз собирались «пересечься» – посидеть, поговорить по душам, и сто раз мероприятие срывалось по разным причинам… Так же, как сорвался переход Петровского в ФСБ. Что-то где-то не срослось. Бывает.

Зато вот сегодня «пересеклись»: ночной взрыв в комплексе «Рай», десятки погибших, более пятидесяти раненых, в общем – громкое, резонансное, как выражаются журналисты, ЧП. Взрыв произошел вчера около девяти вечера, сейчас – начало девятого утра. Ночью здесь перебывало все городское и областное начальство вплоть до полпреда Президента. И всех интересовало: что здесь произошло: бомбежка, артобстрел? Как докладывать наверх? Какому ведомству этим заниматься? Сейчас Денису и Мамонту предстояло дать первую оценку: кому вешать на шею такую обузу?

«Борьба с терроризмом нынче в моде, а сейчас, под шум волны – точнее, под взрыв и трупы, вполне можно спихнуть дело „Конторе“, – думал Денис. – Но совершенно ясно, что по мотивации это чистейшая криминальная разборка. Обычное убийство двух и более лиц общеопасным способом – наша подследственность».

– Что молчишь? – пристально глянул Мамонт и усмехнулся. – Скажешь, по способу совершения это эфэсбэшное дело?

Но Денис был честным человеком и порядочным сотрудником. За это многие коллеги считали его, мягко говоря, странноватым. Он дернул плечом, словно сбрасывая чью-то невидимую руку:

– Да нет. Определяющим является мотив. Покушение на Козыря и его шоблу. Общеуголовная направленность.

– Молодец! – Мамонт хлопнул его по плечу.

Следователь подошел к бильярдному столу, потрогал припудренное пылью сукно. Присел на корточки перед изуродованными телами, которые валялись между столом и стеной подвала, будто забытые кем-то в спешке, – так их и нашли, когда сотрудники МЧС сдвинули рухнувшую плиту перекрытия и открыли вход в подвал.

– Пытали, – сказал Денис. – Яснее ясного. Сигаретами прижигали, кости ломали. Потом убили. Версия первая, самая простая и самая смелая: кто-то пытался эту парочку освободить, разнес весь комплекс.

– Ну да. И освободители даже не зашли внутрь, не попытались хотя бы вытащить их отсюда, – сказал Мамонт. – Странно как-то… Хотя ты прав – это чистая уголовщина. Так я поехал? Надо как-нибудь «пересечься» – посидеть, поговорить по душам…

Но Денис, как уже отмечалось, был честным человеком и порядочным сотрудником.

– Не спеши. Как ты думаешь, из чего они стреляли? Чтобы так все разнесло, надо было палить из гаубицы!

– И что? – насторожился Мамонт.

– Да то, что использование неизвестного особо мощного оружия требует проверки со стороны органов безопасности. Пошли наверх, воздуху глотнем.

– Подожди, к чему ты клонишь?

– К тому, что оперативное сопровождение остается за вами. Так что будем «пересекаться» каждый день…

– Молодец! – повторил Мамонт, но уже с другой интонацией.

Тут как раз подоспели Балуев с Гараяном – молодые ребята, только этой осенью распределились в СУСК. Петровский отправил их в подвал дооформлять протокол осмотра. В «уазик», на котором они приехали, спешно стали грузить ящики, наполненные пакетами с вещдоками. Денис опечатал каждый ящик бумажной «самоклейкой» с круглым фиолетовым штампом: «Петровский Д. А., Следственное управление по городу Тиходонску».

Мамонтов хмыкнул:

– Большим человеком стал, Денис! Указания раздаешь, командуешь! Другие собирают вещдоки, а ты только приглядываешь да штампики ставишь!

– Ладно, не подначивай! – Денис осмотрелся.

Площадь в пятьсот с лишним квадратных метров была покрыта дымящимися развалинами и горами мусора – обломки металлочерепицы, бетона, искореженные детали автомобилей, части мебели, осколки стекла и битой посуды, туфли, куски обугленной одежды, ключи, сумочки, бумажники, оторванные руки и ноги. И трупы, обожженные, изуродованные трупы…

– На мосту видели, как с катера вели огонь, – сказал Денис. – Первый выстрел не удался, в сторону ушел. Тогда все повалили из главного корпуса на улицу. Многие успели уйти. Иначе трупов было бы в разы больше.

– Бог шельму метит, – поморщился Мамонт. – Пришли к бандюку веселиться, а другие бандюки их накрыли. А зачем шли, спрашивается?

– Сейчас же демократия, – пожал плечами Денис. – К кому хотят, к тому и идут. А Козырь-то даже не судим, в благотворительные фонды входит, конкурсы красоты проводит, на самый верх допущен…

– Вот и получили демократию! – Мамонт кивнул на обгоревший труп. – А главное, что Козырь-то живой-здоровый. Заявил, что совершенно не знает, кто мог это сделать…

Он хотел добавить парадоксальные, как и вся современная реальность, детали: что жизнь преступному авторитету спасла встреча с тиходонским «истеблишментом», причем встреча определила и отношение этого самого «истеблишмента» к ЧП в «Раю». Невозможно сказать: «Совсем обнаглели бандюки, надо с ними, наконец, покончить раз и навсегда!» – когда гуляли на дне рождения самого главного бандюка… Поэтому вывод сделали другой: «Отморозки напали на уважаемого бизнесмена, найти их и покарать!» Но чекистская привычка взяла верх, и Мамонтов ничего не добавил.

А через несколько минут ему позвонили и вызвали в управление.

– Из центрального аппарата прибыли, собирают совещание, – пояснил он, пряча трубку в карман и направляясь к своему «Пассату». – В общем, держи меня в курсе, особенно по оружию. Я думаю, это противотанковый комплекс. Здесь должны осколки снарядов остаться, по ним можно сориентироваться. Давай, пока!

Здание УФСБ с незапамятных времен красили зеленой краской, поэтому и организацию, которая в нем размещалась, в народе называли «Зеленый дом». Это позволяло избегать произносить страшноватую аббревиатуру, которая, впрочем, с годами утрачивала свое пугающее значение. По словам старожилов, были времена, когда прохожие переходили на другую сторону, чтобы не проходить мимо УНКВД, да и охотников ходить вдоль фасада УКГБ до середины шестидесятых годов было немного. Но теперь все изменилось, и посетители расположенного напротив ресторана иногда разнузданно ставили машины под запрещающим знаком, прямо напротив главного входа в Управление. Правда, стояли они там недолго.

Сейчас на третьем этаже, в просторном зале заседаний коллегии, шло оперативное совещание, посвященное последнему чрезвычайному происшествию, правильная оценка которого могла быть дана только после его точной квалификации.

– Доложите ваши соображения, товарищ Мамонтов, – после вступительного слова произнес генерал Заишный. – С чем мы имеем дело – с террористическим актом или обычной уголовщиной?

Начальник отдела «Т» встал, открыл картонную папку и осмотрелся. Сидящие вокруг длинного стола заместители генерала, начальники отделов и отделений, в свою очередь, внимательно смотрели на докладчика.

– …Вряд ли можно квалифицировать обстрел спортивно-оздоровительного комплекса «Рай» как спланированный теракт, направленный на дестабилизацию обстановки в городе и регионе, – медленно произнес он. – На Правом берегу Дона, напротив «Рая» находится жилой массив плотной застройки, где жертв было бы на порядок больше. Однако огонь велся именно по спорткомплексу. Как раз тогда, когда там праздновался день рождения криминального авторитета Буланова по кличке Козырь. Наиболее вероятной представляется версия покушения на самого Козыря и его окружение со стороны конкурентов…

Мамонтов на секунду замолчал и глянул поверх бумаг на генерала Заишного. Тот молча хмурился в стол, посасывая новую, еще не обкуренную трубку.

– Общее количество погибших на сегодняшний день составляет восемнадцать человек, пятьдесят пять раненых. Обстрел велся с борта катера «Таврида», который впоследствии был подорван и затонул. В результате поисково-спасательных работ «Тавриду» обнаружили и подняли на поверхность. Удалось найти два пустых пусковых контейнера от гранатомета «РПГ-32» «Вампир». Характер разрушений, осколки снарядов, а также химический анализ почвы и частиц на месте происшествия подтверждают, что заряды были выпущены именно из «РПГ-32». По информации Министерства обороны, данный вид гранатомета относится к засекреченным разработкам, изготовлен в ограниченной серии и на широкое вооружение не поступал…

Генерал поднял трубку и обвел всех многозначительным взглядом. Мамонтов на миг запнулся, но тут же продолжил:

– Далее. На затонувшем катере обнаружены тела капитана судна, его старшего помощника и судового повара. Старпом и повар были прикованы к трубе в гальюне, что косвенно исключает их участие в обстреле комплекса «Рай». Труп капитана Терещенко имеет огнестрельные ранения. Есть показания свидетелей, которые видели, как на борт судна поднимались двое посторонних мужчин. Скорей всего, катер был захвачен…

– Кем? – бросил Заишный, не поднимая головы.

– Личности захватчиков не установлены, – сказал майор. – Операция «Аркан», объявленная в ночь происшествия, результатов не дала. Имеется список примет, составленный со слов свидетелей. Список противоречивый… Некоторые факты указывают на то, что это были «гастролеры» из столичного региона.

– Какие факты? – снова бросил генерал.

– Во-первых, «РПГ-32», большая часть опытных образцов которого, по документам, должна находиться на территории Московского военного округа, где расположены испытательные полигоны НПО «Салют»… Есть и другая привязка к Москве – два трупа, обнаруженные в бильярдном зале комплекса «Рай». Они погибли еще до обстрела – задушены после жестоких пыток. По отпечаткам пальцев установлена личность одного из погибших, это Фильчиков Дмитрий Федорович, прописанный по московскому адресу. Последнее место работы – частное охранное предприятие «Лайка-М», обслуживающее объекты игорного холдинга «Удача» в Центральном АО столицы. Это казино и залы игровых автоматов.

– А что Фильчиков делал в Тиходонске? – спросил зам по оперработе полковник Бородин и потер квадратный подбородок. – Родные, знакомые? Бизнес?

– Неизвестно. Родных и знакомых здесь у него нет. Бизнес – вряд ли. Наши московские коллеги опросили его начальство – там говорят, что командировку он не оформлял, о своей поездке никого не предупредил, и с его работой это вообще никак не связано. Но когда мы сличили штатное расписание сотрудников «Лайки-М» и «Удачи» со списками пассажиров РЖД на южном направлении, то выяснили, что работники этих предприятий в последний месяц неоднократно совершали групповые поездки в Тиходонск…

Участники совещания оживились.

– С какой целью? – спросил зам по следствию полковник Окунев.

– Неизвестно, – повторил Мамонтов. – Вообще, за этими поездками стоит большая загадка. Генеральный директор «Удачи» тоже ездил в Тиходонск, и уже больше недели его нет на месте. То ли заболел, то ли вообще пропал без вести… Сейчас все бумаги по холдингу подписываются неизвестно кем. Если копнуть глубже, я уверен, будет много чего интересного…

Генерал Заишный, наконец, оторвал взгляд от стола и вынул потухшую трубку изо рта. Сроду вроде бы не курил – ни в подполковниках, ни в полковниках Мамонт ни разу не видел его дымящим. А как получил генеральские погоны, как уселся в кресло начальника Управления, так и завел трубку, да с ней и не расстается. Может, хочет походить на отца народов Иосифа Виссарионовича? Хотя говорят, вроде генерал-лейтенант Лиховцев, московский куратор Тиходонского управления, – вроде бы он большой любитель трубочного зелья, страстный коллекционер трубок и даже председатель какого-то всероссийского клуба любителей трубок… «Труб-клуб», что ли? Нет, как-то по-другому зовется. Вот и Заишный тоже под страстного любителя косит. Наверное, чтобы было о чем поговорить с начальством в кулуарах, на общих интересах сблизиться… А что, дело обычное: чтобы сблизиться с начальством и охотой начинали заниматься, и в теннис играть, и на лыжи становились… Только дзюдо не пошло: у всех ведь, как правило, животы – какие броски с животами…

«Неужели это он действительно из подхалимажа? – думал Мамонтов. – Ерунда какая-то. Вот Петровский когда-то курил трубку, Шерлока Холмса из себя строил… Но ведь ему тогда едва двадцать стукнуло, мальчишка совсем. Да и то бросил потом, на сигареты перешел. А может, и совсем не курит…»

Курит Петровский сейчас или не курит, Мамонтов так и не вспомнил.

– …Уголовная разборка – это, конечно, привлекательная версия, – проговорил Заишный. – Криминал не наша линия, можно дистанцироваться и смотреть со стороны, как Крамскому и Ганчуку задницы дерут. Раз милиция прошляпила, пусть по полной и отвечает… Так выходит?

Он вопросительно глянул на начальника отдела «Т». Но Мамонт, почувствовав подвох, не стал почтительно кивать. И правильно сделал.

– Только не выйдет так, товарищ Мамонтов! – резко изменил курс генерал. – Захват судна, пиратство, – это ладно, пусть будет уголовщина! Покушение там на какого-то авторитета – тоже… А вот обстрел общественного места из секретного оружия исключительной мощности – в рамки простой уголовщины никак не укладывается! Это все равно что ранцевый ядерный фугас подорвать под чьим-нибудь «Мерседесом»! К тому же массовая гибель людей! Редактор газеты, директор завода, главврач, начальник налоговой инспекции… Более пятидесяти раненых!

– Пусть не ходят в гости к бандюку, – вырвалось у Мамонта, и он тут же об этом пожалел.

Генерал хлопнул ладонью по столу:

– Не дело органов безопасности указывать людям, куда им ходить! Откуда простые граждане знают, кто такой этот Буланов? На нем разве написано, что он бандюк?!

«Знают, знают, все всё знают, – подумал Мамонт. – Только дурака валяют да незнайками прикидываются!»

Но вслух говорить ничего не стал.

Потом состоялось обсуждение доклада. Особых расхождений не было: практически все высказались за то, что обстрел «Рая» – это преступление террористического характера, входящее в компетенцию ФСБ. Только полковник Окунев и майор Мамонтов возражали, считая, что это все же обычная уголовная разборка. Может быть, в значительной степени потому, что не хотели вешать на свои подразделения это мутное дело.

В конце генерал поднялся из-за стола и, задумчиво рисуя в воздухе трубкой непонятные иероглифы, сформулировал вывод:

– Мы имеем дело с организованной преступностью нового типа: уголовно-террористической группой. Сращивание уголовного элемента с высокими технологиями вооружения, возможно, даже с технологиями массового уничтожения, доступ к государственным секретам. Безусловно, это подследственность Службы безопасности. Но!

Заишный изобразил восклицательный знак.

– Основные действия, относящиеся к нашей компетенции, находятся вне обслуживаемой Тиходонским управлением территории! Где похищено секретное оружие? В Московском регионе. Откуда прибыли предполагаемые преступники? Из Москвы. Это дает нам основания направить материалы по месту основных преступлений против государственной безопасности – в Московское управление! Ну а мы отработаем нашу часть дела! Вопросы есть?

Ответом стал восхищенный вздох руководителей подразделений. Вопросов не было.

Вася Дерзон сегодня проиграл ему в шахматы три бутылки «Старопрамена», а в холодильнике давно дожидалась своего часа банка настоящей деревенской тушенки, сваренной в автоклаве, – это сам Денис когда-то привез из командировки, из Армавира. Намечался королевский ужин.

Пока готовились макароны, никто не мешал, но едва только в сковороде заскворчала тушенка с мелко порубленным луком, началось: из гостиной примчалась Аура и заорала не своим голосом.

– Дура, – сказал Денис, слегка переиначив ее прозвище. Так было больше похоже на правду. – Все равно не жрешь тушенку, чего орать-то.

Но она продолжала орать в том смысле, что «может, и съем чего». Он бросил ей кусок мяса из сковородки, предварительно обдув и остудив. Кошка обнюхала, брезгливо потрясла лапой и ушла, по дороге помочившись на коврик в прихожей. Денис вспомнил о маме, когда-то подобравшей, выкормившей это наглое животное и нарекшей ее этим странным именем. Убивать Ауру он не стал – чисто из уважения к памяти родного человека. Только повозил мордой по коврику.

А потом раздался длинный, настырный звонок в дверь. Так звонить мог либо близкий человек, но таких вроде и не было, либо подвыпивший сосед снизу, которому в очередной раз «не хватило». Денис убрал со стола первую бутылку пива, которую в процессе приготовления ужина успел ополовинить, и пошел открывать.

Там стоял Мамонт. Широкоплечий, в плаще с поднятым воротником, надвинутой на глаза шляпе. Как сыщик в романах Чейза.

– Водка «Петровская», почти как твой личный бренд, – он протянул Денису набитый пакет. – Яйца, сало. Могу яишню пожарить, помнишь, как раньше, на явке в речном вокзале?

– Чего ж не помнить…

– Хлеб забыл купить. Хлеб в доме найдется?

– Найдется, – сказал Денис. – Кошка коврик обоссала, ступай осторожнее.

Мамонт вошел, огляделся, принюхался.

– Да, Холмс… На Бейкер-стрит это, скажем так, мало похоже. Ладно. Зато овсянкой меня здесь кормить уж точно не будут, а?

За ужином Мамонт старательно изображал, что зашел просто так, – у него тут неподалеку была встреча, потом вспомнил, что давно не виделись… Но, когда заходят по дороге, выпивку с закуской не покупают. Видно, после работы Мамонту так же одиноко, как и ему…

Денис разлил по маленьким граненым рюмкам желтоватую ароматную жидкость. По преданиям, когда-то казаки профильтровали водку сквозь толченые сухари, что бы очистить, придать хлебный вкус и похмелить самого батюшку государя Петра Первого. И тому якобы казачье угощение зело понравилось…

Выпили за встречу, за здоровье, за удачу… Потом чокнулись за дружбу – ввиду полного отсутствия присутствующих дам. Впрочем, одна дама имелась: Аура сидела под табуреткой Мамонта и старательно обнюхивала его носки. Это был знак высшей расположенности.

– С Валерией своей встречаешься хоть иногда? – Мамонт отпилил ножом кожицу от сала, сало съел сам, кожицу бросил Ауре. Кошка, приученная покойной матерью к дорогим кормам и сырой говядине, покорно сожрала предложенное угощение и вперила в Мамонта преданный взгляд.

– Она в Питер уехала, – сказал Денис. – Уже почти год.

– Во как! – удивился Мамонт. – Я, честно говоря, думал, вы все-таки поженились… Думал, втроем посидим.

– Ладно заливать. Думал… А шампанское где? А цветы, тортик?

Мамонт усмехнулся:

– Не такой уж я дамский угодник. Скорей, наоборот. И так – иду как дурак с этим пакетом. Вдруг тебя дома нет? Поцеловал дверной пробой и отправился домой…

– Ну и что плохого? – удивился Денис. – Пришел, переоделся, надел тапочки, выпил-закусил, еще и на опохмелку осталось!

Мамонт никогда не пил лишнего, опохмеляться ему ни разу в жизни не приходилось, чем он втайне немного гордился. В другой раз он бы обязательно это как-то подчеркнул, но тут смолчал, будто не расслышал. А потом без предисловий сообщил:

– Могу тебя обрадовать: «Райское» дело мы забираем. И передаем в Москву – все концы там сходятся.

Денис пожал плечами.

– Баба с возу – кобыле легче! – философски сказал он и налил еще по одной. – Я-то, честно говоря, думал, что сейчас все на Козыря насядут, в лепешку сотрут. Ведь это из-за него такая бойня!

– Так бы, скорей всего, и было, – Мамонт поднял рюмку на уровень глаз и поверх нее внимательно посмотрел на следователя. – Только в момент стрельбы известный тиходонский бизнесмен Буланов отмечал свой день рождения в ресторане «Ямайка», в компании о-очень важных и влиятельных руководителей! Фамилий, извини, называть не буду – поверь на слово.

– Да слышал я краем уха, – поморщился Петровский. – И ваш начальник там был?

Мамонт усмехнулся:

– Нет, наш не пошел. И прокурор края не пошел. Но это дела не меняет. Если наседать на Козыря, значит, надо признать, что руководители краевого и федерального уровня пьют-гуляют с бандитом! А если не наседать, то бизнесмен Буланов – чудом уцелевшая жертва наглых московских террористов! Как думаешь, будут при таком раскладе прессовать Козыря?

– Ясно, не будут! Давай за справедливость и торжество закона!

Теперь Мамонт улыбался во весь рот.

– Давай, мой наивный юный друг!

– Не такой уж я наивный, – обиделся Денис. – Просто я оптимист. Должно же все наладиться? Иначе ничего не получится…

– Ничего хорошего не получится, – уточнил контрразведчик.

Денис смотрел, как Аура, вконец освоившись, запрыгнула Мамонту на колени, свернулась клубочком и мгновенно заснула. Это была высшая степень доверия.

– У меня она докторскую колбасу не ест, в натуральной оболочке такая, я сам рубаю за милую душу, – сказал Денис. – А у тебя сало взяла. Наверно, и макароны бы посчитала за счастье. Почему так, Костя?

Мамонт тронул своей рюмкой рюмку Дениса, пожал плечами и выпил.